С Себастианом я познакомилась три недели назад в «Бишопе Нориджа» — заплеванном и пыльном кабаке на улице Мургейт, в пяти минутах ходьбы от «Браунс Блэк» — инвестиционного банка, где я работаю пресс-атташе. Мы с Патти де Джагер жаловались друг другу на нашу шефиню Табиту. Вот ведь ведьма. Я знаю, это суровая эпитафия, обычно я так не выражаюсь… но, черт побери, у нее даже имя как у ведьмы. В детстве я была без ума от «Заколдованных». Часами сидела перед телевизором и, сморщив нос, пыталась силой мысли создать котенка. У Табиты же нос длиной до самого зада, так что, если она сморщит этот самый нос… Даже страшно подумать.

Мы решали, как лучше поступить с Табитой. Перебрали все варианты: от обезглавливания, упаковки в мешок и сброса в Ниагарский водопад до ссылки в мир, где ей всю жизнь придется носить исключительно модную одежду. В ход пошла только вторая бутылка. Если почитать, что пишут о том, как в Средневековье поступали с ведьмами, то мы — истинные самаритянки. Патти разбила о пол третий бокал, и только после этого я заметила, что у нас появилась аудитория. Трое парней стояли, опершись о барную стойку. Один взял в баре бокал, прихватил новую бутылку и подошел к нам. Это и был Себастиан — шикарный мужчина. Экстрасенс. Пока Патти кривлялась, содержимое второй бутылки куда-то испарилось. Ее выпили явно не мы. Или мы? Нашему изумлению не было предела, особенно когда Себастиан направился к барной стойке и вернулся оттуда с двумя пакетиками чипсов. Я не заметила, что мой шарф изменил своему стратегическому назначению скрывать ложбинку на груди, и миру предстала попка младенца. Себастиан точно это заметил. И — просто невероятно — попросил номер моего телефона.

— У нас все замечательно, — говорю я Лиз. — Встречаемся уже чуть больше трех недель. Я по-прежнему не могу позвонить без повода, но отношения у нас хорошие.

— И?

— Что «и»?

— И как он? — Лиз подмигивает. — Он хорош?

— В каком смысле? — Я валяю дурака, тяну время, потому что знаю, какой будет реакция Лиз, если я скажу правду.

Себастиан Иган, сногсшибательный блондин, вылитый Адонис, совсем не торопится овладеть мной. Разумеется, мы целовались, но зайти дальше он не пытался. Даже не полез под блузку. Загадка какая-то, должно же ей быть простое объяснение. Себастиан — единственный мужчина в моей жизни, который не попытался затащить меня в постель в тот же вечер, когда впервые оплатил счет за ужин в ресторане. В школьные годы Пол О'Фаган и тот не растерялся, хотя заплатил только за котлетку.

— Ах, ты об этом? Нет, у нас еще ничего не было. Слишком рано, — произношу я с достоинством, говоря всем своим видом: «а-за-кого-вы-собственно-меня-принимаете».

— И с каких это пор мужчины обучены светским манерам? Значит, это ты из себя недотрогу строишь?

— Он относится ко мне с уважением, — демонстративно парирую я. — Хочет, чтобы мы получше узнали друг друга, прежде чем наши отношения перерастут в нечто серьезное. По-моему в этом что-то есть.

Беру в руки меню с десертами, пока она не догадалась, что я вру.

— Неужели? Он что, даже не пытался перевести тебя из вертикального положения в горизонтальное? (Я качаю головой.) Странный какой-то. Может, он голубой?

— Совсем не голубой! — уже кричу я. Пара за соседним столиком ловит каждое наше слово. Пристально смотрю на них до тех пор, пока они, покраснев, не отворачиваются. И все равно продолжают внимательно слушать. — Брось, Лиз, нам что, поговорить больше не о чем?

— Может, он женат? — перебивает она. На лице появляется ужас: мужчина предает благородную клятву, которую она только собирается дать.

— Послушай меня внимательно. Он не женат. — Я медленно выговариваю каждое слово. — Я была в его квартире. Никаких жен там нет.

— Ты была там недолго.

Как собака с костью в зубах. Всю сгрызет. Ладно. Пора становиться гадкой.

— Не хочу быть подружкой на твоей свадьбе.

Вот. Сделано. Надели каски. Ждем падения небес.

— Что-о? — Лиз цепенеет от моего заявления. — Ты не хочешь… но мы же обещали друг другу. Еще когда вместе учились. Ты у меня, а я у тебя. Разве не так? Не хочешь, чтобы я была у тебя? — в ужасе прижимает ладонь ко рту.

