Глава 1

СПЕРТЫЙ МАТ

1. УСТРАНЕНИЕ УГРОЗЫ КОНЕМ

Лорд Калтер, не отводя взгляда от гобеленов в большом зале Бранксхолма, говорил мягким, ровным голосом, который хозяин Бранксхолма находил крайне для себя неприятным.

Бранксхолм, жемчужина владений Бокклю, располагался в двенадцати милях от английской границы. Этот дом был построен менее двадцати лет назад на пепелище Бранксхолма, который неоднократно сжигали неуемные соседи. Здание было простой, грубой архитектуры, и нигде на стенах не вился плющ и не рос мох. Внутри него множество юных Бокклю проводили свои детские турниры и сражения. Дом Скоттов изобиловал детьми разных возрастов — их пронзительные вопли могли поднять и мертвого; только сами Бокклю не обращали на шум ровно никакого внимания. Пока дети дрались, а няньки и воспитатели метались взад и вперед, гомоня, как стая скворцов, сэр Уот и леди Дженет занимались своими личными делами и говорили друг с другом обо всем на свете.

Сегодня, в мрачный и холодный ноябрьский день, темой их разговора был Лаймонд. В свободном от детей пространстве, в углу большого зала, сэр Уот беспокойно ерзал в своем кресле, выставив вперед ноги, обутые в меховые caпoги. Из-под широкого камчатного халата выглядывала шерстяная ночная рубашка, а вокруг скопилось множество собак самых разных пород. Леди Дженет, вся в пуху и в ворсинках, пряла шерсть и ругалась без всякого стеснения, когда рвалась нить или муж начинал проявлять свой вспыльчивый нрав.

Стоя у стены за спиной их обоих и не отрывая глаз от потрепанных гобеленов, лорд Калтер сказал:

— Я уже понял, что вы не собираетесь мне помогать. Интересно, не вознамерились ли вы вместо того препятствовать мне?

Сэр Уот раздраженно оттолкнул огромного пса, который не замедлил вновь ткнуться мордой в его колено.

— Дружище, ну почему я целый день должен твердить одно и то же? Я вам уже сказал — я болен.

Леди Дженет заливисто расхохоталась:

— Болен! В день истребляет две камбалы, щуку, треску, кварту кларета и пирог с айвою. Ты совсем себя погубишь — больной человек, а так прожорлив. Нужно поберечься, Уот.

Бокклю рассерженно фыркнул:

— Да ведь болен-то я только для англичан — неужто же мне питаться одними гренками, полагая, что Грей из Уилтона заглядывает в печную трубу? Я вам уже сотню раз говорил. Я должен явиться к Грею и что-то пообещать. Я попросил королеву и Аррана позволить мне хоть на словах оказать Грею кой-какие услуги. До тех пор пока не получу их разрешения, я буду болеть. Черт возьми, Калтер, видели вы, что Сеймур и его милые лотианские дружки сделали с Крэнстоном в сентябре? От ублюдков Уортона, от гарнизона Лангхолма нигде не продохнуть — три недели назад они пожгли Кирккудбрайт и Ламингтон. На очереди Бранксхолм. Вот попомните мои слова, когда и вас поджарят.

Лорд Калтер отвел взгляд от гобелена. Он подошел к огню, повернулся и взглянул на Бокклю.

— Тогда оставайтесь дома, а мне дайте ваших людей и собак.

Последовало неловкое молчание. Потом Бокклю с горечью сказал:

— Вы намекаете на то, что я предпочитаю сидеть здесь на своей заднице, пока пахнет жареным? А были ли вы на последнем заседании Совета? Арран отбыл, чтобы осадить английский гарнизон на реке Тей, послы разъехались просить людей и денег у Франции и Дании. А тем временем доходят слухи, что Париж неофициально пообещал Лондону нейтралитет в том случае, если англичане уберутся из Булони. Хорошенькие дела! Здесь зима на носу. Съестных припасов маловато, через блокаду прорывается ничтожное количество судов, а половину наших людей перестреляли в Пинки. Черт бы драл вашего братца! — с чувством воскликнул Бокклю. — У меня свои проблемы.

Калтер спокойно смотрел на него, опершись рукой на каминную полку.

— Не сомневаюсь, что проблем вам хватает. Я просто думал, что вы, возможно, сочтете меня менее опасным для Уилла, чем Лаймонд. И еще я думал, что вы, как человек ответственный, возможно, сочтете необходимым пресечь перехват королевских посланцев и утечку важной информации.

— Ответственный! Да Бокклю чуть не ругаются этим словом! — вскричала леди Дженет, поднимая вокруг себя облако пуха. — Возьмите хоть Уилла, которому море по колено. А вот и его отец, который беспокоится, что безумный сын вызовет международный скандал, — но лишь потому беспокоится, что в скандале будет замешана семья Бокклю.

— Какой там к черту международный скандал! — воскликнул ее муж, покраснев до корней волос. — Пусть только Совет арестует Уилла — и парню еще повезет, если он сохранит свою дурную голову. Будь он твоим сыном, Дженет Битон, ты бы говорила иначе. И к чему такая кислая мина? — продолжал Бокклю, весь скривившись сам. — Ты что, думаешь, Лаймонд как-то особенно развратит Уилла? Полагаю, моего сына уже и без того так развратили во Франции, что дальше некуда. К тому же у него своя голова на плечах. Или тебя не Уилл беспокоит, а ты попросту хочешь видеть, как повесят этого желтоволосого дьявола? Я ведь говорил тебе, что если бы ты больше помалкивала, то и не получила бы кинжал в плечо… — В это время послышался детский визг. — Женщина, ты можешь наконец унять эту мелюзгу?! Некоторые дома, — язвительно поведал Бокклю лорду Калтеру, — разъедаются древоточцами. А Бранксхолм разрушают детские вопли.

Леди Бокклю ядовито вставила:

— И чья же это вина?

— Моя, моя, моя! — проорал сэр Уот. — Я человек необыкновенный и каждый год собираю урожай: дети у меня родятся, как ячмень в хорошее лето, и мне иногда кажется, что можно обойтись и без жены.

— Не могу сказать, что ты неправ, — съязвила леди Дженет. — Урожай ты начал собирать еще до того, как священник совершил свадебный обряд.

— А ты еще и проповедь мне читаешь?..

Супруги Бокклю затеяли шутливую семейную ссору. Ричард стоял, не двигаясь, не сводя глаз с побагровевшего лица Бокклю, и слушал этот обмен колкостями. Вдруг за дверями раздался какой-то шум, всплеск детских криков, потом появился сияющий слуга и сообщил, что прибыла леди Сибилла Калтер.

— Сибилла! — Бокклю вскочил с места, раскидывая подушки и распихивая оскорбленных собак.

Дженет, прервав очередную язвительную тираду, тоже поднялась.

— Входите и присаживайтесь.

— Ричард! — сказала леди Калтер, сняв свои меха, подойдя к камину и подставляя сыну щеку.

Ричард был сама вежливость, но некоторая настороженность в его движениях не ускользнула от взгляда леди Бокклю. Все сели. Сибилла схватила первого подвернувшегося под руку ребенка, вытерла ему пальцы и посадила к себе на колени. Потом произнесла:

— Мне нужно убежище от девчонки Херрис. Вы прекрасно выглядите, Уот. Болезнь идет вам на пользу.

Дженет быстро спросила:

— А что там натворила Агнес?

— Нам нанес визит будущий жених, — мрачно отозвалась Сибилла. — Сын Аррана. И ему был оказан не лучший прием.

— Ну и что? — сказал Бокклю. — Она под опекой короны. Арран может распорядиться ею так, как пожелает. И если он желает, чтобы его сын получил земли Херрисов, кто сможет помешать ему?

— Собственный сын, — будничным тоном проговорила леди Калтер.

— Господи Боже мой! — изумился Бокклю. — Все, что есть дурного в личике этой девчонки, с лихвой окупается ее приданым.

— Я думаю, никакое приданое не может заглушить ее визг, — возразила леди Калтер. — Особенно когда она верещит нарочно. И потом, она ждет стройного рыцаря с нежной улыбкой по имени Джек — иногда от хиромантии столько хлопот… Кстати, Дженет, мы вас ждем в Мидкалтере на следующей неделе. Мы будем слушать трактат о философском камне.

— О философском?..

— Я так и думала, что Уот забудет вам передать. — Сибилла объяснила все в подробностях. Она перечислила все свойства камня, обсудила тонкости его изготовления, а отсюда перешла к подробному рассказу о том, как лечить перемежающуюся лихорадку.

Вынужденный оставить волновавшую его тему, Ричард поднялся. Сибилла отказалась ехать с ним и приняла приглашение остаться на ночь. Ричарда никто особенно не удерживал, и он стал собираться. Леди Бокклю, тоже пребывавшая не в лучшем настроении, вышла с гостем во двор.

— У Уота язык как осиное жало; он не думает, что говорит. Черт побери — я люблю Уилла не меньше, чем собственных детей.

— Бокклю это понимает, — сказал Ричард, — и по-своему пытается защитить мальчишку. Но жестокая правда в том, что подобным образом он Уилла не защитит. Говорю вам: Лаймонд за три месяца убил все годы моей юности. Уилла Скотта он способен погубить за какую-нибудь неделю.

Ее тронул не столько смысл сказанного, сколько тон, каким были произнесены эти слова. Уважая чувства Ричарда, Дженет ничем не показала, что растрогана, зато выпалила напрямик:

— Меня не нужно убеждать. Скажу больше: я не остановлюсь ни перед чем — слышите, ни перед чем, — лишь бы разлучить Уилла с Лаймондом. — Ричард молчал. Леди Бокклю подождала немного, потом взяла его за руку и посмотрела в глаза. — Боже мой, если вас мучает совесть, я сама скажу. Я знаю, что хорошо для Бокклю. Скоро он соберется встретиться с Уиллом, а когда надумает, то предпримет все меры, чтобы вы ничего не узнали. Но я-то уж непременно расскажу вам… Эй, постойте! Постойте, выслушайте меня. Если Лаймонд погибнет, Уилла схватят и будут судить. Именно этого и боится Бокклю — но ведь только суд и убедит англичан в том, что Уилл действовал на свой страх и риск. А шотландцы не причинят вреда старшему сыну Бокклю — в особенности после приключения в Хьюме. Это подсказывает здравый смысл — и я без малейшего колебания буду действовать за спиной дурня Уота. Как, по-вашему, я права?

Ричард ответил не сразу.

— Правы, конечно. Но я — хотя мне и жаль — не могу ничего предпринимать за спиной Уота. В особенности, когда он так недвусмысленно выразил свою точку зрения. Убедите Бокклю в том, что вы мне сейчас сказали, и тогда я с радостью приму помощь от вас обоих. — Он сел в седло и посмотрел на нее. — Дженет Битон, уладьте все со своим супругом, а потом мы поговорим.

Леди Бокклю расплылась в обезоруживающей улыбке.

— Да ведь мы уже поговорили, — сказала она и, ударив рукой по крупу лошади, махнула на прощанье рукой.

2. НЕОБЫЧНАЯ ПАРТИЯ МЕЖДУ ДВУМЯ ИГРОКАМИ

Через три дня опустился туман, скрыв землю как от англичан, так и от шотландцев. Охрана двух расположенных в устье реки фортов вздрагивала при каждом скрипе уключин, опасаясь мародеров. Люди в Хьюме и Роксбурге отправлялись спать с красными от напряжения глазами, а на границе не ложились вообще, не выпуская из рук мечей. Башня, которую облюбовали себе люди Лаймонда, тоже была погружена в туман. В полуразрушенном зале башни наследник Бранксхолма играл в карты, демонстрируя профессиональное мастерство.

— Ходите с восьмерки, — советовал опытный господин Крауч. — Тогда Мэтью отдаст десятку.

Терки Мэт, бросив свои карты, провел костистой рукой по лысой голове и тяжело задышал.

— Подумать только — а у меня сложилось такое дурацкое впечатление, будто вы не играете.

Господин Крауч изрек невозмутимо:

— Верно. Вы же сами мне сказали, чтобы я не играл, иначе вы мне выпустите кишки.

Терки хрюкнул, снял с пояса кожаный кошелек, вывернул его и швырнул на стол.

— И незачем далеко ходить за причиной, — проворчал он. — Такие-то вот гладколицые и обыгрывают честных людей. Все, что заработано за три месяца, исчезло за три минуты. Англичане? Акулы настоящие! Даром, что воркуют, как голубки.

— Ты ошибаешься. — Уилл Скотт, непринужденно развалившись в кресле, демонстрировал апломб, приобретенный за последние два месяца. — Тебе просто следует играть осторожнее.

— Кто бы говорил. — Терки воззрился на горку монет, лежащих перед юношей. — Крауч, должно быть, давал тебе уроки. Когда ты только появился у нас, то каждый день проигрывал по двадцать крон, а теперь, похоже, нюхом чуешь нужную масть.

— У господина Скотта быстрый ум, — заметил Крауч. С того дня, как ему пришлось скоропалительно покинуть Баллахан, господин Крауч испытывал острый недостаток в слушателях и никогда не упускал представившейся возможности. Он начал задумчиво: — Лучший игрок в карты, которого я видел, был Баскин Палмер…

— …которого повесил король Гарри за то, что тот обыграл его?

— Повесил, — подтвердил господин Крауч. — Это был великий мастер. Всем, что я умею в картах, я обязан ему и его брату. Когда я был при дворе принцессы Марии…

— И когда же это было? — спросил новый голос.

Все трое обернулись. Стол для игры был предусмотрительно поставлен подальше от толпы, и до сих пор авторитет Мэта надежно защищал эту епархию от вмешательства посторонних. Когда Терки увидел, кто это, он разразился грозной тирадой:

— Джонни Булло! Пришил бы хоть колокольчики к штанам — а то ходишь так, что тебя и не слышно. Черт подери! Последний порошок, что ты мне привез, никуда не годится. Я же предупреждал — он нужен мне для внутреннего потребления, а не для того, чтобы замазывать щели в кирпичной кладке.

Джонни Булло, не обратив внимания на слова Терки, удобно устроился на пивной бочке и снова обратился к англичанину:

— Значит, вы служили при дворе принцессы Марии? Когда же это было? В год битвы при Солуэй-Мосс? — Джонатан Крауч ответил недоуменным взглядом, и Джонни пояснил: — В год смерти шотландского короля Иакова и рождения маленькой королевы? В тот год Уортон разбил шотландскую армию у Солуэй-Мосс и увел в Лондон множество пленников, среди которых был и Лаймонд. В тот год в Шотландии впервые узнали о проделках Лаймонда, а англичане вознаградили его за труды прекрасным поместьем. Тысяча пятьсот сорок второй.

Господин Крауч сказал:

— Ну да… пожалуй. Приблизительно в это время я и был при принцессе. Около пяти лет назад.

— Я так и думал, — сказал Джонни.

У господина Крауча был смущенный вид. Мэтью снова выглядел расстроенным, а Уилл Скотт, убрав кошелек Терки со стола и положив новую карту, попросил:

— Ну, продолжай. Интересно.

Цыган сверкнул белыми зубами.

— Почему, — спросил он Крауча, — Лаймонд освободил вас из Баллахана?

— Откуда мне знать? — с чувством произнес Крауч. — Чтобы отправить меня домой, говорил он. А на самом деле? Запер в какой-то дыре, которую и домом-то назвать нельзя. Держит меня с разбойниками и головорезами — о присутствующих я не говорю. Одежды мне не дают, кроме той, что на мне.

— И Лаймонд с вами не общается? — спросил Джонни. — Почему?

— Откуда мне знать? — в отчаянии вскричал Джонатан Крауч. — Он и двух слов со мной не сказал с тех пор, как я здесь.

— Мэтью знает почему, — сказал Джонни и улыбнулся про себя.

Возмущенный англичанин вопросительно уставился на Терки. Мэтью вздохнул:

— Хозяин не любил, когда о нем говорят за глаза. Но это никакой не секрет. Все дело в том, что с тех пор, как деньги стали поступать без всяких затруднений, мы занялись поисками некоего джентльмена, и Лаймонд решил, что этим джентльменом вполне можете быть вы.

— И вам крупно повезло, что вы оказались совсем не тем джентльменом. — Булло снова сверкнул зубами. — Потому что, насколько я догадываюсь, хозяин ищет человека, который пять лет назад рассказал шотландскому правительству о его двойной игре. Я прав, Мэт?

Господин Крауч поднялся так резко, что чуть не перевернул стол.

— Это правда? Потому что…

— Конечно, правда. А что?

— Потому что я назвал ему имена двух других придворных офицеров, занимавших тогда почти то же положение, что и я. Сомервилла и Харви. Я назвал ему эти имена, ничего не подозревая. А теперь, судя по тому, что вы говорите…

— …вы по крайней мере одного из них приговорили к весьма непростой кончине, — весело сказал Джонни Булло, глядя на господина Крауча, который пробормотал что-то про себя а потом бросился к двери.

Уилл Скотт успел раньше пленника.

— Куда это вы направляетесь?

— Я требую встречи с Хозяином Калтера или как он там себя называет. Я считаю, что его обращение со мной нестерпимо, и собираюсь сказать ему об этом.

— Лаймонда нет, — сказал Уилл.

Тут дверь неожиданно распахнулась, впустив в помещение облачко густого тумана. Яркая, вся покрытая капельками влаги фигура возникла в проеме и раздался голос:

— Помяни черта — он тут как тут. Кто ищет меня? — Господин Крауч пригляделся и безошибочно определил в облаке знакомые руки, ловко стягивающие перчатки. Потом дверь закрылась, и Лаймонд стал виден весь. Он оглядел Крауча и Скотта тяжелым, неприветливым взглядом. — Ну?

На миг душа у Крауча ушла в пятки. Но потом он твердо сказал:

— Я требую объяснений, сэр. С того дня как я покинул Баллахан, прошло четыре недели, и не было предпринято никаких попыток вернуть меня домой. Останься я с сэром Эндрю, меня бы уже выкупили месяц назад, и я вернулся бы к моей Эллен.

— Сомневаюсь, — возразил Лаймонд. Он бросил перчатки на стул и взял кружку с элем, спешно поднесенную ему кем-то. — Вы разочаровали меня, господин Крауч. Вы находитесь здесь в тепле, вы сыты и не платите за помещение, а лицо у вас кислое. У вас что — скучные товарищи? Но ведь вы можете просветить их. Они не умеют поддерживать беседу? Но могут стать замечательными слушателями. Они плохо играют в карты? Тогда обыграйте их. Я вам разрешаю. Пора, — добавил Лаймонд, — почувствовать некоторую ответственность перед обществом. — Он подошел к огню, сел, обвел взглядом Мэтью, Джонни, разбросанные карты. Уилл Скотт уселся рядом с Лаймондом. Оскорбленный, униженный господин Крауч стоял перед камином. Он начал было говорить:

— Если бы я остался в Баллахане…

Лаймонд, непринужденно развалившись на стуле, смерил взглядом своего пленника.

— Жаль об этом говорить, но для сэра Эндрю вы были всего лишь несносным болтуном. Кусочком сыра в мышеловке, господин Крауч.

Уилл Скотт неожиданно обрел дар речи:

— А мышеловка — для вас, сэр?

Лаймонд поставил кружку на стоя, и ему тут же поднесли другую.

— Кто в Аннане знал, что мы интересуемся нашим гостем?

— Капитан у ворот? Тот, кто впустил нас? — пытался припомнить Скотт.

— Тот, кто впустил нас, и поплатился за это. Когда англичане ушли из Аннана и туда вошел мой дорогой братец, капитан готов был испустить дух. А последние его слова, как я полагаю, достигли слуха сэра Эндрю Хантера.

— И догадавшись, что вы проявляете интерес к Краучу, сэр Эндрю заполучил его, чтобы таким образом заманить вас. Но тогда, — Уилл Скотт размышлял вслух, — почему он держал это в тайне?

— Нетрудно догадаться, — сухо изрек Лаймонд. — Во-первых, сэр Эндрю — молодой человек, живущий не по средствам. Во-вторых, за мою голову объявлено вознаграждение в тысячу крон. И в-третьих. — Он задумался на мгновение, и Скотт увидел ледяной холод в его глазах. — Третья причина пока еще не ясна. Но в любом случае разыгравшееся воображение Хантера стоило ему шишки на голове, а господину Краучу — простуды и забвения приличий.

