Хотя именно ощущения в плече, в конечном счете, заставили Номада вынырнуть из забытья, болело теперь далеко не только оно. Люди Урбины славно его отделали. Ощущения в грудной клетке, в числе прочего, намекали на то, что как минимум пара ребер сломана. Впрочем, сильнее всего болело все-таки плечо, несмотря на то что, как заметил «призрак», кто-то сменил ему повязку, а кровотечение практически остановилось. Малейшая попытка пошевелиться тут же напоминала, что тело сейчас функционирует далеко не так хорошо, как должно.

Если не обращать внимания на медицинскую помощь, особенной заботы о своей персоне Номад не заметил. Он был привязан к стулу в центре помещения, напоминающего обычный сборный дом. В углу стояло ведро, и им ассортимент мебели ограничивался. У входа ошивался тощий солдат с новеньким АК-103 в руках. На вид ему не было и тридцати, но он уже начал лысеть. На испещренном россыпью угрей лице застыло выжидательное выражение: он будто надеялся, что Номад попытается сбежать, чтобы с чистой совестью всадить в него пулю.

Вместо этого Номад закашлялся:

– Можно мне глоток воды?

Охранник не отреагировал.

– Пожалуйста. Я же не прошу меня развязать. Мне просто нужен… – он вновь закашлялся, – глоток воды.

Охранник пошевелился и отвернулся.

– Да ладно тебе, всего глоток. Будь человеком.

– У меня есть приказ, – наконец откликнулся охранник неожиданным басом. – Еду и питье будешь получать по расписанию, которое определит Полковник. В другое время ты ничего не получишь. Еще не хватало рисковать шкурой из-за тебя. Даже не подумаю. – Он сплюнул на землю, словно придавая этим весомость своим словам. – С чего ты вообще решил, что я говорю по-английски?

– Ты меня боишься, что ли? – Номад сам понял, что высказался слишком прямолинейно. – Любая вода подойдет, честно.

– Мы бы стоило напоить тебя прям из реки, а потом посмотреть, как ты исходишь на дерьмо, – ответил парень. – Никакой воды. Никакой еды. Ничего без распоряжения полковника Урбины. И больше никаких разговоров.

– Если принесешь воды, клянусь, я тут же замолчу. Ну, пожалуйста.

Вместо ответа охранник залез в карман и извлек из него носовой платок не первой свежести. Подойдя, он затолкал его Номаду в рот в качестве импровизированного кляпа:

– Я сказал, больше никаких разговоров.

Входная дверь раскрылась, и в помещение зашел сам полковник Урбина.

– Капрал Абреу, – обратился он к охраннику, – свободен.

– Есть, полковник. – Парень направился к выходу, но остановился и оглянулся через плечо. – Elpidió agua. Yo по le dana a él.

– Отличная работа, солдат, – кивнул Урбина. – Далеко не все способны следовать приказам.

Охранник покинул помещение, донельзя довольный собой. Урбина дождался, пока его шаги не затихнут, а потом подошел к Номаду и вытащил кляп.

«Призрак» жадно хватанул ртом воздух и зашелся в приступе кашля, который заставил его сложиться едва ли не вдвое и надсадно хрипеть при каждом спазме. Урбина с вежливым равнодушием дожидался, пока пройдет приступ, так что в итоге первым заговорил сам Номад, когда наконец смог успокоиться:

– Ну что, будешь извиняться за своих подчиненных и уговаривать меня перейти на твою сторону?

Урбина озадаченно нахмурился:

– Нет. Эрнан выполнял приказ. Не понимаю, за что мне стоит извиняться. В отличие от тебя, незваного гостя в этой стране.

– Большей части венесуэльцев ты тоже поперек горла, насколько я помню, – парировал Номад и, судя по лицу Урбины, попал в точку.

– Венесуэла – это прошлое, – рявкнул он. – Сейчас мне не до нее. У меня тут собственная страна. А теперь еще и ты.

Номад коротко засмеялся:

– Пытать меня будешь? Вроде бы так обычно поступают?

– Пытать? – Урбина перестал мерить шагами комнату и посмотрел прямо на пленника. – Зачем тебя пытать?

– Чтобы узнать о моей миссии.

– Твоя миссия, что очевидно, провалена. Кроме того, пытки – работа грубая, а полученная информация всегда… ненадежна. Поверь на слово. Я знаю, о чем говорю. – Выражение его лица живо напомнило о том, что он служил в тайной полиции. – Худшее, что я могу с тобой сделать, – это, честно говоря, не делать ничего.

– Ничего?

– Ничего. Ты же в джунглях, не забыл? В тропических лесах Амазонки. Это самое первобытное место на Земле. Я могу просто оставить тебя связанным. – беспомощного – и открыть дверь настежь. Как думаешь, что тогда произойдет? Через сколько ты станешь добычей насекомых? Скорпионов? Или, допустим, птиц, которые поймут, что ты не в состоянии защитить глаза и язык?

– Прямо в центре лагеря? – скептически хмыкнул Номад. – Что-то с трудом верится.

Урбина пожал плечами:

– Такие, как ты, постоянно забывают, что это место не принадлежит вам. Ты можешь быть отлично вышколен и подготовлен на все случаи жизни, но джунгли уникальны. Это можно либо понять, либо нет, – и если нет, то тебя просто сожрут. – Он помотал головой. – Ты зря сюда пришел. Наверняка думал, что это такая же операция, как все остальные. Естественно, ты проиграл. И превратил себя, – он сделал паузу, – в мою проблему.

– Прости за доставленные неудобства, – ответил Номад. – Ты можешь меня просто отпустить.

– Думаю, это очень плохая идея, – проговорил Урбина. – Как я уже сказал, ты – моя проблема. Но у меня найдется решение. Есть люди, и их довольно много, которые неплохо заплатят за элитного американского спецназовца. Такого, как ты. – Он принялся загибать пальцы. – Русские, само собой. Говорят, у таких солдат, как ты, в Москве очень много поклонников. А еще мои новые друзья из Боливии, которые недавно перебрались туда из Мексики. Они рассказывали мне о заварушке в Мехико, так что, вероятно, их заинтересует перспектива небольшой мести. Наконец, твое собственное правительство. Хотя, думаю, эти предложат наименьшую цену. Это не исчерпывающий список.

– И мало что выглядит действительно хорошим вариантом.

– У тебя есть только они, солдат. – Урбина подошел ближе. – Ты получишь воду. Но я постараюсь продать тебя как можно скорее. Надежнее отправить тебя в дорогу, чем оставлять здесь.

С этими словами Урбина ушел. Тут же в проеме показалась худая физиономия Эрнана, как будто он хотел удостовериться, что Номад еще на месте. После этого дверь закрылась, и «призрак» остался наедине со своими мыслями и доносящимися из-за стен звуками лагеря и джунглей.