Анджела
Генри
Майкл
Сэр Арчибальд Сопуит-Плэкетт
Сильвия
Тихо звучат заключительные аккорды второй части Пятого фортепьянного концерта ми минор Бетховена.
Анджела. Генри…
Генри. Мм?
Анджела. Ну посмотри…
Генри. Мм? Что?
Анджела. Уже вот-вот…
Генри. Да-да, прости, я задумался. Где она? А, вот… (Пауза.) Ты уверена?
Анджела. Конечно, милый. Материнское сердце не обманывает. (Пауза. Оба разглядывают капсулу.) Я так счастлива. А ты?
Генри (со сдержанной отцовской гордостью). Я тоже. Все-таки не каждый день…
Анджела. Да… (Вздыхает.) Настоящий выводок… Наш с тобой. Какое счастье! (Вздыхает, Внезапно.) Ой, Генри! Уже! Она лопнула!
Генри. Смотри-ка, в самом деле!
Анджела. Генри!
Генри. Анджела…
Анджела. Как я рада! Интересно, сколько их?
Генри. У Кена и Дорин было двенадцать.
Анджела. Не говори мне о них. Не желаю о них слышать.
Генри. Только из-за того, что они другой породы…
Анджела громко ахает. Музыка, еле слышная до сих пор, становится громче. Звучит заключительная часть концерта.
Анджела (вне себя от радости). Генри! Милый! Как же долго я ждала… Посмотри, сколько их все-таки? Правда, чудесные? Такие красивые, светленькие, почти прозрачные. Сама невинность. Без крыльев они кажутся такими беззащитными. Все похожи на тебя! Генри, по-моему, их не меньше двенадцати. Может быть, и больше. Первый, второй, третий, четвертый… Нет, постой… Я этого посчитала?… Лучше снова: первый, второй, третий, четвертый, пятый…
Оба считают одновременно, но вразнобой.
Генри. Первый, второй, третий…
Анджела. Первый, второй, третий… (Несмотря на несколько попыток, им не удается насчитать больше десяти.) Одиннадцать.
Генри. Нет, дорогая, кажется, десять.
Анджела. Ты уверен?
Генри. Вроде бы да.
Анджела. Вон еще один.
Генри. Разве? Нет, к сожалению, это только оболочка.
Анджела (разочарованно). Жалко. Ну ладно, хотя бы десять.
Генри. «Хотя бы»! Десять – прекрасное число.
Анджела. К тому же они такие красивые.
Генри. Конечно, важно качество…
Анджела…а не количество.
Генри. Именно.
Анджела. Не знаю, как бы я справилась, если б было двенадцать.
Генри. Бегали бы повсюду…
Анджела. Вертелись под ногами.
Генри. Конечно.
Анджела. Я бы не смогла отличить одного от другого.
Генри. Еще бы.
Анджела. Ну ладно… Значит, у нас десятеро. А сколько мальчиков?
Генри. И сколько девочек?
Анджела. Давай посчитаем, ты – девочек, а я – мальчиков.
Генри. Давай.
Они, как и раньше, считают вместе.
Анджела. Первый… второй… третий… четвертый… пятый.
Генри. Первая… вторая… третья… четвертая… пятая.
Анджела. Замечательно!
Генри. Да.
Анджела. Нет, ты подумай!
Генри. Да, лучше не бывает.
Анджела. Как раз то, о чем я мечтала. (Мечтательно.) Морис,
Себастьян, Поль, Энтони и…Томас.
Генри (тоже мечтательно). Сара, Элизабет, Ребекка…
Анджела. Анджела.
Генри. Анджела? Но ведь ты Анджела.
Анджела. Ну и что?
Генри. Ладно, в самом деле, пусть будет Анджела. Анджела и… и… Сильвия.
Анджела (очень мечтательно). Сильвия…
Звучит мелодия из вокального цикла Джеральда Финци [1]Финци, Джеральд (1901 – 1956) – английский композитор. «Let us garlands bring» – вокальный цикл для баритона на тексты Шекспира (Ор. 18).
«Let us garlands bring» («Who is Silvia?»). Она постепенно смолкает. Служебное помещение. В тишине тикают часы. Майкл разбирает на столе бумаги и фальшиво насвистывает.
Майкл (задумчиво). Гм, гм… гм… Мм. Гм… Гмгмммм. (Снова потихоньку насвистывает.)
Слышно, как кто-то идет по коридору. Дверь открывается, входит сэр Арчибальд Сопуит-Плэкетт. Майкл перестает свистеть.
Добрый день, сэр Арчибальд.
Плэкетт. Здравствуй, Майкл. Ты сегодня рано. Давно пришел? (Снимает пальто и надевает рабочий халат.)
Майкл. Недавно. Посмотрел кое-какие данные. У всех прошлогодних личинок линька уже кончилась. И у тех, которых мы держим в темноте, и у тех, что на свету.
Плэкетт. Хорошо. Просто замечательно. Значит, скоро всерьез займемся циркадными ритмами. Прекрасно… Как себя чувствует самец, которого мы на прошлой неделе поместили в темную камеру?
Майкл. Примерно так, как мы и предполагали. Датчик показывает снижение активности.
Плэкетт. Тоже хорошо. Я хочу на нем попробовать трансплантацию. Если пересадить этому старичку субоэзофагеальныи ганглий какого-нибудь из молодых самцов, активность может восстановиться. Вообще Periplaneta – хороший материал. Я как-то пробовал пересадку на термитах.
Майкл (перебивает его). Boletoteros Cornutus?
Плэкетт. Угу, ты тоже с ними работал?
Майкл. Нет, о них писали Парк и Купер в «Вопросах экологии».
Плэкетт. Да, у меня были почти такие же результаты. Один жук продержался в полной темноте без снижения активности три с половиной месяца. Три с половиной! Представляешь, что за это время можно сделать!
Майкл. Совершить полтора кругосветных путешествия.
Плэкетт. Вот-вот.
Майкл. Конечно, если постараться.
Плэкетт. Ну разумеется. Ты в колледже, кажется, занимался биоритмами?
Майкл. В общем-то нет. Мы исследовали половые феромоны и возможности их использования для борьбы с вредителями.
Плэкетт. Понятно.
Майкл. Правда, мы провели несколько опытов с палочником. В основном по ритму локомоторной активности.
Плэкетт. Удаляли мозг?
Майкл. Да. Обнаружили, что удаление мозга или хотя бы уничтожение передних долей, а также субоэзофагеального ганглия или части циркумоэзофагеальных нервов приводит к потере ритма.
Плэкетт. Любопытно.
Майкл. Еще удивительнее, что после пересадки нового мозга или ганглия ритм все равно не восстанавливается.
Плэкетт. Несчастный Carausius Morosus!
Майкл. Да уж, действительно несчастный. Но я рад, что теперь занимаюсь тараканами.
Плэкетт. Вот и хорошо. Тогда пошли работать.
Они беседуют по пути из кабинета в лабораторию.
Майкл. Да, как себя чувствует леди Мери? Ей не лучше?
Плэкетт (задумчиво). Нет… Увы, нет. Ты знаешь, я…
Останавливаются.
Майкл. Вы хотели что-то сказать?
Плэкетт. Надеюсь. Да, я очень надеюсь, что опасность меньше, чем ей представляется.
Майкл. Так что все зависит…
Плэкетт. Да, от результатов анализов.
Майкл. Когда они будут?
Плэкетт. Завтра или послезавтра.
Майкл. Я буду вас ругать.
Плэкетт. Да, не повредит.
Майкл. А как… э-э… как… Вам ничего не писала… э-э…?
Плэкетт. Сильвия?
Майкл. Э-э… да.
Плэкетт. Видел бы ты сейчас себя. Олицетворенное смущение.
Майкл (смущенно). Мм.
Плэкетт (с иронией). Ах, Сильвия, прелестное создание. Она пленила тебя с первого взгляда.
Майкл (он по-прежнему являет собой образец смущения влюбленного). Да, я… я думаю… э-э…
Плэкетт. Но тебе я это прощаю. В конце концов, никого, кроме тебя, я для нее не желаю, так что можешь быть спокоен. Что до твоего вопроса, то с начала учебного года она нам еще не писала. А теперь, дабы не нарушить трудовую дисциплину и избавить тебя от неловкости, воздержимся от праздных разговоров и займемся трудным и тонким делом пересадки ганглия… (Плэкетт нажимает на магнитофонную кнопку.) Что сегодня слушаем?
Майкл. Моцарта.
Плэкетт. У тебя просто страсть к нему. (Он роется в кассетах.) Так. Моцарт. Концерт «К 467». Годится?
Майкл. Замечательно.
Плэкетт. Я думаю!
Он нажимает на кнопку. Музыка начинает звучать, но скоро прекращается. Пауза. Музыка снова слышна, но очень тихо, ее заглушают стенки стеклянной камеры, в которой теперь происходит действие. Звучит конец второй части концерта.
Анджела. Это не дело, Генри, надо поесть.
