Предвечерье. Наша дочь на танцах; мы с Томом на кухне. Он варит кофе, а я листаю папку с рецептами.

Я:

– Как насчет пасты болоньезе к ужину? Надо будет начать прямо сейчас, потому что соус тушится несколько часов. Могу зайти в мясной, когда буду забирать Сильвию из кружка.

ТОМ (ГЛЯДЯ В ПОТОЛОК):

– М-мм. Можно, конечно, и болоньезе, но ведь у нас в последнее время и так было много мяса? Поэтому мне не очень… – Он бросает на меня короткий взгляд, успевая заметить, что я вдруг замерла и впилась в него глазами, точно сурикат, разглядевший на горизонте шакала. – Но, опять-таки, кто не любит пасту болоньезе? Идея, на самом деле…

Я:

– Нет, нет! Раз ты не уверен, что хочешь полную тарелку домашнего соуса болоньезе, который готовится несколько часов, паста отменяется! Сомнения тебя терзают, да? – К воображаемой прислуге: – Слушайте и не говорите, что не слышали! Император Нерон велит, чтобы на столах сегодня не было мяса! Неважно, что, если бы кто-то сунул мне под нос эту пасту, я бы разрыдалась от счастья! – Я открываю буфет, беру меню навынос и бросаю его на стол перед То мом. – Прошу! Ужинать подано!

Вечером Том скорбно жует загустевшую курицу генерала Цзо, заказанную специально, чтобы продемонстрировать, что мясо его вполне устраивает, а я давлюсь бутербродом с арахисовым маслом; оба в проигрыше.

Мы с Томом явно утратили способность выяснять отношения как взрослые люди, а не два карапуза в песочнице. И кого же тут звать на помощь, как не короля и королеву семейной психологии Джона и Джулию Готтманов? Посвятив больше сорока лет исследованиям, Готтманы могут пять минут послушать, как супруги ссорятся, и с 90-процентной вероятностью предсказать, кто останется вместе, а кто в течение нескольких лет разведется. Они делят пары на мастеров и ломастеров. Мастера целенаправленно ищут в партнерах то, за что их можно ценить и уважать; ломастера высматривают, к чему бы придраться. Вознамерившись стать мастером отношений, я закупаю книги Готтманов.

Вникая в их работы, я нахожу некоторые из их учебных диалогов капельку приторными («Приятно видеть, сколько радости тебе доставляет баскетбол. Я получаю такое же удовольствие от парусного спорта. Было бы здорово, если бы я мог разделить его с тобой!»). Однако не подлежит никакому сомнению, что разработанная ими схема успешного спора, взятая на вооружение многочисленными психотерапевтами, дает поразительные результаты.

Джон Готтман выделил четыре вида поведения, убивающего отношения, или «четыре всадника Апокалипсиса». Первый – это критика (когда звучат оскорбления типа «мудозвон» и фразы: «Ты никогда…» или «Ты вечно…»). Дальше идет оборонительное поведение: встречные обвинения, нытье, перекладывание ответственности на чужие плечи. Споря, мы так увлеченно формулируем свои доводы, что нам становится некогда слушать, и мы начинаем повторяться. Обнаружив это явление, Готтманы назвали его «синдромом автореферата». (Хотя моя сестра Хезер не согласна, что это синдром: «Я подытоживаю собственные слова, потому что первые шесть раз Роб их просто не слышит, – говорит она. – Он мысленно ставит на очередь потоковое видео и запускает его у себя в голове, пока не увидит, что мои губы перестали двигаться».)

Третий всадник – игра в молчанку, характеризующаяся стремлением отгородиться от партнера и возникновением поведенческого цикла, который Готтманы называют Преследователь/Отстраняющийся. Преследователю кажется, что его игнорируют, и от этого он становится агрессивнее (это про меня), а Отстраняющийся замыкается в себе или спасается бегством. По наблюдениям Готтманов, 85 процентов молчунов – мужчины.

Эта тенденция даже просочилась за пределы Земли – ну, почти. В 2014 году Марсианское общество построило базу на канадском необитаемом острове, чтобы моделировать жизнь астронавтов во время марсианской экспедиции. В течение ста дней исследователи наблюдали, как взаимодействуют между собой члены команды. Экипажу разрешалось покидать базу только для выполнения операций вне космического корабля – экскурсий, пеших или на автоматическом грузовом транспортном средстве, в облачении, имитирующем космический скафандр. Когда между членами экипажа возникали конфликты, женщины обычно прибегали к «предметному совладанию» (то есть находили способ решить проблему), а мужчины отдавали предпочтение «избегающему совладанию» – внезапно решали, что самое время надеть «скафандр» и выполнить какую-нибудь операцию вне «корабля».

Отгораживание кажется пассивным, но имеет далеко идущие последствия. В 1975 году профессор психологии Эдвард Троник придумал эксперимент под названием «Каменное лицо». Мать или отец играет со своим грудным малышом, который довольно гулит и агукает. Потом родителя просят отвернуться и повернуться обратно уже с застывшим, или каменным, лицом и никак не реагировать на ребенка.

Видеозаписи этого простого двухминутного эксперимента больно смотреть. Вначале ребенок теряется, тянется к маме или папе, тщетно пытаясь привлечь их внимание. Потом с несчастным и потерянным видом отворачивается, но вскоре предпринимает новую попытку. Все больше беспокоясь и расстраиваясь, он в итоге впадет в панику и начинает плакать. Далеко ли мы, взрослые, ушли от этой детской реакции?

Четвертый и самый опасный вид поведения, он же главный предвестник развода по Готтманам, это презрение, которое они называют «серной кислотой для любви»: цинизм, нападки на характер партнера («Ты эгоист»), а не на проблемы, которые он создает, закатывание глаз, насмешки и – о-о! – сарказм.

В спорах с мужем сарказм – мое излюбленное оружие. Пенни Пексман, профессор психологии в Университете Калгари, посвятившая изучению сарказма почти двадцать лет, говорит, что он не только препятствует достижению коммуникативной близости, но также смущает и расстраивает маленьких детей, если родители прибегают к нему при них.

«Родители могут думать, что дети не понимают, но проблема в том, что к четырем-пяти годам они начинают понимать, – рассказывает мне Пексман. – Судя по данным исследований, они видят, что вы говорите не то, что думаете, но не могут охватить всего контекста, недоумевая, зачем так разговаривать с партнером. Для них отсутствие прямоты равняется жестокости».

«Всадников Апокалипсиса» можно часто наблюдать во время наших с Томом ссор – иногда даже всех четырех сразу. Но это не значит, что мы обречены на развод. Готтманы предлагают предельно простую формулу, как заново научиться спорить.

Во-первых, когда возникает проблема, не набрасываемся на партнера с критикой, а используем то, что Готтманы называют «плавным пуском». Не ты каем, а начинаем с я- высказывания. Вместо: «Из-за того что ты никогда не встаешь к ребенку, мне хочется тебя прибить», – попробуйте: «Я чувствую себя гораздо лучше и бодрее, когда мы ночью встаем к ребенку по очереди».

