Также внезапно, как он появился, также внезапно Бладмон той ночью исчез. Упав с лестницы спиной вниз, когда взбирался наверх. Сказал, что он обнаружил проход, когда исследовал стену в своей спальни и услышал здесь какие-то звуки. Я лежу, наслаждаясь, в моей переносной медной ванне, парясь. Пока Оскар таскает ведрами горячую воду. Бладмон входит с пудреницей Глории. На этот раз через поднятую железную дверь. Принимаю ванну вечером перед балом. Слышно, как в часовне исповедаются. Бладмон сидит на стуле в парадной одеянии, которую достал ему Персиваль. Поддернув манжеты, отделанные горностаем, рассматривает ногти. Руки дрожат.

— Клементин, вы должны жениться на этой девушке.

— Простите?

— Я настаиваю на этом. Помолвка должна быть объявлена незамедлительно. Вы должны торжественно обещать, что вы это сделаете. И сразу покончите с вашей безрассудной распутной холостяцкой жизнью. Я конечно буду шафером.

Бладмон улыбается. Говорит, что обожает свою жену и детей. Каждый год договаривается с фотографом, чтобы он их заснял всех вместе, показать, они маленькая, но единая семья. Когда уходит, открывает губы в белоснежной улыбке. Считает, что ему нужно исповедаться. Под большим стрессом все эти дни шахматных сражений с Бароном, который выиграл в последней кампании со счетом четырнадцать семь. И на ходы Бладмона отвечает. Если это так, то пусть есть так.

Из старой оружейной комнаты в подвале под аркадами. Выкатили шесть маленьких пушек и затащили вверх по лестнице, чтобы придать боевой вид бальному залу. Стены и пилястры украсили листьями падуба с ягодами. В отделанных мрамором каминах разожгли огонь. Поджигал собственноручно Клементин. В хрустальных канделябрах горят, сверкая, свечи. Ина и Имельда разносят на тарелках сладости. А Тим и Оскар таскают из подвалов вино, Персиваль тем временем отмечает мелом на полу опасные участки.

Повернув в сторону часовни, я увидел Мини Монка с группой помощников, который тащил по коридору колесо рулетки. Сказал, что отстегнет приличные комиссионные. Если двери будут открыты для всех желающих. Посмотреть шоу Падрика, выделывающего фокусы своим инструментом. В это время Роза возьмет верхнее «си» в октаве по ее выбору. А Путлог наиграет на органе юбилейный вальс. Который станцуют супруги Ута.

Две склоненные фигуры в первом ряду часовни. Цветы на ограждении алтаря, мраморной балюстраде, отполированной до блеска. Каменная исповедальня, с карнизов свисают горгули в виде изрыгающих дьяволов. Крашенная ширма, за которой грешник становится на колени. Встал на колени и я, за алтарем сквозь узкие окошки пробиваются лучи света, отбрасывая слабые тени на холодные белокаменные стены. Слышно, как поет жаворонок, голоса в исповедальни. Один из которых Блая.

— Батюшка, я совершил гнусный поступок.

— Что такое? Что вы сказали?

— Я совершил гнусный поступок.

— Не слышу. Громче.

— Я совершил гнусный поступок.

— Вот так лучше. Один или с другими?

— С другими. Но и один тоже.

— Сколько раз вы совершали этот гнусный акт один?

— Шесть раз.

— А с другими?

— Это была ночь гнусностей, батюшка. Я не мог сдержаться.

— Что вы имеете ввиду?

— Это началось до полуночи и закончилось на рассвете.

— Что вы там делали?

— Простите, батюшка?

— Вы слышали, что вы делали?

— Ради Христа, батюшка не так громко.

— Да как ты смеешь, пес приблудный, упоминать имя Спасителя в исповедальне.

— Я только испрашиваю прощения, батюшка. И не надо обзывать меня приблудным псом. У меня есть бизнес. Им нужно заниматься

— Ах, вот как. После ночи гнусностей. Она замужняя или одинока, это создание, жертва твоего плотского аппетита?

