Глава 1

ВЗЯТИЕ НА ПРОХОДЕ

1. АНГЛИЙСКОЕ НАЧАЛО

В субботу десятого сентября английский протектор Сомерсет и его армия встретились с объединенными шотландскими силами на поле Пинки под Эдинбургом и нанесли им столь сокрушительное поражение, какого шотландцы не знали со времен Флоддена. Англичанам не удалось ни захватить девочку-королеву, ни взять укрепления Эдинбурга, но они осадили город и принялись бесчинствовать в округе. Тем временем, как и предсказывал Бокклю, вторая английская армия вторглась в Шотландию на юго-западе и начала свой триумфальный путь на север. Штаб-квартира этой армии расположилась в приграничном городе Аннане.

В тот же самый день во двор фермы, находящейся неподалеку от Аннана, на широкомордом пони въехал человек цыганской наружности; когда ему в грудь уткнулся наконечник копья, он остановился. Не слезая с пони, цыган устремил осуждающий взгляд любопытных карих глаз на владельца копья и сказал сквозь зубы:

— Колин, Колин! Ты поступаешь не лучшим образом. Да будет тебе известно: в твои обязанности входит не только держать врагов Лаймонда на расстоянии, но и привечать его друзей.

Копейщик радостно проблеял в ответ:

— Джонни Булло! Я тебя не узнал! — а всадник прищелкнул языком и поехал дальше.

Лошадка резво миновала арку, сложенную из булыжника, и проследовала во двор, заполненный людьми. Седельные сумки, ковры, оружие, палатки и мешки с провизией были кучей навалены у стены дома; аромат съестного из кипящего над костром котла не мог перебить запах пота, амуниции и конского навоза. Джонни Булло спешился и спросил, ни к кому в особенности не обращаясь:

— Терки здесь?

Проходивший мимо человек, несший полную шапку яиц, мотнул головой в направлении открытого пространства посередине двора и ухмыльнулся, показав беззубые десны:

— Да, он там, Джонни.

Терки Мэт, профессиональный солдат и ветеран Мохэка, Родоса и Белграда, сидел на перевернутой бочке, стягивая с себя сапоги и свирепым голосом выкрикивая приказания. Сорокалетний, желчный, он ничуть не похорошел, отрастив густую курчавую бороду в ассирийском стиле. Все, кто находился во дворе, восхищались Терки.

Джонни Булло неспешно подошел к нему:

— Эй, приятель, ты тут развел такой костер, что впору вести за собой детей Израилевых.

Терки Мэт вытряхивал из сапога песок.

— Привет, Джонни! Ничего страшного: хозяева дома. — Булло молча повернулся и посмотрел на заколоченные досками двери и окна. — Это сам фермер сделал, не мы. У него шесть девчонок, и он говорит, что платит нам за защиту, а вовсе не за то, чтобы мы ему улучшали породу. Да завтра-то мы все равно уходим и, надеюсь, с Божьим соизволением доберемся наконец до Башни, а то мой желудок объявил мне войну. Ты дозу привез?

Цыган немного подумал.

— А ты как полагаешь? Я таскаю ее с собой уже две недели. Она от старости обросла бородой, точь-в-точь как твоя. Тебе нужна бы помесь аптекаря с ищейкой.

Швырнув наземь сапог, Терки выругался:

— Идет война! Разве тебе об этом никто не сказал?

Джонни ухмыльнулся и уселся на землю рядом с бочкой.

— Я думал, вы пошли на восток.

— Мы и пошли на восток. В жизни не видел я столько знакомых лиц в одном месте. Вся эта орда только и делала, что набивала брюхо, а толку никакого. Зрелище было получше, — добавил Мэтью, — чем с передних мест на Уидди-Хилл после заседания суда.

— Но вам-то было чем поживиться?

— О да. — В бороде Терки Мэта мелькнула улыбка. — Арран у Муссельбурга локти себе кусал от досады: ему нужны были и люди, и провизия, и порох, и разведка — последнее больше всего; протектор Сомерсет направлялся на север, нагруженный трофеями и маленькими подарочками от лотианских лэрдов, и оставлял после себя разрушенные замки… Кошели с деньгами так и сыпались на нас, что тараканы на пирог. Только это было на прошлой неделе, — осторожно добавил он, увидев, как Булло подкидывает в руке маленький кожаный мешочек.

— Двенадцать крон, — умиротворенно промолвил Джонни.

— Двенадцать крон! Двенадцать крон за горстку толченой белены, смешанной с песком, которой я ждал неделю?! Да это грабеж!

Тем не менее сделка совершилась; цыган посмеивался.

— Что значат деньги для людей Лаймонда? Говорят, правитель Арран подумывает, не попросить ли ему Лаймонда финансировать следующую кампанию. — Он подождал немного, потом добавил как бы невзначай: — Я слышал, вы захватили ценного пленника и можете выторговать хороший выкуп?

Терки изобразил удивление:

— Мы-то? Вовсе нет. Наткнулись, правда, на английского гонца, который вез послание протектора командующему в Аннане. Но Лаймонд его не тронул.

Булло поднял бровь:

— Хозяин, значит, делает ставку на Англию, да? А вот это, Мэтью, очень интересно.

Терки пожал плечами и пролаял какой-то приказ.

— Господь его знает, но он послал следом Джесса Джо — хотел быть уверенным, что послание дойдет до Аннана. Тебе нужен Лаймонд? Он вот-вот вернется. Как раз перед тем, как мы явились сюда, он отъехал в сторону с Денди-Пуффом.

Булло осклабился:

— Пьяный, конечно. Вот было бы здорово хоть раз застать его в приличном виде.

Потолковать на эту тему им не пришлось. Не успел цыган договорить, как в воротах показались три всадника. Один из них был Хозяин Калтера, второй — Денди-Пуфф, а третий — незнакомый молодой человек, привязанный к лошади и изо всех сил пытавшийся вырваться из пут. Улыбка еще шире расплылась по лицу Джонни Булло.

— Ад — снова ад, раз дьявол вернулся.

Фрэнсис Кроуфорд из Лаймонда, Хозяин Калтера, был подтянут, аккуратен и трезв, как стеклышко. Он спешился, извергая целый фейерверк ясных и точных приказов; пленника сняли с лошади и развязали, лошадей увели, и неразберихи во дворе в тот же миг как не бывало.

— Господи всемогущий! — в восторге воскликнул Мэтью. — Ну и язычок у него: ни дать ни взять — терновая колючка.

И оба, словно завороженные, глядели, как Лаймонд приближается к ним, а следом тащится насупленный незнакомец.

Как и во время налета на замок матери, Лаймонд был одет роскошно. Наметанный взгляд цыгана подметил и нежную, свежую, словно у деревенской девушки, кожу, и золотистые волосы, и длинные пальцы, унизанные перстнями, дабы подчеркнуть их красоту. Лаймонд, безмятежно улыбаясь, лениво взглядывая из-под полуопущенных век, отвечал комплиментом на комплимент:

— Джонни, мой черный как ночь знакомец. Быть приличным почти так же скучно, как и быть трезвым, а я не могу себе позволить — и не позволю — скучать. Есть у меня перец, и зернышки пиона, и фунт чеснока; немного укропного семени на постные дни, но вот скуки я у себя не держу. А еще не люблю, когда обо мне сплетничают за спиной, мой Джонни.

— У тебя чуткие уши, Лаймонд.

— А твои, как у Мидаса 16), шепчущего в ямку, прижаты к земле… Что ты думаешь о нашем новом рекруте?

Если цыгана и удивил вопрос или оскорбило сравнение, и в самом деле обидное, то он ничем этого не показал, а просто обернулся и восхищенным взглядом окинул высокую фигуру юноши, стоявшего позади.

— Ай-ай, какой красавчик, нянька его, наверно, плачет от горя.

Незнакомец вспыхнул. Это был милый парнишка: светлокожий, с целой копной рыжих волос. Одежда его и обувь стоили немало, но не бросались в глаза: то и другое, несомненно, изготовлено лучшими мастерами; ножны, пояс и перевязь украшены более, чем то было принято.

— …А шляпа-то, шляпа, — благоговейно выдохнул Мэтью.

Незнакомец с достоинством обратился к Лаймонду:

— Я, признаться, разочарован. Так-то вы привечаете джентльмена, который предлагает вам свой меч?

— А слова какие!

Хозяин дал знак рукой, и Мэт замолчал. Лаймонд прислонился к сложенной из камней ограде и скрестил ноги — в одно мгновение все, кто был во дворе, влекомые любопытством, рассчитывая на потеху, собрались вокруг. Терки и Булло, ухмыляясь, встали рядом с хозяином. Молодой человек, волей-неволей оказавшийся в Центре внимания, не терял присутствия духа.

— Ах, мой рыжеволосый друг, — жалобно сказал Лаймонд. — Шелковый язык и каменное сердце. Не браните нас. Мы всего лишь изгои, бродяги, отбросы общества, неграмотные и невоспитанные. И потом, мы не верим вам.

— Ну так поверьте, — с вызовом проговорил молодой человек. — Ведь не проделал же я весь этот путь от… весь этот путь до вас, только затем, чтобы мне прочитали проповедь. Я умею драться. Я готов присоединиться к вам — и, полагаю, лишние мечи для вас не помеха. Если только не пересилит страх.

— Страх, — отозвался Лаймонд, — это наш хлеб насущный. Мы поедаем его, мы только им и живем, его мы сеем вокруг себя не только между Рождеством и Крещением: страх в любое время года дает ростки. Значит, вы хотите присоединиться к нам. Должен ли я принять вас? Мэт, друг мой, суровый и непреклонный, сильный и могучий, что скажешь ты?

Терки ни минуты не сомневался:

— Я бы хотел узнать побольше об этом парне, сэр, прежде чем он встанет рядом со мною с ножом в руке.

— О, — сказал Лаймонд. — Да неужели? А ты, Джонни?

Джонни Булло рассматривал свои пальцы.

— На твоем месте я разрешил бы ему остаться. Мальчишка выглядит безобидным.

— Так же выглядел и Гелиогабал 17) в юности, — возразил Лаймонд. — И Аттила 18), и Торквемада, и Нерон, и тот, кто изобрел испанский сапог. Единственное, что было между ними общего, — это то, что в отрочестве все эти люди выглядели херувимами. А рыжие волосы лишь усугубляют дело.

Лаймонд задумался; молодой человек тем временем пристально разглядывал его. Потом хозяин сказал:

— Дитя мое, я не могу устоять. Я вас подвергну испытанию, и если вы потрясете нас своими достоинствами, ну что ж: quicquid libet, licet , как это было замечено по другому неприятному поводу. Нужно ли долго уламывать вас, мой прекрасный друг?

Рыжеволосый, казалось, не замечал насмешки.

— В пределах разумного я с охотою выкажу перед вами все свои таланты.

— Все таланты! Мой маленький воин, мы подружимся. Так начнем же. Суждено ль тебе здесь пропеть лебединую песню — время настало ей, и место подходит. Как ваше имя?

— Можете звать меня Уилл.

— Сэр, — с чувством повторил Лаймонд, — ваше полное имя и звание?

— Это никого не касается.

В рядах зрителей поднялся одобрительный шепот: они по достоинству оценили дерзкий ответ. Но Лаймонд оставался невозмутимым.

— Вам нечего опасаться: все мы здесь немного выродки и ублюдки. Умеете ли вы плавать? Охотиться? Бороться? Все ясно. Стреляете из арбалета? Как далеко? Умеете ли считать? Читать и писать? О, сарказм… Так перед нами — ученый? Покажите же образчик, — попросил Лаймонд. — Может, скромное четверостишие? Перейдите от вульгарной прозы к сладкозвучной латыни. Оглушите, очаруйте, просветите нас, мальчик мой.

Последовала пауза. Экзаменуемый, сбитый с толку градом вопросов, на мгновение запнулся. Затем его осенило. Из-под опущенных ресниц сверкнули насмешливые искорки, и он любезным тоном продекламировал на латинском:

Летела птица без перьев,

Села на дерево без листьев,

Пришел человек без рук…

Все лица выражали полное недоумение. Он остановился.

Последовала неловкая и почтительная пауза. Потом Лаймонд рассмеялся и ответил ему на немецком:

…летела птица без перьев

на дерево без листьев…

— Кажется, вы оставили свои занятия, — осведомился Лаймонд, — в очень нежном возрасте? Не трудитесь объяснять, скажите лучше вот что. Какая из кур фараона клюнула вас? Почему вы решили ко мне примкнуть?

— Почему? — повторил рыжеволосый, обдумывая ответ.

— Простое слово из шести букв, — сказал Лаймонд. — Ну же, говорите, ради всего святого, или я могу вообразить себе Бог знает какие ужасы. Так что вы натворили? Изнасиловали сестру? Убили и ограбили? Предали своих? Спалили город? Обмочились в постели?

— Сжег живьем родную мать, — с сарказмом ответил Уилл.

— Да будьте же по крайней мере оригинальны. — Лаймонд по-прежнему оставался невозмутимым. — Почему вы здесь?

Наступило молчание. Потом юноша произнес:

— Потому что я восхищаюсь вами.

По рядам публики прошел восторженный ропот.

— Вы меня потрясли, — сказал Лаймонд. — Пожалуйста, объясните.

— Ладно, — согласился юноша, — я объясню: вы избрали порочную жизнь и не сходили с этого пути, упорно следуя ему и добиваясь успеха.

Лаймонд обдумал его слова с совершенно серьезным видом.

— Понятно. Таким образом, низменность моей морали искупается неизменностью привычек. Вы восхищаетесь постоянством?

— Да.

— Но предпочитаете постоянству в добродетели постоянство в пороке?

— Выбор проблематичен.

— Бог мой, да неужели? У вас, наверное, было волнующее прошлое.

— Я презираю посредственность, — твердо заявил молодой человек.

— И вы бы презирали меня, если бы я, живя в пороке, исповедовал добродетель?

— Да, презирал бы.

— Понятно. На самом деле вы хотите сказать, что не любите лицемеров, людей, которые живут вразрез со своими принципами. Я не возражаю, — продолжал Лаймонд, — когда кто-нибудь из моих джентльменов заводит себе моральный кодекс: это делает его более предсказуемым. Но что заставит меня убедиться в вашей преданности?

Рыжеволосый торжественно поднял руку:

— Отдаю себя на ваш суд, сэр.

— Очень трогательно. Но я бы предпочел, чтобы вы сами судили о себе. Позволяют ли ваши принципы принести ленную присягу?

— Я принесу ее, если вы того хотите. Я не предам ни вас, ни ваших людей. Даю слово. И буду делать все, что вы потребуете от меня, в пределах разумного. Мне все равно, — беспечно произнес рыжий, — какие преступления совершать: лишь бы совершались они ради разумной цели. А бессмысленные убийства и разрушения — чистой воды ребячество.

— Еще бы, — заверил хозяин, пытаясь переварить это поразительное заявление. — Так будем же взрослыми любой ценой. У вас есть любовница? Жена? Нет? Значит, напрасно цветут эти flors dibiaute? Успокойтесь же, ради Бога. Мы все готовы помочь. Ну, что еще? Предпочитаете ли вы меч или рапиру? Владеете ли аркебузой?

Экзамен продолжался; вопросы следовали один за другим с неумолимой быстротой.

— Умеете ли вы обращаться с порохом? Похоже, нет. В каком году вы родились? Если приврете — будьте потом начеку… Хорошо ли вы стреляете из большого лука? Вон колчан Мэта, цельтесь в дерево. Сносно. А теперь в терновник. Хорошо. А теперь, — заключил Лаймонд, — убейте человека у котла.

Обозленный, выбившийся из сил, юноша надменно взглянул на хозяина, натянул тетиву и послал стрелу в обозначенную цель.

Раздались громкие крики — частью изумленные, частью насмешливые. Все бросились к костру. Мэт исчез, и рой любопытных заслонил от юноши живую мишень. Рыжеволосый чувствовал: пусть прежде он и не всегда целился метко, но на этот раз стрела пронзила человеческую плоть. Он стоял не шевелясь.

Мягкий голос остерег его.

— Берегись, берегись, о раб греха. Это sordidi Dei . Как чудесно, — сказал Лаймонд, — когда у человека простые чувства. Где наша забота о принципах, где независимость мысли, где сопротивление подстрекательству; куда, наконец, подевался весь этот вздор насчет ребячества и зрелости? Увы, все развеялось прахом, стоило затронуть amour propre .

Юноша стиснул зубы.

— Любому можно заморочить голову. И темные боги в этом случае — ваши, не мои.

— Нет-нет, у меня нет никаких богов, я безбожник, — заявил Лаймонд. — Над вечной загадкой бытия биться не мне.

Если тот, кто делал шляпы,

Стал искать у мудрых ляпы,

А разносчик всякой сласти -

Размышлять о Божьей власти…

Труд без смысла и цели. А я всегда преследую цель… Вы оказались умнее, чем думали, и менее удачливы, чем опасались. В последнее время Ойстер Чарли слегка досаждал мне. Но если мозги у него усыхают, то слух просто поразительный — это, полагаю я, дано ему в виде возмещения. Ну, что там, Мэт?

Терки Мэт с ухмылкой на лице выскочил из толпы.

— Пузыри от ожогов, только и всего, — сказал он. — Ойстер спрятался за котлом, и его лишь обрызгало куриным бульоном. Скверно ему нынче, нашему Ойстеру. Он не хуже вас знает, за что получил.

— Отлично. Третий крик петуха и адский котел, — весело проговорил Лаймонд. — Символики у нас хоть отбавляй.

— Вы хотите сказать, что я его не убил?

— Нет. Так что даже муки твоей совести коренятся в игре воображения. Ойстер жив, только слегка ошпарен. Думаю, вам обоим этот опыт пойдет на пользу.

Тут Лаймонд обвел ухмыляющуюся публику слегка удивленным взглядом:

— У вас что, нет работы? Или, может быть, сегодня праздник?

В одно мгновение зрители исчезли. Перед юношей остались лишь трое. Рыжий стоял прямо, и в его повадке ощущалось природное достоинство, хотя слов он и не находил. И в самом деле, говорить, казалось, было уже не о чем. Хозяин, очевидно, думал так же. Он сердечно улыбнулся:

— Прекрасное развлечение. Спасибо тебе! Не думал ли ты проделывать это за деньги? Нет? А стоило бы. На ярмарке в Хавике ты бы имел большой успех. Мэт, сними сапоги с молодого джентльмена и отпусти его где-нибудь в горах. Не ближе, чем за десять миль от меня.

Молодой джентльмен покраснел до корней волос. Значит, позабавились, и будет: заставили медведя поплясать, да и спустили собак. На это юность и уязвленное самолюбие находят только один ответ.

— А ну-ка попробуй, — сказал рыжий и замахнулся.

Лаймонд поймал занесенную руку на полпути к своему лицу, крепко схватил ее, крутанул и улыбнулся. Юноша скривился от боли.

— Тише, тише! Вспомните свое благородное воспитание и своего Кэкстона 19). «Как отличить Джентльмена от Невежи?» Не уподобляйся Невеже, Рыжик. «На войне он празднует лодыря, в цвете лет хвастлив и заносчив, перед лицом врага полон трусости, плоти своей потакает и предается распутству, беспробудно пьет и никогда не бывает трезвым. Послав вызов, отказывается выйти на поле брани, собственными руками душит пленника, из боя бежит, оставив знамя суверена, лжет повелителю своему…»

— У кого что болит… — Юноша, чью руку Лаймонд внезапно отпустил, потер запястье.

— Конечно. Мои нерушимые правила. У каждого своя вера. Джонни верит в Парацельса. А Мэт — последователь Лидгейта 20), твой же отец в Эшеме 21) души не чает. Рычит ли он, они трепещут, сердится ли он, они страшатся, жалуется ли он…

Мэт был так поражен, что осмелился даже перебить хозяина. Он заговорил, указывая толстым пальцем на рыжеволосого парня:

— Его отец? Он же не назвал себя.

— Я тебе его представлю. — Лаймонд заговорил мягким голосом, глядя на Булло. — Уилл Скотт из Кинкурда, старший сын Бокклю.

Цыган нагло улыбнулся в ответ:

— Вот уж добыча так добыча.

Юноша все понял, и на лице его появилось презрение.

— Ну конечно: теперь ясно, почему вы не поверили мне. Но вам не нужно бояться Бокклю — это правда. Он не будет вас преследовать, если вы примете меня, и не заплатит денег, если потребуете выкуп. На самом деле он знает, что я ушел из дома с намерением примкнуть к кому-нибудь вроде вас.

— К кому-нибудь вроде, — беспечно повторил Лаймонд, — и не пытался вас остановить?

Молодой человек рассмеялся:

— Его не прельщает перспектива увидеть собственного сына в сточной канаве. Пытался, разумеется. Но в семье есть еще два сына. Придется привыкнуть.

Лаймонд печально покачал головой:

— Вот твоя работа на сегодняшний день, Джонни.

Джонни Булло бесшумно вскочил на ноги и показал белые зубы в восторженной улыбке. Он лениво потянулся, изысканно поклонился Лаймонду, кивнул Мэту и направился к своему пони. По пути остановился и ткнул в юношу длинным грязным пальцем.

— Домой, парень, отправляйся домой, — сказал он. — Для того чтобы расхлебывать кашу, которую этот вот заварил, тебе понадобится ложка подлиннее.

— Ну так что? — спросил Лаймонд, и Уилл Скотт, к тайному своему изумлению, услышал в его голосе приглашение остаться.

— Ложки у меня нет, — сказал он. — Но есть нож, который не подведет.

— Этот? — Хозяин вытащил из-за пояса кинжал, который отобрали у Уилла, когда тот попал в засаду, задумчиво подбросил его раз, другой, а потом швырнул владельцу. Уилл поймал кинжал; удивленное, растерянное выражение появилось на его лице.

Мэт наблюдал за ним, полный дурных предчувствий.

— Ведь вы не принимаете его, сэр?

— Напротив, — сказал Лаймонд, не спуская со Скотта глаз. — Как раз наоборот.

Мэтью упорно гнул свое:

— Парень дождется, пока мы привыкнем к нему, а там, присягал он или нет, приведет Бокклю и всех прочих.

— Приведет? — переспросил Лаймонд. — Приведешь, Рыжик?

Они стояли и смотрели друг на друга; юное лицо Уилла светилось радостью, а Лаймонда явно что-то тревожило. Наконец губы хозяина искривились в коварной усмешке. — Нет, не приведет, — уверенно сказал он. — Он будет мерзким-премерзким разбойником, как ты да я.

Значительно позднее Лаймонд появился снова, все еще в походной одежде; голову его плотно охватывал стальной шлем. На руку был накинут длинный белый плащ с какой-то красной вышивкой.

— Мэт, я уезжаю в Аннан. Ты остаешься старшим. Если английский гонец попадет в беду, Джесс Джо сообщит тебе, а ты возьмешь людей сколько будет нужно, освободишь его и доставишь в Аннан. Потом переберемся в Башню.

Терки машинально потер живот.

— Что хорошо, то хорошо, — заметил он, потом внезапно добавил: — Не ждете ли вы, что мы будем вас выручать из Аннана, если с вами приключится беда?

— Мой дорогой Мэт, со мной никакой беды приключиться не может, — ответил Лаймонд. — Защита у меня — лучше не придумаешь: ведь я беру с собой Уилла Скотта.

2. ИЗ ОГНЯ ДА В ПОЛЫМЯ

В тот вечер на заходе солнца ни выпь, ни чибис не кричали на болотах Аннандейла, и черные тени гор Торторвальд и Маусвальд, удлиняясь на восток, скользили по вересковым пустошам, полным движения и тайных шорохов.

Опустилась ночь; два всадника беззвучно обогнули обе горы и направились прямо к воротам Аннана, главного города в районе, недавно занятом английской армией лорда Уортона. На последнем подъеме всадники остановились и взглянули на красное пятно посреди долины, на кровавые переливы реки и на колышущиеся тучи густого белого дыма. Деревянные дома Аннана горели.

Звонкий смех нарушил тишину.

Увы! — Он рек. — Был волен я,

Когда впервые те края

Окинул оком…

Звук замер в холодном воздухе, и снова наступила тишина.

Уиллу Скотту было не до стихов; он бросил взгляд на сладкоголосое чудовище рядом с собою и задал вопрос:

— Почему вы позволили мне остаться?

Не сводя глаз с пылающего города, Лаймонд с легкостью перешел на прозу:

— Мне нужен человек, который умеет читать и писать.

— Вот оно что.

— Далее: мне крайне необходимо найти одного англичанина и переговорить с ним. Имя его Крауч. Джонатан Крауч. Может быть, он сейчас в Аннане. Если его там нет, ты поможешь мне найти его — и тогда, Агенобарб 22), в турецком раю тебя будут ждать алмаз, дева и мягкое ложе. А пока…

— Вас ждут в Аннане? — спросил Скотт.

Лаймонд улыбнулся:

— Если ждут, придется нам лететь врассыпную, вроде птах лесных, и вовсю чирикать. Лорд Уортон грозился прилюдно выпустить мне кишки, а граф Леннокс лично назначил за мою голову тысячу крон. Нет. Я собираюсь явиться в одном из двадцати двух своих воплощений: на этот раз как гонец от протектора, а ты будешь при мне помощником. Мое имя Шериф, а тебя мы назовем… Как?

Скотт тоже был знаком с поэзией. Он сухо процитировал:

— Этот офицер, пожалуй, может зваться Дейд .

— Подходит, хотя и звучит слегка похоронно. Делать тебе ничего не надо, — сказал Лаймонд, — разве что выглядеть красивым, честным английским юношей да молиться Богу, чтобы некий Чарли Бэннистер прибыл до нас и подготовил почву. Наш Иоанн Креститель. У него, бедолаги, одна голова, а не восемнадцать, но поручиться за нас он обязан. Мы коротко переговорим с легковерной стражей, встретимся с Краучем — во всяком случае, я на это надеюсь — и возвратимся. Вполне невинное и плодотворное времяпрепровождение. Si mundus vult decipi, decipiatur . Поехали, Рыжик; там, внизу, теплее.

И оба всадника ринулись вниз, по склону холма; лошади шли голова в голову, а на плащах, развеваемых ветром, колыхались красные кресты.

— Стойте и… — начал голос с камберлендским акцентом и запнулся во второй раз; Скотт при этом обнаружил, что близок к истерике.

Над всадниками высились ворота Аннана; внешняя стража охватила их плотным кольцом, а впереди стояла будка, и часовой, повинуясь законам военного времени, пытался узнать их имена и дело, которое привело их в город.

— Посмотри, — с горечью проговорил Лаймонд, — какие грязные у тебя оплечники. А дуболет…

— …назовите…

— Твой меч весь липкий. А твой кинжал? Неужели ты думаешь, что ржавое лезвие может колоть?

— …назовите… Да что ты будешь делать! — в сердцах воскликнул часовой, оставляя формальности. — Эй, Робин! Дейви! А вы двое только сдвиньтесь с места, и я проткну вас, как цыплят!

— Протыкай, если тебе так надо, — отрешенно проговорил Лаймонд, — но только, Бога ради, займи у кого-нибудь меч.

Но когда пришел капитан, смуглый человек средних лет, похоже, из Бьюкасла, Лаймонд сразу же спешился и назвал себя.

— Вряд ли вы помните меня, я — Шериф, один из людей Бишопа, из Дарема. Извините, что напускаю на себя таинственность, но должен напрямую сказать вам: мое дело касается щенка рыжей лисицы.

Пароль сработал самым чудесным образом. Не успел Лаймонд договорить, как лицо капитана изменилось; стражники были отпущены, и офицер, оставшись с прибывшими наедине, спросил:

— Не привезли ли вы их милостям послание протектора?

— Нет, мы всего лишь следуем за посланником по пятам, — ответил Лаймонд. — Вы говорили с Чарли Бэннистером?

— С человеком протектора? Нет.

— Проклятье! — Скотту показалось, что гнев Лаймонда смешан с изумлением. Мгновение спустя хозяин продолжил: — Этот дурень, должно быть, еще в пути; надеюсь, с ним ничего не случилось. Я вчера выехал из Лейта с такой массой поручений, что хватило бы на целую Одиссею. А он должен был отправиться сразу же после меня и следовать прямо сюда. Впрочем, это не имеет значения. Времени в обрез, — сказал Лаймонд озабоченно. — А дело у меня к одному из ваших людей — к Джонатану Краучу. Это все.

Принесли вино; брови капитана над краем кубка поползли вверх.

— К Краучу из Кесуика? Напрасно съездили. Его взяли в плен во время стычки два дня назад.

Лаймонд сделал большой глоток.

— Что ж, одним поручением меньше. Кто его захватил?

— То есть чей он теперь пленник? Не знаю. Но тот, кто его отсюда забрал, оказал нам превеликую услугу, — сказал капитан с видимым удовольствием. — Этот Крауч может с ума свести своей болтовней. Язык у него как помело. Так вы прямо сейчас едете?

Конечно же Лаймонд ехал прямо сейчас и, как он надеялся, Уилл Скотт тоже. Капитан был готов отпустить их, но при условии, что они зайдут на десять минут в штаб и поговорят с командующими.

— Несколько минут для вас не сыграют роли, а с меня Уортон шкуру спустит, если и Бэннистер не появится, и вас я отпущу.

Не слушая его, Лаймонд бодро шагал к воротам.

— То, что сделает Уортон с вами, — это мелочи по сравнению с тем, как возликует протектор, если полночи я проведу здесь. Сказано же вам: я уехал задолго до Бэннистера. В субботу мы выиграли сражение — вот все, что я знаю.

Капитан, не поддаваясь на уговоры, преградил ему путь.

— Идемте, дружище. Не подводите меня. Если вам нечего сообщить, вы сразу же уедете. — У капитана появились какие-то смутные подозрения, и настаивать было небезопасно. Без дальнейших возражений Лаймонд снова сел в седло, и они со Скоттом последовали за своим провожатым к центру Аннана.

Езда была нелегкой. Молодые лошади дрожали, пугаясь зарева, исходящего от пылающих соломенных крыш и деревянных перекрытий. Едкий дым висел над узким проездом и обжигал горло; на пустынных улицах повсюду валялись головешки, тряпье и черепки разбитой посуды. Скотт спрашивал себя с каким-то чисто академическим интересом, как Лаймонд собирается выпутываться из сложившегося положения.

Ближе к центру, где пожаров было меньше и во мгле неясно рисовались контуры каменных домов, их окликнул какой-то человек. Капитана вызывали к воротам.

Капитан Драммонд был человеком осторожным. Он собирался было пренебречь вызовом, но тут Лаймонд вывел его из затруднения:

— Может быть, Гарри, сын лорда Уортона, где-нибудь неподалеку? Когда-то я знал его сестру… Хотелось бы с ним встретиться. А он, возможно, сам проводил бы нас к его милости.

Это была счастливая мысль. Капитан с явным облегчением поговорил с человеком, который их остановил, и через несколько минут к ним присоединился Генри, младший сын лорда Уортона, командующего английской армией на западе. Драммонд изложил ситуацию и ушел вместе со своим человеком, а молодой Уортон повернулся к Лаймонду и Скотту.

— Конечно же я вас проведу. Это здесь, на площади, — тот дом, что посередине. — Энергичный, непоседливый Генри Уортон, в двадцать пять лет командующий кавалерией, стал показывать дорогу, попутно заведя длинный, полный новостей разговор о своей семье, который Лаймонду на удивление хорошо удавалось поддерживать. Но Скотт, начавший уже терять присутствие духа, подумал: «Господи, ничего у него не получится…»

В крытой галерее, ведущей к площади, царил полумрак; на саму площадь, светлую от пламени костров, падали тени высоких зданий. Темнота была полна движения, и три испуганные лошади теснились ближе друг к другу.

Там, где тени лежали гуще всего, Лаймонд бросился на Уортона. Раздался короткий крик и тут же смолк — слышалось только цоканье копыт метнувшейся в сторону лошади Уилла. В этот момент капитан Драммонд, исполнивший поручение, подъехал к ним сзади. Он резко крикнул:

— Что здесь происходит?

Скотт вовремя заметил свисток. Инстинктивно рука юноши рванулась к поясу — он нащупал оружие, привстал на стременах и бросил кинжал. Капитан коротко вскрикнул, упал на гриву лошади, а потом скатился на мостовую.

Внезапно сделалось очень тихо. Лошадь Уортона стояла морда к морде с гнедым Лаймонда и слабо пофыркивала, а на мостовую легла еще одна темная тень. Прозвучал язвительный голос хозяина:

— Что, задремал?

— Ох!

Скотт быстро спешился. Молодой Уортон лежал лицом вниз, в горло ему был забит кляп, руки безжалостно заломлены за спину.

— Где Драммонд?

— Я его заколол. Он лежит на дороге.

— Так убери его с дороги. Шумные поминки нам ни к чему. Возьми двух лошадей и привяжи их где-нибудь. А капитана оттащи к стене. Он мертв?

— Не знаю, — ответил Скотт, едва соображая, что говорит.

Лаймонд был краток:

— Если жив, заткни ему рот, свяжи его, посади на свою лошадь и накинь на голову чепрак.

Говоря это, он снял моток веревки со своего седла и со знанием дела принялся связывать Уортона, оставляя свободными только ноги ниже колен. Потом поставил Уортона на ноги и, оправив на нем плащ, вытащил кляп изо рта.

Уортон хрипло прокаркал:

— Отпустите меня сейчас же, не то мои люди сожгут вас заживо!

— Если бы да кабы, — сказал Лаймонд и подбросил вверх что-то блестящее. — У меня тут есть маленький ножик, который говорит мне, что сейчас вы без лишнего шума отведете нас к вашему отцу.

Скотт, не веря своим ушам, вглядывался в темноту.

Уортон вскричал с пафосом:

— Никогда!

Лаймонд сделал движение локтем, и молодой человек конвульсивно дернулся.

— Сцена первая, акт второй, — сказал хозяин. — Прекратите ломать комедию, дурень, и ведите нас внутрь. Никто из тех, кого я знал, не мог дискутировать с ножом у ребер.

Вероятно, более всего молодого человека убедила полная уверенность в голосе Лаймонда. Крепко прижав руку к тому месту, куда ткнулся нож, он закусил губу и пошел вперед, хотя и с неохотой. Скотт, ведя двух лошадей, двигался позади.

Последовавшие далее события остались в памяти Уилла Скотта из Кинкурда как некое захватывающее, навеянное дурманом видение на грани лихорадочного бреда. Юноша смутно помнил, что они подошли к дому, где Лаймонд снова произнес свой странный пароль и потребовал, при молчаливом согласии Уортона, частной аудиенции у обоих командующих для себя, своего спутника и шотландского пленника, обладающего ценными сведениями.

