Миланский особняк Аччайоли располагался между пылью и грязью собора и пылью и грязью Кастелло, неподалеку от торговой пьяццы. Здесь дома выстраивались вдоль улиц в непрерывную линию, чередуя тесаный камень, красный кирпич и обработанный мрамор. Стояли внушительные особняки с выступающими свесами крыш, полукруглыми окнами и гербами над входом. Были там церкви и внутренние дворы, были башни и винтовые лестницы, и балконы, и деревянные надстройки на верхних этажах, перекидывавшиеся через улицу, подобно крытым мостикам.

Большой колокол на Бролетто прозвонил как раз в тот миг, когда Тоби покинул запруженные торговые улицы и оказался в той части города, где женщины встречались гораздо реже, а мужчины, спешащие поскорее убраться с холода, носили широкополые или высокие шляпы, или изысканные тюрбаны, или черные шапочки, положенные по их ремеслу, и кутались в тяжелые плащи поверх утепленного дамаста. По привычке, Тоби вглядывался в лица людей, делая выводы о здоровье города. Теперь, когда здесь правил герцог, похоже, дело пошло на лад. Впрочем, в таком квартале все равно не увидеть голодных, калек или покалеченных преступников. Им место среди бедноты и ремесленных лавок. Именно там медик сталкивался и с такими бедами, как ожоги и глухота оружейников.

Те кварталы Тоби часто посещал студентом, но сейчас вспоминал отнюдь не об их нищете. Он вспоминал жар и грохот, и веселые голоса. Зимой в Милане повсюду можно купить жареные каштаны. Он лакомился ими с друзьями, закинув ноги на лавку у наковальни и перекрикиваясь с приятелями и с кузнецами. Именно его привычка болтать с кузнецами, порой думал он, и сделала его тем лекарем, каким он стал.

Дом Аччайоли был именно таким, какие предпочитают семьи банкиров. Он был скорее длинным, чем высоким, с огромными двойными дверями, которые вели не в приемную, но в короткую крытую галерею, выходившую на квадратную площадь, казавшуюся изысканной даже под дождем, благодаря расставленным повсюду зеленым растениям в кадках. На другой стороне двора располагались приземистые здания, — скорее всего, конюшни: те самые, в которых разместили лошадей, с таким трудом доставленных для Пьерфранческо Медичи, женатом на одной из Аччайоли. Откуда-то неподалеку доносился клекот ястребов. Сбоку лестница вела на основной этаж. Привратник, не выказавший никакого удивления при появлении гостя, проводил мессера Тобиаса Бевентини вверх по ступеням, откуда начинался узкий балкон, шедший по всему фасаду здания. На полпути неожиданно открылась дверь. На пороге оказался его дядя.

— Не очень-то ты и спешил, — заявил Джалматтео Феррари да Градо. — Повесь плащ вот сюда Ты готов к тому, что сейчас должно произойти?

— Я не знаю, что должно произойти, — холодно отозвался Тоби. — Я могу лишь повторить, нет никакой связи между мной и этим мальчишкой. Что бы он ни натворил, это все под его ответственность.

Когда он был лишь немногим старше, чем Тоби сейчас, его дядя Джамматтео уже стал профессором в университете Павии, основанном герцогом Миланским. И за все последующие тридцать лет Джамматтео никогда не покидал факультет, если не считать вызовов нынешнего герцога, его покровителя. Впрочем, разумеется, он также за немалую плату оказывал услуги тем знатным и известным людям, которые были чем-то дороги герцогу.

Когда Тоби, получив превосходное образование, отказался от мирной университетской жизни, взамен того отправившись бродить по свету с торговцами и наемниками, маэстро Джамматтео публично умыл руки и отказался от племянника, тем самым лишая того возможности прикрываться дядюшкиным именем. Поступок сей и некоторые сказанные при этом слова пришлись Тоби не по сердцу, равно как и тот факт, что даже далеко в свои преклонные годы профессор оставался цветущим и здоровым, с выразительными чертами веселого лица, которых так недоставало самому Тоби, не говоря уж о бороде и о густой каштановой шевелюре, едва тронутой сединой.

— Он здесь? — поинтересовался Тоби.

— О, да, — отозвался дядя. — Как ты знаешь, он привел лошадей для Пьерфранческо. Мессер Аньоло с сестрой пригласили его зайти вновь, даже прежде чем послали за мной. Весьма приятный юноша. Мы все с удовольствием пообщались с ним. Он очень благодарен за все, что ты сделал для него. Выходил его после драки на Даллме; и потом выручил в Женеве. Мы знаем, что вы были очень близки. И ты понимаешь, что после того, как ты столь внезапно покинул капитана Лионетто, может показаться, что этот мальчик чем-то привлек тебя?

— Нет, я тебе уже сказал. Не он меня привлек, а отторг капитан Лионетто, — отрезал Тоби. Несомненно, слова дяди были полны двусмысленности. Чужие пороки всегда забавляли Джамматтео. Тоби немного успокоился. Вот, значит, почему он здесь. По крайней мере, это означает, что дяде ничего не известно о краске для волос и любовных эликсирах, и об остролисте. Или о возможном богатстве, ключ к которому в руках загадочного паренька, которого, возможно, Тоби удастся убедить довериться ему.

— Лионетто, как мне сказали, тоже не питает к тебе горячей любви, — весело продолжал его дядя. — Твой бывший капитан сейчас в Милане и собирается наняться к Пиччинино. Советую быть осторожнее. Ну да ладно, твой молодой человек сейчас в личных апартаментах мессера Аньоло с его сестрой и друзьями. Пойдем со мной, чтобы ты мог забрать его оттуда.

— В личных покоях? — переспросил Тоби.

— По-моему, они играют в карты, — благодушно улыбнулся профессор.