Генри (еле слышно мычит). Ммм…
Анджела. Ну поешь, Генри… Хотя бы ради меня… Ну пожалуйста…
Генри (понимая, что дурное настроение не стоит обращать в грубость). Ладно.
Анджела (с заметным облегчением). Вот хорошо, ты сразу почувствуешь себя гораздо лучше. Я тебе совсем немного положу. Вот. Не пойму, что с тобой происходит в последнее время. Объяснил бы.
Генри. Не знаю, сможешь ли ты понять.
Анджела. Генри, как тебе не совестно! После стольких лет жизни!
Генри. Прости, я и сам плохо понимаю, что со мной. Это началось с того самого дня, когда они вылупились… то есть, конечно, не сразу, а после того, как ОН пришел и забрал их… Я никогда, никогда не забуду, как ОН взял и забрал их… Уже год прошел. Ты, я помню, очень убивалась, я должен был держаться и больше беспокоился за тебя. Потом мы оба как будто успокоились – все-таки у нас остался Себастьян.
Анджела. И Энтони…
Генри. Да. И Сильвия…
Анджела. Да, и Сильвия, конечно. (С легким смешком.) Странно, мне даже не верится, что раньше мы жили без нее.
Генри. Да, она нам большая поддержка.
Анджела. Очень.
Генри (снова помрачнев). Но всегда оставалось это ощущение…
Анджела (твердо). Неправда.
Генри (не замечая ее слов). Всегда оставалось ощущение… чего же?… Не знаю? Ощущение, что мы чего-то не поняли.
Анджела. Успокойся.
Генри. Может быть, это потому, что на прошлой неделе неожиданно исчезли Кен с Дорин и их Дэррен.
Анджела (упоминание о соседях ей неприятно). Не надо, Генри. Конечно, у них тоже могут быть свои несчастья, но…
Генри (перебивает). Не только могут быть, но и есть. В конце концов, они такие же тараканы, как и мы.
Анджела. Нет, Генри, здесь ты не прав. Ложной сентиментальности надо избегать. Все это время я постоянно помнила, что мы – другие. Это давало мне силы. Если мы действительно хотим когда-нибудь вернуться к нормальной жизни, мы должны сохранить свои принципы. Я не отрицаю, они тоже пострадали, но у них осталось четверо, а у нас, с тех пор как мы лишились Сары и Элизабет, только трое. К тому же обе их девочки и этот противный мальчишка – все время забываю, как его зовут – очень мало развиты. Никогда не слышала, чтобы кто-то из них сказал что-нибудь умное. Генри (уклончиво). Но…
Анджела. А Дэррен? Он откровенно неприятный. Какой-то грубый, вульгарный. Я даже рада, что его забрали. Знаешь, я не исключаю (понизив голос), я не исключаю, что отец их бил.
Генри. Да что ты!
Анджела. Но я и не думаю их жалеть. Они и не того заслуживают.
Генри. Но, дорогая, едва ли это их вина.
Анджела. А чья же? Ведут себя как настоящие вандалы, мальчишки подбивают девчонок делать всякие… нехорошие вещи. Кто в этом виноват? Могли бы по крайней мере разговаривать повежливей. Хотя бы девочки.
Генри. Мы не должны забывать, в какой среде они воспитывались.
Анджела. Как раз этого я и не забываю. Помнишь, как мы впервые представились друг другу: «Очень рада с вами познакомиться. Меня зовут Анджела, а это Генри, мой муж». И что она мне ответила: «А-а-а, чао, Андж!» Андж! Только что меня увидела и сразу – Андж! (Подражая Дорин.) «Чао, Андж, я Дорин. А это вот – Кен, Кеннет». (Имитирует Кена.) «Здорово, Андж, привет, Генри». (Анджела столь живо представляет сцену знакомства, что Генри невольно начинает хихикать.) «Рада с вами познакомиться, Кеннет. Откуда вы?» (Имитируя Дорин.) «Мы токо щас с вокзала – мы там раньше в ресторане жили. Ваще там здорово, тепло, ваще отлично. Ваще у вас тоже ничё – тепло». – «Вообще-то мы тоже не отсюда – только вчера приехали». – «Ну все равно, но на вокзале было просто прелесть, особенно в уборной, где мы жили». Подумать только! Они жили в уборной! Разве я могла сказать ей, что наши предки из обеденной залы Кэмбриджского колледжа святой Магдалины?
Генри. И все-таки сказала.
Анджела. Правда? Ну может быть. Все равно на нее это, кажется, не произвело никакого впечатления. А как она смеется! Просто неприлично! Как мы могли их так долго терпеть?
Анджела наконец осуществляет долго подавляемое желание спародировать смех Дорин: слышен режущий ухо, визгливый хохот. Генри, по природе более добродушный, не в силах удержаться от смеха. Анджела повторяет представление. Оба хохочут. Приближается Сильвия, смех постепенно смолкает.
Сильвия (в ее манере говорить слегка заметно нежелательное «постороннее» влияние). Пап-мам, привет.
По тому, как Анджела и Генри с ней разговаривают, ясно, что Сильвия – любимица. Они до сих пор относятся к ней как к маленькой, хотя она уже давно не личинка, а вполне взрослая.
Анджела. Здравствуй, детка. Вы ходили прогуляться? Тебе понравилось?
Сильвия. Да. Классно! Уф, я так бежала, совсем запыхалась. Джеки и Трейси…
Анджела (с заметным охлаждением). Джеки и Трейси? Сильвия, как ты…
Сильвия. Мам, дай я договорю. Мы просто…
Анджела. Сильвия, довольно того, что ты о них упоминаешь.
Ясно, что… Сильвия (перебивает). Мам, ты не права.
Анджела. Не перебивай меня. Кажется, я достаточно ясно объяснила…
Сильвия (снова перебивает). Я уже взрослая, сама могу решить, что мне делать.
Анджела. Взрослая или нет, но некоторые вещи тебе еще только предстоит понять. Мы с твоим отцом много испытали. Ты знаешь, мы поселились здесь только на время и надеемся вернуться в общество, к которому принадлежим по рождению и воспитанию. Мы не можем допустить, чтобы наша дочь…
Сильвия (снова перебивает). Бредятина!
Анджела (пораженная грубостью выражения). Сильвия!…
Сильвия. Мам, ты пойми…
Анджела (перебивая, строго). Нет, Сильвия, здесь нечего понимать, я просто…
Генри (перебивая ее). Ради Бога, не ссорьтесь. (Пауза. Обращаясь к Анджеле, мягко.) Анджела, давай все-таки выслушаем ее. Потом будем решать.
Анджела (ледяным тоном). Что ж, хорошо.
Сильвия. Собственно, ничего особенного. Я только хотела сказать, что Джеки и Трейси… то есть я им сказала, что вы не против… В общем, я пригласила их к нам… ведь Кена и Дорин забрали. (В камере воцаряется тяжелое молчание. Снаружи за стеклом звучит Моцарт.) Все равно Себастьян и Энтони сейчас у них. Себастьян бывает там гораздо чаще, чем вы думаете. Ему нравится Трейси.
Семейная сцена прерывается: снаружи слышны тяжелые шаги, кто-то поднимает стеклянную крышку камеры (музыка стала громче, раздаются истошные крики: «Нет», «Это ОН!», «Генри, сделай что-нибудь!»
Анджела. Генри!
Генри. Успокойся, дорогая. ОН на той стороне. Отдаленные крики о помощи.
Анджела. Но ОН может…
Генри (перебивая, нарочито спокойно). Нет, дорогая, нам ничто не грозит. А вот Джеки и Трейси и этого… как его… Одним словом, мальчика стоит пожалеть.
Анджела (с огромным облегчением). Да, Генри, да. Мы должны состра… Генри! Генри! (С нарастающим ужасом.) Генри-и-и! ОН взял Себастьяна! Себастьяна!!! (Истерически рыдает.)
Шаги удаляются. Генри не в силах сказать ни слова. Сильвия всхлипывает. Анджела рыдает. Звучит Моцарт. Шаги возвращаются, кто-то опускает что-то в камеру и закрывает крышку. Музыка звучит глуше. Шаги удаляются. Всхлипывание прекращается, все разглядывают то, что было принесено.
Сильвия. Что это ОНИ принесли?
Анджела (в потрясении). Это… это… Нет, не может быть. Это они!
Генри. Не может быть.
Сильвия. Кто это?
Анджела. Ты не узнаешь? Это твои сестры Сара и Элизабет воскресли из мертвых. О…о…о-о-о… мне кажется, я…о…о-о-о. Все сразу и так неожиданно, это выше моих сил… Я… кажется, я сейчас… (Падает в обморок.)
Генри. Посмотри, что ты наделала. Ладно, что теперь стоять. Иди поздоровайся с сестрами.
Музыка становится громче и завершается бравурной каденцией в ми мажоре.
Ресторан. Никаких особенно резких звуков – это первоклассное заведение. Майкл наливает себе бокал вина. С удовольствием пробует.
Майкл (навстречу приближающемуся Плэкетту). А, сэр Арчибальд.
Плэкетт (его голос звучит чуть тише, чем голос Майкла). Привет, Майкл! Хорошо, что взял вино. Я надеюсь, ты уже все заказал.