Все прошло без сучка без задоринки. Один из стражников поднялся к их милостям, потом с грохотом спустился и указал наверх большим пальцем.

— Все в порядке, — сказал он.

И они пошли.

Мэр Аннана построил дом, достойный своего положения: стены кабинета, который заняли командующие вторгшейся английской армией, были обиты льняным полотном, а стол необычайно тонкой итальянской работы подвинут к самому камину, где ярким пламенем полыхал торф.

За столом сидел милорд Уортон, кавалер и член парламента, комендант Карлайла, шериф Камберленда, смотритель Западной Марки, человек проницательный и преданный, свято блюдущий на севере интересы английской короны. Он зачитывал вслух отрывки из бумаги, написанной его секретарем, время от времени прерываясь в ожидании комментариев. Светловолосый лорд Леннокс, стоявший нос к носу со своим отражением в темном окне, барабанил пальцами по подоконнику и вставлял остроумные замечания.

Томас, первый барон Уортон, был невысокого роста, плотный — настоящий англичанин, добившийся всего своим трудом. Лицо у него было смуглое, с резкими чертами, взгляд холодный и жесткий. Но лорд Леннокс был человеком совсем другого типа. Графы Ленноксы принадлежали к одному из старейших шотландских родов; этот Леннокс воспитывался во Франции и счастливо жил в своих обширных шотландских имениях, пока не решил, что богатства и власти легче достичь на юге. Мэтью Леннокс добивался титула короля-консорта Шотландии. Когда Мария де Гиз, вдовствующая королева, отвергла его, он попросту переметнулся к англичанам и взял в жены Маргарет Дуглас, племянницу короля Генриха VIII, которая сама имела весомые права на одну, а то и две короны. Как раз сейчас Леннокс беспокоился о своей жене Маргарет. Наутро английские войска должны были выступить в поход, и путь их пролегал по землям ее отца. Граф Ангус, глава благородной фамилии Дугласов, по поводу которой так негодовал Бокклю, написал Мэтью Ленноксу полное тревоги письмо, в котором выражал надежду, что его зять и лорд Уортон в случае вторжения не забудут про узы родства. Лорд Леннокс не забывал об этих узах, но сомневался в том, что о них будет помнить Уортон, особенно если переменчивый отец Маргарет свяжется с шотландцами и присоединится к войскам королевы.

Ликование в связи с новостями из Пинки на время рассеяло мрачную атмосферу. Когда Уортон обдумывал свой исход из Аннана на север, а Леннокс мечтал о тронных залах, открылась дверь.

Она была смазана хорошо и открылась совсем тихо — Генри Уортон, вплотную за которым следовал Лаймонд, оказался в комнате так неожиданно, что командующие не успели даже повернуться. Скотт тоже вошел и пристроил раненого Драммонда в углу. Уилл быстро отпрянул назад к двери и оперся о нее спиной как раз в тот момент, когда человек у стола привстал и повернулся.

— Гарри, чертов дурень! Что еще с тобой приключилось?

В ярком свете пламени были отчетливо видны и связанные руки, и сверкающий в руке Лаймонда нож.

Гарри молчал, и жесткий взгляд лорда Уортона переместился на человека, который стоял позади.

— Эй вы, сэр! Кто вы такой и чего вам надо?

Лаймонд расхохотался. Он расхохотался еще раз, прямо в лицо Ленноксу, который тоже повернулся и сделал шаг вперед. Свободной рукой хозяин стащил с себя стальной шлем и метко бросил его в камин. Сначала пламя опало, а потом вспыхнуло с новой силой, осветив бледное лицо и соломенного цвета волосы, слипшиеся от пота.

— Денег, — сказал он.

Лорд Леннокс выпучил глаза. Он покраснел до корней волос, потом краска с его лица исчезла, а вместе с ней и первоначальное выражение ужаса и недоумения — черты его исказились от гнева.

— Кроуфорд из Лаймонда! — вскричал граф Леннокс, и его блеклые, блестящие, словно фарфоровые, глаза устремились на Уортона. — Здесь, в Аннане. В окружении вашей драгоценной стражи! — Он разразился ругательствами: — И все ваш сынок, этот недоносок с куриными мозгами!..

Лорд Уортон оборвал его:

— Возьмите себя в руки, сэр! — Во взгляде его, устремленном на Гарри, читалась угроза: кто-то, несомненно, должен был поплатиться за вспышку лорда Леннокса. Он обратился к Лаймонду: — Как вы попали в город?

Скотт уже успел привязать молодого Уортона к скамейке и теперь не спеша, методично забивал ему в рот кляп. Лаймонд, по-прежнему держа нож у спины Гарри, ответил:

— Мой дорогой сэр, мне не оставили выбора: гостеприимство вашей стражи слишком навязчиво. И потом, Бэннистер сообщил мне пароль.

— Бэннистер?

— Да, гонец протектора. Он наткнулся на мой отряд.

Уортон резко спросил:

— Значит, депеша у вас?

Светлые брови Лаймонда поднялись:

— Бог мой, конечно нет! Я покончил с мелочной торговлей и стал зерцалом добродетели и мягкосердечия. Хочу, чтобы меня ценили только за мои прекрасные глаза… и за прекрасные глаза Гарри, разумеется. Храбрость без осмотрительности ведет к ослеплению гневом.

Уортону трудно было заговорить зубы.

— Значит, Бэннистер мертв?

— Он пребывал в добром здравии, когда мы расстались, — удивился Лаймонд. — Я даже проводил его немного. Дороги, ведущие на север, так и кишат джентльменами из Шотландии.

— Значит, вы продали его другой стороне! — сказал Леннокс, впервые вступив в разговор.

Лаймонд слегка опечалился:

— Да нет же. Ну и репутация у меня! Не все так легко завоевывают доверие, как ваша милость.

Это был тонко рассчитанный удар. Все присутствующие знали, что Леннокс, действуя якобы в интересах вдовствующей королевы Шотландии, однажды взялся доставить из Франции груз оружия и золота, а сам, прихватив золото, высадился на юге, в Англии.

На какой-то миг граф онемел от гнева.

— И ты еще имеешь наглость… Боже мой, почему я не оставил тебя прикованным к твоим вонючим веслам! Так-то ты отблагодарил меня за то, что я одел тебя, и накормил, и дал тебе денег… Будет мне урок. Ты отплатил мне сполна! Сколько волка ни корми, — прорычал Леннокс, — он все равно в лес смотрит.

— И помои пригодятся — пожар тушить, — сказал Лаймонд. Голос его сделался особенно сладким. — С кем поведешься, милорд, от того и наберешься. От весла к веслу — могли бы вы сказать.

Если предыдущее замечание произвело взрыв, то в ответ на это установилось гнетущее, физически ощутимое молчание. Скотт, сердце которого почему-то бешено заколотилось в груди, перевел взгляд с невозмутимого лица Лаймонда на Леннокса, который побелел, как смерть.

— А как, — мягко добавил хозяин, — поживает жемчужина из жемчужин?

Он говорил о графине Леннокс, и этот намек поняли все. Скотт уловил на лице Леннокса то же потрясенное недоумение, какое испытывал сам, и в следующий миг меч графа с присвистом появился из ножен. Но Уортон, выругавшись, бросился к нему и схватил за руку.

— Успокойтесь, милорд!

Граф Леннокс, даже не взглянув на него, проговорил сквозь зубы:

— Я не собираюсь сносить оскорбления от этого наглого выродка!

— Тогда вам придется иметь дело со мной тоже, милорд Леннокс! — в ярости заорал Уортон. — Уберите меч!

Последовала долгая пауза. Сверкающий в руке Лаймонда нож был приставлен к спине молодого Гарри, а пальцы Уортона впились в руку графа. Наконец Леннокс выругался и дрожащими пальцами втолкнул меч в ножны.

Уортон разжал руку и тихо сказал:

— Я хорошо помню этого подонка. Не стоит подыгрывать ему. — И продолжил, обращаясь к Лаймонду: — Как я понимаю, вы просите выкуп за жизнь моего сына. Конечно, его жизнь имеет для меня цену — только не заламывайте слишком много. Сколько вы хотите? — Потом естественные чувства прорвались на мгновение, и он сказал резко: — Говорите сколько и убирайтесь. Мне противно дышать с вами одним воздухом.

— Обмен любезностями, — сказал Лаймонд, — никуда нас не приведет. — Он удобно оперся плечом о стену. — Сдается мне, вы довольно небрежно относитесь к своим воинским обязанностям. Разве вы не хотите узнать, что было сказано в депеше протектора? Я прочел ее, прежде чем отправить дальше. Англичане одержали еще одну огромной важности победу под Линлитгоу, и протектор хочет, чтобы вы немедленно выступили в Стерлинг обговорить дальнейшие действия. Разве это не воодушевляет вас? Шотландия наконец-то покорена! Герцог Уортон в королевском совете; король Мэтью на троне!

Ленноксу не терпелось выяснить все. Он так и впился в Лаймонда глазами; наконец не выдержал и спросил:

— Победа на дороге к Стерлингу… Это правда?

Лаймонд тоже взглянул на него.

— А почему бы и нет, ваше величество? Шотландская королева больна, английский король — незаконнорожденный, во всяком случае, так утверждают католики, правда ведь, Мэтью? Арран — полный идиот, и сын его глуп — и… вот она, милорды, корона!

Все четверо словно завороженные смотрели, как он быстро наклонился к огню, ухватил каминные щипцы и сделал шаг назад. Высоко над его головой, зажатый щипцами, засветился раскаленный шлем — окалина осыпалась с него и, дымясь, падала на пол.

— Корона! — восторженно вскричал Лаймонд. — Кто будет носить ее? Может быть, Гарри?

Тут все вернулись к действительности: жажда мести вступила в свои права. Оцепенение, охватившее их, длилось не более мига. Потом Леннокс воскликнул в ярости:

— Да он сошел с ума!

Уортон с застывшим лицом снова уселся за стол:

— Так вам денег?

— Разумеется!

— Там, в сундуке. — Уортон указал на небольшой сундучок в углу у стены.

— Достаньте.

Все, находящиеся в комнате, включая раненого и связанного, с напряженным вниманием следили, как на столе один за другим появляются пять кожаных мешочков. Скотт брал их и передавал Лаймонду. Тот развязал один.

— Ах, какие прекрасные, пухленькие кожаные щечки. Bellissimi шотландские золотые экю, реалы… Боже мой: союзники ваши в Дамфрисшире из-за этого станут гораздо беднее. Заверни-ка их, мой Пирр! 23) — Он сорвал с Гарри плащ и швырнул Скотту, который наскоро увязал в него мешочки с золотом.

Лаймонд взялся за ручку двери.

— Итак, — степенно проговорил он, — мы видим завершение наших трудов. Прощайте, господа.

Но завершающий жест, финальный росчерк пера, который, как впоследствии убедился Скотт, всегда венчал собою любую авантюру, еще не был произведен. Как только Лаймонд отошел от Гарри, а Уортон с Ленноксом ринулись вперед, он сделал движение рукой. Все еще горячий, хотя и почерневший шлем упал точно на голову молодого Уортона, который издал приглушенный кляпом дикий крик.

— Возможно, это научит тебя, — сказал Лаймонд, — не разговаривать с незнакомыми джентльменами на темных улицах… — И, пользуясь возникшим замешательством, он выскочил за дверь, вытащил Скотта и повернул ключ в замке.

Скотт со своим узлом, спотыкаясь, начал спускаться по лестнице. Внизу он слышал шумную перебранку Лаймонда со стражниками, а потом смутно ощущал, как они едут не спеша под темными сводами галереи, и он борется с желанием пришпорить коня, и припоминает с короткой благодарственной молитвой, какая в кабинете прочная дверь. Ворота. Пароль, отзыв, нетерпение в голосе Лаймонда. Хмурые, невыспавшиеся лица стражников. Потом скрипучие деревянные створки словно чудом открываются перед ними.

Вне городских стен вольная ночь поджидала их и тут же окутала мерцающей тьмой.

Скотту, который вместе с Лаймондом мчался по вересковым пустошам, казалось, что он вел себя вполне достойно. Он не дал Драммонду поднять тревогу. Не стушевался в присутствии главнейших английских командиров. Если воспоминания о раскаленном шлеме и были ему неприятны, то он отгонял их. Что за важность, что пришлось вытерпеть перекрестный допрос! Зато вот оно, дело для настоящего мужчины.

Перед ними показались призрачные силуэты двух лошадей, и Лаймонд резко окликнул:

— Джо! Что ты здесь делаешь? — И поехал вперед.

— Бэннистер, сэр… его захватил крупный отряд шотландцев… да, сэр, я пытался… Терки взял всех людей и поехал за ним… Я ждал вас, чтобы предупредить… да…

Покалывание в плечах и боль в ногах напомнили Скотту о том, что он весь день провел в седле, и юноша не был особенно рад, когда Лаймонд вернулся к нему, еще более свежий и энергичный, чем прежде.

— Ну, мой Пирр, не теряй интереса, — проговорил он беспечно. — Я вести добрые принес тебе, мой милый. Наш друг Бэннистер попал в засаду, а теперь — о переменчивость фортуны! — те, кто его пленил, сами идут в сети. Впору плясать на столе и отбивать чечетку на блюдцах. Что за чудесный день!

Следом за Джессом Джо Лаймонд поскакал по темным пустошам, и Уилл Скотт тоже пришпорил коня.

3. ВЗЯТИЕ КОРОЛЕВСКОЙ ПЕШКИ

«Лаймонд подождет», — сказал лорд Калтер и вместе с Бокклю, Эрскинами, Эндрю Хантером, лордом Флемингом и всеми, у кого только были конь под седлом и меч в руке, направился в Пинки.

Среди десяти тысячи убитых в тот день были лорд Флеминг из Богхолла и старший брат Тома Эрскина.

Среди живых, голодных и измученных боем, с изможденными лицами, покрытыми пылью, были брат Лаймонда лорд Калтер и сам Том Эрскин, давно позабывший досадное происшествие с пьяной свиньей. С оставшимися людьми эти двое покинули поле боя вместе и, зная, что их семьи находятся в безопасности с королевой-матерью, девочкой-королевой и двором в крепости Стерлинг, пересекли всю Шотландию от реки Форт до реки Аннан, пытаясь, несмотря на нехватку людей, пушек и провианта, преградить путь армии лорда Уортона к дорогим для них людям, укрывшимся на севере.

В то время как в Аннане милорды Уортон и Леннокс переживали неприятные минуты, два крупных шотландских отряда к северу от Аннана залегли в ночной темноте; они так затаились, что злополучный Чарли Бэннистер, гонец, посланный протектором к Уортону, наткнулся на один из них. У него хватило присутствия духа уничтожить послание до того, как его схватили и доставили к лорду Калтеру.

Вероятно, Бэннистер был не очень силен в географии и не обучен избегать больших кавалерийских подразделений. Но в одном на него можно было положиться: рот он умел держать на запоре.

Понимая, как велика опасность, грозящая Стерлингу, а потому крайне заинтересованные в том, чтобы проникнуть в планы протектора и Уортона, шотландцы испытали все возможные методы убеждения, потому что Бэннистер знал суть послания и даже сам беспечно проболтался об этом.

Поняв, что толку не добиться, Калтер отвел в сторону своего капитана. Перед ними стоял совершенно отчетливый выбор. Если английский протектор, расположившейся под Эдинбургом, был готов атаковать королеву и правителя Шотландии, то он должен приказать Уортону двигаться на север для поддержки. Такой ли приказ содержался в послании, уничтоженном Чарли Бэннистером? И раз Уортон не получит этого приказа, останется ли он еще на какое-то время в Аннане? Скажем, задержится ли там настолько, чтобы лорд Калтер и Том Эрскин, как бы малочисленны ни были их силы, успели прийти на помощь Стерлингу, своим двум королевам и своим семьям?

— Но если вы ошибаетесь, сэр, — сказал капитан лорда Калтера, — то мы, уйдя отсюда, откроем дорогу на юг.

Последовало недолгое молчание — и Калтер принял решение.

— Скачите к Эрскину — пусть он и все его люди присоединятся ко мне. Если дело обстоит так, как я думаю, мы должны оставить Аннан и идти на север.

Капитан сел на коня и скрылся из виду. Бэннистер все еще держался и молчал. Лорд Калтер, со сжатыми губами наблюдая за допросом, принял наконец решение, которого долго избегал.

Время шло, а он ждал, ничего не предпринимая. Эрскин еще не успел добраться до него, до рассвета было далеко. С юга появилось смутное красное зарево. Он рассеянно наблюдал за ним, потом опустил руку на плечо факельщика:

— Гасить огни!

В наступившей темноте наблюдатель подтвердил то, что увидел Калтер:

— С юга приближается отряд, сэр!

Конечно, это был Эрскин. Калтер быстро отдал приказы. Хотя его люди и приготовились к обороне, они тоже были уверены, что приближается Эрскин.

Но это оказался не Эрскин. Лошади вышли уже на опушу леса и листья зашелестели, когда шотландцы поняли наконец свою ошибку: нарастающие звуки, доносящиеся со всех сторон, свидетельствовали о том, что их окружил гораздо более многочисленный отряд. Через десять минут все было кончено. Сужая круг, пришельцы теснили и теснили шотландцев, пока те не сбились в кучу под редкими деревьями.

При свете вновь зажженных факелов пешие побежденные смотрели на всадников, что одолели их. На тех не было опознавательных знаков, не было и знамен; английских красных крестов на белом фоне, таких заметных, тоже нигде не было видно. Лорд Калтер, безоружный, выступил вперед и спросил:

— Кто ваш командир?

Никто не удосужился ответить ему. Лысый чернобородый гигант, который беспокойно сновал внутри круга, вдруг склонился с коня и сказал:

— Так вот где ты, чертов придурок!

Бэннистер, забытый в зарослях папоротника, обретя надежду, зашевелился.

— И нелегкое же дело присматривать за некоторыми, чтобы они не попали в беду, — заметил с кислой миной великан. — Разве мы не показали тебе правильную дорогу?

Чарльз Бэннистер, перенесший ужасные испытания, издал душераздирающий стон. Великан, перегнувшись через шею своей кобылы, перерезал мечом веревки.

— Ну, вставай, косолапый Меркурий 24). Здесь для тебя найдется лошадь и проводник, который доведет тебя наконец до Аннана. Ты, полагаю я, уже отдал этим наглым ребятам свои бумаги?

Бэннистер, шатаясь, поднялся на ноги.

— Я порвал их. Откуда я мог знать, правильную ли дорогу вы мне показали.

Великан воззвал к Создателю, однако весь пафос его речи был сведен на нет каверзным приступом икоты.

— Что же мы должны были сделать, чтобы ты поверил нам? Завернуть тебя и твое послание в чистую сорочку и подложить в постель к его милости? — сказал он саркастически. — Давай убирайся отсюда поскорее: уж и так достаточно намозолил глаза.

— Эй, погоди! — воскликнул лорд Калтер, забыв обо всем.

Бэннистер тут же поспешил прочь, подгоняемый ударами плашмя, которые наносил ему великан своим мечом, и вскоре, пошатываясь, скрылся в кустах. Лорд Калтер бросился было за своим пленником, но путь ему преградил все тот же меч.

Чернобородый ухмыльнулся и отвесил поклон.

— Милорд Калтер, не спешите, — церемонно сказал он. — А теперь, с вашего соизволения…

— Сомневаюсь, чтобы в Шотландии нашелся хоть один достойный человек, способный на такое, — сказал Калтер. Интересно, удастся ли им спастись? — Шотландцы, продавшиеся за английские деньги, верно?

— Все может быть. — Великан не был расположен к общению. Более того: удивительно, но он, кажется, считал свою миссию выполненной. Отобрав у всех оружие и отпустив лошадь Калтера, бородач еще раз поклонился и взялся за поводья.

В этот самый момент из шелестящей темноты показались еще всадники.

— Вот замечательно! — сказал младший брат лорда Калтера и с сердечной улыбкой выехал вперед. — Смотрите, дети, это же Ричард.

С любопытством наблюдавшие за этой сценой Скотт и все прочие заметили, как изменилось лицо Калтера. Он отступил на шаг, сузив угол между собой и всадником, и заговорил с нарочитым, убийственным презрением:

— Это твой сброд?

— Это не сброд, Ричард. — В синих глазах мелькнула печаль. — Неужто сброд перехитрил бы тебя? Оставь свое чувство превосходства — оно может слишком далеко завести. Ведь я на коне, как тот лягушонок из песенки, и пока я смотрю на тебя сверху вниз, тебе придется смотреть на меня снизу вверх. Ты располнел. И стал осторожен! Жаль, что тебя не было на нашем последнем семейном торжестве. Думаю, ты тоже не раз пожалел об этом.

Среди людей Калтера поднялся гневный ропот, но сам Ричард ничего не сказал. На какую-то долю секунды Лаймонд потупил взор перед братом. Потом глаза его под тяжелыми веками широко раскрылись — Скотт вообще еще не видел, чтобы они раскрывались так широко, — и полный злорадства васильковый взгляд так и впился в лицо Ричарда.

— Поговори со мной, Ричард. Это ведь нетрудно. Двигай губами и шевели языком. Какие новости в семье? Ожидается ли новый наследник? А, Ричард, краснеешь!

— Нет. — Голос Калтера был на удивление ровен. — Другого наследника нет. Ты можешь смело убить меня, — добавил он напряженным тоном, явно стараясь выгадать время. — Ты теперь продался Уортону, да?

Лаймонд ответил рассеянно:

— Да, он мне платит, что верно, то верно. Как только наш друг Бэннистер доберется до Аннана, дорога на север станет оживленнее.

Калтер невольно шагнул вперед:

— Значит, протектор уже в Стерлинге?

— Да, конечно, — с готовностью ответил Лаймонд. — Только будь осторожнее — ты задал мне вопрос, а увязнет коготок — так и всей птичке пропасть. Что такого интересного в том, что протектор в Стерлинге? Ах, Ричард! — воскликнул он удивленно. — Неужели вы для вашей безопасности отправили ваших дам в Стерлинг?

Калтер, стараясь не глядеть на брата, машинально проговорил:

— Тебе, наверное, приятно это слышать.

— Ну… подобная ситуация открывает целый ряд интересных возможностей, — сказал Лаймонд. — Интересно, что придумает протектор? Назначит выкуп, потребует свободного доступа в спальни или изобретет что-нибудь поновее? Я знаю множество женщин, которые были бы не прочь от такой судьбы: plus mal que morte . А это приводит меня прямо к сути: changeons propos, c'est trop chonte d'amours . — И он коснулся рукой меча.

Скотт с облегчением понял, что приближается развязка, и затаил дыхание. Тут Лаймонд внезапно сказал:

— Ричард, дитя мое, неужели ты умней, чем я думал?

Не успел он договорить, как неясный шум шагов, шорох вереска и сдавленное дыхание обернулись целой лавиной звуков: это подоспевший отряд Эрскина вошел в лес.

Перед тем как погасли факелы, Скотт увидел, что лорд Калтер, сверкая глазами, выхватил лук и поднял его. Ричард не умел говорить, но гнев придал ему красноречия.

— Ага, бежишь, Лаймонд! Клянусь, я не позволю тебе завладеть моим щитом и занять место в моей постели — и этой ночью ты увидишь, кто глава семьи!

Яростно нахлестывая лошадь и в неразберихе стараясь улизнуть, Скотт услышал и ответ Лаймонда:

— Чудесно, Ричард; ты бросил вызов! Встретимся в Стерлинге на следующем смотре щеголей и тогда посмотрим, кто хозяин!

Он рассмеялся, и этот лихорадочный смех был последним, что запомнил Скотт.

 

Глава 2

ИГРА ВСЛЕПУЮ

Человек лежал в высокой прибрежной траве; жизнь едва теплилась в нем, и одежда пропиталась влагой. Позади него на четыре мили простирались болота, над которыми в утренних лучах стлалась дымка. Перед ним неторопливо плескались вздувшиеся воды крепостного рва, омывавшего луг и заросли кустарника, за которым и высились стены замка Богхолл.

Солнце поднималось все выше и выше.

В замке, из которого Ричард, лорд Калтер, увидел когда-то дым над горящим домом своей матери, устало переругиваясь, сменилась стража.

— Если еще какая-нибудь карга, — сказал смотритель Хью своему подчиненному, — попросит меня послать гонца в Пинки, чтобы узнать о ее внучатом племяннике Джейкобе, то я шкуру с нее спущу. Этот мордатый старикан Уортон навострился на север, а у нас за все про все десять мужчин и двадцать две женщины: и замок оборонять, да еще и в Биггар наведываться…

Но завтрак и пинта пива улучшили его настроение, и он терпеливо выслушал очередного посетителя, пришедшего докучать вопросами.

— Не переживайте. Ребята скоро вернутся.

Ему напомнили, что некоторые уже успели вернуться; цирюльник со своими ланцетами и мазями уже два раза проделал путь между замком и Биггаром. Хью задумался над этим, вспомнил о своем хозяине, погибшем лорде Флеминге, громко выругался и пулей помчался на дозорную башню, откуда принялся пристально и с надеждой вглядываться в дорогу, ведущую на юг, на которой, однако, не намечалось никаких признаков жизни.

— Ну ладно, пусть-ка сунутся, — сказал он, обращаясь к горам. — Пусть сунутся, а уж мы с Додом Янгом им покажем!

Утро прошло. В полдень телохранитель Симон Богл получил разрешение своей хозяйки отлучиться на час, чтобы поудить рыбу, и выбрался через потайной ход. Смуглый, угловатый подросток, Сим был воспитан в Стерлинге и вот уже три года истово исполнял свои обязанности в замке. В настоящий момент он был целиком поглощен рыбой. Сим продрался через кусты, отвязал лодку и вместе с удочками перебрался на другой берег рва. Потом прошел двадцать ярдов, споткнулся, прошел еще пару ярдов и вернулся назад посмотреть, что там лежит на дороге.

Нога, выступавшая на тропинку, оказалась продолжением тела, закутанного в английский плащ. Сим нагнулся и перевернул лежащего. В глаза ему бросилась богато изукрашенная одежда и благородный профиль молодого незнакомца, лежавшего без сознания.

— Ух ты, черт побери, — сказал Симон Богл, затаив дыхание, и накинулся на добычу.

Со своим грузом он добрался до тайного хода, весь пропахший болотом и дрожащий от возбуждения. Хозяйка отперла ему дверь, и, пока Симон рассказывал о находке, Кристиан Стюарт в собственном маленьком садике склонилась над пленным. Темно-рыжие ее волосы свесились на лицо, в незрячих глазах появилась отрешенность. Для Симона подобранный человек был всего лишь английским вельможей, за которого, наверное, дадут неплохой выкуп, но под чуткими пальцами слепой девушки обрисовался юноша с грязной, воспаленной раной под слипшимися короткими волосами на затылке. Кристиан в задумчивости затянула потуже шнурки на рубашке и поднялась.

— Хм, на сей раз, мой друг, твоя находка потянет фунтов на двадцать, если судить по одежде. Будь я замужем за этим юным джентльменом или же помолвлена с ним, я бы все с себя продала, лишь бы выкупить его. Если только он не испанец. А ты что думаешь?

— У испанцев таких волос не бывает, миледи, — сказал Сим с каким-то необычным спокойствием. — Быть может, это сам протектор Сомерсет? Или лорд Грей?

— Да нет, Сим, он слишком молод, — возразила Кристиан. — Хотя, конечно, жаль, что он не протектор, потому что, Сим, мальчик мой, как собираешься ты договариваться с Хью?

— Ах черт! — воскликнул Сим и сразу же сник. — Вы правы. Хью страшно зол на англичан.

— И злобу свою осуществляет на деле, — задумчиво проговорила Кристиан. — Он не посмотрит ни на какой выкуп. Если Хью увидит этого англичанина, болтаться ему на стене замка.

Сим принялся размышлять над этим.

— Конечно, мы не можем потребовать выкуп, пока пленник не придет в себя и не скажет, кто он такой.

— Верно.

— А к тому времени настроение Хью, может, и изменится.

— Мне не очень нравится его сегодняшнее настроение, — сказала Кристиан. — Впрочем, это не важно. Продолжай.

— Если мы поднимем его по лестнице и спрячем в комнате Джеми, то никто ни о чем не узнает. В этом крыле живу я один. Я буду выхаживать пленного, пока он не назовет свое имя. Удрать ему не удастся: окна высоко, а дверь можно запереть.

— Да, — неторопливо согласилась Кристиан, — пожалуй, можно.

— А если он окажется никем, — добавил Сим рассудительно, — тогда передадим его в руки Хью.

— И в этом случае он почти мгновенно и станет никем. Хорошо, я согласна, — заключила Кристиан.

Перенести пленника в комнату, раздеть его, вымыть и уложить в постель, окружить горячими кирпичами, засунутыми в носки, развести огонь в камине, чтобы согреть бульон и молоко с медом, — все это отняло у Сима, обуреваемого корыстью, не больше времени, чем потребовалось бы, чтобы перепеленать ребенка. У Кристиан было много дела вне стен замка, но она выгадала десять минут, чтобы взглянуть на результат его трудов и заодно отдохнуть. Девушка села у постели раненого, а Сим, положив рядом с собой дубинку, устроился на подоконнике.

Наступила благословенная тишина, и происшествия полного событий дня обратились в смутные грезы. Слева от Кристиан в камине потрескивали поленья, к правой руке то и дело прикасались занавеси постели, раздуваемые сквозняком. Изредка Сим шевелился и шаркал ногами. Внизу во дворе раздался чей-то крик, но слов было не различить. Скрипнула кровать. Еще раз. Чуть слышно зашелестели простыни.

Кристиан окончательно проснулась, и ею овладел неудержимый смех: девушка вдруг подумала, что они словно ожидают рождения. Вдруг они с Симом ошиблись, и этот юноша — шотландец, патриот, воспитанный в лучших традициях?

Зашуршала набитая пером подушка; раненый выругался сквозь зубы и проговорил отрешенно:

— Господи, мне, кажется, раскроили череп.

Этот голос принадлежал образованному человеку; интонация, с которой он говорил, была бы на месте повсюду к северу от реки Тайн; как и богато расшитая одежда, голос этот свидетельствовал о видном положении, сильном характере, богатстве. Оценив все это, Кристиан сказала мягко:

— Вам лучше не двигаться. У вас на голове шишка величиной с колокольню. — Потом, предвосхищая его вопросы, добавила: — Я Кристиан Стюарт из Богхолла. Мой человек нашел вас на болоте.

Последовала длительная пауза; потом он заговорил, явно повернувшись к девушке:

— Как вы сказали? Бог… Бог…

— Богхолл. Вы вымокли до нитки и изрядно продрогли. Сейчас Сим вам подаст бульону.

Невзирая на слабость и боль, незнакомец неожиданно рассмеялся.

— Внутри у меня, — сказал он, — все клокочет, как в адском котле. Но я попробую. Как паук из басни, я попробую. Проворной муха та была, а все ж себя не сбе… Осторожно. Вот так. Я сам могу поесть. Ох нет. Извините. Это одеяло не стало краше оттого, что я залил его бульоном.

Вконец заинтригованная Кристиан ждала, пока он поест. Наконец он заговорил:

— Надеюсь, когда вы нашли меня, на мне было еще что-то, кроме ночной рубашки?

Бесхитростный джентльмен. Кристиан тоже решила действовать напрямик:

— Ваша одежда сохнет, сэр. А оружие ваше мы прибрали, когда обнаружили, что вы англичанин.

— Англичанин! О Люцифер, повелитель ада! — вскричал он со страстью. — Разве я похож на англичанина?

— Я слепа, — сказала Кристиан с коварной простотой. — Откуда мне знать?

Она редко и неохотно пользовалась этим приемом, но знала, что он действует безотказно. Собравшись с духом, девушка ждала, что теперь последует — сожаление, смущение, смятение, сочувствие или даже неприкрытый страх.

— Правда? Извините. Вы прекрасно скрываете свою слепоту. Тогда что же, — спросил он с тревогой, — навело ваших друзей на мысль, что я англичанин?

«Тонкий юноша», — подумала Кристиан, а вслух сказала:

— Ну, прежде всего, на вас был английский плащ. Его мы спрятали подальше ради вашей же пользы. С тех пор как убили лорда Флеминга, отношение к англичанам в нашем замке не очень приветливое. В этой комнате со мной и Симом вы в безопасности, но не советую привлекать к себе чье-нибудь внимание.

— Понимаю. Иначе исполнится моя судьба. Меня без жалости повесят, и стану я качаться на ветру. Борода моя, даже если б она у меня и росла — ох, Боже мой, почти что уже и выросла, — все же не такая длинная, чтобы нашить ее, как бахрому, на одеяло, которое я залил бульоном. Но почему же, мистресс Стюарт, вы с вашим человеком решили спасти меня от смерти неминучей и жгучих ран?

— Как вы подозрительны. — Кристиан невольно заговорила ему в тон. — А вы как думаете? Ради злата иль добра, за выкуп или за венец?

— Ничего подобного я не думаю, уверяю вас. Вы клевещете на меня. С тех пор как мне раскроили череп, я вообще не могу связно подумать о чем бы то ни было и купаюсь в волнах скудоумия. Я уже забыл, о чем мы говорили.

Симон Богл, целеустремленный молодой человек, прекрасно об этом помнил.

— Мы с леди Кристиан, — сурово проговорил он, — хотели бы знать ваше имя и звание.

В последовавшей тишине пленник, снедаемый лихорадкой, беспокойно заворочался в постели.

— Леди Кристиан. Проклятье! Она титулованная особа, и я об этом не знаю. Она живет посреди болота, но и это мне неизвестно тоже. Отсюда следует, что я не шотландец. Так вот чем вызвана ваша чрезмерная доброта. Конечно же! Выкуп!

— И человеколюбие тоже. Ради злата иль добра. — Кристиан, втайне чем-то довольная, проявила великодушие. — Поскольку вы являетесь и моей собственностью, полагаю, что следует отложить разговоры, пока вы не наберетесь сил. Вас сильно ударили по голове.

— И не один раз, — прибавил он и погрузился в молчание. Приподнялся он лишь тогда, когда Кристиан, ощупав подушки, решила заменить их. — И вы не хотите узнать мое имя? — И потом, в полузабытьи: — Этот офицер, пожалуй, может зваться Дейд…

— Нет, не хочу, — твердо сказала она, несмотря на молчаливое недовольство Сима. — Не беспокойтесь. Не сейчас. — Она чувствовала, что усталость и боль переполняют раненого. Но он все же выдавил из себя мрачный смешок.

