2.1. Католическая церковь на Кубе в первой половине XX века

Согласно предложенной нами трактовке религиозной системы как состояния той или иной религии в определенный исторический момент обратимся к рассмотрению кубинского католицизма в период с начала XX столетия и до сегодняшнего дня. Точкой отсчета для нас будет служить обретение Кубой независимости в конце XIX века. Как будет показано ниже, именно это событие отделяет одну стадию развития Католицизма на острове (как, впрочем, и всех других религиозных конфессий) от предыдущей. Следующим ключевым событием, положившим начало развитию новой стадии религиозной жизни, является революция 1959 года. Хотя социалистический строй продолжает свое существование на Кубе и сегодня, тем не менее, на наш взгляд, с начала 1990-х годов можно говорить о зарождении третьей религиозной системы католицизма в рассматриваемый период.

Таким образом, в главе будет рассмотрено три стадии развития христианства католического вероисповедания на Кубе или, другими словами, три религиозные системы католицизма, сменявшие одна другую на протяжении XX века.

Каждая из стадий определялась социально-экономическими, политическими изменениями на Кубе, а также глобальными процессами внутри самого католицизма. В результате каждый этап характеризуется следующими внешними (по отношению к католицизму) и внутренними факторами:

1. Внешние: обретение независимости, усиление американского влияния, господство креольской буржуазии. Внутренние: становление национальной духовной иерархии (1898–1959).

2. Внешние: социалистические преобразования, политика атеизма, изменения социальной структуры общества. Внутренние: Второй Ватиканский собор, теология освобождения, встраивание Церкви в новую социальную структуру (1959–1991).

3. Внешние: Крушение социалистического лагеря, экономические преобразования, демократизация режима. Внутренние: попытки активизации религиозной жизни, восстановление храмов, учебных заведений и т. д. (1991 – настоящее время).

Схема развития католицизма на Кубе в контексте развития католицизма в целом выглядит следующим образом:

Таким образом, мы говорим о постепенном снижении влияния католичества на Кубе со все более очевидной сменой типа религиозного сознания – с коммисционного на сенситивное. Двадцатый век, ознаменовавшийся либерализацией католицизма ввиду демократизации как мировой тенденции развития в общем, на Кубе проявился и в наложении на указанную особенность социалистического поворота, внесшего свои серьезные коррективы. Таким образом, если первая половина XX столетия ознаменовалась для Кубы наступлением (ввиду американского влияния) своего рода прообраза эпохи религиозного плюрализма, то вторая – атеизацией общества. Католицизму были нанесены сразу два значительных удара. Безусловно, в этих условиях религиозное сознание кубинцев подвергалось существенной трансформации.

Исследователи чаще всего говорят о Кубе как о стране с низким уровнем религиозности. Так, известный кубинский специалист Ф. Ортис еще в начале XX века полагал, что с точки зрения отношения к религии позицию кубинцев можно охарактеризовать как безразличную1. Еще раньше, в середине XIX века Н. Тарреа говорил о том, что хотя гаванцы должны были бы быть католиками, но многие безразличны относительно религии [260]Torrea N. «La isla de Cuba»//Juan Perez de la Pena: La Isla de Cuba en el siglo xix vista por un extranjero. Editorial Ciencias Sociales. La Habana, 1981.
. Тогда же побывавшая на Кубе писательница Ф. Бремер писала: «Среди иностранцев различных национальностей, побывавших на Кубе, есть единство мнения об абсолютном отсутствии религиозной жизни на Острове. Священники живут в очевидном противоречии с данными ими обетами, никем не уважаемые и не заслуживающие этого». Более того, понаблюдав за некоторыми католическими церемониями, она восклицала: «Это был блестящий спектакль, но такой же и неуместный. Даже дыхание серьезности, кажется, его не касалось. Было очевидно и ясно, судя по этой процессии, что религия умерла на Кубе!». Наблюдатели видели апатию верующих и безразличие духовенства.

Говоря о Кубе, мы сталкиваемся с понятием «cubanidad», которое можно условно перевести на русский язык как «кубинскость». Как отмечает Г. Перес-Фирмат, существует три схожих термина, имеющих одинаковое значение – «cubanidad», «cubania» и «cubaneo», но старейший из них именно первый, корни которого уходят в XIX век. При этом если термины «cubanidad» и «cubaneo» практически идентичны, то термин «cubaneo» имеет несколько иной оттенок. В научный оборот его ввел известный кубинский исследователь Ф. Ортис, в своем докладе на конференции в Гаванском университете 28 ноября 1939 года, позже опубликованном отдельной статьей в журнале «Revista Bimestre Cubana». Данный неологизм он позаимствовал у испанского философа М. де Унамуно, который делал различие между терминами «hispanidad» и «hispania». М. де Унамуно полагал, что это различие необходимо, проводя аналогии с терминами «humanidad» и «hombria», где первый термин имеет общее значение, а второй – индивидуальное. В своей статье 1927 года «Hispanidad» философ писал: «Когда я говорю Hispanidad, я говорю об исторической категории, а также о духовной, которые вместе создали душу территории с ее контрастами и внутренними противоречиями».

Таким образом, вслед за М. де Унамуно Ф. Ортис вкладывает в понятие «cubania» более узкий смысл, связанный не со всем спектром особенностей Кубы (в том числе и как государства), а именно с особенностями внутреннего склада кубинцев.

Несмотря на различия, мы будем пользоваться именно термином «cubanidad», который имеет более широкое значение, так как в случае с формированием и бытием религиозного сознания важно влияние факторов всех порядков.

Задаваясь вопросом, что есть «cubanidad», Ф. Ортис отвечает: ответ кажется простым. «Cubanidad» – это «кубинское качество», способ его проявления, его характер, его отличительные черты, его индивидуализация внутри общего, универсального. В одной из своих работ он сравнивает рассматриваемый термин с кубинским блюдом ajiaco – супом, состоящим из множества перемешанных ингредиентов: «Куба – это ajiaco».

Проблема же заключается именно в определении и выявлении этих отличительных черт или, другими словами, ингредиентов ajiaco. Как представляется, без понимания того, что есть «кубинскость», невозможно понять специфику религиозного сознания кубинцев, так как любое религиозное сознание есть продукт определенного общества, в котором оно проявляется.

Попытаемся выделить основные черты, сформировавшие кубинцев как нацию. Как отмечает М. де ла Синта Рамбладо Минеро, «cubanidad» выражает сущность или, говоря другими словами, душу всего, что есть на Кубе и что Испания настойчиво хотела уничтожить. Эта сущность «кубинского» характеризуется ее многокультурностью и независимостью от испанской идентичности.

История Кубы отличается от истории других стран Латинской Америки, по крайней мере в нескольких важнейших аспектах, которые, несомненно, оказали, возможно, решающее влияние на мировоззрение кубинцев. Здесь не было развитых индейских цивилизаций, как в Мезоамерике или Андах. Местные индейцы (arahuacos), которых застали испанцы, были бедными и отсталыми, не имели городских поселений и развитой социальной структуры. Все, что они делали, – это сворачивали листья и вдыхали дым. В результате почти все они были уничтожены болезнями или смешались с испанским населением.

Не обладая богатыми ресурсами, довольно скоро Куба оказалась своего рода перевалочной базой и плацдармом для дальнейшего наступления на континент. Ситуация изменилась с зарождением в Европе моды на сахар. На Кубе появляются тростниковые плантации, на которые массово завозятся негры-рабы.

Постепенно возникла и креольская буржуазия, которая все больше нуждалась в независимости от метрополии. Таким образом, на Кубе сформировались три основные группы населения, из которых индейская была самой малочисленной и фактически никак не влияла на формирование национального самосознания и идентичности.

Примечательно, что национальный герой Кубы, мыслитель и политический деятель X. Марти, дал свою уникальную характеристику кубинцев: «кубинец – это больше чем белый, больше чем мулат, больше чем негр».

Таким образом, религиозная жизнь кубинцев не характеризуется ни католицизмом, который принесли с собой испанские колонизаторы, ни ортодоксией какой-либо другой религиозной системы, а верой в сверхъестественное, которая в своих основных чертах была присуща и присуща и сегодня как городскому, так и сельскому населению страны .

Как полагает X. Рамирез Калсадилья, кубинская религиозность не ограничивается организованными формами, как обычно о ней думают и пишут. Есть другая религиозность, самая распространенная, которую можно назвать народной религиозностью, которая и олицетворяет религиозность в кубинском обществе.

Таким образом, религиозное сознание кубинцев – это своеобразный синтез, смешение различных традиций, объединенных единым целым – католицизмом.

Отдельного внимания заслуживает рассмотрение вопроса народной религиозности на Кубе кубинским отделением Комиссии по изучению истории Церкви в Латинской Америке (CEHILA). Так, член Комиссии доктор Р. Гомес Трето делает следующие выводы: не существует просто афро-католического синкретизма. У чувствительности народной религиозности на Кубе существуют различные составляющие, также не простые . Р. Гомес Трето выделяет несколько мощных источников влияния, происходящих из различных религиозных течений:

1. Африканский нигерийский культурный комплекс лукуми (йоруба) и конго-ангольский культурный комплекс.

2. Африканское влияние XIX века, в результате миграционных процессов в этот период.

3. Средневековый испанский католицизм, испытавший с одной стороны влияние мавританской культурной традиции, а с другой – влияние иудаизма (сефардов).

4. Протестантизм, начавший проникать на Кубу в последние десятилетия XIX века.

5. Спиритизм XIX века (распространение спиритических столов в западной части Кубы и «веревок» (de cordon) в провинциях Камагуэй и Орьенте).

Уникальность религиозного сознания кубинцев заключается в том, что изначально в нем преобладал сенситивный компонент. Догматику усваивало лишь немногочисленное белое население. Остальные же принимали христианскую доктрину поверхностно, предпочитая более практические народные религиозные представления. В результате, оставаясь формально католиками, кубинцы в массе своей таковыми не являлись и не являются.

Говоря о кубинском католицизме, необходимо отметить его центральные священные символы. Безусловно, главным из них является так называемый образ Девы Милосердия из Кобре. Как отмечает О. Зуньига, начиная с Десятилетней войны за независимость (1868–1878) образ Девы Милосердия из Кобре превращается в центральную фигуру религиозного единства кубинцев, направленного против тотального влияния католицизма испанского образца, поддерживавшего колониализм.

Дева Милосердия из Кобре – образ, который находится в святилище в нескольких километрах от города Сантьяго-де-Куба, в провинции с одноименным названием, откуда он и получил свое имя. Но прежде, чем на Кубе появилась своя национальная Дева Мария, на острове зародилось в целом типичное для католиков почитание ее образа. Как пишет падре X. Риверо, Алонсо де Охеда и другие первые конкистадоры стремились обратить в христианскую веру местное индейское население. Но индейцы отказались креститься, вследствие чего испанцы были вынуждены спасаться бегством. В результате они оказались в индейском поселении Куэиба, где население отнеслось к ним с сочувствием. В благодарность Богу испанцы воздвигли небольшую часовню, в которой установили образ Девы Марии – один из первых (если не первый) из зафиксированных на Кубе1.

Что же касается непосредственно почитаемого на Кубе образа Девы Милосердия, то ее явление согласно документам кубинской Католической Церкви случилось в 1607 или 1608 году (точную дату установить так и не удалось). По общепринятой на Кубе версии, ранним утром два брата-индейца Хуан и Родриго де Ойос и креол Хуан Морено были направлены администрацией поселения Варахагуа за солью на берег залива Нипе. Когда группа прибыла на побережье, начался сильный шторм с дождем. В течение трех дней они были вынуждены укрываться в хижине, после чего смогли продолжить свой путь. Погрузившись на лодку, они отплыли от берега, когда в утреннем тумане они заметили неясную фигуру, приближающуюся к ним – это и был образ Девы Марии в виде небольшой пластины (порядка 15 сантиметров), на которой была изображена она сама, а также размещалась надпись: Я – Дева Милосердия [276]Historia de la Aparicion de Nuestra Sra. de La Caridad del Cobre//Documentos originales guardados en la sede de la Conferencia de Obispos catolicos de Cuba, P– 41.
. Приставка же «из Кобре» появилась в связи с тем, что явление происходило неподалеку от медных рудников в одноименной местности (медь по-испански – el cobre).

Дальнейшее становление образа происходило в контексте постоянного продолжения чудесных явлений Богоматери, например девочке Аполонии.

Часовня в честь Девы Милосердия постепенно становилась популярным местом паломничества среди населения. В XVIII веке духовенство принимает решение о постройке нового храма в месте явления Девы девочке Аполонии.

Во время войны за независимость образ являлся повстанцам при различных обстоятельствах, после чего получил название Мамбистской Девы (Virgen Mambisa). По словам генерала А. Масео, Дева «сражалась в небе» на его стороне. После же окончательной победы в 1898 году генерал К. Гарсия провел торжественную мессу возле образа, благодаря Деву за освобождение Кубы1.

Несколько лет спустя (24 сентября 1915 года), в письме, написанном в Вилья-дель-Кобре, ветераны кубинской Освободительной армии (во главе с И. Раби) просили папу Бенедикта XV официально объявить Деву Милосердия «покровительницей Республики Куба». Ветераны писали о своей безусловной принадлежности к лону Апостольской Римско-Католической Церкви. Подтверждая свою веру, они просили: «сегодня, объединенные в городе Кобре, в котором находится святилище Святой Девы Милосердия, стоя перед ним на коленях, мы договорились о том, чтобы обратиться к Вам с просьбой о реализации нашей самой прекрасной истинно кубинской надежды – признания Покровительницей нашей молодой Республики Святую Деву Милосердия из Кобре…» [278]A la beatitud de Benedicto xv//Documentos originales guardados en la sede de la Conferencia de Obispos catolicos de Cuba, p. 45.
.

Аргументируя свою просьбу, лидеры освободительного движения отмечали, что образ Девы Милосердия из Кобре «почитается кубинцами в пылу крупных сражений, в превратностях жизни, когда смерть близка или в минуту отчаяния», что образ «всегда приходил в минуты опасности, чтобы рассеять ее, что он как роса для наших душ… квинтэссенция кубинского».

Понтифик ответил утвердительно: в мае 1916 года Дева Милосердия из Кобре обрела свой нынешний статус. Как отмечает Ф. Баес-Хорхе, образ и сам культовый статус Девы Милосердия серьезно изменился в течение трех веков с момента начала его почитания неграми и мулатами Сантьяго-де-Куба. Из некоего маргинального феномена он превратился в общенациональный священный символ, интегрирующий различные социальные компоненты.

Таким образом, национальное и религиозное сознание кубинцев в рассматриваемый период сливались в одно целое. Объединение происходило на базе священной для всех социальных слоев символики, ассоциировавшейся с национальной идентичностью. При этом, что крайне важно, образ Девы Милосердия противопоставлялся официальной Церкви. Тем самым подчеркивался сакральный характер борьбы за независимость: сама Богоматерь, по мнению мамбистов, была на стороне кубинцев.

Объединительная функция Девы Милосердия хорошо прослеживается в молитве, обращенной к ней, посвященной празднованию явления ее образа:

Роль и место Девы из Кобре отметил и папа римский Бенедикт XVI во время своей мессы в Сантьяго-де-Куба, посвященной ее четырехсотлетию:

«Эта святая Месса, вызывающая у меня радость прибытия в первый раз с пастырским визитом в эту страну, проходит в контексте Юбилейного Года Марии, организованного в честь поклонения Деве Милосердия из Кобре, покровительнице Кубы, в четырехсотлетие явления и присутствия ее образа в этих благословенных землях… Я был наполнен волнением, зная рвение, с которым Мария была встречена многими кубинцами, во время паломничества по острову».

Таким образом, религиозное сознание кубинцев структурно представляется как преимущественно сенситивное, чувственное, направленное на образное восприятие, нежели на догматическое понимание католицизма. При этом догматическая сторона в нем представлена крайне слабо. Даже образ Девы Марии не является в кубинском католицизме полностью каноническим, приобретая черты полуязыческой богини, участвующей в жизни людей. Особенно ярко это проявляется в сантерии, о которой речь пойдет ниже.

Религиозное сознание кубинцев – это ярко выраженное народное религиозное сознание, в котором перемешаны традиции различных культур, составляющих единую кубинскую культуру. Кубинцев нельзя называть католиками в традиционном понимании. Их католицизм имеет мощный этнический (в первую очередь, африканский) оттенок. Представления выстраиваются на основе личностного восприятия религиозной догматики. Имеет место сильная примесь магизма, который причудливым образом переплетается с верой в христианского Бога.

Безусловно, истинное содержание католицизма на Кубе можно понять лишь проанализировав его историческое и теологическое развитие на острове. Обратимся к истории и сущности кубинского католицизма в первой половине XIX века.

Испанская колонизация положила начало истории существования католицизма в Латинской Америке. Официальная дата начала христианства на Кубе – 1511 год. Именно тогда на острове высадились первые четыре католических монаха, которые входили в состав экспедиции Д. Веласкеса. В 1518 году на Кубе появляется первое епископство (Nuestra Senora de la Asuncion de Baracoa) во главе с Хуаном де Витте, а в 1522 году буллой папы Адриана VI оно было перемещено непосредственно в город Сантьяго-де-Куба, где находится и сегодня. До начала XIX века кубинская епархия, так же как и Католическая церковь в Испании, обладала собственностью, но в начале столетия церковная собственность в Испании была конфискована государством. Если первоначально эта конфискация касалась только собственности церкви только в самой Испании, то к концу 1830-х годов встал вопрос и о церковном имуществе на Кубе. В результате в 1841 году губернатор Кубы Вальдес осуществил конфискацию, передав церковное имущество в пользу государства. Как пишет «Католическая энциклопедия», среди конфискованных зданий оказался женский францисканский монастырь, который стал использоваться как таможня, женский доминиканский монастырь, перешедший Гаванскому университету, женский монастырь августинцев, в котором разместилась Академия наук. Ряд сооружений стал использоваться испанскими военными в качестве казарм. Имущество было возвращено церкви уже в начале XX века, в период американской оккупации Острова.

С XVII века на Кубе начинается зарождение национального клира. В 1689 году на острове насчитывалось уже 225 священников, преимущественно креолов.

В 1705 году на Кубу назначается первый кубинский епископ Д. Ресино (1705–1711), который был назначен в качестве вспомогательного прелата для апостольской работы во Флориде.

Во второй половине XVIII века на Кубе служило более 700 священников. В Гаване располагалось 33 церкви и 10 монастырей .

К началу XIX века Церковь (в первую очередь, Ордена иезуитов и доминиканцев) владела третью всех богатств Кубы, контролировала такие сферы, как образование, здравоохранение, благотворительность. Таким образом, к этому времени Католическая церковь стала полноценной частью колониальной системы на острове.

С конца XVIII века Куба являлась церковной провинцией с двумя епископатами: в Сантьяго-де-Куба и в Гаване. К середине XIX столетия на острове насчитывалось 438 приходов. При этом 252 из них располагались в западной части острова, 101 в центральной и 85 – в восточной. Следует отметить, что в этот период церковным влиянием фактически не были охвачены крестьянские слои населения, а также рабы, так как урбанизация ориентировала Церковь все больше именно на городское население. Кроме того, Церковь никак не порицала эксплуатацию как свободного, так и рабского населения. Все это существенно подрывало ее авторитет среди бедного населения, а также рабов. Кроме этого, Церковь активно выступала на стороне метрополии, то есть Испании, в вопросе национального самоопределения Кубы.

Ситуация начала меняться к 1850-м годам. К этому времени на острове сформировалась национальная буржуазия, которая в своих интересах все больше тяготела к Соединенным Штатам.

В XIX веке именно среди католиков появляются первые национально ориентированные лидеры. Своего рода интеллектуальными и духовными центрами на Кубе становятся две семинарии – Семинария Святого Карлоса и Семинария Святого Амвросия. Именно из них вышли такие патриотически настроенные священники, как Хосе Агустин Кабальеро и Феликс Варела Моралес.

В 1868 году на Кубе вспыхнула так называемая Десятилетняя война за независимость, завершившаяся подписанием в 1878 году Занхонского договора, по которому на острове начинались серьезные социально-экономические преобразования. Рабы, сражавшиеся во время войны против Испании, получили свободу. После этого эпоха рабовладения на Кубе была фактически завершена, а в 1880 году рабство было окончательно отменено.

