— Старший инспектор Флетчер? — Незнакомец вышел из машины. Среднего роста, в обычной одежде и фетровой шляпе, низко надвинутой на непримечательное лицо с маленькими седоватыми усами, — внешность в целом неприметная и чем-то смутно знакомая. Он протянул Алеку визитку, закрыв надпись на ней «От Тома и Эрни».

Суперинтендант, Особый отдел!

История этой организации, образованной в 1880-х годах для борьбы с фениями — ирландскими бомбистами, — началась печально: террористы взорвали ее штаб-квартиру. Однако в дальнейшем Отдел положил конец взрывам в Лондоне и занялся обнаружением и раскрытием анархистских заговоров. Теперь же в его ведении было расследование всех преступлений политического характера.

А когда дороги Особого отдела и уголовно-сыскной полиции пересекались, последней следовало посторониться.

— У меня к вам разговор, мистер Флетчер. Недолгий, на пять, самое большее десять минут.

— Тринг, Пайпер, встретимся у дома мисс Блейз через четверть часа.

Когда они удалились, человек из Особого отдела уселся на пассажирское сиденье, так что Алеку пришлось обойти автомобиль и сесть на место водителя.

— Что происходит, сэр?

— Не трогайте Димитрия Марченко, — велели ему тоном, приобретенным еще в годы учебы в закрытой частной школе и Королевском военном училище в Сандхерсте.

— Марченко! Но он проходит по делу в качестве одного из главных подозреваемых.

— И все же оставьте его в покое.

— У нас тут убийство, сэр, — с раздражением сказал Алек, — а не мелкое хулиганство.

Суперинтендант вздохнул:

— Меня предупредили, что приказа вам будет недостаточно. Хорошо, я объясню, в чем дело, только имейте в виду: если хоть кроха информации куда-то просочится, вы лишитесь и значка, и головы, причем необязательно в этом порядке.

— Я умею держать язык за зубами, сэр.

— Если бы я считал, что не умеете, то добился бы вашего отстранения. Марченко состоит в тайном обществе эмигрантов-антисоветчиков. В каком-то смысле служит прикрытием заговорщикам: под видом добропорядочного гражданина дает им деньги и пристанище. Подвал в его доме нашпигован динамитом, тринитроглицерином, тротилом — хватит, чтобы вся округа взлетела на воздух. Они планируют взорвать советское посольство.

— Если заговорщики почувствуют опасность… — медленно произнес Алек, вспомнив об осаде Сидней-стрит в 1911 году. Он тогда только окончил университет и начал служить патрульным. Анархисты, прежде застрелившие трех полицейских, засели в одном из домов. Не желая сдаваться, они устроили пожар, который чудом не перекинулся на другие дома.

— Если заговорщики проведают, что нам все известно, то так просто не сдадутся, а могут прихватить с собой на тот свет всех соседей.

Некоторое время оба молчали, потом Алек кивнул:

— Марченко мы трогать не будем, сэр. Что вы собираетесь предпринять?

— Зачем спрашивать очевидное? — уже мягче сказал человек из Особого отдела. Потом вышел из машины и зашагал прочь с беззаботным видом.

Алек лихорадочно соображал. Полицейских, которые прочесывают аптеки, придется отозвать, но сам он спрашивать подозреваемых о Марченко не перестанет, иначе это покажется странным. Сносить драгоценности к оценщику тоже можно. Если у Марченко и правда был мотив, как считает Говер, и против других подозреваемых не найдется весомых улик, он не отступится. Когда заговор раскроют, Особый отдел только обрадуется обвинению Марченко в убийстве.

Алек подъехал к телефонной будке и позвонил инспектору, которому надлежало заняться аптеками. К счастью, из списка подозреваемых можно было вычеркнуть еще Финча и мисс Делакоста, так что инспектор Уардл не усмотрел ничего странного в просьбе Алека.

