На такой глубине под землей он мог коснуться молчания, царящего в хранилище. Госта наслаждался подобными моментами, зная, что безмолвие вокруг реально, а не рождено ограниченностью его чувств. Когда тишина внутри головы писца сливалась с молчанием внешнего мира, он начинал слышать.

С тех пор, как Госта полностью оглох, прошло уже более полувека. Он помнил о звуках, но то были отдаленные, угасающие образы, не вызывающие сожалений. Кроме того, писец относился к своему состоянию как к дополнительному преимуществу, подспорью в исполнении долга. Глухота, словно броня, отражала внешние раздражители, не позволяя отвлекаться по мелочам. Благословленный столь адамантовой сосредоточенностью, Госта ориентировался в хранилищах библиариума с легкостью, вызывавшей зависть других писцов. Немногие из них заходили на уровень, где он стоял сейчас. Воспоминания, хранившиеся здесь, были столь древними, а их порядок размещения — столь загадочным, что все считали безнадежными поиски документов, след которых приводил сюда.

Все, кроме Госты. Даже в таких глубинах жил порядок. Впрочем, и сам писец улавливал лишь неясные очертания принципов, действовавших здесь, и знал, что умрет задолго до того, как сможет проникнуть в их суть. Но вызов, таившийся в них, и осознание своего долга всё равно увлекали Госту. Поэтому, чтобы познать законы архивов, чтобы понять, куда его направляет библиариум, писец спускался на уровни истинной тишины и слушал.

Память Империума существовала в осязаемых формах, она населяла огромные здания. К самым громадным из них принадлежал Великий библиариум Мнемозины, выступавший над поверхностью планеты колоссальным приземистым куполом, способным сравниться по высоте со шпилями собора Святого Хартериса. Два архитектурных гиганта возвышались над центром Аркио, столицы мира-реликвария, соединенные Дорогой Памятников, кладбищем без могил, где память обретала тела из камня и железа. Но, сколь бы величественным ни казался купол библиариума, та его часть, что скрывалась под землей, стократ превосходила поднимавшуюся к небесам. Хранилища простирались на много километров ниже уровня поверхности, сберегая записи из дюжины секторов, содержащие в себе историю тысячелетий. И эта коллекция всё время росла, так что целая армия писцов требовалась лишь для того, чтобы библиариум не утонул в бурлящем потоке воспоминаний. Ещё одна армия хранителей занималась обработкой входящих запросов и раскопкой старых записей: книг, свитков, регистров, карт, указов и многих тысяч иных осязаемых следов, оставленных мыслями Империума.

За одним из таких как раз спускался Госта, и в итоге отыскал уровнем выше того, на котором стоял сейчас. Странствие заняло три часа, и он решил воспользоваться возможностью спуститься ещё немного и с особенным вниманием послушать тишину. Сегодня она звала Госту. Когда писец проснулся в общей опочивальне на полпути к поверхности, то будто почувствовал, что нечто тянет его вниз. Теперь, стоя у прохода под своды одного из архивов, Госта был совершенно в этом уверен.

Между штабелями царствовала тьма, столь непроглядная, что люменосферы в ней казались свечными огоньками. Там, в полумраке, писца ждала тайна, тянущаяся к нему и наполняющая предчувствиями. Некий секрет лежал здесь тысячелетиями, забытый и закосневший, но сейчас что-то приближалось. Чему-то суждено было вскоре свершиться, и ощущение неотвратимой угрозы поползло вниз по хребту Госты.

Писец не понимал, что с ним творится. Никто не ставил под сомнение его навыки, и Госта всегда гордился своей интуитивной способностью отыскивать воспоминания, погребённые в самых глубоких хранилищах. Но на сей раз всё происходило совсем иначе — писец не искал зовущей его тайны, это она тянула Госту к себе. Прежнее любопытство сменилось иным чувством, странным, могучим и беспокоящим, заставив писца взмолиться, чтобы оно оказалось касанием воли Императора, направляющего на путь предначертанный. Увы, но мольбы словно канули в пустоту.

С пересохшим ртом Госта вступил под своды зала. С каждым его шагом свет люменосфер словно тускнел, двадцатиметровые стеллажи скрывались во мраке, так, что писец не мог разглядеть верхушки приставленных к ним лестниц. Ближайшие сервиторы располагались тремя уровнями выше, поэтому, когда Госта найдет искомый секрет, ему придется лезть за ним самому. Если же всё происходящее — устроенная чем-то ловушка, то никто не услышит криков писца.

Пугающее чувство неотвратимости, несмотря ни на что, завораживало Госту. Тайна, манящая его, должна быть поистине грандиозной, если её отзвуки до сих пор так сильны, не заглушены минувшими эпохами и наросшими сверху архивными отложениями. Вновь поддавшись зову, Госта зашагал дальше во тьму, и люменосферы замерцали. Чем темнее становилось вокруг, тем яснее писец понимал, куда должен идти. Секрет, погребённый во времени и ночи, можно отыскать лишь в тайнике на границе познания.

Свет погас. Госта оказался в окружении истины, рожденной темнотой и тишиной. Сначала писец ощущал лишь плиты под ногами, но потом что-то коснулось его сердца, кончик когтя, выточенный из холодного камня. Правда, таящаяся в ночи воспоминаний, тянулась к Госте. Он сделал ещё один шаг.

Изукрашенный браслет, охватывающий запястье писца, вдруг завибрировал. Тусклый свет вернулся. Зов умолк, и Госта удивленно заморгал. Осталось лишь предчувствие, мучительной тревогой терзающее грудь, но теперь, получив прямой приказ, писец не мог оставаться в хранилище. Госту вызывали на поверхность, настало время принять участие в великом религиозном обряде. На планету пришла зима.

Хатия Керемон, имперский командующий Мнемозины, стояла в небольшой огражденной ложе у задней стены собора. Перед ней простирались ряды скамей, заполненных прихожанами, добропорядочными жителями Аркио. Больше трети собрания составляли писцы библиариума, старшие из которых, те, кто контролировал доступ в нижние хранилища, сидели в передних рядах. На дальнем от Хатии конце нефа, с кафедры проповедника, вознесенной над алтарем на железных стропилах, кардинал Рейнхард направлял прихожан в самой важной церемонии года. В Ритуале Долготерпения собравшиеся взывали к Императору о даровании сил и просили о духовном попечении на предстоящие месяцы. Надвигалось пустое время года, но обитатели северного, населенного архипелага Мнемозины терзались мыслями не о холодах или сырых туманах.

Нет, людей беспокоило то бесконечное непроницаемое забвение, что приходило вместе с зимой и пагубно влияло на их души. Керемон прибыла в собор вечером, когда небо ещё оставалось чистым, но приглушённый звон колоколов, звучащий фоном к проповеди Рейнхарда, подсказывал командующему, что за дверями её ждет совершенно иная ночь.

Кардинал произносил речь уже целый час и явно не собирался умолкать в течение следующего. Впрочем, Хатия не испытывала недовольства по этому поводу, ведь лишь в день проведения Ритуала Рейнхард обретал истинную значимость для жителей планеты, глубоко нуждавшихся в пополнении духовных сил. Весь остальной год Керемон не выпускала узды политической власти над миром-хранилищем, пусть негласно, но безраздельно правя Мнемозиной. Влияние Хатии проистекала из двух занимаемых ею постов — имперского командующего и, благодаря тысячелетней традиции, верховного куратора библиариума. Впрочем, она не считала разумным бессмысленное противостояние с Экклезиархией. Кроме того, кардинал играл жизненно важную роль ортодоксального тирана. Мнемозина всегда нуждалась в поучениях Рейнхарда, а сегодня — особенно.

Ноги Керемон уже начинали неметь, когда кардинал произнес «Свет Императора вечен», что означало скорое окончание проповеди.

— Идите, напитавшись его силой, и да освятит он ваш путь. Сомневающимся суждено сгинуть, и да не протянете вы им руку помощи, — произнес напоследок Рейнхард.

Двери собора распахнулись, и колокольный звон, в котором звучали вызов и предостережение, стал поистине оглушающим. Зная, что это означает, Хатия спустилась из ложи, плавно вступая в церемонию как воплощение мирской власти, набравшейся сил от власти духовной. Верховный куратор повела прихожан на площадь перед храмом.

Оттуда открывался вид вдоль Дороги Памятников на гигантский купол библиариума, освещавший ночь тусклым алым сиянием из узких витражных окон. Подойдя к краю площади, Хатия Керемон подняла взгляд к звёздам, и толпа верующих за спиной верховного куратора последовала её примеру, зная, что в течение нескольких месяцев никому из них не удастся увидеть небо.

Температура быстро снижалась, уровень влажности, напротив, стремился ввысь. Первые завитки тумана ползли по земле, а Керемон ждала, когда небеса дадут знак о наступлении зимы и напомнят людям, что над грядущей пустотой останется сиять неугасимый свет.