С начала войн за независимость Кубы, то есть с 1868 года, церковная иерархия на Кубе и в Испании интерпретировала эту борьбу как еще один пример атак радикального и антирелигиозного либерализма на Церковь и общественный порядок. Таким образом, Католическая церковь выступала надежным союзником испанской короны.

В ходе войны за независимость 1895–1898 гг. Католическая церковь активно выступала против кубинского патриотизма, отстаивая интересы Испании. Епископ Гаваны Мануэль Сантандер и Фрутос, этнический испанец, 28 февраля 1895 года написал так называемую «Молитву времен войны» («Oracion Ргоtempore belli»), которая должна была читаться в церквях по всей стране. 31 октября 1895 года Церковь выпускает циркуляр, в котором говорилось, что у кубинских патриотов «нет сердца».

Как отмечает И.Р. Григулевич, победа кубинского народа над испанскими колонизаторами в войне 1895–1898 гг. была сведена на нет вторжением на Кубу американских оккупантов. Куба попала под контроль империалистов США, которые при поддержке церковников, быстро переметнувшихся к новому хозяину, продолжали насаждать на острове расовую дискриминацию.

Определяя место католицизма на Кубе накануне войны за независимость, важно иметь в виду, что к 1895 году Испания являлась единственной европейской страной, у которой был конкордат со Святым Престолом, а сам папа римский Лев XIII был крестным отцом наследника испанского престола Альфонсо, что еще больше в сознании кубинцев ассоциировало Католическую церковь с Испанией и ее колониальной гегемонией .

Духовенство кубинского происхождения всегда чувствовало себя ущемленным по сравнению со своими испанскими коллегами, которые превалировали в кубинской Церкви. Следует отметить, что Куба не являлась исключением в данном случае. Как замечает В.М. Богомазов, «на протяжении всего колониального периода истории Латинской Америки духовенство в колониях состояло почти исключительно из европейских (в основном испанских и португальских) священников и монахов». При этом первые два столетия испанского господства в Латинской Америке почти все духовенство в колониях состояло из испанцев. В XVIII в. рядовое духовенство стало постепенно пополняться из числа креолов, среди которых все острее проявлялось враждебное отношение к испанцам. Важно иметь в виду, что, как пишет И.Р. Григулевич, духовная карьера была единственным общественным поприщем, единственной профессией, в которой могли преуспеть представители креолов, а общее антииспанское настроение, характерное для креолов, передавалось и священникам-креолам.

8 сентября 1898 года четыре кубинских священника Э. Лекуна, М. Гонсалес, Ф. Даниэль и X. Гомес направили папе Льву XIII послание, в котором выражали надежду, что Понтифик назначит в кубинские епархии кубинских священников.

30 сентября 1898 года появился так называемый «Манифест коренного кубинского духовенства», под которым поставили подписи 52 священника-креола. В манифесте утверждалось, что собственно кубинское духовенство находится на маргинальных позициях на острове, притесняется испанской церковной иерархией. Как отмечает 3. Санчес, помимо того что священники выступали против испанцев, вставая на сторону национально-освободительного движения, в манифесте вместе с тем они выражали и обеспокоенность возможным исчезновением католицизма на Кубе вообще .

Анализ данного документа дает хорошее представление о настроениях как среди кубинских священников, так и среди прихожан накануне XX века. Манифест говорил о том, что все кубинцы в колониальные времена знали, что они не могут сотрудничать с испанским клиром, «так как он был рядом с врагами революции и ее прав, защищая Корону, потому что он был антикубинским». Фактически, заявляя о вредоносной функции испанцев для Католической церкви на острове, священники требовали образования национальной кубинской Церкви, «свободной от испанского контроля».

Во время первой американской оккупации (1898–1902) не только духовные, но и светские власти выступали с инициативами по освобождению кубинской Церкви от иностранной зависимости. Максимо Гомес (главнокомандующий Освободительной армией в кубино-испанской войне 1895–1898 годов) пытался сформировать национальную Католическую церковь, независимую от Ватикана. Но их обращение было поддержано меньшинством духовенства из числа сторонников этой идеи (из числа патриотов) – большая же часть священников еще до американской оккупации полностью поддерживала испанское колониальное господство, то есть не была национально ориентированной. Стремление кубинских патриотов полностью ликвидировать испанские (в том числе и религиозные институты) на Кубе понятно. Но этот шаг был слишком радикальным, особенно с учетом доминирования испанских священников в кубинской епархии. Как мы увидим, во второй половине XX века то же самое попытается сделать другой кубинский лидер – Ф. Кастро. Но и его попытка по созданию национальной кубинской Церкви будет неудачной, хотя он и избавится от испанского духовенства, объявив его агентом «фашистского» влияния генерала Франко.

Тем не менее победа кубинцев в войне за независимость обрекала Католическую церковь на серьезные изменения, хотя бы потому, что на этот момент ее возглавляли испанцы – противники независимости Ф. Саенс де Уртури (архиепископ Сантьяго-де-Куба) и М. Сантандер-и-Фрутос (епископ Гаваны). Освободившись от испанского контроля (Patronato Real), Церковь на Кубе вступила в новый этап своей истории.

21 ноября 1899 года епископом Гаваны становится 43-летний итальянец Донато Сбаретти, являвшийся с 1893 года аудитором Апостольской Миссии в Вашингтоне. Очевидно, что это назначение было невыгодно ни кубинцам, ни испанцам. Таким образом, Соединенные Штаты ставили своего человека для контроля над духовной жизнью кубинских католиков. По мнению современного кубинского священнослужителя главного викария Гаваны монсеньора К. Мануэля де Сеспедеса Гарсия-Менокаль, это был «правильный» выбор со стороны США, так как новый епископ имел «хорошие связи в североамериканских правительственных кругах, не доверял способности кубинцев самим управлять своей страной, и все, кажется, показывает на то, что он, кроме того, был анексионистом».

Таким образом, назначение Д. Сбаретти было компромиссом со стороны Ватикана. С одной стороны, он фактически отдавал духовную сферу на острове под контроль Соединенных Штатов, но с другой – не допускал «кубанизации» Католической церкви. Именно в ответ на назначение Д. Сбаретти со стороны кубинских патриотов возникла инициатива по созданию национальной Церкви. Как отмечает И.Р. Лаврецкий, «этот шаг Ватикана вызвал большое возмущение у кубинских патриотов», которые активно агитировали за высылку нового епископа с острова.

В 1901 году Конституционная ассамблея Кубы разработала текст новой конституции государства. Параграф 5 Статьи 26 текста конституции устанавливал: «религиозную свободу и свободу отправления всех культов без ограничений, кроме как уважения христианской морали и общественного закона». Кроме этого, прописывалось, что Церковь будет отделена от государства, которое не сможет субсидировать какой-либо один культ.

С конца 1902 года патриотически настроенные священники начинают отстраняться и порицаться правительством президента Томаса Эстрады Пальмы, которое, как отмечает X. Рамон де ла Пас, заменяет их соглашательским и неоколониальным духовенством. Проамериканская направленность президента Эстрады Пальмы была очевидна еще в период президентских выборов, когда Соединенные Штаты откровенно поддерживали его кандидатуру. Расплатой за эту поддержку стала политика, направленная на предоставление США открытого доступа, как в экономику, так и в духовную сферу острова.

Сама кубинская Церковь позже в документах Епископальной Конференции (1986 г.) оценивала этот период весьма неоднозначно. С одной стороны, она говорила о трудностях, связанных с североамериканским вмешательством: упразднение молитв в школах, устранение Церкви из социальной сферы, создание благоприятных условий для протестантов. Но с другой стороны, Церковь обрела свободу от испанского покровительства. Следствием этого стало увеличение епископатов, появление кубинских священников.

Говоря об этом периоде, нельзя не упомянуть об архиепископе Шапелье, который был назначен Ватиканом своим представителем в Гаване. По мнению М. Родригеса, «Монсеньор Шапелье был архитектором всей новой церковной структуры на Кубе».

К концу XIX века на Кубе существовало два центра католицизма, вокруг которых сосредоточивалась духовная жизнь католиков в этот период: архиепископаты в Сантьяго-де-Куба (основан в 1516 году) и в Гаване (основан в 1787 году). Но в 1902 году, когда Куба получает независимость и становится республикой, на острове происходит административно-территориальная реформа, в результате которой образуются новые провинции, в которых возникают свои католические епархии: в 1903 году в Пиньяр-дель-Рио и Сьенфуэгосе, в 1912 году – в Матанзасе и Камагуэе.

В этот период Церковь начинает вести активную социальную работу на острове, для чего создаются различные благотворительные и социальные организации: «Орден рыцарей Колумба» (Orden de los Caballeros de Colon, 1909 г.), «Католическая академия общественных наук» (Academia Catolica de Ciencias Sociales, 1922); «Дамы Изабеллы» (Damas Isabelinas, 1925), «Федерация кубинской католической молодежи» (Federacion de la Juventud Catolica Cubana, 1928), «Ассоциация католических рыцарей Кубы» (Asociacion de Caballeros Catolicos de Cuba, 1929). Чуть позже, в 1930-е годы, возникают распространенные и в других латиноамериканских государствах организации – «Молодежное католическое действие» (Juventud de Accion Catolica), «Крестьянская католическая молодежь» (Juventud Catolica Campesina) и «Университетская католическая группа» (Agrupacion Catolica Universitaria).

С 1918 года в Латинской Америке начинается так называемое движение за университетскую реформу, направленное на предоставление учебным заведениям больших свобод, в том числе от религиозного влияния. Само движение зарождается в Аргентине, но довольно быстро оно распространяется и на другие страны региона. На Кубе это движение появилось и получило свое развитие благодаря двум организациям – Студенческой университетской федерации и Революционной студенческой группе, – возглавляемых А. Мельей. В период с 20 по 25 октября 1923 года состоялся Первый национальный конгресс студентов Кубы. Именно в качестве ответа на создание светских студенческих организаций Католическая церковь выступила с инициативой создания подобных же студенческих союзов, но христианской направленности. В 1927 году создается «Католический университетский клуб» в Гаванском университете, а в 1928 году «Федерация кубинской католической молодежи».

Работа с молодежью становится одним из основных направлений деятельности Католической церкви в этот период. В 1931 году монахом-иезуитом Ф. Реем де Кастро формируется «Университетская католическая группа» (ACU), целью которой было формирование сознания студентов в соответствии с социальной доктриной христианства. При этом окончательная цель виделась не просто в христианском воспитании юношества, но в формировании новой элиты (политической, экономической, культурной).

Таким образом, к 1930-м годам Церковь восстановила свои позиции, которые были серьезно подорваны последними десятилетиями колониального периода. Тем не менее, хотя колониальная эпоха ушла в прошлое, ей на смену пришла новая зависимость острова, но теперь уже от североамериканского соседа. Являясь формально независимым государством, в экономическом и политическом плане Куба попала в сферу влияния США (Поправка «Платта»).

В ноябре 1924 года на Кубе состоялись президентские выборы, на которых одержал победу генерал X. Мачадо (1925–1933). В стране установилась жесткая диктатура. В этот период Католическая церковь «не делала каких-либо заявлений».

В 1935 году были установлены дипломатические отношения между Кубой и Ватиканом.

Как отмечает Дж. Кирк, в 1940-1950-е годы вырос уровень взаимоотношений Церкви с правительственными структурами, в результате которых формировались «хитрые политические объединения» с руководителями страны, прежде всего с Р. Грау Сан Мартином и К. Прио Сокаррасом. Хорошим примером подобного сотрудничества может служить пасторское послание кардинала М. Артеаги, распространенное 10 августа 1946 года, в котором клирик объявлял Церковь вне политики и говорил, что верующие имеют право голосовать за кого угодно, кроме Народной социалистической партии.

В 1947 году, во время очередного Национального Евхаристического конгресса впервые к верующим Кубы напрямую обратился папа римский Пий XII. Сделал он это с помощью радиоэфира. Папа говорил о Кубе: «это самая красивая земля, которую видели человеческие глаза, и вы должны благодарить Бога, потому что он сделал вас детьми Жемчужины Антильских островов».

Еще в 1941 году М. Фойака основал движение за христианскую социальную доктрину, которое стало первым шагом к объединению христианско-демократических сил на Кубе, которое так и не было до конца осуществлено. В 1947 году возникает организация «Рабочая католическая молодежь».

Всего же к концу 1950-х годов на Кубе существовало 225 различных католических организаций, так или иначе связанных с социальной сферой.

Каковы же были позиции католической церкви непосредственно накануне революционных событий 1959 года. Чтобы ответить на этот вопрос, следует учесть тот факт, что сама революционная ситуация на Кубе сложилась не одномоментно. В течение нескольких лет революционные организации действовали на территории страны, ведя перманентную войну против правительства Ф. Батисты. Безусловно, Католическая церковь не могла оставаться в стороне от этих событий.

Нарастание напряжения в кубинском обществе внесло своего рода раскол в католическое духовенство, которое с одной стороны поддерживало правящую власть, но с другой не могла не реагировать на репрессивные меры правительства Ф. Батисты. Как отмечает американский исследователь Г. Муньоз (Университет Майами), Церковь ответила несколькими призывами к миру и отставке Батисты, а также к созданию правительства национального единства. При этом многие католики боролись с режимом.

Следует отметить, что наибольший вклад в борьбу с диктатурой Ф. Батисты внесла кубинская католическая молодежь. Молодые католики уходили в горы Сьерра-Маэстра, чтобы присоединиться к партизанам. Но, как отмечает И. Альварез Куартеро, также были и священники, которые служили в качестве связных между лагерями повстанцев и городами, которые передавали письма, которые приходили в горы, чтобы дать духовный совет партизанам, исповедовали, крестили, заключали браки и в целом придавали мужества сопротивляющимся. В результате, «в январе 1959 года «барбудос» (бородачи, как называли партизан) спустились с гор, имея при себе распятия и изображения Девы Марии на шеях», а отец Сардиньяс, который был вместе с повстанцами в горах, был «возведен в ранг команданте, став единственным в мире священником, сутана которого была оливкового цвета» .

Помимо непосредственного участия в вооруженной борьбе, Церковь, разумеется, прибегала и к более традиционным для нее средствам воздействия: проповедям, обращениям. Опираясь на свой моральный авторитет, она надеялась повлиять на обе стороны конфликта. Во второй половине 1950-х годов несколько прелатов кубинской Церкви высказали свое мнение относительно разрастающейся гражданской войны. В 1958 году епископ города Пиньяр дель Рио Эвелио Диас составил Молитву ради мира, которую довольно скоро стали читать в конце мессы практически по всей стране. Альберто Мартин Вильяверде в личном разговоре с Батистой предложил диктатору вообще

отказаться от власти ради блага нации. Третьим же клириком был архиепископ Сантьяго-де-Куба Энрике Перес Серантес, который еще 28 мая 1957 года выступил с пасторской проповедью, в которой просил враждующие стороны прийти к согласию.

Но насколько действенными были эти мирные инициативы? Как отмечает Дж. Холбрук, Католическая церковь на Кубе была традиционно слабой, особенно в восточной части острова. Причиной этого было то, что католицизм серьезно пострадал во время войны за независимость из-за своей ассоциации с Испанией. При этом все более активную роль начинал играть протестантизм, в результате чего «Католическая церковь фактически заняла оборонительную позицию» .

Обратимся к конкретным цифрам. Согласно данным кубинского исследователя, главного научного сотрудника Центра социорелигиозных исследований гаванского университета доктора Р. Торрейро Креспо, уже в 1950-е годы о кубинском обществе можно было говорить как о секулярном. Так, в рассматриваемое десятилетие 72,5 % кубинцев называли себя католиками. Но при детальном рассмотрении выясняется, что за этой самоидентификацией не всегда стоит предполагаемое содержание. Лишь 24 % опрошенных сообщали, что регулярно посещают церковь. 52 % неженатых католиков говорили о том, что им неважно, будет ли их будущий брак совершен по церковному обряду. 52 % сельскохозяйственных рабочих позиционировали себя как католиков, но при этом 27 % из них сообщали о том, что вообще никогда не видели священников.

С мнением Р. Торрейро Креспо согласна и американский исследователь М. Крэхэн, отмечающая, что «к 1950-м годам Куба считалась самой светской из всех стран Латинской Америки, притом что опросы показывали, что три четверти населения идентифицируют себя с той или иной религией». Ту же самую мысль высказывает С. Педраза (Университет Мичигана): до революционных преобразований кубинского общества, начатых в 1959 году, Католическая церковь была крупнейшим учреждением в стране, где много людей идентифицировало себя как католиков, но лишь некоторые посещали мессы регулярно.

Таким образом, поляризация религиозного сознания кубинцев в свою активную стадию вступила еще до начала революционных преобразований режима Ф. Кастро. Внешне официально религиозное, кубинское общество на самом деле воспринимало христианство весьма прохладно, не придавая важности содержательной, сущностной стороне католицизма. Именно этот факт следует учитывать, рассматривая попытки Церкви вмешаться в конфликт между правительством и повстанцами в качестве морального судьи. Кубинцам куда важнее и очевиднее было прямое участие духовенства в боевых действиях, нежели проповеди о мире.

На наш взгляд неверно говорить о секуляризации сознания кубинского населения в первой половине XX столетия. Данный процесс был не секулярным по своей сути. Кубинцы не отвергали религию как таковую, но все более формально относились к Католической церкви. Сотрудничество с режимом, поддержка немногочисленного белого богатого населения – все это разделяло кубинский католицизм на две составляющие: официальный догматический и неофициальный народный (синкретический). Население не видело в Церкви духовного лидера нации, а также предпочитало католическому богословию афрокубинский магизм, речь о котором пойдет ниже.

Религиозная система католицизма с 1902 по 1959 год характеризовалась ориентацией на традиционные догматические представления Римско-Католической церкви. Теология (что было характерно для всей Латинской Америке) была полностью подчинена Ватикану, не обладая оригинальностью. Лишь во второй половине XX столетия в Латинской Америке появится собственная теологическая традиция, по-своему трактующая доктрину католицизма.

Но именно в первой половине века на Кубе начинает формироваться национальный клир, часть которого (минимальная) все больше проникается идеями национально-освободительной борьбы. Официально же кубинская Церковь стояла на позициях социальной доктрины католицизма, полностью ориентированной на капиталистические общества.

Таким образом, религиозная система кубинского католицизма в рассматриваемый период являлась составной частью мировой католической системы со всеми присущими ей тенденциями. Именно неспособность адекватно реагировать на вызовы времени привела ее к последующему кризису в первые годы существования режима Ф. Кастро. Лишь Второй Ватиканский собор, принесший глобальные изменения для всей мировой системы католицизма, создал возможности для кубинской Католической церкви найти новые пути и способы существования в условиях социализма.

2.2. Католицизм на Кубе в условиях социально-экономической и политической трансформации

После победы Кубинской революции, по некоторым данным, режим Ф. Кастро подверг репрессиям в общей сложности около 3500 представителей Католической церкви. Некоторые из них были убиты, некоторые отправлены в тюрьмы или высланы. Кроме этого, была проведена конфискация церковного имущества, национализирована собственность Церкви. Кардинал Мануэль Артеага Бетанкур укрылся в аргентинском посольстве.

Большая часть священников и монахов, в основном иностранного происхождения (примерно три четверти священников на Кубе были испанцами), покинула Кубу в первые же годы после революции. Объясняется это тем, что традиционное доминирование в католической иерархии испанских священников всегда ассоциировалось с их принадлежностью к высшему классу. По мнению Р. Торрейра Креспо, победа революции создала для кубинской Церкви серьезную дилемму, учитывая довольно крепкие ее связи с кубинским обществом: «Церковь на Кубе, нагруженная балластом связей с испанским колониализмом и последующими тесными связями с американской системой неоколониализма, рассматривалась многими как агент империалистического влияния».

Более того, именно к высшему классу они и принадлежали, что не могло не вызвать с их стороны, как верно замечают американские исследователи Э. Хэйджмэн и Ф. Вэтон, однозначно отрицательной реакции на экономические преобразования, начатые правительством Ф. Кастро.

Следует иметь в виду, что, хотя часть католического духовенства и различных католических организаций и приняли активное участие в борьбе с режимом Ф. Батисты, большая часть Церкви была во время гражданской войны на стороне власти. В частности с открытой поддержкой режима выступал архиепископ Гаваны М. Артеага, обозначая тем самым официальную позицию. Некоторые иерархи, такие как епископ Камагуэя Карлос Риу, занимали выжидательную позицию, вообще отмалчиваясь по столь болезненному для страны вопросу.