Майкл. Да. Скоро подадут.
Плэкетт (садясь). Что? Говядину?
Майкл. Да.
Плэкетт. Что ж… это хорошо. Пауза.
Майкл. Э-э… как себя чувствует леди Мери? Надеюсь, ей не хуже?
Плэкетт (устало). В общем-то нет. Но, знаешь, Майкл, она так на меня смотрит…
Майкл. Ничего, что мы обедаем здесь? Она не против?
Плэкетт. Господи, должны же мы где-то есть. Я готовить не умею, а она не может. И прислуги у нас теперь нет. Одна Алиса. Еду для Мери она приносит, но двоих обслуживать ей не под силу. Нет, дело не в этом, она никогда не возражала против моего режима. Не всякая жена потерпит, чтобы муж отсутствовал весь вечер и большую часть ночи, но она всегда говорила: милый, на первом месте должна быть твоя наука. Нет, она смотрит не с упреком, а со страхом… Вот что. Сегодня вечером она впервые заговорила об этом. Сама. Говорит: «Арчи, ведь у меня рак?» Рак. Первая сказала.
Майкл. Но… вы оба давно этого боялись?
Плэкетт. Да.
Пауза.
Майкл. Может быть, нам лучше на время оставить работу, чтобы вы могли быть с ней?
Плэкетт. Боюсь, что будет хуже. Она решит, что умирает, что я уже все знаю и только скрываю от нее.
Майкл. А, понятно.
Плэкетт. Тонкое дело…
Майкл. Да, конечно.
Плэкетт. Естественно, если анализы покажут, что она, то есть что у нее, тогда… сам понимаешь… ночные дежурства… Наверное, придется притормозить. (Желая взбодриться.) Но не будем об этом. Что пьем? «Вон романэ»? Мм.
Майкл. Я знаю, вы больше любите кларет…
Плэкетт (перебивает). Нет, ничего, это тоже хорошо.
Майкл. Если вы помните, я на прошлую пасху был в Боне и там на виноградниках купил корзину этого вина семьдесят восьмого года. Правда, мне показалось, что оно еще не дошло.
Плэкетт. Интересно, какого года это? О, семьдесят первого! Должно быть хорошим. Что ж, попробуем.
Майкл наливает вино. Оба одновременно пробуют и хвалят вкус: «Недурно, недурно. Выпьем за здоровье?…»
Майкл. Леди Мери, конечно. Плэкетт. За леди Мери!
Пауза.
Плэкетт. По-моему, мы должны поднять бокалы еще и за вас с Сильвией.
Майкл (в смущении). У-у… э-э… (Смущенно смеется.)
Плэкетт. За тебя и Сильвию! (Он выпивает, причмокивает и ставит бокал на стол.) Как без меня идут дела в лаборатории?
Майкл. Ничего особенного. Две самочки, которых мы после инъекций вернули в нормальные условия, пока еще не умерли.
Плэкетт. Не умерли? Хорошо. Значит, мы все сделали правильно. Я рад. Очень трудно найти точную сублетальную дозировку. Завтра можем сделать снимки в ультрафиолетовом излучении. (С внезапным беспокойством.) Надеюсь, отклонения от нормы все-таки есть?
Майкл. Разумеется. Самочки совершенно заторможенные.
Плэкетт (с облегчением). Хорошо. Невероятно интересно наблюдать, как сердце справляется с почти полной неподвижностью. Так, это нам на сегодня. И, кроме того, надо не забыть, что мы должны удалить кому-нибудь глаз.
Майкл. Самке или самцу?
Плэкетт. Безразлично. Возьми самца, тогда две самочки останутся нам на завтра для извлечения corpora cardiaca.
Майкл. Правильно.
Плэкетт. Завтра же начнем и парабиоз.
Майкл. Я не совсем уверен в нашей методике. Предположим, мы отсекли голову у одной из двух особей и соединили обе кровеносные системы в одну. А вдруг они захотят пойти в разные стороны? Они снова оторвутся друг от друга.
Плэкетт. Да нет же, Майкл, мы воспользуемся методом Хар-кера. Неповрежденная и обезглавленная особи соединяются спина к спине. Неповрежденная оказывается сверху.
Майкл. Понятно. А лапки отсекаем?
Плэкетт. Разумеется. И, знаешь, просто поразительно, как долго тараканы могут жить без головы. Жаль, что я не знал этого, когда учился в школе. Тогда мы их просто давили, они ползали по полу в раздевалке. Особенно много их было с утра… А послезавтра нас ждет самая интересная операция. Пересадим кому-нибудь второй ганглий и посмотрим, как он будет конфликтовать с основным. А, вот и наше мясо. К сожалению, на основательный обед у нас нет времени. Здравствуй, Вильям, рад тебя видеть.
Пауза. Официант ставит на стол тарелки. Происходит обмен любезностями: «Как вы себя чувствуете, сэр Арчибальд?», «Лучше не придумаешь» и т.д. и т. д. Ясно, что Майкл и Плэкетт здесь завсегдатаи.
Замечательно. Приступим.
Они начинают есть и пить, что заметно отражается на звучании диалога. Пауза.
Майкл (собравшись с духом). Э-э… сэр Арчибальд…
Плэкетт. Что, Майкл?
Майкл. Я хотел спросить… про… про… Сильвию…
Плэкетт. Ясно, про кого ж еще!
Майкл. Дело в том… э-э…
Плэкетт. Не тяни.
Майкл. Дело в том… (Выпаливает залпом.) Пока она в Кэмбридже, мы не можем видеться, а я ничего не говорил ей о своих чувствах и не знаю, что бы она мне ответила, к тому же она моложе…
Плэкетт (с набитым ртом). Ненамного.
Майкл. Да, ненамного, но все-таки… (Сознавая, что говорит банальности.) Теперь она в новой обстановке, вокруг много интересного. Кроме как на саму себя, ей сейчас не на кого положиться, а ведь она должна найти свое место в жизни. Конечно, появятся какие-нибудь…
Плэкетт. Похитители?
Майкл. Кто?
Плэкетт. Похитители.
Майкл. Э-э…
Плэкетт. Мужчины.
Майкл. Э-э…
Плэкетт. Так?
Майкл (мрачно). Так.
Плэкетт. Нет, не так.
Майкл. Почему?
Плэкетт. Потому что она тебя обожает. Просто обожает. Ты для нее… как солнце для… В общем, ты для нее лучше всех.
Майкл (с твердым намерением не смущаться). Я совершенно уверен, что это не так. Конечно, появятся, как вы выразились, похитители. Какой-нибудь неотразимый студент. Она легко очаровывает, но и сама очаровывается: ей все интересно, все внове.
Плэкетт. Нет, Майкл. Может, я чудаковат и староват – для такой дочери, конечно, староват – но надеюсь, за двадцать лет я все-таки неплохо ее узнал.
Майкл. Она вам пишет?
Плэкетт. Пока нет.
Майкл. Вот видите.
Плэкетт. Глупости, Майкл! Всего полтора месяца как она уехала.
Майкл. Да, но во время каникул она почти не была дома. Половину времени провела за границей.
Плэкетт. Так это в Испании, с экологической экспедицией.
Майкл. В экспедициях тоже всякое случается. Кроме того, это было в Португалии.
Плэкетт. Разве?
Майкл. Да. Вот видите, вы даже не знаете, чем она занимается. Может быть, она с кем-то…
Плэкетт (перебивает его). Майкл, дорогой мой, я бьюсь об заклад, что она целыми днями просиживает в библиотеке научной периодики на Бенет-стрит, а в десять минут десятого закрывает книгу, зевает: «Господи, какой трудный день», – и отправляется к себе в Клэр-колледж спать. Говорят, теперь студентки предпочитают жить именно в Клэр-колледже.
Майкл. И студенты тоже. Там общая лестница для мужского и женского общежитий.
Плэкетт. Не знал. Сам я учился в колледже Святой Магдалины.
Майкл. Да, вы говорили.
Плэкетт. Прекрасный колледж.
Майкл. Охотно верю.
Плэкетт. В обеденном зале – свечи.
Майкл. Неужели?
Плэкетт. Приборы из серебра.
Майкл. Ну разумеется.
Плэкетт. По вечерам – полчища тараканов.
Майкл (с неподдельным интересом). Правда? Никак не могут вывести? По-моему, это не совсем… гигиенично?
Плэкетт. Там все к этому привыкли. Выпей еще, спать будешь лучше.
Майкл. Ммм. Да, пожалуй…
Ресторанный шум затихает.
Приглушенно звучит ария из первого акта оперы «Так поступают все» Моцарта [2]«Cosi fan tutte» – опера 1790 года.
. Анджела захлебывается плачем, Генри пытается ее утешить.
Генри. Не плачь, моя хорошая, не плачь, довольно. (В продолжение всего разговора Анджела плачет.) Плачем ничего не поправишь… Мы должны научиться шире смотреть на вещи.
Анджела (горько). «Шире смотреть»!
Генри. Не в прямом смысле, конечно. Мы должны быть рады хотя бы тому, что его нам вернули. Ведь он жив. Жив.
