Когда я была беременна, мы с Томом часто мечтали вслух, совершая долгие прогулки пешком (или, в моем случае, тяжелым утиным шагом) по нашей бруклинской округе. Мы гадали: глаза у нашего ребенка будут голубыми, как у Тома, или карими, как у меня? Компанейской она будет или застенчивой? Спортивной? Начитанной?

Редко когда разговор заходил о чем-нибудь практичном, например, как мы будем оплачивать колледж. Гораздо романтичнее было обсуждать оформление детской или какой плюшевый мишка понравится нашей крохе.

Мой отец, мистер Подготовленность, был в у жасе. Он прислал мне электронное письмо (в строке темы: СРОЧНО), где сообщил, что согласно информации College Board, некоммерческой организации, которая отслеживает цены на высшее образование, средняя стоимость годового обучения и полного пансиона в частном четырехлетнем колледже в 2009 году (год рождения Сильвии) составила 34 000 долларов (в 2016-м эта цифра взлетела до астрономических 43 920 долларов).

Как любой уважающий себя папа на пенсии, мой отец посчитал необходимым позвонить мне через пять минут после отправки письма, поинтересоваться, получила ли я его, и дать подробный анализ его содержания.

– Ты видела статистику, которую я прислал? Вы уже начали откладывать деньги на обучение?

– Нет, папа, – ответила я. – Господи, она же еще даже не родилась.

– Ну-ну, – мрачно хмыкнул отец. – Начинайте сейчас, иначе к тому времени, как она окончит среднюю школу, ее пансионом будет картонная коробка под мостом.

– Под каким мостом, папа? – спросила я, просто чтобы его подразнить. – Под Бруклинским? Или ты о том, который в Нью-Джерси?

– Смейся, смейся, – прогудел он. – Когда придется платить за обучение ребенка из пенсионных денег, вам станет не до смеха.

Дальше он обрисовал мрачную картину, как мы с Томом проводим осень своей жизни, переезжая с одной парковки на другую, чтобы ночевать в машине. В конечном итоге я сдалась и пообещала открыть на имя плода сберегательный «план 529». Мы положили на счет сотню долларов, и на этом наша практическая подготовка закончилась. Все остальное, рассудили мы, будет решаться по ходу дела.

Вскоре после рождения ребенка мы начали ссориться из-за денег.

Большинство из нас тревожится о деньгах, а когда нужно обеспечивать не одного себя, но целую семью, ответственность давит еще сильнее. Причем похоже, что в первую очередь на мужчин. Анализ, проведенный британским аналитическим центром «Институт общественно-политических исследований», показал, что, становясь отцами, мужчины увеличивают свои заработки и средний прирост их зарплаты составляет около 19 процентов. Вероятнее всего, так происходит, потому что они стараются больше работать – особенно если их супруга уходит в декрет. Вместе с тем у детей есть дурная привычка появляться на свет именно тогда, когда родители находятся на пике финансового успеха. Оптимисты среди нас верят, что зарплата растет по мере того, как мы поднимаемся по карьерной лестнице. Данные ресурса PayScale.com, отслеживающего информацию об оплате труда, говорят о другом: у мужчин зарплата достигает пика к сорока восьми годам, а женщины больше всего зарабатывают в тридцать девять.

Мы бережно копили, чтобы первые два года я могла посидеть дома с ребенком, но вскоре после рождения Сильвии Тома начала раздражать лавина наших новых расходов (долг на кредитной карте подбирался к 15 тысячам долларов, текущему среднестатистическому показателю по стране). Том быстро превратил свой компьютерный стол в командный пункт и принялся методично выстреливать по десяткам редакторов очередями журнальных статей.

Как ни крути, факт остается фактом: растить ребенка стоит умопомрачительно дорого. По данным Министерства сельского хозяйства США, чтобы обеспечить ребенка 2013 года рождения с рождения и до восемнадцати лет, пара со средним достатком выложит 245 тысяч долларов. Это почти четверть миллиона долларов, не считая колледжа. Если добавить сюда статистику, которую мой отец прислал для четырехлетнего частного колледжа, и общие издержки, получится чудовищная цифра 420 тысяч долларов. Одни только подгузники тянут на 864 доллара в год, если верить сайту для родителей BabyCenter.