Наконец, метеоритный дождь начался. Каждый год, в один и тот же день, Мнемозина входила в пояс осколков, и Хатия, хорошо зная, что это событие никак не связано с мгновенным наступлением планетарной зимы, все равно не могла удержаться от благоговейного трепета при виде такого совпадения. Ритуал Долготерпения служил щитом, не позволявшим трепету превратиться в ужас. Вскоре уже несколько огненных стрел ежеминутно прочерчивали тёмное небо, и Керемон следила за их полётом, сохраняя в памяти краткие вспышки света. Ощутив, что достаточно набралась сил, она опустила глаза.

Туман вступал в свои права. Придя из бухты Аркио, он уже охватывал библиариум, словно бело-серая стена пустоты, не уступавшая высотой городским шпилям. К утру над океаном мглы останутся только верхушки купола и собора, туман овладеет островами Мнемозины, укутывая людей в саваны, застилая глаза и заставляя опустить руки. Он не развеется до самого весеннего равноденствия.

В мире, превратившемся в серый лабиринт нечётких очертаний и бесконечного забвения, люди с легкостью могут поддаться отчаянию. Большая часть населения может искать укрепления лишь в вере, но верховный куратор и её писцы находились в лучшем положении. Вечные труды в библиариуме давали им цель, путеводную нить. Зимой в стенах хранилища, как обычно, продолжались работы по упорядочению и воскрешению воспоминаний Империума.

Когда стена тумана подступила вплотную, Керемон вновь подняла взгляд к небесам, решив напоследок ещё несколько минут полюбоваться метеоритным дождём. Одна из чёрточек привлекла её внимание тем, что падала, в отличие от остальных, почти вертикально. Странный метеор всё никак не сгорал в атмосфере, и к нему присоединился другой такой же. Затем сразу несколько. Над толпой поднялся приглушенный шум удивлённых голосов, но через несколько секунд изумление сменилось страхом.

Падающие звёзды превратились в десантные капсулы.

С этими смертными всё прошло слишком просто. Хотя, разумеется, их поражение и так не вызывало никаких сомнений. Орбитальные защитные системы пали под огнём орудий фрегата типа «Гладий», некогда известного как «Страж могилы», но теперь носившего имя «Вестник терзаний». Вслед за сбросом десантных капсул «Громовой ястреб» «Железное отчаяние» доставил на поверхность планеты «Носорога» и «Хищника». Во время спуска корабль встретил сопротивление в виде звена старинных истребителей «Молния», высланных на перехват Привратниками Мнемозины. После краткого воздушного боя пылающие обломки имперских самолётов врезались в землю, а «Железное отчаяние» успешно выгрузило бронетехнику.

В городе располагалась полнокровная рота Привратников, и солдаты выдвинулись в сгущавшийся туман для противодействия захватчикам в зонах высадки вдоль Дороги Памятников. Имперцы столкнулись с пятью отделениями космодесантников, обладающих тяжелой огневой поддержкой, и полегли за несколько минут. Ближайшие подкрепления могли прибыть в Аркио только много часов спустя.

Просто. Слишком просто. Как смертные могли выучить урок, погибая столь быстро?

Не то, чтобы солдаты что-то значили. В полной мере насладиться мудрыми поучениями Акрора предстояло гражданскому населению и планетарному руководству. Как славно, что они проявили полную готовность к сотрудничеству и бежали, блея от страха, обратно за стены собора. Набившись туда и съежившись в ужасе, смертные превратились в сосредоточенную аудиторию, ждущую назидания.

И Акрор пришел к ним, встав в дверях вместе с двумя отделениями своих братьев и выжидая целую минуту, прежде чем вступить внутрь. Он позволил собравшимся рассмотреть, кто явился в собор. Акрор ждал, пока хнычущие ничтожества поймут послание, воплощенное в его силовой броне, где чёрное встречалось с багровым, и, пересекаясь, объединяло кровь с эбеновым пламенем. Эти глупцы могли воспринять базовый смысл геральдики, как и поверхностное значение высохших черепов, свисающих с пояса доспеха, и фаланг пальцев, развешанных по наплечнику брата Люкта, словно патронташи. Глубинное понимание символов наверняка окажется не под силу смертным, но ничего страшного. Их путь к откровению только начался.

Итак, настало время начать обучение со всей серьезностью. Зашагав вперед, космодесантник заговорил, и динамики шлема разнесли звуки его речи по внутреннему пространству собора.

— Я — Акрор, капитан Роты Страдания, — братья следовали за ним, оставаясь в нескольких шагах позади. — Мы пришли освободить вас.

Он остановился у ближайшего к дверям ряда скамей. Люди, скорчившиеся там, ещё сильнее вжались в пол, и Акрор, наклонившись, принялся водить левой рукой над тремя из них, делая вид, что не может выбрать. Их глаза расширились, полные смертного ужаса и отчаянной надежды. Отлично. Аудитория начинает проникаться учением, хотя ещё и не осознает этого. Схватив за рясу какого-то священника, Акрор поднял его над головой.

— Вы не верите мне, — произнес космодесантник, обращаясь к тому, кого держал в руке, и к собранию в целом. — Но я не лгу.

Поднеся священника поближе, Акрор правой рукой оторвал ему нос. Смертный завопил, начиная захлебываться собственной кровью.

Капитан сделал паузу, позволяя толпе хорошенько впитать крики и страдания священника.

— Это освобождение, — объявил Акрор, возвращаясь к процессу. Сокрушая кости и разрывая мышцы, он аккуратно поднял вопли экклезиарха к новым высотам. — Освобождение от лживых надежд.

Наглядная демонстрация продолжалась, пока крики не превратились в стоны, и, наконец, не сменились молчанием. Даже после этого конечности священника дергались ещё несколько секунд.

— Смотрите, как тяжело дается свобода, — указал Акрор. — До смерти несколько мгновений, а инстинкты все ещё заставляют его бороться, словно сейчас, в этот последний момент, он может вырваться из моей хватки. Какой прок от такой надежды? Никакого. Повторюсь — я не лгу. А этот жрец до сих пор обманывает сам себя.

Капитан оторвал голову священника.

— И вот — конец бессмысленной лжи, — отбросив тело в сторону, Акрор раздавил череп ударом ноги и продолжил неспешно шагать по центральному проходу нефа.

— А что насчет друзей этого жреца? — капитан не оборачивался. — Они выучили преподанный урок?

Он слышал, как Люкт и остальные остановились возле скамей.

— Или они по-прежнему верят в существование удачи? Говорят себе, что только что чудом уцелели? Думают, что с ними могло случиться то же самое, что со жрецом, но судьба уберегла? Да. Уверен, именно так они и считают. Вот что некоторые решают извлечь из моих уроков. Это в корне неверно, поэтому неразумные будут наказаны. И освобождены.

Продолжая шагать, Акрор замолчал и прислушался к грохоту болтеров, подкрепляющему его проповедь. Затем донеслись влажные и хрустящие звуки клинков, пронзающих плоть, и, наконец, глухой рёв. Это Склир выпустил струю пламени из огнемёта, целиком сжигая ближний к выходу ряд скамей и заставляя запылать следующий. Как только рёв стих, послышался трёск горящего дерева и быстро умолкающие вопли агонии. Через решётку шлема Акрор вдыхал усладительный запах сожженной плоти.

Остальная аудитория вновь начала издавать громкие крики и стоны, первые признаки того, что разумы людей начали воспринимать глубинную правду. Из собственного опыта капитан знал, что процесс окажется постепенным. Познание истины отняло у него и его братьев немало времени, целые века, в течение которых Безлюдное Братство служило Императору и цеплялось за бессмысленные иллюзии. Столетие за столетием они отправлялись на задания, каждое из которых калечило орден сильнее предыдущего. Их словно без конца карали за верность, пока, наконец, катастрофа в топях Страдания не растворила навеки остатки надежд и не открыла воинам истину погибели и отчаяния, скрытую под слоями лжи.

Да, процесс познания займет немало времени, а его как раз не хватало. Конечно, Акрору хотелось бы навсегда сохранить Мнемозину под властью Роты Страдания, но он вполне удовлетворится тем, какой след оставят их труды на жителях планеты и на душе Империума. Решив ускорить обучение, капитан поднял болтер, и, стреляя короткими очередями в толпу, начал поворачиваться вокруг своей оси, чтобы накрыть масс-реактивной смертью как можно большее пространство.

Подобные заряды предназначались для убийства врагов, облачённых в броню, поэтому воздействие разрывных болтов на смертных оказалось потрясающе разрушительным. Головы и туловища просто исчезали, хлестали фонтаны крови, и, в паузах между очередями, Акрор продолжал говорить.

— Надежда — это ложь, — повторял он. — Когда-то мы тоже верили в лучшее, поэтому знаем, что вы думаете. Цепляетесь за старое «пока живу — надеюсь»? Ну, разумеется. Мы вырвем эту ложь из вашей хватки.