Анджела. Мой дорогой Энтони…
Генри. Он так же дорог нам, как и прежде.
Анджела. Но он ослеп. (Плачет.)
Генри. Ну что ты, милая…
Анджела. Не понимаю – утром ты был совершенно подавлен. Откуда теперь такой оптимизм?
Генри. Кто-то из нас должен держаться. Я был не прав, нельзя поддаваться отчаянию. Надо быть сильными. В том, что Энтони ослеп, нет нашей вины, нам не в чем упрекать себя.
Анджела. Мы слишком мало его любили, позволили ему ходить на ту сторону…
Генри. Милая, но я уверен, что Джеки и Трейси переживают это несчастье так же, как мы.
Анджела. Что ты говоришь? Будто они на это способны?
Генри. Ну почти как мы.
Анджела. Они не могут переживать «так же». При их воспитании это просто невозможно.
Генри. По-моему, ты к ним несправедлива. Помнишь, Сильвия, вернувшись от них, рассказывала…
Анджела (перебивает его). И как только наша дочь в такой момент могла пойти к этим девицам!
Генри. Дорогая моя, будь справедлива, наша Сильвия – образцовая дочь. Вспомни, сколько терпения и сострадания она проявила к своим слабоумным сестрам и теперь – к Энтони.
Пауза. Анджела изредка всхлипывает.
Успокойся, моя милая, успокойся… Постарайся улыбнуться… Ну вот. Так лучше. Разве можно, чтобы Энтони увидел, как ты плачешь?
Не успевает он осознать своей оплошности, как Анджела снова заходится плачем.
Анджела. О-о-о! Он никогда, никогда меня не увидит. (Рыдает.)
Генри. Ну что ты, что ты, я не это хотел сказать. Разве можно ему знать, что ты плакала? Возьми себя в руки, возьми себя в руки, милая, так нельзя, так просто нельзя, мы не можем себе этого позволить. Мы должны держаться. (Анджела снова готова утешиться.) Ну вот. Вот и хорошо. Ты у меня умница, ты просто молодчина. Нам нельзя сдаваться. Мы должны шире (ищет слово) воспринимать вещи. (Анджела в последний раз всхлипывает.) Надо радоваться тому, что мы имеем, а не жалеть о том, чего у нас нет. Тому, кто счастлив, кого не гнетут невзгоды, приятно хотеть чего-то еще. Но ведь хорошие времена выпадают так редко. Ни у кого нет права на счастье: думать, что ты его достоин, значит обречь себя на несчастье. Горечь и негодование ослепляют, они не дают нам увидеть то хорошее, чему мы еще могли бы радоваться. Вспомни, ничто не бывает напрасно, у всего есть смысл, даже если он нам не вид… не понятен. Мы должны быть благодарны, и не только за те крохи милосердия, которыми нас наградили, но и за саму нашу способность… воспринимать истину, осознавать целесообразность. Если бы мы меньше… сознавали…
Анджела (перебивает его). Как Дорин…
Генри. Может быть, не знаю, не хочу судить. Так вот, если бы мы меньше сознавали, мы, может быть, не… заметили бы ничего, кроме самих несчастий. Но мы способны… понимать, что некоторым отдаленным последствиям можно даже радоваться. Например, плачевное состояние сестер и увечье брата раскрыли в Сильвии великий дар сострадания. Не исключено, что несчастье, постигшее нашего сына, в конечном счете сделает его выше других тараканов… духовно. Как изменится его восприятие! Его не будут отвлекать чисто зрительные впечатления, созерцание мрака приведет его к новым глубоким прозрениям. Ведь что такое зримый мир? Беспорядочное мельтешение видимого, но не осознаваемого. Осознание приходит к нам только во внутреннем созерцании. Оно – единственный путь к истинному благородству духа. Попробуй представить, всего лишь представить, что ты ничего не видишь… сиди тихо… спокойно… прислушивайся-прислушивайся к внешнему миру, вслушивайся в речи, которые он обращает к твоему внутреннему «я»…
Они прислушиваются. Звучит часть финала первого акта оперы «Так поступают все».
Анджела. Ты прав, так прав! Как же глупо я себя вела! Не стоит оглядываться, надо смотреть вперед, только вперед, без всяких сожалений. Генри, милый…
Генри. Анджела…
Входит Сильвия, негромко приветствуя родителей.
Сильвия. Привет, мам. Привет, пап. Уф, нет сил.
Анджела. Какая ты молодчина! Что Энтони?
Сильвия. Крепится. Все время спрашивает, который час. Я сказала ему, что вы скоро придете. Сара и Элизабет совсем плохи. Они все время молчат. Только вы постарайтесь не очень расстраиваться: они уже давно не в себе. С самого возвращения. Мне кажется, им не долго оста… (Анджела начинает тихонько плакать.) Мамочка, не надо, ты меня расстраиваешь. (Анджела берет себя в руки.) Ну вот… вот и хорошо, вот и хорошо, мамочка. (Пауза.) Знаешь, знаете…
Анджела. Что, детка?
Сильвия. Я… (вздыхает) не знаю, как сказать…
Анджела (с беспокойством). Что случилось?
Сильвия. Просто я… просто я хотела… мне очень жаль, что сегодня днем я вас огорчила. Я вас очень люблю, я не хотела сказать ничего плохого, я просто не подумала… Конечно, это эгоистично… но я правда не хотела вас обидеть. Простите.
Анджела (растроганно, стараясь не выдать своих чувств). Сильвия…
Сильвия (скрывая смущение). Я… я пойду, мне надо к Энтони. Приходите поскорей.
Сильвия уходит. Анджела плачет от счастья. Сквозь слезы слышно: Юна назвала меня мамочкой… Совсем выросла». Время от времени Генри тоже приговаривает: «Хорошая девочка, добрая девочка…» Рыдания становятся тише. Музыка звучит громче. Слышны последние аккорды финала первого акта оперы. Тихо. Через несколько секунд раздается посвистывание Майкла. Он разбирает бумаги.
Майкл (задумчиво, сам с собой). Мм… гм… гммм. Мм… Гм… Гмгмммм. (Снова насвистывает, потом вслух читает свои записи.) Температура… постоянная, влажность… без изменений… Мгм. Содержание помещения… отличное. Ни одного тараканьего клеща Risogliphus faralis или Pimeliaphilus podopop-podoplopolopopols-po-poda-polo-poda-polopo-podapo-lalp-podapolopophagus. (Он говорит небрежно, как будто на свете нет ничего обыкновеннее этого вида клещей.) Pimeliaphilus podapolopophagus? Да. Ах вы имеете в виду Pimeliaphilus podapolopophagus? Пренеприятные существа, я вам скажу, стоит им проникнуть в лабораторию, от них никакими силами… Да, вот что такое этот podapolopophagus. Но, слава богу, у нас их нет. Ни единого podapolopophagus.
Напевает это слово, отбивая ритм руками. Через некоторое время ноги тоже идут в дело. Ритмический рисунок усложняется. Раздаются шаги Плэкетта. Майкл оканчивает представление и откашливается. Дверь из коридора открывается.
Добрый день, сэр Арчибальд.
Плэкетт (устало). Добрый день, Майкл. Извини, что опоздал. Майкл. Ничего-ничего. Как у вас, все в порядке?
Плэкетт вешает пальто и шляпу, надевает халат.
Плэкетт. Да, да, более или менее. Правда… А что у нас тут?
Майкл. Честно говоря, я еще ничего не начинал. Так только, огляделся. Те две самочки умерли.
Плэкетт. Значит, все-таки мы ввели слишком много инсектицида.
Майкл. Да. Еще из камеры с нормальными условиями я взял двух самочек и одного самца. Одна самочка понадобится для извлечения половых феромонов, а у другой и у самца извлечем corpora cardiaca, чтобы иметь материал для инъекций. Измельченный corpora cardiaca мы введем ослепленному самцу, и, если все пройдет нормально, у него восстановится ритм активности. Но сначала мы испытаем его реакцию на феромоны.
Плэкетт (думая о чем-то своем). Мм.
Майкл. С чего начинать – безразлично?
Плэкетт. Э-э… то есть да, извини. Продолжай.
Майкл. Я думаю, из двух самочек, оставшихся в нормальных условиях, мы могли бы взять еще одну. Она у нас пойдет в парабиоз с тем самцом, которого мы на прошлой неделе перевели на постоянное световое воздействие. Может быть, лучше начать с этого, потом извлечь corpora cardiaca, чтобы материал для инъекций был готов заранее, потом провести тест на феромоны, а потом сделать оэзофагеальные инъекции. Как вы думаете, что нам использовать как суррогат самочки? Вы меня слышите, сэр Арчибальд?
Плэкетт. А? Извини… Не знаю, что хочешь – бумажку, спичечный коробок, мне все равно.
Пауза.
Майкл. Сэр Арчибальд, у вас действительно ничего не случилось?
Плэкетт. Да… То есть нет. Вообще, не знаю. Не знаю. Майкл. Что-нибудь с леди Мери?