— Послушайте, — заявил господин Крауч, который был слишком оскорблен и потому не испытывал страха. — С меня хватит. Меня взяли в плен, как полагается, и я имею право на то, чтобы меня выкупили или обменяли как можно скорее, что соответствует законам обеих стран. Вы говорите так, — с горячностью продолжал Крауч, — будто это большое счастье — оказаться запертым в грязной, проклятой…

— Именно счастье. — Лаймонд быстро поднялся, длинными пальцами схватил Крауча, усадил его на свое место и, невзирая на протесты, положил его руку на вторую кружку с пивом. — Так оно и есть. У вас никогда больше не будет возможности приобрести такой опыт. Вы посмотрите — где вы еще встретите таких, как мы? Вы достигли крайних пределов мрака — а если вам повезет, то еще и выберетесь отсюда на свет Божий. А это, господин Крауч, большое счастье. — Господин Крауч, зажав кружку в руке, попытался было что-то сказать, но Лаймонд опередил его: — Нет, не тратьте речей понапрасну и не истощайте свой ум. Примите наши дары и будьте благодарны. Кто-то из этих двоих — я говорю о Гидеоне Сомервилле и Сэмюэле Харви — степенный, богобоязненный человек, и он испытает лишь несколько неприятных минут. А то, что случится с другим, будет лишь возмездием за грехи, и это возмездие свершилось бы независимо от вашего участия. Но я не хочу, чтобы вы спугнули моих пташек. Когда я поговорю с ними обоими, вы сможете отправиться домой.

Это мало утешило пленника.

— Я хочу домой сейчас, — резко возразил он.

— Пожалуйста, — мягко ответил Лаймонд. — О, пожалуйста. Когда захотите. По частям. Пейте лучше и учитесь быть благодарным.

Господин Крауч, вынужденный подчиниться силе, выпил. Лаймонд повернулся к нему спиной, подошел к столу и стал перебирать разбросанные карты.

— Карты — это слепая удача, счастливый случай и ловкая сдача. Становись картежником, если тебе того хочется, Рыжик, только не смотри на меня, как нашкодивший котенок. Джонни, твои цыгане все здесь?

— В миле отсюда.

— Прекрасно. Изгоним скуку из этой ночи. Скотт, в какие пороки, кроме азартных игр, вовлекает тебя Терки?

— Пороки! — воскликнул возмущенный Терки.

— Отклонения от общепринятой морали, — пояснил Лаймонд. — Отвлечения и забавы.

— Ах, забавы, — понимающе сказал Мэт. — С забавами у нас туго. С той ночи в Остриче так и не было ни одной.

Скотт, весь пунцовый, проговорил с вызовом:

— Я никогда не был в Остриче.

В глазах Лаймонда засверкали знакомые искорки.

— Хозяйка Острича — простая женщина, которая принимает мужчин, падких до греха. Вопрос: ищем ли мы безумных услад? Ответ; да, ищем. — Он обвел всех троих искрящимся взглядом. — Так отправимся же в рай, где каждого из нас ждет восемьдесят жен — и все девственницы. Отправимся прямо сейчас. Скотт, как ты? — Глаза Уилла засветились. Он кивнул. — Мэтью? Ну еще бы. А Джонни и так ехал туда.

Джонни Булло улыбнулся и проговорил сквозь зубы:

— Именно.

Скотт, чей взгляд Лаймонд снова поймал на себе, покраснел как рак. Лаймонд задумчиво обратился к нему:

— Так ты очень хочешь ехать? Эти змеи убивают мужчин и пожирают их, рыдая.

Изо всех сил стараясь не ударить в грязь лицом, Скотт процитировал Рабле:

— «Но воронов, попугаев, скворцов они превращают в поэтов».

— Нет, — сказал Лаймонд, — попугаев они разрывают на части.

Четыре человека и цыганский табор добрались до гостиницы Острич в полночь, в густом тумане. Весь долгий путь Уилл Скотт держался рядом с Булло. С самого начала гнедой конь Лаймонда затерялся в толпе цыган; вспышки приглушенного смеха и обрывки песен то и дело доносились оттуда. Терки Мэт, сросшийся со своим конем, ехал в одиночестве. Булло, скакавший рядом со Скоттом, чутко прислушивался к звукам, долетавшим из высокой травы. Один раз со сверхъестественной проницательностью, какую Скотт подмечал в нем и раньше, Булло сказал:

— Он сегодня закусил удила. — И это настолько совпадало с мыслями юноши, что тот даже не повернул головы.

Лаймонд для Скотта стал центром мира. Ни непритязательная сердечность, царившая в Бранксхолме, ни утонченность Лувра, ни разнузданная, двусмысленная чувственность Холируда не подготовили его к той нечеловеческой жестокости, какую он нашел в Лаймонде. Подчиненным Лаймонда казалось, что тот никогда не бывает больным или усталым, встревоженным, огорченным или разочарованным; даже гнев, похоже, никогда не брал верха над ним. Если он отдыхал, то делал это в одиночестве, если спал, то непременно располагался в сторонке.

— Мне иногда кажется, что он вообще не человек, — высказал Уилл вслух свою мысль. — Наверное, он весь состоит из винтиков.

В тумане блеснула белозубая ухмылка.

— В сентябре я сам убедился, насколько он человек. Помнится, у тебя тоже была шишка на голове после стычки с Калтером и Эрскином?

Лошадь Скотта запнулась, он чертыхнулся, пришпорил ее и сказал:

— Я тогда четыре дня провалялся. Ты хочешь сказать, что и Лаймонду попало?

— Как самому обыкновенному человеку. Камнем. Уж и намаялись мы с Мэтом, когда пытались привезти атамана назад. Пришлось-таки оставить его в кустах: Калтер и все остальные набросились на нас, как клопы в богадельне. А когда опасность миновала и мы явились за ним, неуязвимый Лаймонд скрылся. Конечно, потом мы нашли его.

— Где?

— Говорить об этом было бы не очень красиво, в особенности когда два заинтересованных лица находятся поблизости. Если ты помнишь, вернувшись, мы и словом не обмолвились о ране Лаймонда. Ведь он, как ты и сказал, должен оставаться всемогущим. В субботу я еду в Эдинбург, а когда вернусь, расскажу тебе эту историю — она тебя просто очарует. Может быть, ты даже захочешь написать поэму о том, как Лаймонд провел дни после Аннана. Прелестная история.

Скотт, уловив язвительность в голосе цыгана, тихо улыбнулся самому себе и поехал дальше. Они старались двигаться по высокогорью, где туман был не таким густым, а дорога не так разбита. Вскоре вересковые заросли и мокрые папоротники Шотландии сменились английскими вереском и папоротниками. Путники пересекли границу и поехали молча по высокой сухой траве. Белизна тумана сменилась чернотой ночи: день закончился, и они одолели последний спуск.

И вдруг в тумане перед ними засверкали огни. Всадники приблизились, и огни стали принимать очертания окон, в которых горели фонари и свечи, открытой двери; до них стали доноситься звуки музыки, слабые голоса; появился теплый, навязчивый запах жареного мяса, смешанный почему-то с мускусом. Показался двор, кишащий конюхами, приводившими и уводившими лошадей, и, наконец, огромный силуэт в дверном проеме: невероятно полная женщина со свежим детским лицом, которая протянула к Лаймонду напудренные руки.

— Неужто это ты… и Джонни! Вернулись! Господи, а мы уж думали, что все нас забыли.

— Поэтому-то мы и пришли, — сказал Лаймонд. Глаза его синели, как море, и в них сияла небесная кротость. — Рыжик, это и есть гостиница Острич. Так что прыгай, мой Уилли, радуйся, Уилли, Англия — твоя и моя. — Легкой походкой он подошел к двери, сгреб в охапку монументальную хозяйку, которая сердечно расцеловала его и обняла за плечи пухлыми руками, а потом оба исчезли в доме.

Скотт заметил, что Джонни Булло смотрит на него с насмешливым блеском в карих глазах.

— Идем, — сказал Джонни. — Нам тоже можно.

В утро перед сражением солдаты часто вспоминали квадратную залу Острича. Высотою в два этажа, она вся была увешана шелковыми занавесями; на двух вертелах, крутившихся над огнем, можно было зажарить по целому быку, а за переполненными столами рекой лилось вино. Все удовольствия, какие только мог пожелать досужий человек, он находил в Остриче. Те, кто стеснялся спать при людях, могли подняться на галерею второго этажа, где располагались отдельные комнаты.

В общем зале сверкали свечи. Раздавалась цыганская музыка, и в глазах рябило от пестрых нарядов. На фоне ярках ковров и фресок, украшавших стены, показывали свое искусство акробаты, арфисты, обезьяны, медведи, певцы, собаки, актеры и мимы. Громкий смех и голоса, рокот барабанов и гитар отдавались под сводами. Повсюду витали ароматы острых приправ. Между столами легко, словно яркие птицы, порхали женщины.

Уилл Скотт у одного из каминов сомлел от жары, запахов еды и яркого света. Лаймонд исчез, Джонни Булло с другими цыганами включился в представление, а Мэт, поговорив с кем-то у дверей, ушел. Тоска по жареной оленине вдруг охватила Скотта — и тут он увидел огромное блюдо с дымящимся, остро пахнущим приправами оленьим бедром, водруженное на стол белыми, унизанными кольцами руками великанши хозяйки. Она улыбнулась Уиллу. Женщина была красива. Ее круглое лицо, молодое и свежее, как лепесток розы, светилось в то же время материнской заботой. Ухоженные волосы блестели. Из-под бархата и горностая виднелась пышная белоснежная грудь, на которой покоилось рубиновое ожерелье.

Уилл неуверенно поднялся. Она поставила на стол вино, две кружки, хлеб и сыр, положила ножи, а потом легонько подтолкнула его, усаживая на прежнее место.

— Не каждый день выпадает такое счастье — сама Молли прислуживает тебе. Но ты приехал в особенной компании. — Ее красивые глаза оценивающе взглянули на юношу из-под подкрашенных ресниц. — Хорошие манеры. Силен, но нежен. А это означает благородное происхождение и сострадательное сердце… Как тебя зовут?

Противиться ей было невозможно. Он улыбнулся:

— Меня зовут Уилл.

— Уилл! Вот так уже лучше. — Ее нежные губы изогнулись в улыбке, и она материнским жестом слегка взъерошила Скотту волосы. — Поешь хорошенько, мой мальчик, а твой золотоволосый друг скоро вернется. Боже! — Молли воздела к потолку свои небесно-голубые глаза. — Что за волосы! Он родился, чтобы губить нас — наши тела и наши души. Ты только посмотри. — Она запустила белую руку в вырез платья и извлекла на свет золотую цепочку, к которой было прикреплено кольцо с великолепным бриллиантом. — Наверно, в моей жизни драгоценностей было больше, чем у многих других, но вот это кольцо, которое он подарил, я всегда ношу с собой. — Она рассмеялась и спрятала цепочку. — Да не пугайся ты. Для таких, как он, бриллиантовые кольца — пустяк, но тебе не придется расплачиваться за обед украшениями. Не обращай внимания на мою болтовню. Поешь, выпей и забудь о своих бедах. Для этого и существует Острич.

Женщина удалилась легкой походкой, а Уилл проводил ее тоскливым взглядом и решил, что в следующий раз запасется бриллиантами. Потом он обратился к еде и забыл о Молли. Оленина оказалась великолепной — сочной и ароматной. Вино было слегка подогретым и приятным на вкус. Странным и ласковым огнем светили свечи. Жизнь была замечательна.

С непринужденным изяществом Лаймонд скользнул на скамью напротив Скотта и подвинул к себе вино и тарелку. На нем было красивое, свежее платье, и Скотт сразу же почувствовал, что его куртка и штаны заляпаны грязью. Отрезав себе ломоть оленины, Лаймонд сказал, словно читая его мысли:

— Молли, к несчастью, не одевает великанов, мой Пирр. Ты познакомился с ней? — Уилл кивнул. — Молли вышла замуж за владельца гостиницы. — Лаймонд налил себе вина, выпил, разглядывая людей за соседними столами. — И с тех пор владельца гостиницы никто не видел. Он женился на Молли, привез ее в Острич, а через месяц осталась одна только Молли и ее девушки.

Уилл заметил:

— Она без ума от вас.

— Она любит мои деньги, — ответил Лаймонд и, поймав взгляд Уилла, злорадно ухмыльнулся. — Какое кольцо она тебе показывала? С бриллиантом или с жемчугом?

— Она мне показала кольцо с бриллиантом, — с вызовом проговорил Скотт, потому что ему понравилась Молли.

Лаймонд снова ухмыльнулся.

— Если тебе хватило ума прицепить к берету дорогой камень, будь готов к тому, чтобы тебя и оценили соответственно. — Он громко расхохотался. — Не переживай так, о святая простота: здесь все влюбляются в Молли. Но не только в Молли, конечно. — Задумчивый взгляд синих глаз скользил по зале. — Темноволосую девчонку у другого камина зовут Сэл, рыжая у кухонной двери — Элизабет, а за соседним столом — Джоан.

Уилл посмотрел на Джоан. У нее было свежее, розовое лицо и каштановые волосы; глаза сверкали опаловым блеском; из-под платья виднелись тонкие щиколотки и туфли на красном каблуке,

— Видывал я и похуже, — сказал Скотт и поднял свою кружку. Лаймонд налил ему и себе, а когда Скотт выпил, налил ему снова.

— Multa bibens… — Потом он огляделся, сделал кому-то знак и нежно, со значением заглянул в глаза Уилла.

— А теперь, — проворковал Лаймонд, — не пора ли нам исполнить наш сладостный долг?

Овеянная мускусным ароматом, появилась Молли.

— Ты готов, дорогой?

— Мы готовы. А комната? — спросил Лаймонд.

— Ждет вас. Номер четыре, дорогой. — Она передала ему ключ. — Ты помнишь, где лестница? — Она рассмеялась, и Лаймонд ответил:

— Лестница как таковая не произвела особого впечатления, но о ее существовании я помню. Мы найдем дорогу. Пошли, Рыжик.

Целомудрие — выдумки для детей; хорошо воспитанному молодому человеку не следует чураться никаких пороков. Когда Уилл Скотт поднялся на ноги, сердце его сильно билось, но он быстро направился вслед за Лаймондом через набитый людьми зал, потом по лестнице, ведущей на галерею, и по длинному, душному коридору. Деревянные двери вдоль одной стены были под номерами. Лаймонд отпер номер четвертый и вошел внутрь. Следом за ним вошел Скотт, и Лаймонд захлопнул дверь.

В комнате стояли кровать без балдахина, зеркало, комод, стол с двумя горящими свечами. На низенькой скамеечке с подушками сидел моложавый человек. Увидев Скотта, человек нахмурился и вскочил на ноги. Он был высок, с длинными, редкими волосами, а на треугольном лице сверкали переливчатые, навыкате, глаза. Он изрек:

— Я жду одного джентльмена. Вы…

— Лаймонд — я. — Лаймонд подошел ближе к свету. Незнакомец узнал его и с облегчением вздохнул. — А это мой лейтенант, господин Скотт. Уилл, это Хозяин Максвелла.

Три месяца в обществе Лаймонда научили Уилла никогда не терять присутствия духа. Он поклонился, и в буре мятущихся чувств мелькнуло нужное воспоминание — Лаймонд выручил Максвелла на карлайлской дороге в темную октябрьскую ночь, а потом рассказывал об этом: «Максвелл — личность важная, заметная, вокруг него вертится много англичан… Согласись же, что такой дебют приведет к спёртому мату». Уилл скорчил гримасу за спиной Лаймонда и, подчинившись судьбе, присел на край кровати. Лаймонд достал из комода кувшин и кружки и вопросил:

— Итак, вы направляетесь в Карлайл, господин Максвелл?

— Если это касается вас, то да, сэр. — Желтые ястребиные глаза с черными крапинками уставились на Лаймонда, который невозмутимо разливал по кружкам вино. У Скотта внезапно проснулся интерес к Максвеллу: тот осмелился огрызнуться! Неужели нашелся наконец человек, не подпавший под чары зловещей легенды?

Лаймонд молча предложил Максвеллу вино, тот молча взял кружку. Потом Лаймонд мягко опустился на угол стола, кинул взгляд на Скотта, погрузившего нос в кружку, и произнес:

— Я выбрал для нашей встречи Острич, потому что место это не совсем обычное. Это пограничье — сюда доходят любые слухи. Здесь всё видят и всё знают. Например, кто пересекал недавно границу, направляясь на север? Капеллан вашего брата из Лондона. Он будет ждать вас в Триве. Он горит желанием узнать, как относитесь вы к предложению лорда Максвелла сдать Лохмейбен англичанам. Кто еще? Землемер из Кале, направлявшийся к Уортону. Шотландские гарнизоны в Кроуфорде и Лангхолме беспокоят его милость. Господин Пэти должен дать совет, как наилучшим образом укрепить Дамфрис, Кирккудбрайт, Лохвуд, Милк, Кокпул-Тауэр и Лохмейбен, когда англичане займут эти крепости.

Потом на север проследовал помощник лорда Уортона, господин Томсон. Он собирается встретиться с вашим дядюшкой Друмланригом. Боюсь, сэр Джеймс не смог убедить его в том, что, когда имеешь дело с честным человеком, необязательно держать заложников. И еще конечно же несколько господ из Западной Марки проехало в направлении Карлайла, чтобы принести известную присягу: служить королю Англии, отречься от Папы Римского, способствовать браку короля Англии и королевы Шотландии, выступать против врагов английской короны, подчиняться лорду-протектору, лордам-лейтенантам и смотрителям… А совсем недавно на юг проследовал один из людей Уортона с нескромным письмом вашего шурина графа Ангуса к одному человеку — и письмо это может крайне заинтересовать англичан.

Даже для Скотта большинство из сказанного оказалось новостью. И если все это было правдой — а Максвелл определенно знал, так это или нет, — значит, Лаймонд обладал силой, которой даже Максвеллу трудно было противостоять. Джон Максвелл вытянул длинные ноги, поставил кружку и устремил на Лаймонда свои желтые глаза.

— Вы владеете Остричем? Или только способностью угождать Молли?

Синие глаза улыбнулись.

— Различие несущественно.

Максвелл произнес:

— Господин Кроуфорд, нет нужды обрушивать на меня скалу, когда хватит и камня. Наш последний разговор заинтриговал меня.

— Сильно?

— Достаточно для ваших целей. — Максвелл отвел взгляд, поднялся, наполнил свою кружку, снова сел и продолжил своим сухим, бодрым голосом: — Я достал сведения, которые интересовали вас. Сэмюэл Харви холост, живет в Лондоне, находится там на службе и в ближайшее время, по-видимому, не собирается объявляться на севере. Гидеон Сомервилл — богатый человек, ныне бросивший службу при дворе; владеет имением, которое называется Флоу-Вэллис и расположено на реке Тайн вблизи Гексема. Женат, имеет дочь десяти лет. Я навел эти справки частным образом в Карлайле; никто не сможет связать это с вашим именем.

— Признателен за вашу заботу. Однако это теперь не имеет никакого значения.

— Вас больше не интересуют эти двое?

— Напротив — я собираюсь встретиться с ними. Но один из ваших шуринов знает об этом, и либо он, либо Грей непременно попытаются подстроить мне ловушку. Но это не важно. Ни кошки не боюсь, ни мышеловки: рассчитываю на свою сноровку.

— Ваша самоуверенность невероятна, сэр, — сухо заметил Максвелл.

— Если владеешь информацией, то все можно предусмотреть, — сказал Лаймонд. — Вашу женитьбу, например.

Скотту, который слушал как зачарованный, показалось, что глаза Максвелла сузились. Последовала короткая пауза, потом Максвелл проговорил:

— Я подумал над тем, что вы предложили. Мои теперешние отношения со вдовствующей королевой таковы, что ни она, ни правитель не согласятся, даже если план и сработает.

— Отношения могут потеплеть.

— Мой брат, лорд Максвелл, все еще содержится пленником в Лондоне. А заложники в Карлайле обеспечивают мою покорность.

— Отношения могут потеплеть и без ущерба для вашей репутации в Лондоне. Сейчас середина ноября. Через две-три недели граф Леннокс должен прибыть в Карлайл, и если обстоятельства сложатся благоприятно, он еще раз попытается вторгнуться в южную Шотландию.

— И что?

— Чистая случайность вкупе с естественным корыстолюбием могут привести к тому, что люди Леннокса провалят набег. Действительный характер этой случайности будет известен только шотландскому правительству, которое станет действовать по вашему совету. Леннокс обвинит в провале своих людей, но королева-то будет знать, что всем этим обязана Максвеллу.

Молчание. Максвелл пошевелился.

— Разве это возможно?

— Сами сможете судить. Я сейчас изложу суть, а детали представлю позднее, когда мне будет точно известно обо всех перемещениях Леннокса. Все заслуги припишут вам.

Джон Максвелл сказал:

— Я пытаюсь убедить себя в том, что такой расклад не нанесет вам никакого ущерба.

Лаймонд мягко улыбнулся.

— Дорога, по которой пойдет Леннокс, проходит через Гексем, — заметил он. — Я говорил вам, что там поставят для меня мышеловку. Но англичане сами же и отопрут дверцу.