Акрор переключился на непрерывный огонь и теперь убивал прихожан десятками. На полпути к поперечному нефу он закрепил болтер на магнитный замок у бедра и перешел на цепной меч. Клинок взревел, и капитан принялся за кровавую работу, расхаживая между скамей и разрубая людей на куски окровавленной плоти.

— Вот превосходство боли! — кричал он. — Вечность страданий! Будущего нет. Прошлое сгинет. Есть лишь бесконечный миг настоящего! Эту истину мы принесем всему Империуму.

Теперь Акрор и его братья по-настоящему предавались резне. С каждой новой жертвой остающиеся смертные придвигались все ближе к полному познанию правды. Возможно, некоторые уже увидели, что их ждут мучения и ничего более — если так, вскоре они испытают неопровержимые доказательства своей догадки.

Погрузив цепной меч в грудную клетку какого-то служителя Администратума, капитан вызвал по воксу Ксорена.

— Библиариум захвачен?

— Мы… да, брат-капитан.

Акрору не понравился ответ.

— Он уже полыхает?

Пауза.

— Нет, — признался Ксорен после некоторых колебаний.

— Почему?

— Кто-то из писцов успел запереть дверь в подземные хранилища. Чистый адамантий. Мы не можем пробиться на нижние уровни.

Выругавшись, Акрор пробил воющим мечом сердце смертного так, что клинок вышел из спины.

— У них должны быть ключи.

— Тут кодовый замок, — сообщил Ксорен.

— Так выпытай комбинацию у служителей.

Неужели нужно объяснять такие простые вещи? Разумеется, любые амбиции в Роте Страдания карались смертью, но в подобных ситуациях следует проявлять инициативу.

— Когда писцы закрыли дверь… — Ксорен не закончил фразу.

— Ну?

— Мы их убили.

— Что, всех?

— Они выказали неповиновение.

Казнь за такой проступок — это естественно, и писцы заслужили смерть, но Ксорен допустил непростительную ошибку.

Библиариум, вожделенный трофей, привлек Роту Страдания на Мнемозину. Акрор жаждал испепелить этот фрагмент памяти Империума, архивы, в которых межзвёздный колосс плел тенета лжи и рассказывал небылицы сам себе, называя это историей. Капитан намеревался сокрушить фальшь воспоминаний, истребить выдумки, искажающие реальность. Нить повествования Империума оказалась бы перерезанной, и, до прихода подкреплений, Мнемозину ждало бы неизменное и мучительное сейчас. Эхо столь великой потери и последовавших страданий зазвучало бы по всей Галактике.

Но без доступа к подземным хранилищам атака окажется бессмысленной. Хотя под командованием Акрора находились пятьдесят воинов — более чем достаточно, чтобы сокрушить любое сопротивление защитников Мнемозины — дела на планете им стоило закончить до того, как Империум нанесет сокрушительный ответный удар.

— Думаю, в городе ещё есть писцы, — заявил Ксорен, спасая себя от казни.

— Что ты имеешь в виду?

— Здесь их оказалось совсем немного. Слишком мало, чтобы круглые сутки выполнять все нужные работы. Наверняка где-то есть ещё служители.

Щелчком руны остановив цепной меч, Акрор поднял сжатый кулак, привлекая внимание собратьев.

— Отставить, — приказал капитан, и отделение прервало бойню. Осмотрев людей, Акрор убедился, что большинство из них мертвы, но осталось ещё несколько сотен непросвещенных, сбившихся в кучу. По лицам выживших текли слезы безумного страха и отчаяния. Держа перед собой меч и время от времени запуская вращение цепных зубьев, капитан направился через поперечный неф к хорам. Он искал взглядом одеяния писцов.

Госта смотрел на происходящее с галереи. Вместо того чтобы бездумно искать укрытия в хорах, верховный куратор Керемон отвела всех служителей библиариума, кого смогла собрать, вверх по лестнице северной башни собора. Как только космодесантники-предатели вошли в притвор, Хатия приказала нескольким десяткам писцов, включая Госту, соблюдать полную неподвижность.

Он следил за проповедью кардинала Рейнхарда с третьего ряда, читая по губам священнослужителя. Поскольку отступники носили шлемы, Госта не мог понять, о чем говорит их командир, но догадывался, что тот тоже читает некую проповедь. Вождь предателей жестикулировал так же, как кардинал, сопровождая фразы взмахами руки. Затем отступник начал расстреливать и рубить паству, продолжая при этом на что-то указывать. Госта понял, что космодесантник все ещё проповедует. Если бы писец проследил за предателем чуть дольше, то, возможно, смог бы даже ухватить суть его поучений.

Но, даже наблюдая за кошмаром, разворачивающимся внизу, Госта по-прежнему испытывал дурное предчувствие. Нечто угрожающее и неотвратимое ещё не произошло. Чудовища, устроившие резню, не были источником того, что звало писца в ночи библиариума. Приближалось ещё одно событие, и, как бы Госта не ужасался происходящему, его не меньше пугало грядущее.

Отвернувшись, писец увидел, что Керемон жестами приказывает уходить, пока чудовища заняты резней. Верховный куратор повела служителей обратно в башню, вниз по витой лестнице и дальше, ниже уровня земли. Всё время Госта старался держаться как можно ближе к Хатии, сосредоточившись на её решимости и заслоняясь от ужаса, объявшего коллег.

Ступеньки привели их в склеп, простиравшийся под всем собором. В едва освещённую даль уходили раки и могилы святых, а в центре восточной стены начинался туннель, идущий под Дорогой Монументов.

— Куда мы направляемся, верховный куратор? — спросил Госта.

Керемон повернулась, чтобы он мог читать по губам, но смотрела она на остальных писцов. Отвечая Госте, Хатия обращалась ко всем сразу.

— Мы идем в библиариум. Если спрячемся здесь, то нас найдут, и это будет бессмысленная смерть, — Керемон умолкла, выслушивая, как понял Госта, другой вопрос. — Возможно, они напали только на собор. Если так, то нам тем более нужно отправляться в библиариум, может, удастся укрыться в подземных хранилищах. Но, если нет, всё равно мы должны идти туда, где сможем исполнить свой долг. Вы же не думаете, что где-то в городе сейчас безопасно? Если уж нам суждено умереть, так сделаем это с честью.

Её речь мало что изменила — волны страха всё так же исходили от толпы. Впрочем, Госта нашел некое успокоение в обретенной цели. Возможно, не он один, и служители последовали за Хатией Керемон в туннель.

Ну, и где же они? Акрор прорубил кровавую дорогу через смертных в одеяниях писцов до того, как услышал сообщение от Ксорена. Неужели он вместе с братьями перебил всех? Капитан Роты Страдания, окинув взглядом груды трупов, решил, что нет. В библиариуме трудилось великое множество служителей, и, даже учитывая тех, что встретили Ксорена, писцов явно не хватало. Не нашлись они и в остатках паствы, согнанной воинами Акрора к хорам. Где же остальные?

Капитан задержал взгляд на кардинале, не желавшем прятаться в толпе. Потерявший митру экклезиарх стоял перед Акрором в разорванном и запятнанном кровью облачении, седые волосы, свисавшие на глаза, прилипли к глубокой ране на лбу. Всё символы власти пропали, и о кардинальском сане напоминала лишь горделивая поза жреца и то, как он смотрел на Роту Страдания из переднего ряды хоров. На лице экклезиарха читалась ненависть — как и следовало ожидать, — а также презрение.

За это он понесет наказание, но перед этим немного поможет Акрору.

Подойдя к хорам, капитан навис над жрецом. Тот посмотрел на него снизу вверх, и, к удивлению Акрора, нашел в себе отвагу заговорить.

— Я — кардинал Рейнхард из Адептус Министорум. Телом, сердцем и душой я верен Богу-Императору Человечества, и не…

Капитан ударил его тыльной стороной ладони, показывая, что такое презрение. Оно заключалось не в воинственных речах, но в безучастном причинении боли. Вообще говоря, Акрор не отказался бы одну за другой сломать все кости в теле кардинала, выказывая в равной мере несравненное искусство и скуку. Лишь то, что капитан крайне нуждался в информации от Рейнхарда, определяло, как именно он прикончит смертного.

Ошеломленный ударом экклезиарх лежал на полу. Акрор схватил его, примечая сломанную скулу, и поднял над головой, так же, как раньше держал первого убитого жреца. Дав кардиналу несколько секунд на то, чтобы уловить зловещее совпадение, капитан заговорил.

— Где писцы?

Кардинал сплюнул кровь.

— Это всё, на что…

Акрор сломал ему левую руку и подождал, пока крик смертного перейдет в тихий стон.

— Где писцы?

На этот раз неповиновение Рейнхарда оказалось не столь вызывающим, но все ещё заметным. Он покачал головой.