Плэкетт. Понимаешь, у нее такой вид, будто она окончательно покорилась судьбе. В ней появилось что-то почти религиозное.
Майкл. Может быть, теперь…
Плэкетт. Нет-нет. Я уже говорил: сначала надо узнать мнение доктора.
Майкл. Кажется, сегодня должны быть готовы анализы?
Плэкетт. Нет. Сегодня их не будет. Перед обедом как раз звонил доктор. Он предупредил, что результаты будут только завтра.
Майкл. И больше ничего не сказал?
Плэкетт. Нет… (Пауза.) Ну что, приступим? (Роется в кассетах.) Что-то меня сегодня тянет на Малера. Послушаем. Ты не возражаешь?
Майкл. Нет, конечно.
Плэкетт. Завтра выбираешь ты. Кстати, ты не забыл принести «Rheingold»?
Майкл. Ох, черт, забыл. Плэкетт. Ну ничего. И так обойдемся. Если сможешь, принеси ее завтра вечером, а потом я принесу «Valkirie» и «Zigfried». Может, ты еще где-нибудь достанешь «Götterdämmerung», и мы устроим несколько вечеров Вагнера . Майкл. Хорошая программа. Плэкетт. Но учти, завтра мое настроение может перемениться.
Не исключено, что мне захочется чего-нибудь вроде масонской траурной музыки .
Майкл (неприятно пораженный шутливостью Плэкетта). Сэр Арчибальд, как можно!
Плэкетт. Если и шутить нельзя, то что нам остается? (Устало.) Хотя конечно. Ты прав. Да, ты прав. Ну ладно.
Включается магнитофон. Звучат первые аккорды Пятой симфонии Малера.
Остается окончательно впасть в уныние.
Музыка становится громче, затем приглушенно звучит из той же симфонии. Пауза.
Анджела (подавленная многочисленными несчастьями). Мне все равно. Мне все равно. Мне все равно. Все равно. Мне все равно. Совсем все равно. Пусть. Пусть приходят. Пусть, приходят и забирают меня, мне все равно. (Кричит.) Слышите, вы? Мне все равно. (Она воет, почти поет.) Мне все равно-о… (Пауза.) Верите меня. Ну, приходите. Берите. Берите меня. Только меня! Их нельзя. (Начинает рыдать.) Только не детей, детей нельзя… (Пауза. Почти шепотом.) Только не детей…
Пауза .
Генри(с нежностью). Анджела?… Анджела. (Анджела всхлипывает.) Анджела! Мы же не знаем. Как мы можем знать? (Пауза.) У нас нет никаких доказательств. Разве мы можем знать, что именно ОНИ убивают наших детей. Нам нельзя ненавидеть. Ненависть губительна, она убивает души, это она убьет нас… а не ОНИ. (Анджела выражает сомнение. К Генри, торопливо.) Я помню, я прекрасно помню, что наши девочки умерли. Да, мы сами видели это, но, может быть, их никто не убивал, может, ОНИ… (хватаясь за соломинку)… может, ОНИ просто нашли наших девочек, больных и бездомных, и… и решили вернуть их нам. Ведь ОНИ сразу поняли, что девочки умирают, и хотели, чтобы мы присутствовали при их кончине. Да. Я уверен, это именно так и было.
Анджела. Как ОНИ могли их найти? ОНИ сами забрали их у нас, когда девочкам было всего по полгода.
Пауза .
Генри. Э-э… (Стараясь обмануть самого себя.) Да, в самом деле, их взяли… сначала взяли их, а потом и всех остальных, одного за другим…
Анджела (перебивает). Нет, сначала по двое, потом по трое, по…
Генри (перебивает ее). Да, да, не то чтобы одного за другим, но зато постепенно, в течение целого года. Если б ОНИ хотели причинить им зло, то вряд ли стали бы медлить.
Анджела. Гм.
Генри. Если б ОНИ хотели, ОНИ бы просто раздавили нас или… в общем, что угодно. А ОНИ с нами очень бережны.
Анджела (вяло). Они выкололи глаза нашему сыну.
Генри. Что за бред! Ничего подобного! Выкололи ему глаза! С чего ты взяла? Чушь, да и только!
Анджела. ОНИ взяли его здоровым, а вернули слепым и беспомощным.
Генри. Как это – беспомощным? Что ты такое говоришь? Разве мы ему не помогали? И потом, почему ты решила, что именно ОНИ лишили его зрения? Зачем тогда было его возвращать? Зачем?
Анджела (апатично). А зачем его снова забрали? И Сильвию тоже…
Пауза.
Генри. А-а… э-э… Мне кажется э-э… За этот год стало понятно… ведь это началось как раз год назад. Ты помнишь? Так вот, стало ясно, что… их… что их… (внезапно вдохновившись) куда-то забирают.
Анджела. Куда?
Генри (восторженно). Туда, где лучше. Где наши дети будут по-настоящему счастливы. Всегда. В конце концов, нельзя сказать, что у нас дома было так же тепло и безопасно. Зато для наших детей приготовлено место, где всегда будет и тепло и безопасно, где никто их не обидит. (Теперь ему все ясно. Возбужденно.) Теперь понятно, почему ОНИ вернули нам Сару и Элизабет. Девочки опасно заболели. ТЕ подумали, что мы захотим проститься с умирающими, и принесли их. То же и с Энтони: в дороге он каким-то образом ослеп, и его вернули, но потом, поняв, что умирать он не собирается, решили все-таки взять его, а так как за ним нужен уход… э-э… для ухода за ним они прихватили Сильвию (торжествующе). Вот!
Пауза.
Анджела. Да, Сильвию… Больше я никогда ее не увижу, мою девочку…
Генри. Дорогая моя, ты опять не поняла. За нами тоже придут. Когда-нибудь. Нас до сих пор не брали просто потому, что мы самые старшие. Мы же родители.
Анджела. Кена и Дорин взяли на прошлой неделе, а Джеки, Трейси и мальчика, как его… только сегодня.
Генри. Ах да. Ну и что же?… Просто их направляют в другое место, может быть, не такое хорошее, как наше, а Кен и Дорин… э-э… Или просто потому, что дети не слушались, и, чтобы призвать их к порядку, пришлось вызвать родителей. Ведь у них дети не то что наши – совершенно неуправляемые. Видишь, все очень просто.
Долгая пауза.
Анджела. Генри! Милый мой Генри! Ты такой внимательный, добрый. Обещай, что никогда меня не оставишь.
Генри. Никогда. (Анджела вздыхает.) Все будет хорошо, понимаешь?
Анджела (радостно). Мммм.
Генри. Не волнуйся. Скоро придут и за нами. Ведь мы не испугаемся, нет?
Анджела. Нет.
Генри. ОНИ делают это ради нашего блага.
Анджела. Да.
Генри. ОНИ так осторожны, нам будет совсем не больно. Пока ОНИ берегут нас, нам не о чем беспокоиться. Нам нечего бояться: мы в ИХ руках.
Пауза.
Анджела. Милый…
К концу Adagietto музыка становится слышнее, затем затихает.
Ресторан. Разнообразные шумы. Майкл наливает вино в бокал, с удовольствием пробует его.
Майкл (навстречу Плэкетту). Сэр Арчибальд?
Плэкетт (слабым голосом). Привет, Майкл.
Тяжело опускается на стул. Плэкетту не хочется говорить, а Майклу не хочется спрашивать. Следовательно, здесь пауза.
Майкл. Э… хотите вина?
Плэкетт. Ммм. Что? А, да-да… Спасибо.
Майкл наливает. Он заговаривает первым, так как Плэкетт не проявляет никакого интереса к марке вина.
Майкл. Я заказал то, что вы любите. Шато фижеак. (Пауза.) Шестьдесят шестого года.
Плэкетт. Мм. Что? А… фижеак. Спасибо тебе, спасибо. Мм, да. Ну что ж, будь здоров.
Пауза. Они говорят разом.
Майкл. Когда вы думаете…
Плэкетт. Как ты…
Майкл. Простите, я вас перебил.
Плэкетт. Нет-нет.
Майкл. Пожалуйста, говорите.
Плэкетт. Нет, сначала ты.
Майкл. Я просто хотел спросить, когда вы думаете переводить последнюю пару тараканов в условия постоянной освещенности?
Плэкетт (с трудом сосредоточиваясь). Э-э… оставшихся? А, да. Из нормальных? Из нормальных… сегодня. Да, думаю, сегодня.
Майкл. Хорошо.
Плэкетт. Да… так будет правильно.
Майкл. Правда, та парочка, на которой мы провели парабиоз, до сих пор там.
Плэкетт. Ничего. Всем места хватит.
Пауза.
Майкл. Ну хорошо. А что будем делать с самочкой?
Плэкетт. С которой?
Майкл. С той, которую переведем сегодня. Завтра сделаем имплантацию?
Плэкетт. Да… да.
Майкл. А что вы… э-э (Пауза.) У вас что-нибудь… Вы что-то собирались сказать, да?
Плэкетт. Как, по-твоему, ты хорошо знаешь Сильвию?
Майкл. Значит, с леди Мери все в порядке?