В полночь они стали прощаться. Максвелл взял свой плащ, надел перчатки и шляпу, захватил хлыст и направился к двери. Он кивнул Скотту, пригнулся в дверном проеме и обернулся к Лаймонду:

— И, пожалуйста, сдерживайте вашу безумную страсть к театральным эффектам. Не очень-то мне хочется потом из кожи вон лезть, приноравливаясь к тому образу, что вы создадите.

— Не беспокойтесь, — сказал Лаймонд серьезно, — мы с вами одного поля ягоды.

Максвелл, к удивлению Скотта, рассмеялся и вышел. Лаймонд закрыл за ним дверь.

— Вот так, — заметил он Скотту, — из тутового дерева вырастают шелковые рубашки.

— Да, — отозвался Скотт.

Лаймонд наклонил свою пустую кружку, бросил иронический взгляд на хмурого Скотта, распахнул дверь и крикнул:

— Молли, почему у тебя в доме такая сушь?

Молли сидела при свете свечей за столом, окруженным вдрызг пьяными, что-то бормочущими гостями. Она подняла к Лаймонду унизанные кольцами руки.

— Иди к нам, мой воробышек. Мы без тебя вот-вот заснем.

Ухмыляясь, Лаймонд обвел взглядом зал и выдохшуюся, осовевшую публику. Кто-то уже храпел, кто-то сидел у догорающего камина, проводя время в невнятной беседе; воздух был полон дыма и запахов еды.

В углу, сбившись в кучу, спали цыгане, в своих пышных нарядах похожие на клумбу левкоев. Мэт лежал на скамейке лицом вниз, сверкая розовой лысиной.

— Я что, должен учить тебя твоему делу?

— Развесели нас, — потребовала Молли. — Или весь твой запал прошел? Давай же, Люцифер, развей тоску!

Лаймонд взял кружку и метко швырнул ее в спящего Мэтью, который проснулся и с грохотом свалился со скамейки.

— Это ужасно, — сказал Лаймонд, — напиться до бесчувствия в самом начале веселья. Мэтью, у Молли в подвале целая бочка кларета. Прикати-ка ее сюда, и нам будет море по колено. Молли, моя крошечка, свет очей моих, нужно развести огонь в обоих каминах и зажечь побольше свечей. И дать музыку.

— И тебя пригласить, любовь моя, — продолжила Молли. — Но где же взять музыку? Музыканты пьяны вдрызг.

Лаймонд выпрямился и расхохотался так, что Скотт вздрогнул.

— Всего в двух ярдах отсюда есть такая музыка, что и чертям тошно станет. Ты что, забыла, прелесть моя, кто у тебя в первом номере?

— Чтоб ты лопнул! — воскликнула Молли и добавила еще словечко, которое редко можно услышать даже из уст жены трактирщика. — Я что, забыла закрыть дверь?

Лаймонд кивнул.

— О нет! — вскричала Молли. Она зажала уши своими белоснежными ручками, и на груди сверкнули рубины. — Нет!

Из какой-то комнаты наверху послышался сонный, недовольный голос. Кто-то из спящих пьяниц проснулся от крика и недоуменно поглядывал вокруг.

— О да, разумеется, да! — сказал Лаймонд и тут же исчез.

Огромный полутемный зал погрузился в оцепенение. Уилл, облокотившись на перила, посмотрел вниз и увидел, что Молли плотно заткнула уши и склонилась к столу в состоянии, близком к истерике; глаза ее тоже были закрыты. А потом события стали следовать одно за другим.

Грохот возвестил о приближении Мэтью с бочкой кларета. В каминах весело заплясал разожженный заново огонь, и зал озарился ярким светом от принесенных свечей.

Установилась тишина, предвещающая бурю. Потом некий гигантский, отчаянно скорбящий тролль набрал в легкие воздух и крикнул. За первым воплем последовал еще один; наконец они соединились в мелодию. По галерее проплыла чья-то голова с раздутыми щеками. Это был Таммас Бэн Кэмпбелл, волынщик Арджиллов, выкупленный пленник Пинки, направляющийся теперь домой, на север. Волынка заревела «Баиле Ионераора» так, что содрогнулись стропила и хлопнули двери; зазвенели стаканы и задребезжали окна; окорока задрожали и рухнули с крюков. Спящие, хрипя, проснулись и повскакали на ноги, схватившись за ножи. Пьяные открыли налитые кровью, осоловевшие глаза — трезвые же, в зависимости от темперамента, разразились кто ругательствами, а кто смехом.

Какой-то человек в углу встал на колени и принялся молиться, но все остальные поднялись и с громоподобным криком, потрясшим весь дом, бросились наверх, на галерею.

Наверху их встретил Лаймонд с мечом в руке — глаза его сверкали, как самоцветы. Он снял колет, а также позакрывал все двери в коридоре, о чем свидетельствовал оглушительный стук. Мэт стоял рядом с ним, а позади нерешительно мялся Уилл.

Увидев перед собой на узкой лестнице три сверкающих меча, толпа остановилась. Лаймонд обвел взглядом багровые от гнева лица и под рев волынки, наяривавшей теперь «Джилли Калум», прокричал:

— Ну что, спящие красавицы? Как вам такая колыбельная?

Высокий, хорошо сложенный человек в зеленом плаще воскликнул:

— Послушай, друг, убери-ка это чучело куда-нибудь подальше, а то как бы не схлопотать. Людям спать хочется.

Подбадривая себя воплями, толпа шагнула на две ступеньки вверх. Блеск меча заставил ее отступить на три ступеньки.

— Ах, какие переливы, — восхитился Лаймонд. — Где ваши уши? Это же лучшая волынка Шотландии. Восемь тонов в одном такте — а может получиться и одиннадцать, если вы поднесете Таммасу стаканчик виски между второй и третьей вариацией. Спать?! Да кто же спит в Остриче между полуночью и пятью утра? Вы странная компания! Ну что, уже проснулись? Тогда давайте веселиться, а мы вас поддержим.

— О Боже! — воскликнула Молли. — Я так и знала, так и знала! Прекрати это, ты, безумный виршеплет!

— Поддержите! — повторил человек в зеленом плаще, перекрывая возмущенные выкрики. — Отдайте нам волынщика, это все, о чем мы просим. Или волынку. Или отделите одно от другого, Бога ради! У меня кровь застыла в жилах и не течет с того момента, как этот проклятый шотландец засунул себе волынку в рот.

— Ладно, — сказал Лаймонд. — У нас — волынщик, у вас — дамы. Вот мое предложение. Если среди вас найдется борец, который положит на обе лопатки Мэтью или меня, мы отдадим Таммаса и волынку. Если же мы положим вашего человека, то получим одну из красоток. Победа защипывается, когда плечи касаются пола; и волынщику никто не причиняет никакого вреда. Ну что, договорились?

Человек в зеленом плаще, взявший, казалось, на себя роль лидера толпы, ухмыльнулся и оглядел собравшихся.

— Согласен. Думаю, это справедливо. Ну что, ребята, готовы сражаться за свои права или спасуете перед этим кудлатым с его дьявольской музыкой?

Ответом ему был взрыв одобрения. Скотт, взор которого изрядно затуманили пары алкоголя, все же видел, что толпа была настроена добродушно. Выходка встряхнула гостей — и теперь они окончательно проснулись, готовые на все. Человек в зеленом, заглушая звуки волынки, прокричал:

— Договорились! Вы и ваш друг боретесь с любым из нас до первого падения. Если кто-то из нас уложит вашего друга или вас, то мы заткнем волынщику рот. Будем бороться внизу. Я прослежу, чтобы игра была честной.

Лаймонд согласно кивнул. Все спустились в зал. Зазвучал смех, крики, послышался стук наполняемых кружек. Очистили середину зала. Лаймонд протянул свой меч Скотту.

— Ты будешь охранять лестницу для победителя, — приказал он.

Скотт скосил глаза:

— Здесь, наверху?

— Да, наверху. Черт, я думал, ты музыкален.

Скотт закрыл глаза и взял меч.

Таммас, дойдя до конца галереи, повернул обратно, а Уилл содрогнулся и, опершись на балюстраду, уставился вниз.

Зал преобразился. Все было как на сцене, залитой светом свечей. Площадку для борцов окружили орущие зрители. Девушки, польщенные вниманием, возбужденно взвизгивали. В центре, сверкая белыми рубашками, остались Лаймонд и высокий человек, скинувший зеленый плащ. Они встали друг против друга, уперев ладони в колени. Высокий сделал выпад, две фигуры столкнулись, потом разделились и схватились снова. Послышался недоуменный крик, звук стукнувшегося об пол тела и смех Лаймонда, склонившегося над поверженным противником.

Бросок, как решили все, был честным. Сэлли, хихикая, вытерла исцарапанное лицо своего милого, пошла наверх и встала на галерее рядом с Уиллом. Таммас, набрав побольше воздуха, поднес волынку к губам.

Против Мэта вышел огромный кузнец, который через пять минут лежал на полу. Наверх отправилась Джоан.

Лаймонд ради забавы уложил молодого чиновника и какого-то голландца — ни у одного из них не было девушки. Затем наступила очередь Мэта, который ненароком сломал руку сапожника из Честера. Он помог своей жертве подняться, наложил лубок и разделил с ним кувшин эля. Состязание возобновилось. Но найти соперников после этого оказалось затруднительно. К тому же публика производила теперь такой шум, что волынки почти не было слышно. Но Мэтью еще выкинул из окна какого-то адвоката, а Лаймонд выиграл Элизабет у сухощавого коробейника, которому удалось продержаться целых двенадцать минут. За этим последовали еще две легкие победы, сопровождавшиеся громом аплодисментов.

Потом последовала короткая пауза.

Молли сама принесла вино Лаймонду, который взял кружку одной рукой, отирая другой пот со лба.

— Пей, сумасброд. Разве об этом я просила? Я, наверное, сошла с ума. Давай заканчивай, иначе разнесешь весь дом. Останови своего проклятого волынщика — давайте послушаем настоящую музыку.

Лаймонд поднял брови.

— Сначала ты должна меня уложить.

— С удовольствием, — сказала Молли.

Скотт, оглохший на галерее, окруженный множеством хорошеньких головок, смотрел, словно зачарованный, как на Лаймонда навалились, а Молли всем своим весом опустилась ему на грудь.

— Победа! — заявила Молли; Лаймонд зашелся приглушенным смехом, поднял руку, признавая поражение, и подал знак Таммасу.

Тишина, словно гром, поразила Острич. Она длилась не более двух секунд. Потом до самой крыши взметнулся смех, раздались звуки цыганских гитар и скрипок. Жизнь продолжалась. Лаймонд, освободившись, окинул взглядом свои трофеи и дал им торжественное разрешение спуститься вниз и танцевать, а сам увлек в танце Молли. Зал заполнился топотом ног, и от развевающихся юбок трепетало пламя свечей.

Скотт, положив на пол меч, взял Джоан за руку, спустился вниз по лестнице и присоединился к общему танцу. Он пил, танцевал, ел и снова танцевал. Потом танцоры и музыканты стали уставать. Скамейки подтащили к каминам, люди расселись на них и начали петь. Сначала пели хором, потом от хора остались квартеты, затем трио. Потом уже слышались лишь одинокие голоса, которые вскоре тоже замолкли.

Глаза Скотта закрылись. Джоан и другие девушки исчезли. Лаймонд тоже пропал. Наконец все звуки перекрыл общий храп. Голова Уилла дернулась и упала на стол. Острич спал.

В пять часов Лаймонд, снова одетый для езды, подошел к Скотту и вытащил из его вялой руки пивную кружку.

— Пьяненький, пьяненький — ох, пьяненький. Поникший, утомленный битвой Рыжик, — язвительно проговорил он. — Вставай, бездельник. Туман рассеялся, и я намереваюсь уехать до рассвета.

Уилл не помнил, как встал и вышел на улицу. Прохладный воздух вернул его к жизни, и он увидел, что находится во дворе гостиницы. В разбитом окне мерцал свет. Его лошадь, уже оседланная, оказалась рядом. Мэтью верхом ждал их у ворот. Лаймонд подсадил его, сам забрался в седло и поднял голову. В свете бледной луны трепетали кроны деревьев, по небу плыло облачко.

— Блуждающие звезды, возвещающие согласие, — сказал Лаймонд. — Как следует приглядись к ним. Это путеводные звезды: они выше пустого поклонения и пошлых сплетен. Бесчисленные очи невинности.

Но Скотт был слишком пьян и не мог поднять голову.

3. ХОД КОРОЛЕВСКИМ КОНЕМ

Лорд Грей из Уилтона, генерал Северных Провинций его величества короля Англии, встретил ветреную осень и после неприятного происшествия в Хьюм-Касле ждал холодной и тревожной зимы.

Река Туид в Восточной Марке с городом Бериком, расположенным в ее устье, разделяла Англию и Шотландию. В течение октября и ноября лорд Грей, как старая щука (прозвище, данное ему сэром Джорджем Дугласом), метался между своими гарнизонами. Получая невообразимое количество приказов, рапортов, требований, запросов, он несся из одной расположенной на берегах Туида крепости в другую, а в последний вторник ноября поплыл назад в Норем, преследуемый жалобами и мольбами Латрелла, Дадли и Балмера. В Норем-Касл Грей вызвал Гидеона Сомервилла.

Служба при дворе, увенчавшая мучительный жизненный путь Джонатана Крауча, привела Гидеона Сомервилла во внутренние палаты дворца, помогла снискать благосклонность короля Генриха и дружбу влиятельных людей. После смерти Генриха Гидеон со всем своим богатством, молодой женой и дочерью переехал на север, в Гексем. Там он обосновался и обитал, не показываясь нигде, пока его услуги не требовались на войне.

Гидеон был достаточно хорошо воспитан и обладал чувством юмора, что позволяло ему выносить докучливость лорда Грея. Он сидел в одной из комнат замка Норем, слушая его милость. Гидеон был уже не молод — волосы его отливали сединой, — но тело оставалось гибким, а ум — смелым и бескомпромиссным. Его ясные глаза открыто смотрели на собеседника.

— Я полагаю, — сказал лорд Грей, добравшись наконец до существа вопроса, — вы уже наслышаны о происшествии в Хьюме? — Гидеон сочувственно кивнул. — Так вот, сэр Джордж Дуглас предложил мне помощь в поимке наследника Бокклю. Этот парень шастает по приграничью в дурной компании. А один из его дружков поклялся отомстить какому-то человеку в Лондоне. Дуглас предлагает нам заманить молодого Скотта в ловушку через этого его дружка.

— Какому человеку в Лондоне? — спросил Гидеон.

— Этому разбойнику — не знаю, как там его, — нужен Сэмюэл Харви, но сам разбойник этого еще не знает. Он думает, что, может быть, это вы.

— Уверяю вас, я никому не сделал ничего дурного. Мне не за что мстить, — сказал Сомервилл. — В особенности шотландскому разбойнику. И, насколько мне известно, Сэм Харви тоже.

— Я не говорил с Харви и не знаю, в чем тут дело, — нетерпеливо продолжал Грей. — Но это не имеет значения. Вопрос в том, что дружок Скотта захочет побеседовать с кем-то из вас двоих, а поскольку Флоу-Вэллис недалеко от границы, то скорей всего первым окажетесь вы.

— Я польщен, — сказал Сомервилл. У него был слегка недоуменный вид. — И кто же этот головорез, собирающийся нанести мне визит, и что мне делать, когда он прибудет?

— Сначала он должен вас найти: на это потребуется время. Кто он такой — не имеет значения; Дуглас ничего определенного не сказал об этом, а я не спрашивал. Вы, Гидеон, должны всего лишь действовать как наш представитель. Когда этот человек объявится, передайте ему письмо от Дугласа. Здесь все, как надо. Я его прочел, прежде чем запечатать. Вот копия — прочтите вы.

Сомервилл, прочитав письмо, спросил:

— Значит, я — единственный, кто может помочь добраться до него?

— Иного пути мы не знаем.

Гидеон швырнул письмо, встал и стал мерить шагами комнату.

— Я понимаю, вы думаете о Кейт, — продолжал Грей. — Но вам не о чем беспокоиться. Я дам столько людей для охраны, сколько вы попросите. А вы должны всего лишь впустить этого человека, когда он придет, и передать ему письмо.

Сомервилл ответил:

— Прошу прощения за эгоизм, но я думаю не только о Кейт, но и о себе. Не знаю, как удастся мне убедить кипящего гневом наемника в том, что на самом деле я — его лучший друг. А если он приведет с собой того человека, который вам нужен — как его, Скотт?

— Все люди, которых я вам дам, знают Скотта, — сказал лорд Грей, и лицо его потемнело. — Скотта и еще одного человека, испанца, которого я тоже хотел бы заполучить. Да, если появится Скотт, они его схватят. Тогда можете порвать письмо.

— А что, если меня не будет дома? Если Уортон вызовет меня в Карлайл для очередной вылазки?

— Вы откажетесь, сославшись на меня, — с апломбом заявил лорд Грей. — На этот раз вы сможете лучше послужить королю, если останетесь дома.

— Понимаю, — сказал Гидеон. — Я — важная персона. Послушайте, Уилли: я мирный человек. У меня счастливая семья, и я пытаюсь заниматься своими делами. Почему я должен влезать во все это?

— Потому что, — ответствовал лорд Грей, — вы верны своей отчизне.

Сомервилл устремил на лорда Грея свой чистый взгляд..

— Ладно, ваша взяла, — сказал Гидеон Сомервилл, сдаваясь. — Как всегда.

 

Глава 2

ВНЕЗАПНЫЙ ШАХ

1. УГРОЗА МАТА ПО ДИАГОНАЛИ

Если Ричард Кроуфорд, уезжая в Бранксхолм, был вне себя и избегал общества, то Ричард Кроуфорд, вернувшись из Бранксхолма, был, как отметила его жена, не разговорчивее монаха-молчальника.

Рана Ричарда заживала быстро, и Мариотта даже пожалела о том, что ее готовность посвятить себя лечению немощного больного не была востребована, — раненый встал с постели, когда еще должен был лежать, и покинул дом до того, как должен был встать с постели.

Мариотта не нашла сочувствия у леди Бокклю, которой поверила свои мысли на этот счет.

— Таковы его обязанности, — сказала Дженет. — Да и вам, пожалуй, лучше посвятить себя чему-нибудь другому, а не выхаживанию больных.

— Но неужели мы должны проводить молодость, не разделяя забот и сомнений друг друга, довольствуясь лишь редкими днями и часами общения?

— Господи! — воскликнула леди Бокклю. — Не имею ни малейшего желания разделять с Бокклю его заботы. У меня и своих хватает, и Уота я к ним и на милю не подпущу.

Это было в начале ноября. Вскоре прибыла первая посылка с драгоценностями.

Посылку нашла Мариотта у себя наверху; все осторожные расспросы ни к чему не привели. Внутри свертка обнаружилась красивая брошь с витиеватой надписью: «Nostre et toutdits a vostre desir». И хотя основывать предположения можно было только на этих словах да на дерзости самого факта посылки, Мариотта решила, что знает, кто отправитель.

Леди Мариотта Калтер провела беспокойный день, размышляя над тем, что следует предпринять. Сказать Ричарду? А вдруг она не права? Может быть, где-то в дороге задержалось письмо, в котором дается вполне невинное объяснение появлению этой броши. А возможно, и не столь невинное. Но Ричард и без того в напряжении из-за всех происшествий, связанных с братом, и Сибилла, подумала Мариотта, посоветовала бы не подливать масла в огонь. Мариотта решила подождать.

Никакого письма не последовало, а неделю спустя прибыла еще одна посылка. На сей раз в свертке обнаружился браслет, надпись на котором дерзко вопрошала: «Бьется ли твое сердце в такт с моим?» Мариотта бродила по своей комнате, задавая себе вопросы и не находя ответов. Она без конца видела перед собой синие глаза, слышала неясный, запинающийся голос.

Чудовищно было бы и сравнивать этих двоих. Зрелая, уравновешенная женщина девятнадцати лет вынула бы брошь из-за корсажа и передала бы ее вместе с браслетом мужу, сказав: «Твой брат пытается ухаживать за мной. Что я должна делать?»

Мариотта не спрашивала, что ей делать. Она надела браслет и стала ждать, что скажет Ричард. Но Ричард не заметил браслета. Она стала носить бриллиантовую брошь, но с тем же результатом. Сибилла через несколько дней после своего возвращения из Бранксхолма восхитилась брошью, приняв ее за одну из драгоценностей ирландской работы, полученных Мариоттой в приданое. Мариотта не стала возражать. Потом прибыла леди Бокклю, обратила внимание на светлое, блестящее золото и заметила:

— Кстати, Сибилла, Ричард сделал что-нибудь с перчаткой Лаймонда, которую тот оставил после выстрела?

