Кармин коротал ночь в одиночестве, сидя в кабинке в задней части клуба с расставленными перед ним на столе рюмками. Он чувствовал курсирующий по его венам алкоголь, разжижающий его кровь и мешающий мыслям заполнять его разум. Избавиться от мыслей полностью не представлялось возможным, однако мелкий ручеек воспоминаний давался Кармину куда легче, чем полноводная река.

Несмотря ни на что, воспоминания в любых пропорциях причиняли ему боль. Они, как и прежде, служили неизменным напоминанием того, что он мог иметь, но больше не имел. И, насколько он мог судить, иметь уже никогда не будет. Напоминания крылись во всем: в деревянном столе темно-коричневого цвета, который напоминал ему о цвете ее глаз, в мерцающих огнях клуба, которые воскрешали воспоминания о том, как она ловила светлячков, в мелодии, которая слегка напоминала ему ту песню, которую она обычно напевала.

Она была везде и, в то же время, ее не было нигде. С каждой проходящей секундой Кармину казалось, что он покидает ее снова и снова. Что бы он ни делал, какие бы попытки не предпринимал, он никак не мог забыть. Воспоминания о Хейвен следовали за ним по пятам.

Осушив последнюю рюмку, Кармин закрыл глаза, наслаждаясь жжением и надеясь на то, что очередная порция алкоголя убьет, наконец, его боль.

Если бы несколько лет назад кто-нибудь спросил у Кармина о том, как он представляет себе жизнь в Чикаго, то он в качестве ответа предоставил бы какое-нибудь клише о деньгах, власти и уважении, однако теперь он знал эту жизнь изнутри. La Cosa Nostra была далека от этого.

В то время, пока Сал проводил свое время в комфорте и попивал самый дорогой в мире виски, отдавая приказы и подписывая смертные приговоры в своем особняке стоимостью двенадцать миллионов долларов, другие люди выполняли всю грязную работу, едва сводя концы с концами. Они рисковали своими жизнями ради людей, которые стояли в стороне, наблюдая за их мучениями и не испытывая к ним никакого интереса. Их не волновало ничего, кроме собственной прибыли.

Все строилось на извлечении выгоды. Если группе парней удавалось угнать груз, большая часть вырученных за него средств уходила в карманы верхушки. Следующими на очереди были партнеры и те, от кого приходилось откупаться. В конечном итоге, до парней, выполнивших основное дело, доходили остатки, которых едва хватало на то, чтобы заплатить за жилье.

Это называлось поощрением. Всем хотелось его получить. Они утверждали, что работают как один человек, будучи семьей. Они говорили, что главное во всем этом – уважение. Что это было почетное занятие.

Насколько Кармин успел узнать, все это было полнейшей чушью.

Какое уважение могло быть в том, что его вытаскивали в три часа ночи из постели, дабы он посмотрел на то, как мужчине размозжили голову из-за того, что он не смог вернуть деньги, которые одолжил? В том, чтобы сжечь дотла дом человека, уничтожить все, ради чего он трудился всю жизнь из-за того, что он посмотрел на босса не так, как ему этого хотелось бы? Или в том, чтобы запугать семнадцатилетнюю девушку и угрожать убить всех дорогих ей людей из-за того, что она увидела то, чего видеть не должна была?

Нападения, вымогательство, угон, похищение людей, воровство, взяточничество, азартные игры, проституция, коррупция, поджоги, насилие, мошенничество, бутлегерство, торговля людьми, убийства… как все это вязалось с уважением?

Кармин определенно не видел связи.

– Плохая ночка, чувак?

Подняв голову, Кармин увидел Реми, который сел напротив него.

– Можно и так сказать.

Подозвав жестом официантку, Реми заказал ром и колу, и по своей инициативе заказал Кармину еще водки.

– Так я и подумал, – сказал Реми. – Ты выглядишь так, словно увидел что-то такое, что тебе видеть не хотелось.

Кармин отодвинул пустые рюмки в сторону.

– Но ничто не мешает мне попробовать забыть об этом.

– И то верно, но ты все делаешь не так. Алкоголь только подливает масла в огонь. Если ты начинаешь пить, то твоя депрессия только лишь усугубляется. Из раздражительного мудака ты превращаешься в жалкое ничтожество. А таких людей не любит никто, ДеМарко. Даже я, а я-то всех люблю.

В ответ Кармину удалось издать небольшой смешок.

– От алкоголя я чувствую онемение.

– Да уж, ты, пожалуй, онемел настолько, что не почувствовал бы даже бетон, который переломал бы тебе все кости, прыгни ты с верхушки Уиллис-тауэр, – сказал Реми. – Только не вздумай прыгать, или же сначала убедись в том, что ты умеешь летать или парить по воздуху. Кому вообще захочется падать. Боли ведь не оберешься.

Кармин не сводил взгляда с Реми, словно пытался осмыслить его слова. Он не мог с уверенностью сказать, был ли он уже слишком пьян для того, чтобы их понять, или же Реми намеренно говорил ребусами.