Комната отдыха в доме Аччайоли напоминала обычный рабочий кабинет, лишь чуть богаче украшенный, хотя здесь был красивый камин, от которого шел яркий свет. Все прочие светильники были составлены на другом конце комнаты, вокруг карточного стола, за которым сидели четыре человека, тогда как трое других стояли у них за спиной. Завидев Тоби с профессором, один из игроков с рассеянной улыбкой обернулся к ним и поднял палец.

— Одно мгновение! Умоляем вас о снисходительности. Марко, Джованни. — Может быть, наши гости выпьют вина, пока мы заканчиваем игру?

Из слуг в зале никого не было, стало быть, игрок обращался к стоящим рядом гостям, — третьей была юная и хорошенькая девушка. Тоби не знал никого из них. С вежливой улыбкой он повнимательнее оглядел присутствующих.

Тот игрок, что поприветствовал их, несомненно, был хозяином дома. Крепко сбитый, властный, с желтоватым лицом, — это, должно быть, сам банкир Аньоло Аччайоли, внук Донато, князя Афинского и родич мессера Николаи, одноногого грека, прибывшего в Брюгге из Шотландии. Женщина рядом с ним, скорее всего, Лаудомия, его сестра, супруга отсутствующего Пьерфранческо, или, возможно, сводная сестра: красивая женщина, намного моложе самого Аньоло, одетая на флорентийский манер, с прической и рукавами, украшенными самоцветами, и глубоким вырезом на груди.

Рядом с ней обнаружился некто знакомый, но не грек и не флорентиец. Худощавый, смуглый молодой человек, довольно скромно одетый, которого Тоби в последний раз встречал совсем в ином окружении, в отряде англичан-ланкастерцев. В том самом отряде, который остановился подобрать брата Жиля и попал под первую из клаасовых лавин.

Англичанин, здесь?

И тут этот англичанин с улыбкой обратился к Клаасу на чистом французском, который явно был его родным языком, а Клаас, дав вежливый ответ на том же языке, назвал его «месье Гастон». Женщина со смехом положила на стол карту и обратилась к подмастерью, на сей раз по-итальянски. Он ответил тут же: не совсем безупречно, но с чистыми болонскими интонациями, которые, должно быть, подхватил от Юлиуса, а отнюдь не на савойском наречии. Похоже, он неплохо разбирался в таких вещах.

Они, разумеется, забавлялись с ним.

Дядя Тоби, держа в руке бокал, пробормотал по-латыни:

— Почему бы не испытать его на этом языке? Или по-гречески?

Клаас широко улыбнулся, не отрывая взгляда от карт.

— Маэстро, избавьте меня. Я не способен ходить на руках и одновременно бороться со столь сильными игроками.

Он положил карту на стол и бросил на Тоби взгляд, полный заговорщического восторга. Если бы он только мог, Тоби с радостью вернул бы время вспять, чтобы не было никаких необдуманных рыцарских поступков при Дамме и в Женеве, которые связали его с этим опасным безумцем. Он с подозрением уставился на Клааса.

Манеры мальчишки, будь он неладен, казались безупречны.

Почтительны, но с той толикой веселости и простоты, которая вызывала приязнь вельмож. Одежда была опрятной. Пусть рядом с остальными он скорее напоминал слугу, но это было лучшее, что могла ему позволить вдова Шаретти, и, несмотря на тяготы путешествия, синяя ткань дублета Клааса сохранила достаточную жесткость, чтобы изящно облегать его широкие плечи. Солдатский ремень перетягивал талию там, где раньше болтался грязный фартук, а высокий ворот подчеркивал крепкую шею. С его взглядом и широкой улыбкой ничего нельзя было поделать, но они больше не казались бессмысленными. Это открытие Тоби сделал еще в Брюгге.

Вновь настал черед юнца. Руки, державшие карты, были все такими же мозолистыми, как прежде, но теперь синяя краска окончательно сошла с кончиков пальцев. Тоби следил, как эти пальцы медленно перебирают веер продолговатых карт, выбирают одну, выкладывают ее на стол.

Последовало недолгое молчание, которое Тоби, ничего не знавший об этой игре, не ведал, чему приписать. А затем Лаудомия с улыбкой посмотрела на него своими ясными серыми глазами.

— Опять!

— По-арабски, — предложил Клаас. — Вам следовало заставить меня говорить по-арабски, тогда бы вы отыгрались.

Карты были раскрашены от руки в красный, синий и золотой цвет. Такая колода, должно быть, стоила дороже, чем весь наряд Клааса с головы до пят.

— Постойте! — предложил француз Гастон. — Прежде чем мы все выложим свои карты, Никколо, друг мой, что у нас на руках?

Никколо?

Он посмотрел на Клааса.

Тот заметно оживился.

— А вы сами не знаете? Месье, тогда, должно быть, вы часто проигрываете.

Мессер Аньоло улыбнулся, перехватил взгляд стоящего рядом Джованни.

— Назовите мне мои карты, юный друг, — предложил он. — Что у меня в руке?

— Вожжи, — беззлобно отозвался Клаас. — Итак, месье, вы начали с девятки. И так и не отдали ее. Потом к вам пришла тройка и королева Все они bastoni. После этого…

Одну за другой он назвал все до единой карты, потом проделал то же самое и с остальными игроками. Джованни проверял, переходя от одного к другому. Он не ошибся ни разу.

Вид у Клааса был одновременно обрадованный и смущенный.

— Это все от красильни, — пояснил он. — Длинные списки ингредиентов — очень полезно для памяти. И стихи. Мы сами их сочиняем и поем, пока размешиваем ткань. К тому времени, как вставишь туда всех своих знакомых, они становятся очень длинными. — И он оглядел собравшихся с приглашающим видом, словно готов был спеть для них, если господа пожелают.