А вот с Томом Трингом будет сложнее. Он захочет знать, почему это «его» подозреваемого сбрасывают со счетов, и быстренько сообразит, что это как-то связано с незнакомцем. С другой стороны, велика вероятность, что Тринг сталкивался с суперинтендантом в Скотленд-Ярде и прекрасно знает, кто он.

Когда Алек подъехал к дому мисс Блейз, моросил дождь, но ни Тринга, ни Пайпера нигде не было видно. А ведь уже должны были бы дойти!.. Инспектор с раздражением огляделся — может, прячутся где-то от дождя?

— Эй, шеф!

Он посмотрел наверх. Эрни махал ему из окна на третьем этаже. Еще больше рассердившись, Алек пошагал по лестнице наверх — велел ведь ждать на улице.

Дверь ему открыла Оливия Блейз.

— Не ругайте их, господин старший инспектор, — сказала она чуть насмешливо, глядя на его кислую физиономию. — Я пришла домой, а они тут торчат под дождем, вот я и уговорила их подняться. Будете чай? Иначе я подумаю, что вы арестовать меня пришли. Чайник я уже поставила.

— Благодарю, мисс Блейз. Не откажусь.

С его приходом в крошечной комнатке стало совсем не развернуться. Такое же скудно обставленное дешевой мебелью жилище, как у Марченко, слегка оживляли плакаты со сценами из опер, пришпиленные булавками к стенам, яркие подушки и портьеры. За той, что в углу, скорее всего, висела одежда, за другой скрывался рукомойник. На газовой плитке под счетчиком исходил паром чайник. Тринг сел на стул, покрашенный в алый цвет, а Пайпер на диванчик, накрытый лоскутным пледом.

Алек почувствовал симпатию к девушке, которая сама пробивает себе дорогу в жизни и старается не унывать. Он подсел на диванчик к Эрни.

Том уже взял у мисс Блейз отпечатки пальцев, и, как только чай был разлит по чашкам, Алек приступил к вопросам. Оливия честно призналась в связи с Эриком Кокрейном и была «вполне уверена», что миссис Кокрейн не в курсе.

— Мы были очень осторожны, — усмехнулась она. — Он водил меня в самые ужасные кафе. В отелях мы не бывали, только здесь, ну еще на танцы ходили. Хотя, возможно, «дорогая Урсула» теперь обо всем догадалась, ведь Эрик попросил меня петь в спектакле.

— Мои поздравления.

— А значит, от смерти Беттины я выгадала ровно то, чего она меня лишила, когда была жива. Нет-нет, господин старший инспектор, я не клала яд вам в чай. И Беттину не травила. В том, что состоится повторное выступление, никакой уверенности не было, как и в том, что Эрик предложит мне в нем участвовать. Мы поссорились, как вы, скорее всего, уже знаете. Может, и логично было бы избавиться от этой стервы до выступления, чтобы помириться с Эриком. Но мысль об этом не приходила мне в голову, а если бы пришла, я бы прогнала ее прочь. — Выражение тонко очерченного лица смягчилось, взгляд потеплел. — Я бы не смогла поступить так с Роджером.

Об остальных Оливия смогла сказать только то, что Мюриэл тоже никогда бы намеренно не причинила боль Роджеру Абернати, а Эрик не стал бы срывать свое собственное выступление. Потом кисло добавила:

— И она тоже.

Оливия не запомнила, что делали те, кто вместе с ней находился в гримуборной, потому что разговаривала с Мюриэл. А пока Мюриэл ходила за нотами, она слушала, как Эрик пытается убедить всех в последнюю минуту, что quam olim Abrahae следует петь по-другому. (Пайпер нерешительно замер с карандашом в руке, и Оливия повторила фразу специально для него.) К столу она не подходила.

— Только сказала мистеру Левичу, что Мюриэл хочет с ним поговорить.

— Полагаю, вы не видели, чтобы мистер Левич клал что-то в штоф?

