Вдовствующая герцогиня Бретанская, чье бездетное супружество началось и закончилось в весьма юном возрасте, была еще довольно молода и совсем не умна. Ее покойная сестра Мария, вышедшая замуж за французского монарха, также была глупа изначально, хотя со временем ей привили вкус к поэзии и изящным искусствам. Двор при ней приобрел славу весьма определенного свойства из-за непомерной любви к стихотворцам. Но, по общему мнению, там речь шла не столько об оргиях, сколько о ребяческом легкомыслии.

Вдовствующая герцогиня Изабелла, склонная к вспышкам ярости и бурным страстям, обладала однако умом весьма неглубоким, и с легкостью меняла свои пристрастия и увлечения, если не считать единственного сильного чувства: нежелания возвращаться в Шотландию. Двор ее, в отличие от окружения юного герцога, ее племянника, считался настоящим захолустьем, куда почти не доносились отголоски большой политики. Поэтому ей позволили, помимо бесчисленных кошек и фрейлин, сделать своей придворной дамой дочь семейства ван Борселен, тесно связанного с бургундцами. Это была значительная уступка. Франция, сюзерен Бретани, находилась с Бургундией в натянутых отношениях, а Бургундия, по слухам, не слишком дружелюбно относилась к французскому протеже, нынешнему королю Англии.

Несмотря на все это, герцог Бретанский опытным взглядом окинув Кателину ван Борселен, был счастлив позволить ей остаться при тетушкином дворе. Там она не узнает ничего опасного. Возможно, им даже удастся привлечь ее на свою сторону. Ему очень хотелось бы распустить эти великолепные блестящие волосы и даже пойти немного дальше, но тогда Антуанетта опять запрет перед ним двери спальни. К тому же он предпочитал более румяных женщин.

По правде сказать, в апреле новая фрейлина герцогини была еще не столь бледна. Эта перемена, вкупе с некоторыми другими, произошла с ней в мае месяце, а теперь, к середине июня, у Кателины не осталось никаких сомнений — она носила под сердцем ребенка, чьим отцом был слуга по имени Клаас. Это не должно было стать такой неожиданностью для нее, ибо она сама в гневе и упрямстве швырнула такую возможность к ногам богов. Она солгала Клаасу. Она сделала это, чтобы заставить его совершить то, что он совершил.

И что же теперь? Бедная глупая сестра герцогини употребляла зеленые яблоки и уксус, дабы уберечься от материнства Она могла испробовать это средство или кое-что похуже. Ведь она в Бретани, далеко от дома, и никто ничего не узнает. При каждом дворе была служанка, знакомая с кем-то — цирюльником или повитухой, — которые могли пойти против природы. Но нужно было иметь полную уверенность в успехе. Иногда младенец упорствовал и рождался изувеченным. Иногда сама мать могла умереть при родах.

А что, если она позволит ребенку дожить до срока? Тогда ей придется оставить двор, найти друзей, которые укроют ее, и отдать дитя на усыновление. Нет ничего невозможного для женщины с деньгами. Но она была совсем без средств и не могла представить, как сохранить подобное в тайне. Какой ужасный позор для семьи! Ради них ей необходимо обеспечить ребенка отцом. Так что Кателине как можно скорее требовался богатый и влиятельный любовник. Либо, разумеется, муж.

С богатым и влиятельным любовником проблем бы не возникло. Она догадывалась, что отец ее втайне мечтал, чтобы однажды она стала матерью, замужней или незамужней, бургундского принца. Он не станет упрекать ее за связь с любвеобильным герцогом, у которого имеется постоянная любовница. Но чем более знатным будет ее возлюбленный, тем более подозрительным покажется ему рождение сына или дочери всего через семь месяцев. И тем менее он будет склонен признать и воспитать это дитя. Тогда как супруг, связанный с нею куда более прочными узами, может пренебречь календарем и во всеуслышанье радоваться столь быстро явленному наследнику, только бы не прослыть дураком.