Правая рука.

— Где писцы?

Акрору пришлось спрашивать ещё трижды, и с каждым разом в кардинале оставалось все меньше целых частей. В конце концов, Рейнхард выдал служителей, хоть и бессознательно — за него это сделало отчаяние, порожденное болью. После очередного вопроса глаза жреца дернулись вверх, к галерее собора. Удовлетворенно хмыкнув, Акрор переломил кардинала напополам.

— За мной! — прокричав приказ, капитан устремился по нефу в направлении башен и лестниц.

Туннель оказался неосвещенным, а слабое сияние из склепа угасло уже через десять метров. После этого служителям пришлось идти на ощупь в непроглядной тьме, и Госта несколько минут словно пробирался по каменному дну глубочайшей пучины. Несмотря на давление окружающих тел, он оказался в одиночестве, и дурное предчувствие давило с такой силой, что писец едва не срывался на крик. Тайна, хранящаяся во мраке, вновь притягивала его. Госта знал, что должен вернуться в библиариум не ради того, чтобы прятаться или сражаться, но затем, чтобы ответить на зов.

Начался отлогий подъем, и в туннель вернулся слабый свет. Пройдя ещё сотню метров, писцы оказались на поверхности, выйдя из-под каменного свода на Дорогу Памятников.

Госта никак не мог сориентироваться. Хотя на Дороге, через каждые пятнадцать метров, располагались отливающие янтарём люменосферы, установленные на вершинах железных шестов, густая мгла превращала их свет в смазанное, расплывчатое сияние. В ночи, окутанной туманом, ближайшие монументы выглядели неясными, громадными фигурами. При свете дня они рассказывали о сражениях и прославляли святых, но сейчас, под саваном зимней мглы, эти официальные воспоминания Империума казались размытыми. Всего лишь тени, препятствия в тумане, неспособные что-то поведать о прошлом.

Оглядевшись, Керемон указала путь вперед. Веря, что Хатия лучше понимает, куда идти, Госта последовал за ней, но небольшая группа писцов осталась под каменным сводом. Они отказывались ступать в туман, и верховный куратор, с презрением посмотрев на служителей, оставила их на произвол судьбы.

Углубляясь в туман, двигаясь в ночи от одного неясного образа к другому, Госта чувствовал себя намного беспокойнее, чем в туннеле. В каменном подземелье царствовала простая, незамысловатая тьма, и писец знал, что не может ничего увидеть. Но здесь, в пустой белизне зимы, взгляд Госты постоянно натыкался на странные препятствия. Все попытки прозреть густую мглу, подкрашенную янтарём, окончились неудачей, и писец ощутил в груди хватку клаустрофобии. В туннеле он знал, где находятся границы окружающего мира, но здесь, снаружи, Госта ощущал собственную уязвимость. Чудовища могли напасть откуда угодно. Даже памятники, лишенные знакомых очертаний, выплывали из тумана, словно внезапные угрозы. То и дело писцу приходило в голову, что впереди вот-вот появится библиариум, но всё, что видел Госта — новые клубы тумана, новые тени из камня и металла. Новые призраки ночи.

Вдруг он ощутил дрожь в брусчатке. Тут же Керемон оглянулась, и, ничего не сказав, резко прибавила ходу. Остальные писцы сорвались на бег, снова поддавшись ужасу. Почувствовав, как усиливается вибрация под ногами, Госта повернул голову, как раз вовремя, чтобы увидеть вспышку в тумане, со стороны каменного свода. Несколько мгновений спустя ярко затрепетали отблески пламени.

Госта побежал быстрее, зная, что остальные слышат доносящиеся сзади звуки, важные и пугающие. Он продолжал бросать взгляды на лица других писцов и видел, как ужас растет в их сердцах, происходя из страха за собственные жизни и смешиваясь с творящимся кошмаром. Уже через минуту многие из служителей бежали, зажав уши обеими руками.

— Пожалуйста, — догнав Керемон, взмолился Госта, — скажите, что происходит?

Хатия ответила ему в несколько приёмов, не тратя дыхание и поворачивая голову так, чтобы не потерять из виду дорогу и не споткнуться.

— Те, кто спрятался. Их нашли. Предатели хотели ключи. К подземным хранилищам. Не получили. Теперь пытают оставшихся, как хотят.

Выражения лиц прочих писцов объяснили Госте остальное — мучения несчастных ещё не закончились. Поистине, отступники обладали ужаснейшим талантом делать пытки столь долгими и столь громкими.

Дрожь в камне, не прерываясь ни на секунду, усилилась и стала ещё неприятнее. К беглецам приближалось какое-то транспортное средство.

Керемон свернула с центральной аллеи Дороги Памятников и повела служителей по узким ходам между монументов, словно жавшихся друг к другу. Здесь не оказалось шестов с люменосферами, и поле зрения сузилось. Порой туман становился осязаемой частью ночи, тускло светящейся тьмой, которая оседала на коже и втекала в легкие Госты. Ему приходилось смотреть под ноги, чтобы не запнуться о мраморные плиты. Хотя они напоминали надгробия, вместо имен мертвецов на камне были высечены наставления и памятные надписи об исторических событиях. Впрочем, в эту ночь подобные тексты не вдохновляли Госту — он знал содержание большинства из них, но все равно не мог ничего разобрать во мраке. Ещё одна часть воспоминаний, стертых зимним туманом и превращенных в безликие препятствия, в ловушки, расставленные на писца. Они ждали, что Госта оступится, упадет и сгинет среди безразличных и слепых монументов, укутанных саваном мглы.

Быстрый бег здесь оказался слишком опасным, и уходившие от погони служители замедлились. Боевая машина предателей не могла последовать за ними в узкие проходы, но пеших космодесантников не останавливали теснота и мрак. На мгновение вибрация в камне ещё усилилась, но тут же резко оборвалась — судя по всему, транспорт предателей остановился в центральной аллее, параллельно позиции беглецов. Госта мог с трудом разглядеть очертания огромного, приземистого корпуса слева от себя, ещё одной тени среди теней. Оттуда ударил луч света, шарящий между статуями и обелисками в поисках жертвы. Керемон продолжала оглядываться, и это пугало писца ещё сильнее — другие охотники подбирались всё ближе.

Всматриваясь в туман перед собой, Госта отчаянно искал признаки того, что библиариум уже поблизости. Это ведь рукотворная гора, почему же его не видно? Где свет из окон? Писец понимал, что цепляется за призрак надежды, но эта иллюзия придавала ему силы.

Нечто очень большое выросло впереди. Госта ускорился, прыгая через мраморные плиты, но его сердце тут же упало — он разглядел гигантский кенотаф, отмечающий середину Дороги Памятников. Словно колоссальный дольмен, он стоял, поддерживаемый могучими опорами с обеих сторон центральной аллеи. Десятки тысяч имен, нанесенных на поверхность кенотафа, скрыла ночь, и он умолк, превратившись в очередной безликий образ, в препятствие, способное погубить хранителей памяти Мнемозины. Поколебавшись секунду, Керемон свернула вправо, решив обойти преграду по длинному пути. Госта понимал, что они потеряют время и предатели окажутся ещё ближе, но слева, в аллее, беглецов ждала верная смерть.

Мостовая задрожала вновь, на этот раз под ударами керамитовых подошв. Поняв, что охотники почти настигли их, писец попытался ещё ускориться. Он уже ни на что не надеялся, только хотел как можно дольше выводить предателей из себя.

В тот момент, когда беглецы огибали опору кенотафа, ощущение неотвратимой угрозы вновь охватило Госту. Оно ждало в тумане, рядом с ним. От него невозможно было убежать, оно казалось неотвратимым, словно смерть, только намного величественнее и ужаснее. Но, если натиск предчувствия означал надвигающуюся гибель Госты, то писец уже наверняка ощутил бы исполнение пророчества. Ведь он достаточно насмотрелся на предателей, чтобы осознать неизбежность конца. Беглецам никак не удалось бы добраться до библиариума раньше отступников.

Госта удивился, что сожалеет об этом, ведь и в хранилище писцы не оказались бы в безопасности. Похоже, он спутал собственную целеустремленность с надеждой на избавление.

Впереди возникло какое-то сияние, непохожее на янтарную муть вокруг осветительных шестов, и на мгновение Госта даже позволил себе поверить, что всё-таки добрался до библиариума. Впрочем, писец тут же понял, что свет струится слишком близко к земле и явно не проходит через цветные витражи. Сияние отливало красным. Чуть замедлившись, Хатия вновь оглянулась и вновь устремилась вперед. Никто не стрелял по беглецам со стороны непонятных огоньков.

Чем ближе они подбирались к дрожащему, неверному свету, тем сильнее пересыхало у Госты во рту. Сияние напоминало отблески пламени, но как будто само двигалось навстречу беглецам. К этому моменту предчувствие уже оставило писца, то, чего он ждал и боялся, оказалось прямо перед ним. Оно двигалось наперерез служителям библиариума, и Госта едва удержался от крика, когда секрет хранилища вновь коснулся его. Распускаясь цветком запретного знания, тайна подземелья приветствовала то, что явилось из мрака.