Сибилла отрицательно покачала седой головой. Все три женщины находились в комнате Сибиллы. В этот ноябрьский день розоватое пламя в камине освещало кровать и отбрасывало странные отсветы на портьеры.

— Эта перчатка все еще в Стерлинге, в моем французском шифоньере. Мы поехали на юг сразу же, как только Ричард оправился, а с тех пор он был так занят… Смотрите-ка, — безмятежно сказала Сибилла, когда дверь вдруг неожиданно открылась. — Это же Булло. Входите. Мы все горим желанием послушать о философском камне.

Когда Лаймонд отбыл из Острича, Джонни Булло остался и только в следующую субботу уехал в Мидкалтер. А его люди, о чем он с невинным видом сообщил и Лаймонду, и Скотту, без него направились в Эдинбург.

Войдя в маленькую, жарко натопленную комнату, Булло скользнул взглядом по Сибилле и Мариотте и посмотрел чуть подольше на леди Бокклю. Дженет сама кое-что смыслила в алхимии и медицине, и Джонни не очень обрадовался, увидев ее здесь. Но он спокойно уселся на стул, поставленный на почтительном расстоянии, и начал, как было условленно с Сибиллой еще в Стерлинге, рассказывать необыкновенную, фантастическую историю философского камня.

Время шло. Свет за окнами стал серым, потом ультрамариновым; непривычные слова падали в теплый, душистый воздух. Сера, ртуть и соль. Первоначальное единство материи. Метеоры совершенные и несовершенные и вещество Вселенной — Сатурн и свинец, Юпитер и олово, железо и Марс. Двенадцать процессов умножения. Феррум философорус. Кровь дракона.

Когда стало темно, Джонни Булло счел уместным остановиться. В комнате повисла тяжелая тишина. Потом Дженет Битон задумчиво произнесла:

— Ляпис философорум. Основная идея достаточно проста. В человеке идеальное соотношение элементов означает здоровье, в металлах — золото. Создайте систему, способную обеспечить подобное слияние элементов, и у вас появится средство, которое, с одной стороны, дает человеку здоровье, долголетие, силу, а с другой…

— …производит золото, — мягко добавил цыган. Он оглядел всех: Мариотта сидела испуганная и зачарованная; практичная леди Бокклю внимательно слушала; да и леди Калтер казалась живо заинтересованной. — Я знаю способ. Но мне нужны средства для его воплощения в жизнь.

— И создав камень… — начала Сибилла.

— …я смогу превращать простую руду в золото в любых количествах.

Леди Бокклю не забывала о выгоде:

— Мы должны подписать договор.

Мариотта не без страха в голосе произнесла:

— Кровью дракона?!

— Это всего лишь название осадка, дорогая, — задумчиво сообщила Сибилла. Потом решительно добавила: — Стеклянную посуду я достану. Дженет мне посоветует. Руду… Какую? Свинцовую? Я могу послать в Эдинбург. Печь… Придется перестроить ту, что в старой пекарне. Насколько я понимаю, мастер Булло, если мы предоставим все названное, вы готовы начать работы по созданию камня, а потом поделиться с нами прибылью?

— Если вы сделаете это, — искренне произнес Джонни Булло, — то внесете огромный вклад в великую науку алхимию и в общую копилку человеческой мудрости…

Значительно позднее, когда Булло уже ушел, появились Кристиан с Агнес Херрис и выслушали рассказ.

Баронесса сделала большие глаза:

— Философский камень?! Мы доживем до девяноста лет, и все у нас будет из золота.

— Не забывай про Мидаса, дорогая, — мягко напомнила Сибилла. — Как вам понравилось в Богхолле? — И, слушая безжалостный комментарий Агнес, вытащила письмо и помахала им. — Пока вы отсутствовали, это пришло для вас.

Агнес замерла. Письма в ее жизни были большой редкостью. Мать ей никогда не писала. Бабушка писала редко. Агнес схватила письмо и без слов вышла.

Минуту спустя она вернулась.

— Кто-нибудь, кроме Кристиан, — спросила она странно изменившимся голосом, — может перевести с испанского?

— Нет.

Сибилла бросила на нее взгляд:

— У вас очень образованный корреспондент, дорогая. Но если хотите, можете прочесть вслух для Кристиан. Мы не будем слушать.

Поколебавшись, Агнес сообщила:

— Это не имеет значения. По-испански написаны стихи.

— Стихи! — воскликнула леди Бокклю. — Девушка получила любовное послание.

Сибилла добавила иронически:

— Я думаю, вам лучше посвятить нас в некоторые детали, Агнес. От кого письмо?

Агнес голосом, в котором смешались гордость, изумление и некоторая доля благодарности, сказала:

— От Хозяина Максвелла.

Ее не пришлось больше убеждать — она принялась читать послание вслух.

«Я боюсь вам писать. Умер великий Пан — никаким волшебством невозможно рассказать о сердце. О своей наружности я бы мог рассказать, но она отнюдь не героическая — я не принц из мифа или саги. Мое лицо никогда не составит пары для моего сердца. Мой голос никогда не сможет преодолеть барьера, который воздвигнут между нами вашей юностью, вашим богатством. К тому же, как говорят, рука ваша обещана другому.

Но птицы в райских садах кормятся росою, а пифейские жрицы — ароматом диких яблок: так что, может быть, звук слов напитает нас. В надежде на чудо я протягиваю руки к огню, горящему в моем воображении.

Я не могу прийти к вам. Я могу лишь кричать, как выпь на болотах: сжальтесь надо мной, моя светлая богиня. Когда-то я хотел жениться на вас. Теперь вы обещаны другому, и я должен забыть о своих желаниях. Но, написав эти слова, я достиг всех своих целей. Я с вашей помощью получил все, что желал.

Читайте и вспоминайте иногда того, кто написал это. Может быть, вы увидите в этом всего лишь руку Меркурия, но верьте: все, сказанное здесь, сказано от сердца… «

Заканчивалось письмо по-испански:

Роса из роз в моем вертограде,

Дама из дам в роскошном наряде…

На самом деле стихи написаны не по-испански, а по-галисийски (на старом галисийско-португальском языке) и принадлежат Альфонсо X Мудрому (1221 — 1248), королю Кастилии и Леома, образованнейшему человеку своего времени.

Стих был довольно длинный, а за ним следовала подпись: Джон Максвелл.

В комнате воцарилось ошеломленное молчание. У Кристиан, устремившей взгляд в ту сторону, где сидела Мариотта, был такой вид, что Мариотта едва не расхохоталась. Леди Бокклю, которую поразило услышанное, сказала:

— Я скажу, что это удивительное послание к тринадцатилетней девочке.

Сибилла пребывала в задумчивости.

— Рука Меркурия — как странно. Эти испанские стихи. Кристиан, их трудно перевести?

— Испанские стихи? — повторила слепая девушка. — О, я знаю их. Совсем недавно… Ах, да их знают все, — торопливо закончила она.

— Вы их недавно переводили, да? — спросила Сибилла.

— Я недавно слышала эту песню, — откровенно призналась Кристиан, выдавая себя. «Я не могу прийти… написав эти слова, я достиг всех своих целей… Я с вашей помощью получил все, что желал»… — Тот же двусмысленный, витиеватый язык… конечно же — каким говорил ее безымянный пленник в Богхолле, Инчмэхоме и Стерлинге. Его песня. Его хитроумная уловка. Но письмо пришло от Джона Максвелла. На нем подлинная печать, и принес его гонец из Трива. И, наконец, оно было адресовано не ей, а Агнес.

Но он обещал, хотя это и показалось странным, написать. И он знал, что только она одна в доме знает испанский и такое письмо непременно покажут ей. И в этом письме среди множества лукавых нелепостей содержалась новость, которую она хотела узнать. Кристиан вдруг услышала, как Агнес задумчивым голосом говорит: «Как вы думаете, я должна ответить?» А Сибилла ей: «Я думаю, непременно. Конечно, все это так неожиданно, и о человеке нельзя судить по письму. И я бы не стала говорить об этом в присутствии Гамильтона. Но любовная переписка никому еще не приносила вреда».

Молчание. Потом снова голос Агнес: «Я не знаю испанского. А латынь, которой меня учили, совсем забыла». Потом спокойный голос Сибиллы: «Может быть, Кристиан вам поможет. Пишите вместе, и посмотрим, что у вас получится».

Это был ловкий ход: Кристиан почувствовала, что краска залила ее лицо. Да, она конечно же поможет Агнес. И попробует — ведь это никому не причинит никакого вреда — вставить какую-нибудь двусмысленность от себя. Она встала.

— Идемте в вашу комнату, — предложила она. — Мы сейчас же напишем ответ.

Письмо вскоре было закончено.

Накрыли на стол. Когда Уот Скотт из Бокклю прибыл за своей женой, к ним присоединился Ричард.

Сибилла, прекрасно владевшая своим лицом, отослала слуг за едой и вином и увлекла Бокклю к камину.

Сэр Уот сел, бросив беспокойный взгляд на хозяйку, которая вежливо заметила:

— Как я вижу, Уот, вам, кажется, лучше.

Бокклю поерзал на стуле, бросил уничтожающий взгляд на свою жену и ответил:

— Нет-нет, я себя еще отвратительно чувствую. Но не могу же я всю зиму просидеть дома, как курица на насесте. Я время от времени совершаю небольшие прогулки. Но только инкогнито.

Ричард спокойно, но твердо произнес:

— Какая жалость. Значит, вас не будет с нами в этой вылазке со скотом?

— Вы о предложении Максвелла? Странно все это, если хотите знать, — размышлял Бокклю. — Парень так часто бывал в Карлайле…

— Или вы все же присоединитесь к нам? — гнул свое Ричард.

Сэр Уот помолчал немного, потом сказал:

— Ну, что до этого… — И снова умолк.

— Вы только послушайте, — вставила леди Дженет. — Человек просто потерял дар речи. Уот Скотт, ты можешь наконец дать ясный ответ? — Она повернулась к лорду Калтеру. — Королева согласилась на переговоры Уота с англичанами при условии, что он, не слишком выставляя себя, предоставит доказательства своих добрых намерений. Так что хочет он или не хочет, но ему придется отправиться в этот рейд — только не слишком высовываться, чтобы остроглазые хорьки из Карлайла его не приметили.

Их беседу прервала леди Херрис, повторив слова Бокклю:

— Предложение Джона Максвелла?

— Верно. — Учуяв возможность ускользнуть от ответа, Бокклю не преминул воспользоваться ею. — Идея принадлежит Джону Максвеллу, хотя я и не уверен, что нам следует на него полагаться. Но Джон обещал нам сообщить время и место следующего вторжения Уортона — сам он со своими людьми по меньшей мере не станет вмешиваться. Если подумать, то все вроде правильно — парень во что бы то ни стало хочет доказать свою лояльность королеве.

— Этот парень просто преследует нас, — вставила леди Бокклю. — Мы целый вечер читали послание от него. Агнес, расскажите Бокклю о письме.

Агнес с наигранной небрежностью вкратце пересказала письмо Максвелла. Глаза двух мужчин встретились — оба, казалось, подумали об одном и том же. Бокклю задумчиво произнес:

— Понятно. Ну, пожалуй, вреда от этого не будет. И она ответит, Сибилла?

— Она уже ответила, — спокойно сообщила леди Калтер. — Я подумала, что так будет лучше.

— А ты как считаешь, Уот? — спросила леди Бокклю. — С ним не опасно иметь дело?

Бокклю глубоко вздохнул.

— Наверно, нет. Протектор держит его на коротком поводке, что правда, то правда. Его брат в Лондоне, а сам Максвелл должен вскоре отчитаться перед Уортоном. Добавьте к этому тот факт, что все его земли расположены в двух часах езды от Карлайла, а граф Ангус женат на его единственной сестре, и вы увидите, что человек этот попал в переделку. Но он отнюдь не глуп, — добавил Бокклю. — Вероятно, он в состоянии околпачить их всех. Поживем — увидим.

Наконец гости из Бранксхолма стали собираться. Дама Дженет отстала от других, чтобы поговорить с лордом Калтером.

— Я помню, о чем мы говорили в Бранксхолме, Ричард. До сих пор Уот не получал от мальчика никаких известий.

Калтер кратко ответил:

— Вы знаете, что я об этом думаю.

— Ну, вы его слышали, — сказала Дженет. — Вряд ли он передумает. Решайте сами, насколько вам нужен Лаймонд. — Ричард ничего не ответил, а Дженет, поглядев на него, добавила шепотом: — И если бы вы не смотрели таким букой, я бы дала вам хороший совет насчет вашей жены.

2. РАЗМЕН ПЕШЕК

Обращение, читанное громко, сочным, хорошо поставленным голосом, призывало джентльменов, офицеров и управителей Западных Провинций Шотландии, поступивших на службу к королю Англии, вечером в следующее воскресенье явиться со своими конниками в Дамфрис под команду графа Леннокса и сына лорда Уортона Генри, которые поведут их на шотландцев.

— Боже мой, — сказала Кейт Сомервилл, пощупав землю в цветочном горшке и начав обильно поливать довольно хилое растение. — Как, интересно, чувствуешь себя, когда у тебя праздник, а все остальные твердят урок? Если бы ты была на месте папы, Филиппа, как бы ты провела такие неожиданные каникулы?

Филиппа, серьезная десятилетняя девочка с длинными прямыми волосами, задумалась.

— Отправилась бы на охоту?

— В такую погоду? Нет, дорогая, папа не хочет надевать просмоленную рубашку, пока его насильно не обрядят в нее.

— Стала бы играть в триктрак?

— Папа считает, что не стоит играть в азартные игры с теми, кто умеет это делать лучше него.

— Сочинила бы новую песню?

— Вот это безобидное, приятное и милое дело для джентльмена без определенных занятий. Конечно, он мог бы сочинить для нас песню.

Гидеон Сомервилл отложил обращение Уортона и уставился на жену и дочь.

— Может быть, я стар и не имею определенных занятий, но я еще не дошел до такого состояния, когда мне указывают, что делать. Я не стану сочинять для вас песню. А если и стану, то по собственной воле.

— Сегодня, — сказала его жена, — у папы дурное настроение. Ты его корми, слушай, что он говорит, но не задавай вопросов, даже умных. — Она улыбнулась мужу.

Кейт Сомервилл, стройная, подтянутая, с каштановыми волосами и мягкими карими глазами, в свои двадцать с лишним лет обладала характером искушенной и умной светской женщины. За свою жизнь Кейт привыкла к тому, что ее считают «рассудительной», и никто, даже Гидеон, не знал, насколько ей это неприятно. Да, таких вещей он не понимал — но вообще был человеком проницательным и в улыбке жены увидел отражение собственного беспокойства. Он с трагическим жестом поднялся на ноги.

— Хорошо. Я знаю свое место. В музыкальную комнату! — сказал он и с удовольствием увидел, как его жена и дочь рассмеялись и одновременно рванулись к двери. Скоро он забыл о послании лорда Уортона и о неприятном поручении лорда-лейтенанта. За окном на Флоу-Вэллис, его сады и дворы, на голые остовы деревьев, на Тайн, шумящий поодаль, на пестрые коричневые холмы, на болота падал снег, а Сомервиллы записывали, считывали и сочиняли музыку, и комната звенела, как колокольня, и все забыли о лорде Уортоне и его набеге.

Ни одна английская семья, живущая вблизи шотландской границы, не могла долго предаваться удовольствиям. Слушая концерт из своей спальни, Кейт уловила голоса во дворе. Перекрывая песню Гидеона, кто-то из его людей звал хозяина. Кейт кивнула, закрыла окно и, вернувшись в соседнюю комнату, безжалостно прервала мужа:

— Спускайся вниз, соловушка: на скотном дворе что-то случилось.

Гидеон последовал за ней вниз.

Внизу собралась охваченная смятением толпа, и ему немедленно сообщили новость.

— Лошади, сэр! Кто-то пробрался в конюшню и увел лошадей. Ни одной не осталось.

Гидеон стал в сердцах опрашивать людей. Они никого не видели. Вперед вытолкнули дежурного конюха, который тоже ничего не мог объяснить. Они услышали стук копыт, бросились следом и увидели лишь крупы испуганных лошадей, скакавших за ворота. Стражники бросились к воротам, но лошади чуть не затоптали их. Кто открыл ворота, так и осталось неизвестным.

— А как же… — начал было Гидеон и остановился. — Ты, ты и ты, — резко проговорил он, — вас же не должно здесь быть.

В это время появилась еще одна фигура. Кейт, тихо стоявшая в стороне, прищелкнула языком.

— Я так и знала. Твои хитрые, старые лошадки стали приманкой для прочего скота: пока гончие бежали по следу копыт, кто-то опустошил все стойла.

Она была права. Кто-то не только опустошил конюшни, но и увел весь другой скот. Всех коров, всех овец, всю живность, какая была.

Слуг в доме Сомервилла бранили редко, но не потому, что Гидеон не умел быть жестким, когда это было нужно. Они выслушали и побежали одалживать лошадей у соседей, собирать припасы и оружие, чтобы преследовать похитителей.

Гидеон повернулся к жене:

— Извини, дорогая, но вот и нашлось занятие для ничем не занятого джентльмена. Я постараюсь вернуться поскорее. А стражники теперь, я надеюсь, больше не будут спать.

— Хорошо, — сказала его жена с философским спокойствием. — Удвой стражу. Заведи сов, может быть, они помогут.

Гидеон поцеловал жену, а вскоре после этого повел своих людей, оседлавших одолженных лошадей, на север, в погоню за похитителями.

Флоу-Вэллис располагалось восточнее других местечек английского приграничья, на которые были совершены в тот день налеты, подготовленные и руководимые Кроуфордом из Лаймонда.

Пока лорд Уортон, засевший в Карлайле, собирал не горевших желанием воевать парней из Камберленда и Уэстморленда, весь скот из обезлюдевших ферм обоих графств был угнан на север.

Уилл Скотт в этом налете показал, что три месяца ученичества не прошли для него даром. Встретив его на какой-то ферме во время реквизиции, Джонни Булло ухмыльнулся:

— Ну, парень, ты даешь: я чуть было не принял тебя за твоего командира — вот только язык у тебя не так подвешен.

В Карлайле лорд-смотритель, до которого еще не дошли известия о происходящих событиях, совещался со своим соратником графом Ленноксом и посматривал на небо, предвещавшее дурную погоду: поэтому-то в глубине души он радовался, что поход возглавит не он, а Леннокс.

В это же время в Шотландии солдаты королевы по указанию Джона Максвелла собирались в Ламингтоне, готовясь к маршу на юг. Лорд Калтер и Уот Скотт из Бокклю также прибыли в Ламингтон.

К вечеру начался град, поднялся порывистый ветер — и набеги на фермы северной Англии были завершены. Налетчики сгоняли воедино мелкие стада, ручейки поглощались речками, речки сливались в одну большую реку. К тому времени, когда граф Леннокс вышел из Карлайла, огромное стадо уже двигалось ему наперерез. Следом и шотландская армия начинала свой марш на юг — градины звонко барабанили по стальным шлемам.

Между Англией и Шотландией в этом месте протекала река и лежали болота — на западе предательские топи дельты Солуэя, а на востоке — высокие, непроходимые горы. Армия Леннокса в тот вечер завязла на берегах реки. Солдаты, с трудом выдирая ноги из болотной тины, проклинали все на свете, а их командующий Леннокс зашипел от ярости, когда разведчики доложили, что узкая дорога впереди забита стадом скота.

Для кланов, обитавших в тех местах, были привычны набеги англичан, которые под покровом ночи похищали шотландский скот и гнали его на юг. Эллиоты, предпринявшие в ту ночь подобную вылазку на север и теперь угонявшие добычу, делали все возможное, чтобы расчистить дорогу. Но Ленноксу, прибывшему к месту происшествия, показалось, что здесь собраны все четвероногие обитатели Шотландии, безнадежно застопорившие продвижение его армии.

Леннокс оглянулся вокруг. Справа и слева лежали глубокие топи. Дорога впереди была узка и забита скотом. В пятидесяти ярдах справа над болотом поднимался небольшой холм, нависавший над дорогой с восточной стороны. Между этим откосом и западными болотами смутно белела какая-то тропа, полускрытая мощными тушами.

— Что это за дорога за холмом? — презрительно фыркнул граф Леннокс.

— Это широкая и удобная дорога, сэр, — ответил Эллиот. — По ней вы пройдете без особых хлопот.

— Это вы пройдете по ней без особых хлопот, — злобно парировал Леннокс. — Мы развернем ваше стадо и погоним его назад через ущелье, а оттуда на ту дорогу. Если вы думаете, что я пришел сюда, чтобы меня столкнул в болото какой-то племенной бык, то вы ошибаетесь.

Люди Леннокса, крича и щелкая бичами, немало потрудились, прежде чем удалось развернуть мычащее стадо и направить его по указанному пути. Следом за стадом спорым шагом шли камберлендцы.