Она хотела заполучить мужа. Она надеялась принять какое-то решение здесь, в Бретани, подальше от нажима семьи. И от этого она оказалась совершенно свободна. С апреля она не получила ни единого письма. И в первые дни, прежде чем Кателина осознала происходящее, она искренне наслаждалась этой новой жизнью: нетребовательным обществом герцогини; знакомствам с драмами и актерами нового для себя двора; выбора своей собственной роли в этой игре. Она научилась избегать герцога и подружилась с его любовницей. Тем более неприятным оказался для нее первый визит Джордана де Рибейрака. Позже она искренне порадовалась, что в ту пору не ведала о своей беременности. Все произошло так неожиданно. Он объявился как-то поутру в приемной у герцогини. Маленькая комната вмиг сделалась простой скорлупкой для его массивного тела. На нем было платье из лукканского бархата и шляпа, расшитая золотом. На толстом свежем лице играла улыбка, но глаза раздевали ее донага.

В последний раз, когда синьор де Рибейрак оказался в Брюгге, Клаас едва не погиб в пожаре на Карнавале. В последний раз, когда она сама встречалась с сеньором де Рибейраком, он невозмутимо предложил лишить ее чести прямо на полу кухни, прежде чем жениться на ней. То, в чем она отказала ему, позднее, в ту же самую ночь, Кателина по собственной воле отдала Клаасу. Но об этом Джордан де Рибейрак знать не мог. Иначе он не просто оставил бы шрам у того на лице или нанял двоих нерасторопных убийц. Он прикончил бы его своими руками. Теперь же, казалось, он просто вознамерился нанести вдовствующей герцогине визит вежливости. Он провел в гостиной полчаса, поговорил со всеми фрейлинами. Уйти Кателина не могла. Ей не верилось, что он обратится к ней.

Однако он заговорил, с холодным взглядом и восхищенной улыбкой:

— О, мадемуазель! Неужто до сих пор не нашлось поклонника у ваших прелестей? По крайней мере, их не было в Брюгге, где, по слухам, дураков держат в бочках, как рыбу. Вы правильно сделали, что отправились в Бретань. Сделайте выбор здесь. Дождитесь, чтобы воздух стал более чистым и свежим, прежде чем решитесь вновь вернуться во Фландрию.

— Даже в Бретани, монсеньер, воздух не столь свеж, как мне бы того хотелось.

Это было по-детски и не произвело ни малейшего впечатления. Он лишь еще шире улыбнулся, оглядываясь на прочих дам.

— Брюгге! Город для мелких ремесленников и неразумных слуг. Умный человек очистил бы его и от тех, и от других. Забудьте Брюгге. Вы еще насладитесь Карнавалом в Нанте, моя дорогая. Каков бы ни был ваш прошлый опыт, обещаю, что этот превзойдет его.

Он отвернулся, прежде чем она успела ответить. Он знал. Он явно что-то знал.

Позже, когда он, наконец, ушел, а герцогиня со своими котятами заснула, Кателина покинула покои вдовы и отправилась на поиски любовницы герцога Король Франции явно был уверен, что никакие его секреты не смогут просочиться во Фландрию через придворных герцогини. Но если фламандский секрет просочится отсюда во Францию, он будет только счастлив.

Антуанетта де Маньеле, разумеется, прекрасно знала Джордана. Во Франции, моя дорогая, немало этих шотландцев, которые сражались здесь на войне, а затем разбогатели и остались навсегда. Благодарные короли вознаграждали их поместьями, как этого Рибейрака Неглупый человек, с хорошей деловой сметкой. Быстро заводит нужные знакомства и может сколотить состояние. Награда? Король Франции, моя дорогая, прислушивается к его советам по всем финансовым вопросам и даже доверяет маленькие темные тайны своей казны. Он часто посылает его в Бретань, чтобы разобраться с делами сестры своей первой супруги, но лично она как заявила Антуанетта, предпочитает не столь дородных мужчин.

Кателина кивнула: люди, вообще, нередко соглашались с этой дамой. Когда десять лет назад скончалась Аньес Сорель, знаменитая любовница французского короля, ее кузина Антуанетта, мадам де Вилекье, заняла это место: многие говорили, еще до своего вдовства, а иные утверждали, что после. Когда же вкусы короля изменились, она собственнолично находила ему более юных спутниц Она до сих пор делала это, и ее столь же часто видели рядом с королем, как с герцогом. Она обладала живым умом, прямотой и здравым смыслом.

— Вопрос даже не в том, что он так толст, — промолвила Кателина. — Но доверяют ли ему?

Ярко накрашенные глаза страдальчески закатились.

— Дорогая моя, как вы можете задавать такие вопросы? Если при дворе и появляется достойный доверия человек, то мы не успокаиваемся, пока не изменим его. Но поскольку он держит в руках все ниточки казначейства, то, полагаю, что наш дорогой Джордан в деньгах не нуждается. Однако коли речь зашла об этом, то дайте мне поразмыслить, что еще могло бы привлечь его?