Ярко-красное сияние, мерцая всё настойчивее, озарило массивные тела, высеченные из тени. На Мнемозину пришло нечто более могучее и глубокое, чем зимняя ночь. Они выступили из тумана, пять созданий, печатающих шаг, словно жуткий механизм, ровно отмеряющий удары судьбы. Узнав в них Адептус Астартес, писец не смог припомнить орден по символике этих воинов. Образ аквилы на чёрной броне выглядел так, словно его выложили из костей… Нет, понял свою ошибку Госта. Орнамент из настоящих костей украшал доспехи космодесантников, а яркий свет отбрасывали языки пламени. Огонь обвивал тела и конечности воинов, прокатывался по броне, и порой, порой, вырывался даже из багровых линз шлемов.

Служители библиариума замерли, увидев существ, о которых не имелось упоминаний. Ни единая запись не рассказывала об этих воинах, ни один отчёт не хранил память о них. Космодесантники возникли из зимней пустоты, словно их существование началось здесь и сейчас. Однако же, следы на чёрной броне говорили об ином. Воины, несущие на себе шрамы столетий, казались древними, и, вместе с тем, вырванными из времени. Они, призраки неуловимых мгновений, шаг за шагом сотрясали землю тяжестью вечности.

Сзади писцов настигали чудовища. Навстречу им ступали призраки.

Госта задрожал, зная, что бежать бессмысленно. Космодесантники впереди выглядели непохожими на устроивших резню предателей, но, коль уж в архивах Империума не сохранилось историй об этих созданиях, что они принесли с собой — погибель или избавление? Если воины явились, чтобы присоединиться к бойне, то Госта не станет больше удирать. Он примет свой страх и будет молиться, надеясь достойно встретить конец. Бороться всё равно бессмысленно.

Призраки подступили ещё ближе, держа оружие направленным вперед. Тем не менее, огонь они пока не открывали, и, находясь уже в нескольких метрах от писцов, по-прежнему не обращали на них внимания.

Вдруг Керемон бросилась влево, размахивая руками и сзывая к себе остальных беглецов. Вздрогнув от её резкого движения, Госта наконец очнулся от забытья и рванулся в сторону, но тут же споткнулся, упал и пополз по брусчатке, беззвучно хрипя. Керамитовая подошва опустилась на камень на расстоянии ладони от ноги писца. Откатившись с дороги космодесантника, Госта успел рассмотреть вблизи пламя, окутывавшее воина. Оно тоже оказалось призрачным.

Пламя не испускало тепла, и, хотя его языки мерцали и плясали, как настоящие, что-то неправильное ощущалось в их окраске и в самой сути огня. Краснота пламени слишком отдавала кровью, и в этот оттенок вплетались другие элементы, которые вовсе не были цветами. Писец мог поклясться, что огонь обладает структурой. На глазах Госты сама суть реальности менялась, искажалась и поглощалась, а он лежал на камнях, дрожа и глядя, как мимо ступают космодесантники, идущие навстречу охотникам.

Наконец, Госта поднялся и присоединился к другим беглецам, окружившим Керемон. Хатия смотрела на призраков со страхом божьим во взгляде, а ведь даже в самые жуткие моменты резни в соборе она сохраняла хладнокровие. Верховный куратор Керемон, имперский командующий Керемон — Госта знал о её послужном списке, о сражениях за плечами. Никакие ужасы войны не могли привести Хатию в трепет, но сейчас она стояла с расширенными от потрясения глазами, такая же ошеломлённая, как и писцы.

Увидев, что Керемон шевелит губами, Госта наклонился вперед, пробуя рассмотреть, что она говорит. Хатия не обращалась к остальным беглецам, а шептала что-то самой себе. С её губ слетало одно и то же слово, раз за разом.

«Проклятые», прочел Госта. «Проклятые».

Туман. Вечный туман. Никогда не кончается, никогда не рассеивается. Истинный призрак мира. Отголоски эха обретают форму и тут же растворяются. Всё проходит. Время делает реальность эфемерной. Нет ничего постоянного, кроме войны. Она наделяет врага сутью, создает материю предательства и разложения. Нельзя позволить им существовать. Материю необходимо уничтожить, враг должен исчезнуть, не оставив и эха.

Стереть его.

Вычеркнуть из времени.

Слабые завихрения в тумане. Размытые пятна смертных, тёмно-серые на светло-сером. Игнорировать их. Искать противника. Мгла вздымается волнами, ветер битвы гонит прибой к врагу. Там, впереди, чёткий багровый силуэт. Кровь, которой суждено пролиться. Шрам предателя, рассекающий серый туман.

Координация атаки. В словах нет нужды. Когда-то было иначе? Понимание слов лишено смысла и утрачено. Остается лишь знание войны. Только оно постоянно.

Открыть огонь.

Расколоть силуэт.

Вернуть всё в туман.

Акрор уже видел своих жёртв. Хотя Тирин и Вассан на «Благовещении горя» оказались в тупике, не в силах увести «Носорога» с главной аллеи, они загнали писцов на участок более сложного рельефа. Передвигаясь почти вслепую, смертные то и дело натыкались на монументы и явно замедлялись. Там, где Акрор и его отряд с легкостью покрывали метр за метром, писцам каждый шаг давался с большим трудом.

— Мы могли бы помочь, — заметил Люкт. — Раз уж они так сильно хотят попасть в библиариум, просто попросили бы подвезти.

В ответ капитан только хмыкнул. Смертные бежали весьма целеустремленно, и Акрора не заботило, что их пункт назначения совпадал с его собственным. Писцы окажутся в библиариуме, только когда этого пожелает сам капитан, а большинство из них вообще останутся лежать на Дороге Памятников. Всё, что требовалось Акрору — информация, которой владели служители.

Писцы, которых космодесантники нашли на выходе из туннеля, разочаровали его. Сначала Склир спугнул их из укрытия, разнеся его в щебень выстрелом из гранатомёта. Затем, пока Акрор шёл к смертным, боевые братья отучали их бегать, ломая ноги. Особой нужды по-настоящему пытать писцов перед тем, как они заговорят, не было, но капитан всё равно не стал сдерживаться. И тогда смертные провизжали ему, что комбинацию к двери на подземные уровни знают только старшие служители библиариума. И то, что никто из пытаемых к таковым не относится.

Что ж, те писцы умерли скверно. Им открылись сокровенные глубины страданий.

На последнем этапе охоты отряд перешел на тепловое видение. Несмотря на крайне густой туман, беглецы ясно вырисовывались впереди. Тепловой след сначала сливался в далекое пятно разгорячённых тел, но по мере приближения к писцам постепенно выделились отдельные силуэты. Акрор даже смог насладиться экспрессией жестов, которыми обменивались писцы, наткнувшиеся на кенотаф и пытавшиеся отыскать способ скорее обойти преграду. В тот момент капитан удержал отряд от атаки, забавляясь тем, как смертные хватаются за надежду, которой суждено обернуться досадным миражом. Впрочем, они учились на ходу. Истина наносила беглецам резкие, жестокие удары, выбивая почву веры из-под ног. Ещё пара минут, и они придут к осознанию правды в её упрощенном виде.

Но Акрора не устроит приблизительное понимание истины. Смертным придется окунуться в реальность страданий, поскольку истинное постижение приходит с опытом, а не путём принятия на веру чужих теорий. Он обучит их. Заучит до смерти. Но сначала писцы расскажут, как проникнуть в сердце библиариума.

— Взять их, — скомандовал капитан. — Никого не убивать, пока не определим, кто для нас важен.

Воины Роты Страдания обогнули кенотаф, и тут же Акрор заметил на визоре нечто странное. Писцы разом бросились в сторону, а прямо за ними в тумане виднелось какое-то размытое движение. При этом никакого теплового следа. Капитан моргнул.

— Что… — начал он.

Раздался звук, напоминающий грохот болтерного огня, плотного и мощного. Но заряды, вылетавшие из нескольких стволов, словно рождались из самого тумана, расчерчивали воздух пламенными стрелами, смертельными, но не обжигающими, и оставляли за собой следы, напоминавшие призрачные раны. Болты вонзились в Плиона и Крака, разбивая наплечники и шлемы, окутывая тела едким холодным пламенем. Оба воина даже не успели понять, что произошло, когда их собственная кровь хлынула наружу, унося с собой осколки костей. Десантники рухнули, полностью уничтоженные — нечего было спасать, они сгинули, словно никогда не существовали, их наследие осталось лишь в памяти боевых братьев.

От Акрора не ускользнула ирония момента.