Как уже отмечалось, католическая молодежь активно поддерживала борьбу повстанцев Ф. Кастро, но лидер крупнейшей молодежной католической организации Кубы «Католическая молодежь» («Juventud Catolica») А. Вальдеспино осуждал государственный переворот, тем самым оставаясь на стороне властей.

Эти факты говорят об очевидном расколе в рядах кубинских католиков в середине XX века. Католический клир не был единым. Если верхушка в лице епископата и лидеров католических организаций стояла на позициях защиты существующего режима, то низшее духовенство, рядовые священники, а также члены религиозных объединений не считали для себя возможным мириться с растущим социальным неравенством на Острове, зависимостью его от США, репрессивными методами управления.

Отношение Католической церкви к режиму Ф. Кастро в постреволюционный период следует четко разделять на два этапа: до обращения революционного правительства к коммунистической идеологии и после. При этом важно отметить, что сразу после Революции Ф. Кастро стоял на национал-буржуазных позициях, а его взгляды вполне сочетались с христианской доктриной. Как отмечает С. Педраза, изначально Ф. Кастро сам определял произошедшую революцию как гуманистическую, о чем он, в частности, говорил во время своего визита в США в апреле 1959 года. 17 декабря того же года Ф. Кастро в телевизионной программе «Ante la Prensa» еще раз высказался в том духе, что революция и религия никак не должны мешать и противоречить друг другу: «Мы понимаем, что наша Революция ни в коей мере не направлена против религиозных чувств… поэтому у нас нет никаких намерений касаться религиозных чувств населения».

Достаточно спорной выглядит ситуация, касающаяся отношения самого Ф. Кастро к католицизму. Известно, что сам он являлся выпускником колледжа иезуитов «Вифлеем», а его наставником был иезуит отец Лоренто.

Как уже отмечалось, к моменту победы революции на Кубе Ф. Кастро отнюдь не был явным противником Католической церкви. Более того, у него были все причины относиться к ней с некоторой долей симпатии. Известно, что после неудачной операции партизанских сил во время штурма казармы Монкада, в результате которой Кастро был арестован и подвергнут суду, именно Католическая церковь в лице архиепископа Сантьяго Энрике Переса Серантеса выступила в его защиту. Как отмечает испанский исследователь Н. И. Уриа, именно благодаря заступничеству Серантеса Кастро получил столь мягкое наказание.

Сразу после победы Кастро заявил, что именно Католическая церковь является одним из гарантов свободы, а самого Серантеса он приглашал выступить вместе с ним в ночь с первое на второе января в Сантьяго-де-Куба, где он произнес свою первую речь.

Некоторые католики принимали и активное участие в самом революционном движении. Этот факт отмечался самим Кастро, который заявлял, что «Католическая церковь внесла свой решительный вклад в дело победы». В то же время, как отмечает

А.П. Фернандес, и сама Церковь в первый период после победы «приветствовала ее как ожидаемый конец неопределенности, вооруженного противостояния и в целом страдания народа» . Тем не менее ряд авторов полагают, что отношения между Церковью и новой властью с самого начала носили противоречивый характер. Так, как отмечает Д. Ковалевски, «государственноцерковные отношения на раннем этапе в постреволюционной Кубе лучше всего обозначить как взаимно неприязненные».

Сразу после установления нового режима, Церковь начала социальные программы по помощи населению. Так, 22 февраля 1959 начался сбор пожертвований для наиболее пострадавших в войне с Батистой регионов. Это происходило в пяти приходах в Пинар дель Рио, в сорока приходах в Гаване и в ряде других мест.

В целом до весны 1959 года можно говорить о том, что Церковь благосклонно, хотя и не без некоторого беспокойства, воспринимала происходящие на Кубе перемены. Как отмечает М. де Пас Санчес, к 1 января 1959 года кубинские католики были полностью готовы принять новую власть. Они восприняли победу Ф. Кастро восторженно и с надеждой, а в церквях по всему острову исполнялся известный католический гимн «Те Deum». На конференции, посвященной пятидесятилетию Первого Католического Конгресса архиепископ О. Маркес также подчеркивал, что несмотря на некоторые разногласия, «тем не менее можно говорить о том, что подавляющее большинство кубинских епископов поддержали триумф Революции».

Следует иметь в виду и тот факт, что государственные перевороты для стран Латинской Америки не были чем-то сверхъестественным. Приход очередного человека на высший государственный пост отнюдь не означал глобальных изменений, тем более что изначально Ф. Кастро не давал поводов для мыслей о возможном повороте в сторону Советского Союза. На Кубе произошла очередная буржуазная революция, а сам Ф. Кастро был ярким представителем именно этого класса, хотя при этом и национально ориентированным.

Более того, после окончания Второй мировой войны советско-кубинские отношения резко ухудшились. Причиной этому стало вступление Кубы в холодную войну на стороне западного блока во главе с США. В результате 2 апреля 1952 года Советский Союз заявил о разрыве дипломатических отношений с Кубой. Миссия СССР в Гаване в вербальной ноте, направленной Государственному министерству Кубы сообщила, что «ввиду того что правительство Кубы отказало в разрешении 21 марта текущего года въезда на Кубу дипкурьеров Советского Союза и тем самым лишило Миссию СССР нормальной дипломатической связи с правительством СССР, в нарушение общепризнанных дипломатических норм советское правительство отзывает Временного Поверенного в делах и приостанавливает отношения с правительством Кубы».

Кубинская революция проходила под ярко выраженными антиимпериалистическими и антиамериканскими лозунгами, но не под коммунистическими. США не сразу разорвали отношения с режимом Кастро, и дипломатические отношения между Кубой и США сохранялись до января 1961 года. Соединенные Штаты первоначально пытались уладить ситуацию дипломатическим путем, надеясь поставить новый кубинский режим под свой контроль. Советское же руководство со своей стороны также не спешило поддерживать Фиделя Кастро, а в первый год после революции, по мнению американского исследователя

В. Дункана, вообще во многом дистанцировалось от него, контактируя с кубинскими коммунистами. Другой американский исследователь, X. Дюбаи, отмечал, практически сразу же после революции на Кубе, что, когда повстанцы пришли к власти, «Кастро отрицал, что имел какие-либо контакты с коммунистами, какие-либо связи с ними или какие-либо идеи по адаптации советской модели для Кубы». В том же ключе ситуацию оценивал и мексиканский историк Б. Торрес Рамирез, отмечавший, что в течение первых месяцев после революции Советский Союз воспринимал кубинскую революцию как «нечто периферийное в своих интересах… и ни о какой поддержке со стороны советского правительства не могло идти и речи».

Первым тревожным звонком для буржуазии Острова и для Церкви стал Закон об аграрной реформе от 17 мая 1959 года. По мнению отечественных исследователей В. А. Бородаева и Н. С. Леонова, именно его следует считать точкой отсчета открытого американо-кубинского конфликта. С ними согласен и британский исследователь С. Бэлфор, считающий, что закон хотя и носил умеренный характер, но нанес существенный удар по американским интересам на Острове.

Закон об аграрной реформе вновь, как и в период предшествующий революции, поставил Церковь в сложное положение. С одной стороны Закон вполне сопрягался с положениями Социальной доктрины Католической церкви, но с другой Церковь стояла на защите права частной собственности. Тем более что и сама она была собственником.

31 мая 1959 года помощник епископа Гаваны Эвелио Диас пишет циркулярное письмо «Католическая церковь и новая Куба», в котором подтверждает, что Закон об аграрной реформе в своих фундаментальных основах согласуется с церковными представлениями о принципах социальной справедливости: «Аграрная реформа в своих справедливых намерениях и с учетом необходимости для нашей Родины принципиально согласуется с представлениями Церкви о принципах социальной справедливости. Ее реализация обязывает сознание каждого христианина, который как таковой, забывая о своих эгоистических личных интересах, должен способствовать ей в “интересах всеобщего благополучия” как хороший кубинец и самый лучший христианин».

Надежда Церкви на дальнейшее смягчение преобразований была вызвана все еще не определившимся до конца курсом революционного правительства. Очевидно, церковные иерархи сохраняли уверенность, что режим Кастро примет национально ориентированный характер, но без крайне левого уклона.

5 июля 1959 года в журнале «Богемия» появилась статья епископа Матанзаса Альберто Мартина Вильяверде «Кубинская аграрная реформа и Католическая церковь», в которой он, в частности, отмечал, что национализация не должна лишить крестьян земли, в результате чего они окажутся в зависимости от государства: «Мы ждем, что, наоборот, охраняющий государственный контроль собственности, который фиксируется в настоящее время в Законе и который многим кажется необходимым в начальном этапе аграрной реформы, со временем будет смягчаться, выполняя обучающую и помогающую крестьянам функцию по наиболее правильному использованию ими своей собственности» .

Ссылаясь на мнение экспертов, видевших схожесть мер Кастро с теми, что проводились в свое время в Советском Союзе, 21 июля 1959 года епископат Сантьяго-де-Куба выпускает пояснение по поводу своего отношения к аграрной реформе. В нем высшие католические иерархи Кубы прямо намекали Кастро, что, если ситуация будет развиваться по московскому сценарию, Церковь отреагирует на нее. Отмечая, что «источники» реформы не соответствуют ни Евангелию, ни энцикликам пап Льва XIII и Пия IX, «Кастро, чуждый, несомненно, московской ориентации, должен твердо знать, что эта ориентация ни в чем не способствует успеху Революции».

Динамика позиции Церкви в течение двух месяцев после начала реформы вполне очевидна. К лету 1959 года уже видна явная обеспокоенность церковных иерархов проводимыми правительством Ф. Кастро преобразованиями.

В октябре 1959 года произошло событие, которое еще раз заставило усомниться многих в абсолютной гуманности нового режима. Один из лидеров революции Убер Матос, который являлся выразителем демократических тенденций в «Движении 26 июля», выступил с критикой политики Ф. Кастро, за что был арестован и приговорен к двадцати годам тюремного заключения. Католическая церковь немедленно отреагировала. Организация «Католическая молодежь» организовала протестную демонстрацию, а также созвала в конце ноября 1959 года Национальный Католический Конгресс. На демонстрации, прошедшей в центре Гаваны, собралось около одного миллиона человек. В данном контексте необходимо напомнить, что в феврале 1958 года именно «Католическая молодежь» издала манифест о нарастающем кризисе в стране, в котором она требовала возвращения правительства Ф. Батисты в правовое поле. Фактически сразу после издания этого манифеста три члена организации (а также четыре члена «Университетской католической группы» – были найдены мертвыми с признаками насильственной смерти.

Католический национальный конгресс провел свои заседания 28 и 29 ноября 1959 года. По мнению кубинского католического журнала «Espacio Laical» (издается Культурным центром падре Феликса Валера), конгресс стал «публичным проявлением христианской души кубинского народа, самым крупным религиозным событием на Кубе до этого момента». На конгрессе католическая общественность Кубы ясно высказалась за соблюдение правовых норм, которые должны основываться на христианских принципах.

Официальный Ватикан немедленно отреагировал на происходящее на Кубе. 29 ноября 1959 года в адрес Конгресса поступило послание папы римского Иоанна XXIII. Обозначая генеральную линию послания как стремление к добру, которое должно быть присуще всему человечеству, папа писал: «Лозунги этих дней – продвижение союза и спасение христианского мира на Кубе, обеспечение гарантий сохранения ее католических традиций, получат общий знаменатель и будут более эффективными в милосердной жизни каждого из вас, реализуясь в лоне ваших организаций».

Следует отметить тот факт, что после революционных событий на Кубе Ватикан занял вполне определенную позицию, которая выражалась в нейтралитете по отношению к режиму Кастро. Как отмечает И. Григулевич, «ни в одном из своих выступлений или высказываний Иоанн XXIII не осудил революционную Кубу, ее руководителей или внутреннюю политику. Более того, с приходом к власти Фиделя Кастро и его единомышленников дипломатические отношения между Ватиканом и Кубой не только не прервались, а наоборот, укрепились».

Ф. Хотарт также отмечает, что отношения между Кубой и Святым Престолом никогда не прерывались, а назначенный для их реализации монсеньор Сезар Закки играл в них роль посредника. Посол Кубы в Ватикане Луис Амадо Бланко был в течение нескольких лет главой дипломатического корпуса, аккредитованного при Святом Престоле .

Как отмечает бывший офицер кубинской разведки Д. Амучастеги, С. Закки упорно трудился, чтобы открыть новые области сотрудничества, особенно относительно благотворительных учреждений, социальной работы и вербовки кубинцев в священники. При этом сам монсеньор принуждал кубинских семинаристов работать на плантациях и собирать сахарный тростник, за что Ф. Кастро неоднократно его хвалил. Со временем же С. Закки стал личным близким другом кубинского лидера.

Таким образом, во многом именно благодаря деятельности С. Закки к концу 1960-х годов церковные документы впервые официально характеризовали революцию как акт социальной справедливости, которая улучшила жизни населения Кубы.

Но в чем причина столь нейтрального отношения Ватикана к событиям на Кубе? Следует иметь в виду, что изначально переворот и приход к власти группы Ф. Кастро никак не был связан с социализмом – революция представлялась, скорее, как национально-освободительная.

На Конгрессе еще раз, очевидно, специально для революционного правительства, кубинская Церковь озвучила социальное кредо католицизма, давая понять, что только на соблюдении этих принципов может развиваться дальнейшее сотрудничество между Церковью и государством:

– Мы верим в естественные права и достоинство человека.

– Мы верим в право человека на достойную жизнь и в универсальность правосудия.

– Мы верим в права родителей на образование своих детей и в общественную обязанность распространения культуры.

– Мы верим в святость брака и семейной жизни.

– Мы верим в моральную необходимость любви к родине и в первенство общественного блага.

– Мы верим в право Церкви проводить ее спасительную работу.

– Мы верим в свободу человека, а не в тоталитарные доктрины.

– Мы верим в человеческое братство и Милосердие как основу христианской жизни.

Расшифровывая самый острый пункт, касающийся тоталитарных доктрин, епископ Вильяверде пояснял, что имеется в виду: «Мы полагаем, что государство имеет право направлять личную деятельность в русло общественного блага, но не вредя при этом существенным правам человека, семьи, частных организаций и Церкви, как это происходит в тоталитарных государствах».

В заключительном документе Конгресса Церковь, естественно, коснулась наиболее острых вопросов, стоявших на тот момент перед Кубой, показав еще раз, что она не намерена отходить в сторону от проблем общественного и политического развития страны. Так, упоминая рабочий вопрос, Церковь делала упор на роль католических организаций, таких как «Рабочая католическая молодежь» и сходных с ними, ссылаясь на то, что они уже действуют на острове, вместе с другими объединениями вроде групп крестьян, связанных с «Католическим действием». Что касается борьбы с бедностью, то и здесь в заявлении фигурировали католические организации, такие, например, как Сестры милосердия.

Как отмечает Дж. Холбрук, Национальный Католический Конгресс стал своего рода шахматным гамбитом в битве за общественные отношения между Церковью и Ф. Кастро. По его мнению, епископы использовали Конгресс как символическую форму массовой коммуникации, чтобы показать, что именно Католическая церковь и католицизм должен обеспечить этические и моральные ценности для проводимых реформ. С этим мнением можно согласиться, учитывая, что именно после Конгресса отношения между Кастро и архиепископом Пересом Серантесом, наиболее явным сторонником нового режима, начали быстро ухудшаться. 24 декабря 1959 года Перес Серантес выпускает пасторское послание, в котором он подводит своего рода итоги прошедшего Конгресса. В нем иерарх говорил о том, что кубинское население преимущественно католическое, а потому будет серьезной ошибкой со стороны режима как-либо притеснять Католическую церковь, как, впрочем, и другие религиозные конфессии.

Таким образом, постепенно из союзника (или, правильнее сказать, попутчика) Церковь неумолимо превращалась в противника режима.

Тем не менее, не обладая поддержкой со стороны, Кастро был вынужден мириться с ее позицией. Правда, именно после Конгресса он высказал мысль, что духовенство не едино по своему составу: в нем есть элита и настоящий клир, чьи интересы связаны с интересами народа.

Конгресс же, очевидно, был не столько религиозным, сколько политическим событием, которое было призвано продемонстрировать принципиальную позицию Католической церкви к возможному левому повороту правительства Ф. Кастро. Анализируя политическую сторону вопроса, следует отметить, что, безусловно, Церковь не была заинтересована в изменении политического климата на Кубе. С одной стороны, это было связано с пониманием возможных финансовых потерь и социальных привилегий. Именно на этой точке зрения строилось отношение к действиям Церкви в рассматриваемый период в советской историографии. При этом собственно религиозный аспект никак не учитывался. Как представляется, данный подход не являлся продуктивным для понимания истинной картины происходившего. Кубинская Католическая церковь боролась не только за свои привилегии, но и за христианские ценности, исполняя свой пастырский долг. Говоря о невозможности жить без Бога, епископ Матанзаса А. Вильяверде напоминал в своей речи на конгрессе: «Только Бог делает нас братьями, без различия на расы и классы, без различия на черных и белых, на рабочих и интеллектуалов – мы все его дети и все равны перед любовью Отца…».

Отвержение Церковью тоталитаризма базировалось и на предыдущем историческом опыте, в том числе и советском. Тем более тревожными были для кубинского католического духовенства подвижки режима в сторону коммунизма.

Интересно, что правительство Ф. Кастро в условиях ухудшения отношений с официальной Церковью пошло на меры, свойственные временам коренных преобразований: оно решило создать параллельную церковную структуру. Как сообщает американский исследователь Ф. Рулон, в ноябре 1959 года (то есть в то самое время, когда шла подготовка и работа Конгресса) члены правительства встретились с неким отцом Ленцем (father Lence) с планом по созданию Кубинской национальной Католической церкви. Эта новая структура предназначалась для двух вещей: заставить население сделать выбор между революционным и контрреволюционным духовенством, а также подчеркнуть социальный эффект революции.

Уже в декабре 1959 года была реализована попытка воздействовать на религиозное сознание кубинцев путем подмены религиозных символов. Так, на рождественских изображениях, распространяемых среди населения, была изображена сцена прихода волхвов к колыбели Христа. Но вместо трех волхвов на изображении присутствовали Ф. Кастро, Э. Че Гевара и X. Алемида. Звезда же, известившая волхвам о рождении Спасителя, изображалась в виде миниатюрного бюста Ленина. По мнению Ф. Рулона это было воздействие, и весьма эффективное, на широкие необразованные массы населения.

По сути, здесь мы видим использование тех же технологий, которые применяла сама Католическая церковь в период евангелизации Латинской Америки. Только тогда божества индейцев и негров заменялись изображениями католических святых.

И. Р. Лаврецкий (Григулевич) в своей работе «Тень Ватикана над Латинской Америкой» рассматривает в качестве ложного утверждение, что правительство Ф. Кастро якобы пыталось создать национальную Церковь, не подчиняющуюся Ватикану, называя это «провокацией» двух бежавших в США священников Э. Агирре и Э. Фарреля. Но, как мы видим, такая попытка все же имела место. Скорее всего, она была связана с желанием

Ф. Кастро очистить ряды духовенства от иностранного, в первую очередь испанского, элемента, который, с его точки зрения, был крепко связан с силами, заинтересованными в экономической и политической зависимости Кубы.

1960 год начался с постепенного наступления новой власти на католицизм. 20 января 1960 года состоялось телевизионное интервью Ф. Кастро, в котором он затронул в том числе и религиозную тематику. Команданте был задан следующий вопрос: «Вы верите, что существует раскол среди церковной иерархии на Кубе?». Кубинский лидер ответил на него следующим образом: «Церковные проблемы – не мои проблемы… Эти церковные проблемы не мое дело. Но моя работа – судить все, что является контрреволюционным».

Ключевым же моментом для Католической церкви стал окончательный поворот Кастро в сторону социалистического пути развития. Дипломатические отношения между СССР и Кубой были восстановлены 8 мая 1960 года. 19 мая 1960 года, то есть через неделю после установления двусторонних отношений между Кубой и Советским Союзом, епископ Серантес выпустил циркуляр под названием «Ради Бога и Кубы», в котором заявил, что величайшим врагом христианства является коммунизм. Разъясняя верующим концепцию марксистского материализма, Серантес писал: «мы видим необходимость рекомендовать и предупредить всех наших епископов (а также всех католиков Кубы) воздержаться от какого-либо сотрудничества с коммунистами».