В общем, вокруг наших финансов стали сгущаться свинцовые тучи паранойи. Если одному из нас приходила посылка, другой возмущался, зачем было тратить на нее столько денег. Одна ссора вспыхнула, когда я получила пару туфель. Том поинтересовался, какая мне нужда в новых, если еще можно «распрекрасно ходить в старых». «Потому что на следующей неделе я встречаюсь с редактором из InStyle, – надменно ответила я. – Прошу обратить внимание на название журнала».

Том получил свою порцию критики, когда большую коробку принесли для него: внутри был велосипед. Я заметила, что он мог бы распрекрасно ездить на тех трех, что у него уже есть. «Но этот предназначен для гонок по гравию, – объяснил Том. – Мне нужны более длинные нижние перья для устойчивости и дисковые тормоза, чтобы повысить мощность торможения. А еще у него больше зазор между крылом и покрышкой и не такой тугой стакан рамы…» И так далее, пока под градом терминов подозрительность на моем лице не сменилась растерянностью: победа!

Однако проблема не ограничивалась нашими личными покупками: мы беспрестанно спорили, сколько тратить на игрушки и занятия Сильвии. Я отстаивала принцип, что чем меньше у ребенка игрушек, тем активнее он развивает воображение. Том же осыпал нашу дочку спортивным инвентарем, куклами и играми, которые были нам не по карману. Я отдавала предпочтение общению со сверстниками в парке, за которое, кстати, не надо платить; а Том все записывал ее на диковинные кружки и отправлял в необычные лагеря (серфинг-лагерь в Рокуэй Бич, кружок робототехники). Мы были в контрах.

Ссоры из-за денег – это «первый с отрывом» предвестник развода, говорит Соня Бритт, заведующая кафедрой индивидуального финансового планирования в Университете штата Канзас. Ее исследование показало, что пары, в которых споры о деньгах возникали в начале отношений – вне зависимости от уровня долгов или доходов, – чаще распадались. «Это ключевой момент, – объясняет мне Бритт. – Он показывает, как важно находить общий язык и что, когда его нет, проблем не миновать. А если добавить сюда детей, ситуация только усугубится».

Даже когда люди остаются вместе, по данным одного исследования, из-за денег они конфликтуют «чаще, серьезнее и масштабнее», чем по иным вопросам, и употребляют более резкие выражения, чем в других спорах. В нашем случае, безусловно, так и есть.

Причем наше с Томом положение осложняется тем, что мы работаем в режиме свободного найма и в плане заработков у нас год на год не приходится. Мы никогда не можем знать наверняка, сколько заработаем вместе или по отдельности в каждом конкретном году; по сути, мы узнаем сумму заработка, только когда платим налоги. Мы не одни такие. В ходе опроса, проводимого группой финансового обслуживания Fidelity, 43 процента респондентов не смогли ответить, сколько зарабатывает их партнер; 10 процентов из этой подгруппы ошиблись в своих догадках на 25 тысяч долларов и более.

Почему такой разнобой? Одна из причин в том, что экономика движется от фиксированных окладов к аккордной оплате труда, поэтому растет количество людей, доходы которых меняются от года к году, как у нас. Так называемые работники с неустойчивой занятостью – индивидуальные предприниматели, работники с неполным днем и такие фрилансеры, как мы, – на сегодня составляют приблизительно 40 процентов рабочей силы страны.

Чем старше становилась дочь, тем больше запутывались наши финансы и тем жестче делались столкновения из-за них. А потом подруга, которая боролась с игровой зависимостью мужа, обмолвилась, что проходит финансовую терапию. Финансовая терапия – это пока малоизвестное, но быстро развивающееся направление, которое объединяет в себе налоговое консультирование и психологическую помощь. Она помогает разобраться с тем, какие у вас отношения с деньгами и какие чувства они у вас вызывают – что до сих пор является культурным табу, темой, которую мало кто готов откровенно обсуждать. Казалось бы, деньги не та тема, которая способна задеть потаенные струны души. Однако финансовые терапевты говорят, что ссоры обусловлены не столько деньгами как таковыми, сколько другими эмоциональными болевыми точками, такими как ценности, которые мы хотим передать нашим детям. Задача финансовой терапии – попытаться вскрыть подспудную причину, по которой человек становится, к примеру, «серийным заемщиком» или «финансовым потворщиком».