«На мой взгляд, это один из важнейших моментов при разрешении конфликтов, – говорит Джулия Готтман. – Вы описываете себя и свои ощущения в связи с определенной ситуацией, которая вас расстраивает. Вы не описываете партнера. Описывать партнера – гиблое дело, потому что вы вряд ли сумеете сделать это без критики или презрения. А они провоцируют переход к оборонительному поведению и отбивают у собеседника охоту вас слушать». Останавливаться, чтобы определить, какие именно эмоции во мне бушуют, кажется таким же наивным и азбучным, как детская книжка, которую любила в садике моя дочь – «Как я себя чувствую» (The Way I Feel) – но, как выяснилось, это лучший способ погасить мою злость.

Дальше говорим о своих чувствах. Психолог Дарби Саксби объясняет, что задача семейного психотерапевта – нащупать «мягкие» эмоции, такие как страх, стыд или печаль, зачастую прикрытые «жестким» гневом или оборонительным поведением – доспехами, в которые супруги облачаются перед битвой. По ее мнению, важно выявлять глубокие чувства, которые стоят за поверхностной реакцией. Что вы чувствуете на самом деле? Вам обидно? Вы спешите обвинить себя, пока этого не сделал кто-то другой? Как ваши предположения соотносятся с реальными фактами? Я понимаю, что зачастую, когда я срываюсь на Тома, мною движет «мягкая» обида (он не чувствует, что мне нужна помощь) и смятение (похоже, он думает, что рутинная работа больше подходит мне).

Го ворить о своих чувствах стратегически важно. К примеру, однажды после обеда я прошу Тома зайти в продуктовый магазин за молоком, хлебом и пакетированным соком. Он быстро возвращается с набором «холостяцкая посиделка»: пиво, сальса, чипсы и оливки. (Эта забывчивость у нас семейная. Когда я позже жалуюсь на Тома сестре Хезер, она отвечает: «Это еще что! В то утро, когда я родила Трэвиса, Роб галантно вызвался сходить в булочную и купить мне чего-нибудь к завтраку. Я сказала ему: “Что угодно, кроме клюквенного кекса”. Через пять минут он, сияя, принес мне клюквенный кекс».)

При чем тут разговоры о своих чувствах, спросите вы? Раньше я бы предъявила Тому дежурное обвинение, что он живет в параллельной холостяцкой реальности – но, если я так сделаю, он просто скажет, что я неправа. Вместо этого я говорю: «Я расстроена, что ты забыл купить такие необходимые продукты, как молоко и хлеб». Он ведь не может опровергнуть или поставить под сомнения мои чувства, верно? Я расстроена. И такого рода признания вызывают сочувствие: вместо того чтобы спорить, он смущается. А когда я отправляю его обратно в магазин, робеет еще больше.

Идем дальше. Описываем, что происходит, без оценок и обвинений, с акцентом на конкретной проблеме, а не на человеке («В доме бардак, дети предоставлены сами себе»). Потом – опять-таки – четко формулируем, чего мы хотим. Как говорит Джулия Готтман: «Опишите, что вам нужно, а не то, чего вам не нужно» (Как в классическом примере: «Ой, только не надо…»). Признайте свою роль в ссоре, показав на примере, какую лепту вы в нее внесли («Я уже был на взводе, потому что только что наступил босой ногой на лего»).

Если предыдущие пункты сработали и вы оба успокоились, найдите компромисс. Спросите друг друга: в чем наши взгляды сходятся? Где можно пойти навстречу? Мой друг Майкл говорит, что, схлестнувшись по какому-нибудь поводу, они с женой научились задавать простой вопрос: почему это для тебя важно? «Это кажется очевидным, – говорит он, – но реально помогает добраться до сути». И порой, если быть честным, оказывается, что это важно для вас потому… что вы хотите выиграть спор.

Наконец, сглаживаем ситуацию несколькими словами, шутками или жестами, после которых вы снова становитесь одной командой. «Сглаживая, – поясняет Джулия Готтман, – мы извиняемся, объясняем, какие трудности или раздражающие факторы привели нас к такому поведению, просим прощения и слушаем партнера, который рассказывает, как повлияло на него ваше поведение». (Уместные фразы: Давай я попробую еще раз. Что я могу улучшить? Как я могу загладить свою вину?)

Я испытываю новую тактику на Томе.

Меня расстроило (скрытые «мягкие» эмоции), когда в ответ на мое предложение приготовить спагетти болоньезе ты покрутил носом – в смысле сказал, что не хочешь спагетти болоньезе. Готовя для человека, я показываю, что он мне дорог. Поэтому, вероятно, я также почувствовала себя отвергнутой. (Описываем, что происходит, без обвинений.) Мне хотелось бы, чтобы ты проявлял больше интереса, когда я предлагаю приготовить для тебя ужин, над которым нужно порядком потрудиться. (Четко формулируем, чего мы хотим.) Будет кстати, если ты для начала заведешь привычку говорить мне, как ты ценишь вкусные ужины, которые я готовлю. Тогда я буду менее склонна слетать с катушек, если ты от чего-то откажешься. (Признаем свою роль.) С другой стороны, не стоило мне называть тебя мудозвоном. И мы правда в последнее время зачастили с беконом. А еще я забыла про сэндвичи с рваной свининой, которые мы ели на пикнике в Ред-Хук. Они были довольно вкусные, но размером с человеческую голову. (Компромисс, который, пожалуй, слегка приправлен сарказмом, но не все сразу.) Если ты так серьезно относишься к употреблению мяса, может, приготовишь нам как-нибудь вегетарианский ужин? (Сглаживаем ситуацию.) Что я могу улучшить? Не бросать в тебя меню? Может, вообще ничего в тебя не бросать? Точно. Думаю, это хорошее начало.

• • • • • • • • •

Конечно, не всякий спор можно разрешить образцово-показательно. Если вы оказались в тупике, Готтманы настоятельно рекомендуют сделать перерыв. В одном исследовании они прерывали ругающихся, говоря, что нужно настроить оборудование. Испытуемых просили не обсуждать вопрос, из-за которого поднялся шум, и полчаса почитать журналы. Когда пара возобновляла дискуссию, общение протекало более позитивно и продуктивно. Приблизительно полчаса, выяснили Готтманы, это как раз тот срок, за который из организма выводятся соединения, порождаемые реакцией «бей или беги».

Известный семейный психотерапевт из Нью-Йорка Лора Маркхам перечисляет мне массу способов сделать перерыв: прогуляться вокруг квартала, выйти из комнаты и глубоко подышать, послушать музыку, напомнить себе: «Мой партнер – хороший человек, и я тоже» (даже если я только что орала ему, что он никчемный кусок дерьма).

«Пойдите в ванную и плесните себе в лицо водой, – говорит она. – Глубоко вдохните и произнесите мантру, которая возвращает вам покой, например: “Ничего страшного… и это пройдет”. Исследования показывают, что чем спокойнее мы говорим, тем спокойнее мы себя чувствуем и тем спокойнее реагируют на нас окружающие».

Кстати, к этому методу полезно прибегать, когда руки чешутся отправить супругу гневное сообщение. Благодаря новым технологиям мы можем чувствовать себя на безопасном расстоянии от последствий своих излияний, но, если вы остервенело набираете мужу сообщение и вас сбивает автобус, не хочется, чтобы вашими последними словами на этой земле были: «ТЫ ОПЯТЬ ЗАБЫЛ ЗАКАЗАТЬ ПОДГУЗНИКИ КОЗЕЛ».