Но окончательного разрыва с правительством Серантес еще не делал. Далее, рассуждая о социальной концепции Католической церкви, он приходил к выводу, что она близка тем реформам, которые начало проводить революционное правительство. Более того, архиепископ полагал, что революционное правительство «достойно восхваления» за внимание к социальным проблемам.

В первый год после революции Церковь пыталась лавировать между различными интересами, выступая если не с нейтральных, то с общегуманистических позиций. Так, поддерживая реформы Кастро в пользу бедного меньшинства, она в то же время пыталась отстаивать и ущемленные права сторонников режима Батисты, которые подверглись репрессиям. В послании от 29 января 1959 года под названием «Всеобщая справедливость» архиепископ Серантес предупреждал об опасности использования старого правила «око за око», указывая на то, что Христос призывал возлюбить своих врагов. Обращаясь к Кастро, архиепископ писал, что матери, жены и дочери побежденных никогда не забудут такого великодушия, а народ Кубы будет аплодировать столь мужественному жесту.

С 1960 года правительство Кастро начинает действия по уменьшению влияния католицизма на население и, в первую очередь, на молодежь. В противовес католическим молодежным организациям – «Рабочая католическая молодежь» (JOC) и «Студенческая католическая молодежь» (JEC) – активно продвигаются молодежные движения социалистической направленности. В апреле 1960 года в Гаване проходит IV Конгресс социалистической молодежи, на который Церковь реагирует крайне негативно. Успех Конгресса был очевиден, так как он собрал множество делегатов из самых разных стран, в том числе и из США, что серьезно обеспокоило американское правительство.

С момента победы на президентских выборах в США католика Дж. Кеннеди ситуация на Кубе еще больше осложнилась. Приход Кеннеди к власти ознаменовался первым активным наступлением США на Кубу, в котором Католическая церковь сыграла свою роль.

В августе 1960 года Ф. Кастро, выступая перед представителями сахарной промышленности, изложил свою революционную теологию: «Предавать бедных означает предать Христа. Служить богатству означает предать Христа. Служить империализму означает предать Христа». В этой же речи прозвучали угрожающие для Церкви слова о фашистах в ее рядах: «Не все священники фашисты. Есть революционные священники. Но нет сомнений, что у Франко есть на Кубе добротная группа фашистских священников и что империализм через своих фалангистов и фашистское влияние Франко, непрерывно перемещает своих пешек, чтобы попытаться ввергнуть революцию в конфликт» .

С осени 1960 года Церковь начинает вполне отчетливо отстраняться от левеющего правительства Кастро. В сентябре 1960 года состоялась встреча Ф. Кастро и Н.С. Хрущева в Нью-Йорке во время юбилейной XV сессии Генеральной Ассамблеи ООН. 30 октября 1960 года ректор Католического университета в Вильянуэво епископ Эдуардо Боза Масвидаль заявляет, что «католики не против революции, которой они непомерно помогают, и желают больших социальных изменений, в которых Куба нуждается, но мы не можем желать и поддерживать материалистический коммунизм и тоталитаризм, так как это было бы прямым отрицанием идеалов, за которые боролось и умерло так много кубинцев».

В ноябре 1960 года Кеннеди был избран президентом, а уже в январе 1961 года на Католическую церковь обрушились первые репрессии. Шестого января военные Ф. Кастро заняли духовные семинарии, несколько церквей и католических центров. В это же время были арестованы лидеры «Рабочей католической молодежи».

4 марта 1961 года Ф. Кастро остро раскритиковал тех, кто обвинял его в репрессиях против Церкви: «Нет ни одного заключенного священника; никто никогда не контролировал ни одной церкви; никто не контролировал ни одного учреждения подобного типа».

Как отмечает Э. Эванс, по его мнению, кубинский режим никогда не прибегал к репрессивным мерам по отношению к Католической церкви, как это делали другие коммунистические режимы. Кроме этого, кубинская Церковь не совершила той ошибки, которую совершила Католическая церковь в Мексике, когда заняла однозначно оппозиционную точку зрения по отношению к режиму диктатора Парфирио Диаса. Кроме этого, хотя католики напрямую и не поддержали борьбу Кастро против Батисты, тем не менее они дали понять последнему, что тот должен уйти. Так или иначе, следует сказать, что Католическая церковь если не способствовала, то и не мешала приходу к власти Ф. Кастро. Что же касается репрессий, то мнение Эванса спорно. Да, масштабных репрессий по советскому образцу не было, но тем не менее фактом является то, что Церковь подверглась определенным гонениям и весьма существенным ограничениям.

Выступая на первом пленарном студенческом заседании повстанческой молодежи 27 марта 1961 года, Кастро уже более откровенно говорил о реакционной роли Церкви, правда, сначала не на прямую, а используя исторические примеры: «Когда поднималась Французская революция, революция буржуазии против феодальной монархии и против феодальной системы, которая властвовала в европейском обществе, Церковь была рядом с феодализмом и монархией, против той буржуазии, коммерсантов и капиталистов, которые хотели сломать путы феодализма. И так появился капитализм, сражаясь против феодализма и сражаясь против Церкви». После исторических примеров командаyте перешел к текущему моменту, выразив мысль, что французский феодализм – это сегодняшний кубинский капитализм. И именно его защищает Католическая церковь. В этой же речи Кастро упомянул и о связях нового американского президента с высшими иерархами Католической церкви США.

Полностью же увязать Католическую церковь с США и их агрессивной политикой по отношению к Кубе Ф. Кастро удалось после событий 17 мая 1961 года в Заливе Свиней, когда американцы попытались совершить вторжение на остров с целью свержения революционного правительства. Кубинским властям удалось выбить интервентов, и в результате военных действий были пойманы три католических священника, участвовавших в нападении. Довольно скоро их превратили в символ реакционизма, показав по телевидению и объявив предателями революционных идеалов. Как вспоминает один из кубинских католических иерархов монсеньор Роман, «1961 год был гораздо более жестоким, а после неудачной попытки вторжения на Плая-Хирон, все стало еще хуже».

С. Гуэрра и А. Мальдонадо отмечают, что поражение на Плайя-Хирон раскололо внутреннюю оппозицию режиму, а противостояние с Католической церковью еще больше обострилось.

Факт участия католических священников в интервенции позволил Ф. Кастро закрыть все католические духовные училища. Закрытие духовных училищ стало серьезной проблемой для Католической церкви. Помимо того что эти школы предоставляли Церкви доход, но они также были инструментом по привлечению детей в католицизм. После закрытия всех духовных училищ 460 священников сбежали с острова.

Окончательный разрыв Церкви с революционным правительством произошел в сентябре 1961 года во время празднования дня Девы Милосердия (Virgen de la Caridad del Cobre) – кубинского варианта Девы Марии. Когда около четырех тысяч католиков собрались, чтобы пройти в праздничной процессии, им было сообщено, что разрешение на нее отменено. Начались беспорядки, в результате которых был убит член организации «Рабочая католическая молодежь». Именно в этой напряженной обстановке были произведены аресты священнослужителей и их последующая высылка из страны (на испанском судне «Cavadonga»). По данным Дж. Холбрука всего было арестовано и выслано 135 священнослужителей. При этом только 46 из них были кубинцами.

Близкие к этим цифрам приводит и X. Домингес: всего был депортирован 131 священник, что составляло 18 % от всех священнослужителей Кубы на тот момент. 75 % из них были иностранцами.

Первого декабря 1961 года Кастро выступил с лекцией под претенциозным названием «Я абсолютно верю в марксизм». В ней со всей очевидностью просматривается окончательное расхождение интересов Церкви и правительства. Как бы оправдываясь за отношения с католиками в первые месяцы революции, Кастро говорил: «Я никогда не смогу забыть первые дни после победы революции, забыть посетителей, которых я принимал в своем доме… С самого утра приходили люди, от племянников кардинала до представителей семьи Пепино Риверо, газеты “Диарио де ла Марина”; банкиры, коммерсанты, директора всех тех предприятий, вся та публика».

Таким образом, представители Церкви в речи оказались в одном ряду с представителями кубинской буржуазии, против которой к этому времени уже полным ходом шла упорная борьба. Кастро обвинил Церковь в распространении предрассудков против коммунистов, распространявшихся «практически со школьной скамьи», заявив, что на него «тоже влияла пропаганда империализма и реакции».

Нет сомнений, что под реакционными силами Кастро имел в виду именно Католическую церковь. В 1985 году в интервью бразильскому священнику Ф. Бетто, Ф. Кастро объяснил, чем было вызвано противостояние Церкви и государства в первые годы после революции: «Это был действительно классовый конфликт… Богатые, которые имели монополию на Церковь, пытались втянуть епископов, священников и католиков в контрреволюционную деятельность». Таким образом, Кастро полагал, что кубинская буржуазия фактически манипулировала Церковью, используя ее в своих интересах.

В этом высказывании есть доля истины, если учитывать его поздний характер, обусловленный марксистским классовым подходом. Была ли Церковь использована кубинскими латифундистами в своих интересах? Ответ на этот вопрос не является однозначным. С одной стороны интересы кубинской буржуазии расходились с интересами Соединенных Штатов, которые фактически контролировали правительство Батисты. Таким образом, выступая за постепенное снижение темпов реформ и перевод их в русло частной собственности, но именно в пользу кубинских предпринимателей, Католическая церковь явно выступала на их стороне. С другой же стороны Церковь отстаивала и интересы Ватикана, который четко обозначил свою позицию по вопросу коммунизма.

В то же время невозможно было и просто игнорировать социальные преобразования режима Кастро, которые напрямую сочетались с принципами католицизма.

Говоря о ситуации, в которой оказалась Церковь в то время, нынешний архиепископ Гаваны Хайме Ортега отмечает: «Таким образом, Церковь оказалась атакована с нескольких сторон: левые движения, в том числе и католические, называли ее консервативной, а интегристы говорили о ее пособничестве коммунистическому режиму» .

По мнению ряда авторов, в первые годы после победы революции именно Католическая церковь фактически возглавила легальную оппозицию режиму Кастро. Как отмечает К. А. Хачатуров, наиболее деструктивную позицию в начале 1960-х годов заняли иезуиты, которые не только открыто провозглашали «озабоченность» марксистским курсом нового правительства, но и пытались организовать активное сопротивление. Именно иезуитами была совершена попытка поднять на борьбу с Кастро кубинскую молодежь, в первую очередь католической ориентации.

Как представляется, данная позиция является спорной. Вряд ли можно назвать активным сопротивлением те действия, которые предпринимали некоторые церковные деятели в рассматриваемый период. Как правило, все они ограничивались написанием воззваний, произнесением проповедей, но не какими-либо прямыми действиями. И. Р. Лаврецкий приводит так называемые подрывные действия Католической церкви в 1959–1960 годах, но все они сводятся к «распространению сплетен», «подстрекательству» и так далее. В данном контексте необходимо вспомнить и всего трех священников, которые участвовали в инциденте на Плайя-Хирон.

Как верно отмечает М. Лопес Вихиль, в конфликте с революцией были представители церковной иерархии, которые защищали интересы тех, кто был отстранен от экономической и политической власти, тех, с кем у них были исторические, семейные, просто формальные связи. Но, прежде всего, епископы защищали идеологическое пространство, которое хотя и не было крупнейшим на религиозном поле Кубы, но которое у них была обязанность охранять.

Могла ли вообще Католическая церковь на Кубе сплотить вокруг себя противников Ф. Кастро? Как представляется, чтобы ответить на этот вопрос, следует оценивать ее влияние на сознание кубинцев в целом. Как отмечалось, католицизм кубинцев носил весьма формальный характер, что позволило новой власти довольно быстро завладеть сознанием масс, привнеся в него другие сакральные образы. Процесс замещения был быстрым. Причиной этого, на наш взгляд, является специфика религиозного сознания кубинцев, готового к восприятию «богов», в ущерб принятию христианской концепции Бога.

По сути, в сознании кубинцев произошло замещение христианских идеалов идеалами Революции. Скоро появились и новые «мученики», такие как К. Сьенфуэгос и Э. Че Гевара. Социальные абстракции христианства, которые на деле слишком часто расходились со словами, проиграли социалистическим преобразованиям режима Ф. Кастро. Как отмечет П. Гонсалес Касанова, революционная постановка вопроса этики гораздо глубже, чем отвлеченные рассуждения: «Авангард движения 26 июля во главе с Фиделем и Че выдвинул необходимость создания моральных социальных условий, утверждающих культуру единения против культуры меркантилизма…».

Визуализация религиозных образов также сыграла свою важную роль на Кубе. Как и в других социалистических государствах, которые довольно быстро создали новые квазирелигиозные культы, во главе которых оказывались революционные лидеры, на Кубе сложился культ Че Гевары. Возведенный в ранг божества, Че Гевара стал своего рода революционным Христом, воплощающим собой жертвенность ради своего народа и всего человечества во имя социалистических идеалов.

Крайне интересно, что в Боливии, где Че Гевара был убит, также возник его религиозный культ, но еще более откровенный, нежели на Кубе. Фактическое обожествление этого революционера в Боливии началось сразу же после его смерти. Медсестра С. Осинага, которая занималась его трупом сразу после убийства, говорит: «Он выглядел как Христос, с его сильным взглядом, бородой и длинными волосами». Таким образом, происходило совмещение физического образа Че Гевары с образом Христа, причем как на основании внешнего сходства, так и ввиду общности их взглядов в отношении наиболее обездоленных слоев населения. Здесь следует иметь в виду, что этот фактор также крайне важен, но с учетом того, что малообразованное население Боливии середины 1960-х гг. имело весьма приблизительные представления, как о евангельском христианстве, так и о социалистических идеях. То есть совмещение происходило на самом простом эмоционально-визуальном уровне.

Следует отметить, что свой вклад вносили и интеллектуалы того времени, которые во многом сознательно «обожествляли» образ Че. Типичным примером здесь может служить статья «Дух Че Гевары» И. Ф. Стоуна, вышедшая через одиннадцать дней после смерти революционера. В ней автор писал: «Он был первым человеком, при встрече с которым я подумал, что он не просто особенный, но прекрасный. С его вьющейся рыжеватой бородой, он был похож на помесь фавна с печатью воскресной школы Иисуса».

Но более существенную роль в процессе сакрализации образа команданте, безусловно, сыграли такие люди, как известный французский социалист Р. Дебре, а также ирландский художник Дж. Фицпатрик. Первый на весь мир провозгласил Че Гевару Христом современности, объявив его «святым без Бога»: «Че был современным Христом, но я думаю, что он перенес намного более серьезные страсти. Христос 2000 лет назад умер лицом к лицу с его Богом. Но Че знал, что никакого бога нет и что после его смерти ничего не останется».

К. Василевски добавляет, что «это был Сартр и его современники – те, которые породили миф о Че Геваре как о святом бедных».

В свою очередь, Дж. Фицпатрик заложил основу того, что можно обозначить как революционную иконопись, создав известное на весь мир изображение Че Гевары с фотографии 1960 года, сделанной кубинским фотографом Альберто Корда.

Отметим, что сам Че Гевара при жизни вовсе не хотел занимать роль Христа в сознании людей: «Я не Христос и не филантроп, старушка», – писал он из мексиканской тюрьмы в 1956 году своей матери: «Я полная противоположность Христа… и я сражаюсь с оружием в руках за вещи, в которые верю… вместо того чтобы позволять пригвоздить меня к кресту или любому другому месту».

Обожествление Че Гевары помимо его воли привело к серьезным изменениям в народном религиозном сознании части латиноамериканцев. В результате в той же Боливии крестьяне сегодня без доли сомнения обращаются к умершему революционеру как к обычному святому. К. Холл цитирует боливийского крестьянина: «Такое чувство, что он жив и находится среди нас, как друг. Для нас он кто-то вроде Девы Марии. Мы обращаемся к нему: «Че, помоги нам в нашей работе и в хорошем урожае». И у нас все получается» .

Возвращаясь к Кубе, следует отметить, что здесь Че также стал восприниматься как святой. Западные наблюдатели отмечают: на Кубе он – святой заступник: в школе каждый ребенок должен повторять каждое утро: «Мы будем такими же, как Че». Его воображаемые реликвии – объект официального почитания.

Уже в 1965 году образ еще живого Че Гевары начинает получать некий трансцендентный оттенок. К. Пуэбла сочиняет свою известную песню «Hasta siempre, Comandante», в которой рефреном звучат следующие слова:

Ф. Кастро в одной из своих бесед с отцом Ф. Бетто сказал: «Если бы Че был католиком и членом Церкви, он имел бы все основания на то, чтобы быть причисленным к лику святых».

Подводя итог рассматриваемому периоду, можно сделать следующие выводы, относительно ситуации, сложившейся вокруг католицизма на Кубе в 1959–1961 годы.

На первом этапе преобразований, когда режим Ф. Кастро еще не продекларировал свой социалистический характер, Католическая церковь достаточно лояльно воспринимала происходящие в стране перемены, а в ряде случаев и приветствовала их. По мере же все более очевидного поворота Революции «влево», католический клир не мог не реагировать на проникновение на остров коммунистической идеологии. Историческое и идеологическое противостояние коммунизма и христианства (религии вообще) вело к нарастающему противостоянию между Церковью и государством.

Важно учитывать тот факт, что к моменту Кубинской революции на острове не было (как во многих других латиноамериканских странах) партий христианско-демократического толка, которые бы представляли христианские ценности в политическом поле государства. В результате Католическая церковь, как старейшее культурно-идеологическое христианское образование на Кубе, довольно быстро превращается именно в политического противника.

Участвуя в борьбе за идеологическое пространство, Католическая церковь осознавала, что социалистическая революция формирует свою систему моральных ценностей, вырабатывает свою «религию». Оказавшись в роли политического врага режима, Церковь была вынуждена отстаивать и чисто духовные ценности, противостоя нарождающемуся атеизму, а вернее, новой революционной религиозности. Поэтому можно согласиться с мнением А. Алонсо, который определяет период с 1959 года по 1963 год как период развития конфликта между Церковью и государством.

В ходе революционных преобразований Католическая церковь кардинально изменила свой этнический состав: иностранные, в первую очередь испанские, священники были изгнаны с Кубы как пособники империализма. В результате кубинская Католическая церковь стала именно кубинской по своему составу, но при этом сохранила свое подчинение Ватикану, несмотря на попытку создания национальной католической Церкви, полностью подчиненной светскому кубинскому государству.

Как представляется, режим Ф. Кастро во многом сам провоцировал Церковь, видя в ней серьезного идеологического соперника.

Во второй половине 1960-х годов конфликт между Церковью и государством вступил в стадию затишья. Венесуэльская газета «Este and Oeste» писала в 1970 году: «Религиозная свобода на Кубе внешне существует. Но Церковь подчинена политической власти, которая вмешивается в ее дела. Многочисленные церковные приходы закрыты».

В 1971 году на Кубе состоялся первый Конгресс образования и культуры. Как отмечает кубинский исследователь М. Кармен Домингес Матос на нем «была заложена база дальнейшей атеизации кубинского общества». Но, как было показано выше, данный процесс начался сразу же после социалистического поворота правительства Ф. Кастро. С начала 1960 годов на Кубе появилось такое явление, как «рабочий атеизм» (Ateismo Obrerista). Как замечает кубинский исследователь Й. Родригес Перес, рассуждая о деятельности активистов тех времен, «они пробовали уничтожить веру внутри себя, чтобы затем истребить веру своих соотечественников. Но атеизм наталкивался на глубоко укоренившуюся кубинскую религиозность».

В 1975 году прошел первый съезд Коммунистической партии Кубы. Съезд обсуждал и религиозный вопрос, который нашел свое отражение в его тезисах и решениях о религии, Церкви и верующих.

Социалистическая конституция, принятая на референдуме в 1976 году в результате прямого тайного голосования 98 % как верующих, так и неверующих кубинцев, в параграфе 6 статьи 54 устанавливала право на веру, религиозную практику, сохраняя при этом принцип отделения Церкви от государства.

В условиях усложняющейся ситуации папа римский Иоанн Павел II назначил архиепископом Гаваны достаточно молодого по церковным меркам священника сорокатрехлетнего Хайме Ортегу. Закончивший школу «Arturo Echemendia» в Матанзасе

и получивший теологическое образование в Канаде (Иностранная миссия в Квебеке), Ортега после возвращения из-за границы в 1964 году начал служить в кафедральном соборе Матанзаса. В 1978 году он назначен епископом Пинар дель Рио, а уже в декабре 1981 года произведен в сан архиепископа Гаваны, став главой всей кубинской Церкви.

