Луч восходящего солнца осветил длинную, скромно обставленную спальню Алверика на вершине башни и разбудил его. Проснувшись, молодой лорд сразу же вспомнил о волшебном мече, и эта мысль сделала его пробуждение радостным. Нет ничего удивительного в том, что воспоминание о подарке привело молодого лорда в прекрасное расположение духа, но и в самом мече была заключена своя особенная радость, которая, похоже, без труда откликнулась на мысли Алверика. Тем более что утренние мысли принадлежали стране снов и мечтаний, откуда родом был и сам клинок. Во всяком случае, замечено, что каждый, кто приближался к этому магическому мечу, пока тот был новым, совершенно отчетливо и ясно ощущал излучаемую им радость.

Прощаться Алверику было не с кем, и он решил, что лучше немедленно выйти в путь, не задерживаться в замке и не объяснять отцу, почему он берет в дорогу меч, который считает лучшим, а не тот, что верой и правдой служил старому лорду. Поэтому он вместо завтрака положил в сумку немного еды и повесил через плечо новенькую кожаную флягу. Он не наполнил ее, зная, что в пути непременно набредет на ручей или источник. Отцовский меч Алверик прицепил к поясу, как обычно носят мечи, а второй пристроил за спиной и укрепил сыромятным шнуром так, чтобы его шершавая рукоятка выступала над плечом. С тем он и зашагал прочь от замка и от долины Эрл. Денег Алверик почти не взял, если не считать пригоршни медных монет, имевших хождение в полях. Юноша понятия не имел, какие деньги или средства обмена используются по ту сторону сумеречной границы, и не стал обременять себя лишними вещами.

В те времена долина Эрл находилась очень близко к границе, где кончаются поля, которые мы знаем. Перевалив через холм, Алверик зашагал через луга и ореховые рощи, а голубое небо весело сияло над ним, пока он шел по открытой местности. Когда же он углублялся под сень дерев, небесная голубизна разливалась у ног молодого лорда: был сезон цветения колокольчиков. По пути он поел и наполнил свою кожаную фляжку. Весь день Алверик шел на восток, и ближе к вечеру на горизонте уже показались вершины волшебных гор, цветом напоминающие бледные лепестки незабудок.

Солнце за спиной Алверика клонилось к закату, а он глядел на бледно-голубые вершины и гадал, какими красками удивят вечер эти далекие пики. Зарево медленно заливало пурпуром и золотом поля. Но на пики не лег ни единый отблеск закатного великолепия, ни одна морщинка не поблекла на их кручах, и ни одна тень не сгустилась. Алверик понял: что бы ни происходило здесь, в зачарованной земле ничего не меняется.

Оторвав взгляд от безмятежной красы бледных гор, молодой лорд пристальней посмотрел на знакомые поля и увидел остроконечные крыши домов, что тянулись к последним лучам солнца над разросшимися по весне живыми изгородями. И пока он шагал вдоль их зеленых стен, вечер становился все прекраснее, украшая себя переливами птичьих песен, ароматами цветов и густым запахом трав, прихорашиваясь перед появлением на небе Вечерней звезды.

Но прежде чем звезда вышла на небо, молодой странник уже отыскал домик, который был ему нужен. Он узнал его по раскачивавшейся на ветру коричневой вывеске в форме бычьей кожи. Хозяин вышел на порог и поклонился. Он склонился еще ниже, стоило молодому лорду назвать себя. Алверик попросил кожевника изготовить ножны для своего меча, ни словом не обмолвившись о том, что это за оружие, и старик пригласил его пройти в дом, где возле большого очага хлопотала его жена. Потом он присел у своего рабочего стола с толстой столешницей, сиявшей, точно отполированная, в тех местах, где не была поцарапана острыми инструментами, резавшими и протыкавшими кожаные заготовки на протяжении всей жизни старого мастера и поколений его предков-кожевников. Уложив волшебный меч к себе на колени, он провел пальцами по мощной рукояти и гарде, дивясь необычной шероховатости необработанного металла и ширине могучего клинка, а потом поднял глаза к потолку, обдумывая предстоящую работу. Через несколько мгновений он уже знал, что и как делать. Жена принесла ему из кладовой лучшую кожу, и старик приступил к работе. При этом он, конечно, задавал вопросы об этом широком и блестящем мече, но Алверику удавалось каким-то образом уходить от прямого ответа, поскольку ему не хотелось смущать разум мастера упоминанием о силах, заключенных в волшебном клинке колдуньи. Но чуть позже он все же поверг пожилую пару в смущение, испросив у них разрешения остаться на ночлег. Супруги, конечно же, позволили ему заночевать у них в хижине, но при этом так много извинялись и так часто кланялись, словно это они просили Алверика об одолжении. Они накормили путешественника обильным ужином из котла, в котором, казалось, кипело и булькало все, что только удавалось добыть старику с помощью силков, и никакие отговорки, что в силах был изобрести молодой лорд, не смогли помешать супругам уступить ему свою широкую кровать, а для себя приготовить кипу кож у очага.