— Такое же положение при будущем короле? — предположила Кателина.

Накрашенные глаза затуманились.

— О, — промолвила Антуанетта, — расскажите мне об этом. Какие-то слухи, я полагаю?

— Нет, — возразила Кателина. — Его видели в Генаппе. Он имеет сведения о камергере дофина, которые мог получить лишь там. И он всегда берет с собой, по меньшей мере, одного из шотландских гвардейцев.

— Откуда вы знаете?

— У него нет никакой власти надо мной или моей семьей, — пояснила Кателина. — Но он пытается принудить меня к замужеству.

— Почему? — удивилась Антуанетта. — Разумеется, вы прелестны. Но он богат и мог бы выбрать кого-то в родных краях.

— Для того, чтобы лишить наследства своего сына, который проживает в Шотландии, — пояснила Кателина. — Ему нужны наследники. И как только они появятся, то старший сын долго не протянет.

— И он выбирает фламандку, бургундскую леди, — промолвила Антуанетта. — Какое счастье, что он так толст и ничуть вас не привлекает! Двойная удача. На дородных мужчин обращают больше внимания, когда начинаются сплетни.

— Сплетни меня не интересуют.

— Я понимаю, — кивнула Антуанетта, — но, дорогая моя, вы же прекрасно знаете, что в Бурже, где сейчас находится король, именно из сплетен строят стены и крепостные рвы. Из сплетен, моя дорогая, а не из камня и известки.

Именно тогда Кателина и написала свое письмо Гелис, чтобы та передала его Клаасу. Постороннему человеку могло бы показаться, что главные новости послания касаются чудесных приключений потерпевшего крушение страуса В последующие недели Антуанетта больше не заговаривала о Джордане. Позднее, когда Кателина узнала, что беременна, она уже не делала никаких попыток узнать о судьбе пущенного ею слуха.

Если верить Клаасу, то в этом была какая-то правда Антуанетта донесет обо всем королю Карлу. А у короля Карла есть свои возможности проверить преданность виконта Джордана де Рибейрака. Если слухи правдивы, если он и впрямь человек дофина и предатель, — она с лихвой отомстит ему за то, как он обошелся с ней, и за то, что он сделал и пытался сделать Клаасу.

Клаас. Она хотела называть его Николасом, и он ей показал, что это желание не делает Кателине чести. Теперь же, когда у нее было еще больше поводов унижать свою гордость, она неожиданно начала сопротивляться. Она вспоминала Клааса мужчину и возлюбленного, и то, что в нем не было ничего раболепного. И что он дарил ей радость. В собственном праве он был Николасом.

Вспомнив об этом, она впервые задалась вопросом, как бы он отнесся к этому ребенку. У него не было ни малейших причин подозревать, что такое случится. Она убедила его в обратном. Он заявил, и она поверила, что он не имеет желания жениться. Все иные возможности он решительно отверг. Но если на свет появится ребенок?

А если она прервет беременность, что он почувствует тогда? Впрочем, принять решение надлежало ей одной, точно так же, как она одна приняла на себя риск зачать его. И если она втайне даст жизнь младенцу, а затем отдаст его на усыновление, то желал бы он знать об этом? Возможно, и нет. А возможно, если сказать ему, то он заберет ребенка И даже, ради блага младенца объявит всем, кто его мать.

Какое воспитание он получил? Она так мало знала о нем. Первые годы жизни, кажется, он жил с матерью. Затем отправился к какому-то дальнему родственнику, который обходился с ним весьма жестоко. Нет, такой человек не пожелал бы, чтобы его ребенка отдали чужим людям. Стало быть, следует убедить его, что ребенок не имеет к нему никакого отношения. Если только…

Если только. Второй месяц миновал, ее глаза сделались огромными, взгляд приобрел глубину, а скулы заострились. Порой она опаздывала к своим утренним обязанностям, но никогда их не пропускала. Она встречала множество мужчин, но никто ей не нравился. Она не заводила любовников и все время вспоминала о том единственном, что был у нее прежде.

Во вторую неделю июня, когда Кателина поняла что ей пора на что-то решаться, вернулся Джордан де Рибейрак. Вдовствующая герцогиня заперлась со своим астрологом. Все прочие дежурные фрейлины где-то отсутствовали. Если не считать пажа у дверей, Кателина оказалась одна в приемной. Грузный мужчина, небрежно поприветствовав ее, уселся рядом.