Другой способ разрядить обстановку – это объявить: «Тут без чашечки кофе не разберешься». Тома, злоупотребляющего яванским напитком не хуже Бальзака, всегда можно отвлечь этим предложением, получив одновременно тайм-аут и возможность заняться чем-то вдвоем. (А если у вас вечерняя размолвка, то, как вариант, попробуйте: «Тут без бокала вина не разберешься».)

Если перепалка закончилась и ситуация сглажена, не копайтесь в себе (чем люблю заниматься я и, по результатам некоторых опросов, женщины в целом). Исследовательница счастья Соня Любомирски отмечает в своей книге «Психология счастья» (The How of Happiness), что, согласно научным данным, от копания в себе портится настроение, падает способность решать проблемы, пропадает мотивация и ослабевает концентрация внимания. «Людям кажется, – пишет она, – что таким образом они обретают понимание себя и своих проблем, но, как правило, это не так. Что они действительно обретают, так это искаженное, пессимистичное представление о своей жизни».

Намотав на ус эти советы, я обещаю Тому, что, если в следующей конфликтной ситуации он поговорит со мной, вместо того чтобы спасаться бегством, я не буду зацикливаться на вопросе, который мы уже обсудили. И не стану возвращаться к нему – еще одно мое хобби – в постели, перед тем как погасить свет.

• • • • • • • • •

Теперь о детях. Если, как вы ни старались, ваши дети все-таки стали свидетелями скандала, немедленно займитесь устранением последствий.

Психолог Энн Данневолд говорит, что если вы выясняете отношения цивилизованно, то детям даже полезно за этим наблюдать, поскольку это учит их, что люди могут злиться друг на друга и при этом любить друг друга. «Одно не исключает другого, – говорит она. – Но это должно быть цивилизованно, к примеру: “Я очень расстроена, что ты мне это сказал. Как мы с этим справимся?” – а не: “ Ты тупой козел”. Детям полезно видеть, что мы обыкновенные люди и порою нас захлестываю эмоции, а после приходится восстанавливаться и извиняться. Таким образом, когда ребенка самого захлестнут эмоции, у него не возникнет ощущения, что он что-то сломал».

Если же вы называете мужа тупым козлом, ваш ребенок думает, что именно так люди разрешают споры. Как говорит техасский семейный психолог Карл Пикхардт: «Когда вы кричите и обзываетесь, ваши дети думают: “Если я с кем-то заспорю, надо говорить громче, напористей и грубее, чтобы добиться своего”. Я в детстве вдоволь насмотрелся разборок, но своих детей воспитывал иначе. Сделайте осознанный выбор, примите за него ответственность и начинайте претворять его в жизнь».

Маркхам советует мне запастись таким же терпением, какое я проявляю по отношению к дочери. «Вы наверняка сердитесь, когда она хочет на детскую площадку, а вам надо в магазин, – говорит психолог. – И порой хочется на нее прикрикнуть, верно? Однако вы с огромным трудом, призвав на помощь все свое терпение и самообладание, заставляете себя выслушать ее и найти обоюдовыгодное решение. С ребенком вы не позволяете себе решать конфликты криком. И скажу вам – не в качестве нравоучения, а для вдохновения, – что и с партнером абсолютно реально наладить такие отношения, когда никто ни на кого не кричит».

Может, и реально, но пока маловероятно. Через два дня после разговора с Маркхам Том за ужином сообщает мне, что в последний момент урвал командировку, в которой будет неделю колесить по виноградникам Калифорнии. Выезд через два дня. И еще, добавляет мой супруг, он без моего ведома записал Сильвию в шахматный кружок.

– Нет, нет и еще раз нет, – говорю я. – Она и так уже ходит на два внеклассных кружка.

– Я знал, что ты это скажешь, – отвечает он. – Но в последнее время у нас с тобой работы навалилось. И потом, я уже заплатил.

– Почему ты не посоветовался со мной? – спрашиваю я, повышая голос. Когда из искры возгорается пламя, я вспоминаю предписание Терри Риала ругаться за закрытыми дверями. Но двери в нашей квартирке дешевые и хлипкие. Я бегу за планшетом и наушниками с защитой от внешнего шума. Скомандовав дочке:

– Надень их и поиграй в Minecraft, – я волоку Тома в спальню и захлопываю за нами дверь.

Из исходной точки наша ссора быстро расползается на другие темы. Том говорит, что я истеричка, отчего моя истерика только усугубляется. Я срываюсь на плач.

– Она скоро придет сюда, надо взять тайм-аут, – говорит Том.

Я торопливо вытираю слезы.

– Ты прав, – говорю я. Если мы по-прежнему ищем примирения сугубо из любви к нашей дочке, а не друг к другу – что ж, пускай. Когда через секунду в комнату влетает Сильвия, мы спокойны. Но, для перестраховки, я повторяю текст, который Маркхам дала мне на случай, если я сорвусь при ребенке. «Мне очень жаль. Люди не заслуживают, чтобы на них кричали, и твой папа тоже. Я изо всех сил стараюсь контролировать себя, и, хотя порой у меня плохо получается, я работаю над этим. Я хочу, чтобы ты знала: я люблю твоего папу и всегда найду с ним общий язык». Я обнимаю Тома (по-настоящему), Сильвия смеется и пытается проскользнуть между нами, применяя маневр, который называет «сардины в банке».

Никто не пострадал. По крайней мере, насколько я могу видеть. Поостыв немного, я признаюсь Тому в «мягких» чувствах, которые стояли за моей вспышкой. Когда он уезжает в долгие велосипедные путешествия, я скучаю по нему. А еще мне, если честно, завидно, что ему платят, чтобы он колесил по увитым виноградом долинам, в то время как я пишу статью о важности пищевой клетчатки. И я не хочу отдавать Сильвию еще на один кружок, поскольку и без того переживаю, что слишком много работаю. Не хочу упускать время, которое могла бы проводить с дочкой, объясняю я, даже несколько часов после школы. Когда у вас единственный ребенок, прелесть и горечь в том, что каждая веха родительства для вас первая и последняя. (Когда я первый раз повела Сильвию в садик, я так рыдала, что воспитательнице пришлось утешать меня. Дошло до того, что мое поведение расстроило других детей, некоторые из них тоже начали плакать – поэтому меня мягко попросили уйти.)

Потом я иду к Сильвии. У меня есть несколько вопросов, которые Пикхардт советовал задать ей после ссоры. Наши дети, говорит он, могут многому нас научить – а порой и удивить, – если поинтересоваться у них, что они о нас думают. Когда я подхожу к дочке, она сидит за столом у себя в комнате, рассеянно мурлыча песенку и раскрашивая фиолетовым лягушку на картинке.

Я:

– Солнышко, у меня вопрос: что бы ты хотела изменить в том, как я спорю с твоим папой?

СИЛЬВИЯ:

– Я бы хотела, чтобы ты не кричала, потому что у папы делается грустный вид.

Я:

– Расскажи, что ты чувствуешь, когда я кричу на папу. СИЛЬВИЯ:

– Иногда мне нравится слушать, как ты кричишь на папу. Это как игра; я люблю выглядывать из своей комнаты и смотреть, как папа становится похожим на сердитого кота.

Я:

– В моем поведении бывает что-то такое, из-за чего ты чувствуешь себя незащищенной и несчастной?