Болтерные залпы не умолкали, и отряд капитана отступил за кенотаф. До этого погибло ещё четверо воинов Роты Страдания, а Люкту несколькими попаданиями отстрелили левый наплечник. Отходя, бойцы Акрора вели ответный огонь, но капитан по-прежнему не замечал противника. Влажный туман вносил слишком много помех, и авточувства не находили целей там, откуда вылетали болты. Отключив тепловое видение, Акрор немедленно увидел отделение Адептус Астартес, окутанных необыкновенным огнём.

Судя по символам аквилы, лоялисты, но странной, смущающей природы. Чудесами и сверхъестественными явлениями занимались боги Хаоса, но здесь они явно были ни при чём.

Ничего, правду можно вырвать из врага позже. Сейчас нужно перехватить инициативу.

Как только потрепанный отряд укрылся за кенотафом, Акрор повел своих бойцов вдоль монумента к главной аллее и вышел на связь с «Благовещением горя».

— Лоялисты, — сообщил он Тирину, стоявшему в «Носороге» за сдвоенными болтерами на поворотной опоре.

— Орден?

— Понятия не имею. Прикончи их, тогда разберемся, — капитан уставился в туман, но и постчеловеческое зрение сдавало позиции в такой мгле. Даже кенотаф в нескольких шагах выглядел как огромное размытое пятно. — Если ты на тепловом видении, отключи. Так их не разглядеть.

— Как такое возможно? — встрял Люкт. — Они ведь живые, верно?

— Живые ли? — Акрор не был уверен.

— И они горят.

— Это варп-огонь, могу поспорить на что угодно.

Затем капитан приказал занять оборонительные позиции вокруг «Носорога». Хоть дальность видимости сократилась до нескольких метров, слышал Акрор так же хорошо, как и обычно, пусть даже звуки, отражаясь от памятников, окружали его отголосками эха. Капитан сосредоточился на скрипе керамита о камень и понял, что лоялисты не разделились. Воины держали плотный строй и приближались к Роте Страдания все тем же неспешным маршевым шагом.

— А вот и они, — Акрор указал в проход под замковым камнем арки кенотафа. Братья, слышавшие то же, что и он, уже занимали позиции.

Звуки шагов стихли. Тишина. Ничего, кроме тумана. Ночь казалась такой же пустой, какой станет память Империума после того, как Акрор исполнит свою миссию. В этот момент капитан вновь ощутил в груди уколы злой иронии — он всегда уделял внимание символизму, что и привело Роту Страдания на Мнемозину. Сейчас Акрор негодовал из-за того, как смещаются глубинные смыслы этой битвы, отклоняясь от задуманного сюжета. Но нужно лишь вновь перехватить нить повествования. Он пришел сюда развеять истории минувших дней, а значит, так и произойдет.

Только сначала надо разобраться с небольшой помехой и убить этих воинов без прошлого.

Тишина затянулась.

«Они должны быть здесь», подумал капитан.

— Огонь вдоль прохода, — приказал он Тирину. — Накрой…

Из тумана с воем вырвалась ракета, врезавшаяся в лобовую броню «Носорога». Пламя взрыва, объявшее Тирина, казалось одновременно реальным и призрачным. В воздухе слышались пронзительные крики хора бестелесных голосов. Дергаясь в предсмертных конвульсиях, космодесантник вслепую открыл огонь. Болты уносились в туман до тех пор, пока вторая ракета не врезалась прямо в турель. Стрельба прекратилась. Языки огня пропали, клубы дыма рассеялись. Бестелесный хор умолк. Труп Тирина лежал ничком на обломках сдвоенных болтеров. Правда, ракетам не удалось пробить лобовую броню «Носорога», и Вассан, водитель «Благовещения горя» ответил на атаку, бросая боевую машину вперед. Он рванулся на врага настолько яростно, что Склиру пришлось отпрыгнуть в сторону из-под гусениц бронетранспортера. Не останавливаясь, Вассан вёл «Носорог» прямо в проход, силовая установка ревела, выхлопные трубы изрыгали чёрный дым, затмевающий тусклое сияние тумана. Пики на лобовой броне жаждали крови врагов.

— Научим их боли! — вскричал Акрор, бросаясь за боевой машиной. Рота Страдания шла в атаку на тех, кто посмел бросить им вызов.

— Эта планета — наша! — провозгласил капитан, обращаясь и к братьям, и к врагам. — Ей суждены мучения. Всем суждены мучения!

«Сокруши надежды», добавил он мысленно.

«Благовещение горя» врезалось в одного из лоялистов. Тот не мог не потерять сознание — возможно, столкновение вышло недостаточно мощным, чтобы расколоть доспех, но для множественных переломов силы удара точно бы хватило. Одна из пик на броне «Носорога» пробила живот воина. Секунду тот стоял неподвижно, а затем, охватив древко, просто снял себя с двухметрового шипа. По-прежнему держась за металлическую пику, воин чуть отступил назад по аллее, а затем, могучим прыжком взмыв над «Благовещением горя», приземлился на скат лобовой брони. В следующее мгновение лоялист ударил кулаком в смотровую щель над местом водителя, и раздался треск стеклостали.

Его собратья тем временем наступали на воинов Роты Страдания. Противники обменивались яростными очередями из болтеров, и Акрор почувствовал, что несколько зарядов попали в туловище и ноги. Один-два зацепили шлем, нанося урон доспеху, но капитан не обращал на это внимания. На службе Империуму он превозмогал и намного худшие раны. Акрор, выживший в топях самого Страдания, осознавал истину боли, поскольку испытал её извечность на себе. Едкое разложение мира, даровавшего Безлюдному Братству откровение мук, до сих пор оставалось с капитаном, наполняя его кровь чёрным огнем. Оно несло Акрора вперед, благословляя пылкостью пророка и гневом судии.

Вместе с Люктом они опустошили магазины в двух лоялистов прямо перед собой, но призраки даже не сбились с шага. Болты должны были ранить их, но пламя, окутывающее воинов, без следа поглощало масс-реактивные заряды. Все инстинкты кричали Акрору, что нужно отходить с боем, разрывать дистанцию и продолжать вести огонь. Ярость запрещала отступать.

Красное уже совсем близко. Истинная материя предательства. Сдавить. Растерзать. Получен урон? Неважно. Ничто не имеет значения, пока существует враг.

Окрасить мглу его кровью.

Повесив болтеры на магнитные замки, противники достали цепные мечи, и рычание скрестившихся клинков сменилось надрывным воем. Акрор блокировал удар врага, направленный сверху вниз, и воины намертво сцепились, стараясь оттеснить один другого. Внезапно опустив оружие, капитан резко отступил в сторону, и, когда призрак сделал шаг вперед, ударил того в открывшийся бок. Клинок вошёл глубоко, но лоялист тут же выпрямился — по-прежнему с цепным мечом в теле, — и, как будто с любопытством повернувшись к Акрору, ударил его сцепленными кулаками. Потеряв равновесие, капитан отступил на несколько шагов.

Другой лоялист прижал Люкта к борту «Носорога», обмениваясь с ним выпадами цепных клинков. Воины фехтовали, словно на рапирах, все удары шли по касательной.

Готово.

Нечто промелькнуло между лоялистами. Акрор не заметил ни единого жеста, но его противник вышел из боя. Тот, что сцепился один на один с Люктом, также просто отвернулся, получив вдогонку серьезный удар выше локтя. В ответ на это лоялист резким толчком отбросил воина Роты Страдания на борт «Носорога», а затем присоединился к быстро отступающим собратьям. Из раны на его руке текло пламя.

Мгновение спустя бронетранспортер содрогнулся от взрывов, в грохоте которых утонул рёв мотора. Обломок корпуса, отброшенный ударной волной, разрезал Люкта надвое. Зарычав, Акрор бегом обогнул уничтоженный «Носорог» и обнаружил, что на другой стороне в живых остался только Склир.

— Кажется, они с нами разобрались, капитан, — отметил тот.

Акрор настолько широко ощерился в гримасе ненависти, что рот наполнился кровью. Оглянувшись, капитан увидел, что вражеский отряд перегруппировался, и теперь стена призраков приближается к двоим выжившим.

— Но ещё не победили, — бросил он Склиру, устремляясь на север, в лабиринт монументов. Боевой брат последовал за Акрором, их тяжелые шаги сокрушали в прах мемориальные плиты. Повернув было на восток, капитан вдруг остановился и затих, прислушиваясь.

— Они приближаются, — произнес Склир.

Барабанный бой вражеских шагов оставался непоколебимым.

— Отлично, — ответил Акрор. Он снова перешел на бег, направляясь к библиариуму, где ждали три полных отделения Роты Страдания. — Мы не отступаем, а ведем их в ловушку.