Оливия рассмеялась:

— Конечно же, нет! Если вам нужны домыслы, у меня их хватает. Простите, господин старший инспектор, я понимаю, у вас работа такая, — с улыбкой заверила она его, но решительно отказалась делиться своими соображениями. Только, когда все уже уходили, задумчиво добавила: — Роджеру следовало жениться на Мюриэл. Ее голос стал бы так же хорош, если бы им занимались. Она заботливая и добрая. Увы, мужчинам важнее золотые кудряшки… — Она дотронулась до своих черных блестящих волос. — До свидания, джентльмены. Позвоните мне как-нибудь.

Спускаясь за Алеком по узкой лестнице, Тринг задумчиво пробормотал:

— Нет ничего хуже, чем видеть, что умная молодая женщина по уши втрескалась в женатого.

— Оливия Блейз влюблена в Эрика Кокрейна? — удивился Алек. — По-моему, она с ним не церемонится.

— Она не такой человек, кто готов сразу душу излить. Просто вы смотрели на нее, как на подозреваемую, шеф.

— А ты, значит, как на хорошенькую девушку?

— Может быть. — Том пригладил свои роскошные усы. — Поверьте, шеф, она по нему сохнет. Так что, если миссис Кокрейн вдруг рухнет замертво…

— Арестовывать надо будет мисс Блейз. — Алек сел за руль и завел мотор. — Думаю, она не убивала миссис Абернати. Если ты прав, Том, она, пожалуй, наоборот, надеялась, что миссис Кокрейн обо всем узнает и выгонит мужа из дома.

— Теперь к Кокрейнам, шеф? — уточнил Пайпер.

— Да. Мисс Делакоста уже можно исключить из списка. Левич придет на ужин к Абернати, там-то я его и прижму. Сдается мне, Том, Кокрейны поднимут шум из-за отпечатков пальцев, так что оставим эту процедуру напоследок. Поговори с прислугой, особенно с горничной и с шофером.

— Хорошо, шеф.

Внушительная с виду резиденция Кокрейнов выходила окнами на Темзу. Хорошенькая шустрая служанка впустила их в дом. Несколько оленьих голов с немым укором взирали стеклянными глазами на шляпную вешалку из рогов, стойку для зонтов из слоновьей ноги и чучело лисы на подставке. С потолка свисал фазан, распростерший крылья в полете. Противоположную от двери стену украшал портрет почтенного джентльмена в охотничьей куртке, по бокам от которого стояли рыцарские доспехи. Портрет относился к тому периоду прошлого века, когда в моде была обильная растительность на лице — у джентльмена наличествовали длинная борода, усы и бакенбарды.

— Ничего себе, — выдохнул Пайпер и покраснел — хорошенькая горничная улыбнулась ему и тут же, спохватившись, чинно сказала:

— Пойду посмотрю, дома ли хозяйка.

Алек, которому вовсе не хотелось, чтобы хозяйка оказалась «не дома», пошел за служанкой. Она открыла дверь, поглядела на Алека и слегка смущенно объявила:

— К вам полиция, мадам.

Войдя в просторную гостиную, Алек поморщился. Изящная мебель в стилях шератон и хепплуайт совершенно терялась под викторианскими покрывалами с тяжелыми кистями и салфетками с бахромой. Все это перемежалось новомодными конструкциями из трубчатой стали и алюминия — кое-кто, не обладающий врожденным вкусом, полагал себя знатоком красивого и модного. Внутренне усмехнувшись над собственным снобизмом, Алек подумал, что, скорее всего, сэр Дензил Вернон приобрел титул баронета и поместье, разбогатев на торговле пивом или, может быть, кормом для свиней и жертвуя крупные суммы в казну партии тори.

Отведя глаза от чучела рыбы в стеклянном сосуде на камине, инспектор встретил почти такой же холодный взгляд миссис Кокрейн.

— Потрясающий портрет у вас в холле. Это ведь сэр Дензил? — поинтересовался он.

— Да, это мой отец.

Атмосфера в комнате ощутимо потеплела.

