Влекусь к рабочему месту. За три стола до своего слышу мелодичный голос Сэма, доносящийся из интеркома Бладхаунда. Сэм рассказывает коллеге о последних своих достижениях.

— Ах, Крис, она была по-настоящему горяча. Вот уж шаловливые ручонки, просто слов нет. — В его голосе звенит детский восторг.

На заднем плане слышны голоса его коллег из отдела валютного обмена, крики «куплено» или «продано» и прочая, и прочая в подобном же роде. Однако Сэм явно не безумно занят. У него есть время рассказать Крису о личной жизни.

— Она делала все, что только я мог пожелать. Ну, за исключением чашки чая наутро. — Он хихикает. — Горячая девочка. Настоящая фурия.

— Фурия?

— Ну да. Гречанка, понимаешь ли. Теперь я могу добавить в мою коллекцию греческий флаг! Не знаешь, как он выглядит?

— Не такой ли, вроде загнутого гвоздика? — При звуке моего голоса Бладхаунд подскакивает. — Не обращай на меня внимания, — отмахиваюсь я, плюхаясь на стул и включая компьютер. Банк недавно закупил абсолютно плоские мониторы, не толще коробки для папирос. Старые громоздкие мониторы выделяли слишком много тепла, и все кругом ужасно потели… — Просто мне нравится слушать истории о последних успехах Сэма. И потом, я имею право знать.

Я делаю вид, что читаю последние финансовые отчеты мировых рынков. Правда, не так-то легко сосредоточиться, когда голова гудит.

— Сэм. Мне нужно идти, — мямлит Бладхаунд в интерком. — У меня конференция. — Он оборачивается ко мне. — Где ты была? Джим искал тебя на утреннем совещании. Я сказал, что ты к кому-то поехала. Выдумал имя клиента.

— Осторожней, Бладхаунд. Это выглядит так, словно ты меня покрываешь, — огрызаюсь я. — Пойди лучше к Сэму. Готова поспорить, он тебе и картинку нарисует, дабы проиллюстрировать свои достижения. Камасутра отдыхает. Поверь мне. Уж я-то знаю.

Надо же, у Бладхаунда хватило совести смутиться.

— Слушай, Трикси. Что я могу поделать? Он долбает меня своими эскападами каждое утро — хочу я того, нет ли. Мне жаль, что ты услышала, но, право же, моей вины здесь нет.

Он пожимает плечами и поворачивается, чтобы поднять трубку одного из телефонов, вперившись при этом в компьютер. Я поудобнее устраиваюсь на стуле, разворачиваю «Дейли телеграф» и открываю бутылку «Люкозейда», которую обязательно держу в столе на всякий случай. Углубляюсь в чтение некрологов — просто чтобы убедиться, что меня ни водном из них нет, ибо чувствую себя ходячим трупом.

Бладхаунд смотрит на меня.

— Похоже, у тебя серьезные проблемы. «Люкозейд» отнюдь не низкокалорийный. Тебе плохо?

— У меня все прекрасно. Может, я и перебрала вчера стаканчик-другой, но чувствую себя отлично.

Я лгу, надеясь, что маленькие гномы с молоточками, засевшие у меня в голове, скоро оттуда уберутся. Один день уже уплыл безо всяких достижений с моей стороны. Я больше не имею права терять время. За сорок дней я должна из кожи вон вылезти, но заключить проклятую сделку.

— Четыре или пять стаканчиков — это ближе к истине. — Бладхаунд улыбается. — Вчера вечером ты была явно не в себе. Сказала мне, цитирую: «Ты мой лучший друг, да. Я правда тебя уважаю…» — Он делает паузу, а затем разражается хохотом, созерцая ужас в моих глазах. — Я был шокирован не меньше, чем ты сейчас. А что касается Киарана, ты сообщила, что любишь его.

Не знаю, что хуже: сказать Бладхаунду, что я его уважаю, или Киарану — что я его люблю. Ни одно из утверждений не соответствует истине.

— А что Киаран? — спрашиваю я слабым голосом.

