Маленькое бистро выглядит веселым, как туалет в психушке ночью. У хозяина грязные седые волосы, эмфизема, заштопанный шерстяной жилет и нос человека, который выпил вина больше, чем продал. На мешке возле стойки лежит больная собака. Она из тех верных дворняг, у которых родословная не длиннее, чем у навозной мухи. Невзирая на свою болезнь, она начинает мотать хвостом, увидев меня. Хозяин выражает свои эмоции менее бурно. Поприветствовав меня кивком, он ждет, пока я ему объясню, что мне надо.

– Ром с лимонадом, – прошу я, – в большом стакане и телефонный жетон. Жетон подайте отдельно, я съем его сразу.

Приятно шутить с людьми, понимающими юмор, а у этого толстяка такая морда, будто он присутствует на похоронах. Он бросает мне никелированный жетон, как нувориш пуговицу от ширинки слепому. Я прохожу в кабину, расположенную в глубине тошниловки, и с чувством глубокого удовлетворения читаю на дереве двери вырезанные ножом безымянного мастера слова: «Хозяин рогоносец». Возможно, утверждение несправедливо, но меня оно почему-то радует, и я с душевной легкостью набираю номер конторы. Я велю телефонисту соединить меня с Берюрье, и мне его подают на блюдечке.

– Ты свободен, Толстяк?

– С головы до ног, – отвечает Жирдяй.

– Тогда бери в конторе машину и гони в Сен-Дени.

Я даю ему адрес забегаловки, в которой нахожусь, и советую явиться побыстрее. Он уверяет, что непременно это сделает, и я вешаю трубку.

Последняя муха тошниловки утонула в моем стакане. Я великодушно вылавливаю ее и кладу на стойку. У меня в душе бушует такой праздник, что любой королевский бал рядом с ним покажется деревенским загулом. У меня, братцы, все подсознание расцвечено неоном!

Как была права моя Фелиси. Именно с этой стороны надо было искать. За каким чертом сюда явился Альфредо? Что его сюда привело? Я бы охотно отдал половину вашего банковского счета, чтобы поприсутствовать на беседе, идущей сейчас в кабинете элегантного месье Бержерона.

Размышляя, я наблюдаю за тупиком. В его глубине стоит синий «шевроле» компаньона Буальвана. Других тачек там нет. Альфредо свою, по-моему, оставил на проспекте. Он не из тех парней, что заезжают в тупик. Проходит некоторое время, потом появляется доблестный Берю на старой колымаге. Он замечает меня через запотевшее окно бистро, бежит к двери и так резко ее распахивает, что ручка остается у него в руке.

По-прежнему честный, он кладет ее на стойку и перекрывает воинственные вопли кабатчика, требуя себе большой стакан красного.

– Ты чего тут делаешь? – спрашивает Мастодонт, проводя своей сомнительной чистоты рукой по штанине, чтобы сбросить с нее прилипшую макаронину.

– Жду кое-кого.

Ждать мне приходится недолго. Едва я это сказал, как вижу, что Альфредо выходит. Все происходит, как в театре: «Герцог еще не пришел?» – «Вот он, монсеньЕр».

Я хлопаю Берю по плечу.

– Видишь мужика в тупике?

– К счастью, да, иначе бы находился сейчас не здесь, а у окулиста, – любезно отвечает Гора Сала.

– Будешь за ним следить. Только поосторожнее. Парень из блатных и не вчера родился.

– Надеюсь, ты знаешь, с кем говоришь? – пыжится Толстяк.

Он осушает свой стакан, отодвигает хозяина бистро, пытающегося присобачить ручку на место, и с достоинством выходит. Я вижу, как он садится за руль своего старенького «ситроена».

Альфредо идет на проспект и садится в свой «пежо-203», оставленный под деревом. Обе машины трогаются с места с интервалом в две десятых секунды.

Так, с этой стороны пока все нормально. Пора повеселиться, Сан-Антонио!

Увидев меня, малышка Даниэль вздрагивает и в последнюю секунду удерживает крик ужаса. Можно подумать, она столкнулась нос к носу с призраком.

Я отвешиваю ей чудесную улыбку с видом на коренные зубы и одновременно, потому что я такой человек, что могу разом делать два дела (вам это засвидетельствуют многие дамы, если вы направите им запрос, приложив марку для ответа), – так вот, одновременно я ей убийственно подмигиваю.

– Я могу видеть месье Бержерона?

– Как доложить?

Теперь она еле сдерживает смех

– Полиция.