Поужинав, старик вернулся к работе. Он вырезал из кожи две широкие заостренные на конце заготовки и принялся сшивать их. Алверик решил расспросить его о дороге, но старый кожевник толковал только о севере, юге, западе и даже о северо-востоке, однако ни словом не обмолвился о востоке или юго-востоке. Ни он, ни его жена, несмотря на то, что жили у самого края полей, которые мы знаем, ничего не сказали о том, что же лежит за ними, словно считая, что там, куда завтра утром должен был отправиться Алверик, кончается мир.

Уже лежа в постели, которую уступили ему старики, и раздумывая обо всем, что услышал от кожевника, молодой лорд то удивлялся его невежеству, то гадал, не нарочно ли эти двое весь вечер так искусно избегали любого упоминания о том, что лежит к востоку и юго-востоку от их жилища. Потом ему в голову пришла мысль: возможно ли, чтобы в молодости кожевник отваживался пересекать призрачную границу сумерек? Наконец Алверик уснул, и удивительные сновидения подбросили ему несколько намеков относительно путешествий кожевника, однако даже они не предложили ему лучших провожатых, чем те, что уже у него были – бледно-голубые пики Эльфийских гор.

Старый кожевник разбудил Алверика поздним утром. Когда молодой лорд вышел в переднюю комнату, в очаге жарко пылал огонь, а на столе ждал завтрак. Ножны были готовы и прекрасно подошли к мечу.

Старики молча ждали, пока молодой лорд закончит завтрак, и когда Алверик захотел расплатиться, приняли деньги только за работу, но не взяли ни гроша за свое гостеприимство. В безмолвии следили они за тем, как он встает из-за стола, готовясь уйти, и, также не произнося ни слова, проводили его до порога. Когда молодой лорд вышел из хижины и пошел намеченным путем, старики продолжали смотреть ему вслед, словно надеясь, что он свернет на север или, на худой конец, на запад. Однако стоило Алверику свернуть к Эльфийским горам, старики сразу потеряли его из виду, так как никогда не поворачивали лиц в ту сторону. И хотя кожевник и его жена не могли его видеть, молодой лорд все же помахал им рукой на прощание. В его душе жила любовь к домикам и полям этих простых людей.

Он шел сквозь свежее утро, и со всех сторон его окружали знакомые с детства картины. Алверик видел распустившийся алый ятрышник, напоминавший голубым колокольчикам, что их пора уже близится к концу; любовался молодыми, все еще желтовато-коричневыми листочками дуба; прислушивался к чистому голосу кукушки, доносившемуся из пенной глубины недавно распустившейся листвы буков, что горела на солнце, словно медь, а березы напоминали ему робких лесных существ, завернувшихся в тончайшие покрывала из нежно-зеленого газа. Алверик снова и снова повторял про себя слова прощания со всем, что было ему так хорошо знакомо, он чувствовал, что даже кукушка в листве пела теперь не для него.

Он преодолел последнюю живую изгородь и оказался на краю невспаханного поля. И тут, совсем близко, увидел перед собой границу сумерек, о которой говорил ему отец. Сине-голубая, плотная как вода, она протянулась прямо через поля, и все, что проступало сквозь нее, представало перед глазами Алверика в виде размытых сияющих образов.

Алверик оглянулся, чтобы бросить еще один последний взгляд на поля, но ничего не изменилось: кукушка продолжала беспечно голосить в ветвях, а крошечные пичужки пели о своих собственных делах. Видя, что никому до него нет дела и некому ответить ему, ни хотя бы обратить внимание на слова прощания, Алверик дерзко шагнул сквозь сумеречную преграду.

