Викарий опоздал на ланч, однако Августа видела, как он спускался с горы, и ждала его. Не успев переступить через порог, он спросил:

– Где письма?

Когда мистер Анрел уехал в Сничестер, он не взял утреннюю почту, хотя подумал, что ее, верно, уже принесли, а потом были вечерняя почта и еще одна утренняя. Ему не терпелось взяться за письма и газеты; стоит почитать свежую почту, и настроение наверняка изменится, потому что внимание отвлечется на новости, на взгляды людей, которые не имеют ничего общего с проблемами волдингского прихода. Правда, в прошлом почта не всегда удовлетворяла его ожидания, и все же время от времени приходило письмо, которое совершенно поглощало его мысли, скажем на полчаса или даже на целое утро. Чем? Да какой-нибудь чепухой. Для нас вещи имеют ценность не сами по себе, а тем, могут они не могут пробудить в нас эмоции.

Например, одинокий пожилой джентльмен получает открытку, на которой только и написано, что «36……. Q х КВР +».

– От какого-нибудь иностранца, – скажет почтальонша.

И ее мысли унесутся далеко от мест, где люди говорят по-английски, в неведомые страны с обезьянами и кокосовыми пальмами, туда, где живут русские, или французы, или итальянцы, где есть поразительные вещи, каких ей никогда не приходилось видеть, далеко-далеко от того места, где ей выпал жребий родиться. Скажите, она грезит о чепухе? Тем не менее, когда спустя пару минут она возвращается мыслями в свое маленькое почтовое отделение, ей положительно легче после совершенного путешествия.

– Арифметика, – говорит почтальон, совершая ежедневный обход своего участка, когда видит знак «плюс», а также отточие и цифры.

От них на него веет скукой. И если на мгновение он переносится в детство и видит свою блестящую компанию, то вскоре их опять скрывает тьма. Поначалу так и было, когда он добавлял цифру к цифре, да и весенние утра тоже были веселее, но в конце концов пришлось раскладывать письма по алфавиту, а это уж слишком. Никакая открытка больше не может пробудить его интерес. Но вот одна открытка оказывается на вилле и попадает в руки горничной. Один взгляд, и ей уже все ясно. «Нигилисты», – говорит она и одаривает улыбчивым «добрым утром» почтальона, тогда как в сердце у нее тайны и бомбы. Мерзкий код, ведь все коды мерзкие. И тихий старый джентльмен – он тоже с ними! Скрипучие полы на вилле теперь скрипят с отвратительной многозначительностью, а в темных углах прячутся ужасные тайны. Что из всего этого выйдет? Знает только повар. С поразительным внешним спокойствием она отдает открытку, а сама уходит в кухню. Одинокий старик остается со своей открыткой и меняется на глазах. В его власти то, о чем не знают ни обитатели его виллы, ни соседи. В дальней стороне у него есть имя, но его имя известно немногим. Он опять уверен, что силы не покинули его. Людское обожание дорого досталось старику, но пока еще он достоин его.

– Нельзя терять время, захватывая пешки, – шепчет он, читая открытку. Потом он возвращается к своим шахматам, и в комнате вновь воцаряется тишина.

– Почтальон сегодня не приходил, – говорит Августа.

– Да? А вчера?

– И вчера тоже, – устало отвечает она.

– Так. Никому не было писем? Ни Спелкинсу, ни миссис Твиди? И тебе тоже не было?

– Он не приносил.

Между викарием и другими людьми были отношения, никак не связанные с тем, что происходило в Волдинге, и эти люди могли написать ему; у него были интересы, о которых вряд ли стоит тут упоминать, но которые тоже могли стать поводом для письма.

– Странно, – сказал викарий.

Августа не отозвалась.

Они вошли в столовую. На буфете стоял серебряный чайник, который во время завтрака доставлял им дополнительную радость, играя с солнечными лучами. Однако теперь чайник как будто потускнел и не веселил взгляд – точно так же, как и все остальное, что было в буфетном углу.

– Чайник не начищен, – удивленно произнес Анрел.

– Нет.

– О чем только Марион думает?

Как будто он не замечал, что все стало другим.

Августа не ответила, ожидая, когда он расскажет о результатах своей поездки в Сничестер. Больше ее ничего не интересовало. Воцарилась напряженная тишина. Викарий сел за стол, но продолжал молчать. И Августа не выдержала:

– Ну же? Ты виделся с Хетли?