— Не знаю даже, как ответить на это.

— Ты подцепил уличную девку? Ты хочешь заболеть не только душою, но и телом?

— По правде говоря, батюшка, я хочу получить отпущение грехов и убраться отсюда. Я здесь всего лишь гость.

— Ну, я тут слышал и не такое, и от более благородных людей, чем ты, так что имел время грешить, имей время и исповедаться.

— Батюшка, нас могут тут подслушать. Отпустите мне грехи. Я бизнесмен.

— Бизнесмен, а мне какая разница? Несчастный грешник. Ты должен себя стыдиться. Тратить прибыль на проституток, когда у царства Господа доходов нет. Непристойно.

— Батюшка, церковь же богата.

— А нам это нужно потому, что сюда приходят такие как ты и требуют отпущения грехов за ночь порока.

— Я эту ночь провел с мужчиной.

— С кем?

— С мужчиной.

— Ну, это совершенно другое блюдо с другим гарниром.

— Спасибо, батюшка.

— Заткнись, ублюдок, и не благодари меня, как мог ты такое предположить. Где ты учился?

— В столице.

— Держи свои грязные городские привычки при себе и не распространяйся о них среди этих бедных невинных людей. Какой у тебя бизнес?

— Я не могу сказать вам, батюшка.

— Ей-богу, скажешь, или я выйду из этой исповедальни и вышвырну тебя из этой святыни.

— Ну, я, если можно так сказать, занимаюсь пивом.

— Ну, и зачем себя вести так позорно, если занимаешься таким хорошим делом?

— А недавно, я занялся еще и электроприборами.

— О, Боже, это ж можно было догадаться. Ты практикующий гомосексуалист?

— Нет, нет. Я только учусь.

— Ты знаешь, как Господь смотрит на такое поведение? Он его презирает. Ты тот, кто летним вечером на пляже высматривает голозадых пацанов, переодевающихся в купальные костюмы, сверкая на солнце своими свежими щечками.

— На пляже я не был, батюшка. Разве только, когда сажал малышей в шлюпку для прогулки после репетиции хора.

— А, так это ты. Вывез невинные создания в бушующее море, где они чуть не утонули.

— Ах, батюшка, ради Бога, дайте шанс остаться незамеченным. По крайней мере, на данный момент. А когда я буду баллотироваться на какой-нибудь политический пост, я дам вам знать.

— Вы презираете себя?

— Немного, батюшка.

— Стыдитесь.

— Стыжусь. И очень.

— Вы себя запятнали. Оскорбили Бога. Бросили ему в лицо кусок грязи. Богу, который любит вас. Дал вам хороший бизнес.

— Да, батюшка.

— Просите о прощении его, немедленно к нему идите и положите ваше сердце у его ног.

— Да, батюшка.

— А когда опять наступит соблазн совокупиться с мужчинами, просите его дать вам силы воспротивиться. А если это невозможно, постарайтесь, чтоб ужас этот не длился до утра. Вы слушаете меня? Что вы там делаете?

— Извините, батюшка. Завтра первые скачки, в три тридцать, и сегодня ночью букмекер будет принимать ставки в замке на балу.

— Хорошо, я вам дам совет.

— Я думая, что выиграет Неисправимый.

— Ничуть. Ставьте на Будущего Сына.

— Спасибо, батюшка.

— Теперь помолитесь с четками шесть раз и положите фунт в ящик для бедных.

— Его там украдут постояльцы в мгновенье ока.

— Тогда дайте его мне.

— Поставьте его на Будущего Сына.

— Не надо мне подсказывать.

— Извините, батюшка.

— И сделайте так, чтобы новена увела вас от всех соблазнов в будущем. А божья благосклонность придала вашим мыслям чистоту девы непорочной. И помните, что благородную натуру отличают простота, искренность и безыскусность. Пусть поток глубокой веры принесет вас в объятья нашей матери.

— Батюшка, вы что!