Плэкетт. Что? А, да. Ничего.
Майкл. Ей лучше?
Плэкетт. Нет… нет. Но дело не в этом. Я спрашивал про Сильвию.
Майкл. Она… У нее… Надеюсь, она не заболела?
Плэкетт. Что? Думаю, что нет. Хотя не знаю. Надо надеяться, не заболела.
Пауза.
Майкл. Но… вы спросили, хорошо ли я ее знаю.
Плэкетт. Да. Видишь ли… К черту, расскажу! Боюсь, правда, все это тебя не обрадует. Хорошего мало. Хуже всего, если она решила, что нам вообще все равно. Или что мы от него отказались. А вдруг она этого и хотела?
Майкл. Но…
Плэкетт (перебивает его). Что мы можем знать? Мери я ничего не рассказывал, этот удар был бы для нее смертельным.
Майкл. Но, сэр Арч…
Плэкетт (снова перебивает). В конце концов, она уже не маленькая, пусть сама решает, что ей больше нравится. Но столько времени оставлять нас в неведении!
Майкл. Сэр Арчибальд!
Плэкетт. Мм.
Майкл. Объясните все-таки, что произошло.
Плэкетт. Что? Ах да. Понимаешь, все это проклятое письмо. Только что получил.
Майкл. Письмо от Сильвии?
Плэкетт. Да.
Майкл. И что она пишет?
Плэкетт. Много чего. Одни неприятности. Понимаешь, она написала его полтора месяца назад. Почему оно пришло только сейчас – не понимаю. Обычно почта работает очень исправно. А тут вдруг…
Майкл (перебивает). Сэр Арчибальд! О чем письмо?
Плэкетт. О чем? Она пишет, что решила оставить биологию, что по-настоящему эта наука ей никогда не нравилась, что все мои исследования кажутся ей оторванными от жизни и совершенно бесполезными, что она хочет изучать социологию и политику и, самое неприятное, что она уехала из колледжа и живет с каким-то Дейвом в частном доме.
Пауза.
Майкл (потрясенный только последним, действительно важным для него известием). С Дейвом?…
Плэкетт. Полтора месяца прошло, а мы ничего не знали…
Майкл (он почти зримо представляет себе все эти дни и ночи, проведенные Сильвией с каким-то Дейвом). Живет с ним… Это значит, что они…
Плэкетт. Господи, ведь она должна думать, что нам все это безразлично.
Майкл. Вы думаете, она правда?…
Плэкетт. Может, она даже рада этому. Может быть, ей и не нужно наше участие…
Майкл (то ли разделяя ужас Плэкетта, то ли страдая от ревности). Полтора месяца…
Плэкетт. Как я мог рассказать Мери?
Майкл. Как вы думаете, она любит этого… Дейва?
Плэкетт. Что? Любит ли? Понятия не имею.
Майкл. Но ведь это… ведь это… ужасно!
Плэкетт. У нее были такие прекрасные возможности…
Майкл. А нельзя ее как-нибудь… ведь ее могут за это наказать – например, лишить стипендии.
Плэкетт. Она ее и так не получает.
Майкл. Да, забыл.
Официант приносит еду. Они благодарят, но, в отличие от прошлых посещений, с ним не заговаривают.
Плэкетт. Что теперь делать? Как в таких случаях поступают? И что вообще можно сделать? Не знаю. Что бы ты сделал? (Он не притрагивался к еде. Майкл ест.) Начинаешь сомневаться, правильно ли ты жил. Мы отдали ей все, а оказывается, ей от нас ничего не нужно. А Мери? Лежит и думает о близкой смерти. Сильвии я ничего не писал – боялся ее расстроить. Теперь о ней самой не могу рассказать Мери. Какой во всем этом смысл? Есть ли свыше кто-нибудь, кто всем этим управляет? Ты знаешь, я никогда не отличался религиозностью, но сейчас у меня такое чувство, будто кто-то задумал лишить меня всего, что мне дорого. Что это? Испытание? Я тебе никогда не говорил – ни к чему было, – у нас была еще одна дочь, давно, до Сильвии, мы с Мери были тогда совсем молодые. Она умерла в младенчестве. Мери даже думать не хотела о том, что у нас могут быть другие дети. А потом появилась Сильвия. Мы в ней души не чаяли. Баловали ее. Нам казалось, что она нас тоже любит. А теперь… вот что. Может оказаться, что у Мери рак, а Сильвия… Ради чего, Майкл, ради чего тогда? Или я стар стал для нашей работы, для нашей бессмысленной работы? Сильвия права. В ней мало смысла. Ни на один из насущных вопросов она ответить не может. Вероятно, надо постараться взглянуть на это с ее точки зрения… Вдруг у нее действительно талант, вдруг она станет крупным политическим деятелем…
Майкл. По-моему, то, что она написала про социологию и политику, просто отговорки.
Плэкетт. Кто знает, Майкл, кто знает. А этот Дэвид…
Майкл (перебивает). Дейв.
Плэкетт. Да, Дейв. Он может оказаться вполне здравомыслящим человеком.
Майкл. Сомневаюсь.
Плэкетт (неохотно соглашаясь). Хотя да, вряд ли… (Пауза.) Что-то мне не до еды сейчас, извини.
Майкл. Очень вкусно.
Плэкетт (рассеянно). Угу… Прости, ничего, если я пойду домой? Я думаю, мне лучше побыть с Мери.
Майкл. Конечно, идите, сэр Арчибальд. Разумеется, идите.
Плэкетт. А ты не торопись, поешь.
Майкл. Да, конечно.
Плэкетт. Встретимся в лаборатории.
Майкл. Вы не приходили бы, если вам не по себе.
Плэкетт. Да нет, лучше приду. Работа мне на пользу. Просто… гммм. Майкл. Понимаю.
Пауза.
Плэкетт. Еду пусть запишут на мой счет.
Майкл. Э-э… спасибо.
Плэкетт. Тогда всего хорошего.
Майкл. Э-э… всего хорошего, сэр Арчибальд. (Плэкетт уходит. Майкл снова садится. Сам с собой.) Дейв… хм… Дейв какой-то. Да. Хм. Полтора месяца!… У-у-у-у…
Ресторанный шум затихает.
Приглушенная музыка. Это опять Пятая симфония Малера. Звучит первая часть, вторая тема – примерно минута с начала симфонии.
В течение нескольких секунд слышна только музыка.
Анджела. Не знаю, может быть, это оттого, что мы одни.
Генри. Что «это», милая?
Анджела. Какое-то ощущение необычности.
Генри. В каком смысле?
Анджела. Трудно объяснить. Как будто мы чего-то ждем. Как будто… как будто… Генри, мне страшно.
Генри. Тшш, ну что ты. Нечего бояться.
Анджела. Но мы совсем одни.
Генри. Тшш.
Анджела. А что если…
Генри (перебивает). Нет, ничего не случится, никаких «если».
Короткая пауза.
Анджела. А что если ОНИ не придут? Что если ОНИ не возьмут нас туда – к Сильвии, к Энтони, к Себастьяну?
Генри. Успокойся, милая, возьмут. Обязательно возьмут. Не оставят же нас здесь. Какой смысл?
Анджела. Но…
Генри (перебивает). Мы не можем знать намерений ТЕХ, кому мы поручены, но верить ИМ мы должны, вера необходима.
Пауза. Повторяется та же музыкальная тема, что в начале. Кто-то подходит. Открывается крышка камеры, музыка становится чуть громче.
Анджела. Генри…
Генри. Тшш. Помнишь, что мы обещали друг другу? Не бояться. Только не дергайся, когда ОН тебя возьмет. Конечно, это трудно, но постарайся: не будет страха, не будет и вреда.
Анджела. Генри, но вдруг ОН возьмет только одного? Генри. Милая, надо просто верить. Вот видишь? ОН берет нас обоих.
Пока их проносят в другое помещение, где тараканы находятся в условиях постоянной освещенности, музыка звучит громче. Когда их вносят в камеру, музыка становится тише.
Видишь, милая, благодаря вере мы остались вместе. Скоро мы будем у НИХ.
Анджела. Ой, Генри… Ой, а вдруг ОН по ошибке отнесет нас к Кену и Дорин, Джеки, Трейси и Дэррену? Вдруг ОН не знает, чьи мы? Ой, Генри, я так боюсь, что ОН перепутает.
Генри. Тшш. Успокойся. Чтобы столько времени следить за нами и ничего не узнать! Это невозможно. Где твоя вера? Будь смелее.
Первая часть симфонии кончилась. Похоронно вступает вторая. Анджела тихо, дрожащим голосом повторяет: «Генри, Генри…» Крышка камеры закрывается, музыки уже не слышно.
Анджела (с ужасом). Генри! Где мы? Что это за место? Генри,
Генри…
Генри (растерянно). Не знаю, милая. Наверное… Не знаю.
Анджела. Какой яркий свет! Почему он такой яркий?
Генри. Не знаю. Не зна…
Анджела (перебивает). Сейчас ночь, должно быть темно. Везде темно, а здесь почему-то светло, что-то не в порядке. И где остальные?
