Люди думают, что к югу от Авиньона мир голубой, охровый и в высшей степени желто-соломенный. Они думают, что ниже четвертой параллели все зеленеет, пылится, лазурится. Излишек почтовых календарей пропитал их ошибками, как говорит Берю. Они слишком загружены цветными брошюрами, фотографиями приятелей и знакомых на отдыхе. Вселенная иллюзорна. Можно и сплоховать, нельзя торопиться подбивать бабки, ненормальненькие мои, проверяй товар перед тем, как выдать пропуск (опять же, как излагает Толстяк).

Итак, этим утром 1 января разглядываю с балкона раскинувшийся у моих ног Пуэрто-де-ла-Крус. Открывается вид на черный берег с какой-то серой грязью под видом песка. Скалы в великом трауре. Океан с многокилометровыми нефтяными разводами… Белые здания, скученные, как на Манхэттене, толпятся у края залива. Все нашпиговано покрасневшими туристами. Вывески больше намалеваны по-дойчски, чем по-эспаго. Мерзавцам, желающим резко уменьшить население Германии, достаточно взорвать несколько бомбочек на Канарских островах между Рождеством и Новым годом. Сразу гоп, фини, капут, терминато дойчские друзья. И завоеватель может делать вклады и развивать нетронутую тевтонскую земельку, малонаселенную незлобными хранителями музеев или приветливыми баварскими служанками.

Так как мой балкон наискось, я любуюсь еще и панорамой внутренней части острова. Главная деталь здесь — совершенно замечательный Теиде, пико, как зовут его канарцы. Строго коническая, похожая на женскую грудь, его незапятнанная чистота блестит на солнце. Ибо что верно, то верно: солнца здесь до черта. Под белыми снегами каскады коричневой лавы. Еще ниже зеленые леса банановых плантаций знаменитой долины Оротава. Ну да, надо признать, что все вместе это не отвратно. Мне даже стыдно за мой рационализмус. Типично французонская реакция на обстоятельства. Французы, заметьте, всегда неудовлетворены. Напичканы сарказмом. Колпачки с ручек всегда сняты, чтобы заполнить жалобную книгу, или, как я говорю, спросить у человека, только что вытащившего тонущего малыша из воды: «А где же беретик мальчика?» В общем, стыдно подумать.

В ванной Антуан гугукает под шампуняжем маман. Плевать ему на курортный блеск! Отрываюсь от пейзажа, чтобы пойти полюбоваться херувимчиком.

Ну, скажите, не сумасбродна ли эта миссия в семейном интерьере? Маман, дитя, трали-вали! Бах! Вариант «Б», как приказал Старичище! Приехать сюда с командой Святого Семейства — его задумка!

— Дорогой Сан-Антонио, если это действительно тот человек, вам придется иметь дело с самым коварным лисом, когда-либо встреченным за всю вашу карьеру. Прежде всего не вызовите у него подозрений!

Любые предосторожности не будут излишни. Возьмите с собой вашу семью и семью Берю. Станьте обычными туристами! Чем больше вы будете походить на члена тургруппы, тем больше получите свободы для маневра.

Открываю дверь в ванную комнату. Испанцы не экономят на размерах помещений. Обстановка бедновата, но в их конструкциях не тесно.

Берюрье уже тут, сидит на биде, радостно наблюдая трогательную картину. Маман помолодела, честное слово! И знаете, почему? Потому что с появлением Антуана сменила фиолетовую блузку на белую. Изображает из себя нянечку детсада. Рукава засучены, руки в пене по локти, она обмывает маленького негодника, который стоит в ванне, раздвинув ноги.

— Привет, парень, — бросает мне весело Толститель, — не хотел мешать отпущению грехов нашего тритона. Этот бродяга великолепен! Посмотрите на его пипинюшку! Мадам, есть мужики, у которых втрое меньше! Черт, это мог бы быть твой детеныш, Сан-А! Клянусь, этот лягушонок будет грозой бабочек. Нет, посмотрите, каков колосс! А эта пара кастаньетов! Когда я вижу такого смельчака, я сожалею, что женился на бесплодной. Славно было бы настрогать полдюжины щенят. И не только ради пособия, заметьте, а для удовольствия. Он смахивает слезинку рукавом рубашки.

— Ты уже схавал брюк-фиесту, Сан-А? — воодушевляется он, меняя тему.

— Нет еще.

— А я уже. Должен сказать, что ветчина не показалась мне ферст класс, а омлет был пережарен. Только дорада в сметане оказалась на уровне. Что касается сыр-бора, то здесь он дает газу в небо. Впрочем, они его подают в банановом желе на манер кошки, зарывающей дерьмо. В обед я отыграюсь на лангусте. Вот из зе погром этим морнингом?