Какой-то пастух скликал лошадей совсем неподалеку, а за соседней живой изгородью слышались голоса, однако стоило молодому лорду оказаться в толще волшебной стены, как все эти звуки тотчас стихли, превратившись в неразборчивое бормотание. Еще несколько шагов, и Алверик оказался по другую сторону границы. Туда с полей не доносилось даже тишайшего шороха. Да и поля, которыми он шел весь день, неожиданно кончились: там, где он стоял, теперь не было молодого вереска, покрытого нежной зеленью. Когда он невольно бросил взгляд назад, на границу волшебной страны, ему показалось, что стена сумерек стала ниже, на глазах превращаясь в дым и туман. Тогда молодой лорд огляделся по сторонам, но на глаза не попалось ничего знакомого. Вместо красот пробуждающейся майской природы его обступили чудеса и сокровища Страны Эльфов.

Молодой лорд стоял на равнине, где росли диковинные цветы и странной формы деревья. Жемчужно-голубые величавые вершины гордо возносились к небу, мерцая и переливаясь в золотом свете, а у их по-прежнему далеких подножий Алверик увидел серебрящиеся в прозрачном воздухе шпили и башни дворца, о котором может рассказать только песня. Алверик отправился вперед.

Мне будет нелегко рассказать о стране, где оказался Алверик, так, чтобы те, кто мудро удерживает свое воображение в пределах полей, которые мы хорошо знаем, смогли представить себе просторную равнину с разбросанными по ней редкими деревьями, темнеющий вдали лес и встающие из его чащи дивные серебряные шпили эльфийского дворца, за которым – и над которыми – высится безмятежная горная гряда, чьи поднебесные вершины не окрашиваются ни в один из известных нам цветов. И все же наше воображение уносится вдаль, так что если по моей вине читатель не сумеет представить себе горные вершины Страны Эльфов, то лучше бы моя фантазия никогда не пересекала границ полей, которые мы знаем.

Краски в Стране Эльфов гораздо насыщенней и богаче, чем у нас, а воздух там словно светится и мерцает своим собственным внутренним светом, так что любой предмет видится человеческому глазу таким, какими предстают нам в июне деревья и цветы, отражающиеся в воде рек и озер. Даже голубоватый оттенок, который лежит в Стране Эльфов буквально на всем и о котором я уже отчаялся рассказать, тоже можно представить себе. У нас есть его подобие: например, густая синева летней ночи сразу же после того, как погас последний отсвет зари, бледно-голубой свет Венеры, озаряющей вечер своим сиянием, глубина озерной воды в сумерках – все это цвета одной колдовской палитры. И пока наши подсолнухи следовали за солнцем, какой-нибудь дальний предок рододендронов взял себе частицу этой красоты, которая пребывает с ними и по сей день.

Алверик зашагал вперед сквозь мерцающий воздух волшебной страны, смутные образы которой, всплывая в нашей памяти, называются у людей вдохновением. Он сразу же почувствовал себя одиноко, потому что четкая граница, проходящая через поля, отделяет мир человека от всей остальной жизни, а, оказавшись хотя бы в одном дне пути от своих сородичей, мы ощущаем одиночество.

Вороны, важно расхаживающие по торфяникам, искоса поглядывали на него, и в их повадках сквозило любопытное стремление поскорей разглядеть, кто это пожаловал сюда из страны, откуда мало кто появляется, кто отважился на путешествие, из какого можно не вернуться. Король эльфов охранял свою дочь надежно. Единственное, чего не знал Алверик, это как именно охраняют эльфийскую принцессу. В обращенных на него любопытных вороньих глазках Алверик подмечал то искру веселого интереса, то взгляд, который мог означать предупреждение.

Возможно, здесь было даже меньше таинственного, чем по нашу сторону сумеречной границы, так как ничто не мелькало – или казалось, что не мелькало – между могучими стволами тенистых дубов, как это бывает в нашем мире при определенном освещении и в определенное время года. Ничто не скиталось в лесной чаще, поскольку все, что могло бы сыскаться в этой стране, было открыто взгляду путника, а твари, коим пристало обитать в дремучей чащобе, совсем не бежали света.

И столь сильно было колдовское очарование, разливавшееся над этой землей, что не только звери и люди могли предугадать намерения друг друга, но казалось, что человек способен понять человека. Так разбросанные по торфянику одинокие сосны со стволами, тлеющими медно-красным отсветом какого-то давнего заката, вызванного из далекого прошлого при помощи волшебства, стояли, словно уперев в бока свои зеленые руки, и слегка склонялись над тропой, чтобы получше рассмотреть путника. Казалось, что прежде чем какое-то заклинание настигло их здесь, они не были деревьями, и еще немного, и они заговорят человеческими голосами.

Но Алверик, не нуждаясь в предостережениях ни от деревьев, ни от тварей, продолжал бодро шагать к далекому волшебному лесу.