– Да. О да.

– Он помог тебе?

– Нет, знаешь ли, нет, он не помог.

– Он не поможет нам? – едва слышно прошептала Августа.

– Думаю, нет. Понимаешь, он ничего не слышал.

– Ничего не слышал, – повторила Августа.

– Нет. Он ничего не слышал, когда был тут.

– Но как же так? Томми Даффин играл на своей свирели каждый вечер, пока нас не было. Он должен был слышать.

– Боюсь, нет.

– Почему? Не глухой же он?

– Боюсь, глухой.

Опять воцарилась тишина. Августу словно поразил удар. Она выглядела измученной. Однако, заставив себя вспомнить о надежде, она заговорила снова:

– Ты сказал, что от него не получил помощи. Значит, получил от кого-то другого?

– Да.

– От епископа?

– Нет.

– От капеллана?

– Нет. Полагаю, он не поможет нам.

– Нам нужна помощь, – сказала она, едва не заплакав.

– Да, ты права.

– Кто же нам поможет?

– Есть один человек, – ответил викарий. – Он… Нельзя судить людей по одежде.

– Нельзя, – удивленно отозвалась Августа.

– И по репутации тоже, – продолжал Анрел. – Общее мнение не всегда справедливо. По внешности тоже судить нельзя, потому что это может далеко завести. Да, я доверился епископу, а он послал нас к Хетли. Я говорил и с капелланом, и с Хетли. Все они одинаковые. Происходящее слишком фантастично для них, так что надо было искать в другом месте.

– Где?

– Я упомянул одного человека.

– Что это за человек?

– Человек, которого я встретил в Сничестере.

– Кто он?

– По внешности судить нельзя.

– Кто он такой? – переспросила миссис Анрел.

– Он всё знает.

– Что всё?

– Что смущает нас.

– Ты хочешь сказать?..

– Да, – ответил викарий. – Преподобный Артур Дэвидсон, если ему угодно так называть себя. Я встретил человека, которому приходилось встречаться с такими Дэвидсонами.

– Но…

У Августы перехватило дыхание.

– Больше нам никто не поможет.

Августа потребовала, чтобы муж рассказал ей об этом человеке и о том, как он поможет им.

– Его зовут Перкин. Он будет у нас и посоветует, что делать.

– Когда будет?

– Через неделю или через две.

– Через неделю! – воскликнула Августа. – Но помощь нужна немедленно.

У нее исказилось лицо, словно счет шел на часы.

– Немедленно? – переспросил викарий. – Он не мог немедленно. И потом, пока еще не горит.

– Неужели ты не понимаешь? Они все уйдут. Все уйдут к Старым Камням, и ты останешься один!

Августа огляделась, как будто в любой момент мог раздаться сигнал, зовущий в горы.

– Но они же приходят в церковь.

– Только потому, что Томми Даффин разрешает им, – сказала Августа. – Если он заиграет на своей свирели возле церковных дверей…

– Тогда епископу придется что-нибудь предпринять, – отозвался викарий.

– Будет поздно. Слишком поздно.

Августа говорила с горячностью, как никогда прежде.

– Миссис Даффин наверняка уже все известно. Может быть, она выколотит из него дурь.

– Пойди и погляди сам, – странным тоном проговорила миссис Анрел.

Что так изменило Августу? Что случилось?

– Чем же они там занимаются?

– Пойди и погляди, – повторила Августа, не желая больше ничего говорить.

Ее лицо вновь стало напряженным, но она молчала.

– Очень хорошо. Так и сделаю, – сказал викарий.

Мистер Анрел отправился в деревню, привычно перебирая в уме невеселые мысли. Он думал о том, когда ждать помощь и в силах ли безумец из Сничестера, обещавший помощь и как будто знавший обо всем том, что населяет сумеречные пространства легенд и небылиц за пределами человеческого познания, спасти Волдинг. Почему бы и нет, если он видит то, что другие не видят и не могут увидеть: он один не дрался бы в темноте, подними он оружие против Пана. Однако враг пришел из такого давнего прошлого, что вряд ли его сможет победить современный провидец типа Перкина, как бы много ни пришлось ему узнать и увидеть.