В 1986 году состоялась Встреча Национальной Кубинской церкви (ENEC), в финальном документе которой четко видно то место, которое Церковь определила себе в социалистическом обществе. Обратимся к данному документу. Анализируя современную ситуацию, документ определял, что Церковь находится «посреди изменяющейся реальности», в которой она обретает свое место, обновляясь. Но при этом любое обновление «неразрывно связано с прошлым». Оглядываясь назад на годы с момента революции, кубинское духовенство констатировало: «Эти 27 лет не прошли впустую, и… сегодня мы открываем перед собой более широкие горизонты» .

Документ закреплял догматические основы католической веры. В центре церковной жизни согласно документу стоит Христос: «В Христе человек находит свое законченное достоинство: мы знаем то, чем мы являемся, имеем, можем… когда мы принимаем Христа. Человека можно потерять разными путями: дорогой Христа еще никто никогда не терялся. Христос освобождает, исцеляет, прощает, освящает, оживляет, примиряет, спасает. Все действие Бога выражено в Христе».

Задачи Церкви определялись в трехчастной формуле (в трех «измерениях», которая выглядела следующим образом: молитва («трансцендентное измерение»), воплощение («имманентное измерение»), миссия («апостольское измерение»): «Три измерения, которые дополняют друг друга и соединяются между собой: молитва, которая способствует воплощению; воплощение, которое делает молитву действенной и предотвращает отчуждение; миссия, которая разворачивает горизонт для Церкви и препятствует ее ограничению только двумя другими измерениями».

Перед Церковью ставилась задача стать более открытой. В документе констатировалось, что до этого момента она была, скорее, «Церковью, обращенной в себя» (intraeclesial), нежели «Церковью, обращенной вовне» (extraeclesial). Отмечалось, что современную кубинскую Церковь волнует, что «есть столько наших братьев, которые не знают Иисуса, но хотят его узнать… религиозное неведение, большое количество людей вне храма…. Таким образом, Куба объявлялась «миссионерской территорией».

Что касается «трансцендентного измерения» (молитвы), то церковные иерархи отмечали, что молитва является необходимым элементом христианской доктрины, так как Бог входит в нашу жизнь не как что-то безликое, но как личностное начало: «Молиться – значит говорить с Богом и позволять, чтобы Бог говорил…».

Обращаясь к проблеме народной религиозности, документ говорил, что всевозможные синкретические верования, скрывающиеся за фасадом католицизма «заслуживают особенного пасторского внимания».

Отдельный параграф был посвящен проблеме взаимоотношения католицизма с политикой. Напоминая, что официально Церковь не связана ни с одной политической силой, она поддерживает участие верующих в политической жизни. Далее же отмечалось то, что многие впоследствии рассматривали как соглашательскую позицию, так как Церковь фактически поддерживала режим: «У нас на Кубе благодаря упорным усилиям революционной работы нет крайней нищеты, расовой дискриминации, неграмотности, нищенства; никто не умирает на Кубе от голода или из-за отсутствия медицинской помощи. Но мы не можем говорить, что уже находимся в Царстве Божьем».

Последняя оговорка уточнялась в том плане, что на Кубе существует большое количество разводов, абортов, алкоголизм и другие проблемы. Тем не менее, говоря «уже», Церковь как бы признавала, что именно на пути в него Куба и находится. Таким образом, католики не разделяли свои устремления с устремлениями государства.

Деятельность Хайме Ортеги во второй половине 1980-х годов также была весьма активной, несмотря на трудную ситуацию, в которой ему приходилось действовать. Он создал новые округа, выступил организатором Епархиального совета по пасторальным инициативам, восстановил более 40 церквей, приложил усилия по созданию центров для молодежи. Как отмечается в его биографической справке на официальном сайте Ватикана, особое внимание архиепископ Ортега всегда уделял привлечению новых верующих, особенно из среды молодежи.

В этот период на Кубе ежемесячно выходил журнал кубинской архиепархии «Aquila Iglesia». В 1988 году архиепископ Ортега возглавил (оставался на этой должности до ноября 1998 года) Конференцию католических епископов .

Подводя итоги рассматриваемого периода, можно говорить о том, что Церковь, пройдя через череду серьезных испытаний, вновь обрела на Кубе свое положение. Безусловно, оно в корне отличалось от той позиции, которую она занимала до революции 1959 года. Если на первом постреволюционном этапе государство и Церковь еще пытались найти точки соприкосновения, то вскоре стало очевидно, что официальный католицизм и марксизм не совместимы даже в условиях субтропического социализма.

Б. Рока, один из лидеров кубинского коммунистического движения, так сказал об отношении власти к религии вскоре после победы Революции: «Марксисты не стремятся разрушать религию, они стремятся разрушать капитализм». При этом он утверждал, что разделение революционеров и католиков по разным лагерям не больше, чем происки врагов Революции: «Империалисты, контрреволюционеры и их лакеи и союзники стараются доказывать, что религиозные люди в целом и католики в частности не могут объединяться с коммунистами в борьбе за общие цели… но жизнь показывает обратный пример – католики и коммунисты вместе умирали, сражаясь против диктатуры Батисты».

Примерно теми же словами свою позицию выражал и сам Ф. Кастро. Как полагает С. Рамирез Фриас, позиция кубинского лидера тех лет базировалась на попытке совмещения политического сознания и религиозного сознания на основе общих для социализма и христианства ценностей – любви и справедливости [402]Ramirez Frias C.H. Religion у socialismo en el pensamiento de Fidel Castro. СЕМЕ. 2008, p. 4.
.

Однако, как показало дальнейшее развитие событий, сама Церковь на определенном этапе не увидела в коммунизме своего союзника. Безусловно, во многом это было связано с экономической политикой нового правительства. Окончательный же разрыв произошел, когда Куба встала на путь социалистического развития, провозгласив атеизм элементом государственной политики.

Во второй половине 1980-х годов начинается новый этап в истории кубинского Католицизма. Перестройка в СССР смягчает политику Ф. Кастро по отношению к религиозному вопросу. Религиозная жизнь на острове постепенно возрождается. Поворотным же событием в жизни Католической церкви на Кубе становится крушение соцлагеря и начало «особого периода» на острове.

2.3. От «особого периода в мирное время» к демократическому транзиту: новые вызовы для Католической церкви

 

Распад СССР и последовавший за ним процесс формирования новой России ознаменовал собой конец холодной войны и подвел черту под существованием биполярного мира. Глобальные изменения на мировой арене привели к корректировке внешнеполитического курса целого ряда государств, так как до 1991 года «международное положение определялось существованием двух систем и конкуренцией между ними». На Кубе, оставшейся без многолетней поддержки со стороны СССР, объявляется так называемый «особый период в мирное время».

В 1991 году прошел IV Съезд КПК, на котором четко прозвучало понимание важности государственно-конфессиональных отношений. Новыми были два момента, которые были зафиксированы в решениях съезда: 1) изменились формулировки относительно верующего населения; 2) предложение об изменении конституции в части религиозной сферы.

Конституционная реформа 1992 года закрепила эти изменения в статьях 8,42 и 55. Новый текст Конституции гарантировал населению свободу вероисповедания, а также запрещал дискриминацию по религиозным причинам. Были внесены соответствующие изменения и в Уголовный кодекс. Если ранее государственным служащим запрещалось практиковать какие-либо религиозные верования, то теперь это официально разрешалось (статьи 294.1 и 294.2).

С 1992 года происходит поворот в государственной политике по отношению к Церкви. По мнению аналитика Виктора Гаэтана, это произошло исключительно по конъюнктурным соображениям: потеряв Москву в качестве экономического партнера, Кастро решил заручиться поддержкой Ватикана для нормализации экономического климата на острове.

Тем не менее сближение Церкви и государства происходило не без значительных затруднений. В сентябре 1993 года появилось пасторское послание одиннадцати кубинских епископов, составленное на Конференции католических епископов Кубы, под названием «El amor todo lo espera». Фактически впервые за три года после крушения Советского Союза кубинский епископат выступил с мнением, что режим Ф. Кастро в самом скором будущем ждет подобная судьба.

Уже в начале послания отмечалось, что на протяжении столетий кубинцы всегда были единым народом, без различий «на расы, классы и мнения», объединенным верой. Развивая свою мысль, епископы писали: «Опора, которая поддерживает развитие семьи и общества – это любовь общества более справедливого, человечного, процветающего, которое строится не только с помощью перемещения гор и справедливого перераспределения материальных благ, так как в этом случае те, кто получает ту же квоту, что и другие, должны быть самыми близкими братьями, но опыт показывает нам, что это, к сожалению, не всегда так».

Уже здесь становилось очевидно, что Церковь предпринимает атаку против правительства Кастро, обращаясь к пастве с целью пробуждения их более глубинных чувств на уровне религиозного сознания, а не привитых за годы социализма идеологем. Определенно можно говорить о том, что в сложившейся на тот момент тяжелейшей экономической ситуации, данная позиция Католической церкви может трактоваться исключительно как враждебная.

Построение послания на основе обращения к религиозному сознанию прослеживается во всем его тексте. Так, обыгрывая тему любви, епископы умело манипулировали религиозными чувствами кубинцев: «Любое воззвание к любви должно находить резонанс в человеческом сердце, но наиболее сильный – в сердце кубинца, размещенного под любящим взглядом Сердца Иисуса и Девы Милосердия, Девы Любви».

Предлагая антитезу любовь/ненависть, послание говорило о ненависти, пропагандируемой официальными властями, отмечая, что ненависть не является конструктивной силой. Взамен Церковь предлагала «Любовь», ссылаясь на авторитет Ганди и более близкого кубинцам Хосе Марти, цитируя последнего: «Единственный закон власти – это любовь».

Буквально каждый раздел послания апеллировал к религиозным чувствам населения острова, давая понять, что религиозные ценности куда важнее ценностей политических и идеологических. Так, раздел «Миссия Церкви» начинался словами: «Мы уже сказали, что есть два религиозных народных символа Кубы – Священное Сердце Иисуса и Дева Милосердия, и именно они инициировали это послание от друзей друзьям, от братьев братьям, от кубинцев кубинцам» .

Пытаясь обезопасить себя от обвинений во вмешательство во внутриполитические дела, епископат умело вставил в послание абзац, касающийся взаимоотношений Церкви и политики: «У Церкви не может быть политической программы, потому что ее сфера иная, но Церковь может и должна давать моральную оценку, и прежде всего тому, что гуманно, а что негуманно… Итак, мы не идентифицируемся ни с какой партией, политической группировкой или идеологией, потому что вера не идеология, хотя она и не безразлична Церкви относительно своего этического содержания. Наша точка зрения не относится ни к какой политической модели, но нам интересно знать уровень гуманности, который они содержат. Итак, мы говорим без договоренностей и без давления со стороны кого-либо».

Крайне важно было то, что, как подчеркивали епископы, в своем послании они обращаются ко всем, в том числе политикам и властям, а также кубинцам как внутри страны, так и за ее пределами.

Наиболее откровенные заявления звучали во второй части послания. Рассуждая об истории Кубы, епископы приходили к выводу, что всех иностранцев можно поделить на два лагеря: на тех, кто помогал Кубе, и тех, кто вмешивался в ее внутренние дела. Далее следовал вывод: уехавшие с Кубы эмигранты на сегодняшний день относятся к первому лагерю.

Таким образом, кубинский епископат вступал в жесткое противоречие с позицией властей по вопросу отношения к кубинской эмиграции в США. Если для Кастро они были предателями и врагами Кубы, то для Католической церкви – теми, кто может и должен помочь острову.

Церковь ставила перед властью вопросы, которые были по меньшей мере неудобными в той ситуации: «Почему есть столько кубинцев, которые хотят уехать и уезжают со своей Родины? почему отказываются от их собственного гражданства, и ищут защиты за границей? почему профессионалы, рабочие, артисты, священники, спортсмены, военные, солдаты и простые люди используют любой повод, чтобы оставаться за границей?». В завершении этой череды вопросов епископат наносил последний удар по Ф. Кастро: «Почему, в конце концов, не попробовать решать наши проблемы вместе со всеми кубинцами, с точки зрения нашей национальной перспективы, без того, чтобы никто не стремился быть возведенным в ранг единственного защитника наших интересов или арбитра в решении наших проблем?».

Оценивая положение Кубы как крайне тяжелое, епископат напоминал, что никогда не одобрял экономических мер США, направленных против острова, уточняя при этом, что это делалось для того, чтобы облегчить положение народа (но не правительства).

Всячески эксплуатируя тему самоопределения народа, епископы писали, что они не собираются определять экономический курс страны, но считают, что он должен быть выверен с интересами большинства населения.

Словно позабыв о своей позиции невмешательства во внутриполитические дела, провозглашенной в этом же послании, епископат предложил свои меры по нормализации политического климата в стране. Они сводились к следующим пунктам:

1. Устранение исключительного и тотального характера официальной идеологии, которая поддерживается терминологией, которая является не вполне однозначной, как то: Родина и социализм, государство и правительство, законность и нравственность, кубинец и революционер.

2. Устранение ограничений свобод и введение независимого правосудия.

3. Ограничение чрезмерного контроля со стороны органов государственной безопасности.

4. Помилование заключенных, осужденных по экономическим и политическим преступлениям.

5. Отмена преследований за философские, политические и религиозные убеждения.

Определив своего рода программу-минимум, которая, как видно из перечисленных пунктов, требовала фактически изменения политического строя как такового, епископы предложили искать «новые пути» по достижению этой цели, в первую очередь путем диалога. По сути, звучал призыв вступить в дискуссию с демократическими силами в Майами, открыв страну для преобразований по примеру Восточного блока.

Подобное выступление Церкви в разгар тяжелейшего экономического кризиса не могло пройти незамеченным.

В период с 26 по 28 мая 1995 года кардинал Хайме Ортега находился с визитом в Майами. Примечательно, что в дни поездки среди кубинской эмиграции активно распространялись листовки следующего содержания: «Приветствуем кардинала Хайме Ортегу. Он – наш кардинал. Для любви закона нет. Нет Кастро, нет проблем!»

Эмиграционная «El Nuevo Herald» писала накануне визита кардинала: «Ортега-Аламино рассматривается как единственная надежда Кубы на освобождение от ее тоталитарного режима большим сегментом кубинского сообщества в изгнании, проживающего в Южной Флориде».

Тем не менее осторожный Ортега не оправдал возложенных на него на тот момент надежд. Во время своей поездки он всячески избегал прямой критики режима Кастро. Сразу по прилету кардинала атаковали журналисты, интересовавшиеся, в первую очередь, почему Церковь активно не противостоит правительству. На это Ортега отвечал, что «Церковь не является оппозиционной партией».

Во время мессы Ортега по-христиански призвал «подставить другую щеку, так как Куба нуждается в братской любви», на что один из лидеров оппозиции в изгнании Глэдис Перез заявила: «Мы не можем подставлять другую щеку диктатору и убийце вроде Кастро» .

Следует отметить тот факт, что Ватикан продолжал проводить по отношению к Кубе достаточно лояльную политику. Продолжая действовать в духе «ostpolitik» Иоанн Павел II умело лавировал между интересами самых разных кругов. При этом он активно выступал против экономической блокады острова со стороны США, периодически делая соответствующие заявления. Так, в 1994 году понтифик дважды обратился к этой теме, поддерживая критику эмбарго, исходящую со стороны кубинских епископатов. В июне 1994 года, встречаясь в Ватикане с делегацией кубинских епископов, папа заявил: «Причина особых страданий вашего населения заключается в трудном моменте, который переживает ваша страна, в которой многие люди и семьи, вдобавок к другим трудностям, страдают из-за серьезных последствий экономического кризиса».

С середины 1990-х годов Католическая церковь на Кубе начинает возрождаться после десятилетий стагнации. Нормализуется диалог между представителями кубинского епископата и государством. Число священников вновь удваивается и возвращается к уровню 1970-х годов. В 1991 была создана так называемая Caritas в Гаване.

Государство начало сотрудничество с Церковью, в первую очередь в гуманитарной сфере. Церкви предоставляются условия для покупки (нормированной) строительных материалов для ремонта церковных помещений. Кроме этого, Церковь допущена к сфере услуг: она может оказывать услуги по уходу за престарелыми гражданами, а также в детских садах.

В 1995 году кардинал Ортега становится вторым вице-президентом Совета епископов стран Латинской Америки (CELAM).

Знаковым событием в истории государственно-конфессиональных отношений на Кубе стал первый визит на остров папы римского Иоанна Павла II. Приезд понтифика вызвал бурную реакцию, как в самой Кубе, так и за ее пределами, в первую очередь в США. Иоанн Павел II с самого начала был резко против экономического эмбарго, что не могло не раздражать американские политические круги.

Перед визитом американская пресса была полностью уверена, что вопрос эмбарго будет обязательно поднят папой в ходе поездки. «Нью-Йорк Таймс» однозначно отмечала, что «папа римский Иоанн Павел II скоро добавит свой голос к растущему хору, требующему прекращения экономического эмбарго Соединенных Штатов против Кубы», замечая при этом, что помимо самого папы, «600 различных бизнес-групп и 140 религиозных и правозащитных организаций просят Администрацию Клинтона ослабить санкции».

Уже на пути на Кубу, в самолете, папа, давая интервью западным журналистам, в очередной раз затронул этот болезненный для Соединенных Штатов вопрос, подтвердив свою позицию. Как сообщало агентство «Рейтер», на вопрос, какое послание у него есть в адрес США относительно эмбарго, «понтифик-поляк ответил на английском: “Изменить. Изменить”» .

Против эмбарго выступала и североамериканская католическая общественность и Церковь. Так, католическое издание «St. Anthony Messenger» отмечала, что эмбарго необходимо отменить, замечая при этом, что оно больше вредит простым людям, нежели самому режиму: «Необходимо различать коммунистических лидеров Кубы и кубинский народ, у которого не было голоса в решении вопроса о недемократичности и деспотичности режима. Как ни странно, эмбарго не вредило правительственным лидерам с их легким доступом к долларам. Эти люди продолжают жить вполне удобно. Скорее, оно вредило значительному большинству населения, которое с трудом находит достаточное количество продуктов питания и лекарств».

Издание цитировало и влиятельного на тот момент бостонского кардинала Бернарда Ф. Лоу , который заявлял следующее: «Наша нынешняя политика штрафует кубинский народ и американский бизнес. Можно утверждать, что эта политика также тормозит демократические реформы на Кубе и, конечно, способствует формированию у кубинцев впечатления, что американское правительство – враг».

Таким образом, гуманитарный пафос американских католиков прикрывал все те же политические цели американского руководства по отношению к Кубе. По сути, Церковь подсказывала правительству направление действий, которое, по ее мнению, привело бы к наиболее эффективному результату.

Кубинская оппозиция в США по-разному реагировала на предстоящий визит. Некоторые надеялись, что после этой поездки на Кубе начнутся действительные демократические преобразования, связывая это с духовной силой как самого папы, так и веры. «Нью-Йорк Таймс» писала в те дни, что наиболее религиозные представители диаспоры даже хотели подплыть к прибрежным водам Кубы, чтобы приобщиться к религиозному действу. Самые же отчаянные собирались и вовсе пересечь границу и высадиться на острове, заявляя: «Мы требуем права на въезд на Кубу как кубинские католики».

Другое американское издание отмечало, что среди эмигрантов «многие полагают, что посещение окажется своего рода рычагом для открытия Кубы, исторически римско-католической страны, куда более мощным, чем визит папы римского в номинально католическую Польшу в 1979 году… Они указывают на приготовления к посещению папы римского, отмечая, что кубинское правительство уже предприняло ряд вынужденных мер, включая смягчение прежних ограничений на религию и официальное признание Рождества впервые с конца 1960 года».

Следует отметить и еще одно важное обстоятельство, возникшее перед поездкой понтифика на Кубу: смерть одного из лидеров антикастровской оппозиции в Майами Хорхе Мае Каносы, с именем которого связано превращение группы американских кубинцев из простых эмигрантов в мощное политическое лобби, отстаивавшее продолжение режима экономической блокады Кубы. Похороны Мае Каносы, собравшие около 100 тысяч кубинских эмигрантов в Майами, стали своего рода манифестацией единства диаспоры, намерения во что бы то ни стало решительным образом повлиять на ситуацию на родине.