— Нет, леди, не потом. Обман обманывает и будет обманут. От меня вам будет не больше проку, чем от меча Нибелунгов. Потому что я ничего не помню… Ничего. Даже самой малости. Я не знаю, кто я и откуда.

Кристиан на эту ночь поручила все Симу. Но на следующее утро она проснулась с мыслью о пленнике и, бесстыдной ложью добыв на кухне еды и вина, отправилась наверх.

Она услышала незнакомые шаги в комнате больного еще до того, как закрыла за собой дверь, и тут же раздался голос:

— Может быть, вы захотите прийти попозже, леди Кристиан? Сима нет, а я стою у окна.

Она закрыла дверь.

— Значит, вам стало получше. Любезный сэр, даже если вы вздумаете покушаться на мою добродетель, я не уйду, пока не сделаю того, зачем пришла. За это утро я уже преодолела больше ступенек, чем любой звонарь.

Он рассмеялся, но, как отметила Кристиан, не пришел к ней на помощь. Радуясь его тактичности, она сама отнесла поднос к окну и поставила на сундук. Потом, присев у постели, выяснила, что лихорадка у больного прошла и голова болит меньше, а также, что он крайне благодарен и в курсе всех текущих новостей.

— Похоже, Симон говорил с вами.

— Он почти не умолкал. Сказал, например, что вдова лорда Флеминга и вся семья сейчас в Стерлинге. Он думает, что с вашей стороны было крайне неосмотрительно остаться здесь. И я, представляя собою дополнительную опасность, совершенно согласен с ним.

Кристиан пожала плечами.

— Здесь от меня сейчас больше пользы, чем в Стерлинге. — И вынуждена была добавить: — Естественно, я не могу рисковать: если меня захватят в плен и сделают заложницей, это доставит моей семье кучу неприятностей. Если дела пойдут хуже, один друг нашей семьи отвезет меня в Стерлинг.

— А я останусь здесь, в руках тюремщиков не столь благодушных. Ну да ладно, — печально сказал он. — Может быть, это и прозвучит эгоистично, но, как говорит поэт, «слова всего лишь ветер, поступки — вот беда».

— Но ваша судьба зависит от того, кто вы такой, — заметила она. — Если вы носите шотландское имя, вам нечего опасаться. Или этот офицер, конечно, все зовется Дейд?

Последовала пауза. Потом он спросил:

— Вы цитируете меня?

— Эти самые слова вы произнесли вчера вечером.

— Наверное, я был в бреду. Вы когда-нибудь теряли память? Полагаю, нет. Совершенно новое ощущение. Приятное, но ненадежное: будто сидишь под пальмой и кормишь фруктами льва… — Он глубоко вздохнул и добавил: — Надеюсь, вы не сомневаетесь в том, что провалы в моей памяти — следствие удара по голове. Я — тот, кто вас встретил, я — жалкий безумец…

— Прошу вас так не звать себя отныне, — сказала она совершенно серьезно. — Опасности ведь нету и в помине.

В полном восторге он подхватил игру:

— О да, конечно. Звать вас Гектор, Оливье. Ну, как еще? Протеус? Амадис? Пердикка? Флористан? Кажется, наша ситуация вполне обычна. Большинство героев и все поэты переживали, сдается мне, то же самое. Я тот, кто есть, таким вовек пребуду. Но кто я есть, того никто не знает… Меня не презирайте, не узнав. Не выдавайте: я вас не обидел и лютой ненависти я не заслужил. — Он жалобно продолжал по-французски:

Соловей — мой батюшка: он поет в ветвях,

Самых высоких;

Сирена — моя матушка: она поет в волнах,

Самых далеких.

— Ваш французский превосходен, — отметила Кристиан. — И вам не понравилось, когда я вас назвала англичанином.

— Спасибо.

— Все в вас говорит о том, что вы скорее шотландец, чем англичанин.

— Я надеялся, что вы заметите это.

— А в таком случае, — разумно заключила Кристиан, — вам следовало бы показаться на людях. Ведь даже кто-нибудь из здешних мог бы узнать вас.

— Умный ход, ничего не скажешь, — с интересом проговорил пленник. — Если я не соглашусь, значит, я обманываю вас относительно потери памяти. С другой стороны, потеря памяти может быть подлинной, а мое убеждение в том, что я шотландец, — ложным. А тогда ваш приятель Хью, если верить Симу, даст волю своим предубеждениям, и ваши надежды на выкуп испарятся, как дым.

— Вы нас считаете чересчур подозрительными, — сказала Кристиан. — Зачем вам лгать? Если вы англичанин, то у вас нет причин скрывать свое имя. Чем скорее мы узнаем его, тем скорее вы будете свободны.

— Я нахожу метод Сократа еще менее удобным, чем откровенный сарказм. И скажу вам то, чего вы ждете: в вашем рассуждении есть два изъяна. Я могу оказаться бедным англичанином. А могу оказаться политически важной фигурой. И в том, и в другом случае у меня есть все основания скрывать свое имя.

— И поэтому?

— И поэтому, когда я говорю, что у меня нет желания появляться перед вашими друзьями до того, как ко мне вернется память, у вас нет возможности проверить мою честность и обнаружить тайную причину…

— Которая на самом деле…

— Страх, — быстро сказал он. — Я просто боюсь темноты. Мне не очень хочется вслепую оказаться перед толпой и ждать своей судьбы.

— Священник объяснил бы вам, что это гордыня и самомнение.

— Если кто-то из ваших знакомых определит это так, надеюсь, вы изобличите его как напыщенного лжеца.

— Дорогой сэр, вы хотите, чтобы меня отлучили от церкви? Каждый человек с годами становится тверже. Вы скоро поймете, что меня трудно чем-либо поразить.

— А обмануть?

Она улыбнулась и ответила его же цитатой:

— Обман обманывает и будет обманут. Голос у вас золотой и не подвержен порче, а язык подвешен, как у стряпчего. Одно в вас похвально — вы не хотите усугублять грехи поэтов. Ложная родословная всегда хуже, чем ее отсутствие.

— Я избежал ловушек ваших, о добродетельная леди, о хитроумная девица Кристиан. Но, как вы видите, я честен и не солгал вам ни единым словом.

Она рассмеялась:

— Полагаю, вы, как Гимет 25), питались лишь медом и языками жаворонков.

— И, наверное, могу умереть на болоте точно так же, как и в любом другом месте, — сухо промолвил он.

Никому не нравится, когда его выводят на чистую воду. Видя, что коварство ее раскрыто, Кристиан взяла себя в руки и ровным голосом сказала:

— Я, конечно, ничего не могу обещать, если покину замок до того, как к вам вернется память. Но пока вы можете оставаться здесь инкогнито, если хотите. — Она поднялась и добавила: — Между прочим, многие могли бы позавидовать вам. Пользуйтесь своей свободой, у вас ее больше, чем у всех нас.

— Верно. Только у лунатиков ее больше, чем у меня. И еще — я настолько неблагодарен, что нахожу эту свободу невыносимой. Тем более невыносимой, что даже не знаю, насколько тяжело бремя, которое вы несете из-за меня.

Кристиан остановилась у двери, повернулась и сказала с иронией:

— Какое там бремя? Разве вы забыли:

Улыбаясь, она закрыла дверь и оставила пленника одного обдумывать ее слова.

Был четверг, 15 сентября. Том Эрскин уехал на юг в понедельник и теперь в любой момент мог вернуться за Кристиан.

А пока ее время было целиком занято. Все земли Биггара, Килбухо, Хартри и Танкертона принадлежали замку. В отсутствие мужчин, которые ушли с лордом Флемингом в Пинки и еще не вернулись — а могли и не вернуться вовсе, — кто-то должен был опекать семьи, живущие на этих землях: давать советы, сообщать новости, оказывать помощь в болезнях, а в случае нашествия англичан предоставить убежище в замке.

Новости с востока поступали неблагоприятные. Плохо оснащенная, неуверенная в себе армия допускала промах за промахом, и в конце концов ею овладела паника; ратники разбежались, открыв дорогу врагу и обрекая себя на уничтожение. В сорока милях к северу, в Стерлинге, двор нашел себе временное пристанище, протектор же тем временем победоносно двигался к Эдинбургу; конница его заняла брошенный Лейт, а остальная армия расположилась в окрестностях, изучая на досуге сданные укрепления. Английский флот, беспрепятственно пройдя вдоль восточного побережья, занял остров Сент-Колмс-Инч, ключевой стратегический пункт на пути к Эдинбургу.

В любой момент с юго-востока можно было ждать приближения лорда Уортона и графа Леннокса с их английскими солдатами.

День в Богхолле подходил к концу. Напряжение давало о себе знать. Кристиан чувствовала себя усталой и опустошенной. Ближе к вечеру она выкроила время посетить пленника, чувствуя при этом, что раздражение ее нарастает. Она думала о том, что Сим, надежды которого на скорый выкуп были столь безжалостно разрушены, мог устать от своей роли сиделки и тюремщика и ради добычи и вящей безопасности вовлечь в дело Хью. После четырех лет безукоризненной службы и неколебимой преданности Сима она научилась видеть и его слабые стороны. Размышляя об этом, Кристиан направилась к лестнице.

Уловив звон мечей наверху, девушка почувствовала, как кровь отхлынула у нее от сердца. Она остановилась и с облегчением услышала звонкий, захлебывающийся смех.

— Нет, дружок, не так: это тебе не клюшка. Действуй точнее. Смотри — влево, вперед, а потом уже вверх.

Снова послышался лязг мечей: ученик, вероятно, усваивал урок. Не торопясь, с достоинством Кристиан вышла на верхнюю площадку.

— Ах вы, два дурня, вас ведь, поди, слышно в Биггаре. Сим, так-то ты ухаживаешь за больным? А вы, как-вас-там! Недорого вы цените наши заботы. — Не слушая извинений и оправданий, она отправила Сима на лестницу сторожить и за руку свела пленника вниз. — Приключись с вами пляска святого Витта — вот было бы вам поделом: не успели как следует оправиться, а уже даете уроки фехтования. Садитесь сюда, на ступеньки. Ваша голова…

— С неделю еще будет гудеть, как пивной котел, — сказал он с тем же захлебывающимся смехом и сел, стараясь дышать ровнее.

Дверь башни вела в принадлежащий Кристиан сад. Расположенный перед пустым крылом и окруженный восьмифутовой стеною, этот сад был тихим и уединенным местом. Солнце ласково пригревало, всюду царил покой.

Отвлекшись от дел, она теперь отдыхала, прислонившись к стене и повернув лицо к солнцу. Все замерло, лишь свежие ароматы то нарастали, то становились еле заметными, sforzando u diminuendo: оркестр, управляемый легким ветерком.

Тишину вдруг нарушили три чистые ноты, взятые на лютне, ее собственной, которую она забыла на нижней ступеньке несколько дней назад. Кристиан сказала:

— Если вы умеете играть, сыграйте. Музыка — моя радость и моя страсть.

— Что вам сыграть? — Он тронул струны. Потом зазвучали стройные аккорды, и внезапно пленник запел чистым, веселым голосом:

Тут он умолк, но, увидев улыбку на ее лице, продолжил. И Кристиан неуверенно» подхватила припев.

Последний куплет они пропели вместе, на два голоса, и, когда песня кончилась, Кристиан с торжеством в голосе воскликнула:

— Я знаю эту школу!

Пощипывая струны и извлекая из лютни мелодию, нежную, как шум дождя, он спросил:

— Может, вы думаете, что я учитель пения?

— Или монах? — невинным голосом осведомилась она.

Сквозь смех он проговорил:

— Когда это священники чирикали, как малые птахи? Нет, конечно же нет. — И он запел песню, которая стала бессмертной благодаря далеко не религиозным чувствам, выраженным в ней. Потом спел неизвестный ей романс.

Играл он сдержанно и с большим искусством. Переходя от одного композитора к другому, ненавязчиво, без педантизма рассуждал о музыкальной теории и философии музыки; вскоре Кристиан обнаружила, что и сама высказывает суждения, задает вопросы, внимательно вслушивается. Со смиренным, трогательным восторгом погрузилась она в этот близкий ей мир, мир звуков; и была в нем счастлива, пока не заговорила совесть. Внезапно Кристиан спросила:

— Кто такой Джонатан Крауч?

— Кто? — лениво переспросил пленник. — А, Джонатан Крауч. Это англичанин, его взяли в… — Она уловила и паузу, и судорожный вздох, и дрожь в голосе. — Вы прибегаете к нечестным приемам, — заметил он.

Кристиан не задержалась с ответом:

— Память — странная вещь: ее легко застать врасплох. Сим сказал мне, что вы во сне называли это имя.

— Называл? Значит, это имя чем-то важно для меня. Но чем? Извините, не помню. Попытайтесь еще раз.

— Может быть, это ваше имя?

Смех его звучал искренне.

— Упаси Господь! Нет, я бы вспомнил, если бы это было мое имя.

— Оно могло прийти вам на память внезапно. А может быть, вы выберете какое-нибудь — О'Дерми, О'Доннал, О'Дочарди… мой…

— Нет, — сказал он. — Так можно продолжать до бесконечности. Я предпочитаю прожить безымянным до старости. Остаток своего ума я употреблю на то, чтобы вспомнить, кто такой Джонатан Крауч, а тем временем давайте петь, танцевать и веселиться.

Снова раздались чарующие звуки лютни, и он запел:

Песня смолкла так резко, словно ее оборвала сама смерть. Четыре струны нестройно вздохнули под судорожно сжавшимися пальцами, и наступила тишина.

Слыша только, как бьется ее сердце, Кристиан терпеливо ждала.

«Память — странная вещь». Песенка о том, как злополучный, отчаянный лягушонок отпер ворота. Лягушонок упал в колодец… А что лежит на дне колодца? Дохлые кошки и кроты, забытые заклятия… снадобье от бородавок… И конечно же истина.

Кристиан почувствовала движение рядом с собой.

Эта мысль словно передалась ему: твидл, твидл, твинно…

— Я должен сделать вам одно признание. — Но в мягком, беспечном голосе не ощущалось никакой тяги к колодезным глубинам. — Первое правило заключенного — добиться расположения тюремщика. Это мне уже удалось. Сим заявил, что не имеет ни малейшего желания повесить меня или обобрать. Напротив: сегодня днем он объяснил мне, как можно бежать отсюда, и дал ключ от двери, которая ведет к тайной тропке на болоте. Я обещал не пользоваться этим без вашего разрешения.

— Понимаю. Вы не теряли времени даром. А каково правило, когда тюремщиков двое?

Несколько мгновений он помолчал, потом сказал:

— Послушайте, можете ругать меня последними словами, но помните — признался я добровольно.

— Хорошо, — сказала она. — Вы, кажется, ясно представляете себе положение вещей. Думаю, память вернулась к вам, и теперь вы понимаете, что, если Хью узнает, кто вы такой, вам несдобровать. А с другой стороны, вы не хотите, чтобы мы с Симом поживились за ваш счет или же выместили на вас свою досаду. А потому стараетесь расположить нас к себе, дабы благополучно скрыться.

Напрасно она предполагала, что он чем-нибудь себя выдаст — ее ждало разочарование.

— Вы правильно рассудили, — ровным голосом сказал он. — И не в мою пользу. Ну что ж, в вашей воле все поставить на места. И он шутливо процитировал на староитальянском:

Ответом будет «да» — заговорю стихами;

Ответом будет «нет» — останемся друзьями.

Последовало молчание — и Кристиан, раздосадованная, поняла, что ее опять переиграли. Заполучив ключ, пленник целиком отдал себя на ее милость. Почему? Ей пришло в голову, что, рассказывая, как он покорил Сима, молодой человек с крайней тактичностью воздерживается от параллелей, провести которые предстоит ей самой. Предать его сейчас — значит проявить себя вздорной женщиной, обманутой в своих ожиданиях, — а этого, как он рассудил, Кристиан себе не позволит.

«Вот уж в самом деле amiei come prima! » — в сердцах повторила про себя Кристиан, а вслух добавила:

— Уверяю вас, раз уж одним лишь личным обаянием вы сумели побороть корыстные устремления Сима, то и я не стану настаивать на дыбе и щипцах просто из праздного любопытства. Но вы должны обещать, что, оказавшись на свободе, не причините нам вреда.

— Я мог бы дать вам честное слово — только, как чудеса Мандевильских мощей, честность моя не внушает доверия.

— Такая мысль приходила мне в голову, — призналась Кристиан. — И все же я приму ваше обещание, но при одном условии. Расскажите, почему вас интересует Джонатан Крауч.

— Господи! — воскликнул он, совершенно озадаченный. — В следующий раз я сразу направлюсь к Хью. Лучше пытка, чем исповедальня. Предупреждаю вас: сделка невыгодная. Через Крауча вам не выяснить, кто я такой.

— Ничего, я рискну, — сказала она и не успела ничего прибавить, ибо в замке раздался неожиданный шум.

На лестнице зазвучал знакомый голос:

— Добрые вести, Кристиан! Вы здесь? Могу я спуститься, Кристиан?

— Это Том Эрскин, — заговорила она. — Скорей в потайную дверь. Где Сим? Ах вот ты где. Я знаю. Он мне все рассказал. Ступай доведи его до пещеры и возвращайся назад. Там вы можете отсидеться до темноты. Позже вам доставят плащ и кой-какую еду.

— Мой меч…

— Вам принесут. Вот, держите ключ. Быстро!

Когда они убежали и шорох шагов затих, Кристиан повернулась:

— Том, дорогой! Подождите, я поднимусь сама!

Кристиан Стюарт подобрала юбки и начала задумчиво подниматься по лестнице. «Черт бы его побрал!» — думала девушка, и было не вполне ясно, кого именно она имела в виду.

С Эрскином пришел весь его отряд; люди были уставшие, грязные и далеко не в лучшем настроении. Город Биггар отворил перед ними ворота, и Бизбери весь звенел от смеха и песен, а в пиршественной зале замка отмывшиеся и отдохнувшие гости делили с гарнизоном яства и вина.

Сидя рядом с Томом и вдыхая запах белого мыла, которым тот пользовался, Кристиан попыталась представить себе его — чистого, свежего, совершенно такого, как все, — и невольно воскликнула:

— Как я рада, Том, что вы приехали!

Он сказал извиняющимся тоном:

— Если бы я мог, то приехал бы гораздо раньше. У вас ужасно усталый вид. Глупо, что Дженни Флеминг оставила вас здесь.

Кристиан улыбнулась:

— Я устала проявлять сочувствие и понимание — мне позарез нужна простая, дельная беседа о предметах, доступных уму. Расскажите подробно ваши новости.

Новости были не просто хорошие, а чудесные. Лорды Уортон и Леннокс, углубившись в Аннандейл, внезапно повернули назад и объединенными силами Эрскина и лорда Калтера были изгнаны в Англию. В Каслмилке все еще оставался их гарнизон, впрочем, не представлявший большой опасности, но смертоносное продвижение на север было остановлено.

— Почему они оказались столь беспечны?

— Самонадеянность погубила их. Они распространили слух, что собираются идти на север, а когда Калтер раскусил их маневр и преградил путь на юге, потеряли голову. Аннан конечно, изрядно пострадал, но Клайсдейл, слава Богу, цел. Хотя должен сказать, — откровенно добавил он, — что Калтеру просто крупно повезло. Я бы на такое никогда не отважился.

— Но он оказался прав, — заметила Кристиан. — И что теперь?

— Нужно сообщить королеве-матери. Вышлем гонца, а сам я выеду завтра. Вы ведь тоже поедете?

— Пожалуй, поеду, — сказала Кристиан. — Если замку ничто не угрожает, здесь обойдутся и без меня. А мне нужно помочь леди Флеминг с детьми. Сегодня будет лунная ночь?

— Нет, небо пасмурное, — удивленно проговорил Том. — А зачем вам это знать?

— Да просто так. Сим хотел поудить рыбу ночью. А мне нужно собираться, — сказала Кристиан с абсолютно невинным видом.

Ступать по болотной тропинке было не так-то легко. Хотя Сим и крепко держал ее, ноги Кристиан то и дело соскальзывали в хлюпающий мох. Подол у нее весь вымок и настроение упало. Но вдруг впереди она услышала приглушенные голоса.

Сим, в восторге от своей роли заговорщика, зашептал ей в ухо:

— Миледи, с ним в пещере кто-то есть.

— Тихо, — сказала Кристиан.

Но голоса уже смолкли, и справа послышался шорох. Она слегка подтолкнула Сима, и тот, сделав шаг вперед, твердым голосом произнес:

— Оставаться на месте! Мы принесли еду из Богхолла, но у нас есть и оружие.

— И немало оружия, — прозвучал голос бывшего пленника. — Ого! Пища, мой меч и кинжал. Сим — ты настоящий герой. О Господи, — добавил он с жалостью. — Леди Кристиан. Такой решимости свет не видывал со времен Брюса. Я должен кое-что рассказать вам, верно?

— Должны. Как вы себя чувствуете после прогулки?

— В добром здравии и в чудесном настроении. Я счастливей, чем сам Август, удачливей, чем Траян 26). А один из моих сенаторов уже нашел меня и вот-вот вернет мне мою империю. Сейчас новолуние. Мои друзья, как мавританские слоны, сбиваются в стадо, чтобы исполнить тайный обряд. Джонатан Крауч — англичанин, с которым я хочу побеседовать. Это все. Я ничего не знаю, кроме того, что он содержится пленником где-то в Шотландии, но непременно найду его, даже если для этого нужно будет спуститься в преисподнюю.

— Спускаться в преисподнюю вовсе не нужно, — сказала Кристиан. — Через Тома я могла бы выяснить, где Крауч. Том имеет доступ ко всем спискам в Стерлинге, и он никому ничего не скажет, если я попрошу. Приходите в эту пещеру во вторник, я вам оставлю записку.

На этот раз пленник был краток:

— Спасибо, Шехерезада. Но, пожалуй, не стоит.

Она заявила напрямик:

— Крауча успеют выкупить задолго до того, как вы своими силами сумеете его найти.

— И все же — не надо.

Убедившись в том, что воля его непреклонна, Кристиан решила не тратить времени на уговоры.

— Ну что ж, хотите вы того или нет, а записку я вам оставлю. Если она вам не понадобится — дело ваше. Прощайте. — И, потянув Сима за плащ, девушка направилась прочь.

Через три шага ее остановили чьи-то длинные, крепкие пальцы и запах чеснока.

— Черт возьми, Джонни, отпусти ее, — сказал выразительный голос, и человек отступил.

Быстрыми шагами она пошла дальше.

На полпути к Богхоллу Симон заговорил:

— А кто такая Шехерезада?

— Одна прозорливая дама, которая управляла шахом, рассказывая ему сказки.

Последовала пауза.

— Я не вижу никакой связи, — сказал Сим.

— Не болтай чепухи! — рассердилась Кристиан. — Здесь и нет никакой связи.

 

Глава 3

ВТОРАЯ ИГРА ВСЛЕПУЮ: КОРОЛЕВА ИДЕТ СЛИШКОМ ДАЛЕКО

— Огнестрельное оружие! — презрительно гремел Уот Скотт из Бокклю. — Огнестрельное оружие! Да я больше народу уложу, плюнув горохом из трубочки…

Том Эрскин без особого восторга услышал этот голос.

Он провел нелегкую неделю, полную разочарований. Стерлинг был его домом; его отец был комендантом замка, и романтическая, наивная душа, что таилась в крепко сбитом теле Эрскина, всегда радовалась, когда между ушами лошади показывалась скала, высящаяся среди зеленых лугов Форта.

Чтобы доставить Кристиан Стюарт и ее женщин в Стерлинг, понадобилась вся пятница. Пока Том сопровождал их в Богл-Хаус, где обосновались Калтеры и Флеминги, ему показалось, будто в родной город пришла чума. Двор, правительство, высшие командиры — все укрылись здесь, и улицы были запружены всадниками и телегами. И на этом переполненном людьми клочке земли царила невидимая простым глазом болезнь — паника, и проявлялась она тем сильнее, чем знатнее были обитатели. Правитель Арран, ожидая решающей атаки Сомерсета, предвидел свою судьбу и дрожал от ужаса. Весь город следовал его примеру.

По крайней мере, отметил Том, не забыли о королеве. Вот уже целую неделю девочка была надежно укрыта вместе со своей матерью, а Мариотта и леди Калтер, занявшие место овдовевшей Дженни Флеминг, находились при ней. Позже Том услышал, что Кристиан тоже получила приказ следовать туда.

Эрскин даже не мог сопровождать ее. Дела задерживали его в Стерлинге. В ночь на понедельник стало известно, что горит Лейт, а аббатство Холируд занято англичанами; потом пришло сообщение, что протектор снялся с лагеря и выступил в поход, а английский флот все дальше продвигается на север. В такой обстановке и речи не могло быть о том, чтобы следовать за королевой и Кристиан. Эрскин остался, а город в напряжении ждал новостей.

К вечеру новости поступили. Английская армия двинулась, но шла она не на запад, к Стерлингу, а на юг.

Эту новость передавали из уст в уста. В понедельник ее подтвердили. Протектор находится в районе Лаудера и продолжает движение в направлении к Англии. Во вторник и среду новые сообщения: английский флот остановился у Браути-Касл на реке и теперь только ждет попутного ветра, чтобы уйти. В четверг и пятницу: пал Хьюм-Касл, его занял английский гарнизон, а английская армия находится теперь у Роксбурга. Удерживая эти аванпосты и оставив за собою разоренные города и села, вражеское нашествие захлебнулось — лавина схлынула к югу.

Невозможно было понять, почему Сомерсет не воспользовался достигнутым ранее преимуществом. Усталые командиры, укрывшиеся в Стерлинге, могли только строить предположения. Наиболее осторожные призывали не забывать о четырех английских гарнизонах: двух — вблизи моря, на восточном побережье, и двух — рядом с границей. Но тем не менее и горожан, и армию охватило безудержное ликование.

Том Эрскин, который смог наконец уехать из города, был раздражен и досужими домыслами, и проволочкой, и прежде всего тем, что, попав в Стерлинг в первый раз после Пинки, встретил там Бокклю. В особенности же тем, что застал его в обществе холеного, пышно разодетого Джорджа Дугласа, чей старший брат, граф Ангус, был главой дома Дугласов в Шотландии и тестем лорда Леннокса.

Эрскин хотел было пройти мимо, но его остановили.

— О, вот Эрскин — он любитель этих огнестрельных бирюлек. Аркебузы! Чертовски опасные штуки! — Война никак не изменила Уота Скотта: берет его был расшит пчелами из герба Бокклю, и весь он выглядел так же, как и в тот день, когда стоял с лордом Калтером на стене Богхолла и смотрел, как поднимается дым над замком, где жена его Дженет лежала с ножевой раной в плече.

Воспоминание это навело Эрскина на одну неприятную мысль, которая, видимо, пришла в голову и сэру Джорджу, потому что тот, мягко перебив Бокклю, сказал:

— Здравствуйте, Эрскин. Пришли поведать нам о бедняге Уилле?

Так Тому пришлось без околичностей начать свой рассказ.

— Я видел вашего сына, Бокклю. Он в добром здравии. — Это, во всяком случае, была чистая правда.

В лице Бокклю с нависшими бровями, окаймленном взъерошенной бородой, не дрогнула ни одна черта.

— Тогда почему он «бедняга»?

Вздохнув, Эрскин решил перейти прямо к сути.

— Он с Кроуфордом из Лаймонда.

Брови Бокклю совсем сошлись над переносицей.

— С Лаймондом! — прорычал он. — Уилл в плену? Он заложник?

Том отрицательно покачал головой. Он быстро рассказал все, что было ему известно, — об английском гонце, о нападении Лаймонда на брата, о своем собственном прибытии, которое и спасло лорда Калтера. После рассказа последовало короткое молчание. И хотя брови Бокклю были по-прежнему нахмурены, на его лице появилось довольное выражение. Он прочистил горло.

— Все дело в том, что мальчишка вернулся из Франции с головой, набитой всякими бреднями, и я ничего не мог с ним поделать, решительно ничего. И вот он убрался восвояси, послав подальше нас всех. А перед тем, как уйти… — Бокклю осекся, что-то внезапно вспомнив, — он сказал, что, возможно, будет здесь раньше нас. Мне все ясно… Господи, Уилл, — проворчал Бокклю, пораженный. — Это какую же надо иметь выдержку, чтобы по доброй воле отправиться к черту на рога да еще выбрать Лаймонда в попутчики!

— Ну-ну. — Сэр Джордж не спускал глаз с лица Бокклю. — Я думаю, все мы недооцениваем Уилла. Потерпите — и в один прекрасный день он еще удивит вас.

Бокклю также в упор посмотрел на сэра Джорджа.

— Если ты от природы честен, то никогда не предашь своего командира, даже если и командует он одним лишь сбродом.

— Но ведь Уилл знает, кто такой Лаймонд? — с ноткой тревожного недоумения в голосе спросил Том.

— Уилл не младенец, — откровенно признался Бокклю. — Он по молодости глуп и задирист, и в голове у него ветер гуляет; но он не испорчен по природе своей. Если Лаймонд принял его, то он знал, что делает. Он весь вывозится в дерьме, чтобы показать своим тупоголовым родичам, какой он принципиальный; но его новоявленный кодекс чести не позволит ему учуять вонь. Этот мальчишка, — проворчал сэр Уот, — думает задницей. Давайте выпьем кларета.

Только вечером Эрскин смог покинуть город.

Он не взял сопровождения, ибо это не допускалось, и один выехал за ворота Стерлинга, направляясь в сторону заходящего солнца, которое вскоре скрылось за горизонтом.

Наступила темнота. Мелькали очертания деревьев; за ними лежали болота, а справа поднимались холмы Ментейта. Легкий ветерок шелестел в траве. Дорога стала лучше; он увидел огни домов и почувствовал запах дыма. Потом его остановили.

Это была первая стража. За нею последовали две другие. Он миновал деревушку Порт, часовню, амбары, потом проехал через буковую рощу, назвал свое имя и пароль; его пропустили, и он наконец натянул поводья.

Черное, неподвижное, распростерлось перед ним озеро Ментейт, а посредине его, в полутора милях от берега, виднелись два островка: на одном расположился монастырь его брата, на другом — островная усадьба графов Ментейт. На поверхности воды дрожали отражения множества огней, горящих на двух островках, и доносились звуки музыки — это играл орган монастыря Инчмэхом, где шло вечернее богослужение и спали дети; ему вторили звуки гальярды с острова Инчталла, где коротал свой досуг укрывшийся на время вторжения шотландский двор.

С зажженным фонарем на корме прибыл паром, и Эрскин вступил на него.

— Дорогой мой, — говорила на следующий день Сибилла, которая безмятежно клала стежок за стежком, сидя перед огромным камином в доме графа Джона, — признайтесь, что вам никогда не приходилось жить с восемью детьми на острове. А у каждого из этих детей повадки взрослого лемминга.

Вдовствующая леди, умевшая по-своему смягчать напряженность, сидела рядом с Томом Эрскином; на ее аристократическом носу красовались очки в роговой оправе с тонкой золотой цепочкой; неизменная вышивка лежала на коленях. Кристиан Стюарт ушла, Сибилла же была свободна, а значит, вовсю командовала и Эрскином, и прибывшим недавно с донесениями сэром Эндрю Хантером, которые помогали ей развлекать Мариотту.

Недавнее нападение на Мидкалтер выбило жену Ричарда из колеи, а происшествия последних трех недель не улучшили ее состояния. Похищение столового серебра не нанесло заметного ущерба богатству Ричарда; но Мариотту пробирала дрожь при одной мысли о Лаймонде, о его холодном, дерзком умении овладевать всем существом человека: за какие-то пять минут он походя добился большего, чем Ричард с его робкими ухаживаниями за все время их знакомства. Ее мужа эта история тоже повергла в мрачное состояние, которое Мариотта в полной мере ощутила за два суматошных дня, предшествовавших отъезду Ричарда. С тех пор единственные новости о Ричарде были те, что привез Эрскин; вдовствующая леди выслушала эти новости молча и вернулась к своим делам. Мариотта посмотрела на сэра Эндрю Хантера.

Он наблюдал за нею. Эндрю Хантер, сосед, хотя и не близкий, почти ее ровесник, помещик и придворный, образованный, с мягкими манерами, был хорошо знаком Калтерам; Мариотте нравились его любезность, знаки внимания, которые он расточал, даже его правильная речь, которая порой заставляла ее тосковать по дому. Внезапно, подчиняясь неожиданному порыву, Мариотта спросила у него:

— Скажите-ка, Денди, о чем разговаривают -между собой мужчины? Вот, например, Ричард с вами?

Этот вопрос застал его врасплох, но он ответил:

— О чем говорит Ричард с друзьями? Конечно, о лошадях. И о свиньях. Об урожае ячменя, о петушках, о соколиной охоте. О хозяйстве, о новых грузах, прибытие которых ожидается. О налогах, о браконьерах, о ценах на кровельный материал, о пистолетах, о псарне, о миланской броне и об окоте овец. Интересы Ричарда, — вкрадчиво заключил сэр Эндрю, — весьма широки.

— И никогда не бывают низменными. Интересно бы знать, — добавила Мариотта, стараясь выглядеть безразличной, — а какие предметы выбирает Лаймонд для светской беседы?

— В разговорах Лаймонда страшного ничего нет. Его действия — вот что опасно. Ричард принял вызов, и если он придет на военный смотр, это будет самоубийство.

Глаза Мариотты широко раскрылись.

— Но вызов не был серьезным. Если Лаймонд появится в Стерлинге, его немедленно схватят. И потом, Ричард — лучший стрелок в…

Она осеклась. Хантер прав. Что толку от первоклассной стрельбы, если стрела направлена в спину? «Господь карает тысячью рук», — сказал тогда Лаймонд и под Аннаном почти добился своего. Мариотта открыла было рот, но Сибилла, не переставая ловко орудовать иголкой, заговорила первой.

— Том, вы слышали что-нибудь об Уилле Скотте? — Потом сдержанно добавила: — Мы знаем, что он вместе с моим сыном. Сэр Эндрю привез из Аннана известие о том, как они с Ричардом встретились.

Эрскин облегченно вздохнул, поскольку отпала необходимость в дипломатических ухищрениях, и ответил:

— Других новостей пока нет. Вчера я видел Бокклю и сообщил ему. А рядом вертелся этот болван Джордж Дуглас.

— Где? В Стерлинге? — с интересом переспросил Хантер. — Я думал, сэр Джордж сейчас у брата.

Эрскин пожал плечами:

— Он уже уехал в Друмланриг, слава Богу. Не выношу я его.