— Ты слышал, Джованни? — воскликнул мессер Аньоло. — Ты ведь тоже был красильщиком. В следующий раз, когда сядешь играть с нами в карты, смотри не оплошай.

Тоби заметил, что его дядя улыбается.

Наконец тот подал голос:

— Могу ли я представить вам своего племянника Тоби? Или нам лучше уйти прочь, чтобы вы могли начать новую игру с вашим многообещающим любителем арифметики?

Но игра, похоже, была закончена. Хозяин дома поднялся вместе с сестрой и вышел из-за стола Гостей усадили, представили всем присутствующим. Хорошенькую девушку звали Катериной, а Марко Аренти, ее супруг, был флорентийским торговцем, который экспортировал шелк в Афины и Константинополь. Более того, он оказался еще и ценителем изящных искусств. И, похоже, не возражал, когда Катерина усадила Клааса рядом с собой.

Джованни да Кастро был крестным сыном папы римского и занимал высокий пост в Апостольской Палате: его святейшество уважал мессера да Кастро за деловую сметку. Прежде он был красильщиком. Просто совпадение. Красил привозные ткани в Константинополе, вплоть до нападения султана шесть лет назад. Ему удалось уцелеть. Чистое везение.

Тоби очень надеялся, что на лице его не отражается никаких чувств. Он ведь в доме Аччайоли, так чему удивляться, если все гости прежде вели дела в Константинополе, Афинах или Морее? Он вспомнил еще об одном члене семьи, о котором пока никто не упоминал, и обратился к да Кастро:

— Вам больше повезло, чем мессеру Бартоломео, брату грека с… того родича мессера Анджело, который сейчас в Европе собирает деньги для выкупа. Есть ли какие новости о нем? Освободят ли его, когда будет собрано золото?

С самого Брюгге, грек и его пленный брат представляли для Тоби огромный интерес. Он был удивлен, когда да Кастро не поспешил с ответом.

Вместо него отозвалась Лаудомия:

— Дражайший мессер Тобиас, его освободили несколько месяцев назад. Медичи уплатили выкуп и были столь щедры, что согласились отдать свои собственные деньги, и не торопили нас с возмещением.

— А к тому времени, разумеется, ставки изменятся, — заметил Тоби.

Монна Лаудомия улыбнулась.

Папский крестник, наконец вступивший в разговор, засмеялся:

— Это единственное, что никогда не остается неизменным. Но, разумеется, вопрос будет решен таким образом, чтобы мессер Бартоломео мог продолжить торговлю. Конечно, всему есть своя цена Налоги на христиан просто невыносимы. Но так или иначе, Бартоломео Джорджо никогда не останется в накладе.

— Вы хотите сказать, — уточнил Тоби, — что он по-прежнему торгует в Константинополе, даже под турками? Хотя вам самому пришлось уехать?

И вновь небольшая пауза, после чего да Кастро пожал плечами.

— Есть религия и есть деньги. Иногда приходится выбирать. Нет, я не завидую Бартоломео. У меня и здесь неплохо идут дела.

— А что, если ваш крестный, — предположил Тоби, — начнет свой крестовый поход и отобьет Константинополь у турок?

Мессер да Кастро взглянул на него с удивлением.

— Тогда я смогу вернуться, если пожелаю. А мессер Бартоломео сможет торговать без турецких пошлин. Счастливый исход для всех нас.

— Если уцелеет, — заметил Тоби. — Чем он торгует? Он тоже красильщик?

И вновь заминка.

И вновь ответила Лаудомия Аччайоли:

— Бартоломео родом из Венеции. Вы полагаете, что трудно оправдать родича, который имеет дело с язычниками? Но султан благоволит к венецианским торговцам. Султан дозволяет им сохранять свои обычаи и веру, а они хорошо платят ему за это. Бартоломео покупает шелк-сырец на Востоке и продает или меняет его в Константинополе на тканый шелк. Кроме того, его весьма интересуют квасцы.

— Квасцы? — переспросил Тоби и закашлялся.

Лаудомия Аччайоли посмотрела на него.

— Я думала, его брат говорил вам. Бартоломео управляет рудниками в Фокее, по поручению султана.

Клаас, ах ты, негодяй!.. И дражайший дядюшка Джамматтео, который сидит здесь и разглядывает потолочные балки. Во что я ввязался? Что они тут затеяли? Что мне делать? Продолжать, словно ничего не случилось.

И Тоби произнес:

— Теперь я понимаю, почему вы так надеетесь на крестовый поход.

— Или на другой источник квасцов, — подтвердила монна Лаудомия. — Ведь это ваша большая мечта, не так ли, мессер Джованни? Чтобы ваш крестный отец понтифик позволил вам провести поиски минералов на его землях? Представьте, что это будет означать, если удастся найти квасцы!

Крестник папы римского поднялся с места.

— Боюсь, что сейчас это едва ли возможно. Монна Лаудомия, мессер Аньоло, позвольте мне откланяться.

Тоби был ничуть не удивлен. Он попрощался с гостем, которого хозяин дома проводил к выходу. Его дядюшка с какой-то неприятной улыбкой вновь демонстративно уселся на свое место, и, немного помедлив, Тоби последовал его примеру. Клаас сделал вид, будто не замечает убийственных взглядов лекаря, и продолжил болтать по-итальянски с Марко Паренти и его супругой.

Француз, игравший с ними в карты, присел на стул рядом с дядюшкой Тоби.

Тот окликнул племянника:

— Тобиас! Ты, кажется, еще не знаком с месье Гастоном дю Лионом?

— Напротив, — возразил Гастон дю Лион. — Мы с месье Тобиасом встречались в горах пару дней назад, и сейчас он наверняка задается вопросом, почему я путешествовал вместе с англичанами.

В этот момент Тоби меньше всего хотелось задумываться над возможным ответом.

— Надеюсь, вы не слишком промокли в снегу, — только и сказал он.