Впрочем, не уверена, что хочу это знать… Какая же я дура! Пить при стрессе, да еще на пустой желудок — это грозит настоящей катастрофой! Я пытаюсь сфокусировать взгляд на экране монитора, но нынче утром это очень трудно. Текст видится в двух экземплярах.

— Он был — как бы поточнее сказать? — озадачен. Думаю, это верное слово. — Бладхаунд ржет, припоминая события прошедшего вечера. — Когда он великодушно предположил, что, возможно, тебе пора бы отправиться домой и лечь в постель… М-м… — Он медлит, нагнетая напряжение. Вот гад! — Не думаю, что тебе понравится то, что ты ему ответила… Но держу пари, это шокировало бы твою мамочку и ее подружек из «Женского института».

Я роняю голову в ладони и гляжу на Бладхаунда сквозь растопыренные пальцы.

— Я ведь этого не делала? Правда?

Кажется, Бладхаунд получает от всего этого невыразимое удовольствие. Ну еще бы: приятно созерцать, как рушится образ снежной королевы, который я холила и лелеяла со дня нашей размолвки с Сэмом.

— Я сказал Киарану, что не видел тебя такой пьяной стой ночи «У Фиби», когда ты приставала к официантам… (О, нет! Нет! Как он мог рассказать эту историю? Киаран решит, что я пьяница. Он не станет помогать человеку вроде меня. Я могу с тем же успехом увольняться прямо сейчас.) Правда, я сказал ему, что у тебя сейчас кризис. ПСТ — пост-Сэмова травма, — добавляет Бладхаунд.

О! Ну тогда все в порядке. Значит, я брошенная пьяница!

— Ни слова больше! — Я вскидываю руки в знак капитуляции. — Довольно. Хватит.

Я полностью уничтожена. Раздавлена. Унижена. Сказать Бладхаунду, что я его уважаю, уже чересчур, а уж непристойные предложения Киарану! Как, во имя всего святого, я посмотрю теперь ему в глаза? Он подумает, что я одна из этих Сэмовых шлюшек. Может, мне эмигрировать? В Австралию, например… О, черт. Я не смогу этого сделать. Они не впускают людей, которые не являются безработными…

— Доброе утро, Трикси. Как мы себя чувствуем в этот ясный солнечный день?

Я подскакиваю на стуле от этого ирландского распева за спиной. Хватаю телефонную трубку, молясь, чтобы Киаран не заметил, что телефон не звонил, и прикидываюсь, что погружена в серьезную беседу.

— Извини, — шепчу я ему, прикрывая рукой микрофон. — Важный разговор. Поговорим позже! — Я отворачиваюсь к экрану, деловым тоном рассуждая о французских рынках.

— Конечно же, дело превыше всего. Но ты уверена, что хочешь меня проигнорировать? Меня. Мужчину, которого ты любишь. Чьи дети будут похожи на…

Я резко разворачиваюсь к нему лицом. Несуществующая телефонная беседа позабыта. Я швыряю трубку и мямлю, не осмеливаясь поднять глаза:

— Ладно. Ты добился своего. — Наверняка лицо мое красно как помидор. — Я налакалась. Признаю. Я не помню ничего после четвертой бутылки. Может, мы, как люди интеллигентные, замнем это дело? — Я гляжу на него умоляюще.

— Ну, не знаю. Я был так тронут… — он делает эффектную паузу, — твоим интересом. Ты хочешь сказать, что не думала обо мне в этом разрезе?

— Нет! — рявкаю я. — Конечно нет. Мы встретились всего два дня назад. У нас чисто деловые отношения. Я не думала о тебе ни в каком разрезе и уж точно не вчера. — Я перевожу дыхание… — В каком разрезе?

