Грехов за мной много, но хлебать из чужих стаканов, как говорят в Савойе, не люблю. Разыгрывать из себя Тартарена, потрясать добычей, не мной пойманной, ниже моих моральных устоев.

Все, что я могу сделать, — помочь Глории дотащить ее улов до дворца судовладельца. По дороге машинально продолжаю думать о своем. Например, меня интересует, давно ли «мой» труп лежит на дне океана. Судя по толстому слою водорослей и кораллов, послуживших ему саркофагом, давно. Но чтобы дать более точный ответ, необходим специалист. Я так думаю, речь может идти о сведении счетов между контрабандистами. Тихий океан набит ими. Галапагосские острова кишат всякими торгашами и бандитами, промышляющими в Южной Америке.

Но стоит ли делиться новостью с Окакисом? Вот в чем вопрос, как сказал бы Шекспир, цитируя самого себя.

Так я терзаю себя догадками и сомнениями, пока мы с триумфом не появляемся на парадной площадке перед дворцом. Свежий улов и шампанское, как писал когда-то чревоугодник Пьер Гурманн. Он бы так вкратце и изложил нынешнюю ситуацию. То есть мы, значит, приносим свежий улов, а господа и дамы уже вкушают шампанское в душистой тени окакисовского рая. Клянусь, этот грек сумел воссоздать Олимп!

Между тем на гидроплане прибыли новые гости. Окакис как раз заканчивает церемонию представления. Я имею честь непосредственно пожать пять Сальвадору Маразмелло, бывшему диктатору с Берега Берцовой Кости; королеве Педоке из крошечного государства Бью-бегги, утонувшего в Атлантическом океане после землетрясения; толстухе, чей зоб не удается закрыть даже двадцатью двумя рядами огромных жемчужных бус, и, наконец, пожимаю двумя руками одновременно протянутые пятерни господ Берри и Носси из банковского дома «Жесткая валюта».

Я уже собираюсь отчалить, но не тут-то было, поскольку Окакис подводит меня к еще одному столу.

— А вот два ваших соотечественника, мой дорогой друг, — любезно произносит владелец танкерного флота. — Профессор В. Кюветт из Центра научной обработки околонаучных разработок наукообразных исследований и его верный помощник Верзиль.

Я приветствую профессора, поскольку его имя мне знакомо. По-моему, именно он открыл и придумал много интересного, а главное, полезного, например, дырокол для сыра, трубку с двумя чашечками для табака, дезодорант для слонов, жевательную резинку с никотином, позволяющую некурящим вдоволь отравиться, кофейную чашку для левшей, штопор обратного действия, карниз для вертикальных занавесок и машинку для чистки артишоков. Это принесло ему неслыханную славу. Кроме того, профессор получил награды и звания, в том числе розетку для включения в сеть ордена Почетного легиона, а ныне носит новую награду — Детей Марии (его мать была Марией). Кюветт маленького роста, лысый, сильно смахивает цветом лица на кабачок цуккини.

Отдав должное профессору, я поворачиваюсь к его верному соратнику, и тут, мужики, на меня наваливается столбняк! Человек крупной наружности, весь из себя в белом костюме, стоящий передо мной, — вылитая копия Берюрье. Двойник! Одно лицо! То ли они оба от одного пэра, то ли от одного мэра! Наманикюренный, побритый, причесанный, набриолиненный, напудренный, воспитанный, с манерами и прочее, но — Берю! Отпад! Потрясающее сходство!

На помощнике ученого большие очки-велосипед с затемненными стеклами и дужкой шириной с бампер автомобиля. На массивную голову напялена легкая шляпа желтоватого цвета, украшенная лиловой лентой. Белая шелковая рубашка с безукоризненными манжетами придает ему очень важный вид.

Рука расслабленная, мягкая, что очень отличается от лап костолома Берюрье — того, настоящего.

Мы выказываем обоюдную радость от знакомства. Голос также не похож на рык моего Берю — глотка скорее работает в высокой тональности, во всяком случае, не в харкающем баритоне моего сослуживца.

Для проформы обмениваемся несколькими фразами.

— Мы прибыли в Гуаякиль сегодня утром, — объясняет мне двойник Толстяка. — Там мы сели на гидроплан, принадлежащий господину Окакису, который доставил нас сюда за рекордно короткое время. Я полагал, эпоха гидропланов закончилась, но мне представился случай по достоинству оценить полезность их применения в районах архипелагов.