— Я остался совершенно невредим. Нет, я отправился вместе с милордом Уорчестером исключительно в целях безопасности. По-моему, у него создалось впечатление, будто я являюсь верноподданным короля Карла и направляюсь в Рим поклониться святыням.

— Но Клаас знал, кто вы? — поинтересовался Тоби.

— Мне это было бы весьма неприятно. Нет, он не знал. И проявил если не раскаяние, то по крайней мере вежливость, узнав, кто я такой.

— И кто же?

— О, я француз, — ответил месье Гастон. — Но я служу не королю Франции, а его ссыльному сыну, дофину. Я камергер дофина Людовика и по его дозволению прибыл в Милан на февральский турнир. Я живу лишь ради турниров. Это величайшее наслаждение.

— Только не для меня. Я провел слишком много времени, штопая несчастных жертв, — отозвался Тоби. Он вспомнил лавину, вспомнил, как Клаас старательно чинил водяные насосы и узнавал последние слухи из Савойи. Что бы там ни думал наивный месье Гастон, Тоби был твердо убежден, что Клаас прекрасно знал, с кем имеет дело, причем еще до лавины.

Тоби ощутил тревогу: похоже, он оказался в ловушке. Тем временем, разговор между Клаасом, хорошенькой дамой и ее мужем прервался.

И Клаас, неожиданно поднявшись с места, окликнул его:

— Мастер Тобиас! Вы знакомы с мессером Марко и его супругой? Вы знаете, кто она такая? Она сестра Лоренцо!

— Лоренцо? — переспросил Тоби.

— Лоренцо Строцци! Помните семью Строцци из Брюгге? Они только что понесли тяжелую утрату — лишились брата А у меня есть письма от Лоренцо для монны Катерины и ее матери. Она получит их завтра. — На лице Клааса было написано искреннее сочувствие. Он обернулся к молодой женщине.

— Лоренцо очень по вам скучает. Мы стараемся приободрить его, но он был бы рад вернуться в Италию.

— Я всегда это говорила! — воскликнула та. — Мой брат тоскует, Марко. Ему нужно открыть собственное дело.

У Клааса вид был заинтересованный.

У мессера Марко Паренти, скорее, раздосадованный. Тоби, не зная, как выпутаться из этого разговора, услышал, как женщина вновь что-то говорит мужу, а тот недовольно ворчит: «Не здесь. Не сейчас».

В этот момент дядя ухватил Тоби под руку и отвел его в сторону.

— А теперь, — задушевным тоном прошептал он племяннику на ухо, — ты осознаешь ценность полезных знакомств? Они по достоинству оценили этого юношу. Меня он также заинтересовал. Ты был прав, что оказал ему помощь. Так я смог сказать монне Лаудомии, что ты — мой племянник — самый надежный человек, которого они могли бы найти.

— Найти для чего? — изумился Тоби. — Помощь? Я не желаю иметь ничего общего с Клаасом. Зачем он им понадобился?

Дядя удивленно покосился на него.

— Он весьма одарен. Разве ты не знаешь — многие в Брюгге хотели заполучить его. — Он помолчал. — И он и впрямь знает куда больше, чем ему положено.

Тоби вспомнил о Квилико, затем решил, что его дядя никак не мог знать о Квилико, который был так хорошо осведомлен о растениях вокруг фокейских рудников, и который в подпитии мог много чего рассказать о других, еще не найденных квасцовых залежах хитроумным раненым юнцам и их лекарям. Затем он сообразил, что Джамматтео вполне мог знать о Квилико, если Клаас рассказал ему. Но с какой стати Клаасу делать это?

— Тебе придется объяснить, — осторожно заметил Тоби.

— И это говорит лекарь? — изумился его дядя. — Диагноз, мальчик мой! Ты видел эту игру в карты? Юнец впитывает языки, манипулирует цифрами. Чего достигнет такой человек, владея посыльной службой?

От облегчения Тоби невольно заулыбался. Так вот оно что… посыльная служба! Ему следовало бы сразу догадаться. Тоби подумал о сумке с депешами, которую Лоппе повсюду таскал с собой в пути, и о красивых конвертах с их нитями и печатями. Человек, способный вырезать из дерева замысловатые головоломки, вполне мог состояться как вор или изготовитель фальшивок. И у него хватило бы ума разобрать написанное другими людьми. Те люди, что создавали шифры в герцогской канцелярии и в банке Медичи, были той же породы.

По-прежнему улыбаясь, Тоби промолвил:

— Они хотят его купить или нанять? Или только притворяются, что хотят сделать это, в то время как подсыпают яд в бокал?

— Полагаю, они думали об этом, — ласково отозвался его дядя. — Но это было прежде, чем они узнали, что он друг моего племянника. Тогда они и попросили у меня совета. Ну, а я всегда рад помочь.

— Мой друг? — недоверчиво вопросил Тоби. — Благодарю покорно, но этот увалень всего лишь подмастерье.

— Однако ты спас ему жизнь, по крайней мере, так мне говорили, — возразил дядя. — И ты поехал с ним в Милан. И выказал разумную заинтересованность в тех сведениях, которые получил в Брюгге. Или у тебя, тупица, даже не хватило ума понять, в чем дело?

Улыбка сползла с лица Тоби. Больше он никогда не будет строить предположений. Стало быть, они все же говорили не только о посыльной службе. Они говорили о квасцах и знали, — даже его дядя знал, — куда больше, чем он сам. И они пытались втянуть сюда и его тоже. Выгодная сделка с Клаасом — это одно. Но чтобы им манипулировал весь клан Аччайоли (включая, возможно, и Клааса) — это совсем другое. Тоби немного помолчал.

— Все ясно. Так вот — если они меня спросят, я не желаю иметь с этим ничего общего.

— Боишься? — промолвил его дядя. — А вот он не боится, твой юный Никколо.