Одному Богу известно, по каким приметам в темную, ненастную ночь вдали от дома узнает фермер свою скотину. Армия Леннокса обогнула холм, когда раздался первый крик: «Эй, постойте-ка: клянусь, там три мои коровы!» Потом послышался другой: «Да это же овцы Джилсланда!» А потом целый хор голосов: «Стой! Поворачивай их! Стой!»

Кто-то подбежал к ехавшему впереди и кипевшему гневом Ленноксу, ухватив за узду его коня.

— Это какая-то ошибка, сэр. Это не шотландский скот, это наш, камберлендский. Коровы и овцы. Их нужно гнать назад! — Говоривший исчез в ночи, а за ним бросилась половина армии.

Леннокс приподнялся в стременах и кричал до хрипоты, но никто ему не ответил. Он остался один с горсткой людей, а чуть поодаль в невообразимой мешанине сапог и копыт его солдаты пытались отыскать свою собственность. Граф Леннокс снова опустился в седло, и в этот момент раздался характерный свист рассекающих воздух стрел.

Стрелы летели с небольшого холма на востоке и с шотландской стороны идущей на север дороги, а когда англичане, оставив поиски своей скотины, взялись за оружие, стрелы полетели и с юга, из-за небольшого, невесть откуда взявшегося стада, которое блокировало единственный путь к отходу.

Люди Леннокса вдруг обнаружили, что стали удобной мишенью: они быстро спешились, пытаясь укрыться среди скота, но стрелы летели все гуще.

На склоне холма со стороны дороги, на которой попали в ловушку англичане, Скотт из Бокклю наслаждался зрелищем.

— Это за Тома Скотта, а это за Боба Скотта, а это за Джоки Скотта, а еще одна за… Черт, они удерут по карлайлской дороге, если мы ничего не предпримем!

— Все в порядке, — произнес один из его людей, вглядываясь в темноту. — Кто-то подогнал небольшое стадо с юга, и сейчас англичане продираются сквозь него.

— Правда? У кого-то хорошо работают мозги, — восхищенно заметил сэр Уот. — Давайте-ка поможем ему. — И он понесся вниз по холму, минуя Максвелла — так ему показалось — с его людьми. В этот момент он увидел и еще кое-что: широкоплечую фигуру всадника, слившегося с лошадью.

Бокклю остановился, пропуская вперед своих людей, и взгляд его впился в одинокого всадника. Всадник выкрикнул какую-то команду, и тогда сэр Уот голосом, известным в шести графствах, прорычал:

— Уилл!

Его сын замер.

Среди мечущейся скотины Уилл разглядел крючковатый нос своего отца и его глаза, мечущие пламя, а Бокклю увидел сильную, гибкую фигуру и непривычно жесткую складку губ.

Он проговорил неожиданно хрипло:

— Мальчик мой, ты не вернешься со мной? Сейчас, в темноте? Тебя еще долго не хватятся.

Бокклю спешил сказать то, что хотел, потому что к ним приближались люди.

Ему показалось, будто юноша вздрогнул, но Уилл лишь сказал приглушенным голосом:

— Нет. Слишком поздно… Я должен ехать. — Он пришпорил коня.

Всадники почти настигли их.

— Уилл… Тогда давай встретимся. Просто поговорим. Клянусь, я не задержу тебя, если только ты сам не захочешь. Пришли мне весточку, и я приеду в любое место. Обещаешь?

В нескольких шагах от них были шотландцы из Ламингтона, и Бокклю смотрел на них, закипая от гнева. Его сын кивнул.

— Хорошо. Я напишу, когда смогу приехать. — Юноша помедлил еще мгновение, устремив на отца странный, почти что жаждущий взгляд, а потом направил своего коня к дороге.

Войска Леннокса, в панике бросая оружие и провиант, теснимые испуганным стадом, под безжалостным дождем стрел отступали в болото, откуда многим так и не удалось выбраться. Шотландцы начали отходить, когда лорд Калтер заметил, что стадо, блокировавшее дорогу с юга, исчезло. Оно направлялось по еле заметной горной тропе, ведущей на восток. Его гнали какие-то люди, и впереди всех в неверном свете на миг блеснувшей луны различил он знакомую копну волос, ярко-желтых, как спелая пшеница.

Лорд Калтер спешился и снял свой лук с седла. Он вставил стрелу и отвел назад руку. Но в этот момент между ним и целью оказалась чья-то широкая спина, за которой точно в направлении его стрелы следовал отряд людей. Спина принадлежала Бокклю, который ревел:

— Шотландец! Шотландец!

Золотоволосый, услышав это, обернулся. Калтер увидел смутное белое пятно, потом стрелы дождем посыпались в пространстве между людьми Бокклю и Лаймондом. Отряд Бокклю остановился в нерешительности, и этим моментом воспользовались налетчики, исчезнувшие за гребнем холма.

Стоя там, где он спешился, загадочный, непроницаемый, невозмутимый лорд Калтер в бешенстве поднял правую руку и, словно хлыстом, стеганул своим дорогим тисовым луком по камню. Сэр Уот, немного взволнованный, рысцою возвращался назад.

— Черт возьми! Вы видели, кто это был?

Лорд Калтер бесстрастно изрек:

— Меня не касается то, как ваш сын позорит себя. Но и вы не должны забывать, что защита убийцы и предателя — тяжкое преступление.

Бокклю, готовый к тому, что ему придется выслушать упреки, не ожидал подобного. Он глубоко вздохнул, проглатывая оскорбление, и сказал:

— Вы просто осатанели, дружище. Поехали, нас ждут.

— Одну минуту. Поймите меня правильно, — сказал лорд Калтер, и на мгновение его глаза стали такими же жесткими, как у Лаймонда. — В следующий раз, кто бы ни оказался между мной и целью, я пущу стрелу.

Но терпение Бокклю, вещь и без того хрупкая, в эту ночь было уже на пределе. Он резко бросил:

— Я предпочту, чтобы моего сына поймали и повесили за то, что он оказался в дурной компании, Ричард Кроуфорд, чем позволю себе иметь репутацию человека, о которого можно вытирать ноги. — Пришпорив коня, он исчез в ночи, оставив Калтера одного, — и тот долго стоял неподвижно, уставившись в темноту невидящим взглядом.

В воскресенье рано утром небо очистилось, ударил мороз, и звезды осветили сверкающий белизной пейзаж. На взбаламученной грязи образовалась корка льда. Земля застыла. Во всем Камберленде ничто не двигалось, кроме черного стада, резво направляющегося на восток в окружении цепочки всадников.

В долине реки Тайн поместье Флоу-Вэллис стояло с пустыми конюшнями и хлевами, дожидаясь возвращения Гидеона. Во дворе и саду люди Грея прятались от ветра в укромных уголках и растирали озябшие руки.

Неожиданно раздался стук копыт. Кейт тоже услышала его и открыла окно.

— Едут? — выкрикнула она.

Чей-то голос сверху ответил:

— Да, мэм, я их вижу. Аллен, открывай ворота. Они неплохо съездили, мэм, кажется, вернули все стадо.

Лицо Кейт засветилось от удовольствия. Она смотрела из окна, как двор наполняется мычащим стадом. Раздавались крики всадников и щелканье бичей: животных загоняли обратно в стойла.

— Как они устали! — сказала Кейт, глядя во влажные, остекленевшие коровьи глаза. — Что-то я не вижу папы, Филиппа. А ты?

Но тут карие глаза Филиппы блеснули, и она, тряхнув косичками, отвернулась от окна.

— Я знаю, где он, — сказала девочка. — Слушай! — Филиппа открыла дверь.

По коридорам дома разносились торжествующие звуки клавикордов. Кейт схватила дочь за руку и понеслась к музыкальной комнате.

— Думаешь, овцы могут играть Моралеса? 31) Нет? Тогда у папы выросли четыре руки, — сказала она и распахнула дверь.

Но за клавикордами сидел не Гидеон.

— Господи, грабитель — музыкант! — крикнула Кейт и вытолкнула дочку в коридор.

— Всюду в доме мои люди. И они не очень воспитаны, — услышали они холодный голос. — Вам обеим будет безопаснее со мной. Закройте дверь. — Кейт втащила Филиппу в комнату и захлопнула дверь. — А теперь садитесь.

Крепко затянув концы своей самой старой шали, Кейт обхватила руками дочь и села. Будучи женщиной умной, она сразу сообразила, в чем дело. Перед ней сидел тот самый человек, о котором лорд Грей предупреждал Гидеона. Ее задача состояла в том, чтобы, не испугав при этом Филиппу, убедить пришельца: Гидеон вовсе не тот, кого он ищет. Ей очень хотелось знать, вернулся ли домой муж.

Госпожа Сомервилл провела языком по высохшим губам и заговорила слабым голосом:

— Надеюсь, вы не сочтете нас слишком навязчивыми, если мы будем просто сидеть и смотреть на вас.

Играть этот человек умел. Он продолжал извлекать мелодию из инструмента, не обращая на них ни малейшего внимания.

— Вероятно, — проговорила Кейт дружелюбно, — вам не часто случается попрактиковаться? Вы к нам надолго?

— Боюсь, — послышался холодный голос, — вам придется потерпеть и дождаться возвращения вашего мужа. Он шел за мной по пятам и не заставит себя долго ждать.

— Шел за вами?.. Так это вы угнали скот? — воскликнула в удивлении Кейт.

— И привел его назад.

— Ах. — Она спрятала лицо. — А эти лучшие стрелки лорда Грея открыли вам ворота, думая, что вернулся Гидеон. Вам должно быть стыдно. Неужели Господь совсем забыл о тех, у кого нет разумения? — В ответ — ни слова. Кейт подумала и в свой следующий вопрос вложила максимум дружелюбия, на которое была способна. — Извините, но вы и есть та дурная компания, в которую попал молодой Скотт?

Легкое движение. Человек с яркими соломенными волосами поднял руки от клавиш, облокотился на инструмент и повернул голову к матери и дочери. Кейт встретила взгляд широко раскрытых кошачьих глаз.

— Вижу, вы горазды шутить. Почему вам пришло на ум имя Скотта?

— Если вы тот самый человек, который сейчас в компании с сыном Бокклю, то у нас есть письмо для вас, — пояснила Кейт. — Но я вовсе не героиня, и достать его придется вам самому.

Он без труда нашел письмо в том месте, которое Кейт указала, той же бесшумной, ленивой походкой прошел к двери и раскрыл ее.

— Ваша компания обворожительна, — сказал незнакомец. — Но, кажется, я смогу обойтись и без нее. Выйдите, пожалуйста.

— Вряд ли мы подходящая компания для плохо воспитанных людей за дверями… Ах, Гидеон!

Незнакомые люди провели Гидеона Сомервилла по коридору его собственного дома до дверей музыкальной комнаты. Он в замешательстве уставился на свою жену и на девочку, а потом на человека, который молча стоял перед открытой дверью. Гидеон побледнел, и в глазах его появился неподдельный страх. Тогда Кейт толкнула Филиппу внутрь, села и обратилась к мужу, который мимо стоявшего у двери человека тоже вошел в комнату.

— Ну вот, — сказала Кейт, — взгляни, к чему привел хитроумный замысел Уилли Грея. Этот человек пригнал обратно скот — так что нам следует быть покорными и не задираться.

Прислонившись к запертой двери, незваный гость наблюдал за ними, постукивая по колену нераспечатанным конвертом. Чуть заикаясь, Гидеон заговорил:

— Вы м-могли бы избавить нас и себя от лишних хлопот, мой друг. Меня предупредили о том, что вы придете, и просили помочь вам. Если вы прочтете письмо, то поймете, что я совсем не тот, кого вы ищете.

Пришелец продолжал пристально разглядывать их. Потом он медленно подошел к столу в дальнем углу комнаты, повернулся так, чтобы видеть их всех, сломал печать сэра Джорджа Дугласа и углубился в чтение. Закончив читать, он улыбнулся, и длинные ресницы его задрожали.

— Это ничего не доказывает, — заявил он.

Кейт ощущала, как гнев и усталость одолевают Гидеона, но голос его оставался ровным.

— Тогда спрашивайте, что хотите. Я могу уверить вас в том, что до сегодняшнего смехотворного спектакля я не испытывал к вам никакой вражды и, насколько мне известно, не причинил вам ни малейшего зла. Я даже имени вашего не знаю.

— Мое имя Лаймонд.

Это имя ничего им не говорило.

— Что ж, господин Лаймонд…

— Лаймонд — это название поместья. Мое родовое имя — Кроуфорд.

— Хорошо, господин Кроуфорд… — терпеливо начал Гидеон и остановился, потому что светловолосый смотрел куда-то за спину Гидеона.

— Филиппа! — позвал Лаймонд.

Девочка, прижавшаяся к коленям Кейт, не шелохнулась. Кейт заявила:

— Ребенку пора спать. Ступай к себе, крошка. Если джентльмен пожелает, он поговорит с тобой завтра, когда ты проснешься.

Лаймонд разжал кулак и показал ключ от двери, лежащий у него на ладони.

— То, что написано в письме и что говорите вы, ничем не подтверждается. Вы заявляете, будто вы — не тот человек, которого я ищу. Ладно. Пусть девочка докажет это.

Кейт сверкнула глазами:

— Дорогой господин Кроуфорд, вы говорите не подумав. А вдруг этот ребенок родился Мессалиной? 32)

Яркие, как у женщины, глаза остановились на Гидеоне.

— Пусть она подойдет ко мне.

— Только если захочет сама. — Гидеон был без оружия.

Филиппа встала: косички ее растрепались, а из-под короткого халата выглядывала белая ночная рубашка. Девочка произнесла:

— Не бойся, папа, я ему ничего не скажу.

Глаза ее родителей встретились. Потом Гидеон с усилием обратился к дочери:

— Ничего не бойся, детка. Можешь говорить ему все, о чем он будет спрашивать. С нами ничего не случится.

— Не беспокойтесь, — повторила девочка. — Он меня не заставит говорить. Не беспокойтесь.

Бросив на пришельца горящий гневом взгляд, Кейт скользнула со стула на колени и, прижав голову ребенка к груди, зашептала:

— Ах, Филиппа, Филиппа, папа просто хочет сказать, что нам нечего бояться, — господин Кроуфорд нас с кем-то спутал. Ты же знаешь, — добавила она, глядя на дочь блестящими глазами, — какие легкомысленные у тебя родители. Он не верит нам, но говорит, что поверит тебе. Это не очень лестно для нас — но, вероятно, у тебя единственной в этой семье честное лицо, и мы с папой должны за это Бога благодарить. Иди к нему, дорогая. Я буду рядом. И говори, — отрезала она, словно бритвой, — говори так, как будто перед тобой собака.

В глазах девочки стояли слезы, но она не плакала. Она встала, пересекла комнату и остановилась на достаточном расстоянии от Лаймонда.

— Я не лгунья, — сказала Филиппа. — Спрашивайте, что хотите.

— Мне этого не вынести. — Гидеон дернулся, но жена ухватила его за рукав.

— Нет, оставь. Это единственное, что может нас спасти. Черт бы побрал твоего Уилли Грея, — со страстью выговорила Кейт.

Началась отвратительная сцена. Лаймонд, полуобернувшись, опершись руками о стол, не поднимая глаз от полированной древесины, стал задавать вопросы:

— Сколько тебе было лет, Филиппа, когда ты уехала из Лондона? — Она подумала и твердым голосом ответила. — Ты помнишь старшую английскую принцессу? Принцессу Марию? Твой папа работал на нее? Ты помнишь, когда вы жили в Хэтфилде? В какое время года это было? Ты играла в саду? Когда ты уехала оттуда?

Она не все помнила. Иногда он наводил ее на ответ дополнительными вопросами. Иногда немного помогала Кейт, не давая при этом подсказок. Потом наступила пауза, и Кейт подумала: «Какие у него красивые руки. Разве не омерзительно так поступать с ребенком? Что же она ему сказала? Достаточно, чтобы оправдать Гидеона? Или, наоборот, приговорить… детская ошибка… путаница с датами… «

В ней закипал гнев, и она не выдержала:

— Ну, господин Кроуфорд, вы удовлетворены? Или хотите попробовать еще раз?

Лаймонд поднял голову и повернулся к Гидеону.

— Я убедился, что вас не было в Лондоне, когда какой-то неизвестный друг надумал поиграть с моим добрым именем. Поэтому неизвестным другом должен быть Сэмюэл Харви. Вы, должно быть, думаете, что можно было выяснить этот немудрящий факт и более простыми способами. Но уверяю вас, если бы это было так, я бы избавил себя от довольно скучного вечера.

— Надеюсь, — отрезал Гидеон, — что веселого вечера в вашей компании не выпадет на нашу долю. Может быть, теперь вы покинете нас?

— Пожалуй. — Блуждающий взгляд Лаймонда остановился на бледном личике Филиппы.

Карие глаза девочки, пристально смотревшие на него, были обведены широкими темными кругами. Лаймонд опустился на одно колено. Тонкой рукой музыканта он отстегнул от своего дублета брошь, украшенную сапфиром того же цвета, что и его глаза. Девочка вздрогнула от прикосновения, но ничего не сказала. Когда он поднялся, она потрогала брошь и, прежде чем кто-либо успел остановить ее, швырнула вещицу на пол и принялась топтать своими грубыми деревянными башмаками. Потом побежала к родителям.

Прижимая к себе рыдающую девочку, Кейт спокойно взглянула на Лаймонда.

— Полагаю, извинения излишни.

Какой-то миг он стоял не двигаясь и лицо его было спокойным, потом мягко подошел к двери и открыл ее.

— Если вас это хоть как-то утешит, ваше стадо за эту ночь умножилось — даже, сказал бы я, поразительным образом, с точки зрения естественных наук, — сообщил Лаймонд. — Доброй ночи. — И дверь за ним закрылась.

Собрав своих людей, Лаймонд беспрепятственно покинул Флоу-Вэллис, потом в условленном месте встретил Скотта и остаток отряда, а с наступлением дня разбил лагерь в укромной долине, где их костры не были видны со стороны, а низкорослые ели предоставляли и защиту от ветра, и сухое топливо.

По дороге туда Лаймонд не скрывал своего настроения. Взгляд его был неистов, а голос, холодный и резкий, падал, как удары хлыста. Лэнгу Клегу взбрело в голову самостоятельно поохотиться за чужим скотом. Когда до Лаймонда дошла эта история, он сделал то, до чего снисходил редко: лично выпорол Клега, привязанного за запястья и щиколотки к дереву, своим собственным длинным кнутом.

Скотт стоял рядом и смотрел, пока окровавленный Клег не повис на веревках, а потом почувствовал тошноту и отвернулся.

Когда наказание было закончено, они завернулись в одеяла и устроились поближе к кострам. Наступало морозное утро, и часовые несли свою вахту на окружающих холмах.

Теперь, когда наконец можно было поспать, Скотт ворочался с боку на бок, прислушиваясь к бесконечному шороху шагов Лаймонда, пока прямо над ним не раздался знакомый голос.

— Поднимайся. Я хочу поговорить с тобой. — Лаймонд, прислонившись к ближайшему дереву, смотрел на него сверху вниз. — Ты сегодня долго беседовал с Джонни Булло, верно? — сказал он. — Ты провел со мной три месяца, а теперь отошел от меня. Мы больше не понимаем друг друга. Что тебе рассказал Булло?

Скотт не был расположен хитрить, хотя и убедился этой ночью, каким крутым может быть нрав Лаймонда. Он, не лукавя, признался:

— Мы говорили о вашем отсутствии в сентябре, после визита в Аннан.

— Ясно. И Джонни тебе рассказал…

— Как слепая девушка спасла вам жизнь, так и не узнав вашего имени. Как вы склонили ее на то, чтобы шпионить для вас. Как устроили тайную встречу с ней после того, как подстрелили своего брата в Стерлинге.

Последовала многозначительная пауза.

— Я так и думал, — отрезал Лаймонд. — А ты, значит, возражаешь?

Но Уилл научился кое-чему за три месяца — ирония, сходная с иронией Лаймонда, засветилась в его глазах.

— С какой стати? Вы не делали секрета из своих привычек.

— И эти самые привычки одевают и кормят всех вас, не правда ли? — Лаймонд осторожно опустился на землю, оперся спиной о дерево и поднял глаза к темным ветвям. — И все же ты возражаешь, упрямец, — в твоем уме, который, точно маяк, неустанно высвечивает чужие чувства, все звучит и звучит один и тот же припев: ах, как непорядочно использовать женщин в своих целях. Ах, как не по-рыцарски использовать их обманно. Ах, как противно нормам морали использовать женщин, которых обидела природа. Тот, кто решился на подобное, никогда не попадет в царствие небесное. Весь ты в этом: все у тебя делится на черное, белое и серое, и твой моральный кодекс похож на стрельчатую арку.

Было ясно, что Лаймонд ищет ссоры.