Говоря это, я мимикой спрашиваю ее: «Имел ли последствия мой поспешный уход?» Девочка отрицательно качает головой. Уф!

– Я сейчас доложу.

Она идет в соседний кабинет и начинает что-то шептать. Не успел я досчитать до тринадцати с половиной, как юная очаровательница в очках просит меня войти.

Бержерон снял свои шляпу и пальто. Сидя перед раскрытым досье, он похож на американского сенатора. Он приближается к пятидесяти, но очень неторопливо. Серебряные волосы, наманикюренные ногти, костюмчик в полоску, белая сорочка, черный шелковый галстук, – представляете, да? И поверьте мне, жемчужную булавку, воткнутую в его галстук, он нашел не на помойке!

Он встает, глядя на меня. Смотрит он, кланяясь; кланяется, протягивая мне руку; а руку протягивает, спрашивая, что мне угодно.

Тут я ему сообщаю мое имя, должность и цель визита.

– Месье Бержерон, – говорю я, опустив в никелированное кресло мягкую часть своего организма, – полагаю, вы читали сегодняшние утренние газеты?

– Одну, во всяком случае, прочел, – соглашается мой визави, подвигая ко мне шкатулку для сигар, наполненную сигаретами.

Я беру одну. Он подставляет мне пламя своей зажигалки и продолжает:

– Думаю, я угадал причину вашего визита, господин комиссар. Знаменитый маньяк снова нанес удар, из чего полиция сделала вывод, что бедняга Буальван невиновен?

– Говорить о его невиновности слишком рано, – поправляю я. – Когда его застрелил один из моих людей, который, признаюсь, слишком легко жмет на спуск, он душил проститутку.

– Это кажется совершенно невероятным для тех, кто знал Буальвана.

– Почему?

– Он был спокойным, здравомыслящим парнем. Ничего общего с сексуальным маньяком или убийцей.

– Тогда как вы объясните его поступок?

– Никак.

Его голос вдруг становится жестче, челюсти сжимаются, а в светлых глазах появляется недобрый огонек. Он явно зол на полицию.

– Однако таковы факты, – настаиваю я, – Ваш компаньон пытался убить проститутку. Как вы думаете, он посещал этих... особ?

– Разумеется, нет.

– Что вы знаете о его личной жизни? Бержерон пожимает плечами и давит едва начатую сигарету в хрустальной пепельнице.

– Он думал только о работе. Этот парень начал с нуля и был очень честолюбив.

– Вы долго были компаньонами?

– Несколько лет. У меня есть консультативный кабинет на улице Бурс. Он обратился ко мне с вопросами по созданию компании. Он мне понравился, я давал ему советы, потом помогал и наконец стал его компаньоном.

– Он жил один?

– Да. О! Время от времени у него появлялись подружки, но ничего серьезного. Как я уже сказал, главным для него была работа.

– Вы теперь взяли все руководство в свои руки?

– Я худо-бедно руковожу компанией, пока дела идут по накатанной дорожке, но придется искать выход. У меня есть и другие дела, вы понимаете? Кроме того, промышленность не мой конек.

– Кто наследует Буальвану?

– У него есть сестра. Она живет на юге, замужем за железнодорожным служащим. Я связался с ним через моего нотариуса.

Он замолкает и ждет, пока я заговорю или уйду.

– Ну что же, пока все, месье Бержерон. Вы позволите мне осмотреть завод?

– Пожалуйста. Я буду вас сопровождать, хотя гид из меня не очень хороший.

– Не беспокойтесь. Вы же знаете, полицейские обожают всюду лазить сами. Мне остается лишь попросить у вас ваш домашний адрес, на случай...

Он соединяет пальцы и спрашивает:

– На какой случай, господин комиссар? Немного заколебавшись, я со смехом отвечаю:

– На всякий, месье Бержерон.

– Я живу на бульваре Бертье, дом сто четырнадцать.

– Спасибо.

Откуда у меня это смутное чувство, что сейчас произошло нечто вроде разрыва? Мы пожимаем друг другу руки, как два боксера перед боем.

– До скорой! – бросаю я.

Новое подмигивание малышке Даниэль. Она подготовилась к моему выходу: подкрасила губы и села на вращающемся стуле немного боком, чтобы показать мне свои скрещенные ноги. Честное слово, есть на что посмотреть. Ей не надо ничего подкладывать туда, округлости ее ножек совершенно естественные. Она очень любезно положила голубые кружева комбинации так, чтобы они немного высовывались из-под юбки и навевали на меня мечты.