— Ему нечего терять, — парировал Тоби.

— Тут ты прав, но это не имеет значения. Ты уже в игре. И выйти все равно не сможешь.

— Позволь мне не согласиться, — проронил Тоби.

* * *

Еще дважды после этого Тоби пытался уйти, и дважды дядя удерживал его. Никто не спросил и не предложил ему ничего, кроме еды, напитков и невинных разговоров, что еще сильнее вывело его из себя. Ему не дали даже возможности объясниться или отказаться, и потому он ограничился тем, что, насколько возможно, полностью игнорировал Клааса. Тем более оскорбительно было, что когда он наконец распрощался, то дядя навязал ему Клааса с собой. Они ведь возвращались на постоялый двор, резонно указал Джаматтео. В темноте куда безопаснее для его племянника и этого юноши отправиться туда вместе. Мессер Аньоло одолжит им фонарь.

Фонарь нес Клаас Вне себя от ярости, Тоби спустился по лестнице и пересек двор. Клаас раскачивал фонарь, тень Тоби прыгала с колонны на колонну и уродливо выламывалась на стенах. Когда они наконец оказались на улице, Тоби громко выругался, развернулся и ухватил юнца за запястье. Затем отнял у него фонарь и погасил его.

В тусклом свете из ворот особняка Аччайоли он мог разглядеть слабый упрек на лице Клааса.

— Теперь я не смогу прочесть список, — заметил тот.

— Какой еще список? — рявкнул лекарь.

Затем, разумеется, он вспомнил.

Клаас уже развязывал кошель. Внутри блеснуло серебро. Тоби не мог скрыть раздражения.

— Так ты играл на деньги?

— Так интереснее, — отозвался Клаас. — Они бы все равно дали мне выиграть. — Список был у него в руке. — Вторая колонка…

— Вторая колонка слева, третье имя снизу, — перебил Тоби. — Или это было прошлой ночью, не так ли? В любом случае, не стану тебя задерживать. Я возвращаюсь на постоялый двор.

— Я тоже, — заметил Клаас. — Но не сразу. Там нельзя поговорить. Третье имя снизу. Это аптекарская лавка рядом с Санта-Мария делла Скала, за углом.

— Мне не о чем говорить, — возразил Тоби. — Я могу сказать тебе, не сходя с места, что не желаю иметь с этим ничего общего.

На лице Клааса отразилось облегчение.

— На это я и надеялся. Ничего не имею против вашего дяди, но я уже объяснил, что мне не нужен напарник. Теперь нам остается только придумать, как вызволить вас из всей этой истории.

— Я не имею с этим ничего общего, — повторил Тоби.

— Конечно, нет, — подтвердил Клаас. — Нам только нужно решить, как убедить в этом остальных. Это займет меньше пяти минут, а потом вам больше никогда не нужно будет вспоминать о квасцах.

Квасцы. Да, пять минут он готов был потратить на эти глупости.

Разумеется, у аптекаря окна были темными и закрыты ставнями. Тоби отошел в сторону, пока Клаас тихонько стучался, и наконец, после грохота и скрежета засовов, дверь приотворилась. Человек, который впустил их внутрь, держал в руке свечу. Похоже, он был один. На другом конце комнаты виднелась застеленная постель, примятая там, где он сидел, а также небольшой столик, на котором лежал ломоть хлеба и оливки. По ночам во многих лавках подмастерья оставались за сторожей.

Здесь было куда просторнее, чем показалось на первый взгляд. У дверей стоял стол аптекаря с весами, счетами, какими-то чашами и мешочками. Сзади на полках хранились снадобья и наиболее часто используемые специи в стеклянных, оловянных и глиняных сосудах. Рядом, на табурете, оказалась грязная ступка.

В воздухе стоял удушливый запах лекарств, серы, нашатыря, притираний и скипидара, смешанный с ароматом перца, имбиря, аниса, корицы и мускатного ореха, гвоздики и шафрана Тоби также учуял засахаренные фрукты и краску, воск и благовония, уксус и изюм. Еще где-то была горчица, и полынное масло, и мыло. Тоби чихнул.

— Храни вас Господь, — отозвался Клаас.

Человек со свечой провел их в заднюю часть лавки. Они миновали ряды полок, кабинет, какие-то тюки. Тоби вновь чихнул.

— Храни вас Господь, — повторил Клаас. — Это астма? Ваш дядюшка лечил герцогиню от астмы, он рассказывал мне об этом. А папу римского от подагры. Он говорит, что папе греют голову специальной трубкой с горячей водой. Может, и вам стоит завести такую же? Он говорит, что папа так до конца и не оправился после той поездки в Шотландию, когда он отморозил себе ноги, и у него начали выпадать зубы. Храни вас Господь. Но не волосы. Длинные золотистые вьющиеся волосы. У папы волосы не выпадали очень долго. Храни вас Господь. Вы не были в Шотландии, мейстер Тоби?

Они прошли через низенькую дверь в конце лавки. Запах сделался сильнее. Здесь повсюду что-то висело на потолке. Тоби лысиной задел связку трав, отпрянул и получил несильный удар пестиком. Через приоткрытую дверь он заметил кровать. Свисающий полог. Еще одну кровать. Он развернулся на каблуках.

Клаас подхватил его под локоть и развернул его обратно.

— Там никого нет. У нас есть еще полчаса И они не говорят по-фламандски.

Он затащил Тоби в комнату и закрыл дверь за учеником аптекаря. По эту сторону полога была лишь одна кровать и низкий сундук с подушками, рядом с которым горела свеча Клаас уселся на сундук, поджав под себя ноги. Тоби остался стоять.

— Прежде, чем мы начнем обсуждать, как вызволить меня из этой истории, — заявил он, — я хочу поговорить о том, как я в нее угодил. Кто рассказал обо всем моему дяде?