– Я не могу решить: гений ли ты или же бормочущий бессвязицу идиот.

– Разве не могу я быть и тем, и другим?

Кармин пожал плечами. Возможно, мог.

– Ладно, хочешь узнать, как остановить это? – спросил Реми. – Как действительно забыть?

– Как?

– Вместо того, чтобы еще больше вгонять себя в депрессию, ты можешь взбодриться. Зачем тебе чувствовать онемение, чувак? Почувствуй себя счастливым.

Кармин покачал головой. Счастье. Он помнил те времена, когда испытывал это чувство.

– Это невозможно.

– О, ты ошибаешься, – на губах Реми появилась хитрая улыбка. Он облокотился на стол и, наклонившись к Кармину, начал заговорщически шептать: – Думаю, пора познакомить тебя с Молли.

– С Молли?

Реми кивнул.

– Она прекрасна. Одна ночь с ней изменит твою жизнь.

Это было странное, резкое и вместе с тем едва уловимое ощущение. Мгновение назад Кармин не чувствовал ничего, а уже в следующее он чувствовал, как это ощущение разливается по его венам. Оно не было интенсивным, ослепляющим или всепоглощающим. Кармин вовсе не чувствовал себя так, словно он парит в небесах. Напротив, впервые за долгое время он почувствовал себя так, будто он твердо стоит на ногах.

Он пытался подобрать слова для того, чтобы описать это ощущение, однако ему так и не удалось этого сделать. Ощущение было новым, но все же отдаленно знакомым – будто бы это было сочетание всех тех хороших вещей, которые когда-либо существовали в его душе. Это ощущение было похоже на все то светлое, что некогда для него существовало. Жизнь его матери. Любовь к Хейвен. Игра в футбол, надежды на поступление в колледж и открывавшееся перед ним будущее. Прощение. Понимание. Ему казалось, что все плохое переменилось и превратилось в хорошее. Испытывая это незнакомое доселе ощущение, он чувствовал вокруг себя солнце, свет и радугу. Ему казалось, что он ходит по воде, которая после превращается в вино. Это был рай. Блаженство. Возможность видеть после продолжительной слепоты. Это была свобода. Счастье. Сошедшиеся звезды и мир во всем мире.

– Что это такое? – спросил Кармин, рассеянно потирая нос и рассматривая остатки белого порошка на столе. В свете клубных прожекторов порошок сверкал словно блестки, пленяя Кармина. Его чувства обострились, звуки лившейся из динамиков музыки, казалось, проникали прямо под его покрасневшую кожу.

Он не знал, откуда взялось это чувство, но внезапно ему невероятно сильно захотелось вновь сесть за рояль.

– Я же сказал – это Молли, – ответил Реми. – Чистейший MDMA.

Кармин улыбнулся, на его губах появилась первая за несколько месяцев искренняя улыбка. Он ощутил огромное чувство благодарности. Молли была прекрасна. Она – экстази.

В буквальном смысле.

Он слышал о ней и раньше – чаще всего MDMA принимали в таблетках, однако он никогда еще с этим не сталкивался. Этот наркотик еще не успел добраться до маленького городка в Северной Каролине в таких масштабах, как это было в больших городах.

– Что чувствуешь? – спросил Реми. – По-прежнему онемение?

Кармин покачал головой. Онемение было полнейшей противоположностью тому, что он теперь испытывал. Это чувство поселилось в его груди, заполнив зияющую дыру и избавив его от боли, страданий, печали.

– Я чувствую себя так, словно я, блять, мог бы покорить целый мир.

Реми рассмеялся, поднимая свой стакан с ромом и колой и осушая его до дна.

– Да, но на самом деле это не так. Мир тебя все равно уничтожит, мой друг, поэтому не вытворяй глупостей… если хочешь увидеть новый день.

Поднявшись, Реми засунул руку в карман и, достав небольшой пакетик, наполненный белым сверкающим порошком, бросил его на столик перед Кармином.

– Мой презент. Будь поэкономнее, хорошо? Если принимать в малых дозах, то хватит надолго.

Взяв пакетик, Кармин сжал его в ладони.

– Спасибо.

– Если что – ничего не было, – отойдя от кабинки, Реми остановился. – Я серьезно, никому об этом не рассказывай, чувак. Я бы предпочел, чтобы никто об этом не знал, ты и сам понимаешь.

– Я понимаю, – ответил Кармин, смотря на зажатый в ладони пакетик.

Их боссы не одобряли наркотиков. Возможно, они закрывали на них глаза и иногда занимались их оборотом ради дополнительного заработка, выступая невидимыми посредниками в большой игре, однако они никогда не марали руки в грязной торговле наркотиками. Это было слишком опасно, поскольку в этом деле было задействовано слишком много людей и внимания. Риск был слишком высок. Это было одно из главных правил, важнее которого были только два других – держи рот на замке и никогда не сдавай своих друзей.