И все же и в среде эмигрантов не было единого мнения. В противовес оптимизму тех, кто ожидал кардинальных изменений, были и те, кто не верил в успешность результата. Так, кубинец Хорхе Родригез-Чомат, член Палаты представителей штата Флорида и активный противник Кастро заявлял следующее: «Фидель Кастро использует папу римского, чтобы придать легитимность своему режиму. На Кубе существует другой уровень контроля, который сильно отличается от тех стран, где папа и Церковь смогли добиться освободительного эффекта, как, например в Никарагуа при Самосе и позже при сандинистах или на Филиппинах при Маркосе» .

Что касается официальной власти США, то она также выразила свое мнение о предстоящем визите, высказавшись в том духе, что и Кастро, и Иоанн Павел II – оба имеют свои собственные интересы. Как заявил представитель правительства США, «это игра в кошки-мышки. Оба начинают со своими надеждами и в своих целях. Кастро нуждается в легитимности и хочет смягчить оппозицию внутри страны и за ее пределами. Папа хочет реформировать Кубу и думает, что он может смягчить Кастро, поддерживая местную Церковь. Сейчас еще рано говорить о том, кто из них выиграет, но что-то уже явно происходит. Члены партии крестят своих детей, а Церковь возвращает некоторых своих членов».

Мало известно, но первый визит понтифика на Кубу чуть было не был сорван буквально за несколько месяцев до его начала. Как сообщала «Вашингтон Пост», еще в октябре 1997 года ватиканская делегация обнаружила в доме, в котором должен был размещаться папа во время визита, подслушивающие устройства . Издание отмечало, что Ватикан выразил резкое недовольство происшествием и грозил отменить визит. Тем не менее официальный представитель Ватикана Наварро-Валле никак не откомментировал данный инцидент, а кубинская сторона, в свою очередь, заявила, что микрофоны остались в строении еще со времен диктатуры Батисты. Таким образом, ситуация была улажена, и 21 января 1998 года самолет папы римского приземлился в Гаване.

Свою первую речь на Кубе понтифик произнес сразу же после прилета, в гаванском аэропорту. Поприветствовав собравшихся, он выразил благодарность Богу, давшему ему возможность посетить остров, на котором уже более пятисот лет стоит «крест Христа». Уже в своем первом выступлении папа не ограничился лишь уверением, что прибыл на Кубу для того, чтобы укрепить жителей острова в их вере, надежде и любви. Он сразу же обозначил свою позицию, которая была озвучена им в несколько завуалированной форме: «Мои наилучшие пожелания объединяются с молитвой о том, что эта земля может предложить каждому климат свободы, взаимного доверия, социальной справедливости и прочного мира. Может быть, Куба, со всем ее прекрасным потенциалом, откроет себя миру, и может быть мир откроет себя Кубе, чтобы люди, которые работают ради прогресса и которые жаждут согласия и мира, могли смотреть в будущее с надеждой».

Недвусмысленность посыла понтифика явно говорила о том, что сам он видел своей миссией продолжение так называемой восточной политики Ватикана. Расплывчатость формулировки тем не менее вполне определенно демонстрировала истинную цель визита – консолидировать общество вокруг идеи «открытости», поставив ее на христианскую платформу. Памятуя, как развивалась ситуация в Восточной Европе после апостольской деятельности папы, можно говорить о том, что миссия Ватикана в этом направлении активно продолжалась.

Как отмечал Дж. Вейгел, «ни один герой польской истории: ни король Ян III Собеский, ни Тадеуш Костюшко, ни Юзеф Пилсудский – не въезжал в Варшаву так торжественно, как это сделал 2 июня 1979 г. Иоанн Павел II». Сам факт избрания впервые за 455 лет папой римским поляка имел во многом символический характер. По мнению Е. Гергея, «Колоссальной неожиданностью было то, что новый папа – не итальянец, а поляк, следовательно, славянин, из восточной и к тому же социалистической страны» .

Вейгел указывал, что после смерти Иоанна Павла I, чей понтификат продлился меньше месяца, курия была в шоке. Но, разумеется, отнюдь не этот шок стал причиной избрания представителя социалистической Польши: «Войтыла был сильной личностью с задатками публичного политика, и это нельзя было сбрасывать со счетов, если вспомнить положительную реакцию общественности на короткое папство Иоанна Павла L И наконец, Восточная политика Павла VI. Ее дипломатические успехи были очень и очень призрачны, а архиепископ Краковский вообще сомневался в правильности выбранной стратегии. И все же именно «Восточная политика», лишив Святой Престол его главного оружия – солидарности с Западом, что было характерной чертой всего послевоенного устройства, сделала возможным избрание папы из-за «железного занавеса».

Следует отметить, что принципиально новая политика на восточном направлении стала проводиться Ватиканом после 1964 года. Ее автором и творцом стал архиепископ Казароли, а главным вопросом этой политики было участие Католической церкви в ослаблении международной напряженности. В 1966 году папа Павел VI впервые в истории принял советского министра иностранных дел А. Громыко (повторно – в 1967 году), в 1967 году – Н. Подгорного. Результатом второй встречи с А. Громыко стал визит в СССР архиепископа Казароли, в период между 24 февраля и 1 марта 1971 года. Свидетельством нормализации отношений явился очередной визит в Ватикан в 1974 году А. Громыко.

Данная двусторонняя открытость имела своими причинами, конечно, не взаимные симпатии. Каждая из сторон преследовала свои цели. И для Советского Союза избрание Войтылы папой стало неприятным сюрпризом, тем более что, как отмечал Дж. Вейгел, «он, уроженец Восточной Европы, знакомый с местными языками и культурой, как никто представлял себе положение Церкви за «железным занавесом». Для него также не было тайной коренное отличие коммунистических режимов от демократически устроенных государств – отличие, которое не в полной мере приняли во внимание ватиканские дипломаты, формировавшие и осуществлявшие Восточную политику Павла VI. Любое государство время от времени совершает преступные деяния, коммунистические же режимы являются преступными по своей природе».

Показательно, что сам Иоанн Павел II дипломатично обходил вопросы политического противостояния в мире, нивелируя их до проблематики духовного единства и разобщенности. Таким образом, ему удавалось абстрагироваться (номинально) от политической проблематики и говорить как бы с позиций чистого гуманизма. Так, в своей речи в Гнезнинском Соборе в Польше Ъ июня 1979 года он вопрошал: «Не в том ли желание Христа, не в том ли воля Святого Духа, чтобы этот папа поляк, папа славянин явил ныне духовное единство христианской Европы?» .

Именно духовными методами Войтыла, как истинный папа, достигал политических целей. В 1980 году появляется энциклика «За беспримерное подвижничество», в которой святые Кирилл и Мефодий провозглашались сопокровителями Европы, что как бы стирало еще один барьер между западным и восточным христианством. Что же касается Кубы, то как отмечала «Нью-Йорк Таймс» в дни визита папы на остров, «до сих пор Иоанн Павел II избегал любой конфронтации с правительством Кастро, предпочитая распространить свое влияние более тонкими методами».

Несмотря на попытки биографов Иоанна Павла II поставить этого Папу вне политики, очевидно, что именно политика, при этом политика на восточном направлении (говоря шире – по отношению к соцстранам) была его основным приоритетом. Показательно, что в 2004 году, на вручении награды «Медаль свободы имени Рональда Рейгана» в Вашингтоне бывший лидер польской «Солидарности» и экс-президент Польши Лех Валенса заявил, что «в разрушении коммунизма значительную роль сыграл не только Рональд Рейган, но и папа римский Иоанн Павел II и польская “Солидарность”» .

Позже, в 2012 году, в интервью «Радио Свобода», рассуждая о событиях в Польше, Валенса вновь вспомнил о папе римском. При этом, что крайне показательно, именно в контексте ситуации на Кубе. Говоря о падении социалистического режима в Польше, Л. Валенса отмечал: «Папа Римский ускорил эти процессы и предотвратил кровопролитие. Так что пятьдесят процентов нашего успеха заслуженно полагается святому отцу-поляку. Только не стоит подменять понятий: не он делал революцию. Он пригласил нас к молитве, а политическая оппозиция тогдашнего режима смогла подхватить свой пробужденный народ и повести к победе. Но если взглянуть, к примеру, на Кубу, там папа римский во время паломничества собрал почти весь народ, но не оказалось оппозиции, способной повести за собой этих людей. И коммунизм там жив до сих пор».

В начале 2000-х годов стали всплывать и нелицеприятные для папского престола периода Иоанна Павла II факты, касающиеся практической деятельности на Востоке Европы совместно с США. Так, свидетельница по делу Слободана Милошевича Добрила Гайич Глисич заявила в Международном трибунале для бывшей Югославии (МТБЮ), что еще в начале 80-х годов президент США Рональд Рейган и Папа Римский Иоанн Павел II обсуждали между собой раздел Югославии.

По мнению Б. С. Милошевича, Ватикан «несет ответственность за разрушение всех Югославий – Королевства Югославии, СФРЮ, СРЮ, Государственного содружества Сербии и Черногории. Ватикан бесцеремонно вмешивался и в дела Сербской православной церкви, яркий пример тому – признание Ватиканом автокефалии Македонской православной церкви». Рассматривая политическую историю того периода, Б. С. Милошевич резюмирует: «Все, что произошло в Восточной Европе в 80-х – в начале 90-х годов, не было возможным без участия папы Иоанна Павла II (К. Войтылы)».

Как отмечает Тай Флэтли (Университет Род-Айленда), первая встреча Папы с Рейганом в 1982 году была продиктована вполне очевидными целями: Папа хотел восстановления демократии в Польше, Рейган – развала Советского Союза.

Согласно Войцечу Адемицки, члену «Солидарности», роль Ватикана в изменении режима в Польше была «открыта лишь наполовину, а наполовину – секретна. Ее открытая сторона выражалась в предоставлении гуманитарной помощи: еда, деньги, медицина, консультации врачей, проводимые в церквях. Тайная же сторона заключалась в поддержке политической деятельности: предоставление печатных машинок всех видов, предоставление нам мест для тайных собраний, организации специальных демонстраций».

Разумеется, руководство Кубы прекрасно было осведомлено о деятельности Католической церкви в период холодной войны. Точно так же, как оно было осведомлено и о ее деятельности по отношению к социалистическим режимам в самой Латинской Америке. Так, известно, что католицизм в Латинской Америке имеет свои специфические особенности, связанные, в первую очередь, с независимой, в ряде случаев, позицией по отношению к целому ряду вопросов. Так было, например, во время событий 1970 года в Чили. И. Григулевич отмечал по этому поводу: «Особо следует сказать о позиции Католической церкви к правительству Альенде. Как известно, после Второго Ватиканского собора (1962–1965) в ориентации Католической церкви, особенно в Латинской Америке, произошли серьезные изменения. Из противника социальных перемен Католическая церковь, в лице господствующего в ней течения обновленцев, превратилась в их поборника. В Церкви даже образовалось крыло, требующее радикальных перемен. На выборах 1970 года, в отличие от предыдущих, церковная иерархия, возглавляемая кардиналом Раулем Сильвой Энрикесом, заняла позицию невмешательства, а с приходом к власти блока «Народное единство» стала проводить политику сотрудничества с правительством Альенде».

Но 1970-е годы ушли в прошлое, а в начале 1999 года папа Иоанн Павел II отправил послание британской палате лордов, которая тогда решала вопрос об экстрадиции Аугусто Пиночета, в котором понтифик фактически заступился за бывшего диктатора. Пресс-секретарь папы Хоакин Наварро-Валье объяснил это заступничество тем, что «Святой престол поддерживает раскаяние везде, и в том числе в Чили».

Таким образом, когда 21 января 1998 года папа в аэропорту Гаваны говорил об «открытости» Кубы миру и мира Кубе, его слова очень напоминали сказанные почти двадцать лет назад в Польше: «Наше время имеет огромную потребность в выражении стремления к открытости, чтобы приблизить различные режимы друг к другу. Наше время требует, чтобы мы не запирались в жесткие границы систем, но искали все, что идет на пользу человеку, который повсюду должен найти понимание и уверенность в своем подлинном гражданстве».

Приветственную речь произнес и Ф. Кастро. Напомнив о гибели миллионов индейцев и негров в прошлые столетия, он сказал, что папе, как «сыну Польши и свидетелю Освенцима, это должно быть понятно как никому другому». Перекинув своего рода исторический мост из прошлого в будущее, Кастро перешел к освещению актуальной политической ситуации в мире, обозначив политику США как геноцид кубинского народа. Далее он отметил важность таких понятий, как справедливость и гуманность, напомнив, что именно эти вопросы стояли в центре внимания Второго Ватиканского собора.

Кубинский лидер всячески пытался подчеркнуть, что видит в папе своего рода посла мира, а не политическую фигуру, целью которой является изменение существующего политического строя на острове. Учитывая позицию понтифика по вопросу экономической блокады, Кастро с первых же минут начал делать упор именно на эту проблему, отчасти противореча самому себе и политизируя визит папы.

22 января 1998 года Иоанн Павел II выступил в Санта-Кларе. Свою речь он посвятил вопросам семьи, материнства и брака. Отдельно папа остановился на проблеме абортов, дав понять, что не приветствует проводимую Кастро политику в этом направлении. Следует отметить, что по данным Всемирной организации здравоохранения (World Health Organization), в 1996 году мировым лидером по количеству абортов была именно Куба. За ней следовали Россия и Китай.

Говоря о проблемах, связанных с семейной жизнью, понтифик умело манипулировал паствой, вплетая в свою речь чисто политические посылы, умело вуалируя их. Так, рассуждая о семье как ячейке христианского общества папа говорил: «Социальная ситуация, сложившаяся в этой возлюбленной стране, создала немало трудностей для семейной стабильности: например, материальный дефицит – когда заработная плата не достаточна или имеет очень ограниченную покупательную способность, неудовлетворенность по идеологическим причинам, привлекательность потребительского общества. Все это усилило проблему, которая существовала на Кубе в течение многих лет: люди вынуждены были оказаться вдали от семьи, в эмиграции, которая разлучила целые семьи и вызвала страдания значительной части населения».

Складывается впечатление, что эти слова были обращены, скорее, к кубинской эмиграции в США, нежели непосредственно к проживающим на Кубе. Реверанс папы в сторону эмиграции нельзя рассматривать как случайный жест или соблюдение политеса. Понтифик сознательно уравнивал тех, кто находился по разные стороны баррикад, давая понять, что заинтересован в объединении обеих частей расколотого кубинского общества.

Папа умело воздействовал на сознание кубинских католиков, делая упор на эмоциональную сторону вопроса. Так, начав с чисто экономических причин, он сразу же акцентировал внимание на человеческом факторе, причем наиболее болезненном для многих кубинцев – проблеме детей, оказавшихся разлученными со своими родителями. Безусловно, здесь присутствовала и сугубо гуманистическая оценка ситуации, но политический подтекст также весьма явно прослеживался.

Используя цитаты из Священного Писания, Иоанн Павел II тактично доводил до сознания кубинцев мысль о том, что разделение семей противоречит божественному замыслу. Так, ссылаясь на «существенные аспекты божественного плана относительно замужества и семьи», папа взывал: «Дорогой народ Кубы: Будьте верны Слову Господню и этой модели!»

23 января 1998 года понтифик прибыл в Камагуэй. Здесь прозвучала одна из основных его речей, произнесенных в ходе визита на остров. Папа обращался к молодежи. Очевидно, что именно молодежь является стратегическим потенциалом политических сил, как внутри Кубы, так и за ее пределами, заинтересованных в скорейшем изменении политического климата в стране. Именно молодежь является тем сегментом кубинского общества, которая наиболее активно участвует в миграционном процессе.

Интересно, что в США в связи с этим, несмотря на все политические причины, возникают определенные вопросы, связанные, в первую очередь, с составом кубинской эмиграции. Так, влиятельный «Wall Street Journal» отмечал, что далеко не все прибывшие с Кубы в качестве беженцев, являются кубинцами.

В докладе, подготовленном для членов и комитетов американского Конгресса специалистом по вопросам эмиграции Р. Е. Васем, отмечалось, что с 1995 года поток уехавших с Кубы возрос в разы. При этом Куба стабильно занимает одно из первых мест в десятке стран, жителям которых в первую очередь предоставляется юридический статут постоянных жителей-резидентов (LPRs). В 2008 году 495 000 кубинцев получили статус резидентов, что сделало Кубу пятой страной (после Мексики, Китая, Индии и Филиппин) по данному показателю .

Ссылаясь на проблему разлучения семей, папа не упоминал, что она существует и в других государствах Латинской Америки. При этом следует учитывать, что на Кубе она, конечно, стоит наиболее остро. Исследователь Мануэль Орозко приводит следующие данные, полученные им в ходе статистического исследования вопросов, связанных с причинами эмиграции из стран Латинской Америки (см. табл.).

Исходя из статистических данных можно уверенно говорить, что именно семейные обстоятельства занимают первое место среди причин отъезда с острова на постоянное место жительства в другие государства.

Следует учитывать и сам факт возрастания числа людей, покидающих Кубу. Это количество колеблется из года в год, но фактом остается то, что оно стабильно не опускается ниже планки в 10 000 человек ежегодно.

Возвращаясь к обращению папы к кубинской молодежи в Камагуэе в январе 1998 года, следует еще раз напомнить, что именно она являлась основной мишенью понтифика, который, безусловно, не мог не знать динамику и возрастной состав эмиграции. А именно с начала 1990-х годов он значительно омолодился. Как отмечает М. Кастро, «новые иммигранты отличаются от более ранних волн резидентов кубинского происхождения, проживающих на территории Соединенных Штатов в отношении возраста. Только что прибывшие, как легальные иммигранты, так и нелегалы, моложе, и их возраст колеблется в районе 30 лет для легальных и 20 – для незаконно пересекших границу. При этом среди них преобладают мужчины».

В этом контексте слова папы звучали более чем актуально. Он обращался к кубинской молодежи: «Откройте сердца для него (Бога. – Авт.) и таким образом начните новую жизнь, жизнь в гармонии с Богом, который отвечает на ваши законные стремления к правде, совершенству и красоте. Куба может воспитывать своих детей в достоинстве и свободе так, чтобы ваша страна наслаждалась будущим подлинного всеобщего человеческого развития в условиях прочного мира!» .

Важно, что здесь Иоанн Павел II озвучил и глобальные внешнеполитические цели Ватикана, которые с момента избрания его главой всех католиков были тесно связаны с интересами США. Как отмечает О. Четверикова, еще в 1982 году папа договорился с Р. Рейганом о координации внешнеполитической деятельности, взяв курс на глобализм под эгидой США. Первой страной, на которой был поставлен этот эксперимент, стала Польша. По мнению О. Четвериковой, «после избрания президентом Рональда Рейгана между ним и Иоанном Павлом II установились отношения стратегического значения». В 1984 году устанавливаются и дипломатические отношения между двумя государствами.

Пребывание папы в Камагуэе было значимо и по той причине, что именно этот регион Кубы является наиболее католическим. На всем пути папского кортежа его сопровождали толпы верующих, скандировавших: «Иоанн Павел II, мир любит тебя!» и «Папа, останься в Камагуэе!».

В тот же день, 23 января, папа «закрепил» свое общение с молодежью Посланием, которое было призвано еще раз донести его основные идеи до молодых людей острова. Начиналось Послание с мощного посыла, который с первых же строк заставлял кубинцев осознать, что они не являются чем-то отдельным, но включены в общемировое католичество: «Я хочу передать вам сердечные поздравления и подлинную привязанность всех молодых христиан разных стран и континентов, которые я был в состоянии посетить в осуществлении моего долга как преемника Петра».

Далее, отметив отличие кубинской молодежи от молодых людей других стран (энтузиазм, инициативность, артистические способности и так далее), папа резко сменял тон, заявляя, что эти отличия тем не менее не говорят о том, что молодежь Кубы не подвержена тем же влияниям и опасностям, что и молодежь в других странах. Таким образом, он вновь умело заставлял читающих Послание задуматься о себе, как о нечто едином с остальным миром: «Сегодня, однако, растущий кризис ценностей, который чувствуется во всем мире, также бросает свою тень на молодых людей этого яркого острова» .

Перечисляя грозящие молодежи опасности, папа словно разводил руками, вопрошая: «Что я могу сказать вам, молодым людям Кубы, живущим в материальных условиях, которые являются иногда трудными, которые иногда разочаровываются в своих законных стремлениях, а иногда даже лишаются самой надежды?».

