Отгудел я хмельные полжизни Да вернулся под отчий кров, Где гвоздики цветут да вишни, Отдыхать средь коз и коров. Хоть они – бессловесные твари, Мне знаком их теплый язык, От какого в московском угаре Я почти навсегда отвык. Потому что средь душ человечьих, Что в асфальте прут сорняком, Получал синяки да увечья, Становясь быстрей стариком. Не взрослеют, не знавши измены, Не умнеют, губ не разбив, И я, чуя в себе перемены, Был единственной ею жив — Той, в которой плескался, как в речке, Той, в которой не раз тонул, Да затухла любовная свечка, И меня загнуло в загул. Всё в чаду, над скатеркою грязной Я, качаясь русой копной, Среди женщин пустых и развязных Тосковал в дугу по одной. Только нету в измене ошибки, А лишь трезвый верный расчет, Вот с того я рюмками липкими Запечатал собственный рот, Чтоб не взвыть от смертельного горя, Чтоб не плакать в мутный стакан, И, с Всевышним отчаянно споря, На себя примерил аркан. Не пока не сбылось удавиться, Потому теперь, тих и суров, Я из окаменелой столицы Возвернулся под отчий кров.