Но думал он не о Джордже Дугласе, а о Кристиан и о том, как странно вела она себя прошлым вечером. Первым делом Том направился с докладом в Аббатство, к вдовствующей королеве, которая так долго продержала его у себя, что он уже начал беспокоиться, не легла ли Кристиан спать. Но когда паром доставил Тома в Инчталлу, девушка ждала его в зале и, взяв за руку, отвела в сторону.

— Том, вдруг нам больше не удастся поговорить… Помните, я спрашивала вас об одном человеке? Джонатане Крауче?

Он сообщил ей то, что она хотела знать, прервав разговор, когда явилась вдовствующая леди со своей вышивкой и наступила ему на ногу, поскольку забыла снять очки. Кристиан больше не возвращалась к этому: она лишь поблагодарила его, дав понять, что дело закончено. Том был слегка уязвлен. Он, конечно, не настаивал, но все же Кристиан могла бы посвятить его в тайну…

На следующий день трубы осени звучали в полную силу, солнечные лучи отливали медью, а в монастыре разгорелся ужасный скандал. На севере высились пурпурные горы Бен-Деарга, и теплый воздух колыхался над голубой гладью. В зеленых сумрачных галереях Инчмэхома, где находились пятеро взрослых и ребенок, среди древних колонн воцарился дух раздора. Гневливая дочь галлов, вдовствующая королева Шотландии, так и клокотала от ярости.

— Кто-нибудь скажет мне наконец, как такое могло приключиться?! — Мария де Гиз восседала на своем резном стуле прямая, как палка. Нянька средних лет, белая, как фартук, который она теребила, начала говорить:

— Ой, мадам, этого я не знаю. Чертова девка… — И запнулась, бросив уничтожающий взгляд на испуганную няньку помоложе, которую подбадривала Мариотта.

Вдовствующая леди Калтер сидела и благоразумно помалкивала, частично из дипломатических соображений, а частично из-за того, что щадила свои голосовые связки; маленькая девочка с растрепанными рыжими волосами стояла рядом с ней, стучала кулачком по ее колену и выкрикивала истошным голосом какую-то тарабарщину.

— Ажурный-пурпурный, ажурный-пурпурный, ажурный-пурпурный, — распевала девочка.

— На берегу! Среди белого дня! Могли убить! Похитить!

— Буу-хуу, буу-хуу!

— Элспет, отвечай. Мария, ты заболеешь, помолчи!

— Ажурный-пурпурный, ажурный-пурпурный, ажурный-пурпурный, — завопила девочка еще громче.

Леди Калтер моргнула, отвела колено и мягко, но настойчиво взяла девочку за руку.

— Нет нужды искать злоумышленников, — сказала она. — У няньки просто ветер в голове, да и мистресс Кемп виновата: не следовало пускать ее одну с ребенком. Но никакого злого умысла, насколько я понимаю, не было. Просто неосторожность.

— Неосторожность!

Сибилла, сурово взглянув на близкую к истерике Элспет, продолжала свой рассказ.

— Да, у глупой девчонки было назначено свидание на Портенд-Фарм с парнем по имени Перкин. А ребенок хотел в парк. На озере они нашли брошенную лодку и переправились на берег, а там Элспет побежала на ферму, оставив Марию играть одну…

— Одну и без присмотра, — мрачно заключила разгневанная мать. — И тут же на мою дочь нападают, хотят похитить! Девчонка слышит крики, бежит назад, вместе с ребенком садится в лодку и старается вернуться незамеченной. О, конечно же Элспет невиновна: она сразу вернулась и помешала похитителю. Но как такое могло произойти? Разве здесь, в Инчмэхоме, нет стражников, прислуги? Святых отцов? Разве озеро не окружено вооруженными людьми? Скажите мне, дама Сибилла, что было бы, если бы моя дочь не закричала? Где бы она была теперь?

— Я полагаю, в саду, — сухо сказала леди Калтер. — Хотя, должна признаться, что все наши меры предосторожности были в пух и прах разбиты чарами Перкина. А что, если мы спросим ее величество королеву?

Мария де Гиз протянула руку и подозвала дочь.

— Мария! Подойди сюда и скажи своей матушке, что сделал этот дурной человек?

— Какой такой дурной человек? — спросила рыжеволосая девочка, волоча подол по полу и выпячивая липкие от сластей губки. — Можно, я почитаю стишки?

Королева-мать, оставив без ответа вопрос дочери, отерла ей рот чистым платком и сказала:

— Я говорю о том человеке в саду. Что он сказал?

Ее величество Мария, королева шотландская, взяла ароматический шарик и принялась играть им с самыми плачевными последствиями.

— Он вовсе не был дурной. Он мне понравился. Можно мне…

— Мария, это был монах? — мягко спросила Сибилла, вспомнив самую неправдоподобную деталь из рассказа Элспет («Но все монахи были на молитве»).

— Он был милый монах, — сказала девочка, сделав упор на слове «милый», что конечно же внушало сомнение в том, что речь шла о монахе. Она откусила кусочек от шарика, сплюнула и перевела дыхание. — Он прочел стишок, и он знал, как меня зовут.

— Но… — сказала вдовствующая королева.

— Но… — сказала Мариотта.

— Я подумала, — продолжала леди Калтер, признавая свое поражение, — а вдруг это декан Адам вернулся из Камбускеннета? Он уехал в прошлый понедельник и, вероятно… А может, то был нищенствующий францисканец? Да ведь он и не причинил ребенку вреда. Я думаю, она кричала просто из-за того, что разозлилась на Элспет, которая стала тащить ее назад в лодку.

— Стража никого не нашла?

— Никого. Там гуляла леди Кристиан, но и она ничего не слышала.

— Могу ли я, — в нетерпении повторила царствующая королева, — теперь прочитать стишок?

— Что такое?.. Ну читай, читай, — согласилась ее матушка все еще с нахмуренным челом.

— Eh bien , — звучным голосом начала девочка и пустилась декламировать:

— Что это, что это, что это? — взвизгнула юная королева.

Воцарилось потрясенное молчание.

Потом леди Калтер сверхъестественно серьезным тоном заявила (что было нечестно с ее стороны):

— Полагаю, это ягода боярышника, правда ведь, милая?

У ее королевского величества вытянулось лицо.

Кристиан громко расхохоталась:

— Какие глупости. Comment le saluroye, quant paint ne le cognois? Конечно же я узнала кто это, слух-то у меня отличный.

На мгновение она ощутила неловкость, как и во время их последней встречи в пещере. Человек рядом с ней издал притворный вздох.

— Простите, я такой бестолковый. Снова мой голос? Звенит, как жаворонок в небесах. Мне жаль, что из-за меня поднялся такой переполох. Я не ожидал здесь кого-либо встретить. Но все сошло бы благополучно, если бы эта сумасшедшая нянька не накинулась на ребенка. Великолепные легкие для таких лет.

Они сидели в невысокой траве в центре лабиринта, который соорудил предыдущий граф Ментейт на северном берегу озера. Пыльные, неухоженные заросли самшита скрывали от них вид на озеро, а сзади высилась мраморная беседка. День был теплый и тихий, как в Богхолле, когда, раненный и пленный, он играл ей на лютне и пел про лягушонка.

— Но как девочка наткнулась на вас? — спросила Кристиан.

— Я уснул, — удрученно ответил он, — и проспал дольше, чем соловушка на ветке. А проснулся от того, что она уселась мне на грудь.

— И что же вы ей сказали? — спросила Кристиан, увлеченная рассказом.

— Сказала она, а не я. «Господин аббат (вы уже догадались, что я одет попом), у вас не хватает тонзуры». На что я ответил: «Мадам королева Шотландии, у вас в переизбытке веса». После такого обмена любезностями…

— Она слезла с вас?

— Ничуть. Она заскакала на мне, как пушечное ядро, и сообщила, что у Деде…

— Это ее пони.

— …длинные желтые зубы, и спросила, умею ли я…

— …определять возраст человека по зубам, — подхватила Кристиан. — Ее любимая шутка.

— Ах, вот как. И тогда она открыла рот, и я насчитал, что ей семь лет. Она согласилась на пять. (На самом деле ей сколько — четыре?) Потом открыл рот я…

— И получили камешек?

— Я открыл рот, и она тут же сунула туда маленькую рыбку, которая еще била хвостиком и никак не желала отправляться к праотцам. После этого…

— А что же рыбка?

— Я сделал вид, что съел ее, — просто сказал он. — Потом мы сыграли в парочку игр, попели песенки, поговорили обо всем понемногу. Потом прибежала эта девчонка — нянька или кто там она, раскудахталась, как наседка, и схватила ребенка. При этом поднялся такой крик…

— Жаль, что меня там не было, — улыбнулась Кристиан. — И долго вы ждали? Я дошла до дальнего конца сада.

— Не очень долго. Но я весь трепетал — и до сих пор трепещу — как осиновый листок. Моя дорогая леди, вы не должны раскрывать тайну местопребывания королевы первому встречному. Так не делается. Кроме того, из-за меня вы нарушили клятву.

— Иногда я совершаю ужасные ошибки, — с сожалением сказала она. — Я веду себя опрометчиво. Понимаете, мне не позволили взять с собой Сима, и мне некого было послать, даже если бы Том Эрскин ко вторнику узнал то, о чем я просила, — а у него не получилось. Потом в Инчкеннет должен был отправляться старый Адам Пибл, и я попросила его передать Симу, чтобы он сходил в пещеру и сказал вам прийти сюда сегодня. Записку я написала так путано, да еще и не была уверена, что Том Эрскин уже вернется. Но он вернулся, и все вышло наилучшим образом. Как вы сюда добрались? И где взяли эту одежду?

Он отвечал на вопросы легко и непринужденно.

— Это было не так уж трудно, хотя могло бы доставить мне массу хлопот — стража просто свирепствует. Шел я горной тропою и знал пароль, который вы мне сообщили. Видите ли: я согласен быть гадким утенком, но в пруду, куда вы меня пустили поплавать, оказалось целое королевство. Игру в вопросы и ответы мы лучше оставим. «Ты спрячешь меня?» — «О да, еще бы». — «Найдут ли меня?» — «Я не выдам тебя» — и все такое прочее: ведь на карту поставлена ваша жизнь и жизнь ребенка. Подумайте о том, что приключилось с Евой, и… — Тут он осекся. — Боже мой, вы рискуете ради меня своей жизнью и репутацией, а я вас извожу жалкими придирками. Считайте меня презренным червем и облегчите мою совесть.

Ни отвечать ему, ни спорить с ним Кристиан не стала.

— Как ваша голова? — спросила она.

К ее облегчению, он не возражал против перемены темы.

— Почти зажила благодаря вашим заботам. Иногда я вдруг засыпаю ни с того ни с сего — что и случилось некстати, — но это все. — Он поколебался, потом спросил: — Как вы доберетесь обратно?

Она показала свисток, висящий у пояса.

— Я свистну, и за мной придет лодка. А там меня встретит леди Калтер или Мариотта. — Она улыбнулась. — Людей у нас там хватает.

— Конечно же Калтеры. Кто еще, Бокклю? — спросил он.

Она отрицательно покачала головой.

— Бокклю в Стерлинге. Тому Эрскину пришлось ему рассказать… — Она умолкла.

— Что рассказать?

— Ах, ладно. Об этом болтают все. Его старший сын Уилл ушел к…

— Да, к Повелителю Мух, Князю Навозной Кучи — знаю, слышал. И как Бокклю относится к этому?

— Бокклю? Потрясен и опечален. Чувствует себя виноватым, полагаю я. Он вроде сам выгнал сына в припадке гнева.

— Сожалеть теперь поздно, — сказал бывший пленник неожиданно резко, и Кристиан услышала, что он встает. — Моя дорогая леди, вас начнут искать. Так что же вам Эрскин сказал про Крауча?

Она поднялась, цепляясь за рукав его грубой рясы, и сообщила:

— Крауч в плену у сэра Джорджа Дугласа.

— У Дугласа?

Последовало глубокомысленное молчание.

— Это вам поможет? — участливо спросила она.

— Конечно, поможет, еще как поможет. — Казалось, он пребывает в затруднении. — Да… Я все откладывал… Леди Кристиан, во время нашей последней встречи вы были так добры ко мне… так несказанно великодушны… не припомню, чтобы я в достаточной мере выразил свою благодарность. И я поклялся, что не стану больше вовлекать вас в тайные козни. А потом, получив ваше сообщение, самым бессовестным образом нарушил клятву и пришел сюда. Я не могу больше держать вас в неведении. Вы узнаете — прямо сейчас узнаете, — кто я такой, и если захотите вызвать стражу, то я на этот раз не попытаюсь бежать.

— Нет! — воскликнула она. — Я не хочу знать!

И здесь в его голосе впервые зазвучали усталость и горечь.

— Но знать необходимо — вы сами понимаете это. Место, где прячется королева, должно оставаться в тайне.

— Вы выдали это место? Выдадите его?

— Нет.

— Тогда оставьте меня в неведении, — сказала Кристиан. — Вы можете облегчить свою совесть, но тем самым отяготите мою. Я предпочитаю быть эгоисткой. Господь знает, я и раньше ошибалась в своих суждениях — и политических, и судебных, и житейских. Вы ведь шотландец, правда?

— Да.

— И вы попали в беду. Я чисто по-человечески вам сочувствую и ничего не желаю знать, никаких тайн. Но в тот день, когда вам по-настоящему понадобится помощь, я буду гордиться, если вы доверитесь мне. А пока… раз вам так хочется меня отблагодарить, присылайте время от времени весточку.

Он молча выслушал, потом сказал беззаботно:

— Мне нечего к этому добавить, разве что — вперед, мой конь, нас ждет далекий путь. На сей раз вы оказали доверие не тому, кому следовало бы, но я полагаю, вы все время это подозревали. Скажите мне, узнаете вы тот другой голос в пещере, если услышите его еще раз?

Она кивнула.

— Хорошо, — сказал он. — Я буду сообщаться с вами. Не так часто, как мне бы хотелось, но уж всяко чаще, чем следовало бы. — Они вышли уже из зарослей самшита — он остановился и взял девушку за руку, словно пытаясь прочесть судьбу. — Скажите, Бога ради, что ведет вас? Инстинкт? Интуиция?

— Здравый смысл. Который подсказывает мне, что ваш случай описывается словами: fortunae telum, non culpae .

Он ответил ей в тон:

— Стрелы, которые пронзают меня, вынуты из моего колчана. Здравый смысл может оказаться плохим вожатым. Лучше — гораздо лучше — быть безрассудным, таким, как я. Да хранит вас Господь, — сказал он напоследок и исчез.

Кристиан подошла к берегу и пронзительно свистнула в свой свисток.

 

Глава 4

НЕСКОЛЬКО ХОДОВ КОНЕМ

1. СЛАБЫЙ ХОД ПЕШКОЙ, РВУЩЕЙСЯ В КОРОЛЕВЫ

В воскресенье, на следующий день после происшествия на озере Ментейт, лорд Калтер тоже занимался водными упражнениями, которым, однако, не удалось обратить эпиталамы в элегии.

Не одна Мариотта находила своего супруга бесчувственным. Каковы бы ни были его мысли по поводу того, что ему пришлось расстаться с женой спустя три недели после свадьбы, Ричард держал их при себе и все свои незаурядные способности посвящал делам.

Повинуясь высокомерным, немногословным приказам, люди Калтера целую неделю провели в седле, преследуя Уортона, нападая на его посты, пощипывая арьергард английской армии, которая тем временем откатилась к Карлайлу. Затем, с той же неколебимой уверенностью в себе, лорд Калтер занялся делами политическими: он принялся прощупывать настроения людей в юго-западных районах, в которых происходили все боевые действия и которые были самым слабым местом Шотландии.

Англичане оставили гарнизоны в Каслмилке и Лангхолме. Обладая слишком малыми силами, Калтер обходил эти гарнизоны стороной; ничего не мог он поделать и с Дамфрисом, или Лохмейбеном, или с теми несчастными обывателями, которые жили вблизи Карлайла и вынуждены были покупать свою безопасность ценой обещаний, а иногда бывали обязаны эти обещания выполнять.

Но с теми двумя тысячами, что обещали поддержку англичанам в августе, ему на удивление повезло, а когда он в пятницу 23 сентября повернул на север, к Мидкалтеру, его люди, почти все уцелевшие, пребывали в приподнятом настроении, и этот внушительный отряд производил должное впечатление на всевозможных Джонстонов, Армстронгов, Эллиотов и Карузерсов.

На полпути к дому Калтер вспомнил об одном обещании и, разослав большинство своих людей по домам, свернул с шестью всадниками у Муллинберна и отправился в Мортон.

В воскресенье, ближе к вечеру, люди, которых он ждал, прибыли из Блейркугана, и он из Мортона направился по дороге на Меннок-Пасс. С ним была баронесса Херрис, шесть его людей и две девушки баронессы.

Тринадцатилетняя Агнес Херрис была сказочно богата, но не слишком хороша собой, Несмотря на два года, проведенные в семействе Калтеров, во время которых, как предполагалось, Агнес должна была пообтесаться и научиться следить за собой, у нее так и остался громкий пронзительный голос, скверная кожа и страсть к romans idylliques . Даже Сибилла, снисходительная ко всем, говорила деду девочки, что та начисто лишена вкуса, добавляя, что Агнес, вероятно, унаследовала это от своего покойного отца, лорда Херриса, а не от матери, которая радостям вдовства предпочла новый выгодный брак.

Дед девочки, Кеннеди из Блейркугана (с заметным нетерпением ожидавший, когда две младшие сестры Агнес войдут в подходящий возраст и тоже смогут воспользоваться гостеприимством леди Калтер), тут же ответил, что тем не менее Агнес — милый ребенок, утешение всей семьи. Затем он, памятуя о своих обязанностях, попросил леди Калтер осенью представить девочку ко двору. Мало надежды, что внешность Агнес с годами улучшится, и если правитель предполагал женить на ней своего сына (с которым Агнес была с детства помолвлена), то чем скорее они сойдутся, тем лучше.

Итак, Ричард сопровождал леди Херрис на север, в Стерлинг, к своей матери.

Погода стояла ужасная. Золотая осень сменилась дождливой и мрачной порой. Капли дождя стекали с перьев на шляпе Калтера, и целые потоки лились на нос Агнес с ее капюшона. Она в двадцатый раз вытерла нос промокшим платком и продолжала ехать молча.

У леди Херрис был свой маленький мирок. Если тело ее пребывало в Ланаркшире в холоде и сырости, то душой она была с трубадурами и миннезингерами в придуманном мире любви и приключений. Там ее героиня — тринадцатилетняя, красивая и знатная — была всегда одна и та же, герой же в зависимости от обстоятельств принимал различные обличья. В настоящий момент глаза баронессы были устремлены в ничем не примечательную спину лорда Калтера, а губы беззвучно двигались. «Дафна! Волшебное видение! Блистательная и кроткая, как овечка!» Принц поклонился и снял шляпу, с перьев которой скатились капли воды. Весь в слезах, он рек…

— Черт бы побрал этот дождь! Кто это там впереди? Кто-нибудь узнает штандарт? — резко спросил Ричард. Его милость, сощурив глаза, пытаясь разглядеть что-то сквозь потоки Дождя, и не подозревал, что в этот момент разрушил сказочные фантазии у себя за спиной. — Фрэнк! Джоб! — Два всадника впереди поскакали быстрее, потом обернулись.

— Это сэр Эндрю Хантер, сэр. И с ним люди из Баллахана.

Через минуту обе группы встретились.

— Денди! Ну наконец-то новости цивилизации. Что там слышно на севере?

Сэр Эндрю приветствовал его с улыбкой и передернул плечами.

— Ну и потоп; невольно вспомнишь, как у старикана Скотта прорвало патентованные трубы. Я недавно видел вашу жену и мать — обе в добром здравии. Все пока в целости и безопасности. Послушайте, — добавил Хантер, — если мы будем обмениваться новостями здесь, то непременно утонем. Поедемте со мной в Баллахан, попьете чего-нибудь горяченького. Кто эта девушка?

Лорд Калтер представил леди Херрис, и обе группы направились в дом Хантера. Капли дождя все так же стекали с носа Агнес. Она незаметно изучала сэра Эндрю. Стройней, чем лорд Калтер, и руки тоньше. Лорд Калтер никогда не шутит. Ей нравились темноволосые мужчины с озорным огоньком в глазах.

«Принц, стройный, темноволосый…»

Но они снова остановились. Река Нит, отделявшая их от Баллахана, несла свои воды необычайно быстро и высоко, и первый всадник, попытавшийся было преодолеть речку вброд, вернулся назад, мокрый до самых стремян.

Калтер долго с беспокойством вглядывался в реку, потом сказал:

— Не думаю, что женщины проедут здесь.

Вместо ответа Хантер подстегнул коня и направился в воду. Несколько мгновений конь боролся с течением, образовавшим вокруг боков животного пенистый бурун, но потом выровнялся и твердо стал на ноги. Хантер крикнул:

— Они все равно уже промокли, дальше некуда. Пусть несколько всадников встанут вверх по течению, чтобы уменьшить силу потока, а я проведу вас.

Агнес, дав на то чинное соизволение, была посажена в седло лорда Калтера. Тот твердо придерживал ее левой рукой, а правой управлял конем. Принц, чьи волосы из черных мгновенно превратились в каштановые, пришпорил коня, а кроткая овечка, прижавшись щекой к его груди, внимала ровному биению сердца. Рука стала еще тверже, конь вошел в воду, и богатая наследница закрыла глаза.

Ей было неудобно, и это вернуло девушку к действительности. Седло прыгало и кололось, при каждом шаге мощного скакуна ее окатывало брызгами с ног до головы, и латы Калтера больно упирались в грудь. К тому же он принялся разговаривать с лошадью. Агнес даже слегка разобиделась.

Когда они достигли середины, конь вдруг покачнулся. Калтер что-то выкрикнул, лука седла уперлась в бок девушки, и черная взметнувшаяся грива заслонила небо. Калтер потерял стремена, и после нескольких мгновений яростной борьбы Агнес оказалась в воде. Вырванная из своих фантазий, она снова стала тринадцатилетней леди Херрис, которая кричала и кричала, захлебываясь в истерике, а течение тащило ее, раздувая пышные юбки, вниз по реке Нит.

Она замерзла, и мокрая одежда тащила ее на дно. Тяжелые, пропитанные водою волосы, словно водоросли, опутали лицо и мешали дышать. Вода затекала в горло. В голове стучало, и девушка словно издалека слышала свой захлебывающийся крик.

Такой же крик — но уже не ее. Потом кто-то схватил ее за руку, сорвал плащ с шеи, откинул волосы с лица. Дышать было больно; потом ее толкали и тащили куда-то, и это тоже было неприятно; но хуже всего было на берегу, когда она лежала, прижавшись к мокрой земле, и извергала из себя воду. И тут она отчетливо услышала этот голос.

— Бог ты мой! Не грех иногда и поразмяться. Может, попробуем еще? — говорил лорд Калтер.

2. КОНЬ ВЫИГРЫВАЕТ ПРИ РАЗМЕНЕ

Агнес положили на кровать, укутав шерстяными пледами, она выпила горячего молока и уснула.

А внизу в богато изукрашенном зале в глубоком кресле сидел с безразличным видом лорд Калтер. Он вымылся, раны его забинтовали, и теперь на нем был просторный халат, позаимствованный у хозяина, сэра Джеймса Дугласа. Потому что они находились не в обставленном со вкусом, хотя и бедноватом доме Хантера, а во владении Дугласа. Ричард вытащил Агнес на берег без посторонней помощи: его люди были выше по течению, а Эндрю Хантер зашел так далеко вперед, что не слышал криков. Лишь спустя какое-то время, заметив всеобщее смятение, он бросился к ним, завернул девушку в свой плащ и доставил пловцов в Друмланриг. Баллахан был почти в часе езды и мог подождать. Не могли ждать эти двое.

В Друмланриге было полно Дугласов; искренне или нет, но они встретили пострадавших гостеприимно. Лорд Калтер сообщил, что его конь оступился, но от Хантера они узнали, что Ричард на самом деле спас девушку от смерти.

Когда все поднялись наверх, владелец Друмланрига потребовал, чтобы историю вновь повторили в присутствии двух братьев его жены, графа Ангуса и сэра Джорджа Дугласа. Сэр Джордж, коварный, блистательный, напоминающий полуприрученного леопарда, всего лишь улыбнулся, а граф, который тридцать лет назад был стройным юношей, возлюбленным королевы, а теперь пристрастился к выпивке, располнел и отрастил клочковатую бороду, рассыпался в любезностях.

Вечер подходил к концу. Большинство домочадцев рано отправились спать, и после ухода сэра Джеймса и Ангуса трое оставшихся перед камином пребывали в молчании. Калтер сидел неподвижно, и лица его было не различить. Эндрю Хантер взглянул на него, а сэр Джордж Дуглас, моментально заметив это, сказал:

— Кажется, он уснул. Вы хотите сообщить мне что-то по секрету?

Сэр Эндрю признательно улыбнулся.

— Нет. Но я действительно хотел поговорить с вами об одном деле. — Немного поколебавшись, он продолжал: — Может быть, вам это и неизвестно, но один мой кузен, любимец матушки, попал в плен в сорок четвертом и до сих пор находится в Карлайле. — Он замялся. — У меня неплохое маленькое имение, но не очень прибыльное, а у Джеффа нет других родственников,

— Конечно же, — учтиво ответил сэр Джордж. — Ни слова больше. Я буду счастлив. Сколько?..

Хантер густо покраснел:

— Нет, я… Мы и правда не можем заплатить столько, сколько они просят. Но если бы, например, я мог бы обменять его…

— На другого пленного? Что ж, пожалуй, это возможно.

— Я поехал в Аннан, но мне не повезло, -сказал Хантер, снова покраснев. — И тут я услышал…

— Что у меня есть пленник, — продолжил сэр Джордж. — Да, есть. Ужасно разговорчивый малый. Как же его зовут — Кауч или Крауч? — Сэр Джордж задумался, а сэр Эндрю с тревогой наблюдал за ним. Потом Дуглас любезно добавил: — Хорошо, я продам его вам за сотню крон. Вам нет нужды считать это благотворительностью, и я полагаю, сумма намного меньше, чем просят за вашего кузена.

— Да… К сожалению, это все же благотворительность, — удрученно заметил Хантер. — Сами вы, вероятно, могли бы продать его за…

— Очень малую сумму, — сухо сказал сэр Джордж, выставив вперед стройную ногу, затянутую в голубой шелк. — Не беспокойтесь: он ваш. Вы пришлете за ним?

— Немедленно! — Сэр Эндрю поднялся с видимым воодушевлением. — Я прямо сейчас дам вам расписку, если у вас найдутся бумага и чернила. И поверьте, я вам чрезвычайно благодарен. — Он вышел шаркающей походкой, потому что на ногах у него были чужие, не по размеру туфли.

Молчание затянулось. И тогда сэр Джордж Дуглас спросил:

— Почему вы молчите, лорд Калтер? Или вы не одобряете такие сделки?

Калтер открыл глаза, и на губах его заиграла едва заметная улыбка.

— Сэр, когда двое говорят о деньгах, третий непременно должен заснуть.

Сэр Джордж рассмеялся и, поднявшись, похлопал Калтера по плечу.

— Ах вы, соня! Ложитесь в постель, дружище.

Леди Херрис, усевшись завтракать, приняла классическую позу, положив свою большую руку на грудь.

— Вы полагаете, — сказала Агнес, с надеждой глядя на своего трубадура, — что сегодня я снова должна ехать с вами в одном седле?

Лорд Калтер, только что изрядно подкрепившийся жарким из дичи и вином, возразил:

— Это не обязательно. Вы можете ехать и в своем седле, если хотите добраться в Стерлинг поскорее. Разве вы не хотите прибыть вовремя, чтобы посмотреть стрельбу из лука по попугаю?

Леди Херрис уронила кусочек хлеба, который тут же подхватила собака, и звонким голосом, ничуть не ослабевшим от недавнего купания, потребовала подробностей.

— А попугай настоящий?

— Самый настоящий, — торжественно подтвердил сэр Эндрю, ставя на стол свою кружку. — Ярко-синий с желтым, а клюв у него как нос у Бокклю.

Она решительно сказала:

— Уверена, попугай мне понравится. Интересно, а чем их кормят. Жалко его убивать. Его привяжут к высокому шесту?

— Именно так. А милорд Калтер и множество других джентльменов будут стрелять в него. Потом будет борьба, метание копья, ловля кольца и бег; после этого вручат призы, и до самой полночи продлится ярмарка…

— Ярмарка? — переспросила Агнес.

Вспомнив о чем-то, Хантер повернулся.

— Кстати, Ричард, надеюсь, вы не будете столь безрассудны… Я хотел сказать, ваши женщины очень беспокоятся из-за Лаймонда. — Отсутствующий взгляд Калтера заставил его замолчать. — Впрочем, это не мое дело. Жена сама вам все скажет.

Калтер пошевелился и поднял глаза. Его взор остановился на Агнес, смотревшей на него с недоумением. Он улыбнулся девушке:

— Родня — это бич Господень, Агнес. Вам повезло, что ваши не донимают вас. Так вы придете посмотреть, как я буду стрелять в несчастную птицу?

Самопожертвование ради жажды мести. Сэр Эндрю попытался было изобразить сочувствие, но мягкая улыбка застыла на его губах, стоило ему взглянуть в глаза его милости. «Кипящий ключ под слоем льда», — подумал он. Ничего удивительного.

— Вот они и уехали, бедолаги, — сказал сэр Джордж. Он смотрел, как две группы спустились по длинной мокрой аллее и, разделившись, покинули Друмланриг: Хантер отправился на северо-запад, а Калтер с девушкой поехали по далвинской дороге.

Граф Ангус, который даже не поднялся, чтобы проводить гостей, проворчал у камина:

— Жаль, что вода в реке не поднялась выше. Этот щенок Калтер много бед натворил на юге.

— Не будь таким грубым, — пожурил брата сэр Джордж, отошедший от окна. — Однако ж и мне бы хотелось, чтобы этот черт Лаймонд добился своего. Как заставить его быть настойчивее?

Сэр Джеймс ответил:

— Мы не можем связаться с ним, ты же знаешь. Никто не может.

— Ну, один человек смог, — заметил Ангус. — Это отродье Уилл Скотт нашел его среди бела дня.

— Что лишь доказывает, что Лаймонд сам искал встречи, — сказал сэр Джордж. — Бог свидетель, как бы я хотел, чтобы этот парень прилепился к какой-нибудь одной стороне. У него прекрасно поставлен сбор сведений — чего бы только ни добился я, заручившись такой поддержкой! Протектор сообщил мне, что Лаймонд вывез из Аннана все золото, предназначенное для ведения кампании Уортона, а ваш драгоценный зять Леннокс просто посинел от злости.

Тут сэр Джордж с любопытством посмотрел на брата:

— Что все-таки произошло между Лаймондом и Ленноксом? Если в это дело замешана Маргарет, тебе лучше замять историю.

Граф Ангус отмахнулся:

— Сегодня никто не посмеет упрятать Маргарет Дуглас в Тауэр; она — кузина Эдуарда Английского, дочь покойной королевы Шотландии, жена графа Леннокса, и ее права на корону столь же весомы, как и права Аррана.

— Но не столь основательны, как у королевы Марии.

В голосе Ангуса послышались презрительные нотки.

— Бога ради, Джордж, ставка тут выше, чем управление страною или денежные субсидии. Эдуард — болезненный ребенок, достаточно посмотреть на него. А нашей королеве всего четыре года: в этом возрасте дети мрут, как мухи. Арран глуп. Леннокс тоже — но он женат на Маргарет. А Маргарет наследует…

— Ничего она не наследует, — устало возразил сэр Джордж. — Тебе прекрасно известно, что Генрих Английский лишил ее наследства во время одной из своих брачных авантюр. И в довершение всего Маргарет в пух и прах разругалась с королем за неделю до его смерти, и он вычеркнул ее из своего завещания. Наследуют Генриху Эдуард, потом Мария Тюдор, потом Елизавета и потом дети Саффолка. О родной племяннице — ни слова.

— Да, она легко увлекается.

— Легко увлекается! Господи, о ее матери ты говорил иначе.

— Успокойся, Джордж, — сказал глава дома Дугласов. — Чего ты добиваешься? Твоя беда в том, что ты позволяешь протектору слишком помыкать собой. В один прекрасный день вдовствующая королева шотландская обо всем узнает, и тогда ты потеряешь и Дуглас, и Друмланриг, и Далкейт, и Колдингем, и Танталлон, и свою шкуру в придачу.

— С другой стороны, — раздумчиво проговорил сэр Джордж, — если протектор сочтет, что мы мало помогаем ему, то он пошлет сюда карательный отряд, и тогда тоже все полетит к чертям. — Он пристально взглянул в тяжелое, когда-то красивое лицо брата. Они всю жизнь хорошо понимали друг друга — и, слава Богу, такие отношения сохранились и по сей день.

Муж его сестры, сэр Джеймс, чуть раздраженно сказал:

— Ты говоришь так, как будто английское нашествие окончено. Протектор в самом деле идет на юг?

— О да, — улыбнулся сэр Джордж. — У него был только месячный запас провианта, и он не получил той поддержки от местных жителей, в частности, от Дугласов, на какую рассчитывал. Ты, Арчи, спрашивал, почему я был обходителен с ним? В то время в Лондоне заварилась грязная политическая игра — так что будь благодарен, что у тебя осмотрительный брат. — Он повертел рубиновый перстень у себя на пальце, и луч солнца высветил capдоническую улыбку на его лице. — Эндрю Дадли перешел на сторону англичан в Браути, Латрелл — в Сент-Колмс-Инч, а выжившая из ума леди Хьюм убедила сдать Хьюм-Касл. Протектор по пути на юг укрепит Роксбург и всю зиму будет снабжать гарнизон из Берика И Уарка. — Он ухмыльнулся. — Заманчивая перспектива, да?

Ангус и сэр Джеймс мрачно поглядывали на него.

— А что потом? — спросил его брат.

— Потом? — Сэр Джордж подбросил полено в огонь. — Вдовствующая королева пытается выжать из Франции деньги и войска. Протектор тем временем мало что сможет сделать -плохие дороги, затрудненное снабжение, холода и все такое. Вероятно, он затаится до весны, а потом, используя свои гарнизоны как опорные пункты, ударит в полную силу до прибытия французов. — Он задумчиво посмотрел на графа. — На твоем месте, Арчи, я бы дождался по-настоящему плохой погоды, а потом предложил бы твоему драгоценному Ленноксу вторгнуться на север с карательным отрядом. Из этого, конечно, ничего не выйдет, но англичане получат подтверждение твоей преданности. А потом наступит весна, и тогда можно будет попросить прислать и Маргарет. Объединенное командование… это очень поможет Ленноксу.