— Солнечные ванны на краю бассейна, гусь-лебедь, это тебе годится?

— Твои слова поднимают менталитет, — одобряет Энергичный. — Если я приду, надеть купальные кальсоны?

— Посмотрим, — соглашаюсь я, лаская голую попку Антуана.

Дитя отвечает мне улыбкой сообщника.

Вот у нас и зарождается взаимная любовь. Скоро станем неразлучными.

Но не время расслабляться, Сан-А.

Старик настаивает на варианте «Б».

— Антуан II вроде уже готов? — спрашиваю я у Фелиции.

— Сейчас, а что?

— Потому что он мне нужен, — говорю я беззаботно.

— Дай мне его поводить! — умоляет Мари-Мари. — Черт, надо же мне этому учиться или нет? Когда поженимся, если я не буду заниматься шитьем-варьем, ты же первый заворчишь, Сантонио, особенно такой шелудяк, как ты…

— Я доверю его тебе попозже, комарик.

Еще неизвестно, кто кого ведет, скорее Антуан направляет свое средство перемещения. Надо видеть, как он шпарит, наш предприимчивый. Тянет лямку, как вожак собачьей упряжки, за которым гонится стая волков. То он прямо вперед, то неожиданно через несколько шагов осуществляет поворот «все вдруг», как морская эскадра на маневрах. Его привлекает любая ерунда. То флакон лосьона для загара, то пламенеющий шлампомпон какой-нибудь старой развалины. Малый не устает вертеться. Главное — не перечить его начинаниям, или он начнет вопить. Нет, он не капризный. Скажем, настойчивый, есть нюанс, правда? Маман полностью разбирается в этих нюансах.

Тип, которого я домогаюсь, сидит здесь, на террасе, рядом с теннисным кортом. Одет в светлое: бежевые брюки, белая рубашка, желтый шейный платок. Намазался противозагарным кремом. Нацепил большие очки с задымленными стеклами и читает американскую книжонку, озаглавленную «Рука моей сестры».

Вот, наконец, и мой Антуан им тоже заинтересовался. Вероятно, его привлекла красная обложка книги. Он устремляется. Я ослабляю вожжи с криком «Дитя! Ну куда же ты несешься?» И бамбино обрушивается на мою добычу.

Читающий подпрыгивает!

— Извините его, — воркую я по-английски, — он уже силен, как турок, иногда я не в силах совладать с ним!

Мой собеседник приподнимает черные очки.

Его чистый взгляд останавливается на нашем ангелочке. В нем читается интерес, определенная приятная мягкость. Он гладит нежную щечку Антуана.

— Симпатичный, — отвечает он по-французски. — Вы его усыновили или полицейская префектура дала вам его напрокат?

Если бы я потерял брюки во время приема в Елисейском дворце, то и тогда у меня не было бы более глупого вида.

Гусь, вернувшийся домой после долгого путешествия и заставший свою гусыню, трахающуюся на кухонном столе, не застыл бы с таким озадаченным взглядом.

— Я… э… простите? — пытаюсь артикулировать после шестнадцати предварительных сглатываний и трех заиканий в процессе кваканья.

Читатель «Руки моей сестры» продолжает ласкать Антуана. У него длинные и тонкие руки, однако мускулистые. Кожа темно-коричневая. Голова старого цивилизованного морского разбойника. Думаю, я никогда не видел таких белых волос, как у него. Их можно было бы использовать в рекламе нового отбеливателя.

— Ну, ну, комиссар, — вздыхает он. — Можно подумать, что вы играете на сцене заику и играете плохо.

Я все более и более без: утешен, надежен, словесен, полезен, дыханен, различен, алаберен, дарен, личен, звучен, мозгл, образен, ответен, кровен, перспективен, умен.

И только выдавливаю из себя:

— Вы очень хорошо говорите по-французски!

— Не правда ли? — отвечает он насмешливо. — Шестнадцать языков всего, мой друг, в том числе японский. И поверьте, японский для не японца — это не подарочек.

Вокруг меня все качается, все путается. Шумы смолкают или затухают. Я больше не слежу в оба за Антуаном, которого Мари-Мари, спасибо провидению, в последний момент отлавливает на краю террасы, осыпая его сухими сарказмами.

Вариант «Б»! Шарль, ты не прав! Сделаем хорошую мину при… На теннисном корте здоровенный рыжий немец с котлообразным брюхом монотонно посылает мячи испанскому инструктору, который и не чешется, чтобы возвращать их обратно.

«Самый коварный лис из всех встречавшихся за мою карьеру», — уверял Старик.