СИЛЬВИЯ:

– Мне не нравится, когда вы с папой не разговариваете и я не понимаю почему.

• • • • • • • • •

Замученным стрессами молодым родителям, которые хотят избежать бракоразводного процесса, остается сделать один ключевой шаг: настроиться на хорошее. Это значит найти способ выражать то, что Готтманы называют «тремя П»: привязанность, признательность и почтение.

В обычной жизни, выяснили они, соотношение положительного и отрицательного общения супругов должно составлять 20:1. А в периоды конфликтов волшебная пропорция равна 5:1. Положительными могут считаться сущие мелочи: улыбка; взгляд в глаза; кивок, показывающий, что вы слушаете; короткая шутка.

Эти вершащие судьбы циферки заставили меня обратить внимание на тон повседневного общения в нашей семье: часто ли мы, собственно говоря, бываем приветливыми друг с другом? За первую неделю, что я веду приблизительные подсчеты, выходит, что обескураживающее число наших реплик выдержаны в официально-деловом стиле: К которому часу везти ее на день рождения? Ты купил ей щитки для занятий футболом? Наше позитивное общение по большей части сводится к нежному обсуждению Сильвии, после того как мы укладываем ее спать. Наш дуэт блекнет и тает, как на праздничных фотографиях, которые приходят нам от друзей: становясь родителями, они исчезают из кадра. Остаются только дети, а родители переходят в разряд Пропавших.

Я причисляю к «позитивным» такие моменты, когда Том, к примеру, предлагает почистить мою клавиатуру, галантно опрыскивая ее сжатым воздухом. В тревоге я спрашиваю Джулию Готтман, можно ли засчитать в позитивные какой-то из наших многочисленных нейтральных диалогов, если мы добавляем в него капельку теплоты. «Допустим, я говорю мужу: “Вот твой кофе”, – но говорю не просто так, а приветливо», – объясняю я.

Джулия задумывается на мгновение. «Да, это можно считать позитивным общением», – говорит она. Я облегченно вздыхаю.

Тем не менее наш коэффициент позитива получается низковатым, а это значит, что нам нужно поработать над повседневным общением. Одно из самых известных открытий Джона Готтмана заключается в том, что в счастливом браке супруги систематично и часто принимают друг от друга запросы на взаимодействие, которые он называет «приглашениями».

К примеру, читая газету, Том иногда комментирует: «Гм, интересно». Это и есть «приглашение», временами почти незаметная просьба обратить внимание. Если я отвечаю: «М-м, что ты читаешь?» – по терминологии Готтмана я «поворачиваюсь лицом» к партнеру, даю одобрение, которого он ждет. Если я игнорирую приглашение, я «поворачиваюсь спиной» к Тому. Замечать приглашения бывает нелегко – особенно если кажется, что дети только и ждут, когда вы присядете, чтобы выпустить по вам залп собственных приглашений. Кроме того, супруги могут отмахиваться от приглашений, считая их навязчивыми или глупыми, хотя зачастую партнеру нужна всего лишь толика внимания: короткий обмен репликами, улыбка, доброе слово.

В ставшем теперь знаменитым исследовании Джон Готтман доказал, что эти, казалось бы, незначительные обмены приглашениями имеют колоссальное значение для супружеского благополучия. Он работал с парами вскоре после свадьбы, а потом с ними же, но уже шесть лет спустя. В результате выяснилось, что в распавшихся браках к приглашающему партнеру «поворачивались лицом» только в трети случаев, тогда как супруги, оставшиеся вместе, «поворачивались лицом» друг к другу в ответ на 90 процентов приглашений. «Все исследования показывают, что способность поворачиваться друг к другу лицом и поддерживать друг друга служит залогом счастливых отношений», – говорит мне Джулия Готтман.

Я начинаю выявлять приглашения Тома, которые ускользали от меня раньше, и обращать на них внимание. Оказывается, это не человек, а ходячий кликбейт.

Разглядывая в бинокль квартиру соседа напротив: «Ха!» Выудив из кармана монетку: «Такое не каждый день увидишь».

Читая журнал New Scientist: «Гм. Как-то не верится насчет угрей».

Я даже замечаю приглашение неухоженного мужчины с одичалым взглядом, который подходит ко мне в пустом вагоне метро и со вздохом падает на соседнее сиденье. «Ну и денек!» – подчеркнуто устало объявляет он, глядя на меня с надеждой.

• • • • • • • • •

После того как вы настроились искать в супруге положительные качества, говорят Готтманы, поднимайтесь на следующую ступень культуры признательности: говорите о них.

Недостаточно просто хорошо думать о человеке, утверждает антрополог Хелен Фишер. Когда вы подбадриваете партнера лестными замечаниями, объясняет она, это не только идет на пользу ему, но и помогает вам, уменьшая содержание кортизола в крови, понижая давление, стимулируя иммунную систему и даже снижая уровень холестерина.

Насколько важна эта привычка? Ученые из Университета Джорджии выяснили, что крепкие браки отличаются от некрепких не столько тем, как часто супруги ссорятся, сколько тем, как они обращаются друг с другом в повседневной жизни в отсутствие конфликтов. Слова благодарности были «параметром, с наибольшей степенью надежности предсказывающим высокое качество супружеских отношений». Сила простого «спасибо», как видите, значительна.

Ряд исследований показал, что, высказывая благодарность, мы попадаем в «добродетельный круг» с положительной обратной связью, и со временем даже менее экспрессивный партнер начинает чаще выражать признательность, раскручивая восходящую спираль доброжелательности. Помня об этом, я стараюсь благодарить Тома при каждом удобном случае: за то, что он заказал нашей дочке новый полосатый рюкзак, без которого она отлично обходилась, но который ужасно хотела купить; за то, что принес домой полдюжины шоколадных батончиков и устроил шуточную семейную дегустацию. Это «всеблагодарение» попахивает нью-эйджем – но ведь не менее странно, что нашему курьеру UPS Андрэ я говорю вежливое «спасибо» несравнимо чаще, чем человеку, за которого вышла замуж.

Моя подруга Дженни, мать двоих детей, объясняет мужу, что «спасибо» – это минимально возможный вклад в отношения. «Среднестатистическая мама пашет как лошадь, – говорит она. – Но, в отличие от офиса или учебной аудитории, дома никто не говорит: “Молодец!”. Нет никаких повышений, премий и бонусов. Более того, “наградой” домохозяйкам часто служат крики, жалобы и дурное обращение. Поэтому слова благодарности очень помогают». Мужчинам тоже нужна эмоциональная поддержка, добавляет она. «Скажите: “Спасибо, что напек блинов” или “Малышу очень понравилось, когда ты говорил в его пятку, как в мобильный телефон” – и в будущем из этих маленьких семян похвалы может вырасти более серьезная помощь».

Не менее важным, чем «спасибо», является простое «да».

Джон Готтман утверждает, что все его научные достижения можно свести к метафоре перечницы: вместо перца насыпьте в нее всевозможные способы сказать «да» и каждый день приправляйте ими общение с партнером: Да, отличная идея. Да, полностью согласен. Да, звучит здорово. Супруги, у которых это вошло в привычку, имеют гораздо больше шансов жить вместе долго и счастливо.