Сэр Джеймс, отнюдь не уверенный, серьезно ли говорит его брат, спросил еле слышно:

— Кто же будет командовать из Берика?

— А как ты думаешь? — ответил сэр Джордж и рассмеялся. — Старый Грей из Уилтона. Знаешь его, Арчи? — Ангус отрицательно покачал головой. — Он долгие годы провел во Франции. Я многое бы дал, чтобы увидеть первую встречу старого Грея и лорда Уортона. Они набросятся друг на друга, как коршуны.

— Ну и что в этом смешного? Ты — хитрый дьявол, Джордж, — сказал его брат с откровенностью, к которой оба привыкли.

 

Глава 5

РОКИРОВКА

1. ВЗЯТИЕ ДАЛЕКО ВЫДВИНУТЫХ ФИГУР

Уилл Скотт напевал, натягивая тетиву на лук:

Жизнь в этот момент казалась ему вполне сносной. Он хорошо поел, и ему было тепло. Сегодня утром он попал в оленя с расстояния в сто семьдесят ярдов, с чем его и поздравил Мэтью. Теперь он горел новым честолюбивым желанием: затмить дурную славу Лаймонда.

Далеко продвинуться к осуществлению этой цели за один месяц было не очень просто, а тут еще после дела в Аннане он был вынужден приостановить свои подвиги. Почти половина отряда получила небольшие раны, вроде той, какая досталась ему. Убитых не было, вот что удивительно — ведь им с боем пришлись вырываться из окружения. Но Лаймонд был гениален. Создавая свой отряд, он подобрал шестьдесят разнообразных головорезов и, обточив, огранив каждого, как бриллиант, сделал из бездомных бродяг непревзойденных мастеров в каком-то малом деле. Истории некоторых из этих людей ему уже рассказал Мэтью.

Денди-Пуфф, парень с густыми, спутанными волосами бурого цвета, был у них кузнецом — его разыскивали из-за внезапной смерти двоюродного брата; в связи с этой историей выплыли на свет Божий и другие досадные происшествия, которые трудно было объяснить.

Ойстер Чарли был поваром; он не держал зла на молодого Скотта («Это не твоя вина, парень, с хозяином шутки плохи»).

Лэнг Клег (оружейник) дважды попадал на дыбу, но так и остался нераскаявшимся карманником.

Скиннер, священник-расстрига, был цирюльником; а при необходимости и исповедником.

Куку-Спит умел, как волшебник, и красть лошадей, и лечить их; он позабыл приличные манеры, даже если и знал их когда-то, и к тому же подцепил ревматизм за пять лет в Толботе, продуваемом всеми ветрами.

Девять быков рогатых,

Восемь барашков лохматых,

Семь псов на цепях,

Шесть зайцев в полях.

Эти люди были самыми заметными в отряде. А кроме них Лаймонд набрал и ничем не примечательных бродяг, по какой-либо причине потерявших свои семьи и фермы или бросивших то и другое: это были себялюбцы и неудачники или наемники, как Терки Мэт, который торговал своим мечом по всей Европе, пока в один прекрасный день не встретился с Лаймондом.

— Почему он вернулся? — спросил как-то Скотт Мэта.

— Просто чтобы быть поблизости. А потом, ему нужно встретиться с парой-тройкой парней.

— С Джонатаном Краучем?

Терки пристально посмотрел на него:

— Это один из них. А ты как узнал?

— Лаймонд сам сказал мне… Мэт, ты с ним уже три года. Как ты его терпишь?

Мэт причмокнул языком:

— Там, за Аппином, есть местечко, о котором ты никогда не слышал; хороший каменный дом и клочок земли, а еще сад и коровник. Это мой дом. Но пока мы играем в эту игру и хозяину везет, постараюсь урвать кусок пожирнее. А уж потом буду лежать день-деньской на солнышке брюхом кверху. Еще бы мне его не терпеть. Терплю, конечно.

Он спросил Мэта о Булло.

— Джонни? Джонни — король в своем маленьком таборе; он сам себе устанавливает законы. У него там все счастливы и одеты в шелка. Посмотрел бы ты, как он работает на ярмарке — очень поучительно. Он умеет все.

— Я думал, он служит Лаймонду, — сказал Скотт.

В ответ Мэт покачал головой, а потом, поразмыслив, торжественно произнес:

— Это, наверно, можно назвать деловым сотрудничеством. Но когда их интересы не совпадают, каждый идет своей дорожкой. Понаблюдай-ка за ними в следующий раз. Джон — мудрый, как змей, но иногда его так и подмывает вступить с Лаймондом в игру — помериться умом.

Уилл окинул взглядом полуразрушенную Башню, их временное обиталище, в котором сейчас, пока отсутствовал Лаймонд, командовал он. Он знал, что отряд редко задерживался на одном месте, переходя с фермы на ферму, обживая заброшенные дома, а иногда оставаясь под открытым небом.

Лаймонд платил огромные деньги, а за это все должны были подчиняться жесточайшей дисциплине. В руках Лаймонда они превратились в великолепный инструмент для изумительно задуманного грабежа и разбоя, шпионажа и шантажа. Если же какая-то деталь в этом инструменте давала сбой, то меры принимались немедленно и с чудовищной изобретательностью.

Для толстокожих предусматривались телесные наказания. Но были и другие, гораздо худшего свойства. Скотт сам видел и до сих пор не мог забыть, как отважный, неглупый человек стоял на коленях и плакал, закрыв лицо руками, в то время как слой за слоем человеческого достоинства и самоуважения снимали с него слова Лаймонда, хлесткие, как кнут.

По нетвердой походке и слегка растрепанным волосам Скотт научился определять, когда Лаймонд не совсем трезв, и в такие часы вместе со всеми прочими предпочитал не попадаться ему на глаза. Уилл не возражал. Он достиг такого состояния, в котором не замечал ничего, кроме красоты и действенности блестяще спланированного преступления. Он оставил мир, где властвовали недомолвки и полуправда. В том мире, в котором он жил теперь, не было ничего половинчатого. И только когда — если это случится когда-нибудь — он будет на месте Лаймонда, кое-что он сделает по-другому.

Лаймонд со своими людьми, голодными и намаявшимися в седле, вернулся перед самым рассветом. Они подняли шум, натыкаясь на спящих, растолкали повара и мальчишку-помощника, который принялся разводить огонь.

Скотт и Мэтью проклятиями пытались утихомирить их. Потом, когда лошадям был задан корм и люди тоже уселись за трапезу, Уилл поднялся в комнату Лаймонда.

Тот зажег свечу, в свете которой было видно, что и одежда, и светлые его волосы пропитаны пылью. Лаймонд читал какую-то бумагу, по виду похожую на письмо.

— Происшествий не было, сэр. Хорошо ли вы провели ночь? — спросил Уилл с профессиональным бесстрастием, слегка переигрывая.

Лаймонд едва взглянул на него. Продолжая читать, он одной рукой отстегнул пряжку, потом положил бумагу и бросил перевязь с ножнами на кровать.

— Превосходно. В Остриче, куда я ездил, иначе не бывает.

Это была правда. Острич называлась гостиница на первой почтовой станции лондонской дороги по ту сторону границы, на земле Камберленда. Своим избранным постояльцам гостиница эта предоставляла всевозможные удобства.

Скотт промолчал. Лаймонд, казавшийся сегодня необыкновенно радостным, стащил сапоги, швырнул их через всю комнату в угол и налил себе эля из кувшина.

— Великолепная ночь, — продолжал Лаймонд. — Вино и свечи, карты и веселье. И прибыльная. Поучительно взглянуть, как ведут себя представители человеческой породы, попав в переплет. Опасность главная — в любовных шашнях. Но это была только часть ночной работы.

— А другая часть? — с готовностью спросил Скотт.

— Я храбро бросился на помощь благородному вельможе, попавшему в лапы грабителей на дороге в Шотландию.

Скотт сдался:

— Я не знал, что вы занимаетесь филантропией.

Лаймонд улыбнулся своей сладенькой, ехидной улыбочкой.

— Поговори об этом с Джоном Максвеллом. Он дал понять, что считает себя в вечном долгу передо мной за спасение его жизни. А вот твои соратники, — добавил он, ставя на стол пустую кружку, — возражали. Мне показалось, что Клег настолько забылся, что готов был проткнуть меня насквозь.

Тут Скотт понял.

— Это Максвелл из Трива и Карлаверока? Вы хотите, чтобы он был перед вами в долгу?

— Максвелл, — подтвердил Лаймонд, — личность заметная; вокруг него вертится много англичан. Ты играешь в шахматы?

Скотт, видя, что хозяин не вполне трезв, не удивился и кивнул.

— Так согласись же, что такой дебют ведет к спертому мату. Да, кстати, не перепишешь ли вот это? Или ты все еще презираешь мои тайные козни?

Когда-то Скотту претила эта двойная игра, но теперь у него на уме было другое. Взяв письмо у Лаймонда, он сказал:

— Вы уже, наверное, заметили, сэр, что люди проявляют беспокойство? — Ему повезло: он тут же получил поддержку.

— Вот уж точно, — сказал вошедший в комнату Мэт, зевнул и расправил плечи. — Слишком много интриг, сэр, и мало дела. Ребята от безделья бесятся, как водяные блохи. И потом, — добавил он, — у нас кончилось пиво.

Лаймонд откинулся назад и скрестил ноги.

— Правый Боже, я знал, что все мы моты, развратники и пьяницы. Но неужели нас еще может одолевать скука?

Мэт принял это за чистую монету.

— Прошло уже три недели с того дня, как у них была возможность потратить хоть какие-то деньги. И целый месяц с тех пор, как у них было, что тратить. — И добавил многозначительно: — Им нужны женщины и монеты.

Лаймонд закрыл глаза:

— Плевать мне на их муки! Плевать мне на их радости! Я, что ли, должен доставлять игрушки для этого стада? Ну уж нет, у меня есть свои дела.

Последовало молчание. Скотт оставался нем, но неодобрение Терки было видно и даже слышно. Лаймонд разразился характерным захлебывающимся смехом.

— Бедняга Мэт. Я вижу, как ты расстроен, какая жестокая борьба происходит в твоих глубинах. «Увы, отец, навек забыл я радость». Ты считаешь, что мы должны потакать подобному легкомыслию? Что же ты можешь предложить?

На лице Терки появилась довольная ухмылка.

— Ну, мы могли бы нанести визит в какой-нибудь из домов Дугласа. Или наведаться в Котли-Касл — ведь Сетон в отъезде?

— Потревожить Грея из Уилтона в Хьюм-Касле, — вставил Скотт.

— А есть еще и старый Гледстейнс, который в прошлом месяце нарушил данное нам слово…

— …если вы возьмете Грея…

— …и еще Жарден из Эпплгарта. О нем, поди, и Уортон подумывает.

— Черт возьми, я что — невидимка? — в ярости заорал Скотт, видя, что Лаймонд не сводит с Мэта задумчивых глаз.

С отсутствующим видом Лаймонд покачал головой.

— «Безумец милый, стать твоим рабом? Сказать — о да, быть по сему, аминь?» — Он перевел свой васильковый взгляд на Скотта. — Во-первых, видел ли ты Хьюм после того, как его укрепили? Полагаю, нет. Во-вторых, по численности они будут превосходить нас вчетверо. В-третьих, мы способны на вылазку, но не на военную операцию. И в-четвертых, у тебя на локте дырка, и мне бы хотелось, чтобы ты почаще чистил сапоги.

Скотт даже не взглянул вниз. Он стоял на своем.

— Если люди пойдут за мной, вы мне самому разрешите попробовать?

насмешливо процитировал Лаймонд, ухмыльнулся и встал. — Нет, голубчик мой, пока еще рано. Мои джентльмены — стадо. Прежде сделай так, чтобы они доверяли тебе, а уж потом паси. Ну, Мэт, — он ударил Терки по плечу, — давай зови овец к волку, а там увидим, что будет.

К тому времени, когда хозяин взобрался на сломанный помост и встал там на край доски, все люди уже собрались и ждали, жуя, отряхивая с колен солому и помалкивая.

Лаймонд, обведя всех взглядом, начал:

— Джентльмены, в последнее время обнаружился целый ряд смехотворных промахов — и это, кажется, стало правилом для вашего поведения в последнюю неделю… — Язвительная речь продолжалась десять минут и завершилась следующей тирадой: — Хочу вам напомнить, что вы здесь, чтобы исполнять приказы, а не обсуждать их. Это единственная причина, по которой вы вообще здесь, а не в придорожных канавах. Попробуйте не подчиниться мне делом или помышлением — и вы проживете много дольше, чем того захотите…

Ответом ему было полное молчание.

— И поскольку таково положение вещей, — мягким голосом продолжал хозяин, — мне нужны добровольцы для работы завтра ночью. Тот, кто не готов выказать свои способности в полной мере, может не беспокоиться. Остальные могут поднять руку. Ну!

Руки стали подниматься. Сначала их было немного, потом все больше и больше. Стоя за спиной своего атамана, Скотт и Терки оглядели зал. Все руки были подняты.

Тень улыбки мелькнула на лице Лаймонда. Он дождался, когда руки опустились, и в наступившей угрюмой тишине произнес:

— Завтра в сумерках из Роксбург-Касла в Хьюм отправится обоз с провиантом. Среди прочего он повезет месячный запас пива для лорда Грея и гарнизона в Хьюме…

Радостные, восторженные вопли вознеслись к полуразрушенной крыше, и на головы неосторожных крикунов посыпалась штукатурка. Чей-то голос, перекрывший оглушительный гам, выразил общее настроение:

— Вот теперь вы дело говорите. Вот теперь дело!

Скотт подумал: «Неужели они не понимают, что их шестьдесят против одного?» И ответил сам себе: «Это гусь, несущий золотые яйца. Они никогда не тронут его».

И сказал Мэту:

— Твоя заслуга.

Терки покачал головой.

— Слушай: он уже с неделю как задумал все это. — Мэт вздохнул. — Ах, парень, парень; он из них из всех может веревки вить.

Но Скотт уже слушал Лаймонда, который объяснял детали предстоящей вылазки, назначая время и место, распределяя роли и давая ясно и недвусмысленно понять, что любые попытки захватить сам Хьюм-Касл обречены на полный провал.

Справедливо или нет, но Уилл Скотт счел, что это слишком сильно сказано.

2. НЕОЖИДАННАЯ УГРОЗА ПРОХОДНОЙ ПЕШКЕ

Сорок пять человек, переправившихся вместе с Лаймондом и Скоттом через горы, хорошенько согрелись как снаружи, так и изнутри и теперь распевали нестройным хором непристойные песни.

Они добрались до Туида в сумерках, переправились через реку между Драйбургом и Роксбургом и, оставив несколько человек к северу от Роксбурга, допили остатки пива и закусили ветчиной. Потом они развели небольшой костерок и расселись вокруг него, намереваясь скоротать холодную ночь за игрой в кости.

Вскоре после полуночи появились дозорные.

Лаймонд выслушал их, сидя на удобном валуне, где он сам с собой играл в карты истрепанной колодой.

— Они идут, хозяин! — взволнованно закричал Лэнг Клег. — Выехали из Роксбурга час назад и направились той дорогой, о которой вы говорили. Тридцать лошадей и пять погонщиков, три телеги и две тяжелые повозки, в которые впряжены быки.

— Быки? — Лаймонд впервые поднял глаза от карт.

Клег кивнул:

— Быков они взяли в Роксбурге, а там оставили часть лошадей. Это повозки из артиллерийского парка, и очень тяжелые, а в замке недостаток лошадей.

Сдавая карты, Лаймонд сказал:

— Значит, лошадей тридцать? Сколько кобыл?

— Десяток меринов и двадцать кобыл — все свежие. Они, должно быть, прибыли вчера из Берика и отдыхали весь вечер.

— Хорошо. — Лаймонд собрал карты и встал. — Скотт, Мэтью, они выбрали тот самый путь, что мы и думали, и до восхода луны будут у зарослей терновника.

Он кратко повторил диспозицию, а Скотт с сардонической улыбкой наблюдал за ним («Великий атаман в действии»).

— Наша задача — выводить из строя, а не убивать. Важных персон, если таковые найдутся, возьмем в заложники. Ты, Мэтью, отберешь пиво и другие продукты, какие нам нужны. Потом мы разделяемся: Скотт возьмет столько людей, сколько понадобится, рассортирует пленных, погрузит тех, кто нам не надобен, в телегу вместе с излишками продуктов и подгонит телегу как можно ближе к Мелроузу. Потом присоединится к нам. Ясно?

Мэт, заметивший последнюю тонкость, ухмыльнулся:

— К Мелроузу? Папочка Бокклю будет рад.

Скотт ждал ехидной улыбочки, и она не замедлила появиться.

— Долг платежом красен. Скотт не возражает, верно? А теперь по коням и вперед.

Он повернулся и окинул своих людей холодным взглядом.

— По коням, дохлые мухи! Вы что, оглохли?

Когда дохлые мухи пришли в чувство и взялись за дело, в миле к югу от Хьюм-Касла тянулся на север английский обоз, и все сопровождавшие его до смерти устали от быков.

Эти животные, впряженные по двое, медленно тащились по дороге, глядя большими безмятежными очами в ночь. За ними грохотали повозки, укрытые холстиной, а следом — еще повозки, в которые были впряжены лошади. Конники, сопровождавшие обоз, без конца прочесывали окрестности, были настороже и прескверном расположении духа.

Их окружала безлунная и неприветливая ночь, и в тридцати ярдах от себя они не видели ничего, кроме густых зарослей каких-то низких кустов. На подъеме тяжело задышали быки, заржала чья-то кобыла, ей ответила другая.

Кто-то выругался, перекрывая скрежет колес.

— Заткни ей ноздри! И без того слишком много шума. — Но не успел человек сказать это, как ближайший конь задрал голову и громко заржал.

— Постойте!

Они прислушались: говоривший положил руку на упряжь быка, и вся процессия остановилась.

Тишина нарушалась только каким-то отдаленным стуком. Потом звук стал сильнее, и уже не было сомнений, что стучат копыта. На них из болота скакал конный отряд.

Громко зазвучали команды; все засуетились, забегали взад и вперед, тяжело дыша; держа наготове луки, пики и копья, солдаты скрылись за повозками. Но не успели они сомкнуть круг, как из темноты с нестройным топотом и оглушительным ржанием показались какие-то неясные силуэты. Всадники, сопровождавшие обоз, оказались в водовороте мощных крупов, бешено вращавшихся глаз и спин, не знавших седла.

— Тысяча чертей! — крикнул кто-то голосом, хриплым от ярости, смешанной с облегчением. — Это всего лишь табун диких лошадок. А ну, прочь! Прочь отсюда! — И, покинув укрытие, они с проклятиями, хлестали по неоседланным спинам, щелкали кнутом у развевающихся грив. Из-под копыт летели искры. Лошади ржали, вставали на дыбы.

Горные лошадки — животные сильные и независимые, дерзкие и увертливые, любопытные и общительные. Табун, выскочив на дорогу, начал проявлять эти и некоторые другие качества. Ездовые кобылы будто взбесились, и даже быки стали рваться из постромок.

— Гром и молния! — воскликнул кто-то, вглядевшись в табун. — Посмотри-ка — вот забавно!

— Что в этой чертовщине может быть забавного? — бросил другой в ответ, уворачиваясь от быстрых, как мельничные крылья, копыт.

— Ну, например, то, — сказал первый, переводя дух, — что в табуне одни жеребцы.

Но никто не обратил внимания на его слова, потому что в это время передняя повозка не удержалась в колее, два ее колеса съехали в грязь и завязли по ступицу.

Солдаты пытались вытащить ее, успокоить быков, отогнать табун, справиться с собственными лошадьми, и в это время люди Лаймонда налетели на них, как стая мотыльков. Англичане и тут не сразу сообразили, что на сей раз на лошадях есть всадники. Проникновение было быстрым и незаметным: противника легонько оглушали дубинками по голове, и вскоре все англичане легли как подкошенные. На захват обоза ушло меньше времени, чем на то, чтобы снова сбить лошадок в покорный табун.

Добыча им досталась богатая. Под наблюдением Мэтью муку, сухари, овес, мясо, пиво, кожаные мешки с порохом быстро перегрузили в седельные сумки. В повозку с аркебузами, алебардами, луками и связками стрел впрягли пару лошадок. Все остальные, без малейшего исключения, везли на себе пиво.

В деревянном сундучке, сколоченном из особо прочных досок, лежало золото для выплаты месячного содержания. Мэтью прикрепил этот сундучок к луке своего седла.

Лаймонд за всем наблюдал, успевая повсюду. Скотту, который связывал простертые тела, он пропел:

— Видел ли быков моих, милый пастушок? Коноплей нагруженных, льном и ячменем. Есть знакомые лица? Ах да: откуда тебе знать их? — Он оглядел вереницу пленников с кляпами во рту. — Вот незадача. Капитан — испанец, за него не выручишь и оливковой косточки. Тащи их всех в Мелроуз И остальные повозки тоже. Сколько людей тебе нужно?

— Я уже взял десятерых, этого достаточно, — быстро ответил Скотт.

— Чудесно, Барбаросса 27) Allez-vous-en, allez, allez . Надо успеть до рассвета.

Скотт кивнул и стал загружать в переднюю повозку связанных, оглушенных пленных.

Английский караульный на крыше Хьюм-Касла производил в уме несложные расчеты. Внизу, укрытые ночною мглой, лежали долины рек Туид и Мерс. Набитый солдатами и укрепленный, расположенный на возвышенности и обнесенный шестифутовой стеной, Хьюм-Касл был неприступен, и часовой скучал.

Если из Берика везут деньги, то он получит два фунта за месяц. Двенадцать шиллингов он должен за еду, остается…

Кряхтя, он пытался сообразить, но услышал с облегчением, что обоз приближается. У ворот возникла обычная в таких случаях суета, замелькали знакомые плащи. Он потянулся к веревке колокола.

— Обоз из Берика! Пиво везут, слышишь, Дейви?! — пропел караульный.

Еще не успела опуститься решетка у ворот, а известие о прибытии обоза дошло до сэра Уильяма Грея, тринадцатого барона Грея из Уилтона, фельдмаршала и капитан-генерала кавалерии, правителя Берика, смотрителя Восточной Марки и генерала Северных Провинций именем его величества короля Эдуарда VI Английского.

Немногие командиры радуются возможности посетить аванпосты на территории врага; опасность возрастает пропорционально удаленности укрепленного пункта от базы.

После прискорбного происшествия в Пинки лорд Грей должен был какое-то время провести в подобном аванпосте, хотел он того или нет. Холеный, со свежим лицом, прекрасно одетый, сидел он за своим походным столом; серебряные, тщательно ухоженные волосы и борода оттенялись богатым костюмом для верховой езды; лорд был раздражен настолько, насколько это может себе позволить джентльмен, занимающий столь высокое положение.

— Хотел бы я, — горько сказал его милость своему секретарю, — хотел бы я снова оказаться во Франции. Даже в Булони — и то чувствуешь себя увереннее, чем здесь.

Господин Майлс с готовностью согласился.

Лорд Грей сердито посмотрел на него, потом стал нетерпеливо рыться в лежащих на столе бумагах, выбрал одну и принялся читать:

— «За время проведения работ в Роксбурге исчезли пятнадцать работников; четыре испанских бомбардира и двенадцать копейщиков перебрались через стену и скрылись». Если бы я мог, я сделал бы то же самое. Нет пива, мало еды. Как я могу содержать гарнизон без денег и провизии? А как они собираются доставлять сюда припасы, когда начнется зима? Черт знает что! — в ярости заключил лорд Грей, сетуя на превратности судьбы.

В это время вошел Дадли, капитан гарнизона; за ним следовал старший берикского обоза.

— Господин Тейлор, милорд, — сказал Дадли и отошел в сторону.

Господина Тейлора, рыжеволосого молодого человека приятной наружности, приняли холодно.

— Тейлор? Я ждал из Берика одного из моих людей.

Тейлор, который больше привык к имени Уилл Скотт, предвидел этот вопрос. Он ответил:

— Я недавно прибыл в Берик, сэр. Со мной были некоторые из ваших людей, но самых опытных меня обязали оставить в Роксбурге.

— Понятно, — сказал Грей, не особенно убежденный. — Что вы привезли?

Он молча прочел список, врученный ему, с мученическим видом передал бумагу Дадли и снова повернулся к Скотту.

— Ваших людей хорошо приняли?

— Да, милорд. — Этого Скотт не боялся. На них на всех были английские мундиры, снятые с пленников, и список был подлинным. — У меня внизу десять человек. Двоих или троих я оставил охранять повозки, пока вы не дадите приказ разгружать их. Там пиво, милорд, — пояснил он.

— Хорошо. Есть какие-нибудь новости из Лондона?

Скотт, по-прежнему стоявший у двери, торопливо проговорил:

— Одно устное сообщение для вас, сэр, от его величества. Я должен передать его вам с глазу на глаз.

На всех трех лицах появилось удивленное выражение, потом секретарь, почтительно положив свои бумаги на край стола, украдкой посмотрел на Грея и вышел. Дадли поднял брови и остался.

Скотт сказал:

— Извините, сэр, но у меня приказ…

Грей возразил:

— Сэр Эдвард останется, ибо предполагалось, что у генерала не должно быть секретов от двоюродного брата графа Уорвика. Грей рассчитывал на то, что юноша проявит больше осмотрительности.

Скотт, выругавшись про себя, подумал, что Грей мог бы проявить ее и меньше.

Ситуация, казалось, зашла в тупик — и в этот момент распахнулось окно. Мгновение спустя раздался оглушительный треск, и во дворе ярко полыхнуло пламя. Грей бросился к окну. Дадли последовал было за ним, но тут, воспользовавшись всеобщим замешательством, Уилл Скотт прыгнул. Дадли свалился, даже не успев понять, что с ним произошло, оглушенный сильнейшим ударом в челюсть: он успел только издать приглушенный стон.

Взрыв произошел в середине только что прибывшего обоза. Повозки исчезли в дыму, занялись ближайшие соломенные крыши. Грей выглянул в окно и увидел, как по двору заметались тени, суетясь около колодца. Потом внизу появился лейтенант Вудворд и навел какое-то подобие порядка.

Грей обернулся и хотел что-то крикнуть, но не смог произнести ни слова, потому что Тейлор одной рукой обхватил его, а другой заткнул ему рот.

Грей стал кусаться, потом брыкаться; потом использовал борцовский прием, известный всем наемникам, но не Скотту. Юноша держал опытного воина, пока хватало сил, Но все же выпустил его на одно роковое мгновение — и Грей успел крикнуть:

— На помощь! Стража! Убивают!

Стража успела услышать и ворваться в комнату, а Дадли успел прийти в себя и вскочить.

Драка, последовавшая затем, больше походила на избиение. К тому времени, когда незваного гостя сбили с ног, а затем принялись тузить и валять по полу, в комнату набилось не меньше десятка возбужденно галдящей солдатни. По знаку Грея Дадли выпроводил всех из комнаты и приказал запереть людей, прибывших с Тейлором. У дверей поставили двух копейщиков; Дадли быстро узнал внизу все, что ему было нужно, а потом вернулся к его милости, и они вместе принялись разглядывать оборванного пленника.

Господин Тейлор лежал на ковре, из носа у него обильно текла кровь, а под глазом начинал багроветь синяк. Из-под разорванного мундира виднелась белая рубашка, а из-под разорванной белой рубашки — розовое тело. Рыжие его волосы стояли дыбом, однако на лице не было страха. Незатекший глаз спокойно поглядывал на Грея и Дадли, а на губах даже появилось подобие улыбки.

— Черт побери, — сказал он дерзко. — Теперь среди нас троих нет ни одного, кто не получил бы отметину.

Грей убрал с кресла бумаги, разлетевшиеся во время борьбы, и картинно уселся за стол. Потом провел рукой по густым, красивым волосам, одернул рукава, расправил короткие полы дублета.

— Ну, а теперь, — в его голосе зазвучало ледяное высокомерие тринадцати поколений лордов, — посмотрим, что тут такое. — Он устремил на Скотта испытующий взгляд. — Вы конечно же прибыли не из Роксбурга?

— Попробуйте узнать.

— Я пошлю людей в Роксбург и все выясню. — Он помолчал. — Вы знаете, какое наказание вас ждет за поджог и попытку убийства? Или это была попытка похищения? — Ответа не последовало. Грей попытался еще раз. — Полагаю, вы шотландец.

— Шотландец, точно, — передразнил Скотт и получил удар пряжкой ремня по лицу.

— Повежливей, сэр. Как ваше настоящее имя?

— Попробуйте узнать.

И снова удар пряжкой. Минут десять задавали ему вопросы, но ни на один из них он так и не ответил, испытывая даже какое-то наслаждение от бешенства своих мучителей,

— Ну что ж, — сказал Грей, снова садясь за стол, — придется прибегнуть к аргументам посильнее. Что говорят его люди?

— Они тоже проглотили языки, — сказал Дадли и торопливо продолжил: — Вудворд говорит, что большая часть припасов, кажется, украдена, даже с учетом того, что сгорело. Этот болван у ворот впустил их, узнав английские мундиры и увидев бумаги с печатями, — бумаги-то, понятное дело, настоящие, — но, самое главное, он узнал двух лошадей. Потом, обоз прибыл как раз вовремя, а вез он пиво. Кстати…

Впервые на лице лорда Грея появилось действительно обеспокоенное выражение.

— И что, пива нет?

— Ни единой бочки. И пороха тоже нет тот, что был, взорвался. И самое главное — никаких денег.

— Что?! — Грей и Дадли уставились друг на друга. Дело было серьезное. Воды не хватало, и пить ее было небезопасно. Людям был нужен эль. Нужен был фураж для лошадей, без которых гарнизон оказывался запертым в замке. Не менее насущной была и потребность в съестных припасах и оружии.

Грей надолго погрузился в молчание, потом встал, подошел к распростертому на полу человеку, потрогал его ногой. На этот раз голос его звучал воистину по-генеральски, и смеяться у Уилла пропала охота.

— Где остальная часть обоза и люди, которые ее похитили?

Возбуждение Скотта прошло, боль и обида вот-вот готовы были целиком подавить его мужество. Но он нашел в себе силы спокойно взглянуть на Грея; и если опытный глаз старого солдата и заметил слабину, то Скотт об этом не догадался. Он сказал:

— Далеко-далеко. И с каждым часом все дальше.

Дадли резко спросил:

— Значит, с вами были и другие, и они не пошли в Хьюм?

Сейчас остальные уже на полпути к дому и, должно быть, удивляются, что Уилла еще нет с ними. Потом обнаружится, что повозки так и не были доставлены в Мелроуз, а завтра будут тщетно ждать его и остаток отряда. Потом Лаймонд каким-то образом узнает, что вопреки приказу он пробрался в Хьюм, но, чтобы выбраться оттуда, ему не хватило ни мозгов, ни смелости. Скотт собрался с духом.

— Конечно, — сказал он. — Надеюсь, они оставят мне немного пива.

На этот раз он не удостоил врагов взглядом. Грей подождал немного, потом сел за стол и начал писать.

— Два человека в Берик за новым обозом; двоим обследовать дорогу на Роксбург, найти место, где обоз попал в засаду. — Он кончил писать и передал обе бумаги Дадли. — Немедленно!

Потом он встал и снова подошел к Скотту.

— Мне жаль, что вы так дешево цените свою жизнь. Я не смогу прокормить вас и ваших людей тем провиантом, что у нас остался. Завтра вас казнят как шпионов. У нас есть священник. Если хотите, чтобы ваши родственники были извещены, скажите ему свое настоящее имя.

Скотт возразил:

— Мои люди — наемники. Если вы заплатите им, они будут драться за вас не хуже ваших немцев и испанцев.

— Заплачу? — спросил Грей. — Чем же я могу им заплатить?

Скотт ничего не ответил, с горечью осознав, что эта попытка самовыражения будет стоить жизни десятерым.

— Заприте его. Только отдельно от его людей. А то они могут расквитаться с ним.

В отвратительной дыре, куда его поместили, только одна мысль утешала Уилла — он не назвал своего имени. Если бы англичане узнали, что он наследник Бокклю, не без цинизма подумал Скотт, то пылинки стали бы с него сдувать. Они бы отправили его в Берик и вынудили бы отца делать то, что хотят они.

Что бы он там ни говорил Лаймонду, Уилл не думал, что отец стал бы безучастно смотреть, как его убивают. Он снова сделал бы то, что потребовали бы от него англичане. Но на сей раз, по грустной иронии судьбы, он, Уилл, стал бы причиной этого. Если бы сказал, кто он такой.

Он лежал, весь избитый, на холодных камнях, и думал: «Завтра в это время я уже выйду из игры». Однако настроение от этого не улучшалось.

Не улучшилось оно и у англичан, когда люди Грея обнаружили и привезли в замок две оставшиеся повозки и людей, сопровождавших обоз, которые были найдены связанными и продрогшими там, где Уилл их оставил, — у обочины дороги.

Когда их привезли, они, сжавшиеся в одних рубашках среди пустых корзин, стучали зубами от холода. Среди них не было ни единого, на ком оставались бы чулки, штаны или куртка, — ноги у них посинели, и всех пробирала дрожь.

Даже каменщики, заделывавшие дыры, оставшиеся после недавнего взрыва, побросали инструменты, чтобы поглазеть на несчастных, которые вовсю припустили к замку. Когда последний из прибывших вошел в теплое помещение, Дадли осмотрел обе повозки и поставил возле них стражу, после чего в приподнятом настроении отправился к Грею.

— Немного пива у нас все же есть. И кое-что из боеприпасов — порох и ядра.

Что еще он собирался сказать, осталось неизвестным. Дверь внезапно распахнулась, гобелены затрепетали, и в комнату, как пушечное ядро, влетел человек, завернутый в грязную холстину; солдатам у входа не удалось задержать его. Захлопнув дверь перед самым носом своих преследователей, он направился прямо к столу Грея.

— Madre de Dios! Caballeros, su ayuda… su venganza! Ladrones! Пришелец уставился на лорда Грея горящим взором, и даже тот должен был отдать должное великолепию его гнева. — Не sido mortificado, insultado-hecho hazmerreir! Mirame! — вопил оскорбленный, скидывая с себя холстину.