Если минуту назад у меня и кипел котелок по поводу сходства этого малого с моим Берюрье, то теперь все сомнения улетучились. Зная способности Толстяка, могу с уверенностью утверждать, что он в жизни не сформулирует такую фразу.

И действительно, какого, собственно, черта Берю попрется на Галапагосы? Он сейчас крутится где-нибудь в Конторе, составляя отчет, так как должен уехать в отпуск после моего возвращения.

Я откланиваюсь, поскольку до сих пор пребываю в лягушачьей коже, и иду нацепить что-нибудь цивильное.

Разодевшись как рекламная картинка, быстренько сматываюсь из номера, не оставив адреса, пока ненасытная Глория не накинула на меня аркан. Мне тоже необходимо, хоть я и в роли жениха, глотнуть немного воздуха свободы. Широко открыв ноздри и рассчитывая на свой прирожденный нюх, иду на поиски Антигоны Окакис, дабы убедиться в благосклонности ее возможных намерений по отношению ко мне, а заодно и слегка пофлиртовать, показывая настойчивую искренность собственных.

Гости куч куются по ранжиру, в зависимости от важности положения. Королевы с королевами треплются о шмотках «от Картье», короли между собой — о футболе, а финансисты с калькуляторами в руках про свое — купить-продать. Омон Бам-Там I учит мамашу Меланию из Брабанса чистить кожуру банана ногами, в то время как баночный князь Франц-Иосиф Хольстен (светлый) объясняет сырному королю, как осветлять сусло и сколько нужно добавлять солода в хмель, чтобы не вылететь в трубу. Барон Самуил де Леви-Тель-авош разъясняет господам из «Жесткой валюты» причины падения курса туалетных бумаг на нью-йоркской бирже. Тут же рядом господин Педе из Разъединенных Наций пытается ухаживать за церемониймейстером Окакиса.

Как вы помните, судовладелец горячо рекомендовал гостям делать все, что им заблагорассудится. Так, например, мне, Сан-Антонио, чемпиону по разгадкам тайн всех категорий, первым делом заблагорассудилось вытащить на свет божий труп, лежавший на дне океана. Вы можете подумать, что это сущая безделица, согласен, но зато она внесла некоторое разнообразие в бессодержательное времяпрепровождение, не так ли?

Так, прохаживаясь, принюхиваясь и приглядываясь, из передней в гостиную, затем из сада на теннисный корт, я в конце концов прихожу к мнению, что тусовка смахивает на прием в доме для престарелых. Дряхлость собравшихся выбивает меня из колеи. Я очень люблю стариков, но в небольших дозах. Приятно смотреть на жизнерадостного румяного дедушку в хорошем состоянии и на ходу, но толпа еле передвигающихся развалин ввергает меня в уныние, заставляя опасаться эпидемии.

Двойник Берюрье, толстомордый Верзиль, листает технический журнал, изданный на языке чао-чао.

— Вы читаете на чао-чао? — удивляюсь я.

— Бегло, — отвечает мне спокойно помощник профессора. — Нас всего шесть человек во Франции, свободно владеющих этим языком.

Чем больше я на него смотрю, тем больше поражаюсь сходству с моим Толстяком.

— Вы случайно не родственник одного моего хорошего друга по имени Александр— Бенуа Берюрье? — решаюсь я.

Он напрягает гладкое лицо.

— Не имею чести знать такого!

Поскольку полиглот, похоже, уже сыт моими вопросами, я продолжаю свой путь в поисках красавицы Антигоны. Даже странно, что она так въелась мне в душу. В принципе, можно было бы ограничиться и Глорией — у меня к ней жалоб и рекламаций нет. Просто я, видно, попал под секундное очарование Окакисовой дочки, когда наши взгляды встретились.

Не знаю, случалось ли вам ощущать внезапное высвобождение вашего эмоционального потенциала? А? Хотя понимаю — вы так же романтичны, как трактат по статическому электричеству. Не надо кукожить ваши несвежие рожи! Ответьте мне честно! Ах, вы обиделись? Почему это я назвал вас несвежими рожами?