В отличие от финансовых консультантов, финансовые терапевты помогают клиентам докопаться до связанных с деньгами коренных страхов и базовых убеждений, которые берут начало в юности. Они спрашивают клиентов: чем были для вас деньги в детстве? Источником престижа? Страха? Безопасности? Стыда? Говоря о деньгах, партнеры, как правило, не касаются прошлого. К чему, когда надо решать более насущные проблемы: чем платить за аренду жилья или где искать новую работу? Тем не менее, финансовые терапевты утверждают: чтобы снизить градус дискуссий о движении наличности (или отсутствии оной), важно знать «денежные сценарии», или сказки, которые мы рассказываем себе о деньгах.

Бритт и ее коллега выделили четыре основных денежных сценария, которые вредят финансовому здоровью человека: уклонение от денег (люди, не желающие иметь дело с деньгами и даже думать о них), поклонение деньгам (те, кто думает, что все их проблемы решились бы, будь у них больше долларов), деньги как статус (те, у кого самооценка привязана к уровню дохода), денежная бдительность (те, кого финансовые тревоги доводят до аскетизма).

Даже после короткого разговора о деньгах и меня, и Тома трясет от волнения. Исследование, которое проводила Бритт, показало, что за каких-то четыре минуты просмотра финансовых новостей по телевизору уровень стресса у людей подскакивал донельзя. Мало того, наша привычка делать покупки украдкой ясно показывала, что мы становимся скрытными по отношению друг к другу – что юристы по бракоразводным делам называют «финансовой неверностью».

У меня не хватает духу тащить Тома к еще одному психологу, однако идея финансовой терапии меня интригует. В итоге, я попадаю домой к терапевту Аманде Клейман – которая, оказывается, живет в Бруклине в доме по соседству и говорит, что с радостью поделится тем, что знает. Приветливая блондинка со стильной стрижкой пикси, она с улыбкой ведет меня на залитый солнцем внутренний двор своего дома. Пока мы болтаем, она шлепает по нему босыми ногами, поливая цветы.

Держаться за деньги – почти первобытная наша потребность, говорит Клейман, смахивая белые лепестки какого-то цветка с кресла, чтобы я могла присесть. «Люди думают, что деньги – это рациональная, исключительно материальная сфера, тогда как на самом деле наше восприятие денег в высшей степени эмоционально и тесно связано с инстинктом выживания, – объясняет она. – Поэтому, если мы чувствуем, что от кого-то исходит угроза нашим деньгам, мы готовы биться буквально не на жизнь, а на смерть». (Действительно, исследования показывают, что даже мимолетный обмен фразами на финансовые темы способен запускать нейрохимическую реакцию «бей или беги».)

Я признаюсь Клейман, что мы с Томом ни разу не обсуждали, какие эмоции связаны у нас с деньгами. Она пожимает плечами и отвечает, что об этом вообще мало кто говорит. Но то, что ваш партнер думает о деньгах, и как он их использует, отражает что-то очень личное, сокровенное в нем. Выведайте что, продолжает она, и тогда напряжение спадет и вы снова станете одной дружной командой.

Под руководством Клейман ее клиенты выстраивают систему, основанную на нескольких взаимосвязанных принципах. Первый состоит в том, что партнеры должны быть равны в своих финансовых отношениях. «Сделайте так, чтобы у одного не было больше контроля или прав принимать решения, чем у другого, – советует она, – даже если кто-то из вас зарабатывает больше». Это правило особенно важно соблюдать, чтобы не обижать матерей-домохозяек, которым часто приходится просить средства у своих партнеров, что приводит к нежелательному нарушению баланса сил. Я знаю одну маму-домохозяйку, которая каждую неделю отчитывается мужу в своих тратах, показывая ему чеки, – связывающий по рукам и ногам, отравляющий отношения вариант.

Я говорю Клейман, что мы с Томом зарабатываем примерно одинаково, поэтому делим счета пополам и пользуемся общей кредитной картой для семейных расходов. Но, кроме того, у нас есть личные кредитки, траты по которым мы все чаще таим друг от друга.

Клейман рекомендует, чтобы после составления семейного бюджета и оплаты ежемесячных счетов каждый из супругов получал на персональные расходы определенную сумму – скажем, несколько сотен долларов в месяц – на личный банковский счет, чтобы никто ни у кого не выпрашивал наличность. И не отчитывался за покупки. «Потому что мы не всегда сходимся во мнении, что такое стоящая покупка, – отмечает Клейман. – Уверена, если бы я рассказала мужу, как часто стригу и крашу волосы, он бы удивился, потому что он любитель стрижек за пятнадцать долларов».