Секретарь Майлс не мог больше сдерживаться и оглушительно крякнул. Дадли и Грей, которым с трудом удавалось дипломатично помалкивать, смотрели на жалкие остатки сборчатой рубашки, отороченной серебряным кружевом, ныне разорванным в клочья; волосы испанца, некогда умащенные и завитые, были всклокочены, а голые ноги посинели от холода и от лодыжки до колена были вымазаны в смоле и перьях. Одинокая серьга болталась у смуглой щеки, задевая породистый нос.

Обретя такую уверенность в себе, какая и не снилась ему весь этот месяц, лорд Грей выразил свое сожаление и возмущение. Совместными усилиями Грей и Дадли усадили разгневанного посетителя в кресло, накинули на него плащ Дадли, принесли таз с горячей водой, чтобы смыть смолу с ног. Ему дали глинтвейну и предложили поговорить с господином Майлсом, который знал испанский. Но кабальеро выразил неудовольствие.

— Я говорю на шотландский perfecto , — с достоинством сказал он.

— Ах так, — ответил растерявшийся Дадли.

Он, Грей и Майлс ждали дальнейшего развития событий.

Испанский джентльмен осмотрел свои ноги, а затем продолжил. Для начала он представился: дон Луис Фернандо де Кордова и Авила, командир отряда, сопровождавшего обоз, и рассказал оба всех своих родственниках с отцовской и материнской стороны. Мимоходом и без особого почтения он упомянул о его величестве императоре, обрисовал собственную полную приключений жизнь, сослался на нескольких своих соотечественников, служивших в Лондоне и Фландрии, и вспомнил пословицу «Un Sidalgo no debe a otroque a Dios, yal Rey nada» .

Господин Майлс хотел было перевести, но Грей остановил его:

— Я догадываюсь.

— De veras , — вежливо проговорил дон Луис. — Ваша светлость имеет настоящий кастильских произношение. Ваш испанский язык sin duda не хуже моего.

Тут господин Майлс благовоспитанно уставился в пол.

— А теперь, — сказал дон Луис и разбрызгал воду, вставая на ноги, — Mas ven cuatro ojos que no dos . Если сеньоры дадут мне и моим людям одежду, мы с вашей помощью будем погонять тех скотов, кто посягнул на нас, и убить их. — Смуглое лицо снова загорелось яростью. — Их вожак, вот кто я хотел бы встретить. Он не глупый. Устроил засада и лошадей. Ay, ay, Dios . Когда я увидеть его…

— Если хотите, можете увидеть его сейчас, — спокойным голосом сказал Грей. — Он и большинство его людей заперты здесь.

— Что такое? Как так? — Лорд Грей с удовольствием отметил, что это произвело на испанца впечатление. — Pero-como ast?

Ему все объяснили. Дон Луис слушал в изумлении, не замечая, как полы плаща полощутся в тазу. Наконец он вышел из воды, оставляя черные липкие следы на полу.

— Этот ужасный сеньор Уиль. Проведите меня к нему!

— Подождите минуту, сеньор, — резко сказал Грей. Дон Луис, ринувшийся было к двери, остановился на полпути. — Не знаете ли вы случайно, как зовут этого вожака?

— Конечно, знаю, — без обиняков изрек дон Луис. — А вы разве нет? Его звать дон Уиль дель Эскотия.

— Дон? — устало сказала Дадли. — Этого не может быть. Он шотландец.

— Да-да. — Дон Луис был расстроен собственной оплошностью. — Это я перевел, чтобы не забыть. Его зовут Уиль, но только по-шотландски, а по отцу он дель Эскотия, из Скоттов.

— Скотт! — воскликнул Грей. Лицо его внезапно просветлело. — Постойте, Скотт — это же имя Бокклю. Уиль — это испанское произношение, а не английское, идиот. Уилл. Уилл Скотт. Старший сын Бокклю!

— Идиота? — строго сказал дон Луис, безошибочно выудив оскорбительное слово из десятка других. Вокруг его ног образовалась грязная лужица. — Идиота? — повторил он, сощурив глаза на Грея.

Положение спас секретарь. Взяв испанца под руку, он вежливо объяснил ему, что тот ослышался, что ничего такого сэр Грей не говорил, что это дефект произношения, что он хотел сказать «идеальный». Майлс воистину превзошел самого себя.

— Вероятно, — холодно проговорил Грей, — дон Луис должен вымыть ноги и переодеться. А потом мы прикажем привести сюда господина Скотта.

Дадли открыл дверь.

— Вудворд, дайте этим людям внизу пристойную одежду и принесите платье для сеньора.

Вудворд заколебался.

— Мы уже дали одежду людям внизу, и у нас почти ничего не осталось. А то, что есть, — он замялся, — вряд ли подойдет для этого джентльмена.

— Тогда снимите что-нибудь с пленников, — нетерпеливо приказал Дадли. — Их главарь, его зовут Скотт, вероятно, и надел платье сеньора.

— Даже если и так, сэр, — возразил Вудворд, — оно не подойдет. От него остались одни лохмотья.

Последовала пауза. Потом испанец громко сказал:

— Я плохо расслышать. Но я полагать, мне не дают мундир для простой солдат, да еще со вши?

И все с ужасом заметили, что чело его нахмурилось вновь.

Грей проговорил:

— Дадли…

— Мой костюм слишком велик, сэр, — отозвался Дадли. — Вудворда и Майлса тоже.

Это было справедливо. Все они были людьми высокими, гораздо выше дона Луиса. Снова последовала пауза. Потом Майлсу в голову пришла счастливая мысль.

— Я бы сказал, ваша милость, что он почти вашего роста, — высказался секретарь, желая помочь.

Лорд Грей молчал, насколько позволяли правила приличия. Потом без видимых признаков благодарности за хороший совет сказал:

— Конечно. Походный костюм мне понадобится, но буду рад предложить сеньору запасной костюм.

Сеньор был явно счастлив. А вместе с ним Дадли и Вудворд, хотя последние ничем не проявляли своего ликования.

Час спустя в комнату Грея втолкнули Скотта.

Лорд, порастратив свою любезность, снова сидел за столом. Дадли, Вудворд, Майлс и некоторые другие стояли рядом или у окна. У стола раскинулся в кресле элегантный джентльмен в светло-коричневом бархатном костюме с аккуратно уложенными черными локонами и с серьгой в одном ухе.

— Это, — изрек лорд Грей, — дон Луис Фернандо де Кордова и Авила, офицер дона Педро де Гамбоа. Он служит его величеству королю Англии. Вы имели наглость захватить его в плен и раздеть догола.

Скотт выпучил глаза.

Дон Луис, который сидел, скрестив длинные, точеные ноги, томно встал и подошел к пленнику. Некоторое время он разглядывал Скотта из-под полуопущенных век глазами цвета васильков. Потом, прежде чем Уилл успел увернуться, он отвел назад правую руку и с бесстрастием машины нанес резкий удар по распухшим губам юноши. Кровь потекла ручьем.

— У нас есть пословица, сеньор Уиль, — мягко сказал дон Луис. — Qunque manso tu sabuesso, no le muerdasenel beco .

Скотт шевельнул окровавленными губами:

— Есть и другая, сеньор Луис: ruin senor cria ruin serviodor .

Злорадная усмешка расползлась по лицу дона Луиса.

— Сеньор говорит по-испански? Это должно прекратить. Испанский — язык джентльменов.

Дадли поднялся на ноги и подошел к ним.

— Не забывайте, дон Луис, господин Скотт -ценный заложник. Садитесь, мы все уладим.

Господин Скотт! Уилла словно обухом ударили по голове. Ему стали задавать вопросы. Кто послал его на захват обоза — отец? Как он узнал о маршруте и времени отправления обоза? Сколько заплатит отец за его свободу?

Вопросы были прерваны испанским восклицанием.

— Dios! — воскликнул дон Луис с досадой. — По-моему, он сейчас падать в обморок. Он оказался слаб, несмотря на все слова. Смотрите — он падать.

И действительно — Скотта качнуло, и он упал. Вудворд склонился над ним.

— Пожалуй, лучше отнести его обратно в камеру.

Дон Луис поднялся. Он поправил локоны, убедился, что бриллиант на месте, и сказал:

— Но нет — не стоит. Не надо беспокоить себя, ведь вы уже допросить его?

Дадли пожал плечами и взглянул на Грея.

— Пожалуй.

— Тогда, — сказал дон Луис, — я бы хотел сразу ехать назад Берик. А его и его друзей брать с собой, и вам не надо будет тратить еда. Допрос лучше делать там, в Берике, и разговор о выкупе en seguida . Разве нет? — Он бодро оглядел собравшихся.

Лорд Грей почувствовал, что еще один час, проведенный в обществе блестящего сеньора, может свести его с ума. Облегченно вздохнув, он сказал:

— Ну что ж, если сеньор и его люди готовы ехать, то для нас было бы желательно немедленно избавиться от этих мерзавцев.

Дон Луис поклонился:

— Bueno . Если вы напишете мне пропуск в Берик…

— Конечно, — Грей достал бумагу.

Дон Луис с минуту смотрел на него, а потом деликатно шепнул на ухо Дадли:

— Боюсь, но нам надо одолжить лошади. Наши лошадь отпустил сеньор Скотт, а его лошадь будет нужен для его и его люди.

Дадли засомневался:

— А вы не могли бы обойтись так? Нам самим не хватает лошадей.

Дон Луис вскинул руки:

— Как обойтись? Мы пришлем назад лошадь из Берик, а вам пока будет меньше лошадиных ртов кормить.

Это было верно. Дадли сдался и отдал приказ конюху.

Дон Луис поклонился.

Вудворд поклонился.

Майлс поклонился.

Грей поклонился.

Дадли поговорил с кем-то у двери, и двое людей дона Луиса в новых с иголочки мундирах, улыбаясь, вошли в комнату и унесли безжизненное тело Скотта.

Во дворе началось движение. Людей Скотта привязывали к их лошадям, выводили свежих скакунов для отряда испанца.

— Я вас покидать, — с королевской вежливостью сказал дон Луис. — Миллион благодарность за гостеприимство, за еду, за питье, за платье и за лошади. Милорд. Сэр. Джентльмены.

Все снова принялись кланяться.

— Adios! — сказал дон Луис и вышел из комнаты.

Последний всадник из отряда испанца давно покинул пределы Хьюма, и лорд Грей готовился отойти ко сну, когда к нему вошел Дадли.

— Вот проклятый дон!

Они посмеялись немного, вспомнив вымазанные смолой и облепленные перьями ноги. Дадли потянулся и зевнул.

В этот момент во дворе взорвалась повозка с порохом.

Позже, когда они надумали проверить и вторую повозку, обнаружилось, что в бочках, совершенно целых, вместо пива мутноватая вода, а к одной из бочек пришпилен клочок бумаги с поучительным изречением: «No es todo oro lo que reluce».

— He все то золото, что блестит, — перевел господин Майлс, который наконец-то смог проявить свои познания.

Долгое время они молча переваривали случившееся. Потом Дадли недоуменно сказал:

— Так, значит, они все были самозванцы… Дон Луис… Кто же он?

Грей задумчиво вглядывался в обгоревшие остатки повозки.

— Не знаю. Но я предполагаю в ближайшем будущем обсудить случившееся с Уильямом Скоттом из Кинкурда.

Они разошлись по своим комнатам, но сон долго не приходил к ним в эту ночь.

Когда взошла луна, длинная цепочка всадников находилась уже далеко от Хьюма и направлялась на запад. Первые десять миль им было некогда разговаривать, но сверкающий серебром нож переходил из рук в руки — Скотт и десять его людей срезали с себя веревки. Далеко впереди скакал Лаймонд, одетый в светло-коричневый бархат. Черный парик он снял, и Скотт видел его волосы, казавшиеся еще светлее на фоне загримированного лица. С той минуты, как он получил тот жестокий удар по губам, Уилл видел атамана впервые.

Уилл был положен на обе лопатки и знал это.

Рядом скакал Клег, который был одним из десяти и чуть не погиб из-за его безрассудства. Уилл пробормотал что-то вроде извинения, но Клег выслушал его слова со своим обычным добродушным юмором.

— Чего не бывает, — сказал он. — Хозяин позволил нам выбирать: провести два-три часа в тюрьме с тобой или ехать без штанов вместе с ним и заполучить новую одежду. Я легко простужаюсь, видишь ли, вот и выбрал тебя. — И добавил с теплотой: — Ну и отчаянный ты парень — заставил-таки их поломать голову.

Скотт потрогал заплывший глаз.

— Значит, Лаймонд сказал тебе, что я буду искать добровольцев, готовых идти со мной в Хьюм? — Нет, невозможно. Ведь он сам только вчера решил нарушить приказ Лаймонда и направиться в замок.

Клег ответил:

— Точно тебе говорю. Он дал нам выбирать и сказал, что ты, может, не расскажешь нам весь свой план. — Он весело улыбнулся. — Ты, видно, думаешь, что мы не умеем держать язык за зубами. Но признайся — нынче мы тебя не подвели.

— Это точно, — сказал Скотт и отвернулся, не в силах снести искреннего восхищения во взгляде Клега.

Проскакав десять миль, они догнали Мэта с навьюченными лошадьми и оставшейся повозкой, где оставалась их одежда. Англичане, как догадался Скотт, находились уже на пути в Мелроуз, куда, как предполагалось, должен был доставить их он сам.

Во время короткой остановки Скотт спешился и на негнущихся ногах отправился туда, где Терки и Лаймонд о чем-то оживленно беседовали.

— Вот свиньи, — заметил Мэт, оглядывая лицо Скотта. — Здорово они прошлись по нашему Уильяму.

Лаймонд повернулся; в свете луны блеснули яркие позументы. С таким же успехом он мот превратиться из мужчины в женщину: ничто в нем не напоминало больше высокомерного, вспыльчивого испанца.

— Барбаросса! Мы восхищены. Ты так убедительно сыграл свою роль. Они даже поверили, будто ты приготовился умереть. А что, — спросил он под конец, — случилось с твоими губами?

Люди вокруг них хотя и занимались своими делами, но все слышали. Ближайшие, принимая сказанное за чистую монету, сочувственно улыбались Скотту. Вне всяких сомнений, все они знали о двойном плане — все, кроме него.

Вот, значит, как. Сначала телесное наказание, тщательно продуманное. Потом — истязание духовное, тайное издевательство, а не открытое осмеяние. Как похоже на Лаймонда. И как это унизительно — принять свою незапятнанную репутацию из карающих рук. И в довершение всего — жгучая мысль: Лаймонд счел его столь малозначительным, что милостиво позволил купаться в лучах славы.

Что же теперь делать? Отказаться от героической роли, которую отвел ему Лаймонд? Он мог бы сказать, что хозяин сам спровоцировал его на попытку захватить Грея, предоставил ему возможность для этого, предвидел, что он не справится, и весь свой план построил на этой уверенности… и на том, как искренне будет переживать Скотт, попав в руки противника. Он легко мог сказать все это и сделать себя посмешищем честной компании.

Скотт глубоко вздохнул, встретил сардонический взгляд синих глаз и сказал напрямик:

— Какая игра — так, ученичество… Но я надеюсь, что сделаю успехи — и тогда со мной не надо будет играть в поддавки.

Сверкающие глаза глянули на него с одобрением.

— Конечно. Только в другой раз играй осторожнее — иначе недолго и до беды. Хочешь еще что-нибудь спросить?

Один вопрос продолжал мучить Скотта.

— Как вы узнали, что старший в обозе — испанец? — осведомился он.

Хозяин поднял брови:

— Но он никакой не испанец.

Больше к этому предмету они не возвращались, а вскоре прибыли домой, в Башню. Бочки были откупорены, и пьянка продолжалась два дня; Скотт, как и все прочие, не просыхал. Среди громких ссор, плясок, пения и нестройных воплей он не терял из виду Лаймонда, который тоже был беспробудно пьян. Его светло-коричневый бархатный костюм был измят и заляпан жирными пятнами. Он пребывал в лирическом настроении и пел длинные испанские песни о любви, аккомпанируя себе на гитаре.

 

Глава 6

ФОРСИРОВАННЫЙ ХОД РАДИ НЕЗНАЧИТЕЛЬНЫХ ПРЕИМУЩЕСТВ

Как это и положено слухам, слухи о том, как облапошили англичан в Хьюме, пошли гулять по свету. На утро второго дня от Хьюма к Эдинбургу прокатился смешок, который все усиливался по мере того, как узнавались новые подробности, а когда английский отряд был найден связанным и промерзшим до костей вблизи аббатства Мелроуз, смешок превратился в раскатистый хохот.

Сэр Джордж Дуглас, который завтракал в своем замке Далкейт в семи милях к югу от Эдинбурга, получил эти вести вместе со свежими перепелами и сделался необычайно задумчив.

Пребывая в задумчивости, он открыл дверь, ведущую в башню, одолел двадцать ступенек и очутился в своем кабинете, где его ждал человек в дорожной одежде. Сэр Джордж закрыл за собой дверь.

— Извините за то, что пришлось подождать, Я не всегда могу принимать гонцов от лорда-протектора так свободно, как бы мне хотелось.

Дождь стучал в окно башни, и плащ на посетителе был насквозь мокрым. Опустив капюшон, под которым оказалась плотная шапочка, натянутая по самые брови, посланец вежливо проговорил:

— Уверен, его милости не понравилось бы, если бы дело обстояло по-иному.

Такой ответ не очень-то подобал гонцу, но мысли Дугласа были заняты другим. Он коротко заявил:

— Дела в настоящий момент обстоят так, что я пока еще не ждал вестей из Лондона.

— Тогда вы поступили весьма предусмотрительно, — сказал человек в шапочке, — не отослав меня прочь от ворот вашего замка. Судьбы государственных деятелей так переменчивы. Сегодня дворец, завтра темница и элегический дистих.

На этот раз сэр Джордж полностью переключил свое внимание на незнакомца.

— Вы привезли мне послание, сэр? Буду рад его прочесть.

— В некотором роде привез, — весело ответил незнакомец. — Je suis oiseau: voyez mesailes . А в некотором роде — нет. Je suis souris: vivent les rats . To, что у меня есть, небезынтересно выслушать. Вам прочесть? — Он вытащил из-под плаща какие-то смятые бумаги. — Послание длинное, но я могу изложить вам самую суть. Вот, например… — Он вытащил одну страницу и принялся читать: — «Меня посетили сэр Джордж Дуглас и двое Хыомов; Дуглас, шотландец из приграничья, согласился служить его величеству… Я напомнил Дугласу о привилегиях, полученных им от покойного короля, и сказал, что, если он еще раз окажет неповиновение, и он сам, и его люди погибнут. Он обещал, что будет поддерживать известный брачный союз и перетянет на нашу сторону своего брата и остальных, а также приложит все усилия, дабы передать королеву в наши руки, если в вознаграждение получит поместья в Англии, что я ему и гарантировал своими собственными землями. Я решил испытать его и, если он не сдержит обещания, на следующий же день захвачу Колдингем, а его самого… « Постскриптум… да где же он? — воскликнул незнакомец с хорошо разыгранным удивлением. — Ах, вспомнил: я оставил его у своих друзей, хотя там много интересного. Что вы думаете по этому поводу?

Что сэр Джордж думал по этому поводу, предстояло вскоре узнать. С полнейшей невозмутимостью он подобрал полы халата, уселся около двери и заметил:

— Догадываюсь, что речь идет о довольно наивной попытке шантажа. Полагаю, я должен заплатить вам изрядную сумму и выпустить вас отсюда живым и невредимым — иначе ваши друзья переправят это к шотландскому двору.

— Ну вот, теперь вы в курсе дела, — сказал незнакомец, складывая бумаги. — Пассаж скопирован из отчета лорда Грея протектору, и вы, без сомнения, собираетесь огорошить меня, сообщив, что вдовствующей королеве давно уже все это известно.

Если сэра Джорджа и насторожила проницательность собеседника, он ничем этого не показал.

— Разумеется, известно.

— Ну что ж, если бы даже я и поверил — а я этому не верю, — полагаю, вам все же было бы небезынтересно увидеть постскриптум. Он существует, и вы прекрасно знаете это. Существует и копия. Могу предоставить вам то и другое за чисто символическую цену.

— И какова же цена?

— У вас содержится английский пленник по имени Джонатан Крауч, — любезным тоном начал шантажист, но сэр Джордж прервал его, впервые оживившись.

— Боже мой, — сказал он. — Вы, юноша, на самом деле превосходно информированы. У меня действительно содержится такой пленник, хотя об этом мало кому известно.

— Позвольте мне поговорить с ним, и вы получите весь отчет.

Последовала короткая пауза. Предложение было заманчивое. В том, что постскриптум существует, сэр Джордж не сомневался: уж больно хорошо был осведомлен незнакомец. Пусть даже двурушничество сэра Джорджа и не составляло секрета для королевы, он не мог противиться искушению узнать, что содержит постскриптум английской депеши, посвященной его личным делам. С другой стороны, согласившись на сделку, он выкажет не более чем вполне естественное любопытство и ничем не скомпрометирует себя. А кроме того, ему все же не очень хотелось, чтобы этот документ попал к королеве. К тому же могли найтись и другие, гораздо более опасные.

Сэр Джордж откашлялся:

— Вы, кажется, затратили колоссальные усилия ради очень простого дела. С вашей изобретательностью вы могли бы использовать созданную вами систему… перехвата с гораздо большей выгодой для себя. — Он снял с пальца рубиновый перстень и бросил его на столик между ними. — Глупцы порождают новости, а умные люди переносят их. Вы могли бы стать богатым человеком.

— Я — богатый человек, — сказал незнакомец. Он холодно взглянул на Дугласа, не обращая внимания на перстень. — А вы, не сомневаюсь, человек занятый. И если наша сделка состоится, нельзя ли послать за господином Краучем?

Делать было нечего. Сэр Джордж с сожалением сказал:

— Боюсь, свою часть этой сделки я не смогу выполнить. Право, мне очень жаль. Джентльмена, о котором вы говорите, я продал недавно одному моему другу. — И он добавил мягко: — Если вам это хоть как-то поможет, могу направить вас к нему и даже устроить так, чтобы вас впустили в дом.

Последовало неловкое затянувшееся молчание. Потом незнакомец неожиданно рассмеялся:

— Ах, Дуглас добрый, Дуглас верный. Я тронут. Хорошо. Сделка состоится. Скажите мне имя вашего друга, и вы получите документы.

Сэр Джордж поднялся, подошел к столу и вручил собеседнику расписку сэра Эндрю Хантера, которой тот обязался выплатить сто крон за пленного по имени Джонатан Крауч. На обороте листа почерком Хантера было нацарапано: «Ради нашей дружбы сообщите, если кто-то станет искать Крауча. Я не хочу, чтобы он пропал до того, как я обменяю его на моего кузена».

Посетитель прочитал обе стороны и улыбнулся.

— Вы с лихвой выполнили свои обязательства. Спасибо.

Спрятав бумагу, сэр Джордж сказал:

— Как джентльмен я, конечно, не могу оставить эту записку без внимания. Я намереваюсь послать в Баллахан одного из моих секретарей с хорошим эскортом — пусть предупредит сэра Эндрю, что некий незнакомец в самом деле интересовался Краучем. Дом Хантера хорошо охраняется, но не всегда можно быть уверенным, что, когда в ворота входит отряд вроде моего, кто-нибудь посторонний не присоединится к нему… В наши времена это вполне обычный риск.

— Да, конечно, я вполне осознаю этот риск, — сказал незнакомец, и длинный рот его растянулся в улыбке.

Сэр Джордж вдруг обнаружил, что улыбается в ответ. На какое-то мгновение он даже ощутил сродство с этим умным, своеобразным человеком. Движимый этим чувством, он сказал:

— Давайте выпьем, чтобы скрепить нашу сделку. У меня есть прекрасный кларет.

Гость согласился, вежливо заметив при этом:

— Хотя, я полагаю, вы ничего не имеете и против пива.

— Напротив, — сказал сэр Джордж, разливая кларет.

— Потому что… ваше здоровье… я оставил для вас внизу бочку. Пиво немного взболтано, но должно осесть.

Они посмотрели друг на друга понимающим взглядом, и сэр Джордж испытал от своей догадливости истинное удовольствие.

Простившись со своим анонимным другом, сэр Джордж вернулся в кабинет и задумался, играя рубиновым перстнем, лежавшим на столе. «Что ж, этой ошибки я больше не сделаю». Он надел перстень на палец и несколько мгновений смотрел на него. «Если ему не нужны драгоценности, то на какую же приманку клюнет этот хищный ястребок, этот дичок, выросший в нашем саду? Ведь есть же что-то, чего он домогается? Я узнаю, что это, Богом клянусь, непременно узнаю и знание свое превращу в поводок и ошейник, а на ошейнике выведу „Дуглас“ готическим шрифтом».

Душой Баллахана, его оплотом, священным, как некий племенной фетиш, была мать сэра Эндрю, дама Катерина, холодная, властная, неумолимая.

Катерине Хантер было под семьдесят; ноги ей отказали несколько лет назад, и теперь она была прикована к постели и к креслу. Это и гибель ее мужа у Флоддена, а также последовавшая вскоре смерть старшего сына, обладавшего блестящими талантами, сделали остаток ее дней тусклым и безрадостным.

Дом, высокий, неуклюжий и ничем не радующий глаз прохожего, был битком набит предметами, когда-то пленившими взыскательный вкус леди Хантер. О камышовых подстилках не заходило и речи. Полы были сделаны из испанских изразцов и устланы турецкими и левантийскими коврами. Кровати были резные и позолоченные с занавесями из тяжелой тафты. Мраморные столики покрывались ткаными скатертями, а в сундуках драгоценного дерева хранились редкие фолианты. Другие книги из ее библиотеки, наряду с мальтийским терьером по кличке Кавалл, удостоились чести постоянно находиться в спальне и делить со старой дамой ее досуг.

Все эти вещи, призванные делать жизнь красивой, разорили бы и более крупное имение, чем Баллахан. Осознавая с горечью, что, даже если бы их дом стоял на золотой жиле, фантазии матери все равно обгоняли бы семейные финансовые возможности, сэр Эндрю нередко пребывал в раздраженном настроении, а иногда готов был и взбунтоваться. Но он никогда не жаловался и ни в чем не упрекал даму Катерину и потому среди мужчин пользовался репутацией человека мягкотелого — зато женщины неизменно выказывали ему сочувствие.

Этим сэр Эндрю заслужил и восхищение господина Джонатана Крауча, чья судьба пленника, или своеобразного векселя о двух ногах, привела его в Баллахан.

Господин Крауч оказался человеком таким разговорчивым, что с его появлением в доме там, похоже, не осталось ничего, кроме голоса господина Крауча, его монотонного, безостановочного жужжания. Он прожужжал весь сентябрь, доведя хозяев до исступления, потом с новыми силами продолжил это занятие в октябре. В середине октября, в субботу, в мертвый час между двумя и четырьмя, сэр Эндрю, повинуясь заведенному ритуалу, явился в комнату своей матери. Леди Хантер, обложенная со всех сторон подушками, размеренными движениями причесывала терьера, примостившегося у нее на коленях. На ее голове красовался чепец с жемчужной отделкой; кожа была нездоровая, над верхней губой намечались усики, а вокруг сурово поджатых губ скопились морщины, свидетельствовавшие о надменном и властном нраве. Она устремила свои черные немигающие глаза на сына, который с вежливым вниманием повернул свой орлиный профиль к господину Краучу.

Господин Крауч, пухленький, как синица в середине зимы, сидел, сложив руки на животе, и болтал без умолку. Случаи из детства нанизывались один на другой без всякого смысла. Эпизоды карьеры при дворе принцессы Марии заставляли даже привычных слушателей помирать со скуки.

— Никогда, — заключил господин Крауч, оборвав наконец плетение эпитетов, — не устану я описывать этот двор, даже если проживу сто лет. Никогда.

Лицо хозяина исказило что-то вроде судороги. Почти непроизвольно сэр Эндрю спросил:

— Кстати, Крауч, а вы женаты?

Если Крауч и был удивлен, то к удивлению примешалось и удовольствие.

— Да, сэр, конечно, я женат — более того: Бог да моя Эллен благословили меня шестью прелестными детишками, все, как одна, девочки. Но Господь милостив. И на мою долю выпали невзгоды, сэр, но то, как мы с Эллен познакомились, доказывает, что Провидение на нашей стороне, с чем вы непременно сами согласитесь, когда выслушаете историю, которую, раз уж вы столь любезно просите, я с удовольствием сейчас расскажу. — Тут сэр Эндрю закрыл глаза, а господин Крауч, помолчав положенное время, продолжил свой несвязный монолог. — Так вот…

— Эндрю!

— Да, матушка? — отозвался сэр Эндрю, бросив извиняющийся взгляд на рассказчика, который умолк и стал собираться с силами.

— Люди, с которыми ты договорился о поставках рыбы, вот уже больше месяца надувают тебя, — сказала леди Хантер, не переставая чесать терьера. — Та рыба, что мне подавали, пока ты уезжал по каким-то тебе одному известным делам, была не только отвратительной, но просто тухлой. Тухлой! — повторила она с отвращением. — Неужели это так трудно устроить?

Господин Крауч, будучи человеком сострадательным, помалкивал, думая о своем. Сэр Эндрю ответил:

— Матушка, вам следовало упомянуть об этом раньше. Я и понятия не имел, иначе давно уже все бы исправил.

— Я тебя почти не видела, — заметила леди Хантер. — Прости, но я вообразила себе, что ты занят важными делами. Кстати, шерсть, что нам привозят для пряжи, такая же скверная — все меры, которые ты принимал в связи с этим, не привели ни к чему. Если тебе трудно что-либо сделать, Эндрю, скажи мне, — продолжила леди. — В конце концов ни одна мать не может рассчитывать на то, что оба ее сына будут одинаковы. Милый Эндрю, — добавила она, устремив взгляд своих черных глаз на Крауча, — будет мне в старости хорошей подмогой.

— Несомненно, — сказал Крауч, с чувством неловкости поглядывая на покорно склоненную голову Эндрю. И от своей доброй души добавил: — И я не сомневаюсь, что он не посрамил честь вашей семьи, сражаясь в прошлом месяце.

Черные глаза оглядели сэра Эндрю с ног до головы и остановились на его лице.

— Моему сыну на редкость везет в сражениях, — сказала леди. — За все время он не получил ни одной царапины.

«Черт побери, — говорил много позже господин Крауч своей жене, и лицо его багровело при одном воспоминании, — старая грымза так сказала это, словно хотела, чтобы ее сына покалечили».

Ситуация была достаточно неприятной: Хантер покраснел и поспешил переменить тему. Он достал из своей сумки маленький сверток и положил его к матери на постель.

— Эта вещица попалась мне пару дней назад, и я подумал, что она может заинтересовать вас.

Старуха не удостоила взглядом ни его, ни сверток, который так и лежал перед нею до тех пор, пока она не закончила расчесывать Кавалла; отложив в сторону щетки, она с внезапным раздражением швырнула тяжело хрипящую собачонку на пол, оправила одеяло, извлекла клочок собачьей шерсти, попавший под перстень, и только потом взялась за сверток. В нем оказалась огромная брошь из черного дерева, с бриллиантами, сверкнувшими на свету всеми цветами радуги.

Брошь была поразительной. Даже Крауч, сидящий достаточно далеко от кровати, мог разглядеть сердечко, выложенное бриллиантами; к сердечку примыкали золотые лепестки, на которых красовались крылышки и ониксовые головки ангелов; под острым концом сердечка виднелся завиток, а на завитке бриллиантами были выведены буквы Г и Д.

Более дорогой вещицы Крауч в жизни не видел. Охваченный радостным возбуждением, он не сводил глаз с сэра Эндрю, а тот, весь сжавшись, нетерпеливо и умоляюще смотрел на мать.

— Г — это Генрих, а Д — Диана де Пуатье! — воскликнул господин Крауч. — Мой дорогой сэр, мне еще не приходилось видеть такой очаровательной вещицы. Настоящий шедевр. Удивлен, — в задумчивости добавил Крауч, — что… гм… дама французского короля выпустила из рук такую реликвию. Это…

Хозяйка вторично прервала его. Она подняла взгляд с броши на сына, заметила ожидание в его глазах и сказала:

— Это удивительно вульгарная вещь. Боюсь, Эндрю, что мне не достало сил воспитать в тебе хоть капельку вкуса. Мое несчастье в том, что теперь я уже ничем не могу тебе помочь. Однако ж покупка твоя не пропадет втуне: какой-нибудь горожанке, к которой ты питаешь тайную слабость, это наверняка понравится. Кажется, — продолжала она, не меняя тона, — к нам кто-то приехал. Какие-то люди пересекли двор. Не хочу тебе лишний раз напоминать, Эндрю, но поскольку ты здесь хозяин, то и должен вести себя с гостями подобающе. Господин Крауч извинит тебя.

Господин Крауч поспешил это сделать. Сэр Эндрю вышел из комнаты, леди Хантер швырнула отвергнутый подарок на столик у постели, а господин Крауч позволил себе заметить:

— Наверное, это стоило сэру Эндрю целого состояния. А перепродать вещицу будет непросто.

Старуха уставилась на него немигающим взглядом. Крауча передернуло.

— Когда пытаешься воспитать чувство прекрасного, — изрекла она, — цена никогда не бывает слишком высокой.

На сей раз господин Крауч не нашел подобающего ответа.

Внизу, даже несмотря на избыток майолики, дышалось свободнее, и сэр Эндрю испытал облегчение от того, что может отвлечься, принимая гостей. Сэр Эндрю знал и любил Сима Пенанго, секретаря Джорджа Дугласа, и выслушал его за кубком вина, в то время как свиту внизу угощали пивом.

— Интересовались господином Краучем? А сэр Джордж не сказал кто?

Но Пенанго ничего больше не знал и высказал предположение, что и сэру Джорджу это неизвестно. Он извинился: сэр Джордж ждет его. Сопровождающие собрались, вытирая рты стегаными рукавами, и вскоре небольшой отряд покинул замок, растворившись в сумерках.

Сэр Эндрю в задумчивости пошел наверх, остановившись на площадке, чтобы зажечь погасший факел. В комнате его матери было уже довольно темно. В тусклом свете, падающем от окна, он увидел, что мать выпрямилась в своих подушках и повернула голову.

Что-то показалось ему необычным. Вскоре он догадался — тишина. Крауч молчал. При более пристальном рассмотрении оказалось, что это молчание вынужденное: господин Крауч сидел на полу рядом со своим стулом, связанный и с кляпом во рту.