Генри. Не знаю. Может быть…
Анджела (перебивает его). Где же они?
Генри. Я уверен, что…
Анджела. Все не так, Генри, все не так, все это совершенно не так. Их здесь нет, их нигде нет… Ах! Что это, Генри?
Генри. О чем ты?
Анджела. Да вон, посмотри! Генри. Где?
Анджела. Да вон же!
Генри (ахает, затем запинаясь). Н-не б-бойся, м-милая, не бойся. Оно не причинит нам зла.
Анджела (в ужасе). Такое огромное!
Генри (стараясь разуверить и ее и себя). Да нет, по-моему, оно не такое уж большое…
Анджела. Ой, Генри, оно идет прямо на нас. Оно… (Внезапно, с изумлением.) Это же… Да это таракан с какой-то штукой на спине!
Генри. Я думаю…
Анджела (перебивает). Это… (Вскрикивает.) Генри! Он без головы! Как же он ходит? Генри! Генри, сделай что-нибудь!
Генри. Успокойся, дорогая.
Анджела. Но ведь…
Генри (перебивает). Постарайся успокоиться, все будет…
Анджела (перебивает). Все-таки что у него на спине?
Генри. Похоже…
Анджела (перебивает). Это тоже… нет, не может быть, у него нет ног. И все-таки, господи, он еще перевернут. (Кричит от ужаса.) Нет! Не может быть! Ну пожалуйста. Только не это!
Сильвия (она бодрится, но чувствуется, что устала. Кроме того, голос ее звучит как-то странно: снизу вверх. Это и понятно – она вверх ногами присоединена к другому таракану). Привет, мам, привет, пап. Хорошо, что вы здесь. Подо мной Дэррен. Он себя плохо чувствует.
Анджела (ее вопль, отраженный стенками камеры, несколько раз повторяется и. замирает). С-И-Л-Ь-В-И-Я-А-А-А-А…
Тишина. Майкл разбирает бумаги.
Майкл (сам с собой). Да… да… гм… да… Ах, Дейв. (Высоким гнусавым голосом, пародируя самого себя.) Привет, Сильвия! Я приехал тебя навестить. (Фальцетом за Сильвию.) Майки! Ой, Майки, как я рада! Я так хочу познакомить тебя с Дейвом. (За себя.) Привет, Дейв! (За Дейва.) Угу, угу. (Междометия, выражающие раздражение и скуку. Громкий зевок.) Я Дейв. Э-э…
Издали слышно, что пришел Плэкетт.
Плэкетт (из кабинета). Майкл?
Майкл. Я здесь.
Плэкетт (проходя из комнаты в комнату). А-а.
Майкл. Есть новости?
Плэкетт (ом совершенно угнетен). Э-э… нет. Никаких. Пока что никаких. Майкл. А-а.
Пауза.
Плэкетт. Как тут… Все в порядке?
Майкл. Да. Все хорошо.
Пауза.
Плэкетт. Прекрасно. (Пауза.) Э-э… что на сегодня?… Какие у нас планы?
Майкл. Нужно снять данные с пары, связанной в парабиозе. Кое-что я уже посмотрел: ритм активности пока еще есть, но сильно ослаб. Потом на сегодня у нас намечена имплантация: ганглий особи, содержавшейся в условиях постоянного затемнения, мы пересаживаем особи, бывшей на свету. Не думаю, что после операции она долго протянет.
Плэкетт. Да, вряд ли. Послушай, Майкл… ты не мог бы сегодня справиться один?
Майкл. Конечно, могу.
Плэкетт. Честно говоря, я чувствую себя скверно. Почти не спал. Утром встаю: оказывается, эта злодейка Алиса письмо от Сильвии дала Мери. Ну, это все. (Вздыхает, припоминая.) Что было, ты не представляешь! Мери умоляла меня дать ей таблеток, твердила, что хочет «покончить со всем этим». Слышал? Покончить со всем этим. Я дал ей снотворного, чтоб она не совершила какое-нибудь безумство в мое отсутствие. Но все-таки нельзя ее оставлять одну.
Майкл. Может, вообще прикроем дело?
Плэкетт. Нет-нет, ты оставайся. Тебе полезно проверить себя. Странно, как будто весь мир сосредоточился вокруг Мери и Сильвии. Если Сильвия не вернется и не… переменит свои несколько странные взгляды на жизнь, Мери погибнет. Но ведь речь идет о моей дочери. Имею ли я право распоряжаться ее жизнью? Не знаю, что делать. Не чувствую под ногами твердой почвы. Вообще имеем ли мы право распоряжаться чужими жизнями? Но Мери так… (Снова вздыхает.) Она этого не переживет. (Пауза.) Вот какие дела. Так что если ты не против…
Майкл. Нет, что вы. Но, может, я мог бы… хоть чем-то помочь? Вы все мне очень дороги.
Плэкетт. Лучше оставайся здесь. Это уже большая помощь.
Майкл. Ну хорошо. Мы увидимся?…
Плэкетт. Да, за обедом. Если будут новости, расскажу.
Майкл. Хорошо бы, чтоб хорошие.
Плэкетт. Да, будем надеяться. (Пауза.) Так. Тогда я пошел.
Майкл. Передайте от меня… э-э-э… большой привет леди Мери.
Плэкетт. Передам. До встречи.
Майкл. До встречи, сэр Арчибальд.
Плэкетт выходит. Слышно, как хлопает входная дверь.
Ммм. Да. Бедная леди Мери. Да.
Включает магнитофон. Звучит популярная мелодия. Через некоторое время Майкл непроизвольно начинает подпевать. Постепенно музыка затихает. Тишина.
Сильвия (очень устало). Как ты думаешь, ОНИ вернут нам маму?
Пауза.
Генри. Не знаю, Сильвия. Не знаю. Надеюсь, что вернут. Конечно, вернут. Ее взяли только потому, что она разнервничалась.
Сильвия. Да. (Пауза.) Она никак не могла понять, что к чему.
Пауза.
Генри. Да, она совсем растерялась. (Пауза.) По-моему (понижает голос), она решила, что все это устроил Дэррен.
Сильвия. Не бойся, все равно он тебя не услышит.
Генри. Ах да, конечно. Конечно. (Пауза.) Он… он… ведь он правда ни при чем?
Сильвия. В каком смысле?
Генри. Это не он устроил?
Сильвия. Дэррен? Нет, конечно.
Генри. Значит, не он. (Пауза.) Значит, не он. (Пауза.) Тогда… кто же? (Прежде чем задать вопрос, от которого зависит его вера, он некоторое время колеблется.) Но… это… это не ОНИ отрубили ему голову?
Сильвия. Не знаю, папа, он же не мог рассказать.
Генри. Нет. (Пауза.) Не думаю, чтобы это сделали ОНИ. ОНИ бы не стали. Ведь это ОНИ поручили тебе помогать ему? Кстати, почему выбрали именно тебя? (Пауза.) Знаешь, мне все время кажется, что тебе ужасно неудобно быть все время вверх… (Он пытается сдержать внезапную дрожь в голосе.) Твои ноги…
Сильвия. Это очень утомительно. Наверное, потому, что мне приходится думать за двоих. К тому же я не могу сказать Дэррену, куда надо идти: приходится все время толкать его…
Генри (с горечью). Но это ОНИ отрезали тебе ноги!
Сильвия. Да, папа, но мне так удобней.
Генри. А как же потом, когда Дэррен… когда он… Вдруг он умрет? Что тогда?
Пауза.
Сильвия (в совершенном изнеможении). Не знаю, папа. Есть вопросы, которые не следует задавать вовсе. Вероятно, нам не положено знать на них ответы.
Генри (бросая упрек богам). Но почему? Почему, Сильвия? Ради чего все это?
Пауза.
Сильвия (почти шепотом). Я не знаю.
Долгая пауза.
Генри (он немного успокоился). Что это за место, Сильвия, ты не знаешь?
Сильвия (превозмогая себя). Нет, пап, не имею ни малейшего понятия.
Генри. Я думал, нас отнесут ко всем остальным. Но нет. Это совсем не то место, куда нас собирались отнести. (Пауза.) Но нас еще возьмут. Мы были слишком дерзки и глупы: я думал, нас сразу отнесут туда. Но нет. Мы в промежутке. Теперь я это понял, а то было начал сомневаться. Не забывай, Сильвия, сомнение губительно.
Пауза.
Сильвия (еле слышно). Да, папа. (Пауза.) Я помню. (Пауза.) Я устала.
Тишина.
Шум ресторана.
Плэкетт (издали приветствуя Майкла). А, Майкл! Наконец-то!
Майкл (усаживаясь). Вы давно здесь? Непривычно видеть вас в таком настроении. Хорошие новости?
Плэкетт. Отличные. Ну, где твой бокал? Давай. Кстати, великолепная вещь. В меню не было, но я попросил. Знал, что у них бывает. Шато кантемерль шестьдесят первого года. (Наливает вино.)
Майкл. Ваше любимое?
Плэкетт. Да, самое. (С восторгом вдыхает аромат старого вина.) Спасибо тебе. Будь здоров. Наконец-то счастье.