— Ах, да, возможно, такое выражение не к месту.

— Конечно, нет.

— Тогда иди и не греши.

— Это точно. Вы идете на бал, батюшка?

— Меня не приглашали.

— Считайте, что приглашены.

— Спасибо.

— Спасибо вам, батюшка.

Блай со склоненной головой, серый пиджак плотно обтягивает его огромные плечи и толстую шею, медленно подходит к алтарю и встает на колени. Клементин быстренько отступает в тень. И появляется на входе в бальный зал. Мини Монк стоит под канделябром, склонившись над столом. Несколько раз бросает для практики маленький стальной шарик, который, постукивая, обегает, сужая круги, вращающееся колесо.

— Ваше высочество, полагаю, вы останетесь довольны сегодняшним дельцем. И вы в накладе не останетесь. Ваш замок, должен вам сказать, как раз для этого подходит. Вы же не захотите его использовать надолго. Скажем так, под казино. Понятно, что вы не хотите развивать все это дальше. Лишь небольшое дельце скрытно провернем. И только с избранными. А не с разной там шелупонью. Только лучшие из лучших. Я лично знаком с клиентурой калибра майора Макфаггер и леди Макфаггер. Майор любит выигрывать небольшие суммы денег на колесе удачи. Ну, вот, легок на помине. Майор.

— Кого я вижу, Мини Монк, ты, маленькая жалкая моль, проедающая дыры в достатке людей. Боже, Клементин, а ты устраиваешь этот маленький суаре по полной программе. Только что получил твое приглашение. Подумал, надо приехать пораньше. Я тут захандрил немного. Страшно нуждался в встряске. Поймал свою женщину еще на одно роге. Меня это немного расстроило. Мужчина не любит, когда его кобылке кто-то на стороне бросает палку. Терпеть не могу. Дрянь. Но, ты, ей-богу, выглядишь на все сто. Именно как Клементин. Ну, сегодня мы покувыркаемся в постели с женщинами. Выровняем всех твоих блядешек по уровню моря.

Майор Макфаггер в треугольной шляпе и длинном розовом фраке. Кружевное жабо у горла. Черные панталоны с блестящим кожаным гульфиком и белые рейтузы, плотно обтягивающие мощные ноги Гвоздя. Между небесно-голубыми лацканами висит хрустальный медальон с вделанным в него кусочком истинного креста. Стоит, похлопывая хлыстом по кончику блестящей туфли.

— Ей-богу, Клементин, сегодня сельские джентльмены должным образом зарядят девчонок, как здесь обычно принято, или, клянусь, я заторчу здесь как хуй без яиц.

Макфаггер поднимает кнут над головой. Мини Монк и Клементин ныряют вниз, а кнут, развернувшись во всю длину бального зала, хлопнув, срезает свечу ровно пополам.

— Смотри, а я еще не потерял удар. Помогает держать вечеринку в порядке. Некоторым не терпится засадить хозяйке, вот тут то мы и посечем его член как огурчик на мелкие кусочки.

Клементин осторожно и медленно складывает руки на груди. Не хотелось бы заиметь эту штуку вокруг своей шеи. Кто знает, что могла сказать леди Макфаггер во сне. Могла умолять меня, взобраться на нее. А затем бы застонала, как будто так оно и есть. Успокойся, она — леди принципа. Она не из тех, кто шепчет имена, адреса и количество заходов любовника. Муженьку. Чтобы немного его завести.

— Да, Клементин, ей-богу, дайте только мне поймать этого парня. Я его так надеру, что он от страха жопой заговорит, а из горла кровь фонтаном забьет.

— Извините, майор, мне нужно кое-что тут проследить. Прошу, налейте себе, что хотите.

Клементин быстро идет по коридору. Мимо всех этих спален, гардеробных и прихожих. На верхней площадке парадной лестнице. Смотрит вниз. Люди снимают пальто. И, о, Господи. Леди Макфаггер. Нужно узнать, не рассказала ли она. О нашей маленькой невинной попытке. Сыграть на время в мужа и жену. Персиваль снимает с ее плеч белое боа. Везде горностай. Даже вокруг моей шеи и запястьев. Придает чувство решительности. Интересно, стоит чуть приодеться и сразу поднимается настроение.