Ты серьезно? — Киаран наклоняется поближе ко мне и понижает голос так, что слышу только я. — Но мне казалось… Я хочу сказать, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке, так ведь? Ведь спьяну люди выбалтывают все тайны, все глубоко скрытые чувства итак далее. Говорят то, что только мечтают сказать, когда трезвы. Я подумал, что, может быть…

— Не может. Не в данном случае. — Я больше не вынесу этого кошмара. Отодвигаю свой стул подальше, организуя между нами приличную дистанцию. В желудке тяжесть, голова гудит, самолюбие ушло в глубокий минус — Слушай. Ты очень симпатичен мне, но…

Внезапно Киаран и Бладхаунд разражаются хохотом и хлопают друг друга по ладоням. — Попалась! — восклицают они в один голос.

— Что-о?

Их обоих распирает от смеха. Люди начинают оглядываться.

— Сядь, Киаран, — шиплю я, придвигая к нему стул. — А теперь вы с Бладхаундом объясните мне, что происходит. Сделайте милость.

Я игнорирую огонек, мигающий на панели вызова. Высветился номер Джулии. Перезвоню ей позже. И Лили тоже — она оставила мне сообщение насчет специального предложения резиновых перчаток. Йодному из клиентов — его не было на месте вчера, когда я звонила… Бладхаунд очухался первым.

— Мы все сочинили, — говорит он.

— Что?

Голова раскалывается. И зачем это банк умудрился набрать такой большой штат? Здесь явный излишек народа. Здесь, похоже, в два раза больше сотрудников, чем нужно для дела. Я смотрю на Бладхаунда. Я ни черта не понимаю.

— Все, что мы только что наговорили. Мы это сочинили.

— То есть я не говорила, что я тебя уважаю? — тычу я пальцем в его сторону.

— Нет.

Похоже, Бладхаунд и впрямь несколько разочарован. Я почти готова раскаяться, но тут меня одолевает слабость, и мне уже не до того.

— А тебе? — Я смотрю на Киарана. — Я не говорила, что люблю тебя и что-то там о детях?

— О, нет. Увы, нет, — отвечает он. Его глаза поблескивают в свете люминесцентных ламп. — Но хотел бы я, чтобы сказала.

— И ты не упоминал вечеринку «У Фиби»? — с надеждой спрашиваю я Бладхаунда, отвинчивая крышку второй бутылки «Люкозейда».

— О, нет. Вот это он как раз сделал, — перебивает Киаран. — И обещал как-нибудь принести несколько фотографий.

— Если он только посмеет — ему конец, — говорю я. — Так что же на самом деле случилось после четвертой бутылки? — Я не уверена, что хочу это знать, но вряд ли это хуже шутки, которую они сшутили.

— Ты уснула. Мы тебя разбудили, вызвали такси, написали твое имя и адрес на стикере, приклеили тебе на лоб и отправили домой, — объясняет Бладхаунд. — А потом уговорились насчет сегодняшнего утра. Это старый трюк. Мы так развлекались еще в университете, но, похоже, потеряли хватку. Раньше мы могли издеваться над человеком по нескольку дней кряду.

На меня снисходит облегчение. Но к нему тотчас же примешивается подозрительность.

— Действительно ничего не случилось? — осторожно спрашиваю я.

Один из Бладхаундовых телефонов разражается звоном, ион отворачивается.

— Ну-у… — Киаран колеблется, — ты просила нас никому не говорить, но… — Он заговорщицки понижает голос и наклоняется поближе ко мне: — Ты рассказала об ультиматуме Джима, который он выдвинул два дня назад.

Меня охватывает смятение. Еще до ланча это станет известно всем и каждому. Все будут пялиться на меня с сочувствием. Я этого не вынесу! То же самое произошло после истории с Сэмом, когда правда выплыла наружу. Я не знала, как смотреть людям в глаза…

— Не беспокойся, — прибавляет Киаран. — Мы не собираемся никому рассказывать. Нас очень беспокоит твоя беда. Честно. Посмотри на меня. Я поступил на работу как раз в тот день, когда тебя пообещали уволить. Не удивлюсь, если ты затаила на меня обиду.

Хм. Неожиданный поворот. Но этак выходит только хуже. Я начинаю казаться себе еще более несущественной. Ненужной… Мне ни за что не сохранить эту работу. Вот вам и «Боевая стратегия»!