Не успел сэр Эндрю осознать это, как дверь за его спиной с треском захлопнулась, ключ повернулся в замке, и страшный удар коленом по почкам поверг его на пол. Его подбородок заколотился по голубым изразцам, как пестик в ступке аптекаря; барахтаясь, Хантер попытался перевернуться, но чье-то крепкое, поджарое тело впечатало его в пол. Он тщетно силился приподняться, нападавший пытался заломить ему руки за спину; Хантер не давался, и ему наконец все же удалось вывернуться.

Короткое мгновение они смотрели друг на друга в упор. Хантер увидел безжалостную складку рта, два внимательных глаза за черной маской и шерстяную шапку, плотно охватившую голову. Губы дернулись, а вместе с ними и тренированное тело. Хантер почувствовал резкую боль в колене. Человек в черной маске издал короткий торжествующий смех.

— Журавль обыкновенный, — сказал он, слегка запыхавшись, — это птица, способная бегать на большой скорости. — Тут он ухмыльнулся и надавил сильнее. — А теперь, мой Денди, я покажу тебе нечто необыкновенное…

Хантер не знал, как ему удалось вырваться. Размышляя над этим впоследствии, он полагал, что сил ему прибавила злость. Он дернулся, свалил противника на бок и потянулся к его горлу. Потом сэру Эндрю удалось подмять под себя человека в маске, и они, сцепившись, принялись кататься по полу. Изящный столик с фигурами леопардов раскололся в щепы, и десятки бутылочек с лекарствами, оглушительно звеня, попадали на пол. Катерина Хантер, рот которой был завязан, без всякого выражения смотрела на сына черными, горящими, как уголья, глазами. Крауч, весь красный от переполнявших его чувств, извивался в своих путах.

Хантер оказался сверху. Он хотел позвать на помощь, но ему не хватало воздуха: все силы отнимала схватка. Оба дышали так, что казалось, будто рвется крепкая ткань.

Чувствуя на себе взгляд черных глаз, Хантер сжал зубы, ухмыльнулся и напряг все силы, чтобы распластать противника и дотянуться большими пальцами до судорожно сжавшегося горла. Человек в маске во всю мочь молотил кулаками, он боролся отчаянно, но силы уже изменяли ему. Пальцы сэра Эндрю нащупали сонную артерию, впились наконец в живую плоть — он набрал полные легкие воздуха и приподнялся, чтобы всем своим весом навалиться на шею, которую обхватили его пальцы. На мгновение ему показалось, что глаза под маской закатились, но не от боли, а в приступе какого-то дикого веселья. А потом ноги, обутые в тяжелые сапоги, согнулись и нанесли точный, хорошо рассчитанный удар в незащищенный пах сэра Эндрю. Свободной рукой его противник нащупал каминные щипцы — сэр Эндрю упал на колени, захлебнувшись собственной кровью. Человек в маске отбросил щипцы и склонился над ним.

Хантер, полуживой от боли, сквозь шум в ушах услышал над собой голос:

— Ну давай, Денди… посмотри, как это делается… как ты сейчас поплывешь у меня… без пера и плавника.

Сильные руки схватили его, подняли в воздух отчаянно корчащееся тело, а потом умопомрачительным рывком швырнули через комнату. Все, кроме боли, исчезло в кровавом тумане. Гибкие, бесчеловечные пальцы впились ему в воротник — и раз за разом, методически, человек в маске принялся колотить сэра Эндрю головой о невыносимо блестящий изразцовый пол. В такт ударам зазвучал голос:

— Кто устилает… пол камышом, тому легче падать, а… это научит вас… не экономить на свечах, не бросать каминные щипцы где попало… и не драться в домашних туфлях. Гордыня и стремление к земным благам, сэр Эндрю, не доведут до добра.

Пальцы разжались, и он остался лежать без движения, глядя вверх на своего мучителя.

— И в дальнейшем не искушать меня, — сказал человек в маске с улыбкой. — Пришел я сюда лишь затем, чтобы познакомиться с вашим английским другом, сэр Эндрю, но раз уж вы того хотите, могу сломать вам руку или ногу… в любом известном мне стиле…

Хантер, к горлу которого подступила тошнота, опустил веки, чтобы не видеть ни маски, ни черных немигающих глаз, устремленных на него с кровати.

 

Глава 7

МНОЖЕСТВО ВАРИАНТОВ С МАТОВОЙ АТАКОЙ

1. ОПАСНЫЙ ХОД ЛАДЬЕЙ

Мастерская Пэти Лиддела, золотых дел мастера, располагалась на южной стороне Миддл-роу, в Стерлинге, в нескольких шагах от Сент-Джон-стрит. Мастерская представляла собой высокое сооружение с раскрашенной деревянной аркадой и наружной лестницей, ведущей на второй этаж, где Пэти держал свои поделки и где леди Калтер позировала для миниатюры.

Время от времени сквозь специально прорезанное окошечко в полу Пэти бросал взгляд в помещение лавочки, наблюдая и за покупателями, и за своими учениками, известными под общим именем Семь Маленьких Мастеров и работающими среди разноцветных огней в задней комнате магазина.

Господин Лиддел был проворен, как белка; в его маленькое лицо въелась золотая пыль, а седые волосы прикрывали отсутствующие уши. Пэти с готовностью объяснял, что произошло с его ушами, но рассказы его разнились от случая к случаю, отчего Сибилла лишь укрепилась в своем убеждении, что Пэти — жулик. Но он был великолепным ювелиром и поставлял леди Калтер бесконечное количество простых развлечений.

Леди Калтер не могла вспомнить, почему она назначила сеанс на сегодняшнее утро, когда проводился военный смотр. И почему военный смотр был назначен так быстро после поражения у Пинки, можно было лишь догадываться. Она, будучи в необычно подавленном настроении, подумала, что после разгрома следует подсчитать свои силы. А если королева полагала, что соревнования отвлекут ее вассалов от поножовщицы, то она, поднаторевшая в государственных делах француженка, была, вероятно, права. Все это навело Сибиллу на мысль о сыне.

— Пэти! — раздраженно вскрикнула леди. — Что вы там делаете столько времени? Это ведь не гобелен.

Пэти Лиддел предостерегающе поднял палец:

— Вы шевельнулись?

— Я не могу не шевелиться, — сказала Сибилла, — ваши дурацкие подушки все время сползают с табурета. Вы еще долго?

Пэти улыбнулся:

— Чуть правее.

Леди Калтер покорно подвинулась:

— Так долго вы еще?

Пэти продолжал работу, повторяя языком движение кисти.

— Об этом, — заметил он смиренно, — знает один Господь Бог. У вас волосы раньше были по-другому.

— Я их вымыла, — язвительно изрекла леди Калтер. — Если вы думаете, что я полтора года не буду мыться и причесываться, пока вы создаете мой бессмертный образ, то ошибаетесь. Если бы вы могли приколоть солнце булавкой в левом углу своей лавки, вы бы это сделали.

— Я, миледи, — сказал Пэти, тщательно выговаривая слова, — на днях попросил его светить поярче, чтобы бедный золотых дел мастер, измученный войною, мог рисовать свои картинки.

— И что же оно ответило? — с видимым интересом вскричала Сибилла.

— Оно, — отозвался Пэти с неохотой, — сказало, что подумает… — В это время внизу раздался какой-то шум, и Пэти мгновенно вскочил на ноги. — Покупатель! — И прежде чем Сибилла успела вымолвить слово, скатился вниз по лестнице.

Леди Калтер мгновенно встала со своего места и схватила миниатюру. Сходство, по ее мнению, было очевидным. Она с удовольствием отметила, что после шестидесяти неспокойных лет лицо ее выглядит вполне приемлемо. Впрочем, и глаза, и черты всегда были хороши.

— Мне это нужно именно сегодня, — послышался снизу знакомый голос, и вдовствующая леди, завороженная, навострила уши.

— Но я еще не закончил, сэр Эндрю, — отозвался Пэти.

— Когда же будет готово? — раздался нетерпеливый голос Хантера, вызвавший сочувствие у Сибиллы. Последовало еще несколько фраз, потом — молчание: Пэти удалился куда-то в закрома лавки. Затем послышался еще чей-то голос:

— Здравствуйте, сэр Эндрю! Господи, что это у вас с лицом?

Леди Калтер не слишком интересовал сэр Джордж Дуглас, но ее внимание привлек ответ сэра Эндрю.

— С лицом? — Сэр Эндрю грустно рассмеялся. — Да, на моем лице — все мои невзгоды. Это чертов Крауч, тот самый пленник.

— Господи! — испуганно произнес Дуглас. — Он вовсе не был похож на людоеда.

— Да нет же, это сделал не Крауч — это работа какого-то негодяя в маске. Он пробрался в дом, связал матушку, как курицу, предназначенную в суп, и, должен признаться, задал мне хорошую взбучку. В то время мне было вовсе не смешно.

— Да уж, конечно. А что Крауч?

— Хотя он и протестовал, но этот негодяй увел его. Не знаю, что ему было нужно, — похоже, он и сам толком не знал. Я только услышал пару английских имен, которые они упоминали; будь у меня хоть какие-нибудь связи на юге, я бы этих людей отыскал, чтобы выйти через них на моего проворного друга. Вам эти имена тоже, наверное, ничего не говорят? Гидеон Сомервилл и Сэмюэл Харви.

Сэр Джордж ответил, что впервые их слышит, и рассыпался в изъявлениях сочувствия — но в этот момент, ворча, вернулся Пэти с готовой брошью для сэра Эндрю. Сибилла, которая видела ее еще в работе, заметила, что ювелир изменил вещицу. Сибилла снова стала прислушиваться, но разговор теперь пошел о малоинтересных пустяках.

— Но какое лицемерие! — говорила впоследствии леди Картер Кристиан Стюарт и своему сыну Ричарду. — Рассказывал, будто получил синяки, упав с лошади. Но с деньгами, конечно, у него трудности: один Бог знает, как умудряется он осыпать свою мать бриллиантами. Должно быть, он, бедняга, рассчитывал получить неплохой выкуп за этого пленника.

— Нет, — сказал Ричард. — Он собирался обменять его на своего кузена, который в плену у англичан. — Сибилла посмотрела на сына с таким удивлением, что тому пришлось пояснить: — Я слышал, как он говорил об этом в Друмланриге. Он и купил этого англичанина у сэра Джорджа Дугласа.

— Я никогда не слышала, что у него кузен в Англии, — сказала Сибилла. — Но даже если и так, то я не понимаю, почему именно Денди должен платить за него выкуп. Я знаю, чего он хочет, — жениться на богатой наследнице. Но я бы и Медузе не посоветовала жить в одном доме с Катериной.

У Ричарда, как ей показалось, был усталый вид. Те недели, что она с Мариоттой провела в Ментейте, Ричард был очень занят. Один раз он посетил их в Инчталле — Сибилле пришло в голову, что, кроме того дня, он не провел наедине с молодой женой и пары часов.

Она была ужасно рассержена, когда, прибыв в Богл-Хаус от Пэти, нашла там Ричарда, который закончил те дела, которые мать окольным путем для него устроила. Ее сердило и то, что Том Эрскин забрал на смотр Мариотту и Агнес, оставив одну Кристиан, которая настояла на том, чтобы дождаться Сибиллу.

Она размышляла над следующим ходом, но в этот момент судьба предопределила ее дальнейшие действия. Снизу раздался рев, прокатился, усиливаясь, по лестнице — и за взъерошенным слугою в комнату ворвался Бокклю.

— Эй! — заорал Бокклю, снимая шляпу и небрежно кивая дамам. — Я вас повсюду искал! Вы пропустили такую борьбу!

— Сэр Уот! — воскликнула леди Калтер.

— И прыжки! — продолжал Бокклю, не обращая на нее внимания. — И бег! Где вы были? Остался только турнир на копьях и ловля кольца — а потом стрельба в попугая. Стрельба из лука по мишени уже почти закончилась. — Он махнул рукой по направлению к двери. — Пойдемте. Где ваша шляпа?

— В его комнате, — сказала Сибилла, выдержав взгляд сына. — Но она там и останется. Уот Скотт, я знаю, что две ваши жены так и не научили вас хорошим манерам. Но я думала, что Дженет Битон объяснила вам, как нужно обращаться к даме.

— Но я и не собирался обращаться к даме, — неосторожно ответил Бокклю. — Я хотел, чтобы Ричард…

— Раз уж вы сюда зашли, а я здесь хозяйка, то вам придется обратиться к даме. — Она взяла колокольчик и позвонила. — Мальвазии или мадеры?

Бокклю бросил отчаянный взгляд на Ричарда, не получил от него поддержки и снова попытался уломать Сибиллу.

— Мы пропустим самое главное — попугая, — жалобным голосом проговорил он.

— Ну и что, — возразила леди Калтер. -Я никогда не любила птиц, особенно говорящих. Джон, принесите мадеры.

Леди Калтер почти удалось задуманное: после третьего кубка сэр Уот пустился в рассуждения о конской упряжи и готов был развивать эту тему до бесконечности, но в дверях появился Хантер, который, коротко кивнув дамам, встревоженно обратился к Бокклю и Ричарду.

— Я пришел за вами. Стрельба в попугая скоро начнется.

Сэр Эндрю и Бокклю обменялись мимолетным взглядом — и Бокклю, словно спохватившись, вскочил на ноги и устремил на леди Калтер взволнованный взгляд.

Сибилла вздохнула:

— Можете ничего не говорить. Я догадываюсь. Весь город кричит, что Лаймонд бросил Ричарду вызов.

Сэр Эндрю постарался изобразить смущение:

— Извините, леди Калтер. Но люди и впрямь узнали, что ваши сыновья собираются состязаться.

— Какая ерунда, — раздраженно сказала Сибилла. — Как могут они состязаться, если один из них — вне закона?

— Но весь город об этом кричит, — подтвердила Кристиан, сидящая у камина. — И все они ждут вовсе не состязания — они ждут убийства.

— Ничего не поделаешь, моя дорогая, — сказала Сибилла. — Мы, как и бедная Дженет Битон, имеем дело с тяжелым случаем моральной философии, и все наши усилия тщетны.

Лорд Калтер подошел к матери и поцеловал ее в руку и в щеку.

— Через час все кончится, — заверил он. — Не бойтесь; я вернусь хотя бы для того, чтобы объяснить вам истинный смысл моральной философии.

Дверь за ними закрылась.

— Я должна сказать, — заявила леди Херрис решительно и достаточно громко для того, чтобы несколько голов повернулись к ней, — что на месте мужа леди Калтер я не позволила бы ей весь день сидеть на играх в одиночестве.

— Благодарю вас, — улыбаясь, ответил Том Эрскин, расположившийся рядом с Мариоттой.

Та вежливо улыбнулась в ответ, и Эрскин внутренне содрогнулся, осознавая, что сидит на пороховой бочке. Он вынужден был в одиночку принимать решения и чувствовал себя, как та птица, что чистит пасть крокодилу: то и дело его одолевали ужасные сомнения. Про себя он согласился с девчонкой. Сибилла по-своему была права, принимая все меры к тому, чтобы Ричард не участвовал в состязании; но вдовствующая леди не знала, что о предстоящем поединке осведомлены все. Кроме, пожалуй, Мариотты и Агнес, — последняя, ни о чем не подозревая, шутила и смеялась напропалую. Будучи в непривычной для себя женской компании, не желая выслушивать колкости насчет Ричарда, Эрскин всей душой хотел бы оказаться где-нибудь в другом месте. Кто-то из Линдсеев выиграл стрельбу по мишени, и раздражение Эрскина возросло.

Он не знал этого, но Мариотта тоже была жестоко разочарована. Красивая, богатая, роскошно одетая, она сидела среди развевающихся вымпелов; пэры и пажи суетились вокруг нее, впереди лежало поле, поросшее зеленой травой, а позади высился замок.

Впервые после свадьбы появилась она в таком большом собрании, и ее угнетало, что не Ричард, а Том Эрскин представлял ее множеству людей. Все происходящее было ей невыносимо скучно.

Ей было скучно, когда процессия участников под горящими на солнце знаменами сошла вниз с холма; когда, надрываясь на ветру, заиграли музыканты; когда на королевских скамьях ненадолго появились королева и правитель; когда рыцари начали турнир на копьях; когда одному из борцов сломали руку.

Потом поле расчистили и стали устанавливать 120-футовый шест для последнего состязания — стрельбы по попугаю.

Эрскин поднялся.

— Ну вот, теперь нужно отойти подальше, — сказал он.

— Почему? — спросила Агнес. — Нет-нет, господин Эрскин, я хочу как следует разглядеть попугая.

— Нужно отойти подальше, — с твердостью повторил Том, — иначе у вас в шляпке будет полно стрел. Таковы правила — зрители должны отойти на шестьдесят ярдов. Глядите, вон в клетке из прутьев сидит попугай. Сейчас его вынут оттуда и привяжут к перекладине, а потом станут подымать шест.

В это время, к радости Эрскина, прибыло подкрепление в лице Эндрю Хантера, который, продравшись через бушующую толпу, сам был немного похож на взъерошенного попугая.

Они обменялись приветствиями.

— Стрельба по попугаю! — сказал сэр Эндрю. — Я думал, вы собираетесь участвовать. Я не собирался. Я и лук с собой не взял. — Потом добавил, обращаясь к леди Херрис: — По мишени я стреляю неплохо, но вот в высоту у меня не получается. Том знает.

— Том, конечно, знает, — подтвердил Эрскин, улыбаясь. — И зрители, и судьи надевают латы, когда Денди собирается стрелять по высокой цели.

Сэр Эндрю шутливо пихнул его в бок.

— На себя посмотрите — того и гляди, пробьете стрелой чье-нибудь окно.

— Ну, в этом смысле вы можете быть спокойны — я тоже не участвую. Но вот если вы останетесь вместо меня с дамами, буду вам признателен. У меня кое-какие дела в городе.

Хантер согласно кивнул, Эрскин попрощался с дамами и, невзирая на их протесты, исчез в толпе.

Поле, на котором установили шест, приобрело новый вид. Зрители отступили от опасной зоны и расположились в ожидании состязания.

Осмотревшись, Мариотта устроилась поудобнее и вдруг обнаружила, что ее плохое настроение улетучилось и она с удовольствием ждет грядущего зрелища. Ей было жалко попугая, сверкавшего синим и желтым оперением на шесте, что возвышался над зеленой ареной. Мариотта обнаружила, что даже скопившаяся толпа, часть которой была и она сама, приводит ее в восторг. Согласно протоколу, в первых рядах разместились пэры в мехах, раздуваемых ветром, и широких плоских шляпах; потом шли ряды духовенства — священники почти не отличались от вельмож, только шляпы были скромнее; за ними сидели торговцы с женами, наверняка плотно закусившими, прежде чем явиться сюда, и красотой одежд чуть ли не превосходившими знатную публику. Потом шли ряды, заполненные менее богатыми горожанами — ремесленниками, адвокатами, учителями и прочим людом, занимавшим при дворе второстепенное положение. Следом располагался простой народ, с которым имели дело дворецкие: то были кузнецы, винокуры, кожевники, каменщики, оружейники, водоносы. Дальше шли сельские жители, явившиеся в город на праздник; нищие, воришки и бродяги.

Светило солнце. Заиграли трубы; все головы повернулись в ту сторону, где появился герольд в слегка потрепанной табарде 28) и произнес что-то, потонувшее в звуках музыки. Снова взревели трубы. На поле вышли участники — пятьдесят благородных и пятьдесят простолюдинов — и разместились по его периметру.

Зрители по знаменам узнавали среди состязающихся своих друзей. Пажи явно получали большее удовольствие от парада, чем их господа, которые напряженно улыбались друзьям в толпе, словно желая показать, что участвуют в состязании лишь для того, чтобы развлечь своих ленников.

Как бы там ни было, но шеренга лучников имела великолепный вид, хотя Мариотте больше понравилось бы, если бы ее муж был там. Ветер, задувавший в сторону замка, играл штандартами.

Голубое с серебряным. Ей нравился ее собственный штандарт: крест Андрея Первозванного, наверху — гребень шлема, серебряный и лазурный, и весьма двусмысленный девиз, выбранный конечно же первым бароном. Мариотте никак не удавалось запомнить его — Contra Vita и что-то еще… Но стоило ей об этом подумать, как сам девиз появился чуть ли не на расстоянии вытянутой руки — Contra Vita Recti Moriamus . Штандарт нес слуга Ричарда, а следом, глядя прямо перед собой, сдержанный, уверенный в себе, шел сам лорд Калтер. У Мариотты захватило дух.

— Боже мой, — сказал чей-то голос за ее спиной. — А вот и старина Калтер решил изобразить подушечку для булавок. Ну что ж, значит, будет на что посмотреть.

Пробираясь вверх по Сент-Джон-стрит, мимо богадельни на углу Сент-Майкл, а потом мимо неровного ряда строений, одним из которых был Богл-Хаус, Том Эрскин вскоре успокоился и решил, что сэр Эндрю благодаря его стараниям проведет сегодня прекрасный вечер.

Смерть лорда Флеминга многое изменила в его доме. Похоронив мужа в Биггаре, леди Дженни вместе с детьми присоединилась ко двору, и если раньше должность гувернантки маленькой королевы занимала только часть ее времени, то теперь она отдалась этому целиком. Маргарет, одна из старших ее детей, попеременно жила то в доме своего покойного мужа в Магдоке, то у замужних сестер, то в гостеприимном доме леди Калтер, а обязанности по Богхоллу легли на плечи крестницы леди Флеминг — Кристиан, которая пока находилась вместе с Сибиллой в Богл-Хаус, но намеревалась вскоре отбыть в Богхолл. Поэтому следовало торопиться.

Том Эрскин, пробравшись сквозь толпу на Сент-Джон-стрит, постучался в двери Богл-Хаус, поднялся по лестнице и на площадке нос к носу столкнулся со своей возлюбленной Кристиан.

— Кто это? Что случилось? Есть новости? — спросила Кристиан.

Эрскин смешался:

— Это я. О каких новостях вы говорите? Пока ничего не случилось.

Она облегченно вздохнула.

— Ах, Том. Да я так. Идемте. — И по пути в гостиную добавила: — Дело в том, что Ричард поехал на состязания.

Эрскин вовсе не был эгоистом.

— Вот черт, — сказал он, — я не знал. Тогда, пожалуй, лучше вернуться туда. Я оставил Хантера с дамами. Он мне ничего не сказал, наверное, думал, что я знаю… Да, вот дела… если…

Кристиан взяла его за руку:

— Поверьте: если что-то должно случиться, вы не сможете этому помешать. И вообще, я хочу, чтобы вы остались здесь.

— Хотите? — обрадовался он.

— Да. Сколько продлятся состязания? Час? Два?

— Так… сотня человек — по два выстрела каждый… не меньше двух часов, конечно, если кто-нибудь не попадет в попугая раньше.

— Тогда не проводите ли вы меня и леди Калтер на ярмарку? — попросила Кристиан. — Пока состязания не закончатся?

Это никак не входило в его планы, но Том прекрасно понимал причины такого желания.

— Она беспокоится, да? — спросил он.

— Ну, Сибилла пока еще не бьет во все колокола, но не следует оставлять ее одну. И она ни за что не пойдет с вами, если я останусь здесь. Я знаю, сейчас еще рано и на ярмарке пустовато, но мы по крайней мере можем попытаться забыть эти проклятые состязания.

Том изумленно воззрился на нее:

— Похоже, вы переживаете не меньше, чем Сибилла.

На этот раз ее ответ был резок.

— Если бы вы могли на время отвлечься от карточной игры и лошадей, то увидели бы в Кроуфордах нечто такое, что заставило бы вас по-другому взглянуть на прочих ваших друзей. Если бы даже я помнила свою мать, вряд ли бы я ценила ее так же, как ценю леди Сибиллу. И Мариотта, хоть она, может быть, и не такая, как бы нам хотелось, полна достоинства и твердости духа — если только дать себе труд присмотреться внимательно… — Тут Кристиан прервалась, лицо ее прояснилось, и она, шутливо подтолкнув Эрскина, добавила совсем в другом тоне: — Пойдемте. Скажем Сибилле, что отправляемся на весь день на ярмарку. Только не позволяйте ей увести вас в другую сторону.

— Я не думаю… — сказала Сибилла.

— Нет, ради Бога, нет! — хором воскликнули Том Эрскин и Кристиан Стюарт.

— Нет. Вижу, что нет: у нас и так руки полны. Но Агнес обожает пряники… Интересно, — задумалась Сибилла, — нельзя ли их положить в мой капюшон?

Продвижение Сибиллы по ярмарке напоминало полет пчелы, уносящей с каждого цветка понемногу нектара.

В игрушечной лавке она купила двух куколок из слоновой кости, свисток, погремушку и очаровательный набор маленьких колокольчиков; все это героически нес Том, который стал при ходьбе издавать мелодичный звон.

Потом наступил черед специй: в этой лавке она взяла шафрана, корицы, тмина, фиг, макового семени, имбиря, цветков левкоя и крокуса — после недолгого размышления — немного краски для шерсти. Все это она поровну распределила между Томом и Кристиан.

Потом они послушали певца, купили длиннющий свиток с новой балладой, которую Том пробежал глазами, а потом счел за лучшее потерять.

— Не страшно, — весело сказала леди Калтер. — Музыка — опасная вещь. Наполняет уши сладким ядом и лишает людей мужества. Этого мы не можем допустить.

Эрскин никогда не знал, когда Сибилла шутит, но на этот раз решил, что она говорит серьезно. Все пошли дальше; леди купила новую колоду карт, нитки, полный сверток телячьих ножек, серебряное кружево и пару ножниц. Она хотела купить огромный камень для своего сада, но Том категорически отказался его нести, и вместо этого леди купила зубочистку. Они посмотрели акробатов, истратили шесть пенсов на весьма сомнительную русалку и, наконец, усталые и разгоряченные, ввалились в таверну, где Том потребовал место для двух дам и для себя и напитки.

— Ах ты, Господи, — сказала леди Калтер, усаживаясь среди множества свертков. — Кажется, я забыла, что здесь бьется, а что пачкается. Разве телячьи ножки. О, какая жалость, Том. Но ничего — это отстирается.

Они пили вино и болтали.

Солнце для октября было жарким. Тень городской ратуши лежала на сотнях ярких маленьких киосков, на вымпелах и пестрых товарах. Певцы исполняли свои песни, им вторила уличная толпа, звучали бубны и дудки цыган. Слышались крики уличных торговцев. Все выглядело ярким, веселым и невинным.

— Ну что ж, — сказала леди Калтер, — Се n'est pas tout de boir, il faut sortird'ici . Вон уже собираются тучи, а если шафран промокнет, ты, Том, будешь желтым и душистым, а может, и корни пустишь. Идемте.

Они покинули таверну. Эрскин вел Кристиан за руку — и та вдруг почувствовала, что кто-то дернул ее за юбку. Жалобный голос произнес совсем близко:

— Дайте погадаю, прекрасная дама.

— Постойте! — крикнула она Тому, перекрывая гомон толпы.

Эрскин остановился.

— Что такое? — спросила леди Калтер, взглянув через ее плечо. — А, цыган. Прекрасно. Подождите-ка, — сказала она, наклонив набок голову в голубом бархатном капюшоне. — Кажется, я вас видела раньше. Конечно! Вы были в Калтере в августе, верно?

Цыган сверкнул красивыми зубами:

— Верно, миледи. Я тогда с удовольствием выступал для вас.

— Конечно, — сказала Сибилла. — А чем вы занимаетесь? Гадаете…

— Гадаем, поем, танцуем… — Цыган взмахнул рукой. За его спиной группка молодых цыган, черноволосых и белозубых, глаз не сводила со своего вожака. — Любые развлечения.

Неизбежная мысль пришла в голову леди Калтер.

— Том! Кристиан! А почему бы не пригласить их сегодня в Богл-Хаус? Ни Бокклю, ни Ричард, ни Агнес никогда их не видели. Мы позовем Денди Хантера и старших детей Флемингов…

Вежливые попытки отговорить ее были безуспешны, а все другие — немыслимы. За огромную плату, призванную покрыть убытки, могущие произойти из-за их временного отсутствия на ярмарке, цыгане согласились прийти в Богл-Хаус. Леди Калтер была вне себя от восторга.

— Они так любезны. Том, у вас есть деньги? Я все потратила. — Совместными усилиями — проблема состояла в том, что телячьи ножки текли и пачкались, — деньги из кошелька были извлечены. — А теперь прямо домой, — сказала леди Калтер, и в голосе ее впервые послышалась усталость. Они направились к выходу с площади, а затем вниз по Боу-стрит.

В конце улицы их встретил Хантер; они издалека заметили, как он продирается сквозь толпу и машет рукой.

— Хорошо еще, что он плоский, как камбала, — заметил Том Эрскин. — Сегодня ему уже дважды пришлось совершить такой путь.

Но тут Денди подошел ближе, и они увидели выражение его лица.

— Что-то случилось, — сказала леди Калтер жестко, но без всякого удивления и быстро направилась к сэру Эндрю, прижимая к себе свертки так, словно ни за что на свете не рассталась бы с ними.

Благодарю одному только присутствию лорда Калтера интерес к состязаниям по стрельбе в попугая многократно возрос. Смертельный вызов был интересен и сам по себе, но особую пикантность ему придавал тот факт, что человек, вызвавший своего брата, разыскивался за измену.

Напряженное ожидание обычным образом сказалось на толпе. Ставки то подскакивали, то падали, в зависимости от того, какие слухи проникали в народ: его нет среди участников, вокруг поля поставлена стража, Калтер стреляет двадцатым.

Ставки стали расти.

— Да нет, его братец не появится. Он никогда в жизни ничего не доводил до конца.

Ставки поднялись еще.

Эндрю Хантер, стоя между женой Ричарда и леди Херрис, не уставал втихомолку проклинать Тома Эрскина. Мариотта ни за что не хотела уходить домой. Не спуская со своего мужа зачарованного взора, она, с облегчением отметил про себя Хантер, казалось, не видела и не слышала ничего вокруг.

А Агнес Херрис, помимо того, что и смотрела, и слушала, еще и высказывалась обо всем подряд. Хантер мимоходом услышал, как она жалуется, что ей плохо видно. Он промолчал, поскольку все равно ничего не мог с этим поделать.

— Мне вдруг пришло в голову, — сказала внезапно леди Херрис, вспомнив больной для себя вопрос, — что корона может взять под свою опеку кого угодно, хоть и бастарда, какая им разница. Особенно если подопечная — девушка. Кто хотел бы выйти замуж за Джона Гамильтона? Только не я. Я его даже никогда не видела.

Более неподходящего места для того, чтобы высказать мнение о своем женихе, леди Херрис не могла найти. С осмотрительностью заботливой матери сэр Эндрю постарался отвлечь ее.

— Смотрите — Бокклю здесь.

— Да, здесь. Но если бы я была мальчиком, — гнула свое леди Херрис, — то меня никогда не обручили бы с Джоном Гамильтоном.

От этого вздрогнула даже ушедшая в себя Мариотта. Она невольно повернулась к Агнес:

— Это-то уж точно.

— Я только хочу сказать, — нахмурившись, продолжала подопечная короны, — что никто не имеет права решать судьбу ребенка, когда ему от роду всего пять лет. Это чисто мужской произвол, — жестко добавила Агнес. — О нас, женщинах, никто не думает. Все ради того, чтобы расширить их проклятые имения, или продолжить род, или достать денег, людей и привилегий, а значит, прекратить войну, или начать войну, или обделать их никому не интересные мужские дела.

Последовало краткое вежливое молчание.

— Ну, — утешительным тоном сказала Мариотта, — меня, например, не обручали, когда мне было пять лет.

— Да, — ответила леди Херрис с убийственной откровенностью. — Вот об этом-то я и говорю. Только позволь мужчине взять верх…

То ли она сама сбилась, то ли сэр Эндрю отвлек ее, но баронесса вдруг закрыла рот, и Хантер произнес:

— Смотрите, стрельба начинается.

Участники на поле заняли свои места. В самом дальнем углу находился главный распорядитель игр и его помощники, одетые в ливреи Аррана, белые с красным. Рядом с ними — мальчики для сбора стрел, маленькие грибочки под широкополыми, плетенными из камыша шляпами. Затем длинной шеренгой вдоль крашеного заборчика стояли участники; их волнение теперь было заметно и передавалось окружающим.

Первый лучник расправил плечи и занял место в середине поля под высоким пестрым шестом. Попугай, сверкающий на солнце, бился и громко кричал. За ним на фоне крутой скалы высился замок, алели папоротники, желтели березы и платаны. В окнах дворца отражались солнечные зайчики. Послышался голос: «Готовсь!» — и лучник плавно поднял к небу лук, натянул тетиву, подержал ее какое-то мгновение и отпустил, потом взял вторую стрелу и выстрелил еще раз.

Попугай наверху сердито закричал и выругался с абердинским акцентом: стрелы упали, не попав в цель, в шести ярдах слева от шеста. Раздались насмешливые крики, напряжение спало, и сэр Эндрю вдруг зашевелился.

— Лаймонд может стрелять только с одного места, — произнес он вполголоса. — А именно — от скалы.

Мариотта услышала его. Она проследила за взглядом Хантера и принялась изучать неровную поверхность утеса.

— Но тогда ему пришлось бы стрелять против ветра и против солнца.

— Конечно, это затруднительно, — признал Хантер. — Но посмотрите: вокруг поля яблоку негде упасть. Лучник в толпе и рук не смог бы поднять, не то что шестифутовый лук. — Он поколебался немного и добавил: — Леди Калтер, если позволите, я вас покину и заберусь посмотреть, нет ли кого в кустах.

Но Мариотта, невзирая на то, что он готов был рисковать своей жизнью ради жизни Ричарда, возражала. Хантер попробовал было убедить ее, но вскоре сдался. Они продолжали молча следить за происходящим.

Резкие порывы ветра осложняли задачу участников. Бокклю, стрелявший третьим, первой стрелой задел шест, а вторая под рев толпы ушла далеко мимо цели. Два следующих стрелка стреляли еще хуже. Пятый произвел неизгладимое впечатление, сломав свой лук и чуть не отрезав себе пальцы тетивою. Шестой промазал оба раза; стрелы седьмого взвились к небу наподобие шутих.

Восьмой почти попал в цель.

— Вот это выстрел! — воскликнула Агнес, вся сияя, а потом задумчиво добавила: — За такого лучника любая женщина с радостью бы вышла замуж.

Мариотта и Хантер рассмеялись, несмотря на снедавшую их тревогу.

— Дорогая, — сказал сэр Эндрю, — сегодня все ваши мысли — о замужестве.

На лице леди Херрис появилось удивленное выражение.