— А какая разница? В особенности для вас? — спросил Скотт.

— Какая разница? Именно это и повторял Буриданов осел. Разница есть — до некоторой степени. Если ты собираешься сохранить свою душу чистой и непорочной, то выбрал для этого малоподходящую компанию, Булло назвал тебе имя девушки?

— Да. Кристиан Стюарт. Мы играли вместе, когда были детьми, — тихо ответил Скотт. — Я поклялся делать все, что вы потребуете, и делал. Я не изменился. Но к этому случаю не могу относиться так, как вы. Вот и все.

— Ты позволяешь мне грабить и святотатствовать, но запрещаешь трогать Кристиан Стюарт. Почему?

Скотт ответил твердо:

— Бить можно того, кто способен дать сдачи. Девушка думает, что помогает человеку, попавшему в беду. На самом же деле она шпионит для преступника, и, если об этом узнают власти, ее могут повесить. — Поза Лаймонда ничуть не изменилась: со стороны могло показаться, что он дружески беседует с приятелем. Уилл заговорил с внезапной страстью: — Я бы скорее дал отрубить себе руку, чем поступил бы так с девушкой.

— Не сомневаюсь, — сказал Лаймонд, вертя в руках сухую травинку. — И, как обычно, пожертвовал бы всем и вся ради своих принципов. Но окинь же своим суровым оком другую сторону медали. Ты расписал вред, какой нанес я этой леди. Но задумывался ли ты о пользе? Не стала ли она счастливее после того, как явился я? Без ложной скромности скажу — она очарована, в самом лучшем смысле этого слова. Не стала ли ее жизнь более волнующей, полной, осмысленной? Не гордится ли она тем, что может оказать услугу любезному, во всем покорному ей кавалеру? Да, да и да. И, наконец, если узнают власти, падет ли на нее позор, потерпит ли она хоть какой-нибудь ущерб? Ни в коем случае. Ее сочтут невинной жертвой обмана, и все проклятья обрушатся на мою, как всегда неуязвимую, голову. Видишь — три против одного. При этом я ни словом не обмолвился о тех преимуществах, которые в результате получаю я. А они огромны.

Усталый ум Скотта не мог отличить истину от софистики. Юноша откинул одеяло и поднялся. Стоя спиной к Лаймонду, он сказал голосом обиженного ребенка:

— Не понимаю, как вы могли так поступить.

Лаймонд тоже внезапно встал.

— Не понимаешь, как я мог поступить так? Бог мой — да ведь это чисто женская логика. О чем мы с тобой говорим — о моральных догмах вообще или о наборе моих привычек? Если в твоей душе таится святой, я бы с удовольствием подразнил его. Но, черт возьми, я не позволю тебе с твоей чадящей свечой вторгаться в души моей потемки. К тому же то, что ты там найдешь, лишит тебя сна. — Лаймонд вытянул свои длинные пальцы, ухватил Скотта за плечо и развернул лицом к себе. — Ты мне не веришь? Могу представить доказательство. Если бы ты, мой милый, был последователен в своих выводах, то ожидал бы такого документа.

Уилл Скотт взял бумагу, которую протянул ему Лаймонд. Письмо было адресовано просто: «Хозяину».

«Оставляю это в надежде, что в один прекрасный день вы объявитесь в Флоу-Вэллис. Вы уже успели обнаружить, что в остальных отношениях ваш визит оказался тщетным. Джентльмен, с которым вы хотите встретиться, — господин Сэмюэл Харви, а он находится в Англии, и вам трудно получить к нему доступ.

Но это нетрудно для лорда Грея. Предложение, сделанное им, состоит в следующем: он берется доставить господина Харви на север и устроить вашу встречу с ним, если вы предоставите в распоряжение лорда Грея некоего Уилла Скотта из Кинкурда, наследника Бокклю, находящегося в настоящее время у вас. Детали предприятия предоставлены на мое усмотрение, и с этой целью я готов встретиться с вами в любое время в одном из моих замков. Мои передвижения, вне всяких сомнений, известны вам.

Чтобы получить доступ ко мне, вам достаточно лишь сказать, что у вас послание относительно господина Харви».

Письмо было подписано: «Джордж Дуглас».

Скотт чувствовал себя так, словно ему накинули петлю на шею. Он знал, что лицо его бледно, а веки внезапно отяжелели, что он с трудом держал глаза открытыми. Уилл взял себя в руки и сказал даже с некоторой долей иронии:

— Понимаю. Еще одно испытание? Догадываюсь, что Грей хочет заполучить меня после приключения в Хьюме. А в Хьюме я прославился вашими стараниями.

— Частично, — возразил Лаймонд, — и своими собственными.

Пораженный, может быть, смятением на лице Скотта, хозяин вдруг неудержимо расхохотался. На мгновение показалось, что смех душит его помимо воли, и изумленный Скотт впервые со дня их встречи заметил в своем командире внешние признаки крайней, смертельной усталости. Отсмеявшись, Лаймонд снова заговорил:

— Так на чем же мы остановились? Не правда ли, трудно решить, кому можно доверять, а кому нет? В самом деле: fide et difflde — такова мораль этой несложной истории. Не доверяй никому — и ты проживешь счастливую жизнь и умрешь, ненавидимый всеми — а до этого будешь полезен мне. Присядь. — Скотт снова опустился на свои одеяла. Лаймонд взял письмо из рук юноши и выпрямился. — Я показал тебе это потому, мой будущий анахорет, что не собираюсь использовать тебя как предмет торга. У меня есть нечто иное, в чем Джордж Дуглас гораздо больше нуждается, — это информация. А если так ничего не получится, то, мне кажется, я смогу сам достать заложника, который стоит — уж ты не обижайся — двоих из нескончаемого приплода Бокклю. А в этом, — добавил он с преувеличенной любезностью, — как и во всем остальном, мне понадобится твоя помощь.

Скотт улегся на свою подстилку, малодушно сдаваясь:

— Ясно. Если дело обстоит так, то я помогу… Если сумею. — Сон одолел его, и веки сомкнулись.

— Конечно, поможешь, — ласково сказал Лаймонд и набросил на юношу одеяло. — Ибо, мальчик мой Уилли…

 

Глава 3

ФРАНЦУЗСКАЯ ЗАЩИТА

1. ТРОНУЛ — ХОДИ

В две недели, последовавшие за угоном скота, произошло несколько событий, внешне ничем не связанных друг с другом.

Кристиан Стюарт, искусно избежав встречи с Томом Эрскином, покинула Ланаркшир и отправилась на север, в Стерлинг, ожидать приезда Калтеров и леди Херрис, собиравшихся провести Рождество в Богл-Хаус. Вскоре после этого Бокклю с женой также уехали в свой дом в Стерлинге. Ехали они медленно, так как везли с собой всех своих многочисленных детей — Уолтера, Дэвида, Гризел, Дженет и Маргарет.

Калтеры оставались в своем поместье до третьего воскресенья декабря — и тут Сибилла, выбрав время, когда чуть потеплело, оставила Ричарда, у которого, как всегда, были дела, и вместе с Мариоттой и Агнес отправилась с визитом к матери сэра Эндрю Хантера.

Перед воротами Баллахана, благополучно переправившись через Нит в его верхнем течении, леди Сибилла сказала своим спутницам:

— Послушайте, дети. Мы едем к старой, невыносимой женщине. Но она слишком стара, чтобы измениться, и слишком слаба, чтобы ей противоречить. Так что наберитесь терпения и помните, что когда-нибудь и сами станете старыми.

Сэр Эндрю куда-то ушел ненадолго. В комнате леди Хантер было тепло, как в хлеву, и столь же неприглядно, как у постели роженицы. Сидевшая среди подушек парализованная старуха поприветствовала гостей и пригласила их присесть. Потом, скривив губы, сказала:

— Мариотта, подойди-ка поближе, я хочу взглянуть на тебя. — Она долго изучала молодую женщину. Мариотта, совладав с собою, не отводила взгляда. — Я уже слышала новости, — сказала леди Хантер. — Кость у тебя тонкая, но с этим уже ничего не поделаешь. У Кроуфордов, однако, всегда рождались мелкие дети. И когда срок?

Мариотта покраснела, но сдержалась.

— Весной.

— Хм. Ричард доволен?

— Да, конечно.

— Еще бы. Ха! Сибилла! Значит, между Лаймондом и наследством уже две жизни. Вы, наверное, счастливы.

Мариотта вернулась на свое место, кинув на Сибиллу выразительный взгляд.

Сибилла мягко ответила:

— Мы и раньше неплохо жили. Но это, конечно, будет прекрасно, когда в доме снова появится маленький. Надо бы вам повлиять на Эндрю — ему давно пора жениться. Хватит вам нянчиться с терьером.

Леди Хантер играла кольцами на своих негнущихся пальцах.

— В наши корыстные времена Эндрю мало что может предложить богатой наследнице — ни денег, ни подобающей внешности у него нет. Он совсем не похож на брата.

Мариотта в запальчивости возразила:

— Ну что вы! У него масса достоинств. Думаю, многие хорошенькие девушки по нему сохнут.

— О да. Целые дюжины. Но Баллахан для таких девушек — место неподходящее, — сказала леди Хантер. — Хорошенькие девушки без приданого годятся не для алтаря, а для сеновала. Не всем же так везет, как Ричарду.

— Вы правы, дорогая Катерина, — согласилась Сибилла. — К счастью, мы все и богаты, и красивы. Иначе бы мы обиделись. Вы пьете все эти лекарства?

Разговор, принимавший опасный оборот, был переведен на болезни, потом на травы, в которых старая дама хорошо разбиралась и о которых могла рассказывать увлекательно, хотя и со своей обычной кислой миной.

Мариотта слушала с большим интересом, чем сама ожидала. Агнес откровенно скучала, сидя поблизости от беспробудно спящего Кавалла, и развлекалась тем, что кончиком туфельки ерошила ему шерсть. Ее участие в разговоре было минимальным. Потом Сибилла прикинула, сколько времени еще остается до прихода сэра Эндрю, встала и, слегка подтрунивая, спросила, в каких потайных камерах хранятся рецепты.

В голосе леди Хантер снова послышался холод.

— Если бы вы были прикованы к постели, как я, то тоже не раскидывали бы где попало записи, касающиеся ваших дел, чтобы слуги не смогли их прочесть. Рецепты мои, как я уже говорила, стоят денег, и хранить их следует бережно. Ключи за вашей спиной.

Сибилла удалилась, а вернувшись через порядочное количество времени, избавила Мариотту от ужасающего допроса по поводу состояния постельного белья в Мидкалтере. Но Сибилла принесла с собой книгу рецептов, которая помогла им безопасно скоротать время до приезда сэра Эндрю.

Мариотта, глядя на Хантера, нашла еще множество аргументов в его защиту. Она и раньше знала его как человека доброго и отзывчивого, надежного и порядочного. Никто, глядя на его красивые руки и прекрасную осанку, не мог бы сказать, что он лишен привлекательности. Бедный Денди.

Вечер заканчивался. Старая больная дама рано отходила ко сну. Все стали разбредаться по своим комнатам, но прежде Мариотта сумела переговорить с Эндрю наедине.

Он усадил ее перед камином в своем кабинете.

— Две минуты, а потом я отправлю вас в постель. Значит, вы наконец преподнесли Ричарду новость?

— О ребенке? Да, и с великолепными результатами. Вот уже неделю с будущей матери нового Калтера пылинки сдувают.

— А подарки продолжают приходить?

Мариотта кивнула и коснулась нитки отборного жемчуга у себя на шее.

— Просто появляются у меня в комнате. — Она нервно хихикнула. — Лаймонд не может знать о ребенке. Что же мне делать? Вернуть их я не могу.

Сэр Эндрю подошел к огню и ногой поправил бревно в камине.

— Мариотта, примите мой дружеский совет — расскажите Ричарду. Я готов сделать все, что в моих силах, но как будет чувствовать себя Ричард, когда узнает, что вы прежде всего доверились не ему, а человеку, не принадлежащему к вашей семье, пусть вы и сделали это с самыми благородными намерениями? А дело с Лаймондом обстоит очень серьезно. Расскажите все Ричарду, дорогая. Что вы потеряете? Драгоценностей у вас и так хватает — и вы, как никто, имели случай убедиться в том, что представляет собой Хозяин Калтера. — Сэр Эндрю пристально посмотрел в лицо молодой женщины. Та, играя жемчужной ниткой, ответила:

— Денди, но ведь он довольно привлекателен. Если бы из-за одной-единственной ошибки, совершенной столько лет назад, он не стал изгоем…

— Одной-единственной? Вы знаете, сколько человек погибло и сколько было взято в плен в сражении при Солуэй-Мосс? — воскликнул Хантер с неожиданной яростью. — Знаете ли вы, сколько он шпионил для Англии до этого? А когда секрет выплыл наружу, его спрятали в Лондоне и потом в Кале, спасая от виселицы. Когда его поймали французы, а потом освободил Леннокс, он служил Уортону и Ленноксу, пока те не поняли, что он и их водит за нос, и ему пришлось стать наемником за границей. Расскажите все Ричарду, и чем скорее, тем лучше. Пусть Ричард сам займется Лаймондом. Мы оба хотим всего лишь, чтобы вы были спокойны и счастливы.

Еще мгновение Мариотта играла жемчугом. Потом она встала так резко, что Хантер даже отступил на шаг.

— Неужели нет другого способа решить дело, кроме как стравить их друг с другом? Впрочем, Бог с ним. Но я сильно сомневаюсь, что кто-нибудь будет спокоен и счастлив, если Ричард узнает об этой истории… — заключила Мариотта.

2. КОНЬ КОРОЛЕВЫ НЕ НАХОДИТ СЕБЕ МЕСТА

В гостиной Богл-Хаус на круглом кипарисовом столе лежало письмо.

Кристиан знала, что письмо лежит там. Оно не давало ей покоя, к нему все время возвращались ее мысли. И никто не был счастлив больше Кристиан, когда ночью двадцать третьего числа во дворе началась суматоха: леди Сибилла, лорд и леди Калтер, Агнес Херрис и вся их многочисленная свита прибыла в Стерлинг.

Агнес воскликнула, влетая в комнату:

— Еще одно письмо? От Джека?

— От Джека? — повторила леди Сибилла, оборачиваясь.

— От Джека Максвелла. Я написала ему, что на Рождество мы будем в Стерлинге. — Она сломала печать и прочла письмо стоя. — Кристиан! Он просит ответить как обычно, но говорит, что сам может приехать прежде, чем я получу ответ… Он собирается приехать в Стерлинг!

— Он пишет все это по-английски? — настороженно спросила Кристиан.

— Да, самым простым и понятным образом. Слушайте! — пригласила Агнес.

Кристиан выслушала, благодаря Бога за то, что Агнес так привержена к стихотворству, что не находит ничего странного в цветистых метафорах, которыми пестрит послание. Корреспонденту удалось, поняла Кристиан, встретиться с одним из тех двоих, которых он должен был увидеть, и теперь он собирался отыскать второго. Подходящий момент, чтобы прекратить переписку, порвать эту тонкую нить. Итак, любопытный, мучительный эпизод в ее жизни подходил к концу. Джонни Булло, прежний союзник и посланник, тоже, казалось, избегал ее. Одно было несомненно: каковы бы ни были намерения писавшего, переписка эта совершенно преобразила леди Херрис.

В эту ночь шел снег, и Стерлинг перед Рождеством проснулся, весь укутанный белым.

Восхищенная снегом, смягченная красотой природа, Мариотта рано пошла искать мужа и обнаружила, что Ричард уже ушел из дому неизвестно куда. Когда она делилась своим недоумением со вдовствующей леди, в голову внезапно пришла одна мысль. Мариотта тут же направилась к французскому шифоньеру Сибиллы, вытащила верхний ящик и обнаружила, что тот пуст.

— Она исчезла! — вскрикнула жена Ричарда; ее фиалковые глаза почернели. — Исчезла перчатка, которую нашли, когда Ричард был ранен. Он взял ее. Перед самым Рождеством. И никому не сказал ни слова — наш благородный, невозмутимый, хладнокровный герой сам хочет поймать Лаймонда.

Калтер и в самом деле взял перчатку, но унес ее недалеко.

Канитель, которой была украшена перчатка, вероятно, была изготовлена ювелиром, а поскольку Ричард так или иначе собирался в этот день к Пэти Лидделу — забрать миниатюрный портрет своей матери, — то прихватил с собой перчатку и ушел из дому очень рано, чтобы вернуться до того, как Мариотта его хватится.

Пэти еще спал. Ричарду пришлось долго стучать, прежде чем из окна верхнего этажа высунулась голова и Пэти прокричал сонным голосом:

— Ну кто там еще? Ах, это вы, милорд. Я сейчас.

Одетый поверх ночной рубашки в алый халат, Пэти спустился в лавку, протянул Калтеру миниатюру и заломил несоразмеримо огромную плату. Получив ее, он принялся рассматривать перчатку и наконец самодовольно ухмыльнулся.

— Хорошая вещь. Добрая работа. — Он постучал пальцем по сверкающему обшлагу. — Лучшего золота вы не найдете даже в Коломбо.

Лорд Калтер выхватил у него перчатку.

— Вы видели ее раньше? — вскричал Ричард, стараясь сдерживаться.

Пэти был удивлен, но всячески пытался помочь.

— Нет-нет. Этой вещицы я не видал. Конечно нет. Делал ее не я. Но канитель и камушки — мои. Я, может, и не очень грамотный, но уж свои камушки от чужих отличу…

— Кто заказывал ее? — прервал его Ричард.

— Кто? Погодите-ка, сейчас скажу. — Пэти раскрыл гроссбух и, найдя наконец очки, склонился над ним. Он водил пальцем по страницам и наконец остановился. — Ага, вот оно. — Он повернул тетрадь к лорду Калтеру. — Заказано неким Во, перчаточником из Сент-Джонстона, второго октября.

— Где я могу найти этого Во?

Пэти широко раскрыл глаза.

— Вы собираетесь к нему? Ну что ж… — Пэти разровнял на прилавке горстку песка, начертил на ней палочкой карту, несколькими драгоценными камнями обозначил города. — Вот здесь.

Ричард поблагодарил его и вышел, а Пэти, весь дрожа, понесся наверх и снова забрался под одеяло. «И счастливого вам Рождества», — пробормотал он неизвестно кому.

Город Перт, или Сент-Джонстон, находился всего в тридцати милях на северо-восток от Стерлинга. Но поездка туда по заснеженной дороге была не из приятных — к тому же обожаемая, непредсказуемая жена Ричарда рассчитывала, что муж будет сопровождать ее на первом Рождестве при королевском дворе. Но Ричард все же решил ехать.

Лорд Калтер скакал быстро и добрался до Перта к полудню. Проехав через усиленно охраняемые ворота, он перешел на медленную рысь. Он проследовал по Хай-стрит, минуя церкви и часовни Кирк-Гейт, дорогие дома с запущенными садами, построенные в те годы, когда город был столицей и здесь размещался парламент. Когда Ричард добрался до мастерской перчаточника, он обнаружил, что та закрыта.

Ричард Кроуфорд ни разу не перекусил в дороге; он был раздосадован, голоден, и его пробирал озноб. Он привязал кобылу к железному крюку, взял хлыст и принялся стучать во все двери подряд, не пропуская ни единой, начав с левой стороны двора и закончив правой. Когда он завершил свое предприятие, со всех трех сторон показались головы разъяренных обитателей. Он обратился к самому почтенному на вид — пухлому, встрепанному коротышке, который, выслушав его, аккуратно сплюнул на мостовую и ухмыльнулся, продемонстрировав страшные желтые зубы.

— Нету Джеми Во. Не найти вам Джеми в праздники.

— А где же он? — спросил Ричард, обращаясь ко все увеличивающейся аудитории.

Снова показались желтые зубы.

— Даже и не знаю, стоит ли говорить. Джеми Во все равно не работает в праздники.

— Мне не нужно, чтобы он работал! — прокричал Ричард, стараясь, чтобы его голос был хорошо слышен на уровне второго этажа. — Мне только нужно поговорить с ним.

— Да неужели? Ну так не теряйте даром времени, — безмятежно промолвил желтозубый. — Поговорить с Джеми Во в праздники все равно нельзя. Он уже беспробудно пьян, этот Джеми.

— Я его протрезвлю, — мрачно пообещал Ричард. — Скажите мне, где его найти.

— Протрезвите?! — Головы в окнах недоверчиво задвигались. — Теперь он трезвым не будет до двенадцатой ночи. Джеми теперь от бутылки не оторвать.