Дальше, ваш финансовый менеджмент должен быть открытым. «Взрослых нельзя освобождать от решения денежных вопросов, – отрезает Клейман. – Участвовать должны оба». К ней часто приходят пары, где один из партнеров занимается деньгами, а второй утверждает, будто «ничего не смыслит в цифрах». Таким образом, бремя целиком ложится на плечи одного из супругов, хотя оба должны находить способы вносить свою лепту и сотрудничать ради общего блага, используя свои сильные стороны. «Да и детям полезно наблюдать, как родители совместно принимают решения, – продолжает Клейман, – прислушиваясь друг к другу и в то же время не боясь брать на себя ответственность».

Особенно важно следить, чтобы от финансовых дел не отстраняли женщин: нельзя, чтобы у детей отложилось, будто мама не дружит с математикой, или чтобы они продолжили из поколения в поколение передавать стереотип, что деньгами должны заниматься мужчины. Исследования показывают, что с девочками родители реже говорят о деньгах, чем с мальчиками.

И наконец, финансовые отношения внутри пары должны быть прозрачными. Это значит, что, даже если вы договорились, что некоторые денежные вопросы супруги решают по собственному усмотрению, каждый получает полный доступ ко всей информации, если захочет посмотреть.

Клейман говорит, что прозрачность пойдет на пользу даже детям – им не обязательно знать размер вашей зарплаты, но познакомиться с ритмом финансовой жизни не помешает: почта проверяется ежедневно, счета оплачиваются еженедельно, баланс подводится ежемесячно. «Дети должны видеть, что существуют определенные сроки для решения денежных вопросов и, если за ними не следить, быстро наступает неразбериха, – объясняет она. – Не должно быть такого: “Черт! Ведь я только что за это платил!”»

Финансовая прозрачность в паре должна также распространяться на показатели кредитоспособности. Финансовая гуру Саз Орман советует молодоженам как можно раньше знакомить друг друга со своими рейтингами FICO («Сначала FICO, потом секс», – весело провозглашает она). Такие компании-эмитенты кредитных карт, как Citi и American Express, теперь предоставляют своим клиентам данные об их оценке FICO; причем каждая из этих трех организаций выдает один бесплатный отчет о кредитоспособности в год.

• • • • • • • • •

На следующий день я провожаю Сильвию в школу и, вооруженная советами Клейман, приступаю к сбору информации о наших финансах. Мы с Томом жарим себе омлет в привычные обеденные 11:30 (когда работаешь из дому, аргументом обычно служит «Зачем ждать?»), потом садимся за кухонный стол и заводим откровенный разговор о деньгах. Я ощущаю прилив нежности к мужу, когда он, при всем своем нежелании в очередной раз изливать душу, проницательно затрагивает вопросы, которые задал бы любой финансовый терапевт: Какие страхи связаны у тебя с деньгами? Чему тебя о них учили родители? Что в твоем понимании финансовая устойчивость? Какой твой самый страшный денежный кошмар?

Том сознается, что в детстве деньги для него были источником страха и паники. После развода родителей он жил с мамой, которая едва сводила концы с концами. По сей день, увидев какой-нибудь счет, он спешит убрать его с глаз долой, как будто ему больно на него смотреть, – и потом этот счет часто теряется в ворохе бумаг. Одним словом, Том – классический денежный уклонист.

Я воспринимаю деньги совсем по-другому (несовпадение сценариев – это не всегда плохо: если, например, в семье два ярых приверженца экономии, можно за всю жизнь так и не съездить в отпуск). У меня нет перед ними такого страха, как у мужа, – и я понимаю, что одна из причин в том, что мой отец делал из оплаты счетов целый ритуал. Раз в месяц он брал свою корзину со счетами и раскладывал их на кофейном столике вместе с рулоном почтовых марок и стопкой конвертов, предусмотрительно проштампованных нашим обратным адресом. Затем, под аккомпанемент футбольного матча по телевизору он степенно проверял и подписывал счета. Из детства я вынесла, что оплата счетов – это нечто зримое, стабильное и спокойное (детьми мы никогда не видели, чтобы папа выходил из себя, разве что когда «Джайентс» проигрывали).