Не будьте буками! Если вы немного поджаритесь на солнце и нацепите противогаз, то будете выглядеть весьма презентабельно. Но если вы считаете этот вопрос нескромным посягательством на вашу личную жизнь, то — пожалуйста, можете не отвечать! Я вас спросил так, из вежливости. Есть люди, способные обижаться по пустякам… Думаю, проституция не была бы так распространена, если бы мужчины не желали во что бы то ни стало излить душу. Большинство господ запрыгивает на девочек не для физических упражнений, а прежде всего потому, что хотят выложить кому-нибудь, желательно понятливому и благодарному слушателю, все, что у них накопилось на душе. А на душе бывает всякое: например, хочется кому-нибудь рассказать, как вы соблазнили служанку или как провели отпуск в Дании, о любовных связях вашего шефа, об осложнениях после гриппа у младшего сына или о семейных распрях в результате завещания, оставленного вашим дедушкой. И проститутка в такой ситуации идеальный слушатель, поскольку мы ей платим. В жизни, дорогие мои, по-настоящему получают удовольствие только от того, за что платят. Все остальное приносит лишь проблемы. Будь то женщина, машина или голоса избирателей — если вы их не покупаете, они принесут вам множество хлопот.

Кто ищет, особенно упорно, тот, как вы знаете, всегда найдет. «Дайте мне точку опоры, и я переверну весь мир», как сказал один известный всем ученый муж. Рычаг, слава богу, у меня есть, снабженный шарикоподшипниками и универсальным пробойником. Остается лишь найти точку опоры — в данном случае очень притягательную и изумительно красивую мисс Окакис (Антигона для друзей и господина Софокла). И я нахожу ее (точку опоры) на теннисном корте. Скажу вам сразу без преамбулы, поскольку забыл все преамбулы на своем ночном столике: мисс Антигона в короткой белой юбочке способна поднять курс валют на бирже.

Такие бедра, как у нее, можно увидеть лишь в гранд-варьете типа «Лидо», и то не оптом по дюжине в пакете, можете мне поверить! Кожа цвета охры, зажигательная, аппетитная, шелковистая, с легким светлым пушком. До безумия прелестное лицо с красивыми, идеально посаженными глазами цвета чего-то коричневого с золотистым, зубы ослепительной белизны, будто на рекламе «Колгейт», руки бронзовые, как я не знаю что (похоже, у меня авария со сравнениями — повторяюсь или просто не нахожу). Вас очаровывают, ловят, хватают, забирают. Так что вас пробирает.

Когда я подхожу к корту, она делает великолепный эйс своему противнику. Человек, играющий против нее, большого роста, худой, с мешками под глазами, носом больше похожим на маленький хобот, чахлой растительностью на подбородке, напоминающей кисточку для акварели, и залихватскими тараканьими усами. Этого типа я уже где-то видел, но в костюме теннисмена не могу узнать. Хотя понятно, что речь идет о какой-то знаменитости! И тут меня осеняет: да это же Экватор Сали, художник! Помните? Тот, что нарисовал огромных улиток, ползущих на фоне газовых факелов при неоновом свете, и велосипеды с колесами из розовых гирлянд!

— Партию-реванш, мэтр? — предлагает Антигона.

— К великому сожалению, я сдаюсь. Вы слишком сильный соперник для меня, — галантно отвечает запыхавшийся Экватор.

Тот единственный, кто никогда не упускает возможность показать товар лицом, это ваш дорогой и любимый Сан-Антонио! Вы не знали? Словом, я рискую.

— Если вы не очень требовательны в выборе партнера, мадемуазель, то я к вашим услугам.

Красавица награждает меня таким проникающим взглядом, который не способны остановить даже мелкие ячейки сетки-рабицы. Я быстро понимаю, что мое предложение ей понравилось.

— Охотно.

И вот на арену выхожу я. Вовремя я сообразил надеть шорты и майку «Лакост». Художник, без которого улитка так и осталась бы просто улиткой, с двусмысленной улыбкой на физиономии отдает мне свою ракетку.

— Мальчик мой, — говорит он с неопределенным акцентом, который ему пришлось шлифовать долгие годы, — я вам желаю массу удовольствий!

— Благодарю, папаша, — отвечаю я хамским тоном.

Он выпучивает глаза, от чего отвисают подглазные мешки. Обычно толпы народа кидаются к его ногам. Дамы бросают под его башмаки лифчики вперемешку с розовыми лепестками, чтобы облегчить его передвижения по бренной земле, а мужчины покрывают лестью с головы до ног, одновременно бешено завидуя. Он отвешивает мне черный взгляд. Честное слово, если бы у живописца под рукой была палитра, он на века запечатлел бы мое невежество и зазнайство, по-своему пригвоздив к позорному столбу. Экватор Сали изобразил бы меня в образе злого и коварного монстра с подпорками или растекающейся задницы на фоне горящих жирафов, уж поверьте! Его репутация желчного и мстительного старика известна всем!