— Гейл, рад видеть вас.

— И я рада видеть вас, Клейтон. Извините, что мой банк так с вами поступил. Они такие близорукие. Особенно, если все это окутано плохими новостями. Кстати, для чего все эти мужчины собрались перед замком? Похоже на войско.

Клементин мчится по парадной лестнице, за ним следует празднично одетая в белое леди Макфаггер с красными следами вокруг глаз, там где были синяки. Оба останавливаются в холле и выглядывают в окно в сгущающиеся сумерки.

Перед выстроенными ровными шеренгами мужчинами стоит полковник Макдюрекс. Над их головами клубится вечерний туман. Приоткрой чуть окно. Чтобы слышать.

— Так, парни. Рота А и Б заходят с севера сзади. Рота Ж уже на позиции в садах и на горных лугах. Рота В займется захватом винных погребов. Рота Г остается на позиции. Я и мои адъютанты будем наступать впереди. Два быстрых выстрела означают, что встретили сопротивление и вы знаете, что делать. Сверим часы. Приступайте к выполнению ранее поставленных задач. Да здравствует Республика!

Плащи топорщатся от спрятанного оружия. Макдюрекс с командой стоит посреди холла. Кивает головой, когда подходит Клементин. Персиваль выглядывает из-за двери под лестницей. Из парадного зала появляются три экс-зэка с пулеметами Стена на перевес. Нам постоянно мешают лазутчики. Нет никакой возможности сделать церемониальный залп из пушек. Леди Макфаггер стоит прямо позади меня чуть слева. Подняв брови. Появляется, грызя ногти, группа гостей, которых я вообще никогда не видел. Понаблюдать за бескровной победой.

— Добрый вечер, г-н Клементин. Как видите, время пришло. Это лишь вопрос выбора, хотите ли вы, чтобы мы вам вышили лилии на ваших лацканах пулеметами, или без боя сдадитесь мои войскам, выполняющим поставленные перед ними задачи. Мы заставим вас сдаться и полностью изолируем этой район, перекрыв дорогу на мосту. Все кабели перерезаны. Теперь осталось провести четырнадцать малых взрывов или четыре мощных и Кладбищенский замок, символ угнетения, перестанет существовать. Первым или вторым, нам в принципе все равно, чем завершить выполнение миссии.

— Полковник.

— Комендант.

— Комендант, прошу вас и ваших солдат, располагаться и чувствовать себя как дома, и принять участие в бале, который я даю сегодня ночью.

— Немного непонятно, но насколько я понял, сопротивляться вы не собираетесь.

— Нет.

— Адъютант, немедленно отзовите воздушную поддержку.

— Есть, сэр.

— Господи, комендант, вы, что, собирались нас бомбить?

— Не беспокойтесь. Это было бы просто для разогрева. Расшатать раствор вокруг камней, так сказать. Положив рядом несколько бомб. Всего лишь несколько гранат, сброшенных с наших воздушных шаров.

Из библиотеки, где Барон слушает граммофон, несутся звуки военного марша. По щекам текут слезы. На его серебристом галстуке пятнышко засохшего яичного желтка. Франц в белом сюртюке с открытой книгой на коленях. Поднимает взгляд, когда я вхожу, и снова опускает, когда выхожу. Чтобы медленно пройтись по холлу. Где стоят, держась за руки, несколько малышей.

— Привет, ребята. Кто тут у вас пресс-секретарь? Ты малышка, ты самая взрослая?

— Это мои братья и сестры. Наша старшая сестра Шарлен, которая работает здесь.

— А, ну, что ж, добро пожаловать. А теперь, ребята, пройдите вон в ту дверь. Там по винтовой лестнице поднимитесь вверх. Выйдите из первой двери, к которой подойдете, и присоединяйтесь к толпе. Там на столах будет много чего вкусненького поесть. Угощайтесь.