Но деньги значили для меня больше, чем стабильность. В школьные годы я завидовала богатым детям нашего городка, завидовала той раскованности и самоуверенности, которую, как мне казалось, обеспечивали им солидные банковские счета. Беседуя с Томом, я складываю два плюс два, и мне становится ясно, что богатство всегда означало для меня уверенность в себе. В мире моды, куда я время от времени погружаюсь, покупка «правильных» туфель или сумки, в самом деле, позволяет держать голову выше – с ними вас, хотя бы на первый взгляд, «принимают».

Каким бы экстравагантным ни был мир моды, большинство редакторов ходят в униформе: много черного, маленькое ювелирное украшение, сдержанные аксессуары без логотипов. Бывшая девочка из Джерси, дочь менеджера магазина J. C. Penney, я не могу полностью подавить ощущение, что мне не место в этом утонченном мире. Новенькая пара туфель приглушает этот назойливый голос неуверенности. Так что мой сценарий – это, по всей видимости, «деньги как статус».

С другой стороны, мне совестно, что я заказываю эти туфли, и вообще я редко трачу деньги на себя – что, по словам Бритт из Университета штата Канзас, встречается среди матерей сплошь и рядом. «В одном исследовании говорится, что, когда у женщин появляются лишние деньги, они тратят их на детей, а не на себя, – говорит мама двоих детей, сознаваясь, что и сама так делает. – А когда лишние деньги появляются у мужчин, они, как правило, тратят их на то, что поднимает настроение. Например, на алкоголь. Или музыку».

Наша культура аплодирует самоотверженным матерям, которые в первую очередь думают о детях. Социологи, проводившие исследование среди мало зарабатывающих матерей-одиночек Филадельфии, обнаружили, что женщина рискует подвергнуться резкой критике со стороны других матерей, если будет одеваться лучше своих детей. Как объяснила одна из участниц опроса: «Я не могу смотреть, как мой сын ходит в кроссовках Payless, если я щеголяю в Nike, Reebok или в чем-то таком». (О, как мне знаком этот ход мыслей: в своей жертвенности я дохожу до того, что выбираю поломанные кусочки из коробки крекеров, чтобы остальные члены семьи ели целое печенье.)

Мы с Томом разрабатываем такую систему, чтобы каждый мог откладывать заначку на отдельный счет без вмешательства другого. Кроме того, мы обещаем больше не допускать финансовой неверности в покупках дороже 150 долларов.

Потом переходим к Сильвии. Помимо того что мы открыли на дочку сберегательный план 529, серьезных финансовых разговоров о ней между нами никогда не велось. Хотим ли мы, к примеру, чтобы она помогала платить за свое обучение? Важно ли для нас, чтобы она находила работу на лето, когда подрастет? (Да, и еще раз да.) И – вечный камень преткновения – сколько тратить на ее занятия?

Финансовые терапевты говорят, что в подобных случаях спорят, в сущности, не о том, давать ли дочке деньги на карманные расходы и покупать ли сыну дорогие кроссовки, которые, по его словам, носят все его друзья. Тут битва ценностей: кто-то мечтает, чтобы безмятежное детство его ребенка не омрачала необходимость экономить; а другой может думать, что деньги надо тратить только на самое необходимое, например на одежду и школьные принадлежности. При таких расхождениях, советует Клейман, попробуйте доискаться, что важно для вас и какую роль в этом играют деньги, и возьмите за правило отмечать, когда вами движут эмоции. Если я боюсь разбаловать Сильвию, говорит она, надо копнуть глубже и спросить себя, какие качества я стремлюсь воспитать в дочери.

Том хочет, чтобы Сильвия имела доступ к таким кружкам, которые были не по карману его семье, когда он был маленьким. Что плохого желать для своего ребенка лучшего, рассуждает он. Когда мы водим ее на разные занятия, у нее появляется возможность выбрать то, которое по душе.