— Нет, не говори глупостей. Просто… — Время для второй бутылки. Жестикулирую официанту. — Лиз, ты только представь, только представь меня в платье подружки невесты! Скажи честно, что ты об этом думаешь?

Лиз смотрит на меня, вижу, что она поняла, о чем речь. Вероятно, перед ее глазами бегут те же картинки, что и у меня, хотя до такого она вряд ли додумалась: на всех свадебных фотографиях присутствует тень от моей обширной груди. Лицо Лиз стало прежним. Она смотрит на меня, и я понимаю, что она испытывает ко мне самые искренние чувства. Наша дружба сильнее моих габаритов. Лиз плевать на мои размеры.

— Орла, я прошу тебя быть подружкой на моей свадьбе, потому что ты моя самая близкая подруга. Ты можешь весить двадцать восемь стоунов и прийти абсолютно голой, главное, чтобы в церкви ты шла рядом со мной и вовремя поймала свадебный букет.

— Я не так много вешу, — возмущаюсь я.

— Да знаю я, знаю. Просто объяснила тебе, что я об этом думаю. — Лиз сердится. Она ожидала увидеть более восторженную реакцию своей лучшей подруги, которая — а про это она, кажется, забыла — оплачивает две бутылки «Дом Периньон». Разве это не высшая степень проявления дружеских чувств? — Какой у тебя размер? Восем…

— Вот не надо! — Я поднимаю руки в знак протеста. — К тому же ты не права. На один меньше.

— Шестнадцатый.

— Тсс, — быстро окидываю взглядом зал: надеюсь, ее никто не слышал.

— Что такого-то? Я где-то читала, что в Англии шестьдесят процентов женщин носят одежду от четырнадцатого размера. К тому же в Америке у тебя был бы двенадцатый размер. Если хочешь, пойдем перемеряем все платья, какие только сможем найти, может, подберешь себе что-нибудь подходящее.

— Но… — Я ищу новую отговорку.

— Никаких «но». Орла, тебе давно пора понять, что при встрече с тобой людям и в голову не приходит обращать внимание на твои объемы. Ты вообще когда в последний раз смотрелась в зеркало? Мне до смерти хотелось бы такое же лицо, как у тебя. Послушай, в университете мы заключили соглашение, и я не позволю тебе избежать своих обязательств. Неужели ты не понимаешь, что для меня значит твое присутствие? — Лиз жульничает: давит на чувство вины. Вот тут я и попалась. Обратно дороги нет. — Если ты так сильно переживаешь, можешь попробовать похудеть. В конце концов, у тебя в запасе целых двенадцать месяцев.

Двенадцать месяцев? С таким же успехом она могла сказать «двенадцать лет». Сколько было этих «двенадцать месяцев» с моего шестнадцатилетия, и хоть бы чуть похудела. Понимаю, как сильно Лиз хочет, чтобы я была подружкой на свадьбе. Просто она ни разу, ни разика, не говорила мне о моих размерах. Лиз — настоящая подруга, которая даст корректный ответ на любой вопрос. К примеру: не слишком ли у меня огромная задница в этом платье? Ну конечно, нет. А этот пиджак не слишком обтягивает спину? Разумеется, нет. А в этом купальнике я похожа на выброшенного на берег кита? Правильный ответ, категоричным тоном, однозначное «нет».

В таком ответе и заключается настоящая беззаветная дружба. Малейшее колебание, промедление означает: подруга задумалась над вопросом — значит, она сомневается. Быстро брошенное «не говори глупостей» означает: сходство с китом все же обнаружено, но подруга хочет об этом умолчать. А категоричный ответ, не оставляющий места сомнениям, означает, что у вас настоящая дружба и подруга никогда не задумывалась о твоем весе. Немного напоминает незадачливого мужа, который, отвечая на вопросы в анкете журнала, полного советов, как правильно похудеть, искренне удивляется, что его жена похудела в два раза и теперь весит всего десять стоунов, и говорит, что никогда не обращал внимания на ее вес. Даже если приходилось покупать ей два билета на самолет, потому что одного кресла ей было мало.

— Допустим, я попытаюсь похудеть, — нерешительно говорю я. — То есть я знаю все, что для этого нужно сделать. Перечитаю все книги и журналы. Знаю диеты по группам крови, по настроению и по всему, что мне не подходит. Знаю, сколько калорий в любом продукте, хоть сейчас спроси меня — отвечу.

— Как насчет «Плана К»? У нас одна секретарша попробовала и сбросила очень много. — Лиз расплывается в улыбке. Заметила, что я иду на попятный.