Как и те, кто регулярно касаются друг друга. Даже мимолетное прикосновение к плечу способно понизить уровень гормона стресса кортизола и вызвать выделение мозгового гормона окситоцина, который отвечает за доверие. Хелен Фишер рассказывает мне, что от простого прикосновения к чьей-нибудь ладони или предплечью у нас повышается температура лица и тела (как она говорит: «Люди нас греют»).

Поэтому я стараюсь схватить Тома за руку, когда он проходит мимо, или забросить ноги поверх его ног, когда мы смотрим кино. Мало того, я заставляю себя тянуться к его ладони, когда назревает ссора, – даже если я так злюсь, что скорее взяла бы в руки крысу. Довольно скоро я успокаиваюсь. Трудно орать на человека, который находится всего в нескольких дюймах от тебя. И потом, знакомые очертания руки Тома напоминают мне, что передо мной мужчина, за которого я вышла замуж, а не василиск.

Насколько важны прикосновения? В 2010 году сотрудники Калифорнийского университета в Беркли изучили и оцифровали все физические контакты одного матча для каждой команды Национальной баскетбольной ассоциации, от жестов «дай пять» до приветствий «грудью о грудь». Они обнаружили, что, за редким исключением, чаще побеждали те команды, в которых баскетболисты больше касались друг друга (на то время это были «Бостон Селтикс» и «Лос-Анджелес Лейкерс»). Вывод ученых: в сильных командах игроки больше контактируют, чем в слабых.

Нужно ли искать более подходящую метафору для брака?

Даже самые простые проявления симпатии лишними не бывают. В уже упомянутом исследовании Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе говорится, что такие, казалось бы, тривиальные вещи, как поприветствовать члена семьи, когда тот приходит домой, или как-то иначе отметить его возвращение, важны для «укрепления отношений “ребенок-родитель” и “муж-жена”». Чтобы показать супругу, что вы заметили его появление, нужно меньше минуты, подытожили исследователи, но, если пренебрегать этой привычкой, со временем это может «пагубно сказаться на качестве семейных отношений».

Нередко я могу так закрутиться в вихре домашних дел, что, когда Том, которого не было весь день, возвращается домой, едва удостаиваю его взглядом. Но разве так трудно сказать «привет» или чмокнуть в щеку? А еще я прислушиваюсь к совету подруги, которая говорит, что они с мужем стараются каждый день выделять десять минут на болтовню о чем угодно, кроме детей, работы и планов на ближайшие дни (первые несколько раз у нас обнаруживается тревожный дефицит идей).

Разумеется, «поиски хорошего» требуют усилий. Когда я жалуюсь другой подруге, что чувствую себя дома невидимкой, она отвечает, что ее представления перевернула командировка, из-за которой пришлось оставить дома мужа и двоих детей. «Меня не было неделю, и муж сказал, что они как будто потерялись. Что я была солнцем, вокруг которого все вращались. Конечно, мне понравился этот образ, – с улыбкой добавила она. – Я вызываю его в воображении, когда меня что-то злит».

Я пытаюсь делать то же самое, когда Том пренебрегает советом Риала «быть внимательнее друг к другу» и забывает о моем дне рождения. Осознав, что он забыл, я прихожу в такое уныние, что по случаю субботы прячусь обратно под одеяло. От этого у Тома и Сильвии начинается легкая паника. Она в постели? Посреди бела дня? Что опять не так?

Я слышу, как они растерянно топчутся за дверью. Спустя некоторое время Том бежит за тортом и цветами, а Сильвия рисует мне несколько открыток с подписью: «Я люблю тебя, мамочка». Я понимаю, что отчасти они чувствуют себя неуютно из-за того, что я не пеку, как обычно, свои субботние оладьи с черникой. Но их смутило еще и то, что я, по выражению моей дочки, «не была на своем месте» – в солнечном уголке рядом с нашей террасой, где я люблю читать. Глядя на взволнованные лица мужа и дочки у изножья кровати, я думаю, что, быть может, я для них тоже солнце.

Однако моя солнечность не безгранична. После того маленького эпизода у меня добавляется еще один источник стресса: боязнь, что Том не вспомнит о праздниках, которые для меня важны. За две недели до Дня матери я отправляю ему электронное письмо: «Хотелось бы пойти сюда на День матери» со ссылкой на бронирование столиков одного ресторана. Потом я пишу: «Вот три варианта подарков, которым я буду рада» и для каждого даю ссылку (так получается хотя бы минимальный эффект неожиданности). Наконец, я пишу: «Пожалуйста, дай знать, когда сделаешь заказ, если не хочешь, чтобы я снова спряталась под одеяло».

Романтично? Нет. Но таким образом я избавляюсь от стресса – как говорят психологи, «стою на своем». Я четко сформулировала просьбу и дала понять, чего бы мне хотелось (Том все равно обычно спрашивает, чего я хочу). Наберите в Google «муж забыл» и автозаполнение предложит «мой день рождения», «наш день свадьбы» и «мой день рождения снова». Почему бы не убрать лишний повод для беспокойства?

И тут мы переходим к еще одному важному моменту. Наряду с тем, чтобы искать в партнере хорошее, наука о мозге также советует не забывать и об обратной стороне медали. Хелен Фишер с коллегами провели сканирование мозга родителей, которые долго и счастливо живут в браке, и обнаружили три области мозга, которые активизируются при долгосрочных отношениях. «Первая связана с отзывчивостью, – рассказывает мне Фишер, – вторая – с контролем собственных эмоций, а третья – с позитивными иллюзиями – способностью не замечать того, что вам не нравится в партнере». Или, как писал Бенджамин ранклин в своем «Альманахе Бедного Ричарда»: «Перед свадьбой смотрите в оба, а после – вполглаза».

Избегайте ссор!

Фразы, которых, пожалуй, не стоит говорить мужу (реальные цитаты):

• Не забывай, я носила ее в себе девять месяцев.

• Ты не так приготовил ему хлопья.

• Нет ничего сильнее любви матери к своим детям. Не обижайся, тебя я тоже люблю.

Эта маленькая подборка напоминает мне исследование британского Открытого университета, в котором несколько тысяч родителей попросили назвать самого важного человека в их жизни. Любопытна несоразмерность в ответах отцов и матерей: если две трети мужчин назвали жену или партнера, то женщины более чем в половине случаев отметили своего ребенка.

Все верно, только говорить об этом мужу не обязательно. Однако на детской площадке я не раз была свидетелем, как какая-нибудь мама лихо решала этическую «проблему вагонетки», а остальные согласно кивали. Если случится какая-то авария и мой муж с ребенком зависнут на краю скалы, я выберу ребенка. Без колебаний.

Я тоже делала это пафосное заявление. Думаю, мы пытаемся донести, что наша любовь к детям настолько безоглядна, что ради нее мы готовы пожертвовать даже своей второй половиной. Говоря так, мы не только чувствуем вину, но и ощущаем себя немножко героями. С другой стороны, учитывая ничтожно малую вероятность наступления этого катастрофического события – тем более в Бруклине, где нет скал, – зачем придумывать сценарий, при котором мой беззащитный муж срывается в ущелье? Это никому не нужно.

Фразы, которых, пожалуй, не стоит говорить жене:

• Можешь разгружать посудомойку потише? «Фэлконс» вот-вот забьют.

• Где носки Джека? (Примечание: Джеку семь лет.)