Майкл. Вот и выпьем за счастье. Мммм!… Ну, рассказывайте. Я сгораю от нетерпения.
Плэкетт. Правда сгораешь?
Майкл. Еще бы! Что произошло?
Плэкетт (с восторгом). Все!
Майкл. Пришел доктор?
Плэкетт. Пришел и ушел. И почтальон тоже. Наша драгоценная Алиса обнаружила в своем фартуке письмо. Оно там сто лет пролежало! Я чуть не свернул ей шею.
Майкл. Так рассказывайте!
Плэкетт. О чем сначала?
Майкл. Какая разница? Пусть сначала – доктор.
Плэкетт. Значит, доктор. Он пришел и сообщил нам, что беспокоиться не о чем.
Майкл. Прямо так и сказал?
Плэкетт. Прямо так и сказал.
Майкл. Здорово.
Плэкетт (пытается сострить). То есть – здорово.
Майкл. Прекрасно. Так как, ей теперь лучше?
Плэкетт (заговорщически). Между нами, друг мой, леди Мери стала жертвой самовнушения.
Майкл. И теперь… все нормально?
Плэкетт. Конечно, страшная слабость. Сама виновата. Впрочем, ничего особенного – свежий воздух Франции живо ее вылечит. Я подумал, не совершить ли нам небольшое путешествие. Посмотрим старые замки. Поедешь с нами?
Майкл. Я? Но…
Плэкетт (перебивает). У нас, стариков, скорость уже не та, молодым нужны сверстники, чтоб было с кем бегать по достопримечательностям.
Майкл. А кто еще?…
Плэкетт (перебивает). К тому же вряд ли Сильвии будет интересно с одними стариками.
Майкл. Сильвии!
Плэкетт. И, конечно, надо, чтобы кто-то за ней присматривал. Ветреная девчонка.
Майкл. Но… я хотел сказать… Что случилось?
Плэкетт. Для человека с ученой степенью ты что-то туго соображаешь. Дорогой мой, я же сказал, что все в порядке. Все у нас будет прекрасно. Мы же получили еще одно письмо!
Майкл. От Сильвии?
Плэкетт. От кого ж еще?
Майкл. Что она пишет? Говорите скорей!
Плэкетт (театральным жестом доставая письмо и медленно разворачивая его). Она пишет… «Дорогие мамуля и папуля…» Прелесть, правда? Какая тонкая душа! Признайся, ты бы тоже не отказался получить что-нибудь подобное!
Майкл. По-моему, рановато. Так что там дальше?
Плэкетт. Дальше она пишет: «Горе мне, горе и еще раз горе».
Майкл. Что? Вы меня дурачите. Что она пишет на самом деле? Дайте я сам прочту.
Плэкетт. Ну-ну, не выхватывать. Пишет, что все, о чем она писала в первом письме, оказалось большой ошибкой и что она даже рада, что мы на него не ответили. Ее снова приняли на факультет биологии и вернули комнату в общежитии. Лучше не придумаешь.
Майкл. А как же… этот… Дейв?
Плэкетт. Испарился. Полная безответственность.
Майкл (шумно вздыхает). Замечательные новости!
Плэкетт. А ведь, знаешь, мой дорогой… это еще не все.
Майкл. Не все?
Плэкетт. Да.
Майкл. Так читайте!
Плэкетт. Я, конечно, прочту, хотя, надо сказать, это будет именно то, чего она просила не делать.
Майкл. И вы все равно прочтете?
Плэкетт. Только чтоб ты Сильвии – ни слова.
Майкл. Разумеется. Зачем я ей стану говорить? Что я?… Так что там? Что она пишет?
Плэкетт. Цитирую… «Между прочим… – пишет она, – между прочим, как там Майкл? Надеюсь, он мне не пишет не от недостатка желания. Он что, стесняется? Ведь он по-прежнему у тебя, да? Постарайся сделать так, чтобы на время каникул он никуда не уезжал, но, разумеется, без толстых намеков». Ха! Как будто я стал бы делать намеки!
Майкл онемел от восторга – пытается что-то говорить, но только запинается и вздыхает. Плэкетт складывает письмо, кладет в карман.
Вот такие дела!
Майкл (оправившись от потрясения). Да. Хорошо!
Плэкетт. Вот и наш официант на горизонте. Прекрасно. Так ты едешь с нами во Францию?
Майкл. Конечно, еду.
Плэкетт. Молодец! Как говорят французы (с ужасающим акцентом): «Tout est pour le mieux dans le meilleur de mondes possible» , верно? Xa-xa, как я тебя, a?
Майкл. Не перестаю вам удивляться, сэр Арчибальд.
Тишина.
Генри. Я был уверен, что знаю. (Пауза.) Я был уверен… Я был уверен, что знаю. (Пауза.) Сильвия! (Пауза.) Она устала. Здесь всегда так светло, ужасно светло. Когда-нибудь должно же быть темно. Тогда почему не темнеет? Нет, Анджела не вернется. ОНИ ее забрали. ОНИ забрали ее навсегда, ОНИ убивают Сильвию. Остался я один. Для кого все это делается? Для меня? Нет. Пока есть жизнь, есть и надежда. Анджела не умерла. Конечно! Она вернется, а Сильвию ОНИ вылечат. Обязательно вылечат. (Уныло.) Я уверен. (Внезапно.) Что ж это ВЫ сделали? Зачем? Зачем ВЫ это сделали? Разве первых пяти оказалось мало? Что ВАС заставило убить остальных? Сару, Элизабет, Себастьяна, Энтони и Сильвию? (Он не находит выхода негодованию и умолкает. Через паузу, тихо.) Сильвию. Сильвию? Я все время ошибался. Надежды нет. На что надеяться Сильвии? А ведь она… она могла бы стать матерью. Чем она провинилась? Что это ей – наказание? И мне тоже – наказание? Но как нам было понять, что мы делаем плохо? Нас некому было поправить! (Пауза. Кричит.) ЧЕГО ВЫ ОТ НАС ХОТИТЕ?
Тишина.
Я должен был держаться ради Анджелы. Я верил, что это не зря. Я верил. Может быть, я был прав и мир действительно прекрасен. Я был уверен, что знаю это, но ошибался. Теперь не знаю. Но верить надо. Это не предел, здесь мы только ждем, ждем, чтобы нас отправили в лучшее место. Я к нему еще не готов. Поэтому я здесь. И Сильвия тоже. Это нам всем испытание. Мы должны познать свои слабости и научиться преодолевать их. Познать себя. Только тогда мы сможем отправиться. Анджела тоже там будет. Ее скоро возьмут. И нас тоже скоро возьмут. (Пауза.) Я уверен. Пауза.
Сильвия (слабым голосом). Пап! Пап, это ты? Генри. Да, детка, я. Сильвия. Не уходи, ладно? Генри. Что ты, детка, я здесь.
Пауза.
Сильвия. Побудь со мной. Пожалуйста. (Пауза.) Ты не уйдешь, мы будем вместе? Генри. Конечно, милая.
Сильвия. Ничего, что с нами Дэррен, правда? Генри. Конечно, ничего. Сильвия. Мама… маме это было бы неприятно. (Пауза.) Но мы все равно будем вместе. (Пауза.) Я устала, папа. (Пауза.) Я так устала.
Долгая пауза.
Генри (шепотом). Сильвия. (Громче, тоскливо.) Сильвия!
Шум ресторана. Плэкетт и Майкл надевают пальто.
Плэкетт. Забыл спросить, как дела в лаборатории?
Майкл. О, отлично. Без проблем. По-моему, самочке с пересаженным ганглием нужно дать сутки на отдых, а потом использовать ее для выращивания опухолей.
Плэкетт. Что ж, прекрасно. Все собираюсь и никак не скажу: я счастлив, что у Сильвии снова все в порядке. Перед ней блестящее будущее. Она меня очень порадовала.
Майкл. И меня.
Плэкетт. И, знаешь, мне кажется, теперь я с любым делом готов справиться. Мысль о ней придает мне силы. Правда.
Майкл. Представляю.
Плэкетт. Нет, ты понимаешь, ведь до этого дня я был чуть ли не на грани отчаяния. И что только не полезло в голову: всякие дурацкие размышления о смысле жизни, о Страшном суде, о божьей каре, в общем, сам знаешь. От всей этой ерунды – философствований, псевдодуховности – никому никогда не было пользы. Все это нездорово! Нужно просто жить.
Майкл. Это точно.
Плэкетт. Да. Все-таки земля – хорошее место. Может, зайдешь к нам? Чего-нибудь выпьем. Работа подождет.
Майкл. Я не против.
Плэкетт (на ходу). Вот и чудесно. Мери будет рада тебя видеть. Пошли? (Выходят из ресторана.) И ты знаешь, я всегда думал, что…
Что всегда думал Плэкетт, остается неизвестным – они удаляются, и звук затихает. Последнее, что мы слышим, это отголосок громкого смеха, которым Плэкетт встречает какую-то реплику Майкла. Начинает звучать музыка: «Кто эта Сильвия?»
Конец.