— Вы, конечно же, хотите побеседовать с моим мужем. Он…

— Позже, — торопливо сказал Алек и повторил все ту же фразу об ужасном потрясении, пережитом накануне вечером, и о том, что сегодня кто-нибудь мог что-нибудь вспомнить.

Миссис Кокрейн подтвердила почти все, что сказал Марченко. Да, она несколько минут находилась одна, пока муж не вышел из мужской гримерной; нет, она не подходила к столу.

— Еда и напитки предназначены для участников выступления, а не для непрошеных гостей, — заметила она строго, намекая на то, что некоторые невоспитанные особы имели наглость последовать за горничной в гримерную, не будучи туда приглашенными. — Мисс Блейз, похоже, не отдавала себе отчета, что не имеет права стоять там и угощаться, если, конечно, подойдя к столу, она не преследовала другие цели.

— Вы видели ее там?

Под пронизывающим взглядом, от которого подчиненные инспектора вытягивались в струнку и чувствовали себя, как уж на сковородке, миссис Кокрейн пошла на попятную:

— Вроде бы. Утверждать не стану.

Значит, она догадалась, кто на самом деле любовница ее мужа. Уверенность Алека еще больше окрепла, когда миссис Кокрейн торопливо продолжила:

— Роджер Абернати пробыл один у стола совсем недолго, только чаю жене налил. Хотя как можно вообще его, бедного, в чем-то подозревать? Он так нежно и по-доброму предложил ей чай, а эта вульгарная особа надула губы и сказала, что пойло не пьет.

Если бы все подозреваемые не враждовали друг с другом в той или иной степени, Алек бы подумал, что они организованно выгораживают Роджера Абернати. Однако он хорошо помнил о том, как обманчиво «мнение большинства»; возможно, добрый, чуткий и всепрощающий Абернати не станет исключением из правила: замужних женщин чаще всего убивают мужья, и будет не первым в ряду тех, чьему терпению пришел конец. Впрочем, простой отказ выпить чашку чая вряд ли толкнет человека на убийство.

Миссис Кокрейн принялась сетовать по поводу статьи в «Таймс»: и похожа-то она больше на некролог, нежели на отзыв о спектакле, и об Эрике там почти ни слова. А еще хуже то, что некоторые влиятельные люди звонили не для того, чтобы восхититься талантом дирижера, а чтобы выразить сочувствие.

— И в понедельник придут не все, — продолжала плакаться миссис Кокрейн. — Какой удар для его карьеры! Надеюсь, вы сделаете все, что в ваших силах, господин старший инспектор, чтобы поймать виновника.

Было понятно, что подразумевает она, скорее, того, кто сорвал представление, а не того, кто совершил убийство.

Дэйзи говорила Алеку, что миссис Кокрейн одержима карьерой мужа. Она бы не стала избавляться от Беттины посреди выступления. Алек решил не поднимать тему неверности Кокрейна хотя бы до того, как выяснится, считала ли миссис Кокрейн Беттину его любовницей или нет.

Пока же следовало поймать ее на слове.

— Могу заверить вас, что мы сделаем все возможное, чтобы найти виновника, мэм, — вежливо подтвердил Алек. — Вы и мистер Кокрейн очень нам поможете, если разрешите сержанту взять у вас отпечатки пальцев. Просто, чтобы исключить вас из числа подозреваемых.

Немного повозмущавшись, она согласилась. За Трингом и Кокрейном послали, отпечатки взяли. Потом Кокрейн, опасливо косясь на жену, предложил детективам пройти в музыкальный салон, который оказался большой залой с французскими окнами-дверьми, выходящими на террасу. Черные изгибы концертного рояля отражались в натертом до блеска паркете. Однако самым значительным предметом в обстановке оказался американский граммофон с впечатляющей своими размерами трубой-рупором. По стенам тянулись ряды полок с богатейшей коллекцией грампластинок и оркестровых партитур, перемежающихся с бюстами великих композиторов. По составленным в углу стульям и пюпитрам можно было догадаться, что залу используют также для камерных концертов. В остальном обстановка была типичной для кабинета обеспеченного джентльмена: кожаные кресла, превосходное антикварное бюро и шкафчик для напитков.