Последовало короткое молчание. Ричард думал, а желтозубый старик, разглядывая его, размышлял над тем, какая нужда могла привести богато одетого лорда к Джеми. Потом старик заговорил снова, но уже в несколько ином тоне:

— Послушайте-ка, я не говорю, что его совсем нельзя протрезвить. Я говорю, что этого еще никто не пробовал, хотя все знают, что на Рождество от него ничего не добиться. Но я могу сделать вам одно хорошее предложение. Вы, сдается мне, человек рисковый, а за поясом у вас такой хороший кинжал. Вы говорите, что сможете протрезвить Джеми? Ладно, я вам скажу, где он теперь, и ставлю пару перчаток против вашего кинжала за то, что вам его сюда не привести; а если и приведете, то не в том виде, в каком его создал Господь. Так вот, предложение честное, и все тому свидетели. — В конце своей речи он добавил: — А больше вам ни одной души не найти, которая бы указала, где Джеми.

Сложив на груди руки, Ричард уставился на бесхитростного старика. Потом посмотрел на других и понял, что от них вряд ли дождешься помощи. Предложение было смехотворным, и в любое другое время он поставил бы старикашку на место. Но теперь выбирать не приходилось. Он выругался сквозь зубы и согласился:

— Хорошо. Бьемся об заклад. Где он?

Ему пришлось ждать. Старик спустился вниз, бережно вытащил из-за пояса Ричарда кинжал и взял его себе — «так, для порядка». Только после этого лорд получил ответ.

Поглаживая костлявыми пальцами усеянную драгоценностями рукоятку, старикашка сказал:

— Ну да, ну да, я так и знал, что вы настоящий джентльмен. Приведите сюда трезвого Джеми Во — и я отдам ваш кинжал и выставлю вам перчатки, — пообещал старик, благоразумно ретируясь к дверям. — Он у своей сестры в Скиннер-Гейте. Пятый дом справа. Зовут их Мертон. Мертон.

Ричард, улыбнувшись помимо воли, поставил ногу в стремя и сел в седло.

— Мертон из Скиннер-Гейта. Спасибо. А ваше имя, сэр?

— Мое? — Желтозубый хохотнул. — Сразу видно, что вы нездешний. В Сент-Джонстоне все знают Малькольма Во. К вашим услугам, сэр. Отец Джеми и честный, трезвый человек. Удачи вам, сэр. Кинжал у меня будет в целости. Можете мне доверять, сэр.

Ричард повернул свою кобылу и, когда окна закрылись и головы исчезли, а на дворе у перчаточников воцарилась тишина, громко рассмеялся.

Снег выбелил Скиннер-Гейт; на соломенных крышах лежали снежные холмики; белым ковром были покрыты дворы. Но дети Скиннер-Гейта успели вытоптать узкую дорожку, и, невзирая на холодную погоду, воздух полнился их оживленными криками.

Найти пятый дом не составляло труда. Мертоны принимали гостей; и все взрослые обитатели Скиннер-Гейта втиснулись в единственную комнату на втором этаже, а те, кому не хватило места, толпились на лестнице. Найти Джеми Во тоже не составляло труда: он сидел чуть ли не в самом камине, и от его кожаных штанов поднимался дымок. Джеми, поднеся ко рту глиняный кувшин, пел громким и мелодичным голосом. Гостям разлили пиво, а веселая толстая женщина в переднике, которую Ричард принял за госпожу Мертон, черпала из кипящего котла вареных морских улиток и доставала из коробки деревянные палочки.

Она было предложила улиток и Ричарду, но, разглядев его одежду, смутилась, покраснела, отложила поварешку и вытерла руки.

— Вы ищете Джека, сэр? Его сейчас нет. Вот если загляните завтра или через день…

Она казалась женщиной умной и честной, Ричард сообщил ей, кого ищет, однако не упомянул об условиях сделки с Bo-старшим. Реакция ее была такой же, как и во дворе у перчаточников.

— Джеми! Ну, Джеми до Сретения не протрезвеет.

— С вашего разрешения, я хотел бы привести его в чувство.

Она ответила улыбкой, полной сомнения.

— Попробуйте, сэр. — Она подвела Ричарда к певцу и взяла у того из рук кувшин. Перед ним явилось пухлое, смуглое лицо, очень похожее на лицо желтозубого старика, красный вздернутый нос и черные взлохмаченные волосы.

— Джеми, этот джентльмен хочет поговорить с тобой, — сказала госпожа Мертон.

Бессмысленный взгляд переместился с лорда Калтера на сестру и снова на лорда Калтера. Шатаясь, Джеми Во поднялся на ноги, потом согнулся чуть не пополам, снова откинулся назад и запел во весь голос. Видя, что Джеми исчерпал если не свой репертуар, то, уж наверно, возможности своего голоса, госпожа Мертон положила руку на плечо брата, и тот сразу же снова сел.

— Джеми, с тобой хотят поговорить.

Взор Джеми был устремлен вниз, а из уст его продолжали вырываться слова недопетой песни:

— Здесь я лежу, здесь я умру, преданный верным другом!

Потом он уронил голову на колено. Через толпу пробрался высокий, худой человек, и госпожа Мертон обратилась к нему:

— Ах, Джок, вот пришел джентльмен и хочет срочно поговорить с Джеми, а от него толку не добиться.

Господин Мертон взглянул на Ричарда, и тот вкратце рассказал, что привело его сюда.

— Ну, если вам нужно узнать покупателя, то, кроме Джеми, вам никто не поможет. Хотите привести его в чувство? — с сомнением в голосе проговорил господин Мертон. — Я вот уже двадцать лет женат, и на Рождество он никогда до двенадцатой ночи не бывал трезв. Может, если вывести его на холод, то и поможет? А у вас что было на уме?

— Купание, — сказал Ричард. — И мне понадобится кусок веревки.

На лбу Мертона появились морщинки.

— За двадцать лет я ни разу не видел Джеми в воде, — заявил он с жестоким ликованием. — Вот это будет денек!

Они взяли Джеми под руки и вдвоем свели его вниз по лестнице, и за ними последовали все собравшиеся, так и не выпустив из рук кружек с пивом и палочек с улитками. Веселой процессией добрались они до берега быстрой и холодной реки Тей, где Ричард торжественно обратился к своей жертве.

— Господин Во, то, что я собираюсь сделать, принесет пользу не только мне, но и вам — вы сумеете оценить это, когда протрезвеете. — И, взяв из рук Мертона небольшую бухту веревки, он под радостные крики толпы сделал петлю, накинул ее на пояс перчаточника, приподнял его и бросил в середину реки.

Раздался всплеск, потом крик, потом скрежет голышей, потом показались колени и голова: Джеми улегся на дно и вознамерился отдыхать таким образом. Ричард слегка дернул за веревку. Господин Во перевернулся, опершись о дно руками; было слышно, как он чертыхается, пуская пузыри. Ричард потянул за веревку.

Господин Во привстал.

— Вы что делаете, черт бы вас всех драл?! — прорычал он.

Его зять ответил:

— Слушай, Джеми, мы привязали к тебе веревку. Ты можешь подойти к нам.

Джеми разразился такой речью, что она затмила предыдущую. Казалось, он готов был стоять и ругаться посреди реки до самой ночи. У господина Мертона терпения оказалось еще меньше, чем у Ричарда. Он резко дернул веревку, и фигура в середине реки, подняв фонтан брызг, исчезла под водой. Сестра Джеми, по пухлым щекам которой от смеха катились слезы, попросила прерывающимся голосом:

— Вытащите его, сэр. Он простудится до смерти. Ах, Джеми!

Они вытащили его на берег. Джеми не только протрезвел, он еще принялся отчаянно драться; но Мертон, оказавшийся человеком опытным в таких делах, быстро скрутил его. Совместными усилиями его доставили в дом, переодели, дали горячего молока. После этого господин Мертон подошел к двери и кивнул стоящему за нею Ричарду, который вошел в комнату и сел перед обессиленным, разъяренным пловцом.

— Если хотите найти виноватого, то виноват я, — учтиво признался он. — Именно я бросил вас в реку. — Господин Во поднялся было со стула, но доброжелатели тут же усадили его назад. Ричард продолжил: — Сожалею о том, что пришлось это проделать, но мне срочно нужно узнать у вас кое-что — и вы не останетесь внакладе. — Он бросил звякнувший мешочек на колени перчаточника. — Вы сможете быстро вернуться в прежнее состояние, и у вас кое-что еще и на Пасху останется.

Джеми развязал мешочек, и выражение его лица переменилось.

— Если вам захочется еще посмотреть, как я купаюсь, вы только шепните словечко. И что же вы хотите узнать?

— Очень простую вещь. — Он кинул перчатку Лаймонда на колени Джеми. — Вы можете мне сказать, кто вам это заказал?

Джеми принялся ощупывать перчатку крепкими, смуглыми пальцами.

— Мне нужно заглянуть в свои книги, сэр. Но работа моя, точно. Я хорошо помню. Золотую канитель для нее я получил в Стерлинге у Пэти Лиддела.

— Мы можем сейчас пройти в вашу лавку?

— Конечно. — Джеми поставил кружку с молоком, взял мешочек с деньгами, перчатку и направился к двери, по дороге шлепнув сестру по заду. — Я скоро вернусь, Джесс, — сказал он. — А ты будь хорошей девочкой и приготовь ветчину к моему возвращению: у меня все кишки склеились. — Он посмотрел на Ричарда. — Может быть, вы вернетесь и перекусите с нами, сэр? Это, конечно, всего лишь свинина, но я сам откармливаю свинью, и в ней нет ни одного плохого кусочка.

Лорд Калтер положил руку на плечо перчаточника.

— Джеми Во, можете считать, что этой ветчины уже нет.

Уже смеркалось, когда Ричард и Во добрались до лавки перчаточника; в домах загорались свечи. Джеми, который споро бежал рядом со стременем лорда Калтера, не церемонился: едва ступив на брусчатку двора, он поднял мокрую голову и заорал во все горло:

— Отец!

Окна во всем дворе мгновенно распахнулись. Спустя какое-то время шевельнулись занавески в окне Малькольма Во, окно открылось, и недоумевающий родитель выглянул на улицу.

— Джеми?!

— Да, Джеми. Мне нужно в лавку.

Господин Bo-старший еще больше высунулся из окна.

— Джеми, ты что, трезвый?

Джеми, которому стали надоедать разговоры о его трезвости, нахмурился.

— Я такой трезвый, что меня уже тошнит от твоих вопросов. Спускайся-ка лучше вниз.

Но отец только высунулся еще дальше.

— Джеми, скажи мне, нашел тебя один джентльмен… — Ричард выехал вперед. — А, так это вы, — поспешно пробормотал старик. Желтозубая ухмылка тут же появилась на его лице. — Ну вы и даете! Ни за что бы не поверил, что такое возможно. Никто, кроме вас, не смог бы привести сюда Джеми в такой день, да еще трезвым. Подождите, я сейчас спущусь.

Он впустил их в дом. Джеми зажег свечу, открыл свой гроссбух и принялся листать его. Ричард огляделся вокруг, увидел на столе какой-то блестящий предмет, который при ближайшем рассмотрении оказался его кинжалом, взял его, засунул за пояс и улыбнулся старику.

— Я прощаю вам перчатки, которые вы мне проиграли, господин Во. Они стоят знакомства с вами.

Лицо старика расплылось в улыбке.

— Я могу сказать то же самое, — ответил старик и растворился в глубине комнаты.

В это время с большой раскрытой книгой в руке подошел его сын. Он полистал страницы, замер на мгновение, взял перчатку и поднес ее к свету.

— Черт, — выругался он. — Он стрелял в этой перчатке из лука.

— Несомненно, стрелял, — несколько мрачно ответил Ричард.

— Но эта перчатка не для стрельбы! — со справедливым возмущением заявил Джеми Во. — Это модная перчатка, и к ней есть пара. Она слишком разукрашена для стрельбы. Вещица видная, да и покупатель под стать.

Ричард нашел стул и опустился на него.

— Расскажите-ка про покупателя.

— Ну вот, пришел этот парень, заказал перчатки, насчет рисунка все уши прожужжал; сказал, что золотую канитель сделает Пэти…

— Как он выглядел?

Перчаточник задумался.

— Да такой фасонистый — извините, если ваш родственник, сэр. Волосы желтые, что твоя солома, и говорун, каких свет не видывал.

— In aurum coruscante et crispante capillo , — неожиданно проговорил Ричард и улыбнулся, когда господин Во выкатил на него глаза. — А раньше вы с ним не встречались?

— Нет, не встречался. Он не из здешних мест.

— Уж конечно нет. Продолжайте.

— Потом мы стали торговаться, и у него не оказалось всех денег, что я запросил. Но знаете, перечить ему не всякий бы решился. Он заплатил мне только часть — серебром; взял одну перчатку и оставил свой адрес. Сказал, что пришлет деньги и заедет за второй. Я понимал, что все эти выдумки, но спорить с ним трудно…

— Знаю, — сказал Ричард. — А денег он так и не прислал?

Джеми порылся в шкафу, вытащил оттуда перчатку, парную той, что принес Ричард, и ответил:

— Нет, не прислал. И вторая осталась у меня. Никто не приезжал за ней.

— Вы позволите моему человеку посидеть в вашей задней комнате, пока не явится этот клиент? Я вам, конечно, за это заплачу.

На лице Джеми появилось удивленное выражение. Он пожал плечами.

— Как вам угодно, сэр. — Джеми хотел было закрыть книгу, но Ричард остановил его:

— Постойте, какой же адрес оставил ваш золотоволосый клиент?

Во провел пальцем по страницам:

— Наверно, адрес выдуманный. Так, вот он: «Замок Мидкалтер, графство Ланарк».

Ричард поднялся со стула:

— А имя?

— Он не оставил своего имени. Только имя того, кто должен привезти от него деньги за перчатки. Вот оно: «Ричард Кроуфорд, третий барон Калтер». Какова наглость, а? Барон — ни больше, ни меньше. В наши дни никому нельзя доверять. Когда, вы говорите, придет ваш человек?

Какие бы горькие чувства ни обуревали Ричарда, лицо его оставалось бесстрастным. Он сдержанно ответил:

— Я, пожалуй, не стану никого присылать… Я ошибся и недооценил своего друга. — И, положив на стол золотую монету, добавил: — За перчатками никто не придет. Оставьте обе себе и можете их продать как невостребованные. Что вы там говорили о ветчине?

Как бы там ни было, а лорд Калтер тоже был человеком. Он не вернулся в Стерлинг в ту ночь, а решил утопить свой гнев и разочарование в кружке крепкого эля, провести время среди простых людей — и Джок Мертон заметил вполголоса, что этот джентльмен, какого бы он там ни был происхождения, хорошо вписался в компанию и пьет как добрый сапожник. Вероятно, Мариотта и даже Сибилла немало удивились бы, услышав подобную оценку.

Он покинул пьяную компанию поздно. Его не хотели отпускать и, возможно, убедили бы остаться, если бы не Джеми, который провел вечер, с успехом наверстывая упущенное. Собравшись проводить Ричарда, перчаточник не устоял на ногах и кубарем скатился вниз по лестнице. Ричард, убедившись, что Джеми остался цел, сел на свою кобылу, помахал рукой и отправился в путь.

Он понятия не имел, где провести ночь, но, немного поразмыслив, направил свою кобылу к замку, где надеялся найти постель на ночь. Рано утром следующего дня он намеревался отправиться в Стерлинг.

Он и не подозревал, что английская армия в Браути-Форт выбрала эту самую ночь для того, чтобы отомстить за недавний налет шотландцев. Его разбудили в пять часов, и он был вынужден провести день не в Стерлинге, а с мэром и констеблем Перта, организуя оборону города и давая отпор англичанам.

В полдень, так и не дождавшись Ричарда, Сибилла призвала на помощь свой природный ум, оделась в меха и, отказавшись от сопровождения, отправилась к Пэти Лидделу.

— Ну входите же, входите… ах, ваша милость промокли… Рад вас видеть, но… Проходите сюда, к печи. Знаете, лорд Калтер забрал миниатюру. Вот удобный стул… Лорда здесь нет, — сказал Пэти, который под пристальным взглядом синих глаз чувствовал себя не в своей тарелке.

— Я так и думала, — сказала Сибилла. — А куда он повез перчатку?

Ювелир метнул взгляд на леди Калтер и решил, что лучше всего выложить правду.

— В Перт.

— Ах, Ричард! — воскликнула крайне расстроенная Сибилла. Она снова подняла взор на Пэти. — Там и сделали эту перчатку?

Он кивнул, подумал и выпалил:

— Никто его там и пальцем не тронет, ваша милость, это я вам обещаю. Джеми Во — парень нескладный, но зла он еще никому не причинил. Выпьете чего-нибудь? — добавил Пэти без всякого перехода.

— Нет, мне нужно возвращаться. — Вставая, леди Калтер склонилась посмотреть на золотой самородок, лежавший на наковальне в облачке сверкающей пыли. Она поднесла руду к глазам, чтобы рассмотреть получше. — Красивая была перчатка. То бледно-желтое золото из Кроуфордмуира, не правда ли? У вас его много идет, Пэти?

— Что? — переспросил Лиддел и рассеянно ухмыльнулся. — Это хороший самородок. Настоящее золото.

— Я говорила не о самородке, — заявила Сибилла. — Какие сейчас налоги на шотландское золото, Пэти? Высокие? И разве все наше золото не должно идти на монетный двор?

— Шотландское золото? — повторил ювелир и покачал седой головой. — Неплохое. Но мягковатое. И многие предпочитают более яркое нашему светлому. Чего бы вы ни пожелали — приходите ко мне, и я покажу вам настоящее золото — хоть короны для ангелов из него выковывай.

— Ну, это будет нечто новенькое, — язвительно сказала Сибилла, — обычно вы куете не короны, а кроны, и не для ангелов, а для Пэти Лиддела. Вы противный, безухий старик, и я не знаю, зачем прихожу к вам.

— Не знаете? — В голосе Пэти слышалось неприкрытое удивление. — Тогда я вам скажу: чтобы заключить хорошую сделку. И вы можете не сомневаться: то, что делает Пэти, никогда не пойдет во вред Кроуфордам.

— Тогда я вам советую, — объявила Сибилла, направляясь к двери, — держаться подальше от моей невестки. Иначе то, во что впутался нынче Пэти Лиддел, накличет, неприятности на Пэти Лиддела. — И леди Калтер отправилась домой.

Рождество, несмотря на отсутствие лорда Калтера, песенным звоном вошло в Стерлинг.

Это Рождество было на французский лад — разгульное и удалое. Генрих Французский осмелел настолько, что прислал к берегам Шотландии небольшой флот, привезший для вдовствующей королевы деньги — и французских военных советников, которым поручено было руководить ее действиями и обеспечить оборону крепостей. Военные советники, надушенные и разодетые в белый шелк, танцевали легко, как носимые ветром облачка, и говорили в Совете о сундуках денег и высадке крупных французских отрядов, которая произойдет, едва только улучшится погода. Члены правительства облегченно вздохнули, внимательно рассмотрели покрой костюмов из белого шелка, выкинули в окно латы и завопили истошно, призывая своих лакеев.

Двор танцевал. Двор играл в буйные игры и гадал, кто скрывается за той или иной маской. Из картонных облаков, подвешенных к потолку, сыпались духи любви — они хихикали и пели манящими голосами, немного чересчур пронзительными. Гостям предлагалось сорок два различных блюда, и даже пудинги разваливались на части и превращались на глазах у изумленной публики в дымящихся херувимов. Двор веселился вовсю.

Сибилла, оживленная, непринужденная, чувствовала себя при дворе как дома и даже находила время присматривать за своим небольшим стадом. Она наблюдала, как Агнес Херрис, которой застенчивость была к лицу, танцует по приказу правителя с его сыном. Кристиан, которая не танцевала в больших собраниях, оказалась в компании Тома Эрскина. Мариотта, которой следовало поберечься, танцевала вовсю. Леди Сибилла про себя прочитала робкую молитву за здоровье будущего наследника Калтеров и снова бросила взгляд на Агнес.

И увидела, как в отдалении появилась высокая, сутуловатая фигура; как Агнес Херрис остановилась в нерешительности, а потом исчезла на винтовой лестнице, ведущей на крышу. Высокий человек последовал за ней.

Сибилла подошла к Кристиан и села.

— Возьми меня за руку и поговори со мной, — попросила Сибилла. — Я чувствую — что-то интересное происходит наверху, и мне немного не по себе.

Кристиан признательно улыбнулась Сибилле.

— Все будет хорошо, — сказала она.

Высокий человек был одет в костюм голубого шелка. Агнес, наблюдавшая, как он поднимается следом за ней на башню, отметила его легкую походку и длинные волосы, которые трепал ветерок. Он подошел ближе, и девушка увидела желтые ястребиные глаза с черными зрачками.

— Леди Херрис? — спросил он и, когда та кивнула головой, неожиданно улыбнулся. — Вы такая маленькая. У меня есть кое-что для вас, миледи. Но так невозможно разговаривать — нужно сначала сравняться в росте, если вы позволите.