Смех наблюдающей за сценой Антигоны указывает мне, что я ей доставил удовольствие.

Мы начинаем с небольшой разминки. Я быстро замечаю, что моя спортивная форма осталась в раздевалке. Как, черт возьми, вы сможете отражать мячи, посланные такой красоткой, когда только и делаете, что рассматриваете ее лицо и ноги? Она до того хороша, до неврастении — так и хочется сыграть ей серенаду на ракетке, как на мандолине. Но, с другой стороны, мне очень хочется показать ей, на что способен. А способен я на многое, в частности заставить восхищаться толпу! Разве не так? Было время, когда на турнире «Ролан-Гарро» меня называли Сан-А-Сатана. Очень образно, правда?

Мы начинаем партию. Вначале я выгляжу неуклюже и смешно. Экватор по ту сторону решетки прыскает со смеху и издевается, как Мефистофель. Если он и дальше будет продолжать в том же духе, то закончит день с ракеткой вокруг шеи, так что сможет потом запечатлеть себя на очередном автопортрете. Первая подача за моей партнершей, вторая тоже. Причем легко! Но в третьей я вынимаю свои способности из кармана, и девушка не может противостоять.

Я выигрываю третью подачу, затем четвертую, пятую и в конце концов выигрываю сет. Первый, кто прекращает свои радостные вопли и хмыканья, тот самый художник, с хоботом и усами. Усы поникли и потеряли тараканий задор. Ему надо бы их накрахмалить, чтобы приподнять свой имидж.

Мы начинаем второй сет. Моя подача. Я подбираю два мяча и бью. Вышло коряво: мяч угодил в сетку. Я изготавливаюсь послать второй мяч, но вдруг останавливаю движение руки — молниеносный рефлекс! Будущее принадлежит тем, кто быстро реагирует. Представьте себе, в тот момент, когда я хотел подкинуть мяч, чтобы сделать подачу, меня удивила одна вещь — вес мяча. Я жестом приношу извинения Антигоне и взвешиваю мяч на руке. Сомнений нет — он весит на несколько граммов больше, да и сделан будто бы из другого материала.

— Что у вас произошло? — спрашивает малышка, приближаясь ко мне.

Я показываю ей мячик.

— Попробуйте взвесьте, он не похож на другие!

Она соглашается.

— Он, наверное, просто намок?

— Не думаю. И упругость отличается.

— Да, правда, — отвечает мисс Окакис.

И, чтобы испытать отскок мяча, она с силой бросает его в корт.

0-ля-ля, что творится, мадам! Война на Тихом океане, новая версия, улучшенная и модернизированная — римейк! Страшный взрыв! Огненная вспышка! Осколки в разные стороны! Столб дыма! Мы оглушены. Потрясены ударной волной! Мы парализованы! Мы в крови!

В крови и, возможно, в клочья!

Нет! Целы! Прижаты друг к другу. Антигона побелела. Сюрприз так сюрприз (на всех языках звучит одинаково)! Вот уж чего не ждали и даже не успели испугаться. Этот фальшивый мячик оказался маленькой изящной гранатой.

— Вы ранены, моя девочка? — спрашиваю я у Антигоны.

Она смотрит на меня своими огромными красивыми глазами и, похоже, не понимает моего вопроса. Вы ведь знаете — в душе я родился капитаном океанского корабля. Женщины и дети в первую очередь! Все, что касается посадки на шлюпки и организации спасательных работ на тонущем корабле, тут я впереди всех, мое слово — закон!

Поскольку она не в состоянии вымолвить ни слова, я сам провожу инвентаризацию, как у себя в Конторе к концу года. У нее порез на руке, еще один — на щиколотке и ссадина на лбу. Я рассматриваю юбку и майку: нет ни дырок, ни пятен крови — все о'кей! Помазать зеленкой — и все пройдет. Короче, пронесло! На то же самое я надеюсь и в отношении малого по имени Сан-Антонио. Краткая инспекция моей атлетической фигуры. Один осколок угодил мне в бедро, другой — в мякоть левой руки. Если бы малышка имела неосторожность бросить мяч у наших ног, то мы бы сейчас были похожи на решето. Я рисковал перед смертью увидеть свое сокровенное в теннисной сетке. Ах, какая была бы невосполнимая потеря для дам с нежным сердцем и склонностью к легким головокружением.