Я одними губами говорю:

– До вечера.

Она отвечает «да» соблазнительной грудью, и я временно оставляю ее ради осмотра завода.

В запахе железа и горячего масла работают человек двенадцать. Мое появление заставляет их поднять головы. Среди них несколько стариканов, парни помоложе и три девушки, болтающие в грохоте, разбирая хромированные детали.

Тип в черном халате с шестьюдесятью шариковыми ручками в верхнем кармане и властным видом начальника мчится ко мне, как ракета, запущенная с мыса Кеннеди на Луну, мчится к Солнцу.

– Что вы хотите, месье?

– Я друг месье Бержерона. Осматриваю завод.

В маленьких мозгах начальничка мелькает мысль, что я могу быть новым хозяином, и он расшибается в лепешку, чтобы показать мне свое царство.

Я слушаю его объяснения, ни фига в них не понимая. Механика для меня вроде санскрита: я в ней ни бум-бум...

Он продолжает свои детальные технические объяснения, нудные, как осенний дождь.

Я терпеливо слушаю его в течение получаса, делая вид, что жутко интересуюсь буальвановскими креплениями, и удираю в тот момент, когда он предлагает мне посетить цех хромирования.

Помещение почти пусто. Один только Пинюш восседает с уже дважды выкуренным бычком.

Он следит за маленьким огоньком воняющей спиртом горелки, на которой стоит кастрюля с неподдающейся определению фиолетовой густой жидкостью.

– Что это за алхимия, Пинюш? – спрашиваю я. Он дергает себя за крысиный ус.

– Решил согреть немного вина. Чувствую, у меня начинается грипп.

– В этих случаях нет ничего лучше работы на свежем воздухе. Я как раз собирался поручить тебе наружное наблюдение.

– Это может стать причиной двусторонней пневмонии, – мрачно предупреждает Хиляк.

– "Победа без опасностей бесславна", – цитирую я.

– Нечего вспоминать классиков, – ворчит Пино. – Этим меня не переубедишь.

– Ладно, пей свое горячее вино и отправляйся заниматься делом. А то ты засиделся. Однажды кто-нибудь заметит, что ты уже три месяца как умер, и ты первый этому удивишься.

Я набрасываю на листке блокнота имя, словесный портрет и адреса, рабочий и домашний, месье Бержерона.

– Займись этим джентльменом. Он читает мой заказ.

– Это кто такой?

– Один весьма приличный господин. Я бы хотел узнать, чем он занимается и с кем встречается. Иди с миром.

Пинюш выпивает свое вино, но, поперхнувшись, начинает вопить, а потом объясняет мне, что по неосторожности проглотил горящий окурок, который забыл вынуть изо рта, когда начал пить свое жуткое пойло.

Наконец он уходит, и я остаюсь один в свежепокрашенном кабинете. Дело Буальвана занимает меня все больше и больше. Мне кажется, что это очень тонко сплетенная паутина. Вот вам не кажется странным, что Альфредо знаком с компаньоном Буальвана? Не кажется? Значит, у вас мозгов в голове не больше, чем денег на банковском счету кинопродюсера.

А вот меня эта история очень заинтересовала. Если бы я слушался моего внутреннего голоса, то велел бы взять этого Альфредо и проинтервьюировал его; вот только, между нами говоря, это было бы неудачным ходом. Он не из тех орешков, что колются с первого раза. Его любимая песня – Песня без слов. Так что лучше подождать.

Открывается дверь, и появляется Пакретт, радостный оттого, что нашел новый регулятор желез, преимущества которого заключаются в его низкой цене и наличии в свободной продаже.

– Что нового? – спрашиваю.

– Все меры приняты, комиссар. Остается только ждать. Вы читали газеты?

– Пока нет.

– Журналисты нас так кроют!

Он ностальгически вздыхает по недавнему прошлому. Ведь только на той неделе его морду жертвы аборта печатали на первой странице, а теперь обливают грязью.

– А что у вас? – подозрительно спрашивает он. Его интригует, почему я перестал работать с ним вместе. Мне не хочется его обижать, рассказывая о новом следе.

– Старик внезапно перебросил меня на другое дело, – лаконично отвечаю я.

После этого я имею несчастье чихнуть.

Быстрый, как молния, Пакретт вытаскивает из кармана зеленый тюбик, отвинчивает крышку, выкладывает на ладонь две таблетки и протягивает мне:

– Выпейте это, комиссар. Потом расскажете мне, как подействовало.