Она не успела возразить, как незнакомец поднял ее за талию и легко перенес на широкий парапет. Агнес опустилась с легким стуком, подумала, выдержат ли перила, но тут же оправила юбки и снова заглянула незнакомцу в глаза. Глаза были желтые-прежелтые, но в них светилось чувство. Молодой человек взял Агнес за руку и что-то вложил в нее.

— Это из Трива, — сказал он.

Агнес опустила глаза. У нее на ладони, потемневшая от растаявшего снега, но еще теплая и свежая, лежала алая роза. Она вскрикнула от неожиданности, а потом слова, сказанные незнакомцем, дошли до нее.

— Из Трива? — повторила она.

— От Джека Максвелла. С почтительной любовью. Вы разочарованы, леди Херрис? — спросил Хозяин Максвелла.

Она отрицательно покачала головой.

— Я думаю, — ответила Агнес с детской прямотой, — вы так же красивы, как и ваши письма, сэр.

Спустя долгое время после того, как крыша опустела, раздался стук копыт, возвестивший о прибытии в Касл-Уинд одинокого гостя. Капитан стражи мгновенно пропустил его внутрь, и лорд Калтер, покрытый дорожной грязью, спешился и прошел во двор.

Ричард прибыл прямо из Перта и привез отчет местного мэра об английском налете на аббатство Балмерино. Ричард вручил этот документ офицеру королевы, поскольку сам в таком виде не мог просить аудиенцию. По той же причине он попросил привести во дворец свою жену.

Направляясь по подвесному мосту из зала для приемов во дворец, Мариотта почувствовала облегчение. По крайней мере на сей раз поиски Ричарда никому не принесли вреда. Мариотта шла во дворец, готовая при определенных условиях на уступки. Ричард поднялся ей навстречу с выражением, в котором Сибилла увидела бы вину и раскаяние. Но в конечном счете Мариотта выглядела сердитой, а у Ричарда было деревянное лицо, и никто из них не решился на откровенность.

И все потому, что Ричард сделал ошибку, пытаясь объяснить свое отсутствие сражением под стенами Перта. Мариотта молча выслушала его, а потом ледяным голосом спросила, что ему удалось разузнать про перчатку. Рассказ Ричарда не вызвал особого сочувствия. В холодном свете рассудка история о протрезвлении Джеми Во чрезвычайно походила на пьяную выходку. Ричард вынужден был без обиняков признать, что вся его поездка была погоней за ветром в поле, искусно подстроенной Лаймондом. Ричард еще раз извинился за свое отсутствие и сказал, что как ему ни жаль, но придется отправиться в Богл-Хаус и переодеться.

Мариотта выслушала все это с осуждающим выражением на лице. Чтобы увереннее чувствовать себя, она надела пышное бархатное платье, все фамильные драгоценности Калтеров и изумрудное ожерелье в придачу. Она задумчиво сказала:

— Почему ты не сообщил нам, куда собираешься? Боялся, что мы не отпустим тебя?

Ричард взглянул на нее, потом уперся взглядом в пол.

— Я знал, что вы будете беспокоиться. Я уже сказал, что собирался быстро вернуться.

— Мы очень беспокоились. Ты не считаешь, — осторожно сказала Мариотта, — что следовало сначала обсудить это?

— Да? — удивился Ричард. — С кем?

Леди Калтер встала и пошла к двери.

— С монгольским ханом, — ответила она с не свойственным ей сарказмом и удалилась.

В этот самый момент за Ричардом послала вдовствующая королева — так что ему пришлось все же пройти через приемную залу в дорожной одежде и коротко переговорить с Марией де Гиз, у которой возникло несколько вопросов по поводу событий в Перте. После этого она представила лорда Калтера своим соотечественникам-французам и отпустила пару комплиментов красавице жене. Ричард, который в чистой одежде выглядел довольно представительно, теперь чувствовал себя неловко, однако отвечал по делу, и королева вскоре отпустила его. Но не успел он дойти до первой двери, как его перехватила леди Бокклю, которая сразу увела Ричарда в сторону, подальше от чужих ушей. Усевшись, она начала:

— Стойте где стоите и слушайте меня. Если Уот увидит нас, будет скандал. Что с вами такое? Если вы и дальше будете так действовать, то станете старым, толстым фанатиком вроде Бокклю. Но это не важно — вот что я хочу сказать: Бокклю договорился с Уиллом о встрече.

Несколько мгновений Ричард смотрел на нее такими глазами, словно она говорила на арабском; потом лицо его прояснилось, и он тяжело уселся на стул.

— Боже мой, неужели? Как это ему удалось? А Лаймонд там будет?

— Уилл прислал весточку — а встретились они во время этого набега за скотом, я полагаю. Не знаю, замешан ли в этом Лаймонд, и вообще я как бы ничего не знаю. В последнее время Уот поверяет свои тайны только Сибилле. Но мне удалось кинуть взгляд на записку, когда та пришла, а в ней сказано…

— Постойте. — Ричард потер пальцами лоб, отчего у него на коже осталось темное пятно. — Прежде чем вы скажете что-нибудь еще, я должен вам сообщить: мы с Бокклю недавно поссорились. И мы по-разному смотрим на то, как следует поступить с Лаймондом. Да вам все это известно. Бокклю меньше всего хочет, чтобы я узнал то, что вы хотите мне сообщить.

— То, чего хочет Бокклю, и что получается на самом деле, — безмятежно проговорила леди Бокклю, — не всегда одно и то же. Не будьте же глупцом. Может быть, вам претит такой способ, но у нас с вами достаточно оснований, чтобы прибегнуть к нему. С Лаймондом или без него, но Уилл должен встретиться с Бокклю в березовой роще у подножия Крамхо — это гора между Бранксхолмом и Слитриг-Уотер. Встреча произойдет на заходе солнца в первое воскресенье февраля. Ну вот, я вам сказала. Поступайте с этими сведениями как хотите.

Ричард кинул взгляд в зал. Только что начался новый танец, и королева — пятилетняя королева — вела его: щеки девочки горели под тщательно уложенными блестящими волосами, вытянутая рука, зажатая в кисти партнера, вздымалась как знамя. Длинные рукава танцоров развевались в такт музыке, ноги, затянутые в разноцветные трико, чертили на полу немыслимые узоры. Флейты, барабаны и скрипки заглушали звук голосов. Где-то в ряду танцующих была и Мариотта, а позади нее — Агнес Херрис в паре с Максвеллом.

Ричард взглянул на свои испачканные дорожкой грязью одежды и снова потер лицо.

— Вы понимаете, что Уилл меня не интересует, — резко сказал он. — Мне нужен мой брат.

— Поймайте вашего брата, и Уилл вернется сам по себе, — заявила Дженет. — Гляньте-ка — Уот меня ищет. До свиданья. Если у вас осталась хоть капля здравого смысла, то вы сейчас же пойдете домой и ляжете в постель.

— Доброй ночи и спасибо. Я позабочусь, чтобы Бокклю не узнал, кто предоставил мне эти сведения, — пообещал Калтер.

— Я ему сама сообщу, — сказала леди Дженет, — как только все это кончится. Ему же будет лучше. Ах уж этот хитрый Уот Бокклю! Храни вас Господь. — Она вернулась в зал, а Ричард отправился домой.

3. В ИГРУ ВСТУПАЕТ ЕЩЕ ОДНА КОРОЛЕВА

Гидеон Сомервилл в подробностях сообщил лорду Грею Уилтону, лорду-лейтенанту Северных Территорий, о захвате скота, о нападении на его дом и о том, как было передано письмо сэра Джорджа Дугласа. Он был откровенен и рассказал обо всем, за исключением одного: он утаил имя главаря налетчиков. Гидеон ни в коем случае не хотел, чтобы его попросили войти в контакт с Лаймондом, что вполне могло случиться, если бы имя последнего стало известно лорду Грею.

Разговор Гидеона с лордом происходил в замке Уаркуорт на побережье Нортумберленда.

По политическим соображениям английскому протектору срочно требовался громкий успех хоть в чем-нибудь, и первым его побуждением было положить конец затянувшемуся бездействию на севере. Он и занялся этим, приказав лордам-смотрителям разработать план, включающий в себя, во-первых, разорение дома Бокклю, во-вторых, погром дома Дугласа, и, в-третьих, объединение сил трех приграничных марок с целью окончательного усмирения Шотландии. Последний пункт был прежде всего направлен на то, чтобы вырвать девочку-королеву из рук ее теперешних наставников и объявить невестой короля Англии. Лорды-смотрители откликнулись на это предложение и устроили встречу в замке Уаркуорт в последнюю пятницу января. Лорды-смотрители терпеть не могли друг друга, но недоверие к протектору было сильнее взаимной неприязни.

Гидеон присутствовал на этой исторической встрече вместе с лордом Уортоном, который на пути в замок провел ночь в Флоу-Вэллис. Среди собравшихся был и сэр Томас Боуэс, высокий и молчаливый человек, лорд-смотритель Средней Марки. Лорд Грей как главнокомандующий открыл заседание впечатляющим перечислением действий, предпринятых им в восточной Шотландии.

— Но теперь, — продолжал лорд Грей, — наша самая неотложная задача состоит в том, чтобы избавиться от излишнего оптимизма. Прибытие французов нанесло нам большой урон. Французский король шлет в Шотландию своих людей и деньги и обещает прислать еще больше — мы не можем закрывать на это глаза. А ваш друг Леннокс, Уортон, как полудохлый котенок, заносит лапку на Дамфрис — да и отползает за печь. Это что, военная операция?

— Граф Леннокс полагает, что он непогрешим. У меня нет полномочий разубеждать его, — сухо пояснил Уортон.

— Он не имеет никакого представления о тактике, это очевидно, — продолжал лорд Грей. — Такие горе-военачальники опасны. Я предпочитаю не иметь с ними дела. А если уж приходится, то нужно следить за каждым их шагом.

— Я, конечно, склоняюсь перед мнением знатока. Но Леннокс женат на двоюродной сестре короля, а потому не терпит, когда им помыкают.

— Будьте тактичнее, — посоветовал лорд Грей.

— Довольно затруднительно тактично сообщить благородному джентльмену о том, что он глуп, — ответил лорд Уортон и продолжил после паузы: — Я считаю, что было бы полезнее рассмотреть вопрос о том, как использовать наилучшим образом лорда Леннокса, поскольку использовать его нам все равно придется. Например, его можно послать против Дугласов…

Именно в этот момент объявили о прибытии Маргарет Дуглас, графини Леннокс.

Мег Дуглас в девичестве отличалась гордой, блистательной, львиной красотой, которую из-за своего дяди Генриха VIII она вынуждена была растрачивать понапрасну. Но за шестнадцать лет пребывания в Англии, когда она по прихоти монарха то оказывалась у ступеней трона, то чуть не всходила на эшафот, Маргарет не утратила своего великолепия.

Ее мать, Маргарет Тюдор Английская, почти за пятьдесят лет до этого была замужем за шотландским королем Иаковом, а когда ее первый муж погиб под Флодденом, осталась в Шотландии и вышла замуж за Ангуса.

Генрих теперь был мертв. Умерла и его сестра. Ангус был женат на другой женщине, и Маргарет Дуглас сделалась приманкой, которая заставила графа Леннокса расстаться с его упорными притязаниями на шотландский трон и искать счастья в Англии. Она была желанной невестой. Когда-то, когда Генрих предпринимал судорожные усилия объявить незаконными своих детей, леди Маргарет была наследницей английского трона. В ее жилах, как и в жилах лорда Леннокса, как и в жилах их детей, текла королевская кровь — и это служило достаточным основанием для того, чтобы они могли претендовать и на английский, и на шотландский престолы.

В полном блеске явилась она в Уаркуорт. Гидеон, стараясь оставаться незаметным, изучал ее. У нее были темно-пепельные волосы, резкие черты, бледная кожа, линия рта решительная и чувственная, ямочка на подбородке и проницательный взгляд. Гидеону показалось, что жестокий жизненный опыт наложил отпечаток на это лицо, отмеченное природной красотой и изяществом.

Говорила она сдержанно, но уверенно.

— Боюсь, моя семья доставила вам много неприятностей. Англичанину не просто понять, какому давлению постоянно подвергаются шотландцы.

Никто из присутствующих не сомневался, что этим визитом Маргарет преследовала далеко идущие цели. Лорд Уортон был резок.

— До вашего прихода, леди Леннокс, я откровенно высказывал свое мнение о Дугласах. Знаю, что им приходится нелегко. Но пока ваши родные не докажут нам свою дружбу, мы будем относиться к ним как к врагам. Военные операции в землях Ангуса и Друмланрига я совершил по приказу лорда-протектора. Сожалею, если лорд Грей полагает, что его дружба с сэром Джорджем поставлена под угрозу, а гарантии безопасности, данные лично им, не выполняются. Но дальше сожаления я пойти не могу.

Лорд-лейтенант разрывался между необходимостью соблюдать приличия и обуревавшим его негодованием.

— Как и любой джентльмен я привык держать свое слово, — сказал он. — Но вред причинен: Дугласы вели себя безответственно, и согласно присяге я вынужден покарать их.

Уортон в резком тоне продолжил мысль Грея:

— Я потребовал, чтобы все, кто может носить оружие, явились под мое знамя. Если вы, лорд-лейтенант, возьмете на себя второй рейд против Бокклю, то я соберу все имеющиеся силы и хорошенько потрясу Дугласов.

— Постойте, — заговорила леди Леннокс. — Грей с Уортоном прекратили свару и с изумлением уставились на нее. — Протектор сообщил мне, что намеревается предпринять новое вторжение в Шотландию под вашим командованием, лорд Грей, и центром военных действий на этот раз будет Хаддингтон, к югу от Эдинбурга. Верно?

— Протектор хочет, чтобы все три армии вторглись в Шотландию одновременно. Но это невозможно, леди Леннокс, из-за погодных условий. Совершенно невозможно. Через месяц я, вероятно, смогу пойти на Хаддингтон. А пока мы собираемся напасть на Бокклю.

— Понимаю. — Она опустила глаза на кубок с вином. — Но в этом случае бедный лорд Уортон должен будет противостоять всем силам западной Шотландии. Не лучше ли отложить операцию на неделю-другую, дождаться лучшей погоды и устроить все рейды одновременно?

В разговор вмешался Боуэс:

— Но время против нас, леди Леннокс. Французы…

— В Ла-Манше дуют те же ветры, что и в Солуэе, — возразила та. — Ни один флот не выйдет из гавани в такую погоду.

Гидеон вставил свое слово:

— Протектор требует быстрых действий против Дугласов, леди Леннокс.

— Он получит то, чего требует, — безмятежно ответствовала она. — Позвольте мне внести одно предложение. — Она обвела мужчин взглядом и улыбнулась. — Было время, когда я была Дуглас. Потом я стала более Тюдор, чем Дуглас. Теперь я в большей степени Стюарт, чем Дуглас или Тюдор. Слушайте.

Она предложила план действий, который оказался смелым, продуманным и — хотя этого Маргарет и не подчеркивала — ужасающим по своим последствиям. И в конечном счете она выказала себя более как Тюдор и Дуглас, чем как Стюарт.

Лаймонд, которого сопровождал Уилл Скотт, встретился с Джоном Максвеллом в маленьком глинобитном домике под соломенной крышей, среди заросших лесом гор, неподалеку от Торн-хилла.

Наблюдая при свете огня за разговором, Уилл обнаружил, что в обращении с Лаймондом Максвелл стал более осторожен. Он попытался было польстить ему, упомянув о проведенном в декабре рейде, но больше не повторил этой ошибки. Рассказал он и о своей встрече с Агнес Херрис.

— Все идет прекрасно. Вы были правы касательно писем. Она придумала себе некий возвышенный образ, и я ей подыгрываю. Не так уж и дурно получилось. Постараюсь не разочаровать ее.

— Каковы ваши планы относительно девушки? — спросил Лаймонд.

— Вы все правильно просчитали. Из нее выйдет прекрасная жена. И если бы у нее была возможность выбора, то я бы уже завтра стал лордом Херрисом. Но, к сожалению, дела обстоят не так. Я думаю, понадобится еще не один рейд, подобный декабрьскому, чтобы избавиться от Аррана. Он твердо намерен женить на ней своего сына, и у него есть документ, по которому Агнес обещана ему.

— Вдовствующая королева сочувствует вам, — заметил Лаймонд.

— Но Арран — правитель Шотландии.

— И как правитель должен выполнять требования французов и непрерывно преследовать врага.

— Арран не перейдет в наступление: у него нет ни мужества, ни сил.

— Да, в наступление он не перейдет. Но вскоре вынужден будет перейти к обороне. В следующем месяце готовится еще один совместный рейд из Карлайла и Берика.

— Откуда вам это известно? — спросил изумленный Максвелл.

— Шпионы. Прямой связи с Карлайлом у меня нет, — лаконично ответил Лаймонд. — Если хотите знать мое мнение, которое, несомненно, совпадает с вашим собственным, то вот как должны вы действовать. Пусть на этот раз Максвеллы открыто выступят против Уортона — это привлечет на вашу сторону вдовствующую королеву. Ей нравится Агнес, а ее французские родственники и посол Франции требуют решительного отпора англичанам. Пусть королева сама убедит Аррана отказаться от этого брака.

Последовала длительная пауза. Потом Максвелл сказал:

— На самом деле меня останавливает то, что в Карлайле держат моих заложников. Если я выступлю, их могут повесить. На что вы, несомненно, можете возразить: жизнь дешево стоит.

Лаймонд поднял светлые брови.

— Этого еще не хватало. Но я скажу вот что: сентиментальность обходится дорого. Пусть их повесят — сделка все равно хорошая.

— Я не настолько жесток, — возразил Максвелл.

— Этим, наверное, мы и различаемся… Но спасая цыплят в Карлайле, вы сожжете конюшни в Стерлинге.

— Иногда один цыпленок дороже целого табуна, — настаивал Максвелл.

— И тем не менее без лошадей далеко не уедешь — а несушки исправно несут яйца. — Лаймонд явно насмехался, и Максвелл поспешил сменить тему.

— Вы хотите и дальше писать письма для Агнес Херрис? Мы ведь договорились, что вы сможете использовать этот канал для ваших личных сообщений.

— Не нужно. Я смогу найти другой способ, если возникнет необходимость. — Он поднялся. — Я вам благодарен за сотрудничество. Мы еще можем встретиться. Например, в следующем месяце. Несмотря на вашу любовь к цыплятам.

Максвелл тоже встал. Он помедлил, сгибаясь под низкой крышей; латы его запотели от тепла.

— У меня есть новость, которая, может быть, заинтересует вас, — сказал он. — Не думаю, что мне стоит доводить ее до Эдинбурга, поскольку муж этой женщины приходится племянником…

Лицо и голос были главным оружием Лаймонда: тем и другим он пользовался вполне сознательно, с таким же самообладанием, какое лишало лицо его брата всякого выражения. Но на этот раз в синих глазах блеснуло новое чувство — и Скотт, забытый в углу, увидел это и затаил дыхание. Но чувство, так и не замеченное Максвеллом, скоро исчезло, а Максвелл продолжал:

— Леннокс и Уортон пытаются затеять новую игру. Графиню Леннокс послали на север, в Друмланриг, чтобы она попыталась до вторжения сплотить Дугласов и доказать их преданность английской короне.

Лаймонд своим обычным голосом спросил:

— Леди Маргарет Дуглас? Дочь Ангуса? Когда она прибудет?

Максвелл покачал головой и взял шляпу.

— Не знаю, но полагаю, она появится перед самым вторжением и будет ждать своего мужа. Я подумал, что вас это заинтересует. — Он обернулся в дверях, держась за косяк. — До свидания. Полагаю, наши встречи не проходят даром.

— Полагаю, что так, — сухо отозвался Лаймонд; а Максвелл, уже севший на коня, склонился к нему.

— По-латыни вы умеете вставить словцо, но французский ваш грубоват, на мой вкус. — И с улыбкой, которая редко освещала это строгое лицо, Максвелл уехал прочь.

Скотт, задержавшийся, чтобы потушить огонь, выйдя из дома, увидел, что Лаймонд уже ждет, держа за поводья лошадей. Выражение его лица было воистину ангельским.

— О вешний цвет и мерило скромности! О майский побег, полный благодати! О прекрасный Хозяин Максвелла!

— Что случилось, сэр? — спросил Скотт, беря свою лошадь.

— Cen'est rien: c'est unefemme quise noie , — сказал Лаймонд и рассмеялся. — Возлюби господина Максвелла, мой херувим; благодаря ему ты доживешь до старости. Нам нужен заложник, чтобы обменять его на Сэмюэла Харви. И глянь-ка: вот и заложник есть — мой блистательный демон, моя фальшивая королева, мое прошлое и мое будущее, моя надежда на рай и мое познание ада… Маргарет, графиня Леннокс.