Представляете себе, что бы могло получиться, если бы у меня не было божественного дара, а вернее, волшебного рефлекса, и я вместо того, чтобы взвесить мяч на руке и почувствовать некоторый излишек веса, треснул бы по нему ракеткой. Моя собственная судьба была в моих руках — все было как бы на весах истории, и стукни я по мячу, единственный сын моей матушки Фелиции был бы вычеркнут из этой истории навсегда. Представляете себе, а?

Взрыв привлек к теннисному корту людей, и они бегут сюда со всех сторон. Нужно видеть этот забег, как на Олимпийских играх для паралитиков, среди которых коронованные, титулованные, с гербами, состояниями, наградами и прочими почестями высокочтимые особы. Японский посланник пересекает финишную ленточку первым — папаша Нету Метро Киото обладает истинно самурайскими качествами. Он визжит, как крыса, чей хвост попал в шестеренки кофейной мельницы:

— Мисс Окакис! Мисс Окакис!

И его превосходительство спешит заключить в свои руки малышку Антигону, которая и так уже находится в объятиях, но в моих. Я шлепаю по плечу старого ловеласа.

— Возьмите себя в руки, господин посланник, — говорю я ему интимно, — это не транслируется по телевидению.

Вице-королева Тении, Алоха Келебатуза, разнервничалась и кидается рыдать: можно быть вице-королевой, но при этом оставаться женщиной. Дива Ла Кавале испускает такое си-бемоль, что срываются несколько чугунных гербов, прикрепленных к решетке. Теннисный корт становится похож на фондовую биржу. Столпившийся народ выкрикивает всякие слова и жестикулирует. От нас требуют объяснений, я их даю. Прибежавшая вместе со всеми Глория наконец осознает всю глубину случившегося. Видя меня в крови, она взмахивает руками, как крыльями, и обещает, что сейчас грохнется в обморок. Поскольку никто не придает ее словам никакого значения, она откладывает исполнение обещания на более поздние сроки. Слуги стремятся побыстрее обеспечить доставку перевязочных материалов. Приходит личный врач Окакиса. Он осматривает наши раны, дезинфицирует, перевязывает, наклеивает пластырь. Мы становимся похожими на карикатуру.

— Дамы и господа, — взываю я ко всем сразу, забывая на минуточку, что их всех необходимо называть по ранжиру в зависимости от положения с прибавлением величеств, превосходительств, преосвященств и прочих званий и титулов. — Дамы и господа! Вполне возможно, на корте остались еще начиненные взрывчаткой мячи, поэтому мы вам будем очень признательны, если вы покинете площадку, соблюдая порядок и осторожность.

Это классика! Давай побегаем наперегонки — кто кого! К черту трон, когда жизнь в опасности! Императоры и прочие величества, подхватив сандалии и прижав локти к бокам, легкой рысцой покидают место происшествия. Через несколько секунд мы остаемся на корте вчетвером: Окакис, Антигона, доктор и я. Лекарь — очень достойный человек, во всяком случае, так держится. Шутка ли сказать, в какую ситуацию бедолага попал: он привык давать аспирин с витаминами от головной боли и накладывать пластырь на царапины, а тут этакая заваруха. Но с его повышенной зарплатой приходится выкручиваться.

— Это покушение! — изрекает он, поскольку, кроме дипломов, обладает еще даром дедуктивного мышления в очень продвинутом состоянии.

— Без всякого сомнения, — отвечаю я. Антигона склоняет свою прекрасную головку со следами страха на лице.

— Я еще не до конца осознала, — признается она.

— Рассмотрим ситуацию, — рассуждаю я вслух. — Все мячи на корт были поданы с момента начала вашей игры. Но если бы я поднял мяч где-нибудь в углу, так ведь нет — он лежал прямо у моих ног. Из этого можно заключить, что его положила сюда рука преступника.

Милая Антигона округляет глаза.

— Но никто же не входил на корт во время нашего первого сета!

— Значит, мяч подкатили сюда из-под ограждения.

Иду обследовать сетчатое ограждение вокруг корта. Иду медленно, внимательно разглядывая нижнюю часть сетки, и вдруг мои волосы становятся по стойке «смирно», как ученики при появлении инспектора. На газоне я вижу распростертого беднягу Экватора Сали. Он держался около ограждения рядом с местом, куда Антигона бросила мяч, и получил основную порцию. Рубашка вся в крови. Одна щека сильно изуродована.