• Показывая на самого младшего ребенка: Почему он так балуется?

• Что девочки хотят на ужин?

• Я сказал детям: «Пойдемте посмотрим, что делает мама!»

• Скажи спасибо, что я не такой плохой муж, как Джастин! (Примечание: Джастин, любитель ходить по стрип-барам, заразил жену сифилисом.)

Настроиться искать друг в друге хорошее – только полдела, ибо воплощать эти благородные намерения в жизнь на удивление трудно. Том считает, что мне должно быть «и так» понятно, что я ему дорога: «Ты же знаешь, как я к тебе отношусь; зачем об этом говорить?» В более благодушном настроении он цитирует словенского «воинствующего теоретика» Славоя Жижека: «Если у вас есть причины любить кого-то, вы его не любите». Но когда Том молчит о своих теплых чувствах, мне кажется, что меня воспринимают как должное (что-то вроде этого матери чувствуют постоянно, ведь младенец не пришлет вам открытку «Прости за фонтанирующую диарею»). Видимо, Том не может понять, что философия нигилизма не самый короткий путь к сердцу женщины.

Я же, понимая умом, что нужно сосредоточиться на хорошем, все-таки рефлекторно переключаюсь на то, что раздражает.

Есть ощущение, что нам нужен профессионал, который подтолкнул бы нас к углублению душевной близости и восстановлению дружбы, – возможно, семейный психолог, которого мы могли бы более регулярно посещать в Нью-Йорке.

Том настороженно относится к продолжению терапии, но и на сей раз признается, что идея провести независимую экспертизу наших отношений его интригует. Мне удается сломить последнее сопротивление, посулив ему шикарный обед на Манхэттене после каждого сеанса. Первой в голову приходит кандидатура Гая Уинча, частного нью-йоркского психолога, у которого я брала интервью для статей о здоровье. Уинч обладает ценной способностью говорить смешные вещи невозмутимо спокойным тоном, и мне кажется, что это должно прийтись Тому по вкусу.

Перед первым приемом мы как на иголках сидим под кабинетом Уинча в районе Флэтайрон. Наконец, звучит приглашение войти. Внутри нас встречает стройный, осанистый мужчина с короткой стрижкой и добрыми глазами.

Мы располагаемся в офисе, умиротворяющая обстановка которого резко контрастирует с броуновским движением за окном. Диван такой мягкий, что я с трудом перебарываю желание прилечь. Интересно, думаю я, кто-нибудь засыпал во время сеанса?

Уинч откидывается на спинку кресла, забрасывает ногу на ногу и просит рассказать, зачем мы пришли. Мы снова, как и месяц назад у Терри Риала, основательно проходимся по своим зонам конфликта. На это уходит почти весь сеанс.

– Я не хочу пилить, – говорю я под занавес. – Я устала пилить. Я была заводилой у себя в классе, доктор Уинч. О’кей? Со мной классно!

Психолог серьезно кивает.

– Вы были заводилой в классе.

«Ага, я знаю, что ты делаешь, – думаю я. – Применяешь “эхо”. Специалист по заложникам мне рассказывал».

Я объясняю, что мы почти перестали выражать теплые чувства друг к другу, потому что нам трудно бороться с накопившимися взаимными обидами. Я начинаю пересказывать Уинчу эпизод со спагетти болоньезе и сама себя обрываю:

– Стыдно даже говорить. История выеденного яйца не стоит.

Уинч отмахивается.

– За двадцать с лишним лет, что я консультирую пары, – говорит он, – мне еще не попалась такая, в которой ссорятся из-за теорий мирового порядка.

Он складывает пальцы домиком и подается вперед.

– Вам не хватает проявлений симпатии, – перефразирует он.

– Именно, – говорю я с таким чувством, будто ябедничаю на Тома. – Я прошу, чтобы он как-то показывал мне, что ценит мою заботу о нем и о нашем ребенке, но он не может этого делать, хотя это многое бы для меня значило. Просто он не мистер…

– Экспрессивность, – подключается Том. – В вербальном плане. Но это трудно делать по заказу. Я начинаю волноваться, как артист перед выступлением, или что-то в этом роде.

Уинч кивает.

– Многие мужчины чувствуют себя цирковыми собачками, которым дают команду: «Голос!» Когда Дженси просит ее похвалить, вы слышите это как: «Она указывает, что мне делать». Но если вы переформатируете это в: «Она расстроена, и я могу сделать что-то, что поднимет ей настроение», – вам будет гораздо легче воспринимать это как ее потребность, а не попытку командовать вами. Можете просто протянуть руку и сжать ее ладонь.

Уинч незаметно бросает взгляд на часы.

– Я хочу, чтобы вы подготовили к следующему сеансу домашнее задание, – объявляет он и поворачивается ко мне. – Дженси, мне нужно, чтобы вы составили список всего того, что Том вкладывает в ваши отношения, включая родительские обязанности.

Я делаю аккуратную пометку в отрывном блокноте, который захватила с собой.

– Позитивные моменты?

Он сдерживает улыбку.

– М-м, да. «Вкладывает» обычно означает…

– Ясно, – быстро говорю я.

– …приятные мелочи, проявления заботы, которые доведены у него до автоматизма. Постарайтесь расписать поподробнее. А в другой колонке перечислите то, что вас раздражает. Думаю, любопытно будет посмотреть на соотношение плохого и хорошего. Потому что, препираясь по мелочам, мы их раздуваем. Шкала восприятия сбивается, и вы думаете только о том, какой бардак у вас в квартире. Остальное выпадает из поля зрения.

Когда люди долго живут вместе, продолжает Уинч, они фактически сводят друг друга к стереотипам: делают из сложной трехмерной личности двумерную карикатуру.

– Скажем, властную истеричку, которая вечно жалуется, – говорит он, кивая в мою сторону.

Чего-чего?

– А когда восприятие искажено подобным образом, – развивает мысль Уинч, – естественно обращать внимание на то, что подтверждает ваши представления, и игнорировать все, что в них не укладывается. Со временем это перерастает в самое настоящее утрирование. Это постепенный процесс, и с ним можно бороться, напоминая себе о многогранности партнера.

Потом домашнее задание получает Том: ему тоже нужно перечислить, что именно он во мне любит, а также предложить возможные средства борьбы с тем, что меня беспокоит.

Показывать друг другу списки запрещается.

• • • • • • • • •

На следующий сеанс мы приходим пораньше, размахивая листиками с домашним заданием, как примерные студенты. Уинч просит меня начать со списка заботливых жестов Тома.

– Прочесть его вам? – спрашиваю я.

Уинч качает головой.

– Нет. Я хотел бы, чтобы вы прочли его Тому, наблюдая, как он реагирует.

Ощутив странное волнение, я беру список и начинаю:

Возит меня везде, потому что я неуверенно чувствую себя за рулем в городе и боюсь тех, кого называю «психами».

Устраивает нам прогулки по паркам и ботаническим садам по выходным.

Оплачивал счета первые два года жизни нашей дочки, чтобы я могла посидеть с ней дома.

Почти каждый день после школы водит нашу дочку на тренировки, а также на кружок фортепиано, на плавание и на шахматные турниры.

Постоянно меня смешит.

Разбирается за меня со всеми компьютерными делами, что немаловажно.