Печальные мысли проносились в голове викария, который, начиная со своего первого письма епископу, без устали искал себе помощника в неравной борьбе. Возможно, когда-то он бы целиком и полностью положился на себя, но теперь не мог обойтись без помощи, как человек, упавший в быстрый поток и не имеющий сил поднять голову, чтобы вдохнуть воздух. Полностью поглощенный своими раздумьями, никого не видя и не слыша, но отчаянно ища хоть какой-то выход, викарий едва не налетел на старика Гиббутса, который шел ему навстречу по дороге. Могильщик Гиббутс был еще и секретарем Садоводческого общества и из года в год в один и тот же день приходил к викарию с речью, начинавшейся всегда одинаково: «Я насчет выставки цветов, сэр…» После этого они обсуждали мельчайшие детали выставки, не замечая движения большой стрелки на часах, словно Время не упустило возможности украсть часок у Человека. На другой день обычно делалось объявление о Волдингской выставке цветов. Гиббутс должен был прийти три дня назад, но викарий вспомнил об этом только теперь.

– Здравствуйте, Гиббутс, – сказал он.

– Доброе утро, сэр, – ответил Гиббутс.

– Вы не были у меня насчет выставки.

– Разве, сэр?

– Не были. А ведь нам надо сделать объявление.

– Надо.

– А вы не пришли.

– Наверно, забыл, сэр.

– Что-то я не замечал прежде, чтобы вы забывали об этом, – проговорил викарий. – Ладно. Поговорим сегодня вечером.

– Конечно, сэр, – согласился Гиббутс. – Выставка цветов должна быть, как же иначе?

– Правильно.

– Нам надо ее устроить, сэр, даже если…

– Если что?

– О, ничего, сэр.

– Так вы зайдете после чая? – спросил викарий.

– Не имею ничего против, сэр.

Викарию ответ Гиббутса показался странным, и он внимательно посмотрел на него. И то ли у этого человека были тайны, которые он хотел скрыть, то ли он обиделся из-за подозрительного взгляда викария, но он сказал:

– Думаю, сэр, никакой выставки в этом году не будет.

– Не будет выставки цветов? Но она должна быть.

– Должна, сэр? – переспросил Гиббутс.

– А почему нет?

– О, я не знаю, сэр, – сказал могильщик.

– Почему нет?

– Правда, не знаю, сэр. Мне пора.

Гиббутс отправился дальше, и, хотя викарий продолжал вопрошать: «Почему?» – он сам отлично знал: традиционный уклад Волдинга сдавал свои позиции перед обычаями куда более древними и сильными.

Викарий продолжил путь, все еще без толку предаваясь своим мыслям, и неожиданно для себя оказался на придорожном лугу, где в сочной траве блестели звездочки маргариток. Он долго, ничего не понимая, оглядывался, пока не обнаружил вдалеке одного человека с косой. Кричать было бесполезно. Однако факт оставался фактом: всего один человек на лугу в тридцать акров, когда вся трава уже должна быть скошена. С сенокосилками обычно проблем не было, и хотя не все фермеры имели собственные машины, у Дровера всегда можно было взять одну внаем, да и в других местах тоже.

Викарий продолжил путь. Наконец-то показался первый дом, белое крыльцо которого викарий знал не хуже, чем астрономы какую-нибудь большую звезду. На сей раз ступеньки оказались непокрашенными. Потом он увидел игравших на улице детей. Это в учебное-то время! Викарий направился к ним, но они отступили от него, как отступают грачи, если появляется человек на лошади, а не бросились врассыпную, как бегут от пешехода; они именно отступили. Но викарию все-таки удалось подойти поближе к девочке лет одиннадцати, хотя он всей душой чувствовал, что дети боятся его. Девочка осталась одна и храбро смотрела прямо в глаза викарию, а тем временем солнце сверкало в ее волосах.

– Нэнси, почему ты не в школе?

– Миссис Энд отменила занятия.

– Почему? – удивился викарий.

– Не знаю. Ее нет.

– А что у вас сегодня было? – продолжал расспрашивать викарий, желая узнать правду.

– Должна была быть арифметика, – сказала Нэнси.

– Должна была быть. А что было?

– Миссис Энд сказала, что арифметика не нужна.

– Не нужна? Почему?

– Она сказала, миссис Энд сказала, что арифметики больше не будет, – ответила Нэнси.