Таким образом, понтифик почти открыто говорил о том, что положение кубинской молодежи куда тяжелее, чем в других государствах. Социальная проблематика вновь подменялась чисто политической. Морализаторское вступление резко сменялось политической частью послания, которая вновь призывала молодежь к свободе и демократии: «Будущее Кубы зависит от вас, от того, как вы строите свой характер и от того, как вы реализуете свое обязательство преобразовать мир. И поэтому я говорю вам: с силой духа и умеренностью, с правосудием и благоразумием, сталкиваясь с большими трудностями настоящего момента, – возвратитесь к своим кубинским и христианским корням и сделайте все, что вы можете, чтобы построить будущее, состоящее из еще большего достоинства и свободы, чем те, что когда-либо были!».

Не заметить направленность папских высказываний было просто невозможно. Подтекст фактически сменялся открытостью и прямолинейностью. Комментируя обращения понтифика к кубинской молодежи, американское агентство «Ассошиэйтед пресс» отмечало, что «Иоанн Павел окрасил свою речь ссылками на демократию и свободу, ясно давая понять, что они полностью соответствуют христианским представлениям».

Крайне профессионально прибавляя накал, в каждом новом абзаце Послания к молодежи Иоанн Павел II словно открывал все новые горизонты. Напомнив о «кубинских корнях», которые не имели никакого отношения к нынешнему коммунистическому строю, папа провозглашал еще более крамольные для режима Кастро вещи: «Займите надлежащее место в великой семье народов этого континента и всего мира не как подчиненные, но как мужчины и женщины, обладающие давней и богатой традицией, происхождение которой мы находим в христианстве».

Одним из основных «приемов», которыми пользовался папа в своем обращении к молодежи, было постоянное апеллирование к христианскому долгу. Все послание строилось на жестком противопоставлении реальности и требований Церкви. Особенно ярко это проявилось в следующем пассаже Послания к молодежи: «Вы не можете действительно посвятить себя своей стране, если вы не выполняете свои обязанности (по отношению к ней. – Авт.)… И при этом вы не можете посвятить себя Церкви не будучи активно и решительно существуя во всех сферах общества, в котором Христос и Церковь становятся истинными». Таким образом, обязанности по отношению к государству должны коррелироваться с обязанностями по отношению к Церкви. При этом последние должны быть в приоритете. По данной логике выходило, что если государство не позволяет реализовывать христианские потребности (под которыми папа понимал свободу и демократию), то оно должно быть заменено или изменено. Учитывая тревогу, которую понтифик высказывал ранее по поводу разлучения семей и недопустимости этого факта (то есть нежелательности дальнейшей эмиграции с Кубы), оставался лишь один вариант – изменение существующего политического режима на острове.

Важно, что распространение католицизма для Иоанна Павла II было одной из основных задач. Активная миссионерская деятельность и многочисленные поездки ярко свидетельствовали об этом. Прозелитизм этого папы имел очевидный политический характер. Помимо собственно распространения католической версии христианства, понтифик, так или иначе, решал определенные политические задачи. В Послании к молодежи Кубы папа также не забыл упомянуть о необходимости распространения католицизма на острове, отмечая, что «Церковь в вашей стране желает быть полезной не только католикам, но и всему кубинскому народу» .

Заканчивалось послание словами, которые больше подошли бы стандартному политику, обращающемуся к своему электорату: «Дорогие молодые люди, Церковь доверяет вам, и она рассчитывает на вас». Выдавая кредит доверия кубинской молодежи, папа явно рассчитывал на тот же эффект, что произвели в свое время его слова в Восточной Европе. В этой связи крайне интересным представляется сравнение Послания Иоанна Павла II к кубинской молодежи с аналогичным Посланием к польской молодежи, направленным Ъ июня 1979 года во время визита понтифика в Польшу.

В польском Послании звучали те же самые ноты. Если в кубинском варианте папа взял за основу национальную идентичность кубинцев, то в польском он базировал свои построения на культурной самоидентификации поляков. Очевидно, что основа была практически одной и той же. Если кубинскую молодежь папа призывал вернуться к своим христианским корням, так как они традиционны для нее, то польским молодым людям внушалась идея о христианской сущности польской культуры. В 1979 году папа писал: «Культура – это, прежде всего, общественное достояние нации. Польская культура – достояние, на которое опирается духовная жизнь поляков. Это отличает нас как нацию… С самого начала польская культура имеет очень ясные христианские знаки».

Если кубинцев папа упрекал, как было сказано выше, отходом от своих корней, то поляков – отходом от христианской польской культуры. Заключительные слова польского послания звучат практически идентично кубинской версии: «Останьтесь верными этому наследию. Сделайте его основой вашего формирования. Гордитесь им. Храните это наследие и умножьте его; передайте его будущим поколениям».

Разумеется, в 1979 году недавно восшедший на папский престол Иоанн Павел II был намного скромнее в своих высказываниях, учитывая общую политическую ситуацию в мире. Тем не менее мы можем говорить о том, что стратегически он воздействовал на молодое поколение точно так же, как и спустя девятнадцать лет на Кубе.

В тот же день, 23 января 1998 года, папа выступил в Гаванском университете. И здесь вновь мы можем видеть параллели с польским визитом. Свое выступление понтифик начал с обсуждения темы культуры, заявив, что «Католическая церковь не идентифицирует себя с какой-либо культурой, но обращается ко всем в духе открытости». Пояснив, что кубинская культура имеет свою специфику, связанную с множеством различных влияний, папа обозначил в качестве ее отца Феликса Варела, подчеркнув, что он в качестве культурных основ особенно выделял два фактора: люди должны образовываться для свободы и ответственности, человеческие отношения должны строиться в соответствии с демократическими принципами.

Напомнив кратко биографию философа и мыслителя, папа отметил, что тот оставил богатое наследие, которое не должно быть забыто. После этого он перешел к политической части своего выступления: «Сегодня мы собрались в этом университете, который сохраняет как одно из его самых драгоценных сокровищ наследие Варела… Я знаю также, что на Кубе можно говорить о плодотворном культурном диалоге, который гарантирует более гармоничный рост и развитие творческих инициатив гражданского общества» .

Выбрав в качестве образа фигуру Ф. Варела, папа транслировал ту же самую идею, что предлагал аудитории в Польше: все культурное наследие страны говорит о том, что ее истинная суть состоит в принятии демократических ценностей. При этом неслучайность выбора именно этой исторической персоналии обусловливалась тем, что на ее примере особенно ярко можно было продемонстрировать, что независимость Кубы совсем не обязательно должна быть сопряжена с коммунистическим строем.

Словно желая снизить политический накал своего присутствия на Кубе, на следующий день, 24 января 1998 года, выступая в Сантьяго-де-Куба, понтифик сказал следующее: «Церковь, погруженная в гражданское общество, не ищет политической власти, чтобы выполнить свою миссию; она лишь хочет быть плодотворным семенем общей пользы, присутствуя в структурах общества». При этом папа не уточнил, что он имеет в виду под «общей пользой».

24 января Иоанн Павел II встретился с людьми, страдающими различными заболеваниями. После практически аполитичной первой речи в этот день, на встрече с «больными и страдающими» папа вновь вернулся к политической проблематике, умело увязав ее с тематикой встречи. Высказавшись на тему человеческих страданий, понтифик неожиданно перешел к совсем другим вопросам. Следует отметить, что эта тема была наиболее ожидаема наблюдателями, особенно кубинскими эмигрантами. Папа заговорил о политических заключенных: «Страдание бывает не только физическим. Также страдают души, что мы можем видеть на примере тех, кто изолирован, преследуется, заключен в тюрьму за различные преступления, в том числе за свои идеи, диссиденты, которые на самом деле мирные. Эти узники совести находятся в заключении за то, за что собственная совесть не осуждает их. Все, чего они хотят, – активно участвовать в жизни общества с возможностью высказывания своих идей в условиях уважения и терпимости. Я поддерживаю попытки возвращения этих заключенных в общество. Это – жест высокой гуманности…, жест, который… усиливает социальную гармонию в стране».

Это высказывание папы было публичным подтверждением того, что он реализовывает возложенное на него доверие, так как вопрос об освобождении заключенных обсуждался им непосредственно и во время сорокаминутной беседы с Ф. Кастро, состоявшейся во Дворце Революции. Как отмечал после нее официальный представитель Ватикана Наваро-Валье «учитывая высокий моральный авторитет тех, кто обращается с просьбой, и гуманитарный характер запроса, он был воспринят с интересом».

Следует отметить, что Ф. Кастро услышал воззвание папы. Спустя две недели после его визита на Кубе было освобождено около 300 политических заключенных, что было жестом доброй воли со стороны кубинского правительства и демонстрации того самого диалога, к которому призывал Иоанн Павел II. То, что Кастро пошел на подобный шаг, разумеется, следует оценивать как большой успех политической миссии папы.

Кстати, примечательно, что речь папы, в которой он просил освободить политических заключенных, не транслировалась по кубинскому телевидению.

На следующий день своего визита папа встретился с представителями некатолических церквей Кубы, объединенных в кубинский Совет церквей, в который входят представленные на острове протестантские течения. В ходе встречи обсуждались сугубо религиозные вопросы, а понтифик заметил, что, несмотря на различия в культе, все христиане на Кубе должны преследовать одну цель – вести кубинское общество к истинному Христу.

25 января Иоанн Павел II произнес речь во время службы на площади им. Хосе Марти в Гаване. Это выступление стало одним из наиболее политизированных за весь визит. В нем папа обратился к международной проблематике, высказав свое понимание современных политических процессов и путей их дальнейшего развития. Заметив, что последние два столетия единственным средством разрешения противоречий на международной арене является конфликт, понтифик раскритиковал неолиберализм, сказав: «В международном сообществе мы, таким образом, видим небольшое количество стран, становящихся чрезвычайно богатыми за счет увеличивающегося обнищания большого числа других стран; в результате богатые становятся еще богаче, в то время как бедные – еще более бедными».

Перейдя к теме свободы, папа подчеркнул, что лишь свобода, основанная на правде, является истинной, делает человека не объектом, а субъектом в этом мире.

Провозглашая свободу основной ценностью, понтифик прямо заявил: «Достижение свободы – это ответственность и обязанность, от которой никто не может уклониться» .

Таким образом, кубинцам однозначно предлагалось сделать политический выбор.

Интересно, что в стенограмме этой речи, представленной на официальном сайте Ватикана, отмечено, что после этого заявления толпа начала скандировать: «Папа свободен и он хочет, чтобы все были свободными». На что понтифик ответил: «Да, он живет с той свободой, для которой Христос и освободил вас».

После этого папа произнес, пожалуй, свои самые знаменитые слова, обращенные к кубинскому народу: «Все знают, что у Кубы есть христианская душа, и это принесло ей всеобщее признание. Призванная преодолеть изоляцию, она должна открыть себя миру, и мир должен потянуться к Кубе, ее людям, ее сыновьям и дочерям, которые являются, конечно, ее самым большим богатством. Это – время, чтобы начать новый путь, требующий обновления, которое мы испытываем на пороге третьего тысячелетия христианской эры!» .

Безусловно, по своему пафосу и высоте данное высказывание папы было на уровне его же хрестоматийной фразы, сказанной в Польше в 1979 году: заполните сердца.

Отдельного внимания заслуживает встреча папы с кубинским епископатом, состоявшаяся тогда же, 25 января. В отличие от простых людей, клириков не надо было убеждать в необходимости веры. Также им вряд ли надо было объяснять их истинное предназначение в политическом процессе на Кубе. В ходе встречи папа поделился своими впечатлениями от визита отметив, что кубинский народ возлагает большие надежды на Церковь, некоторые из них превышают определенную Церкви миссию, но церковное сообщество в максимально возможной степени должно все их рассмотреть.

В своей заключительной речи, обращенной к папе, Кастро был краток. Он обозначил основной результат визита, давая понять своим оппонентам, что в случае с Кубой стратегия «ostpolitik» не имеет действия: «Я думаю, что мы показали хороший пример миру: вы – посещая то, что некоторые называют последним бастионом коммунизма; мы – принимая религиозного руководителя, которому они же хотят приписать ответственность за разрушение социализма в Европе. Были и те, кто предсказывал апокалиптические вещи. Некоторые даже мечтали об этом».

Переходя к библейским аллегориям, Кастро сравнил Кубу с молодым Давидом, который вступил в схватку с филистимлянином Голиафом «ядерной эры» в лице Соединенных Штатов. Очевидно, что, приводя данный пример, команданте хотел не только воспользоваться красивым образом, но и сказать о том, на чьей стороне в конечном итоге будет победа. Присутствие папы рядом придавало этим словам дополнительное, почти сакральное значение. Своим присутствием понтифик как бы подтверждал правоту Кастро, что последнему и было нужно. Таким образом, правы оказались те наблюдатели, которые считали, что руководитель Кубы извлечет максимум пользы из визита столь внушительного морального авторитета западного мира, как папа римский.

Однако, как представляется, вульгарные трактовки подобной политики Кастро, предлагаемые американской стороной и оппозицией, не вполне соответствуют действительности. Руководство Кубы не столько искало способов укрепить свою личную власть, сколько пыталось создать позитивный фон вокруг Кубы с целью поиска выхода из тяжелейшего экономического кризиса, вызванного крушением Восточного блока. В конечном счете правы были те аналитики, которые отмечали непохожесть кубинского режима на другие социалистические режимы, как в Латинской Америке, так и за ее пределами. Население Кубы демонстрировало феноменальную приверженность своему руководству.

При этом, однако, поддержка курса, проводимого руководством страны, базировалась в этот период не на верности коммунистическим идеалам, но на желании сохранить независимость Кубы в условиях глобализации и расширения мира «рах americana». Социализм, как и в случае с Китаем, становился все больше внешним атрибутом политического режима, в то время как его сущность постепенно менялась в сторону понимания необходимости определенных преобразований, при условии сохранения политического суверенитета.

В своем заключительном слове Кастро сделал упор на открытости освещения визита папы как для иностранных журналистов, так и для всего населения острова. Он напомнил, что все средства массовой информации освещали визит понтифика, заявив, что это, пожалуй, первый случай, когда событие в столь маленьком государстве, как Куба, освещалось столь большим количеством людей.

Несколько провокационно прозвучали слова Кастро о том, что он принимает глобализацию, как ее провозглашает папа – глобализацию солидарности. Тем самым им уравнивались идеологические стремления Кубы к единству всех народов («Государства исчезнут: человечество создаст единую семью народов») и христианское стремление к признанию единого Бога. Резюмируя, Кастро подчеркнул, что если глобализация солидарности подразумевает борьбу с бедностью, эксплуатацией и так далее, то идеи папы о «евангелизации и экуменизме не будут в противоречии с этим».

Визит папы на Кубу всколыхнул кубинскую эмиграцию в Майами. Некоторые из оппозиционеров надеялись, что после приезда папы на острове начнется демократическая трансформация или даже народное восстание. Ни того ни другого не произошло. Как отмечала «Нью-Йорк Таймс», «после пяти дней пребывания папы на Кубе многие здесь оказались в большом замешательстве, видя телевизионное изображение огромных толп, открыто исповедующих свою веру и становящихся даже еще более объединенными в своей надежде». Тем не менее оппозиция стояла на той точке зрения, что визит папы нисколько не легитимизирует власть Кастро, так как сам визит стоит меньше, чем папская «критика, его требования по освобождению политических заключенных и призыв к кубинцам стать творцами своей собственной истории, построить общество, основанное на свободе».

Ф. Кастро, разумеется, дал свою оценку визита понтифика на Кубу, которая сводилась к тому, что папа приезжал на остров без каких-либо намерений вмешиваться во внутриполитическую жизнь страны. Упоминая об экономических трудностях, переживаемых Кубой, Ф. Кастро говорил следующее: «В этом контексте, в империи (США. – Авт.) и в других местах, визит папы римского стал чем-то, что приведет к окончательному краху социализма на Кубе. Они полагали, что революция падет как стены Иерихона перед звуком труб. Но папа римский не нес с собой трубы и не ехал с намерением погубить революцию».

Так или иначе, визит понтифика имел свои последствия для Кубы и ее политической системы. Как отмечал известный российский исследователь Б. Мартынов, «диалог идет, визит папы Иоанна Павла II в 1998 году привел к большим переменам. В целом же ситуацию на Кубе можно сравнить с тем, что было у нас в 1987–1988 годах. Идут открытые дебаты, люди собираются на площади Революции в центре Гаваны. Никто их не разгоняет».

Слова Б. Мартынова подтверждаются и высказываниями кардинала Ортеги, который спустя больше чем десять лет после визита папы сказал следующее, комментируя современный этап государственно-конфессиональных отношений на Кубе: «Начиная с посещения папы римского Иоанна Павла II наша способность общаться с правительством постоянно возрастала. Мы живем в более нормальной ситуации, чем прежде».

В 2005 году папа римский Иоанн Павел II скончался. И Фидель, и Рауль Кастро откликнулись на это событие. Ф. Кастро написал следующее послание в Книге соболезнований, которое имеет смысл процитировать полностью, так как искренность слов команданте в данном случае не вызывает сомнений:

«Папе Римскому Иоанну Павлу II

Покойтесь с миром, неутомимый борец за дружбу народов, враг войны и друг бедных.

Усилия тех, кто хотел использовать Ваш авторитет и великую духовную власть против правого дела наших людей в их борьбе против гигантской империи, были напрасны.

Вы посетили нас в трудные времена и могли чувствовать благородство, солидарность духа и моральную доблесть людей, которые приветствовали Вас с особым уважением и привязанностью, потому что Вы знали, как ценить совершенство и любовь человеческого бытия, что и было причиной Вашего долгого паломничества на Земле.

Прежде, чем вернуться в Рим, Вы сказали, что ограничение экономических мер, наложенных извне, было несправедливым и этически недопустимым. Этим Вы навсегда заслужили благодарность и привязанность всех кубинцев, которые сегодня отдают Вам заслуженную дань уважения.

Ваш уход причиняет нам боль, незабываемый друг, и мы страстно желаем, чтобы Ваш пример был продолжен».

7 апреля 2005 года в официальном печатном органе компартии Кубы появилась статья под названием «Сделать папу ответственным за крушение социализма – значит упростить анализ истории», в которой подробно разбиралось очередное выступление Кастро, в котором он обращался к роли Иоанна Павла II в недавней мировой истории. Спустя семь лет после визита папы на Кубу Кастро вновь возвращался к своей идее о параллели глобализации солидарности и кубинской социалистической идеологии. Первый раздел статьи был озаглавлен именно так: «Фидель повторяет общие черты между гуманистическими идеями папы римского и тем, что защищает кубинская Революция» .

В статье, в частности, отмечалось, что папа был в целом критически настроен по отношению к капитализму, особенно после окончания холодной войны. Подчеркивалось, что понтифик активно выступал против «неолиберальной глобализации и потребительской природы капиталистических обществ, а также политики, которая ускоряет экологическую деградацию». Кроме этого, приводились слова Кастро, который в своем выступлении говорил о том, что ничто не может сравниться с гуманизмом, который кубинский народ проявляет по отношению ко всем нуждающимся. В качестве примера авторы статьи приводили принятых после аварии на Чернобыльской АЭС украинских детей.

Таким образом, Кастро вновь подтверждал свой курс на расширение горизонтов возможных трактовок социализма, не отодвигая в сторону ее христианский вариант. Разумеется, речь не шла о замене одного другим, но провозглашалась их равнозначность и равновеликость. Тем самым кубинский лидер давал понять, что Куба открыта для самых разных идей, а время репрессий по отношению к Церкви «по советскому образцу» ушло в прошлое.

Католическая церковь была необходима кубинскому руководству если не в качестве союзника, то, по крайней мере, и не в качестве жесткого критика и оппонента. Причиной этой необходимости было остававшееся нестабильным экономическое положение, но не только оно. Как представляется, постепенная трансформация социалистического режима по пути расширения плюрализма, так или иначе, вносила свои коррективы в развитие социально-политической парадигмы в целом. Режим менялся диалектически: демократические элементы вводились как сознательно, так и под давлением обстоятельств. К концу 1990-х годов Кастро пришел к осознанию бесперспективности закрытого социализма корейского типа. Новые условия требовали обновления идеологических установок. В качестве решения был найден «католический путь», позволявший синтезировать идеи социализма и христианства, без особенного ущерба для первого.