Красил новый дом моих родителей прошлым летом, выходной за выходным, по жаре…

Тут у меня перехватывает дыхание от внезапно нахлынувших чувств, и я делаю вынужденную паузу.

– Том, – говорю я, касаясь его руки. – Каждый выходной в липкую жару! На шаткой стремянке! Рядом с осиным гнездом! – По моим щекам текут слезы. – Это было так мило по отношению к моим родителям, а значит, и ко мне.

– Где это было? – вмешивается доктор Уинч. – На севере Нью-Джерси? Ого. Не ближний свет.

Овладев собой, я продолжаю:

Он дает нам интеллектуальный стимул, постоянно находит интересные фильмы, книги и места, куда можно сходить. И хотя фильмы, которые он предлагает смотреть, это зачастую мрачные румынские картины, к примеру о том, как сирота пытается выжить при диктатуре Чаушеску, мне все равно приятно.

Варит мне кофе каждое утро.

Спешит к нам домой из командировок.

Терпеливо учил нашу дочку читать, писать и ездить на велосипеде.

Играет с дочкой в игры, когда бы она ни попросила, а это как минимум раз в день.

Ни в чем не отказывает дочке, даже в тех двух просьбах, которые для него страшнее всего: сходить в кукольный магазин American Girl и на «открытый батут», который устраивают в девять утра в надувном замке на выезде из города. Последний объединяет под одной крышей все кошмары Тома: громкую клубную музыку, люминесцентное освещение, крики и вопли, детей, которых тошнит, и повышенный травматизм.

Неделями планирует наш отпуск.

Очень мягкий и никогда не повышает голос.

Тут мне снова приходится делать паузу.

– Ну вот, опять расплакалась, – запинаясь, говорю я, – не разберу, что написано.

– Коробка с салфетками у вас за спиной, – говорит Уинч. – Том, вам есть что сказать по этому поводу?

У Тома немного смущенный вид.

– Странно, что мы не делали такого раньше, – говорит он.

– Мало кто делает, – отвечает Уинч.

Том пожимает плечами.

– Про некоторые пункты я думал: «Ничего особенного, любой бы так сделал». Но из-за слез Дженси у меня тоже к горлу подкатывал ком. Просто странно слышать об этом в таком формате. Что-то вроде критического обзора.

– Не «что-то вроде», – говорит Уинч, – а самый что ни на есть настоящий обзор. Мы не подводим итогов полугодия, но, если бы подводили, вас могли бы повысить. – Он подается вперед. – Вот вам вопрос на засыпку: какого мужа представило бы себе большинство женщин, прочитай они этот список?

Том, не привыкший к такому пристальному вниманию к своей персоне, начинается запинаться.

– Не знаю, наверное, может быть, не знаю, обязательного, заботливого? Внимательного, по крайней мере в определенных отношениях? Только, видимо, ориентированного скорее на действие, чем на такие качества, как эмоциональная открытость. Как-то так?

Уинч останавливает его.

– Если честно, мне кажется, что эмоциональная открытость читается в каждой строчке. – Он улыбается. – На мой взгляд, судя по этому списку, к вам должен прилагаться костюм супергероя. Вы говорите: «Но тут ничего не сказано о моей яркой эмоциональной выразительности». Однако большинство женщин посмотрит на этот список и ахнет: «А у него, случайно, нет братьев?» По-моему, чувства тут хоть отбавляй. В каждом слове любовь и нежность. Ваша эмоциональная открытость не подлежит сомнению; просто она находит себе множество выражений в обход прямых вербальных путей. Гораздо важнее писать о том, что человек делает, а не о том, что он говорит. Тогда становится понятно, что он на самом деле чувствует.

Том кивает.

– Интересно: в социальных сетях мы получаем столько комментариев, комплиментов и лайков, но к себе и своим отношениям их не применяем.

– Верно, – соглашается Уинч. – Но об этом трудно помнить постоянно. Именно поэтому наше упражнение эффективно: ведь вы можете не осознавать, насколько вам благодарны за ваши действия, насколько они важны. Ваша жена рыдает, рассказывая, как вы красили дом ее родителей.

Уинч рекомендует это упражнение всем парам.

– Важно подобрать время так, чтобы вас ничто не отвлекало; смотреть друг на друга, когда читаете; и говорить, какие чувства вызывает у вас каждый пункт, – советует он.

Пользу потом ощущают месяцами, а то и годами.

Семейный психолог Эстер Перель соглашается, добавляя, что трудно придумать более трогательный жест, чем сказать партнеру: «Я посвятил тебе время, я размышлял о тебе – послушай, что у меня получилось». Изложение важных мыслей на бумаге с последующим чтением их вслух, по словам Перель, «меняет все. Добавляет секретный ингредиент».

• • • • • • • • •

Дальше Уинч спрашивает о списке вещей, которые раздражают меня в Томе. Немного жаль нарушать созданную нами радужную атмосферу, но я начинаю читать.

Он взял и забыл про мой день рождения, чего никогда не случалось до появления ребенка. И это человек, который регулярно составляет подробнейшие планы велосипедных путешествий и не упускает ни единой детали.

Уинч окидывает Тома благодушным взглядом.

– Я часто повторяю мужьям, – говорит он, – что открытки приносят огромные дивиденды. Огромные. Несколько минут, которые вы потратите, чтобы купить открытку и написать что-нибудь хорошее, – самая выгодная в мире инвестиция. Кое-что действительно трудно делать. Но не это.

Том смиренно кивает, и я продолжаю зачитывать список.

Когда я прошу его что-нибудь сделать, он игнорирует меня или говорит: «Потом».

Он ковыряется в изумительных блюдах, которые я готовлю, иногда по три раза на день, и часто не говорит «спасибо» и даже не убирает свои тарелки в раковину.

Он не замечает всевозможной дополнительной работы, которую я делаю для нашей дочки, бо́льшую часть которой невооруженным глазом не видно.

Он говорит нашей дочке комплименты и повторяет, что любит ее, а про меня забывает.

После ссоры он не извиняется и даже не упоминает о конфликте. Просто обычным тоном заводит разговор на новую тему, что кажется мне странным и неприятным.

Уинч медленно кивает.

– Что вы видите, сравнивая между собой списки?

– Контраст, – отвечаю я. – Список хорошего длиннее, и поступки в нем более значительные.

Приходит черед Тома показывать домашнюю работу. Он разворачивает подробный список способов, которыми можно показать, что я ему дорога, и взволнованно начинает:

Систематически благодарить ее за еду и всякие мелочи. Например, можно сказать: «Спасибо, что зашла за молоком».

Попытаться давать ей время для себя.

Отвечать ей, быть более контактным и стараться контролировать свои реакции. По возможности не кипятиться и не устраивать странных игрищ. Вместо «потом», конкретно говорить, когда я выполню ту или иную просьбу. Не так уж трудно просто назвать время.

Внимательнее относиться к особым датам, таким как дни рождения.

Чаще готовить для нашей дочки.

Возить нашу дочку на дни рождения и встречи.

Если Дженси носится по квартире с дочкой, готовя ее к чему-то, наверное, стоит спросить: «Чем я могу помочь?» (Или произнести волшебную фразу, которую обожает моя подруга Дженни: «Я разберусь». «В идеале эти слова должны соответствовать действительности, но можно не стесняться и просто время от времени приправлять ими диалог, даже если вы не вполне уверены, что “разберетесь”, – говорит она. – Они в любом случае вдохновляют и успокаивают».)