Ход сражения остался неизвестен Хатии Керемон. Как только началась перестрелка, она снова устремилась вперед, стремясь провести подчиненных по Дороге Памятников целыми и невредимыми. Там, у библиариума, все они исполнят свой долг, действуя по обстоятельствам. Если её и всех остальных ждет гибель — пусть так. Если их непреклонность пред лицом врага окажется бессмысленной — пусть так. Они умрут с честью, а в эту первую ночь зимы даже такое удалось немногим.

Несколько раз Хатия оглядывалась, но в туманной тьме ей мало что удалось рассмотреть. Зато услышала она многое — звучный рёв болтеров, вой цепных мечей, от которого стучали зубы, и грохот взрывов. Однажды мгла на мгновение рассеялась, и Керемон разглядела очертания гигантов, облачённых во мрак и кости. В её сознании возникли образы методичной, беспощадной войны, ведомой созданиями, безжалостными, как сама смерть.

Больше Хатия ничего не хотела видеть, но по-прежнему заставляла себя оборачиваться. Пусть в прошлом Керемон не сталкивалась ни с чем, хоть отдаленно напоминающим ужасы сегодняшней ночи, но знала, что долг приказывает ей противостоять кошмарам. Имперский командующий и верховный куратор — Хатия Керемон поклялась положить жизнь ради защиты Мнемозины и сохранения великих исторических трудов библиариума.

Воистину, не было чести превыше этой.

Но благородные мысли Хатии накрывала тень страха. Предатели принесли с собой ужас смерти и поражения, но те, другие космодесантники, пугали её ещё сильнее. Керемон не знала, кто — или что — они на самом деле.

Или всё же знала? В своем время, на службе в Имперской Гвардии, Хатия слышала кое-какие истории, передаваемые шёпотом. Вознесшись до имперского командующего, она открыла для себя ещё парочку легенд. Молва дала имя этим космодесантникам, имя, основанное на слухах, а не на надежных источниках. Под саваном тьмы, окружавшей Проклятых, скрывались тайны, великие и внушающие страх. Само существование загадочных воинов бросало вызов благородной цели библиариума Мнемозины и подобных ему информационных архивов в других системах.

Насколько знала Керемон, не существовало ни единого достоверного документа с описанием Проклятых. Ни единой подсказки о том, кем они были или могли стать однажды.

Но вдруг где-то остался след? Что, если кто-то раскрыл тайну воинов?

Впрочем, сейчас у Хатии не было времени на обдумывание совпадений. Ей показалось, что это к лучшему.

Не имелось времени и на рассуждения о том, что произойдет, когда беглецы доберутся до библиариума. Они могли только нестись изо всех сил, стараясь не падать и не сбиваться с пути, окруженные туманом, ночью и огромными бесформенными силуэтами, значение которых скрывалось во мгле забытья.

Наконец, сквозь белесую муть проступила гигантская тень, и Керемон прибавила ходу, как и писцы, поспевавшие за ней. Здание обретало все более четкие очертания, полоски света сияли с его высоких стен через равные промежутки. Ещё ближе. Несколько секунд, и она разглядит главный вход библиариума.

Ещё ближе. Ещё отчетливее.

Хатия резко остановилась, ясно рассмотрев то, что ждало беглецов. Воистину, Император защищает, и сейчас он сделал именно это, заставив туман расступиться так, что Керемон смогла увидеть вражеский танк. Верховный куратор тут же дернулась в сторону, припадая к брусчатке за пьедесталом последнего монумента, пятиметровой бронзовой статуи Себастиана Тора, вершащего яростное правосудие.

— Как мы проберемся внутрь? — прошептал Госта за её спиной.

«Никак», одними губами произнесла Хатия.

«Будем ждать и молиться», подумала она.

В танке ей удалось распознать «Хищника», но очертания боевой машины оказались искажены острыми клиньями, напоминающими огромные кривые когти. Корпус покрывали истертые полотнища кожи, содранной предателями со своих жертв. На лобовой броне танка Керемон увидела тело космодесантника, окованное стальными прутьями. Отступники четвертовали погибшего, а в глубокую рану в середине грудной клетки поместили восьмиконечную звезду. Башня «Хищника» поворачивалась из стороны в сторону, словно вынюхивая цель. Танк превратился в нечто большее и одновременно меньшее, чем боевая машина — он стал диким зверем, жаждущим добычи.

По обеим сторонам «Хищника» в плотном строю стояли тридцать предателей, а за ними выхаживал вражеский капитан, успевший к библиариуму раньше беглецов.

Хатия начала молиться.

Орудие танка выстрелило одновременно с тем, как чудовища в красно-чёрной броне открыли огонь из болтеров. Секунду спустя раздались ответные выстрелы, и тут же призраки ураганным вихрем вырвались из мглы. Керемон, оказавшейся в нескольких метрах от них, фантомы представились размытым пятном, за которым струились языки пламени. Отряд Проклятых, расколовший ночную тьму, будто вспышка молнии, рассыпал строй. Казалось, что когтистая рука растопырила пальцы, готовясь схватить предателей.

Первый выстрел «Хищника» прошел мимо цели. Повернувшись вправо, орудие выпалило вновь, и на этот раз снаряд попал прямо в грудь одному из призраков. Яркая вспышка взрыва заставила Хатию зажмуриться, и, когда зрение вернулось, она увидела, что космодесантник все ещё стоит, но его пламя рвется ввысь полыхающим столбом. Фантом сделал ещё шаг, но тут огонь угас, и воин рухнул.

— Так вас можно убить! — насмешливо воскликнул Акрор, но Керемон показалось, что предатель пытается скрыть облегчение.

Тем временем оставшиеся призраки пересекли последние несколько метров, отделявшие их от врага, наступая под опустошительным огнем. Хатия не понимала, почему они не падают, но воины просто продолжали идти, и предатели начинали валиться наземь, сраженные ответными выстрелами.

«Хищник» вновь выстрелил из пушки, и на мостовой распустился огненный цветок взрыва. Правда, призрак, мгновение назад стоявший там, уже прыгнул вперед и опустился прямо на башню танка. Прямо перед ним оказался один из отступников, стоявший, высунувшись из люка, за поворотной турелью с комбиогнемётом. Предатель выстрелил в чёрного воина из обоих стволов установки, но тот, устояв под градом болтов и струей пламени, взмахом цепного меча обезглавил противника. Над броней призрака, испещренной следами от попаданий, поднимался дымок. Прикрепив что-то к стволу орудия, фантом атаковал следующего врага, и в этот миг ночь озарила серебристая вспышка. Болезненно яркий блеск заставил Керемон закрыть глаза, и когда она, все ещё не придя в себя, разжала веки, то увидела груду оплавленного металла на месте орудия. Взрыв мелтабомбы обезоружил «Хищника».

Туман вскипал от жара битвы. Картина, разворачивавшаяся перед Хатией Керемон, напоминала фантасмагорию, поставленную по мотивам худших кошмаров из глубин человеческих мифов. Призраки сражались с чудовищами. Ужасные боги разрывали друг друга на части, окруженные огнем, ночью и всепоглощающей мглой. Грохот войны висел в воздухе, звучали предсмертные крики миров и вопли новорождённых легенд. Ярость сражающихся словно сжималась в кулак, объятый пламенеющей тьмой. Сначала схватка шла вокруг сокрушенного танка, но затем кто-то или что-то сорвало с петель огромные железные двери библиариума, и бой переместился внутрь.

Шум битвы не смолкал, но туман постепенно успокаивался, и Хатия, видя, что ход сражения ускользает от неё, поняла, как исполнить свой долг. Выпрямившись, верховный куратор обратилась к писцам.

— Оставайтесь здесь. Я иду внутрь, — заметив движение Госты, будто собравшегося следовать за ней, Керемон покачала головой. — Ты более важен для нашего дела, для памяти, хранимой в библиариуме. Если я не выживу, собери и упорядочи вместо меня все свидетельства произошедшего в эту ночь.

Хатия не стала добавлять «если Мнемозина уцелеет».

— Но почему вы рискуете собой?

Несколько минут назад Керемон ответила бы, что хочет отыскать выживших и понять, может ли она как-то нарушить планы предателей. Теперь же Хатия понимала, что все писцы внутри погибли, и помешать отступникам ей не под силу. Но увиденная картина войны напомнила Керемон о том, в чем на самом деле заключается её долг.

— Потому что я — верховный куратор, — ответила она. — И должна увидеть всё своими глазами. Сейчас в библиариуме уже не хранится история — она творится в нём.

Пробежав по раскуроченной мостовой мимо брошенного «Хищника», Хатия Керемон поднялась по ступеням, ведущим к входу в здание, и ступила внутрь, в окутанный ночью ад.

Горнило войны. Пылающий туман реальности. Так много предательского красного. Враги Императора сражаются с великой яростью. Отбросить её в них самих, высвободить всю мощь праведного гнева.

Это место… Не просто ещё одна часть мира, что скроется во мгле. Здесь долгое эхо. Тут прошлое не желает отступать. И здесь хранится нечто. Память, запись о шраме. Мечта о том, что однажды обрело облик, все ещё живет. Ему тут не место.