— Наверное, ты ни разу не ехала с ней в лифте, — отвечаю я. — Или не стояла рядом с подветренной стороны. «К» означает не только клетчатку, если помнишь.

— Протеиновая диета? Кажется, самая модная в Голливуде? Ее еще Дженнифер Анистон соблюдала.

— Тогда изо рта дурно пахнет.

— И Брэд Питт на ней женился. — Лиз задумчиво покачивает головой. — Послушай, а что это была за диета, на которой похудела Минни Драйвер? После фильма, для съемок которого ей пришлось поправляться? Кажется, диета была очень удачной. Она тогда во всех шоу-программах делилась секретом своей фигуры.

— Угу. Она сказала, что стала есть меньше, а двигаться больше.

— Не хочешь попробовать? — спрашивает Лиз. — Вроде бы все просто.

— Да она пошутила. Во всех книгах по диетологии пишут одно: чтобы похудеть, нужно меньше есть и регулярно заниматься спортом. Велосипеда она не изобрела. Это только с виду легко, на самом деле не все так просто. Сидеть на диете в одиночку очень сложно. — Прекращаю раздумывать над десертом. — Мне нужна компания, чтобы худеть вместе.

— Ну, я могла бы сбросить несколько фунтов…

— Лиз, я не об этом. Представь, что я буду чувствовать, когда ты сбросишь два фунта, а мне останется сбросить еще четыре стоуна. Нет. Мне нужна своего рода группа поддержки. Понимаешь, чтобы кто-то был в таком же положении, как и я. Есть же Общество анонимных алкоголиков. — И одними губами я шепчу официанту, который стоит над душой: — Крем-брюле… Лиз, может, поговорим о чем-нибудь другом. Диеты — это слишком скучно. У меня тоже есть новости. Сегодня звонила мама.

— Она звонит тебе каждый день, — вставляет Лиз и отдает десертное меню официанту со словами: — Просто кофе. (Предательница.) Черный. Без сахара. (Хамелеон.)

— А мне большую чашку кофе со взбитыми сливками, — смело говорю я. — Что? — перехватываю взгляд Лиз. — Я пока что только говорю о диете. Не могу же я начинать прямо сегодня. Тем более сегодня — среда. Диету всегда начинают в понедельник. Об этом знают все. (Лиз раздраженно кивает.) В общем, звонила мама и, как обычно, целых двадцать пять минут причитала о том, что она никогда не станет бабушкой. Ей не дают покоя мои биологические часы.

— Которые так никто и не завел. (Смотрю на нее волком.) Прости. И кто из твоих одноклассниц родил на этот раз?

Лиз очень хорошо знает мою маму. Моя мать Мари живет в Клонтарфе, в приморском городке к северу от Дублина, в доме из красного кирпича — там прошло мое детство. Она звонит каждый день, чтобы держать меня в курсе последних сплетен и проверять, не делаю ли я того, чего делать не следует.

— Дирдрей О'Грейди. Мы были в одной группе, когда мне было пять лет. — Я отодвигаюсь, чтобы официант мог поставить передо мной десертный прибор и крем-брюле. — У миссис О'Грейди шестеро внуков, и мама считает, что это идеальное количество отпрысков от двоих детей. Говорит, что миссис О'Грейди счастливица. На самом деле мама звонила из-за Финна.

— Сейчас угадаю. Подружка твоего брата беременна. Ну, зато на тебя мама больше давить не будет.

— Какая подружка? Вот скажи мне, ты видела хоть одну девушку, которая захочет терпеть двадцативосьмилетнего маменькиного сыночка, считающего, что мыло — это имя родственника из Корка? — Я протыкаю ложечкой крем-брюле и жду появления трещины, из которой покажется сочный и сладкий десерт. — Не угадала. Сейчас подскажу. Вот что сказала мама: за последние два дня он молился восемь раз и даже сходил на исповедь к отцу Эндрю. Она во всем винит себя.

— Сейчас угадаю. Финн — голубой?

— Хуже. Тебе везде мерещатся голубые.

— Значит, импотент?

— С какой стати он будет рассказывать об этом матери? Тогда с чего ей винить себя?

— Не знаю. Может, она молит Бога, чтобы вы оба сохранили себя для брачной ночи. Кажется, у вас с Себастианом это получается. Сдаюсь. — Лиз подносит чашку с кофе к губам. — Ему выписали штраф за парковку в неправильном месте? Он купил альбом Бритни Спирс?