И вновь его глаза раздевали ее от горла до груди и ниже. И на сей раз там было что увидеть.

Джордан де Рибейрак обратился к ней:

— Ну что ж, демуазель. И где сейчас ваш муж?

— Вы считаете, я в нем нуждаюсь? Вы вновь делаете мне предложение, месье де Рибейрак?

Он усмехнулся.

— У вас не так уж много поклонников, верно? Герцог, я уверен, подыскал бы для вас что-нибудь, но жениться на вас он не может и, к тому же, по слухам, язва на ноге досаждает ему все сильнее. Что же касается прочих, то, уверен, вы не хуже меня знаете о положении дел. Вы получали известия из дома?

Тон его голоса был таким, что Кателине захотелось ответить утвердительно. Но инстинкт велел ей придерживаться истины.

— Нет. Похоже, письма до меня не доходили.

Он поднял брови.

— Понятно. Тогда, полагаю, я могу сообщить вам новости обо всех ваших многообещающих друзьях. Мой сын. Давайте начнем, с моего сына. Саймон, судя по всему, готов вступить в весьма выгодный брак с некоей леди Мюриеллой, дочерью Джона Рида, негоцианта из Стейпла. Интересно, окажется ли она плодовита? Саймон не слишком любит детей. Но, боюсь, вам придется расстаться с этой милой иллюзией, которую мы с вами некогда разделяли. Мой славный Саймон едва ли устремится на ваш зов. Кто еще? Мне говорили, что семейство Грутхусе настаивает на том, чтобы юный Гейдольф, наконец, сделал выбор. Он молод и, я думаю, проглотил бы унижение и пришел к вам. Вот только он с родителями находится в Брюгге, а вы бросили его и отправились сюда. Бедняжка Гёйдольф!

Джордан де Рибейрак вздохнул.

— А ведь больше совсем никого не осталось, не так ли? Вы отвергли двоих других женихов, которых предлагали вам родители, и потому едва ли огорчитесь, узнав, что оба они уже вступили в брак. Больше я не знаю никого, кто смог бы разрушить магический щит вашей девичьей скромности. Если, конечно, не считать нашего юного ремесленника Клааса.

— Едва ли, — отозвалась Кателина.

— Едва ли? После того, как вы с сестрой с таким трудом извлекали его — дважды? — из наших каналов? Похвальное милосердие, я согласен. Если бы он и впрямь убил моего сына своими ножницами, я был бы не столь снисходителен.

— Я полагала, что судьба сына меньше всего вас беспокоит, — заявила Кателина.

— О, нет, нет! — возразил толстяк. — Его судьба весьма заботит меня. Возможно, я и не желаю ему долгой жизни, но хотел бы сам решить, как и когда он лишится ее. Мне не по душе, когда кто-то пытается узурпировать мои родительские права. Впрочем, полагаю, мне едва ли стоит беспокоиться об этом Клаасе. Он неудачник. Он угодил в жернова вечно неудовлетворенных амбиций и вечных поражений. Взгляните хоть на его последнюю затею.

Она не пожелала отвечать и лишь подняла брови.

Толстяк вздохнул.

— Можете ли вы поверить, что он убедил свою хозяйку выйти за него замуж? Подкупил свидетелей, оставил в неведении сына. Подготовил нотариальные документы на всю ее собственность. По ее любовному согласию, разумеется. Говорят, она от него без ума. А единственный наследник сбежал на юг, на войну, где ищет себе могилу. Затея, достойная скромной похвалы, однако в своем безумии он допустил ошибку и дотла спалил дом своей супруги. Все ее деньги и учетные книги. Едва ли теперь она оправится от долгов. Все потеряно, за исключением брака.

Комок застрял в горле у Кателины, но злость, ненависть, страх и гордость помогли справиться с тошнотой. Однако по лицу де Рибейрака она поняла, что он опознал все эти эмоции и ничуть не смутился. Когда голос, наконец, вернулся к ней, Кателина проговорила:

— Примите мои поздравления. Это целое искусство — переносить столь ничтожные новости из одного места в другое. Я доверяю вашей точности. Я лишь сомневаюсь, что пожар у Шаретти мог произойти случайно.

С серьезным лицом он задумался над ее словами.