Забыть о нём на время.

Опереться на застывшее прошлое. Сокрушить врагов одного за другим. Втоптать их в грязь небытия.

— Кто они такие? — спросил Ксорен.

— Мне уже надоел этот вопрос, — бросил Акрор. Они неслись вдоль образованного шкафами туннеля, с трудом вмещавшего двоих космодесантников. Мгновение назад на другом конце прохода мелькнул один из лоялистов.

Под огромным куполом библиариума располагалось единственное помещение круглой формы, занимавшее всё внутреннее пространство здания. Из его центра расходились многочисленные ряды картотечных шкафов высотой в десятки метров, с выдвижными ящиками снизу доверху. Вдоль стен стояли полки, уставленные фолиантами и заваленные свитками. Рядом с ними даже гигантские шкафы не казались очень уж высокими, поскольку стеллажи упирались в крышу библиариума.

В этом помещении, словно во дворце, царствовали упорядоченные воспоминания. Именно здесь находились записи о содержании хранилищ, каталогизированные и снабженные перекрестными ссылками. И, несмотря на все величие огромного зала, он представлял собой лишь верхушку айсберга, ту часть памяти библиариума, благодаря которой писцы отыскивали необходимую информацию в великих подземных архивах. В центре помещения, на одном уровне с полом, располагались адамантиевые двери, ведущие в глубины воспоминаний Империума.

И зал горел. Шкафы и стеллажи пылали, пламя пожирало сухой пергамент и веленевую бумагу, словно их пропитали прометием. Клубился дым, густой, как туман снаружи. Хотя Акрор и собирался уничтожить библиариум, пожар начался по вине не его братьев, а двух лоялистов с огнемётами. Фантомы, только оказавшись внутри, начали поливать струями пламени стены и проходы. Тут же они добавили к этому факелы собственного варп-огня, и пожар, порождённый призрачной энергией, быстро охватил гигантскую картотеку. Затем лоялисты двинулись вдоль рядов, то исчезая, то появляясь вновь в самом сердце разрушительных вихрей.

Остатки Роты Страдания по-прежнему превосходили врагов числом — три к одному, даже больше, — но узкие проходы библиариума скрадывали их преимущество. Акрору пришлось разделить отряд на небольшие поисковые группы, и сейчас он слышал отголоски битвы, бушующей среди шкафов. Под куполом звучало эхо строчащих болтеров и ревущего пламени, вокс разрывался от голосов боевых братьев. Крики досады, крики гнева, крики боли. Обрывающиеся крики. Ни одного победного.

Шкафы справа от капитана разлетелись в щепки, снесенные взрывом осколочной гранаты и ударом плеча, несущегося к ним лоялиста. Призрак прорвался сквозь вихрь обломков, стреляя из болтера. Ксорен, принявший на себя ударную волну, разрывные заряды и удар врага, тяжело рухнул на пол, и фантом, встав прямо над павшим, стрелял ему в шлем до тех пор, пока голова отступника не исчезла.

Хотя Акрор успел выпустить в лоялиста целый магазин, пылающий воин не обратил на это никакого внимания. Лишь добив Ксорена, призрак повернулся к капитану. Акрор увидел, что его враг ранен, но из доспеха, расколотого и пробитого в десятке мест, не вытекло ни капли крови. Лишенный даже столь ничтожной победы, капитан заметил, что языки варп-огня, обвивающие призрака, разгораются все ярче и вздымаются ввысь.

Сменив болтер на цепной меч, Акрор атаковал вновь. Опередив врага на неуловимое мгновение, он вонзил клинок в нагрудник лоялиста, ещё поднимавшее свое оружие над головой. Вторым движением капитан отступников толкнул воющий меч вперед и вниз, разрубая костяную аквилу, керамит, «чёрный панцирь», плоть и вонзая зубцы в скелет.

Лоялист пошатнулся.

— Ты — не призрак, — прорычал Акрор. — Теперь ты ощутил истину страдания, верно?

Страдание? О, братья мои, неужели выродок думает, что может поведать нам о боли?

Рассказать о ярости?

Собрать туман, пылающий туман, всепожирающий туман. Поглотить всё. Вобрать всё. Император, Тебе этот последний дар гнева.

Стараясь не высовываться и страдая от дыма, терзающего легкие, Керемон пробиралась по окружности гигантского зала. Хатия с ужасом смотрела, как битва постлюдей уничтожает то, ради чего верховный куратор могла бы отдать жизнь. Итоги многовекового труда по упорядочению истории исчезали в огненной буре, и воспоминания в архивах под ногами Керемон погружались во тьму забвения. Но при этом, с каждой уходящей секундой её пребывание здесь становилось всё более важным. На глазах у Хатии происходило нечто грозное и величественное, способное выжечь след на страницах истории. Ей выпало сохранить память об этом событии для потомков, а раз так, нужно увидеть как можно больше.

Керемон ползла между рядами картотечных шкафов, напоминающих спицы огромного колеса. Некоторые оказались пустыми, охваченными буйствующим огнём, в других продолжали сражаться гиганты. Наконец, в самом конце очередного прохода, почти в центре зала, Хатия увидела двух воинов, замерших, словно на батальном полотне. Над ними вздымалось грандиозное пламя, не имеющее никакого отношения к обычному огню, поглощающему библиариум. Оно исходило от призрака, схватившегося с вожаком предателей. Акрор вонзил цепной меч в грудь космодесантника, и тот должен был упасть. Вместо этого фантом словно бы вырос, напитанный силой своего пламени.

Нечто перешло роковой рубеж. Два ночных кошмара замерли на долю секунды, и в этот миг в самом сердце призрака вспыхнула новая звезда, сияющая светом варпа. Ударная волна чистой ярости оторвала верховного куратора от пола и швырнула в стену. Взрыв звезды поглотил весь мир. Наблюдение Хатии завершилось.

Госта очнулся лишь к утру. После взрыва в библиариуме все писцы потеряли сознание, но не от контузии, а от какой-то иной, необъяснимой силы. Возможно, её могущество заключалось в разрушении способностей к восприятию.

Выплыв из серой пустоты, Госта ощутил вокруг тяжелый, почти кладбищенский покой. Остальные писцы вслед за ним покинули укрытие за статуей и медленно направились к библиариуму. Туман сгустился ещё сильнее, и к нему примешивались клубы дыма. Опустив взгляд, Госта с трудом разглядел собственные ступни. Остановившись, писец заметил очертания огромных чёрных созданий, движущихся во мгле впереди. Камни дрожали под их шагами, а призраки огня, окутывавшие тела существ, предостерегали Госту от попыток подойти ближе. Подождав, пока фантомы скроются в тумане, он поднялся по лестнице к сорванным с петель дверям.

Внутри Госте открылась картина, заставившая его содрогнуться в рыданиях. Писец стоял, окруженный дымящимися развалинами, на трупе здания, определившего его жизненный путь. Вместе с коллегами Госта двинулся дальше, отодвигая с дороги обугленные куски дерева, подставляя голову густому снегопаду пепла. Повсюду лежали обгорелые, размозженные останки предателей.

В центре зала он нашел верховного куратора. Живая, но сильно обгоревшая Хатия Керемон лежала, распростершись на полу. Ее левая рука, безвольная и неестественно гибкая, напоминала плеть. Левый глаз, неподвижный и широко раскрытый, выглядел так, словно некое зрелище, слишком величественное для смертных, очистило его до белизны. Правый глаз Хатии уцелел, и она моргнула, заметив писца.

— Спустись, — взмолилась она, показывая на дверь в подземный архив. — Спустись и посмотри.

Госта так и сделал. Защита выдержала, и огонь не коснулся хранилищ. Хотя картотеки погибли, и труд, занявший несколько поколений, предстояло начать заново, сами записи уцелели. Мнемозина выжила, захватчики сгинули, и ничто не мешало жителям планеты по-прежнему собирать и хранить воспоминания. Уже по первому уровню архива Госта мог сделать вывод, что всё в порядке и вернуться с добрыми вестями для Керемон и других служителей.

Но то, чего искал он сам, лежало намного глубже.

Хотя манящий зов исчез, Госта без труда вспомнил то самое место. Падая от измождения, он продолжал спускаться всё ниже и ниже, пока, наконец, вновь не оказался под сводами мрачного хранилища. Писец явился туда, где его ждала тайна.

Госта протянул руку в нишу на полке.

Секрет исчез. То, что не было истинным огнём, но могло сжигать, если пожелает, коснулось глубин библиариума. Ощутив кончиками пальцев пепел самой истории, писец отшатнулся с бешено бьющимся сердцем. Люменосферы потускнели вновь, и последние следы воспоминаний Госты рассеялись, исчезая во тьме.

Там, где когда-то хранилась тайна, остались лишь пустота, тёмный провал и бесконечный, бдительный мрак.