Юнец невозмутимо посмотрел на него.

— Полагаю, это был грек с деревянной ногой, когда я отказался принять приглашение капитана венецианских галер. Вероятно, он написал своим кузенам Аччайоли и рассказал им о вас.

— С какой стати? — Тоби вновь чихнул.

— Потому что вы расспрашивали Квилико. Помните? Лекарь с галеры, который долго прожил в Леванте. Он рассчитывал, что Квилико заинтересует меня колониями. Он не подозревал, что свел вместе красильщика, лекаря и человека, интересующегося квасцами, и что мы можем сделать свои выводы. Думаю, он был обеспокоен, — заметил Клаас. — Полагаю, меня настиг бы небольшой несчастный случай, если бы он не выяснил, кто вы такой. Ваш дядя — человек известный, не правда ли?

— Забудем о моем дяде, — отрезал Тоби. Он наконец сел на кровать, толком не сознавая, что делает. — Грек с деревянной ногой. Ты знал, что его брат владеет концессией на фокейские квасцы?

— Тогда еще нет, — ответил Клаас. — Но думаю, что Ансельм Адорне знал.

— Адорне?

Тоби порылся в памяти. Тот самый расфуфыренный бюргер из Брюгге. Особняк рядом с Иерусалимской церковью и родня среди генуэзских дожей.

— Ну да, — подтвердил Клаас. — Генуезцы вели торговлю в Леванте вот уже две сотни лет. Семейства Заккариа, Дориа, да Кастро, Камулио. И род Адорне также известен на Хиосе уже долгое время. Если угодно, вы можете познакомиться с Проспером де Камулио здесь, в Милане. Он знает о квасцах больше, чем кто бы то ни было.

— Да Кастро. А вот это любопытно, — заметил Тоби. — Почему Джовани да Кастро был здесь сегодня? В мире большой недостаток квасцов. Залежи Фокеи — самые лучше. А Венеция имеет на них франшизу от турков, благодаря брату грека Бартоломео. Не в их интересах открыть новый рудник. Так зачем же им тогда принимать у себя крестника папы, который пытается собрать деньги, чтобы отыскать эти залежи? Зачем им принимать нас с тобой, зная что ты выведал у Квилико о существовании такого рудника… И вполне мог поделиться этим со мной.

С горящими глазами Клаас нетерпеливо ожидал, словно ему в детской рассказывали на ночь сказку.

Тоби открыл рот и вновь чихнул. Он вынул носовой платок и сквозь него произнес со всей доступной ему резкостью:

— Сдается мне, что Аччайоли поддерживают и тебя, и да Кастро, в обмен на прибыль от нового рудника. Они заплатят тебе, чтобы ты помог да Кастро разрабатывать его.

Он высморкался. Клаас повторил: «Храни вас Господь», и вновь выжидательно уставился на него. Тоби поднял брови.

— Я не прав?

— О нет, прошу прощения, нет. Джованни да Кастро пока еще не начал поиски квасцов. Он не слишком торопится. Думаю, он оказался там, потому что Аччайоли были бы рады, если бы я прикончил его. Разумеется, все те, кто имеет свой интерес в фокейских квасцах, не желают, чтобы были найдены другие залежи.

— Так они покупают твое молчание? — Он ощутил благоговейный страх и стер его своим платком.

— И ваше тоже, разумеется. Они уверены, что вы знаете все то же, что знаю я.

Тоби уставился на бывшего подмастерья.

— Мне будет очень нелегко, поддерживать такое впечатление.

— Информацию они тоже покупают, — бодро продолжил Клаас. — Это новый контракт. Я продал им посыльную службу. Вот почему там был месье Гастон. И Марко Паренти, и сестра Строцци. Это не имеет к квасцам никакого отношения. Обычное деловое предложение. Компания Шаретти предоставляет посыльных, а я даю особые сведения. По их словам, они надеются, что вы могли бы остаться в Милане и вести это дело. От вас ничего не потребуется, только собирать деньги и делать вид. И хранить молчание по поводу квасцов.

Он помолчал и наморщил лоб с серьезным видом.

— Вся беда в том, что если вы не возьмете деньги, то они решат, будто вы не намерены хранить молчание.

— Благодарю покорно, — заявил Тоби. — Сперва ты меня впутал в интригу вокруг монополии на квасцы, а теперь еще и в историю со шпионажем.

— Шпионаж? — изумился Клаас. — Об этом я ничего не знаю, мастер Тоби. Шпионят послы, королевские гонцы и люди по особым поручениям. Я не вращаюсь в таких кругах. Я просто слышу, о чем говорят служащие в торговых конторах, посредники и управляющие, а также конюхи и кузнецы, которые знают, куда отправляются лошади, какие собирают припасы и кому сколько платят. Слуги… никто не замечает таких, как я.

— Клаас, — предложил на это Тоби. — Расскажи мне, что за несчастный случай произошел с той пушкой, которую преподнесли королю Шотландии? И про лавину, свалившуюся на ланкастерцев. И о том, как ловко ты управляешься с числами и головоломками. А потом попытайся убедить меня, что просто сидишь с соломой в волосах, и подслушиваешь сплетни на конюшне.

Клаас сидел, скрестив ноги, и молча смотрел на него. Вид у него был в точности как у человека с соломой в волосах. Или как у чисто выбритого отшельника, который собирается возвести себе новую хижину. Тоби ощутил прилив горечи. Он не видел никаких причин не сказать Клаасу, что в точности он думает о нем.