Клементин спускается в винные погреба. Огромная крыса останавливается, смотрит и весело прыгает дальше по перекрестку туннелей. У огромной кухонной плиты колдует, потея, Шарлен. Две пухленькие, спелые ягодицы ее попки. Такой приятный зуд в руках, их помять. И обнять. Сердце бьется, в зобу дыханье сперто. Как только вижу ее. Слышу ее мелодичный голосок. Она поворачивается ко мне с улыбкой.

— Ты что-то хочешь, да?

— Да.

— Видишь, я готовлю.

— Брось.

— Хорошо.

Клементин позади Шарлен, обе руки на ее ягодицах, пока она поднимается по лестнице. В сумраке довольная оглядывается через плечо назад. Нужно сделать это по быстрому. Так как Глория делает. Трах, трах, трах. Шарлен облизывает губы, пока мы проходим через комнату, полную мешков с картофелем. Под ногой раздается треск раздавленного жука. Персиваль говорит, что по ночам они кусают постояльцев. Впиваются в ноги, бедра своими клещами, высунув их, как жало, и спереди и сзади. От чего у всех гостей по утрам на теле появляются красные полосы. В этом замке нет безопасного места. Любая стена может открыться и из нее выйдет группа торговцев коврами в тюрбанах. Так что тут насекомые на моей стороне.

Клементин в темной, сырой кладовке. Откинув лишние церемонии, ставлю Шарлен рачком и всаживаю ей. Стараюсь кончить по быстрому, чтобы она могла вернуться на кухню. А я скажу, вао, моя коровка, чао. Повторим все это после бала. Стараюсь не обращать внимание на Розу в библиотеке. Сидит со связкой банан, почти все уже съела, рядом на полу кучка кожуры. Она была первой в замке, кто мне пососал. И предупредила о повстанцах. Жаль, что перед тем как сдаться, они не замочили некоторых из гостей. Особенно тех, кто, нажравшись, пытались съесть вышитые на гобеленах фрукты. И стали жевать обвисшие нитки. Прошлой ночью мне приснилась больница. Где мне на теле над сердцем сделали крестом два надреза. Слышал барабаны. Видел мужчин с крошечным гробиком. Несли ребенка. Слишком большая печаль, чтобы сдерживаться. И Шарлен со всеми ее маленькими братьями и сестрами. Дети могут начать выходить из нее пачками. Через девять месяцев после этого главного греха. Совершенного между хозяином и служанкой. Эрконвальд разгуливает с Глорией, напялившей на себя посмертную маску его матери. Храни все в семье. И пригласи всех на ночной круиз. В океан. От двигателей вскипает темная вода. Как тогда выходили мы с Бладмоном. Оставляя за собой плоский белый след на мраморно-зеленоватой воде. Каждый наступающий на широком морском просторе рассвет. Все дальше уносит меня от могилы. Медленно смыкающейся с любой потерей в твоей жизни. Оставляющей тебя с тем, что есть. Как одним холодным днем благодаренья. Когда на улице дул такой ветер, что даже брюки полоскались вокруг колен. Я сидел и ждал в тетушкином автомобиле с шофером. Вдруг по окну постучали пальцы. Я опустил стекло и услышал голос, просящий денег. Что он голоден. Что он вышел из больницы. Что он окончил колледж и является инженером. Я отрицательно покачал головой. И увидел, как он медленно поднял руку в прощальном жесте и обречено покачивая головой. Побрел, пошатываясь, дальше по улице, больной и умирающий. Я позвал его. Он не лгал. Я знал это, потому что мы оба шли тем же путем. Без помощи и без надежды. Ушла из взгляда враждебность. Когда нужно прокричать. Громко и внятно. И прямо со звезд. Ради Христа, не вверяй свою душу. В руки мастера, если только ты не дурак. И будешь думать, что ты просто супер.