— Доктор! — зову я. — Здесь серьезный случай для вас!

Показываю ему на лежащего художника, и доктор, похоже, чрезвычайно рад представившейся возможности продемонстрировать свое искусство. Подхватив саквояж, он со всех ног бежит на помощь пострадавшему. Несчастный судовладелец стоит с грустным лицом. Его пышное новоселье превращается в ужасное бедствие. К несчастью, многочисленные репортеры, прослышав о покушении, бегут, как на халяву, стройными рядами, на ходу готовя свои фото-и кинокамеры.

— Господа, господа, прошу вас! — умоляет их Окакис.

Но эффект примерно тот же, как если просить влюбленного быка, положившего глаз на свою буренку, сходить в ближайший секс-шоп и купить себе надувную куклу. Затворы уже защелкали! Клик! Клак! И еще клак! И еще! А теперь сделай мне его под другим углом! Камеры стрекочут — словом, хит сезона!

Пока ребята из прессы заняты своей работой, я делаю свою, то есть продолжаю обход ограждения корта.

Тот, кто уверял, что комиссар Сан-Антонио не лучший флик в Европе, заслуживает тысячу оплеух и плевок в придачу, чтобы залепить синяки. Гениальный Сан-А вновь все предвидел точно!

Кто-то ножницами прорезал небольшое отверстие в сетке прямо на уровне земли. И я понимаю, почему выбрали именно это место: здесь прямо у ограждения растет огромный, густой куст — не помню названия, но из его цветов делают зонтики, а из листьев — лодки. Кто-то притаился здесь и в нужный момент, когда все обращают внимание только на летающий туда-сюда мячик, закатил взрывное устройство на корт. И я практически уверен, что мячик с начинкой предназначался мне. При этой мысли я немного столбенею. Не пугаюсь, нет, поскольку не родился еще тот парень, который способен излечить мою икоту, крикнув за спиной «у!». Но если нацелились на меня, значит, кто-то знает о моей истинной профессии и подозревает, что я приехал неспроста. А раз подозревает, значит, здесь, на острове Кокпинок, замышляются не очень хорошие вещи.

Обыскиваю куст, поднимаю листья. Так и есть, сломанные ветки доказывают недавнее присутствие здесь какого-то человека. Принюхиваюсь. Мне кажется, я вам рассказывал, что у меня обоняние развито так же сильно, как и интеллект. И мои чувствительные ноздри улавливают странный запах. Но это не запах цветов на кусте — не могу пока еще вспомнить, как называется, подождите, может, вспомню! — куст этот источает довольно тяжелый, немного одуряющий аромат, похожий на ликер Карабинье-Дофенбах. Здесь же явно чувствуется запах женщины. Кроме того, осматривая отверстие в сетке внимательнее, я нахожу несколько шелковых нитей, зацепившихся за обрезанные концы проволоки. Осторожно снимаю их и кладу в спичечный коробок.

— Вы нашли что-то интересное? — спрашивает подошедший Окакис.

— Может быть, — отвечаю я, не моргнув глазом. — Как дела у художника?

— Ему очень плохо. Я сейчас же отправлю его самолетом в больницу Кито.

— Будете сообщать властям?

— Естественно. Отправлю телеграмму в полицию Сан-Кристобаля. Мой друг, я безутешен, — говорит он грустным голосом. — Кто-то стремится устроить грандиозный скандал в моем доме, чтобы обесчестить меня в глазах всего мира.

Мне тоже так кажется. Фактически скандал уже состоялся.

— Необходимо обнаружить преступника, — говорит Окакис.

Естественно, я понимаю, что последняя фраза брошена не в абстрактную пустоту, а направлена точно по моему адресу.

Я смотрю на него, он смотрит на меня. Затем мы оба вдруг синхронно улыбаемся, несмотря на всю серьезность положения.

— Не могли бы мы пойти поговорить с глазу на глаз где-нибудь в спокойном месте? — намекаю я.

— Я как раз хотел вам предложить, — тут же отзывается судовладелец.

Стараясь не показывать, что мне больно, поскольку у меня рана на ноге, я иду за ним.

К нам примыкает Антигона. Она хромает, но все же румянец вновь появился на ее красивом лице. Шикарная девочка! Настоящая элита! Парень, который однажды поведет ее к мэру, чтобы совершить брачную запись, получит право не только на сотню танкеров в качестве приданого, но и сладкую жизнь в придачу.

— Ну как, ничего? — спрашиваю я.

— Думаю, да.