— Разумеется, ты хочешь разбогатеть. Ты хочешь заставить людей в Брюгге кланяться тебе, а не награждать побоями. Ты хочешь иметь наряды и драгоценности, и любовницу не из служанок, и хочешь продемонстрировать это все перед Жааком де Флёри и его женой, и Кателиной ван Борселен. И капитаном Лионетто. И шотландцем Саймоном. Ты собираешься преспокойно отправить Юлиуса с Асторре воевать, а сам намерен спокойно вернуться в Брюгге, чтобы продать там свои секреты, не неся ответственности ни перед кем, кроме пустоголового юнца и вдовы, которая нуждается в сообразительном молодом помощнике. Ты женишься на ней, Клаас? — поинтересовался Тоби. — Я уверен, она не откажет. Ты отлично умеешь обходиться с женщинами.

— Я уже сказал, что мне не нужен напарник, — возразил Клаас. — Вы оказались замешаны по ошибке. Больше вы ничего об этом не услышите.

Теперь его голос звучал совсем иначе, и он больше не походил на человека с соломой в волосах.

— Несмотря на то, что кто-то думает, будто я знаю все то же, что знаешь ты? — подколол его Тоби.

Клаас повел плечами.

— Все, чего они хотят, это не дать никому возможности отыскать новые залежи квасцов. Если вы уйдете в тень, им не о чем будет беспокоиться. Вы единственный, кто мог бы отыскать эти залежи.

Глаза Тоби наполнились слезами. Он чихнул, но не получил в ответ благословения. Вытер нос, напряженно размышляя, и наконец промолвил:

— Все ясно. Стало быть, краска для волос, любовные эликсиры и пустая болтовня о травах и деревьях? Квилико не сказал тебе, где находятся квасцы?

— Он только говорил, что они где-то в Лацио. Но это огромная область вокруг Рима, принадлежащая папе. Вот почему нет смысла поддерживать да Кастро. Как только залежи отыщут, то папа, и никто другой, возьмет их в свои руки.

— Как было разумно с твоей стороны не сказать мне об этом, — заметил Тоби. — Я мог бы заняться этим сам, при поддержке дяди. И ведь я все еще могу, не так ли? Найти залежи, если они существуют, и привести доказательства. Ведь иначе фокейцы не станут платить, чтобы это скрыть, верно?

Дружелюбное выражение вернулось на лицо Клааса.

— Почему бы вам и впрямь не сделать это, мастер Тоби? Кто-то ведь должен воспользоваться такими сведениями.

— А почему не ты сам? Ты же сказал, что не нуждаешься в напарнике.

Клаас посмотрел на него.

— О, это что касается посыльной службы. Нет, ведь люди будут удивляться, если я стану неделями пропадать на холмах и расспрашивать левантийских торговцев и добытчиков квасцов. Рано или поздно кто-нибудь другой все равно обнаружит эти залежи. Так что тут попросту имеется возможность получить быструю выгоду, для человека, который способен уделить этому время прямо сейчас.

— Понятно, — кивнул Тоби. — А что ты сказал фокейцам? Клаас спустил ноги на пол и уперся ладонями в колени.

— Что они к весне получат доказательства существования рудников. Если хотите, я им скажу, что доказательства представите вы. Если не хотите, я скажу, что никаких залежей не существует.

— Они тебе не поверят.

Клаас улыбнулся.

— Вы будете в безопасности.

— Разумеется, благодаря Джамматтео.

Огонек свечи задрожал. Полчаса, вероятно, уже почти прошли.

Тоби заметил:

— Знаешь, ты сам заслужил свою судьбу. Ты сам затеял все это. Если они не поверят, то сделают с тобой то же самое, что, как они надеялись, ты сделаешь с Джованни да Кастро.

— Тогда мне лучше поспешить и раскопать какие-нибудь секреты, чтобы защитить себя, — с дружелюбным видом отозвался Клаас. — Если не хотите принимать решение сразу, то я пока потяну с окончательной договоренностью. Наши фокейские друзья ждут отчета лишь ближе к весне.

А вот это было разумно. Такое предложение пришлось Тоби по душе. К тому же не было необходимости спешить с ответом. Делая вид, будто вопрос о квасцах вообще не поднимался, Тоби сказал:

— Я хочу, чтобы ты сказал им прямо сейчас, что я не буду иметь никакого отношения к посыльной службе.

— Понимаю. Это несложно.

— Так что вся прибыль пойдет тебе, — продолжил Тоби. — Что ты будешь делать с этими деньгами?

— Заставлю людей в Брюгге кланяться мне, вместо того, чтобы награждать побоями, — отозвался Клаас. — Остальное постараюсь выгодно вложить.

Тоби поднялся с койки и разгладил измявшуюся одежду.

— Вот как? Приобретешь недвижимость? Долю в таверне?

— И то, и другое. Что вы думаете об огнестрельном оружии? — спросил его Клаас.

Тоби, извлекавший перья из своего одеяния, замер.

— Ты вступаешь в дело?

— Я уже в нем. Деньги принадлежат компании Шаретти. Капитану Асторре нужны пушки. И есть еще пара возможностей помещения капитала, кроме покупки недвижимости. Лувен нуждается в наличности.

— Вдова? — изумился Тоби. — Так ты все это делаешь для… И она готова брать деньги из такого источника?

— Нет ничего плохого в посыльной службе, — невозмутимо отозвался Клаас.

— И она ничего не знает об этой квасцовой интриге? Только грек и Ансельм Адорне, — догадался Тоби. — Знаешь, насчет Адорне ты меня удивил. Человек, построивший церковь, который защищает монополию турков. Ты же не будешь отрицать, что так оно и есть, даже если разрабатывают рудники венецианцы?

— И еще кое-кто.

— Господи Иисусе. И если все, что ты говоришь, правда, то они охраняют ее в ущерб папе римскому? — Он надеялся, что вид у него достаточно испуганный. Но боялся, что, на самом деле, выглядит сейчас так же, как и сам Клаас.

Тот отозвался:

— Я не говорил, что Адорне известны все детали. Но как бы то ни было, торговля и державные интересы чаще всего ухитряются ладить друг с другом… Там в дверь стучат.