— Если хочешь моего совета, — говорит Бладхаунд, вешая трубку, — я бы попытался заручиться поддержкой коллег. Сколько людей здесь ты можешь действительно назвать своими друзьями? — Он широким жестом обводит сотни сотрудников, которыми набит зал. — Заводи друзей. Ты говоришь, Джим обеспокоен тем, что ты отказываешься быть частью слаженной команды? Так сделай себя этой частью.

Ну, просто прекрасно! Только этого мне и не хватало.

— Устрой вечеринку, — предлагает Киаран. — Заодно я познакомлюсь с нашими общими коллегами. Очень удобно.

Типичный мужчина. Думает о себе, когда у меня такие проблемы!

— Кто сказал, что я тебя приглашу? — рявкаю я. — Кто сказал, я спрашиваю?

— Сколько людей сидит рядом с тобой, Трикси? Здесь. — Бладхаунд обводит в воздухе круг, охватывая коллег в непосредственной близости от меня. — Это твоя команда. Скажи, со сколькими из них ты общалась?

— Э-э…

— Я имею ввиду — доброжелательно общалась, а не поливала грязью, — уточняет Бладхаунд.

Что ж, я чувствую себя виноватой. И тоскливые глаза Бладхаунда сегодня еще печальнее, чем обычно.

— Итак, Трикси?

Я встаю и заглядываю за мониторы. Напротив меня сидят пятеро, Я не могу припомнить их имен. Как же так? Двое слабо улыбаются мне, но остальные чересчур поглощены своими компьютерами или телефонными переговорами… Внезапно я вижу знакомое лицо.

— Вот с ним я разговаривала. — Я тыкаю пальцем в молодого человека, который как раз идет в мою сторону, толкая перед собой тележку. — Он работает в этом секторе… — Я затыкаюсь, когда тележка останавливается напротив меня и юноша вручает мне четыре письма.

— Привет, Фред, — говорит Бладхаунд. — Как жизнь в отделе почты? Работа кипит?

Я смотрю, как Фред идет дальше, рассовывая письма в лотки для бумаг, которые стоят на каждом столе.

— Ладно, ладно, я поняла, — говорю я. — Я знаю своих коллег гораздо хуже, чем следовало бы. Но меня нельзя за это винить. Человек человеку волк, знаешь ли. И мои коллеги это в полной мере подтвердили. — Кажется, Бладхаунд сконфузился. — Да и что толку заводить новые знакомства? Эти люди не обеспечат мне сделку. Скорее уж пригребут ее себе.

— Ну, хуже-то не будет, верно? Подумай, как обрадуется Джим, когда узнает, что ты стараешься. Заключить сделку проще, если браться за это сообща. Командой. Да, и начни курить.

— Что? Поддерживать табачные компании? Приобретать болезни и зависимости? Идиотская идея, Бладхаунд!

— Всем известно, что курительная комната — это место, где циркулируют абсолютно все сплетни и слухи. — Киаран подмигивает. — Присоединяйся. Будешь в курсе всего, что происходит. Заведешь знакомых…

Он попал в больное место. И вообще, меня не покидает ощущение, что Киаран меня жалеет. Это неприятно и обидно.

— Но я же не курю. К тому же говорят, что пассивное курение еще вреднее активного, — пищу я.

— Трикси, не в твоем положении воротить нос, — говорит неизменно логичный Бладхаунд. — И потом, Джулия же курит. А ты постоянно проводишь время в ее обществе…

Внезапно гневный голос рявкает в интерком на столе Бладхаунда:

— Эй вы там! Кто-нибудь может сказать Киарану, чтобы шел сюда? Бегом. Нам нужна консультация. Отчеты могут прийти в любой момент!

— Верно, — говорит Киаран. — Пора работать. Я рад, что мы договорились насчет вечеринки. Только сообщите мне дату, и я приду.

Он уходит к своему столу.

— Киаран! — кричу я.

Он оборачивается и улыбается:

— Да?

— Ты не забыл про счет из чистки? Он подмигивает и шагает дальше. А я чувствую себя гораздо-гораздо лучше…