— Вы думаете, это не так? Разумеется, у юноши имелись соперники. Ростовщик Удэнен. Возможно, и другие. Она хорошенькая женщина, хотя уже и не молода Как мне сказали, они весьма трогательно смотрелись вместе: полуодетый юный супруг, обнимающий жену в ночной сорочке на пепелище своего любовного гнездышка. Так вы понимаете, почему я спросил у вас где же ваш муж?

— Я поняла вас без труда, месье де Рибейрак. И повторяю: вы вновь желаете сделать мне предложение? Возможно, это меня заинтересует.

Черные зрачки иглами вонзились в ее лицо.

— Вот как? — мягким тоном поинтересовался Джордан де Рибейрак.

— Но с другой стороны, — продолжила Кателина, — я вполне могу оказаться бесплодна, или вы окажетесь бессильны, и все ваши планы потерпят крах. Нет, по здравому размышлению, я не могу вообразить себе обстоятельства, которые заставили бы меня стерпеть нечто подобное. Итак, о чем же мы поговорим теперь? Или, возможно, нам больше нечего сказать друг другу? Позвольте, я узнаю, не сможет ли герцогиня принять вас.

Он поднялся вместе с ней и, не двигаясь, уставился на Кателину сверху вниз. На миг она испугалась, что сейчас он поднимет руку и, как Клааса, изувечит ее своим перстнем. Но он лишь развернулся на каблуках и отошел к двери, где замер в привычной позе придворного, ожидающего аудиенции. Позднее она не видела, ни как он вышел из покоев герцогини, ни даже из дворца.

Немного позднее ее отыскала в комнате фрейлин Антуанетта де Маньеле и, усадив у окна, завела какой-то невинный разговор.

Затем неожиданно прозвучал вопрос:

— Месье де Рибейрак сумел увидеться с вами наедине. Он вас в чем-то подозревает?

— Он хотел узнать, не изменила ли я своего решения насчет замужества. Нет, он не выказал никаких подозрений, но я доверяю ему с каждым разом все меньше.

— И правильно делаете, — подтвердила любовница герцога Бретанского. — Сведущие люди втайне навели справки. За гонцами проследили. Банкиры также смогли кое-что рассказать. Мы пока не знаем всего до конца, должны еще поступить донесения из бургундских источников, а для этого нужно время и деньги, но, полагаю, через два месяца милорду де Рибейраку нужно будет тревожиться отнюдь не о новой жене.

Ей было приятно узнать, что он на себе сможет испытать те же беды, которые с таким искусством обрушивал на других людей. Похоже, его разозлило, что Клаас женился на этой вдовушке. Но гнев искупило удовольствие от того, что он рассказал это Кателине. Разумеется, он не мог знать, каким образом она сама использовала Клааса. Разумеется, она лишь использовала его, и ничего больше не должна была ожидать от простого слуги, который был рад из ее постели перебраться в постель первой же женщины, которая обещала ему лучшую жизнь, пусть даже это оказалась старуха со взрослыми детьми.

Полуобнаженный, он обнимал вдову. Возможно, и та тоже наполнила ему ванну и высушила одежду. Как бы стара и уродлива она ни была, он сможет сделать ее счастливой. Все девушки в Брюгге знали это. Мабели. И она сама.

И его имя — Клаас. Клаас, а вовсе не Николас. Отцом ее первенца будет Клаас. Незаконнорожденный, лживый слуга с невинным взглядом, таящим лукавство и беспощадное честолюбие. Жернова амбиций… Да, но только не поражения. В этом толстяк ошибался. Тщательно выстраивая женщину за женщиной, мужчину за мужчиной, Клаас будет подниматься по лестнице, которая сделает его из подмастерья торговцем, а затем поможет достичь и тех высот, куда стремилась его гордыня.

Он не нуждался в Кателине. Ее имя и ранг без денег были ему бесполезны. Он жаждал именно того, что получил: владелицу собственного дела, пусть и небольшого, которая сделает его равным себе. Поджог может задержать его восхождение. Будут, вероятно, и другие попытки остановить его. Но в отличие от Джордана де Рибейрака, она могла оценивать Клааса с самых разных сторон. Весть о женитьбе довершила картину. Теперь она знала его. Кроме смерти, его ничто не остановит. Он не нуждался в ней, и еще меньше — во младенце, которого она носила во чреве. Проблема была решена Кателина ван Борселен в последующие дни вела себя совершенно как обычно. Те, кто знал и любил ее, заметили, что она стала несколько замкнутой и больше времени проводила у себя в комнате. Но им пришлось вызвать ее оттуда, чтобы, как часто случалось, она послужила переводчиком на очередных бесконечных переговоров касательно приданого вдовствующей герцогини. Встреча должна была состояться во Франции. Шотландские посланцы прибыли обсудить требования своего короля с его сестрой. Сэр Уильям Маниненни, разумеется. Епископ Кеннеди чуть погодя. Флокхарт, возможно. И этот красивый светловолосый молодой человек, который так нравился герцогине, — он не навещал их со времени приезда Кателины, но, несомненно, знакомство с ним заставит порозоветь ее бледные щеки.