Тоби и сам услышал.

— Ты что, договорился…

Клаас поднялся. Крепкий, молодой, здоровый, он явно был способен на любые атлетические подвиги, какие только мог вообразить Тоби. Он вполне представлял себе Клааса, который на протяжении многих и многих часов забавляется с какой-нибудь девушкой, или даже с несколькими разом. Здесь было две кровати. Пучина бесконечного смущения поглотила его.

— Не волнуйтесь, — поспешил заверить Клаас. — Никто больше не станет заговаривать с вами о квасцах, если только вы первым не поднимете эту тему. Все, что вам известно, это что я владею самой обычной и вполне достойной доверия посыльной службой. Я возвращаюсь на постоялый двор. Оставайтесь, если хотите.

Необходимо было хоть как-то поддержать свое достоинство.

— Это от многого зависит, — неторопливо промолвил Тоби. Он подошел к двери и, отворив ее, обнаружил на пороге невысокую очаровательную особу с коралловым ожерельем и одной обнаженной грудью. Катеруцца!

— Вторая колонка слева, третье имя снизу, — подтвердил Клаас. — Мне сказали, что вы из самой Павии приезжали навестить ее. Я решил, вам будет приятно узнать, что она по-прежнему примиряет торговлю и державные интересы. Я оставлю вам фонарь.

Стоя в дверях, Тоби смотрел, как Клаас пробирается мимо висящих связок трав, пестика, склянок, и уходит прочь. Тоби чихнул.

— Благослови вас Господь, — раздался мелодичный голосок Катеруццы рядом с ним. Он заметил, что она успела обнажить и вторую грудь.

Он закрыл дверь. Он чувствовал удивление. Он чувствовал, что его ловко обвели вокруг пальца, но сейчас ему хотелось лишь сложить все свои благословения — и как можно скорее — к стройным ножкам Катеруццы.

* * *

Теперь Тоби по-настоящему начал получать удовольствие от Милана. Еще пару раз после этого они виделись с Клаасом, но говорили лишь о насущных вещах. Женщин, квасцы и шпионаж они больше не обсуждали.

Юлиусу идея посыльной службы пришлась не по душе. Даже когда ему объяснили, сколько денег эта затея принесет в сундуки компании, он остался недоволен. Он наделся, что Клаас отправится с ними в Неаполь, и никак не мог уразуметь, как это вдруг приставленный к Асторре подмастерье вздумал заняться чем-то другим. И, похоже, еще больше его раздражал тот факт, что сам Асторре отнюдь не возражал.

Единственным, кто возражал, оказался Томас, которому предстояло терпеть общество Клааса по пути на север, где он должен был собрать остатки отряда; и, возможно, еще недовольны остались солдаты, привыкшие потешаться над тем, как Клаас изображает Асторре, с боем прорывающегося через все герцогства Европы, захватывая в плен перепуганных поваров, чтобы те готовили ему студень, вяленую ветчину и жареную свинину именно так, как ему по вкусу, покуда не останется достаточно просторных палаток, чтобы вместить всех его поваров, его уборную или его брюхо. Также Клаас отменно подражал Лионетто. Но Тоби едва ли мог оценить это по достоинству.

Капитан Лионетто прибыл в Милан, и у них уже состоялась одна прилюдная стычка с его бывшим лекарем. У Лионетто был новый плащ на куньем меху, украшенный разноцветными камешками, которые на сей раз явно не выглядели подделкой. Кто-то оказался очень добр к Лионетто, и Тоби подозревал, что отнюдь не нанявший его Пиччинино. Но и не Медичи, о которых Лионетто рассказал две ужасающие байки, не скрывая своего к ним глубочайшего презрения. В особенности, когда услышал, куда Асторре поместил свои сбережения.

Тоби пересказал все это Асторре, не столько для того, чтобы поколебать доверие капитана к своим новым банкирам, сколько призывая его к бдительности на тот случай, если Лионетто вздумает послать за ним, Тоби, трех человек с топорами. Это слегка отравило ему предвкушаемое удовольствие от того, чтобы остаться в Милане и после Рождества, хотя ему стоило больших трудов устроить это. Юлиус опять же был недоволен. В ответ Тоби резонно указал, что брат Жиль еще не в состоянии отправиться в путь. Несмотря на то, что капитан Асторре полностью утратил интерес к монаху, но кто-то же должен позаботиться о его ноге. Он готов был взять это на себя. Затем отправить монаха к Медичи во Флоренцию, после чего присоединиться к Асторре, Юлиусу и всем остальным в Неаполе, где они проведут зиму, нагуливая жир в окружении всевозможных пиявок, привлеченных запахом денег. Наконец, по весне начнутся сражения. Асторре будет драться. Юлиус — считать раненых, а он — Тоби — лечить их. Какие тут могут быть возражения?

— Это все та женщина, — заявил Юлиус. — Верно? Боже правый, ты ничем не лучше Клааса. Его я тоже почти не вижу.

— Проблема с тобой в том, — парировал Тоби, — что ты уверен, будто кроме тебя никто ничего не делает. Женщины? Клаас сейчас в Кастелло, учится быть отважным маленьким солдатом по имени Никколо. На этом настоял канцлер герцога, если уж нашему Клаасу готовы доверить герцогскую переписку. Что касается меня, то завтра я отправляюсь в Пьяченцу вместе с Томасом и Манфредом. Нам нужно заказать оружие для Флёри. И еще я куплю ружья для Асторре.

— Он мне ничего не говорил. Это из денег кондотты?

— Полагаю, что да. Либо Клаас вновь играет в карты на деньги. — С этими словами Тоби хлопнул стряпчего по плечу. Но спина у того была крепкая, и у него даже заныла ладонь. Помахивая рукой, он с довольным видом направился к двери, а Юлиус еще долго молча смотрел ему вслед.