Еще одной причиной поворота в сторону Католической церкви было то, что Латинская Америка являет собой именно католическую цивилизацию, хотя и не чистого, синкретического типа. Тем не менее, по меткому определению К. А. Хачатурова, именно она является «главной епархией католицизма», так как каждый второй католик в мире проживает в странах Латинской Америки. Таким образом, быть частью латиноамериканской цивилизации, но не признавать католицизм, оппонировать ему – непросто, это может привести к серьезным последствиям как политического, так и экономического характера. Ф. Кастро всегда это хорошо понимал, но лишь в условиях постбиполярного мира ему окончательно удалось примирить христианство с кубинским вариантом социализма, заложив тем самым мину замедленного действия под всю политическую систему нынешней Кубы.

В ноябре 2010 года в нескольких километрах от Гаваны вновь была открыта семинария – первая, построенная после революции. В ее открытии участвовал Рауль Кастро, а также делегация американских католических священнослужителей. Архиепископ Томас Венски, глава делегации североамериканской Конференции католических епископов назвал все происходящее «очень значимым событием». Кардинал Ортега, в свою очередь, отмечал, что новая семинария появилась в том числе и потому, что у Церкви есть «друзья, особенно в Соединенных Штатах, которые помогли реализовать эту мечту».

Ортега имел в виду, прежде всего, финансовую помощь. Так, североамериканские епископы, по словам отца Эндрю Смолла, являющегося главой Миссионерской организации Непорочной Девы Марии, а также ответственным за сбор денег для Латинской Америки в североамериканской Конференции католических епископов, сообщал, что американские сборы обеспечивают каждый кубинский епископат на сумму порядка 25 000-30 000 долларов. Ежегодно же на Кубу Церкви переводится около 450 000 долларов .

Вырос авторитет кубинского архиепископа Хайме Ортеги. Папа римский Бенедикт XVI отказал ему в просьбе об отставке и попросил, чтобы он остался главой кубинской Церкви. В то же время Испания наградила кардинала престижной наградой – Крестом Изабеллы (Cruz Isabella Catolica). Ранее заслуги Ортеги были признаны и другими странами и организациями.

По мнению кубинских эмигрантов в США сегодня, с приходом к власти Рауля Кастро, отношения между Церковью и государством постепенно налаживаются. По мнению Мэри де Лорэй, представителя в Латинской Америке и Карибах базирующейся в США Католической службы помощи (CRS), «Отношения между церковными вспомогательными службами и правительством сейчас, кажется, улучшаются. Они менее напряженны».

Показателен тот факт, что в 2008 году кардинал Ортега провел специальную мессу в Соборе Гаваны за здоровье Фиделя Кастро.

Неуверенность в словах М. де Лэй продиктована самой причиной снятия этого напряжения. Очевидно, что ведущую роль здесь играет не столько добрая воля политического руководства острова, сколько складывающиеся экономические обстоятельства. В условиях жесткого экономического кризиса правительство урезает расходы на социальную сферу.

Католические епархии на Кубе

Экономический кризис 2008 года больно ударил по и без того слабой кубинской экономике. Уже к 2008 году сценарий развития кубинской экономики, по мнению экспертов, не предвещал положительных результатов. Так, существенно замедлился темп роста ВВП, упав с 7,3 % в 2007 году до 4,1 % в 2008-м. Куба имела отрицательный торговый баланс (– 2,9 %). Резко вырос внешний долг: от 9,8 % по отношению к ВВП в 2002 году до 15,8 % в 2008 году. На 2009 год государственный долг достиг 34,8 % ВВП. По оценкам Economist, внешний долг Кубы составляет в настоящее время почти 20 млрд долларов, что, очевидно, является непосильной ношей для кубинской экономики.

Куба, как и другие экспортно ориентированные экономики, получила серьезный удар от мировой рецессии: сократились доходы от туризма, снизился экспорт никеля, уменьшились заграничные денежные переводы от родственников. При этом, как отмечают специалисты, все могло быть еще хуже, если бы главным торговым партнером Кубы не был Китай, с его растущей экономикой.

Правительство Кубы всячески пытается уравновешивать потребность в государственном экономическом послаблении с желанием политического контроля над ситуацией. Так, было объявлено, что к марту 2011 года 500 000 государственных рабочих мест будет сокращено и расширены возможности для самостоятельной предпринимательской деятельности. Р. Кастро заявил, что такие изменения необходимы, чтобы обновить экономическую модель и гарантировать выживание социализма. При этом по оценкам американских экспертов уровень жизни среднего кубинца остается на более низком уровне чем накануне спада 1990-х годов.

Несмотря на попытки проведения реформ, которые сами кубинцы, кстати, реформами предпочитают не называть, авторитетный американский фонд «Наследие» (Heritage Foundation) в своем отчете за 2011 год сообщал, что по всем показателям экономической свободы Куба занимает последнее в Латинской Америке место. Уточнялось, что экономические свободы носят поверхностный характер и ничем не защищены: «Отсутствие независимой и справедливой судебной власти ослабляет верховенство закона, а широко распространенная коррупция затрагивает большинство сделок. Суды не свободны от политического вмешательства…».

В общем же рейтинге Фонда Куба занимала 177-е место между Ливией и Зимбабве.

В результате, по прогнозам известного экономиста К. Меса-Лаго, несмотря на предпринимаемые кубинским правительством преобразования, «Куба, вероятно, будет среди последних экономических систем в Латинской Америке, которые преодолеют воздействие глобального кризиса».

Сложной остается и ситуация с правами человека на Кубе. Так, по мнению известной международной организации Human Rights Watch, «Куба остается единственной страной в Латинской Америке, которая подавляет фактически все формы политического инакомыслия».

В данной ситуации Католическая церковь пытается найти верный баланс, выработать стратегию поведения по отношению к государству, явно находящемуся на пороге серьезной трансформации.

Кардинал Ортега всячески подчеркивает, что приветствует преобразования, начатые Р. Кастро. В то же время противники режима Кастро, в первую очередь в США, возлагают на него большие надежды, как на фигуру, способную консолидировать все слои кубинского общества в переходный период. Издание «USA Today» следующим образом высказывалось по этому поводу: «Учитывая действительность, Куба после Кастро будет нуждаться в ком-то, кому доверяют все сегменты общества, чтобы помочь перейти этой стране в новую эру без кровопролития и переворотов. Кардинал Хайме Лукас Ортега-и-Алэмино, архиепископ Гаваны, является тем самым человеком. Сын рабочего сахарного завода, Ортега уникально снабжен всем, что необходимо, чтобы заполнить любой вакуум власти».

Тем не менее есть и те, кто не видит в Ортеге возможного лидера переходного периода. Среди них, в первую очередь, выделяется тройка республиканцев – Илеана Рос-Лехтинен (председатель влиятельного Комитета палаты представителей по иностранным делам), сенаторы Марко Рубио и Марио Диах-Баларт. По их мнению, Ортега склонен к соглашательству и проводит политику, направленную на сотрудничество с режимом.

В мае 2010 года кардинал Ортега вместе с лидером Епископальной конференции Дионисио Гарсиа впервые на официальном уровне встретился с президентом Р. Кастро, с целью обсуждения политической ситуации, в том числе вопросов, связанных с политическими заключенными на Кубе. Следует отметить, что встреча произошла спустя три недели после того, как Ортега добился разрешения на шествие по Гаване жен заключенных, требующих свободы для своих мужей.

Кардинал Ортега проводит политику мягкой критики режима, дистанцируясь от наиболее одиозных фигур кубинской оппозиции, таких как лидер Христианского освободительного движения Освальдо Пайя или бывший редактор католического издания «Vitral» Дагоберто Вальдеса, которых официальные власти характеризуют как «наемников».

Отношения Католической церкви с Раулем Кастро в принципе с самого начала складывались на основе взаимовыгодного диалога. Интересно, что одним из первых посетителей, которых принял Р. Кастро сразу после вступления в должность президента Республики был госсекретарь Ватикана кардинал Тарчизио Бертоне.

В 2008 году кубинские власти пообещали Ватикану дать некоторые преференции Церкви на Кубе в части освещения ее деятельности и пропаганды христианских идей в СМИ. Как заявил тогда государственный секретарь Ватикана Тарчизио Бертон, власти пообещали дать больше открытости для выражения мнения Церкви в печатных СМИ, на радио и по другим каналам, «даже на телевидении». В то же время Бертон отметил, что «все начинается с обещаний, но мы надеемся на некоторую открытость, так как нет ничего невозможного».

Р. Кастро сразу же включился в активный диалог с Церковью по вопросам освобождения политических заключенных. Кардинал Ортега настойчиво добивается разбирательства по каждому конкретному делу, и эта работа имеет свои результаты. Так по итогам переговоров с Р. Кастро в июле 2010 года архиепископ Гаваны договорился об освобождении целого ряда политзаключенных. В пресс-релизе по этому поводу говорилось: «В процессе встречи сегодня… кардиналу Ортеге сообщили, что в ближайшие часы шесть заключенных будут перевезены в места их проживания и еще пять будут выпущены и смогут уехать в Испанию с их семьями. Кубинские власти также сообщили, что 47 оставшихся заключенных, арестованных в 2003 году, будут освобождены и также смогут покинуть страну. Эта мера будет предварена в жизнь в период трех-четырех месяцев».

С 16 по 20 июля 2010 года с визитом на Кубе находилось высокопоставленное лицо Ватикана, секретарь по взаимоотношениям с государствами архиепископ Доминик Франсуа Жозеф Мамберти. Уже в первый день своего пребывания на острове, прелат провел совместную пресс-конференцию с кубинским министром иностранных дел, в ходе которой он приветствовал «продолжающийся диалог» с кубинским режимом и выразил надежду, что этот диалог «будет усилен» его посещением. Важно отметить, что в программу визита архиепископа не было включено общение с кубинскими диссидентами и посещение заключенных. Как отмечал А. Вальядерес, «ватиканский дипломат был полностью расположен к кубинскому режиму, осудил оппозицию, закрыв глаза на порабощение кубинского народа». Резюмируя, известный оппозиционер писал: «Своей поездкой, заявлениями и тишиной, архиепископ Доминик Франсуа Жозеф Мамберти продолжил таинственный и загадочный коллаборационистский ритуал высокопоставленных ватиканских чиновников, которые приезжали в островную тюрьму за все прошлые десятилетия».

Можно давать разные объяснения подобному поведению Церкви. Журналист Виктор Гаэтан во влиятельном «Foreign Affairs» отмечал по этому поводу: «Кубинское сообщество в изгнании энергично критикует Церковь, так как, по его мнению, церковное руководство на острове должно бросить вызов диктатуре. Но Ватикан не торопится этого делать. Вместо того чтобы открыто стремиться к изменениям, Церковь проводит стратегию «согласия». Она ставит себя в качестве посредника между режимом и его самыми смелыми противниками. Церковь постоянно присутствует, но она беспартийная. Это отношение отсылает назад, ко временам «ostpolitik», которую Церковь практиковала во время холодной войны – в большинстве коммунистических стран, особенно в тех, где католики были меньшинством, духовенство «сидело на корточках», помогая верующим, и выжило».

Очевидно, что данная точка зрения вполне соответствует действительности. Опыт восточноевропейских католических церквей явно свидетельствует, что тактика «непротивления» дала свои результаты. Не вмешиваясь напрямую в политическую жизнь, католические иерархи на протяжении десятилетий сохраняли определенный статус-кво, добившись хотя и не полноценной, но все же и не полностью прекращенной религиозной деятельности.

Успех же этой стратегии на Кубе сегодня уже очевиден. Как отмечает все тот же В. Гаэтан, играя роль «святого миротворца», Церковь получила сразу три преимущества. Во-первых, у нее появилось физическое пространство, чтобы расширить свое присутствие на острове. Во-вторых, кубинский архиепископ Ортега, играя роль миротворца и посредника, зарабатывает тем самым себе положительную репутацию человека, которая все больше возрастает как внутри страны, так и за ее пределами. Третье же преимущество является своего рода следствием двух первых: имея возможность более-менее нормально функционировать, Церковь стратегически готовит ненасильственный переход к демократии на Кубе.

Политику «умиротворения» (с целью подготовки почвы для дальнейших преобразований) продолжил проводить на Кубе папа Бенедикт XVI, который, как и его предшественник, счел необходимым нанести визит на остров.

Накануне визита папы Бенедикта XVI обстановка вокруг Католической церкви вновь начала накаляться. Провокационные действия со стороны противников режима были направлены на компрометацию епископата. Так, 13 марта 2012 года группа из 13 человек, назвавшихся диссидентами, ворвалась в базилику в Гаване и потребовала, чтобы к ней вышел ее настоятель падре Роберто Бетанкур. Пришедшие заявили, что у них есть послание, которое падре должен передать Бенедикту XVI, а также ряд предложений по социальным преобразованиям. На место происшествия прибыл Рамон Суарез Полкари, видный иерарх гаванского епископата, который пообещал передать послание и попросил покинуть помещение базилики, на что получил резкий отказ. Утром 14 марта стало известно, что то же самое произошло еще в целом ряде церквей. Гаванский епископат охарактеризовал эти действия как «цельную стратегию, продуманную и реализованную группами по всей стране в преддверии визита папы Бенедикта XVI на Кубу». По данным епископата, призывы к подобным действиям распространялись в разных областях. В заявлении, подписанном Орладно Мигелем Идальго, говорилось: «Никто не имеет права превращать храмы в политические окопы». Таким образом, Церковь вновь дистанцировалась от политики, давая понять, что она не идет на поводу у провокаторов, имеющих своей целью дестабилизировать ситуацию на Кубе.

Перед визитом Бенедикта XVI на Кубу неожиданно появилась новость, что, несмотря на то что изначально этого не планировалось, он все же встретится с Фиделем Кастро. Издание «Vatican Insider» настойчиво уточняло, что визиты папы никогда не бывают связаны с решением тех или иных политических вопросов, «даже когда он встречается с великими фигурами на международной арене». В этот раз, по словам издания, папа тоже ехал на Кубу, исключительно чтобы еще раз «утвердить веру кубинских католиков».

Визит папы готовился в условиях нарастающей критики как его самого, так и кубинских иерархов, за сотрудничество с режимом Кастро. Антикастровская оппозиция в Майами однозначно выразила свое неудовольствие предстоящим посещением папой Кубы. Один из ее видных лидеров А. Вильядерес заявил об опасности «инструментализации» папского визита, открыто обвинил Т. Бертона и кубинских епископов в подыгрывании Кастро.

А. Вильядерес и до этого не раз активно критиковал Ватикан за слишком мягкое отношение к кубинскому режиму. В частности в 2003 году он писал по поводу молчания папы и кубинской Церкви о якобы имеющих на Кубе место репрессиях, упоминая об «отвратительном фарсе кардинала Ортеги, архиепископа Гаваны, по многим случаям соглашательства».

Как бы то ни было, 26 марта 2012 года самолет папы Бенедикта XVI приземлился в международном аэропорту им. Антонио Масео в г. Сантьяго-де-Куба.

Следует отметить, что еще на борту самолета на пути в Мексику, которую понтифик посетил перед Кубой, папа дал традиционное интервью сопровождавшим его средствам массовой информации. Среди прочего, им было сказано: «Сегодня очевидно, что марксистская идеология, в том варианте, в котором она была задумана, не отвечает нынешней реальности».

Отвечая на вопрос о своем посещении острова, папа добавил: «Мы не можем больше строить общества подобным образом. Новые модели должны быть найдены с терпением и конструктивным способом». Поясняя сказанное, папа отметил, что Церковь готова выступить посредником в процессе поиска этого нового пути на Кубе: «Мы хотим помочь в духе диалога, чтобы избежать травм и способствовать продвижению вперед к братскому обществу, которое мы желаем видеть во всем мире».

Во время своего визита понтифик озвучил ожидаемые от него посылы в адрес кубинского руководства. По сути, он повторил все то, что было сказано его предшественником Иоанном Павлом II в 1998 году. В частности, Бенедикт XVI выразил надежду, что вскоре Куба станет домом для всех кубинцев. Выступая на Площади Революции перед пятисоттысячной толпой, папа заявил: «Куба и мир нуждаются в изменениях, но они могут быть достигнуты только в том случае, если каждый встанет на позицию поиска правды и выберет путь любви…».

В ходе своего визита Бенедикт XVI встретился с Фиделем Кастро. Беседа, продолжавшаяся около получаса, состоялась в нунциатуре Гаваны сразу после мессы на Площади Революции, но политических вопросов она не касалась.

Безусловно, наблюдатели отмечали, что визит понтифика вызовет углубление реформ на Кубе, ускорит процесс ее демократизации. Но, как и в случае с визитом предыдущего папы, эти ожидания были несколько преувеличены. После отъезда Бенедикта XVI Куба, разумеется, не стала сразу (и не станет в самом ближайшем будущем) демократическим государством. Надежды на реализацию восточноевропейского сценария на Кубе потерпели крах еще в первой половине 1990-х годов. Последней попыткой подтолкнуть кубинское население к политической активности был визит на Кубу Иоанна Павла II, который продемонстрировал особенности религиозного сознания кубинцев: политика в нем занимает периферийное положение.

Религиозность кубинцев не вызывает сомнений, как не вызывает сомнений и ее специфика. Чувственная, сенситивная составляющая религиозного сознания у жителей Острова превалирует над догматическим, прагматическим компонентом. Именно это и объясняет «глухоту» кубинцев к политическому подтексту. Папа им важен как религиозный символ, но не как политический оратор. К этому следует прибавить синкретичность кубинского (как, впрочем, и латиноамериканского в целом) католицизма.

Безусловно, Католическая церковь будет играть все большую роль в процессе демократизации кубинского общества, но не путем политической агитации, а прямым действием, направленным на удовлетворение потребностей населения, в том числе и политических. В частности, это касается работы Церкви по освобождению политических заключенных, отстаивании гражданских прав кубинцев. Важна в этом смысле и деятельность Ватикана (полностью, разумеется, поддерживаемая и разделяемая кубинским клиром) по отмене экономического эмбарго.

Взаимоотношения Католической церкви и государства на Кубе продолжают носить сложный, во многом противоречивый характер. Но уже сегодня можно говорить о поддержке с ее стороны тех преобразований, которое проводит нынешнее политическое руководство страны. Вероятно, именно в этом направлении ситуация будет развиваться и в дальнейшем, что позволит Кубе менее болезненно пройти период демократической трансформации.

Безусловно, новой страницей в истории как мирового, так и кубинского Католицизма станет понтификат первого латиноамериканского папы римского Франциска I. Есть все основания полагать, что именно в его понтификат Куба завершит социалистический период своего развития, а значит, вступит в эпоху серьезных перемен, в том числе и в духовной сфере. И здесь кубинской Церкви придется столкнуться со всеми аспектами современного религиозного плюрализма, который до этого, ввиду закрытости страны, обходил ее стороной.

 

Католицизм

Кафедральный собор в Гаване

Церковь Сан-Франциско-де-Паула

Кафедральный собор в г. Матанзас

Церковь Сан-Хуан, г. Матанзас

Церковь Саградо Корасон де Хесус

Церковь Девы из Реглы

Церковь Сан-Хосе

Церковь Сан-Хуан де Летран

Служба в одной из церквей г. Гаваны

Католическая церковь в районе Ведадо

Церковь Сан-Худас Тадео

Церковь Сан-Педро в г. Матанзасе

Вход на кладбище Колумба – памятник кубинского католицизма

Могила Святой Амелии, почитаемой во всей Латинской Америке

Чернокожая Дева Мария из Реглы

Чернокожая Дева Мария из Реглы

Дева Милосердия из Кобре – покровительница Кубы

Дева Милосердия из Кобре – покровительница Кубы

 

Сантерия

Кокос, использованный для гадания на берегу реки Альмендарес

Жертвоприношение птицы на берегу реки Альмендарес

Использованная голова Эллегуа. Гаванский лес

Выброшенный после церемонии Осун – символ стабильности и здоровья. Гаванский лес

Магический ритуал на надгробии. Кладбище Колумба

Магический ритуал на надгробии. Кладбище Колумба

Посвященные в сантерию в характерных белых одеждах и бусах цветов своих оришей

 

Протестантизм

Методистская церковь в Гаване

Евангелический (методистский) семинар

Методистская университетская церковь в Ведадо

Баптистская церковь в Гаване

 

Иудаизм

Синагога Бет Шалом

Еврейское сообщество при синагоге Бет Шалом

Ортодоксальная синагога Адат Исраэль

Ортодоксальная синагога Адат Исраэль. Внутреннее убранство