— Пойдем, Кателина! — позвали ее подруги. — Пойдем, мы представим тебе Саймона Килмиррена?

* * *

Шла вторая неделя июня. По всей Европе силы, заранее приведенные в движение, теперь набирали мощь и размах, стремясь к развязке.

В июне месяце Феликс, наследник компании Шаретти, прибыл в Неаполь и там присоединился к отряду капитана Асторре. Вместе с ним в качестве личного слуги прибыл внушительного вида негр по имени Лоппе. Также с ним прибыл подарок королю от герцога Миланского: тысяча восемьсот конных бойцов, призванных усилить армию папы и помочь королю Ферранте очистить от врагов все земли вокруг Неаполя. Вдохновленный этим, король Ферранте тут же повел армию в бой.

Это был не самый разумный ход, но королю Неаполя повезло. Герцог Калабрийский с несвойственной ему осторожностью ушел от сражения. Когда угроза нависла над ним, то вместе с войсками он бежал в городок Сарно, расположенный в холмах на берегу реки в тридцати милях от Неаполя, и там оказался в осаде. Войско короля Ферранте, усиленное отрядами папы римского и герцога Милана, а также наемниками, включая отряд капитана Асторре, как и положено, окружило город, чтобы заморить неприятеля голодом.

Им должна была улыбнуться удача. К несчастью, наемникам короля Ферранте уже некоторое время не выплачивали жалованье, и в ближайшее время никаких денег не предвиделось. Начали поступать привлекательные предложения из вражеского лагеря. Появились дезертиры.

Тогда король Ферранте с некоторой долей сожаления и еще большей долей безрассудной самоуверенности решил вместо продолжения осады перейти в атаку. Он планировал лишь небольшую вылазку, — по крайней мере, так он сам утверждал впоследствии, — но у его солдат, маявшихся от скуки и безденежья, было совсем иное мнение. Это случилось в первую неделю июля, но еще некоторое время оставалось неизвестным, что под Сарно началось решающее сражение.

В то же самое время в других местах велись и иные решающие сражения. Одно из них, по счастью, бескровное, произошло в Англии, когда йоркисты с символом белой розы под предводительством епископа Коппини и графа Уорвика пересекли Кале и с триумфом вошли в Лондон. Оставалось лишь выяснить местонахождение самого короля Ланкастера (кому, уж если взяться раздавать розы, то более всего пристала бы красная) и его царственной супруги, сестры герцога Джона Калабрийского.

Герцог Миланский был в восторге. Йоркисты преуспели под мудрым руководством епископа Коппини, папского легата в Англии и во Фландрии и тайного посланца самого герцога. Епископ Коппини, старательно зарабатывавший себе кардинальскую шапку, был столь многословен в изъявлениях своего восторга, что у него даже кончились чернила.

Джеймс, король Шотландии, давно уже пришел к выводу, что ему следует взаимодействовать с обеими сторонами, замешанными в английской войне, дабы, когда все закончится, остаться в друзьях с победителем, и с розой в руках. Его давней претензией к англичанам было то, что они завладели двумя шотландскими городами: Бервиком на восточной границе и Роксбургом на юге. Король Джеймс со своими советниками решил, что пока англичане так заняты междоусобицами, то стремительное нападение на английский гарнизон, скажем, в Роксбурге, непременно увенчается успехом.

Король Джеймс имел долгую беседу со своим главным пушкарем, и в результате на свет Божий выкатили и стали готовить к путешествию две огромных пушки из Монса. Король Джеймс лично пришел полюбоваться на них: на старую Мег и новую Марту. Они приводили его в восторг. Ни у кого не было подобных пушек. Ни у кого, кроме турецкого султана. Не будь он королем Шотландии с шестью глупыми сестрами, то стал бы коронованным пушкарем.