Я возражаю, что родители, движимые благими намерениями, уверовали, будто призваны раскрывать в детях «устремления» и таланты, пропуская их через сито всевозможных уроков – как еще вы узнаете, не подрастает ли у вас будущий Моцарт? На мой взгляд, не менее важно оставлять ребенку достаточно свободного времени, чтобы Сильвия могла повозиться у себя в комнате или побродить по парку, подбирая камешки. У моих родителей тоже не было денег на всевозможные секции и кружки, и это пошло мне на пользу, потому что я проводила много часов у себя в спальне, увлеченно занимаясь тем, что специалисты по детству называют «самостоятельной свободной игрой»: мечтала, пела, смотрела в пустоту, рисовала закорючки и писала. Так я узнала, что хочу быть писателем.

И потом, говорю я Тому, у меня страх перед детьми, которые думают, что им все должны (нащупали еще одну ценность), и я не хочу, чтобы Сильвия выросла испорченной. Когда Клейман спрашивает, какой бы я хотела видеть свою дочь, на ум приходят такие прилагательные, как добрая, отзывчивая, щедрая, плюс одна фраза «собственного производства»: озорная грамотейка.

Чем дольше мы с Томом разговариваем, тем больше успокаиваемся и, наконец, набираемся смелости распечатать свои рейтинги кредитоспособности и показать их друг другу (оказалось, эти цифры совсем не такие страшные, как наши догадки о них). Приняв потребности Сильвии за отправную точку, мы строим бюджет («Это должен быть компромисс – нельзя быть боссом собственному супругу», – предупреждает Клейман). И раз в месяц начинаем вместе просматривать счета. Обсуждение финансов не доставляет мне ни малейшего удовольствия, но, как и в других наших проблемных областях, прозрачность и общение остаются для нас единственным выходом из тупика. Психологи, специализирующиеся на психических расстройствах, связанных с отношением к деньгам – да, такая область существует, и притом быстро растет, – утверждают, что для ослабления финансовых трений важно открыто и с пониманием обсуждать денежные проблемы. Это не заставит ваш долг исчезнуть, но, по крайней мере, вы лучше уясните себе, как обстоят дела у вашего партнера. Исследования показывают, что регулярное обсуждение финансов, в отличие от гнетущих разговоров о них перед уплатой налогов или когда долги накапливаются сверх меры, является одной из ключевых предпосылок хороших отношений. Опрос банка TD Bank выявил, что пары, которые говорили о деньгах минимум раз в неделю, чаще всего описывали свои отношения как «чрезвычайно счастливые».

Во время следующего визита к родителям в Нью-Джерси я сажусь за стол на их солнечной кухне и рассказываю маме о нашей финансовой терапии. Я жду, что она поднимет меня на смех, но она говорит, что идея не лишена смысла.

– Когда вы были маленькими, счетами всегда занимался твой отец, и я их не касалась, – говорит она, ставя перед нами две чашки мятного чая. – А когда умер отец Джея, выяснилось, что его мать в жизни не подписала ни единого чека. Она была в полной прострации.

Выдавив себе в чай меду из контейнера в форме мишки, моя мать продолжает:

– Для меня это было как отрезвляющий душ. Плюс, я в то время как раз вышла на работу. В итоге я наконец начала интересоваться нашими финансами и теперь рассчитываю семейный бюджет. Мне нравится, что тут все четко и ясно. Думаю, денежные страхи – это, по сути, боязнь неизвестности.

Я отправляюсь на поиски отца и нахожу его на подъездной дорожке, где он моет мою машину. Он делает это каждый раз, когда я приезжаю.

– На лобовом стекле пыльца, – говорит он. – Снижает видимость. – Он садится на корточки и, поджав губы, осматривает мои шины. – Воздуха маловато, – сообщает он, сверля меня суровым взглядом, в котором читается: «Если тебе все равно, что спущенные шины ухудшают торможение, маневренность и устойчивость, на здоровье. Только имей в виду, что, когда эти шины перегреются и дело дойдет до отслоения протектора, тебе крышка. В прямом смысле слова, потому что ты сто процентов угодишь в аварию. Впрочем, делай как знаешь».

Когда я рассказываю ему о финансовой терапии, он фыркает.

– Говоришь, обсуждаете денежные вопросы? – Отец проводит ветошью по лобовому стеклу моей машины и прищуривается. – Просто откладывайте 10 процентов от заработка и не тратьте денег, которых у вас нет. Пшик. Нет больше вопросов.

– Пап, теперь не все так просто.

Он удаляется в гараж за чистой тряпкой.

– В мое время, – ворчит он по дороге, – не было никаких вопросов.