Не то слово, приятель! Этот тип сам дьявол во плоти!

Он закладывает страницу книги, кладет ее на низенький столик и щелкает пальцами, привлекая внимание служителя, снующего по террасе.

— Мы должны что-нибудь выпить, чтобы отпраздновать это, — утверждает мой визави. — Как вы думаете, кровавая мэри подойдет для такого раннего часа? Праздничный ужин был отвратителен. Особенно вина. Мне вообще противно комплексное меню. Хочу сказать вам, дорогой Сан-Антонио, что иногда я ем в ресторанах с набором комплексных обедов, но составляю меню самолично из общего полного выбора. Приходится, конечно, платить дороже, зато создается ощущение свободы, которое не имеет цены!

Должен вам искренне признаться, ребята, я начинаю любоваться этим человеком. Одна из самых сильных личностей, которых доводилось мне встречать. Красив, силен, энергичен. Излучает ум. Мощная воля. Воистину королевское спокойствие.

— Вы мне безумно нравитесь, — выпаливаю я вдруг.

Его магический взгляд впивается в мой. Он видит, что я не обманываю. Никакой лести и подхалимства. Просто двое мужчин лицом к лицу. Два противника, уважающих друг друга и перемирие. Играющие в открытую, чтобы выиграть время.

— И давно вы меня знаете? — пробую я.

— Только с этой ночи.

— Могу ли я осведомиться, как…

Он снисходительно улыбается.

— Видите ли, комиссар, у меня насыщенная жизнь. Лавируя между приключениями, приобретаешь определенную способность чувствовать людей и события. Я научился остерегаться случайных поломок и нечаянных спасителей. Особенно, когда, пользуясь суматохой срочной эвакуации, спасители ощупывают ногу на слишком профессиональный манер. Вернувшись к себе, я обнаружил черный налет на подушечках пальцев. Это было не машинное масло с крыши лифтовой кабины. Я сказал себе: «Старина, этот красивый молодой человек только что снял твои отпечатки пальцев». Заинтересовавшись, я спустился к администратору, чтобы узнать о вас подробнее, ибо запомнить вашу внешность нетрудно. Действенное средство в виде зеленой купюры, изложение примет приятной королевской пары, имен которых я не знаю, и вот он соглашается показать мне ваш паспорт, хранящийся, как здесь принято, в сейфе гостиницы, ну а все остальное…

Он выбирает на подносе, предложенном нам, конический стакан, содержащий жидкость томатного цвета, и предлагает его мне с нечаянной грацией отличного дворецкого.

— Ваше здоровье. О чем я говорил? Ах, да… О вашем паспорте… Достаточно было позвонить одному из моих парижских осведомителей, чтобы узнать про вас все, может быть, даже такие вещи, о которых вы сами не подозреваете…

Беловолосый человек отпивает глоток кровавой мэри и морщится.

— Слишком водки и нет перца, — сообщает он. — Испанские бармены умеют готовить только сладкие коктейли.

Не выпуская стакана из руки, он направляет указательный палец в сторону Фелиции и мурлычет:

— Вон там идет сюда с прозрачной сумкой, нагруженной сосками и бутылочками, мадам, ваша матушка, не так ли? Ворчливая маленькая чума, прогуливающая ребенка, это племянница вашего помощника — инспектора Берюрье.

Он продолжал говорить, но я теряю нить.

Мой собеседник это замечает. Он умолкает на миг и касается моей руки.

— Догадываюсь, комиссар, что вы сгораете от желания позвонить в Париж и посоветоваться с руководством. Это очевидно, ведь ситуация только что изменилась. Ну что ж, давайте, такова ваша обязанность подчиненного. У вас интересное занятие, но с ним связаны две крайности, которые мне претят: с одной стороны, приказы, с другой — отчеты! Я бы никогда не смог с этим смириться.

Он опустошает стакан одним глотком. Ваш Сан-А не двигается.

Я смотрю на мою доблестную женоматерь, занятую намазыванием ножек Антуана черт знает какой гадостью. У нашего принца склонность к подгоранию.

Тенерифе, маман, Антуан, Берюрьевское племя… Великие тайны сверхпредосторожности. Поломка. Манипуляции! Противошпионское оборудование! Вариант «Б»! Летчики-налетчики! Прямо-таки случай с архивариусом, которому велено переписать архив перед его уничтожением! Такие хлопоты! Цирковые трюки! Только чтобы дать возможность самому знаменитому наемному убийце устроить представление? Есть от чего разразиться рыданиями, вы не находите?

Ну а я разражаюсь смехом.

Это должно произвести впечатление, не так ли?