Потом Том читает список того, что ему во мне нравится. Среди прочего:

Ты умеешь меня рассмешить. Думаю, это признак глубокой духовной связи, чего-то незаурядного, чем мы оба обладаем; а теперь, как ты, наверное, заметила, в наш клуб веселых и находчивых вступила еще и Сильвия.

Ты замечательная мать. Радостно наблюдать, как в тебе проявляются эти новые черты. За них я люблю тебя еще больше.

Ты мой лучший друг. Нет никого, с кем бы мне было приятнее проводить время, разговаривать, просыпаться рядом и молча обмениваться многозначительными взглядами. Все лавры достаются романтической любви, но я думаю, что эту ее ипостась тоже не стоит недооценивать.

За пятнадцать лет супружеской жизни я ни разу не слышала, что Том считает меня своим лучшим другом.

– Коробка с салфетками за вами, – напоминает мне Уинч.

• • • • • • • • •

Итак, мы стараемся говорить друг другу теплые слова. Зачастую они звучат натянуто и фальшиво, но мы все равно их говорим. Тому сложнее: профессор лингвистики Джорджтаунского университета Дебора Таннен обнаружила, что мужской и женский коммуникативные стили сильно отличаются. Женщинам, пишет она, свойственен «вовлеченный разговор», в котором они фокусируются на личном опыте и стремятся устанавливать связи, тогда как мужчины предпочитают «отвлеченный разговор», то есть обмен информацией на отвлеченные темы.

Тома хлебом не корми, дай только сообщить информацию на отвлеченную тему. Поэтому я ценю усилия, которых ему стоило признаться, что один эпизод из нашей жизни немного его задел. Как-то раз он открыл двери в спальню Сильвии и застал нас за игрой под названием «Страна единорога», которую придумала дочь.

«Что тут происходит?» – спросил он голосом «добрый папа». Расстроенная, что Том порвал хрупкую паутинку волшебства, которую она сплела, Сильвия шикнула на него и велела закрыть за собой дверь с той стороны. Я промолчала, решив, что спасаю мужа от изучения мудреных условий доступа в «Страну единорога», представляющих собой запутанный клубок заклятий, паспортов и секретных слов. Но позднее Том признался, что почувствовал себя обделенным, оттого что его не пригласили поучаствовать в этой милой семейной сценке.

Конечно, контролировать каждый свой шаг утомительно. Нужно сохранять бдительность. Общаться. Подстраиваться. В течение следующих нескольких месяцев я беру много тайм-аутов, во время которых смотрю на дочкину фотографию, пытаюсь выровнять дыхание и жду, пока пройдет первая волна гнева. Я послушно повторяю формулу Терри Риала: «Я знаю: то, что я собираюсь сделать, причинит тебе вред, но сейчас гнев для меня важнее, чем ты». Тайм-ауты в сочетании с привычкой выражать бурные эмоции я-сообщениями, четко формулировать запросы и говорить нейтральным тоном помогают. День ото дня наши отношения теплеют, а ссоры переходят в разряд неприятных исключений.

Я не перестаю напоминать себе, что чем нежнее мы друг с другом при дочери, тем крепче будет ее психическое здоровье. Кроме того, личным примером, – по терминологии психологов, моделированием – мы помогаем ребенку формировать собственную манеру поведения, утверждает Алан Каздин из Йельского центра воспитания детей. «Моделирование – важный инструмент», – говорит он. Какова его сила? Исследования показали, что в мозге есть специальные клетки, которые называются зеркальными нейронами, объясняет Каздин. Когда на наших глазах кто-то что-то делает, зеркальные нейроны у нас в мозге срабатывают таким образом, как будто мы сами участвуем в наблюдаемом занятии. «Если я беру со стола степлер, и вы за мной наблюдаете, ваш мозг активирует такие клетки, как если бы ваша рука тоже взяла степлер», – приводит пример ученый. Из этого следует, продолжает он, что наблюдение действия ведет к образованию таких же нейронных связей, как и при выполнении этого действия. Так что моделирование способно реально менять мозг.

Я рассказываю Каздину, что регулярно читаю Сильвии лекции на тему уважительного отношения к окружающим. Однако она часто видит, что я неуважительно веду себя с ее отцом. «Думаю, в каком-то плане даже хорошо, что родители не вполне осознают, какая на них лежит ответственность, – с сочувствием отвечает Каздин, отец двух взрослых детей. – Ведь за ними ведется круглосуточное наблюдение. А это реально тяжело. Позволяешь себе один неприличный жест на дороге – готовься десять раз увидеть его дома. Скажете: “Я ж всего один раз!” Но это неважно: зеркальные нейроны сработали, дело сделано».

Узнав о пока немногочисленных, но быстро набирающих обороты исследованиях, согласно которым детям очень полезно слушать семейные истории родителей, я решаю, что, помимо проявления симпатии при дочери, стоит рассказать ей, как мама и папа встретили друг друга.

Психологи из Лаборатории семейного дискурса при Университете Эмори обнаружили, что подростки, хорошо знающие историю своей семьи, меньше подвержены депрессиям и тревожности, лучше справляются с трудностями и имеют высокую самооценку. Исследователи выдвинули гипотезу, что «возможно, подобные истории дают подросткам более развернутые нарративные схемы для осмысления себя и мира и… ощущение преемственности поколений, важное для самоопределения».

Итак, дабы пополнить фольклорную копилку семьи и показать Сильвии, что наши отношения проверены годами, мы принимаемся рассказывать ей истории о тех временах, когда у нас все только начиналось. Стартуем всегда с первого свидания, которое случилось в 1999 году. Юному сознанию нашей дочки события того века представляются бесконечно далекими – как в документальных фильмах Рика Барнса, только с песней No Scrubs группы TLC вместо обычного фонового перезвона в стиле регтайм. Вскоре Сильвия уже заканчивает за нас предложения.

– Первый раз я увидела твоего папу на свидании вслепую. Он так смущался и нервничал, что…

– …заговорил о том, как делают воздушно-пузырчатую пленку! – радостно подсказывает Сильвия. – И как он в детстве часам играл в игру, которая называется «Подземелья и драконы».

– Точно. Он очень любил играть в «Подземелья и драконы» и – должно быть, оттого что сильно нервничал на нашем свидании – долго-долго рассказывал о них! Обычно взрослые так себя не ведут, поэтому вначале я подумала, что, пожалуй, он слишком странный для меня. А папа, из-за того что я тогда работала в музыкальном журнале под названием Rolling Stone, боялся, что я хулиганка и поздно ложусь спать.

– Хотя на самом деле ты иногда ложишься раньше меня, – замечает Сильвия.

– Да, еле-еле дотягиваю до 8:45. Так вот, чем больше я говорила с твоим папой, тем больше понимала, что быть странным здорово и что он самый интересный человек, которого я только встречала.

Со временем Сильвия выучила наши истории на память – так что в каком-то смысле они стали ее историями. На первом свидании они пошли в кино, и папа обнял маму за плечи. Не прошло и двух недель, как мама поняла, что хочет выйти замуж за папу. Мама всего два раза видела, как папа плачет: когда она шла к алтарю, чтобы с ним обвенчаться, и в тот вечер, когда родилась я.