— Вовсе нет. Но ведь я должна выйти замуж в этом году, и если уж меня собираются продать, как мешок шерсти…

— Агнес!

— Ну хорошо. Я только хочу сказать, что рожать детей да сидеть за вышиванием не очень-то весело. И было бы веселее, если бы мужчины сражались в твою честь и делали бы вид, что им это нравится. Ухаживали бы, писали сонеты, привязывали бы шарфик к шлему. Вот что я думаю. Иначе, — развивала свою мысль Агнес, — какой во всем этом смысл?

— Боюсь, что Джонни Гамильтон не станет воспевать ваши ресницы, — весело ответил сэр Эндрю. — И потом, ухаживание подобного рода однобоко. Я думаю, вы бы чувствовали себя увереннее рядом с мужем, который обзавелся бы связями при дворе, приобрел бы новые земли или приумножил бы капитал торговлей, чтобы на руках у вас сверкали бриллианты, а в каждом графстве было по дому.

— Но я и так могу купить все бриллианты, какие захочу, — возразила Агнес. — Как Мариотта, как маленькая королева. Поэтому я и не вижу смысла в замужестве, если только не приобрету чего-нибудь такого, чего у меня еще нет. А в девяти случаях из десяти, — добавила она, подумав, — овчинка выделки не стоит.

Наблюдая, как двенадцатый лучник пускает свои стрелы в небеса, сэр Эндрю с несчастным видом спросил:

— Сколько у вас земли, леди Херрис? И сколько людей вы можете выставить в строй?

Агнес посмотрела на него с неприязнью:

— Вы говорите, как мой дедушка.

— Ну и что ж. Так сколько у вас земли и где она расположена?

Агнес неохотно ответила:

— Вы же знаете: я владею всем совместно с Кэти и Джин. А владения наши — Терреглес, Киркгунзон, Моффатдейл, Локкерби, Экклефешан… рядом с Максвеллом, недалеко от границы.

— Недалеко от границы, — повторил Хантер. — Вы не сказали, сколько у вас людей, но я полагаю, несколько тысяч. И кто же, по-вашему, должен смотреть за всем этим, защищать от англичан? Кто поведет людей на поле боя? Вы не можете уклониться от долга перед страной, даже если думаете, что можете уклониться от моральных обязательств.

— Я так и знала, что вы станете говорить, как дедушка, — надулась Агнес. — Но у нас в родне есть мужчины — они могут управлять землями и воевать без всякого замужества. Видите ли: кто бы ни делал это, — родня или муж, они это делают потому, что их это устраивает; а женщины, ради которых они стараются, могут быть и старые, и толстые, и кривоногие, а это, — с достоинством заключила Агнес, — не имеет никакого отношения к любви.

Внезапно вмешалась Мариотта:

— Не будьте глупенькой. Чего же вы хотите? Заботливого дядюшку для безопасности, а для удовольствия полный будуар любовников?

— Я бы хотела иметь мужа, — торжественно заявила леди Херрис, — которому я была бы нужна больше, чем дела и политика.

— Таких мужей нет.

— Нет, есть, — неожиданно выпалил Хантер (Пятнадцатый). — Он опустил глаза, и губы у него задергались. — Вы обе слишком категоричны. В наши дни, чтобы иметь крышу над головой, содержать семью и защищать ее, нужно отдавать всего себя. Мало времени остается на то, чтобы читать стихи под яблонями в цвету. Но рыцарство не исчезло, не думайте так. Для некоторых людей рыцарский кодекс и по сей день стоит на первом месте — только этим не защитишь ни себя, ни близких в нашем жестоком, корыстном мире. — Он снова улыбнулся. — И не забывайте: у мужчины есть другие обязанности — перед родственниками, перед стариками, перед друзьями. И он не всегда может забыть о деньгах и жениться по собственному выбору.

Мариотта тут же пояснила с ноткой раскаяния в голосе:

— Мы конечно же знаем это. Агнес только хочет сказать, что в браках по расчету обе стороны нередко бывают несчастны.

— И жаль, что приходится идти на это ради потомства, которому уготована та же судьба. Да, я это понимаю, — сказал сэр Эндрю. — Но оглянитесь вокруг. Я думаю, вы увидите, что супружеское счастье — вещь не такая уж редкая. А потом, есть еще и многое другое — продолжение великого рода, а иногда и целой нации. А это само по себе есть великая любовь. Конечно, не такая, о какой говорите вы, а та, что лежит, может быть, чуть глубже.

— Меня, — упорствовала молодая леди, — это нисколько не касается. Никто не заставит меня выйти замуж за того, кто не понравится мне, а на обручение мне плевать. Ой, смотрите-ка, Ментейт стреляет.

Они смотрели во все глаза, потому что молодой Ментейт принимал когда-то Мариотту в Инчмэхоме. Он стрелял девятнадцатым, и теперь в толпе стояла полная тишина.

Он занял позицию, прицелился и отпустил тетиву. Первая его стрела поразила поперечину, к которой был привязан попугай. Вторая встрепала оперение птицы. Два неплохих выстрела. По толпе прошел восторженный ропот. Мальчики — сборщики стрел выбежали на арену, один из них с гусиным пером на шляпе. Колеблющаяся тень поцарапанного, кое-где расщепленного шеста падала на скалу. Осенние листья в лучах заходящего солнца багровели.

Ричард Кроуфорд, держась неестественно прямо, пересек поле и подошел к основанию шеста. Сначала он посмотрел на свой тисовый лук, потом на перекладину. Ричард занял позицию, и Мариотта, почувствовав необыкновенное волнение, обнаружила вдруг, что сэр Эндрю исчез.

Тишина была абсолютной. Если бы не трепет листвы в кронах и поскрипывание шеста, можно было бы подумать, что весь мир оглох.

Ловким, красивым движением умелого лучника Ричард натянул тетиву. «Готовсь!» Он прицелился, любовно придержал тетиву и выстрелил.

Его стрела взмыла вверх, но другая уже летела по ветру. Длинная, смертоносная, алеющая на солнце, как раскаленная сталь, она появилась откуда-то с краю площади, занятой толпой. Ни на секунду не возникло сомнения в том, куда она направлена. Она ударила в перекладину и острым, как бритва, наконечником перерезала веревки, освободив попугая в тот миг, когда к нему подлетала стрела Калтера.

Публика затаила дыхание, все головы были подняты к небу. Птица, уставшая от долгого сидения на шесте, вспорхнула неуклюже, перевернулась несколько раз в воздухе, но потом крылья ее внезапно обрели силу.

Толпа как зачарованная не могла оторвать взгляда от блистающих крылышек. А за спиной толпы Эндрю Хантер с лицом, искаженным гневом, несся как сумасшедший вверх по склону. Но на Хантера почти никто не обратил внимания, потому что не успел еще попугай набрать высоту, как вторая стрела настигла его. Полет прервался, и птица рухнула вниз падучей звездою; а в том месте, где стрела нашла цель, какое-то время еще парили желтые перышки.

Потом толпа издала вопль и пришла в движение. Но это случилось слишком поздно, потому что в воздухе уже свистела третья стрела. Она прошла по параболе и вонзилась на этот раз в человека.

Калтер, очень бледный и напряженный, стоял у шеста и внимательно смотрел вокруг — и вдруг он вскинул руку, на мгновение привалился к шесту, а потом согнулся и сполз на землю.

2. ШАХ И ВСТРЕЧНЫЙ ШАХ

В тот вечер в общей зале Богл-Хауса ярко горел огонь, дававший свет, тепло и уют обитателям дома. Огонь поблескивал на лицах сидевших у камина — леди Сибиллы Калтер, Мариотты, Бокклю, Хантера, Агнес Херрис, Кристиан и Тома Эрскина. Блики его плясали на столе, где лежали три стрелы, две из которых потемнели от крови, большой лук в рост человека и вышитая кожаная перчатка. Огонь освещал спокойное лицо лорда Калтера; он, туго перевязанный, лежал на длинной деревянной скамье невдалеке от камина.

Стрела, ранившая Ричарда, прилетела с большого расстояния, и лучник, которого от цели отделяли тысячи голов, почти и не видел ее. В отличие от первых двух третий выстрел отнюдь не был безупречным: стрела, поразившая лорда Калтера в ключицу, была уже на излете. И теперь лорд Калтер, снова словно по волшебству избежавший смерти, смог, изучая предметы, выложенные на стол, произнести эпитафию попугаю.

— Английский лук — думаю, из тех трофеев, что были взяты в Аннане. И стрелы оттуда же — все три с зубцами; не очень-то подходят для состязания. И перчатка.

Он взял перчатку и понюхал ее. Это была перчатка белой оленьей кожи с правой руки, совершенно новая, о чем свидетельствовало отсутствие протертости на трех первых пальцах.

— Слегка надушена, — заметил лорд Калтер, вертя перчатку в руках. — Тонкая выделка, да еще и золотом расшита. Красивая вещица, если, конечно, можешь себе такую позволить. Но поскольку дружище Лаймонд, вероятнее всего, заплатил за нее моими деньгами, то он-то может вполне. Боже! — добавил он. — Я бы пожертвовал вечным блаженством, только б помериться с ним в стрельбе — по птице ли, по мишени.

Том Эрскин заметил критически:

— Он стрелял по ветру. И потом, стоял на возвышенном месте, верно, Эндрю?

Сэр Эндрю кивнул.

— Он стоял за одной из палаток, на склоне холма, там, где начинается лес. Я добрался туда слишком поздно. Нашел его снаряжение там, где оно было брошено. — Хантер застонал. — Мы все недооцениваем его. Я сообразил, что стрелять из толпы у него не было ни малейшей возможности. Вот только мне не пришло в голову, что первоклассный стрелок может занять позицию и подальше.

— Да, заставили вы нас поволноваться, Калтер, — сказал Бокклю. — Я уж думал, вы отправитесь вслед за попугаем.

Сибилла, которая на сей раз была необычно молчалива, заметила:

— Да, признаюсь, было не очень-то приятно вернуться домой и увидеть Ричарда в крови на одной кровати, а Мариотту в обмороке — на другой. Но зато этот смотр надолго запомнят, не правда ли? Известно, кому достался приз?

Том ответил:

— Строго говоря, приз должны были бы дать Лаймонду, но я полагаю, что даже у него не хватит наглости его потребовать.

— Вот уж не знаю, — изрекла Мариотта независимо. — Сдается мне, что он способен на все.

Агнес, не сводившая глаз с Калтера, вздохнула:

— Я думала, что умру от ужаса.

— Вы вели себя очень благоразумно, моя девочка, — заметила вдовствующая леди. — А теперь давайте немного отвлечемся и посмотрим на цыган.

— Цыган!

— Ну конечно же. Цыгане с ярмарки — вы что, забыли? Вот они, — сказала Сибилла.

Здравый смысл Сибиллы не обманул ее. Под воздействием яркого, веселого зрелища даже напряженные нервы Мариотты расслабились, и румянец снова появился на ее щеках. Кристиан Стюарт серьезно слушала комментарий Эрскина, положив руку на плечо Агнес, и с помощью тактичного сэра Эндрю вводила в нужное русло замечания, которые вставляла время от времени леди Херрис. Сам Калтер, уставив в пустоту налитые кровью глаза, спокойно лежал на скамейке под пристальным взглядом матери, которая оживленно беседовала о чем-то с вожаком цыган.

К концу представления, когда бурные танцы сопровождались громкими звуками тамбурина, она поймала взгляд Бокклю, которого не слишком-то интересовало представление, и выскользнула из комнаты; сэр Уот последовал за ней.

Сибилла закрыла дверь — стало тише.

— Да. — Сэр Уот, вдыхая холодный воздух на пустынной лестничной площадке, вытер лоб. — Ловкие канальи, Сибилла, но не в моем вкусе, знаете ли.

— Мне показалось, вы это стойко перенесли, — заметила леди Калтер. — И для меня большое утешение, что вы с нами: Ричарда я не должна беспокоить, а сэр Эндрю и Том — милые ребята, но у них сейчас столько своих неприятностей. — Сэр Уот взглянул на нее с опасением — и не без причины. — Я говорю об ищейках, — пояснила Сибилла.

— Черт побери, — изрек Бокклю, — сами вы как ищейка. — Леди Калтер застигла его врасплох, и потому он непроизвольно отступил даже от той малой нормы вежливости, которой обычно придерживался. — Как вы догадались?

— Я же знаю Ричарда, — сказала Сибилла. — Я всегда понимала его молчание лучше, чем час болтовни его брата. Он разыграл хороший спектакль, и девочки успокоились. Но я нет. Так что же он просил вас сделать?

Бокклю пожал плечами и сдался.

— Выследить Лаймонда, конечно. У нас есть перчатка, и — да, вы правы — я все еще держу ищеек в Бранксхолме. Ричарда уже дважды выставили на посмешище, вы же знаете. Он не может снести этого. И бесполезно его разубеждать.

— Я попытаюсь, — сказала Сибилла.

— Зачем? Это позор для всех нас, вы уж меня извините. Парень потерял голову, места себе не находит — уж лучше как-нибудь с этим делом покончить.

— Да, — сказала Сибилла. — Но займусь этим я, а не Ричард. И потом, ведь считается, что вы больны? Ах, какой же вы нерасчетливый, Уот, — с нежностью добавила она. — Вы прекрасно понимаете: через сорок восемь часов все в Англии будут знать, что вы играете в игры в Стерлинге, в то время как предполагается, будто вы настолько больны, что не можете поехать в Норем и объясниться со стариком Греем.

Сэр Уот выслушал ее с удивительным смирением.

— Ну, раз уж вы сами сказали. — Он нахмурил брови в темноте площадки. — Вот из-за этого-то, если хотите знать правду, мне не с руки помогать Ричарду в том, чего он просит.

— Чего же еще он просит?

— Оставить другие дела и прочесать всю Шотландию, чтобы найти Лаймонда. Это-то можно сделать, но…

— Но если Ричард в его теперешнем расположении духа соберется воздать Лаймонду по заслугам, то он неизбежно должен будет воздать по заслугам и Уиллу Скотту, — кратко подытожила Сибилла.

Бокклю скорчил гримасу. Его лицо, а затем и проплешины на лбу покраснели — и он разразился речью, в которой сквозь сдержанность тона прорывалась злость.

— Дорогая Сибилла, если хотите знать, я попал в ужасную переделку. Этот проклятый лорд Грей в Нореме шлет мне вежливые послания с тех самых пор, как Уилл облапошил его в Хьюме, — ждет, чтобы я приехал для переговоров и дал гарантию своей лояльности. Это для меня чертовски затруднительно. Они узнали, что именно Уилл побывал у них, а как узнали — не могу понять, потому что, когда я последний раз видел парня, он так задирал нос, что готов был отказаться от родной матери. Но если я не приеду к Грею, то они непременно пожгут мои имения во время следующего налета. Я распустил слух, что болен, — теперь остается только сообщить, что вообще отдал Богу душу. Не знаю, что мне теперь и делать. — Он ухватился за балюстраду с такой силой, что крепкие, широкие пальцы, покрытые шрамами, побелели. — Мне придется публично отречься от Уилла и надеяться, что англичане поверят, будто я непричастен к истории с Хьюмом, в чем я сильно сомневаюсь: достаточно вспомнить ту телегу с голозадой стражей, которая очутилась в моих землях в Мелроузе. — Он посмотрел безутешными глазами на леди Калтер. — Вот так штука, Сибилла: я не часто молился Богу, но теперь каждый день велю монахам бить поклоны в часовне и просить, чтобы Господь вразумил Уилла и тот вернулся. Но если он вернется, то всем будет ясно, что я с ним заодно, и Грей отомстит мне. Если же он не вернется и я буду вынужден отречься от него перед Греем… и если это дойдет до королевы… а если его поймают вместе с Лаймондом…

— Он получит то же самое, что и Лаймонд. Но этого не произойдет, если поймаю Лаймонда я, — сказала Сибилла.

Бокклю посмотрел на нее:

— Тогда, клянусь Господом, не хотел бы я оказаться в шкуре Лаймонда.

— Что будет с моими сыновьями, это уж мое дело, — холодно отрезала леди Калтер. — Но в таком случае риск для Ричарда окажется куда меньше. Если вы поможете мне.

— Отказавшись помочь Ричарду? — с облегчением спросил Бокклю. — Калтер будет обо мне не самого лучшего мнения, ну да ладно уж, ничего. Собаки мои все, как одна, заболеют, И сам я слягу надолго и всерьез. Постойте, кто-то идет. — Он замолчал; дверь открылась, и на них хлынул поток тепла и света.

— И вот, — спокойно сказала Сибилла, — я долго говорила с Джонни Булло, так зовут вожака: он настоящий цыганский король. Он сказал мне, что знает, как это сделать.

— Что сделать, леди Калтер? — Дверь на лестницу распахнула Кристиан, когда звуки представления стихли. — Цыгане уходят.

— Философский камень, дорогая, — ответила изобретательная леди Калтер. — Знаете, такая штука, которая превращает олово в золото, возвращает молодость игривым старикашкам, сращивает кости и делает еще массу полезных вещей.

— Такой-то штуки нам и не хватает в Бранксхолме, — мрачно произнес сэр Уот. — Дженет вчера разбила еще одну вазу.

Это почему-то рассмешило женщин. Сибилла первой пришла в себя.

— Вот подождите, — сказала она. — То, что пообещал мне Булло, звучит очень заманчиво. Так или иначе, он скоро приедет в Мидкалтер и всему меня научит.

— Господи Боже мой! — воскликнул Бокклю, который не уставал дивиться на вдовствующую леди. — Неужели вы и правда верите в подобную чушь? Мне этого хватает и дома, с Дженет.

— Чушь?! — переспросила Сибилла. — Вы сами не знаете, что говорите. Впрочем, я тоже не верила, — добавила она, подумав, — пока Булло не рассказал мне всего.

— Ну, не знаю, зачем вам понадобился философский камень, — заметила Кристиан. — Мне кажется, что ваша семья и так богата до неприличия.

— Это ведь еще, — таинственным голосом проговорила Сибилла, — и снадобье от всех болезней, и эликсир жизни, и любовный напиток…

— Я пришла спросить, — сказала Кристиан, покраснев, — можно ли нам всем пойти на ярмарку, то есть Агнес, Мариотте и мне. Дело в том…

— Дело в том, что господин Булло не будет гадать нам здесь — у него нет, как он говорит, кристалла, а идти за ним он не хочет, — громогласно объяснила Агнес, выглянув в дверь. — Но он говорит, что мы можем зайти в его пап латку, и с нами пойдет Том…

Леди Калтер спокойно спросила:

— А как же Ричард?

— С ним все в порядке, — быстро выступила Кристиан на защиту отсутствующей Мариотты. — Он спит и… — Она не договорила, но было ясно, что она хочет сказать: Ричарда лучше избавить от упреков жены.

Вдовствующая леди не стала возражать. Цыгане ушли, а следом за ними в сопровождении Тома Эрскина отправились и три девушки, завернувшись в теплые плащи и закрывшись капюшонами; за ними на некотором расстоянии шли люди Эрскина. Распрощались с хозяйкой и Бокклю с сэром Эндрю. В уютной зале догорал камин, освещая сына и мать. Усевшись рядом со спящим Ричардом, Сибилла водрузила на нос очки и вдела нитку в иголку. Потом отложила работу и долго сидела неподвижно, широко открытыми глазами вглядываясь в пространство.

И заговорила она тоже в пространство.

— О мой милый! — сказала она. — Надеюсь, я сделала все, как надо.

— С вами все в порядке? — спросил Том Эрскин. И опять спустя какое-то время: — Что случилось? Что-то не так?

— Конечно, не так. Холодно, — чуть капризно ответила Кристиан и расслабила пальцы, которыми вцепилась в руку Тома, пытаясь унять неизвестно откуда взявшуюся унизительную дрожь.

Она прекрасно знала, что виною всему вовсе не холод. Просто сказывалось напряжение дня, ревущий мрак, дикая музыка, грубые речи и бессмысленный, судорожный смех.

К ночи ярмарка превратилась в гулянье с песнями, криками, танцами. Кристиан с трудом проталкивалась через толпу, чьи-то руки хватали ее; на нее накатились запахи — пива, еды, кож, потных человеческих тел, а один раз, когда два дерущихся человека чуть не сбили ее с ног, она почувствовала даже запах крови и вспомнила жаркий огонь, окровавленные стрелы и слова Калтера, сказанные час назад: «Значит, ведя порочную жизнь, можно так вот стрелять из лука…» Она вспомнила и голос Мариотты: «Сдается мне, он способен на все». Вспомнила она и леди Калтер, хладнокровно перевязывавшую Ричарда, не желавшую поддаваться панике.

— Вот наливное яблочко! — проорал чей-то голос ей в самое ухо. — Хорошее румяное яблочко для румяной девчонки.

— Золотая цепочка для твоего красивого платья! Всего пять крон — и твой поцелуй, красотка!

— А вот шпильки для шляпы, душенька: полторы тысячи за шестнадцать пенсов…

— Куколка для твоей сестренки!

— Макрель!

— Пироги горячие! — Что-то жирное мазнуло ее по щеке. Дрожь не желала униматься.

— Погадаю, девушки! — раздался лукавый голос с тяжелым чесночным духом.

Гадание происходило в палатке. Первой вошла Агнес, потом Мариотта. Выйдя оттуда, они явно не желали откровенничать. Тому, ждавшему снаружи вместе с Кристиан, стало скучно.

— Сказки все это. Пойдем домой.

Но Агнес возразила:

— Кристиан еще не была там.

— Погадаю, леди? — снова спросил голос Булло где-то совсем рядом.

— Я иду с вами…

— Нет уж, я одна, — оборвала Тома Кристиан. — Если я должна буду раскрыть свои секреты, вам лучше оставаться здесь. Булло проведет меня.

Цыган молча взял ее за рукав, и они скрылись в палатке. Что-то прошуршало над ее капюшоном, и Кристиан догадалась, что за ней опустили полог. Внутри брусчатка мостовой была застелена тканью; было душно и холодно, слегка пахло дешевым ладаном. Девушка сделала несколько шагов и почувствовала, что перед ней еще один полог. Булло отпустил ее руку, и она услышала, как удаляются мягкие шаги; потом и они стихли. Наступила полная тишина.

Стараясь держаться невозмутимо, заведя за спину и крепко сжав предательски дрожащие руки, Кристиан стояла неподвижно и ждала в холоде и темноте.

Легкий, словно мотылек, и такой знакомый голос заговорил:

— Это, конечно, палата дьявола, который сидит внутри шестиугольника и мучит загубленные души. Вышеозначенный дьявол принес для вас стул — он слева. Перед вами четыре фута ковра, а потом сундук — довольно жесткий, но, надеюсь, крепкий — на котором сижу я. И ничего более, что было бы достойно упоминания, кроме кой-каких вещичек, принадлежащих Булло, — вы уже знаете его имя. Это он, конечно, и есть тот самый мой друг в пещере. Давно это было. Ну, так лучше? — спросил он. — Интересно, чего вы испугались?

Ее удивило, что голос может обладать такой силой, способен так утешать и обезоруживать. Кристиан села, сцепив руки.

— Сегодня для меня был не лучший день… Извините. А в довершение всего еще и ночная ярмарка.

— Да, примечательный день избиения невинных, — подтвердил он. — Интересно, обрадовался ли попугай краткому мигу свободы? А как поживает жертва не столь смертоносной стрелы? — Кристиан рассказала, а он выслушал и добавил насмешливо: — Только, ради вашего же блага, не рисуйте меня воплощением зла. Даю вам слово — я не пытался сегодня убить человека.

— Если бы пытались, — сказала Кристиан, — то, вероятно, добились бы своего. Вы стреляете из лука?

— Стреляю. И, поверьте, очень хорошо. Это одна из моих слабостей. Стрельба из лука — красивое зрелище, оно дает удовлетворение, и собирает вместе друзей, и несет в себе дух соревнования, и полно изящества, и увлекательно, и нравится поэтам: вдохновленные, они выдергивают из стрел перья и спешат домой, чтобы запечатлеть увиденное в одах.

— Иные не пишут од, — быстро вымолвила она. — Иные убивают.

Он помолчал несколько мгновений и сказал:

— Так вот чего вы боитесь? Насилия?

Кристиан призналась, что так оно и есть.

— Только меня приводит в ужас не столько насилие целенаправленное, сколько насилие, совершаемое походя. Вот сегодня… множество народу ставило на Калтера — останется он в живых или нет. А ночью на ярмарке — эта бессмысленная злоба. Или когда солдаты развлекаются, загнав женщин и детей в пещеры и разложив костры, чтобы те задохнулись в дыму; убивают скот и выжигают поля просто так, ради забавы. Или то, что происходило после Пинки, когда мальчишки из Дарема, Йорка, Ньюкасла, ландскнехты, итальянские и испанские наемники гонялись за людьми по дорогам Лейта и Холируда и убивали их, словно мух… Одно дело — насилие в природе. Но среди людей цивилизованных — какое может быть ему оправдание?

Он ответил весело:

— Лучше всего цивилизует добрый раскат грома. Одно засушливое лето — и у целых деревень коленки станут выпирать наружу, как у святого Иакова… Но я понимаю вас. Какое, однако, отношение к цивилизации имеют английские солдаты, устроившие бойню в прошлом месяце? Что может их удержать? Религия? Не надейтесь: у них свои гимны, свои церкви, свои молитвы — и все это осталось дома, завязанным в пыльный мешок. А когда его христианнейшее величество король Франции подстрекает турок снести голову его католическому величеству королю Карлу; или Папа Римский соблазняет лютеран в Германии, чтобы продлить свою власть…

— Какое ж оправдание найдете вы для тайного убийства?

Он ответил не сразу.

— Я хочу, чтобы вы поняли: я ни для чего не ищу оправданий. Я совсем не теолог, а всего лишь риторик-любитель, с жалкими обрывками гуманистических знаний, какие оставили во мне европейские университеты.

— Ну и что же вы как апологет человеческой природы можете сказать в защиту тайного убийства?

— Вы, вероятно, имеете в виду сегодняшнее дело. Но оно было совершенно явным. И к тому же не увенчалось успехом. Его нетрудно классифицировать. Оно не вдохновлено высшей целью — но его совершили не походя. Это преднамеренный акт, вроде вторжения Сомерсета, очень хитро задуманный и блестяще осуществленный. Мотивы? Жадность, ненависть, зависть — кто знает? Кем? Горным отшельником, сказочным шейхом, который вместо того, чтобы жевать свою коноплю, свил из нее тетиву на лук. Может быть, это был старый святой шейх, чью доктрину отрицает Калтер. Или старый сладострастный шейх, у которого Калтер увел любовницу… Только Калтер — да благословит блаженный Иероним его святую наивность — чист, как девушка, и его не в чем упрекнуть.

— Для гуманиста, — заметила она, — вы чересчур клеймите добродетель. Но самое главное, не следует путать бесстрастие и самообладание.

— Вас восхищает самообладание? — спросил он, и она воспользовалась случаем.

— Меня восхищает искренность.

Он тут же возразил.

— О, нет ничего лучше — только всему свое место. «Правду, только правду, и ничего, кроме правды» — интересно, скольких эта классическая благоглупость подвигла на то, чтобы столкнуть ближнего своего в реку, или заколоть его кинжалом, или задушить подушкой в темном углу? Ведь истина — та же ложь, но с отточенным острием, да к тому же и сказанная невовремя. Вымолвишь слово — и нет возврата. Если я вам скажу, что убил свою сестру, это вызовет у вас естественные чувства: ненависть и отвращение, но если вы впоследствии узнаете, что я этого не делал, то в вас непременно проснется интерес и сочувствие ко мне, и эмоции эти будут вдвое сильнее первоначальных. Но если вам докажут, что я все-таки убил ее…

— Я, вероятно, буду считать вас чудовищем, но стану уважать ваше мужество, — откровенно сказала она. — И потом, истина такого рода не принесет лично мне никакого вреда. Она повредит вам — но и поделом.

Кристиан с удивлением услышала, что он рассмеялся.

— О Боже мой! Из милосердия отложила меч и взялась за дубинку. Pax! Оставьте мне хоть немного гордости. Не прикидывайтесь, что будете млеть от восторга, если я убью кого-нибудь и протанцую вольту 29) с вдовицей. Я все же не меняю своего мнения. Девяносто девять женщин из ста на самом деле не хотели бы подобной честности, но если даже вы — сотая, то я вас не подвергну такому испытанию. Нет уж. Sivis pingere, pinge sonum , как грубо заметила Эхо 30). Если хотите до конца понять меня, то нарисуйте мой голос. Ведь это единственное, что сейчас существует.

— Конечно, — безмятежно сказала Кристиан. — И мой удел — рисовать дыханием слова, ведь вы не забыли. Я могу построить вам дворец из наречий и уединенный дом из личных местоимений… И могу рассказать о Крауче. — Впервые девушка почувствовала, что он растерялся. Она продолжала столь же безмятежно: — О Джонатане Крауче. О котором вы спрашивали. Джордж Дуглас продал его сэру Эндрю Хантеру, который хотел обменять его на своего кузена. А потом Крауч исчез с одним человеком; Хантер не знает с кем, но он очень зол в связи с этой историей и грозится убить того, кто это сделал.

— Понимаю… Постойте, — сказал он, — откуда вы все это знаете?

— Один человек, — сказала Кристиан, вставая, — слышал, как Хантер называл Джорджу Дугласу два английских имени в надежде, что они выведут на того, кто освободил его пленника. Я думала, вам это будет интересно… А теперь я должна идти. Да, — она снова села, — вы ведь должны предсказать мне судьбу.

К ее ликованию, он был застигнут врасплох.

— Ну, этим ведает Джонни, хотя иногда я ему советую, что предсказывать. Вы действительно хотите этого?

Она рассмеялась:

— Да нет. Пожалуй, с большим удовольствием я предсказала бы судьбу вам.

— Еще бы. Если бы вам это удалось, господин Рабле поместил бы вас в свой очередной альманах, — сказал он сухо. — Но если вас гложет тревога, я скажу вам что-нибудь, дабы удовлетворить любопытство нашего подозрительного Тома. Вашу ладошку, леди. Виноват, чуть поближе. Единственная свеча здесь еле горит. Ну-ка. — Он твердо взял ее запястье и распрямил пальцы. — Хорошая, сильная рука. Линия жизни… Ничего себе! Похоже, вы умерли семи лет.

— Искусство бальзамирования в наши дни достигло исключительных высот, — серьезно проговорила она.

— Но вот что я вам скажу. Вы многого добьетесь в жизни и встретите мужчину, которого полюбите. Желания вашего сердца в конце концов сбудутся, если вы доверяете выучке нашего Джонни. Но кто мы такие в конечном итоге? Шарлатаны, предсказатели, составители гороскопов…

Она не знала, что сказать.

— Кажется, такое предсказывают всем.

— Если вы в следующий раз принесете свою свечу, то, может быть, у меня получится лучше. Как скоро вы покидаете Стерлинг?

— Во вторник, если лорд Калтер сможет ехать. Все Кроуфорды и Агнес возвращаются в Мидкалтер. Я поеду с ними, а оттуда в Богхолл, где пробуду до Рождества. — Она замялась. — Я чем-нибудь могу помочь вам? Стоит нам встретиться, как мы начинаем болтать чепуху, и я чувствую…

— Как пересыпается песок? Но ведь он пересыпается лишь с одного конца дурацкого сосуда в другой. А потом приходит кто-то, ставит нас с ног на голову — и песок сыплется снова. Тот же песок, те же секунды — и песчинки кричат друг другу: «Привет! Это опять ты? Помнишь, мы встречались в Стерлинге, в палатке предсказателя судьбы?»

— Я не уверена, — осторожно заметила Кристиан, — но полагаю, что это дешевая теология.

— Согласен, апология неважная, — сказал он, — и не на такой ноте нам надо бы расстаться. Ну ладно. Забудем о песке.

— Нет, черт возьми, — добавил он, снова недовольный. — Эта нота слишком чувственная.

— Прощайте, — сказала она и потянулась рукой к занавеске.

— Прощайте, — ответил он, оторвавшись от ямбов. — Джонни проводит вас. — Он сжал ее руку. — Может быть, мы увидимся нескоро, но я, возможно, вам напишу.

— Напишете?!

— Да. Разумеется, я. Хотел сказать — я не забыл. В свое время увидите. А пока прощайте!

Рука Булло твердо взяла ее за локоть, и Кристиан вышла во внешнюю половину. Девушка еще слышала, как он с чувством декламирует — себе ли, ей, — трудно было понять.

Кукушечка над лесом пролетала

И попугаю смерть накуковала.

Джонни Булло проводил гостей задумчивым взглядом, а потом вернулся в палатку. Он зажег еще одну свечу и откинул внутренний полог. Человек внутри ловко обувал свою гибкую ногу. Он поднял взгляд на Джонни.

— Все ушли? — спросил Лаймонд. — Спасибо, Джонни. Твои предсказания первым двум наполнили меня уважением к тебе. В искусстве облекать двусмысленности в невинные фразы нет тебе равных. — Лаймонд туже затянул ремешки. — Три щедро наделенные природой киски.

— Да, двух из них природа не обделила, — признал цыган. — Но вот у малышки лицо — ни дать ни взять фунт восковых свечей в жару.

— Черта с два. — Лаймонд притопнул обутой ногой и взял второй сапог. — У малышки, как ты ее называешь, лицо исполнено красоты, ума и прелести. Иными словами, мой Джонни, она свободна, богата до тошноты и ей тринадцать лет.

— Ах так. Тогда, значит, у вас был неплохой день.

— Ты ошибаешься, — сухо сказал Лаймонд. — День выдался полный огорчений. Мусульманин во всем обвинил бы судьбу. Буддист предположил бы, Что попугай был моей прапрабабушкой, а христианин назвал бы все это карой Божьей. Я же, будучи обыкновенным язычником, считаю, что это чертовски досадно. — Он встал. — Где мой плащ? Ах, вот он. Я ухожу, Джонни. Маленький подарок на столе.

Булло проводил его до двери.

— Вы отправляетесь на юг?

— Да. В пятницу я должен встретить одного джентльмена на карлайлской дороге. — На пороге Лаймонд огляделся, а затем мимо цыгана шмыгнул прочь. Через мгновение он скрылся из виду.

— Вряд ли джентльмен обрадуется этой встрече, — сказал Джонни с ухмылкой, провожая взглядом гибкую фигуру, смешавшуюся с толпой. Ухмылка сделалась шире, сменилась смехом, выражавшим какое-то скрытое ликование. Джонни Булло хлопнул себя по колену и вернулся в палатку.