— Моя «золотая клетка», — грустно произнес Эрик Кокрейн, обведя комнату рукой. — Присаживайтесь, господин старший инспектор. Выпьете? Нет? Возьмите сигару, я их не курю.

Тринг вновь тихо удалился к прислуге — разворчится потом, что ему не дали выкурить гаванскую сигару, от которых он никогда не отказывается. Алек закурил любимую трубку. Скромно устроившийся в углу Пайпер извлек из кармана пачку сигарет, но отложил ее, стоило Кокрейну протянуть ему серебряный портсигар. Зажав в зубах дорогой бумажный цилиндрик, набитый превосходным турецким табаком, Пайпер достал карандаши и открыл блокнот.

Кокрейн отвечал на вопросы с готовностью. Да, он так увлекся новым прочтением фразы «Quam olim Abrahae», что не очень-то обратил внимание на происходящее в гримерной. Потом он рассердился на жену за то, что та явилась его проверить, а после пришла Оливия.

— Уверен, вы уже прознали о нас с Оливией, — иронично сказал он. — Я краем глаза наблюдал за ней. Она не приближалась к столу, хотя вы можете мне не верить. Я люблю ее, черт побери! Когда Беттина Абернати пригрозила, что расскажет о нас Урсуле, я испугался, что лишусь карьеры и, если быть до конца откровенным, привычной роскоши. А теперь я уже и не знаю, зачем мне все это, если я не могу быть с Оливией. Прошу вас, поймите, господин старший инспектор, — взмолился он.

— Мы не можем оправдывать супружескую измену, сэр.

— Знаю. — Кокрейн обхватил голову руками. — Урсула всегда по-своему добра ко мне и более чем щедра. Но она никогда не даст мне развода, а несвободного Оливия не примет меня обратно. Что же мне делать?

Алек невольно чувствовал жалость к этому несчастному человеку и его обманутой жене.

— Как вы думаете, миссис Кокрейн известно, что вы состоите в любовной связи с мисс Блейз?

— В том-то и дело, что больше не состою. Возможно, она догадалась, что между нами что-то было, и, конечно, она знает, что я отдал Оливии партию в «Реквиеме».

Больше ничего полезного Кокрейн не сказал. Вскоре Алек с Пайпером оставили его размышлять о том, как жить дальше в роскоши, но без любви, забрали Тома Тринга и вышли на улицу, в мокрые сумерки. Вниз по реке шла яхта с яркой иллюминацией.

— Хитрый типчик этот шофер, — доложил Том. — Да, он подвозил мистера Кокрейна к дому Абернати. Кокрейн отпускал его на весь день или на вечер, а тот все выкладывал хозяйке — смекнул, кто оплачивает счета.

— Он знал о мисс Блейз?

— Не-а. Думал, что хозяин катается к миссис Абернати.

— Тогда все же есть вероятность, что убийство — дело рук миссис Кокрейн. Хотя никак не могу представить, чтобы она или муж сами сорвали концерт, но сбрасывать их со счетов не будем. Ладно, Том, отправляйся-ка лучше к жене, иначе она мне голову оторвет. Кстати, позвоню сейчас домой, чтобы к ужину не ждали. Чемоданчик оставь нам. Эрни смотрел, как снимать отпечатки пальцев, так что вдвоем мы как-нибудь возьмем их у Левича. А утром ты нужен мне в Скотленд-Ярде пораньше — просмотрим записи Эрни перед тем, как нанести визит доктору Вудварду.

— Погодите-ка, шеф, — попытался возразить Пайпер, — вы что же, хотите, чтобы я их все перепечатал сегодня?

— Да, хочу, дружище. Сначала заедем куда-нибудь перекусить, а потом — обратно к Абернати, Левича нужно допросить.

Пайпер тяжело вздохнул, а Том ухмыльнулся.

— Дознание завтра, — напомнил им Алек. — Коронер захочет знать, что мы выяснили.