— Нет, он стал буддистом. Финн Кеннеди, который был помощником при алтаре в приходе Святого Игнатия в Клонтарфе, стал буддистом. Только представь.

— Не могу. И что по этому поводу думает твоя мать?

— Угадай. Считает, что не выполнила долг матери-католички. Ей предложили отказаться от уборки в церкви, а ее положение в комитете по сбору средств при церкви Сент-Винсент де Поля теперь под вопросом.

— А отец?

— Наверное, воспользовался поводом, чтобы зависнуть в пабе. — В детстве я считала, что мой отец Дермот — моряк, поскольку каждый вечер он заявлял о том, что уходит «на яхту». Яхта оказалась названием паба в конце улицы. Когда я подросла, мне захотелось, чтобы однажды он действительно ушел в море.

— Но твоя мать не виновата, — протестует Лиз. — Финн взрослый человек и сам отвечает за свои поступки.

Я фыркаю при мысли о том, что мой брат может почувствовать хотя бы малейшую ответственность за что бы то ни было.

— Дело в том, что он узнал о буддизме через интернет-чат, а компьютер ему купила мама. Наверно, он месяцами сидел в Интернете и изучал, что такое Просветление. Она недавно получила счет.

— Вот оно что! — восклицает Лиз, наклоняясь ко мне, чтобы запустить ложечку в мой крем-брюле. Последний кусочек! Никакого уважения к старой дружбе! — А ты никогда не думала о том, чтобы создать свой интернет-чат, где можно говорить о диетах? Где можно было бы беседовать с желающими похудеть.

— А такие бывают? — Я нахожу идею сомнительной.

— Не знаю, должны быть. Если в онлайне беседуют о буддизме, то уж где-нибудь наверняка говорят о калориях. — Лиз серьезно задумывается. — А если нет, то почему бы тебе не создать такой чат?

Я чуть не опрокидываю чашку с кофе на льняную скатерть.

— Что-что? Мне показалось, ты только что предложила мне создать свой интернет-чат?

— Так и есть. Согласись, ты же знаешь все премудрости — уловки и советы, калории, какая диета лучше, какая хуже. И еще. — Она выдерживает многозначительную паузу. — Мой парень… мой жених, — улыбается, произнося непривычное слово, — знает, как делать веб-сайты и чаты. А я прорекламирую у себя в журнале…

— Ты же пишешь о финансах.

— Придумаю что-нибудь, — успокаивает меня Лиз, — ты же работаешь в пресс-бюро и отлично разбираешься в рекламе и во всем таком.

— «Браунс Блэк». Я занимаюсь рекламой инвестиционного банка, — четко произношу я. (Лиз, кажется, не замечает. Наверно, из-за того, что не ест сахар.) А не диетологических веб-сайтов, чатов или что там еще.

— Да ладно тебе. — Лиз раздраженно взмахивает руками. — Посмотри на это иначе. Ты можешь стать первым в мире миллионером, построившим свое состояние на диет-чате.

— Или первым в мире неудачником.

— Я тебя не понимаю, Орла. Ты говоришь, что хочешь похудеть и тебе нужна группа поддержки, а когда я придумываю, как лучше всего это сделать, ты начинаешь отгораживаться кирпичной стеной, — сердится Лиз.

— Неправда.

— Правда. Точно так же ты звонишь мне в понедельник и говоришь, что села на диету, а потом снова звонишь в пятницу и говоришь, что диета закончилась. Потому что во время обеда с журналистом тебя сильно потянуло на самые калорийные блюда. Как это у тебя называется? Сила Притяжения Калорий.

— Настоящий феномен, — бросаю я с вызовом. — У меня глаза стекленеют, стоит мне увидеть надпись «жареное» и «вареное». Я уже говорила об этом моему окулисту.

— И что он посоветовал?

— Заказывать салат. — Делаю паузу. — И когда я, по-твоему, буду заниматься этим чатом?

— Что значит «когда»? Ты постоянно жалуешься, что Табита поручает отвечать на телефонные звонки в обед, когда все равно никто не звонит. Почему бы тебе не заняться чатом в это время? Скажешь клиентам, что чат работает с 12.00 до 14.00. Если кто-то пройдет мимо твоего рабочего стола, то подумает, что ты готовишь пресс-релиз или что-нибудь там еще.

— А как же Патти?

— Она твоя помощница. Поэтому вряд ли станет доносить. К тому же, если верить тому, что ты говоришь, после обеда она все равно ничего не соображает. И еще, я только что придумала для твоего чата идеальное название, — добавляет она, поглядывая на брошь дамы за соседним столиком: — «Легче перышка».