Сложно однозначно охарактеризовать мою жизнь в доме Джонсона. Если брать в расчёт исключительно факты, это унизительно. Меня невообразимо коробит от положения его любовницы, а то, что он женат, делает подобное ещё более невыносимым. Уже пятнадцать дней я живу в этом доме, и каждый из них — непрекращающееся противостояние.

Поначалу я наивно полагала, что мои условия установят между нами какие-то рамки, а внешняя сдержанность и даже холодность остудят пыл мужчины… Как же я ошибалась! Да, в самый первый день это сработало. Мне удалось огорошить Адриана, и он отказался от секса, на что я, впрочем, и рассчитывала, но на второй день повторно подобное не прокатило. Из этого я сделала вывод: ему просто всё равно, как я себя веду и что чувствую. Секс был изумительным, настоящим ураганом чувств, но… Это не та жизнь, о которой я мечтаю или мечтала когда-либо. С тех пор каждую ночь мы отдавались пламенной страсти, опустошая друг друга до полного изнеможения, после чего я уходила к себе. Всегда. Неизменно. Адриан невообразимо злился на подобное, только мне было всё равно. Это позволяла сохранять в собственных глазах хотя бы иллюзию гордости и некой независимости.

Стыдно признаться, даже самой себе, что мне невообразимо нравились наши ночи. Первое время я протестовала в душе, разум бунтовал против подобного предательства плоти, но я, спустя часы раздумий и дни душевных терзаний, наконец признала сей факт. Однако, ни за что на свете не признаю подобного перед кем-либо другим. Особенно перед Джонсоном. Хотя думаю, он и сам всё знает, видит и чувствует. В постели из меня никудышная актриса. Я просто не могу держать себя в руках и принимать безразличный вид. И данное открытие немало угнетало меня.

Много раз я задавалась сокровенным «почему». Почему я таю, стоит этому мужчине прикоснуться ко мне? Почему так жажду его? Почему так слабы мои ненависть и отвращение? И самое главное, почему я такая безвольная тряпка?

Когда же наступал день, всё кардинально менялось. Слабая плоть хоть и начинала ныть от одного только жаркого взгляда Адриана, но мне удавалось держать её в узде. Я могла себя контролировать, имела силы противостоять голубоглазому дьяволу, сопротивляться.

Я старалась вести себя как можно прохладнее и сдержаннее, но Джонсон этого будто и не замечал. Он постоянно пытался со мной о чём-то разговаривать, интересовался всем, что касалось моей жизни, и даже постоянно что-то дарил, тем самым нарушая одно из моих условий: не лезть в мою жизнь и душу. Невольно я вспоминала прошлое, как я тогда об этом мечтала. Чтобы он вот так, просто и незатейливо, разговаривал со мной! Рассказывал о событиях своего дня, интересовался моей жизнью… Но нет, у Адриана постоянно была это его проклятая работа. Это криминальное дерьмо, которое я ненавидела всей душой. Он постоянно где-то отсутствовал, с кем-то встречался и что-то обсуждал. А даже если и был дома, то, как правило, его внимание занимали бесконечные бумажки и верный друг — ноутбук. Мне доставались лишь крохи его времени и внимания. Безмерно редкие и оттого бесценные выходные и ночи, полные огня. И вот сейчас, когда мне уже ничего не нужно и я просто не в состоянии снова пойти на самообман такого масштаба, он само внимание и учтивость.

Поняв, что мужчина плевать хотел на всю мою отстранённость и конца его интересу и близко не видно, я начала ещё активнее противостоять ему. Я не соглашалась с ним ни в чём и порой, начав пререкаться с Адрианом, была банально не в силах остановиться. И ведь понимала, моё поведение глупо и абсурдно, но остановиться было выше моих сил. Мне так хотелось, чтобы ему всё это надоело, и он просто выставил меня вон. Я кричала на него, постоянно оскорбляла, выставляла не в лучшем свете при посторонних, если получалось, а ему всё не по чём.

Я просто не могла понять: откуда столько терпения? О некоторых говорят, что они деньги по ночам печатают. А мне кажется, что у Адриана подпольное производство концентрированного терпения. Ведь я хорошо помнила его в прошлом. Горячий, импульсивный человек-вулкан, который мог взорваться в любой момент, по поводу и без. Он не терпел дураков и провокаций, не любил ждать. Он привык к беспрекословному исполнению своих желаний и, если кто-то был против, он просто перешагивал через человека, либо убирая его, либо подавляя. И, вроде бы, сейчас он поступил весьма в своём духе, принудил к сожительству шантажом, подавил сопротивление. Вместе с тем всё было не так. Он терпел любые мои выходки. Порой, во время особенно сильных ссор, я замечала, как в небесных глазах вспыхивало что-то звериное. Что-то, что заставляло меня в мгновение ока покрываться холодным потом. Ведь я лучше, чем кто-либо, знаю, на что способен этот мужчина. Знаю, как он может быть жесток и безжалостен. Однако, он ни разу за всё время так и не выказал агрессии. Джонсон просто делал глубокий вздох, прикрывал на секунду глаза, а после продолжал смотреть на меня безмятежным взглядом. Но эти выражения, которые иногда всё же проскакивали в его глазах, заставляли меня помнить, кто он. Я хотела ему надоесть, хотела, чтобы он потерял терпение и выгнал меня. Но боялась, что он может просто утратить контроль и удариться в насилие. Но ведь кто не рискует, тот не пьёт шампанского, верно?

Боялась ли я его? Может глупо, но нет. Почему-то я верила, что бить меня он не будет, как и насиловать. В наших «отношениях» это уже пройденный этап. Умом я понимала, моя вера в подобное абсурдна, но поделать с собой ничего не могла. Верую, ибо абсурдно. Может, в будущем я пожалею, что позволила себе дразнить зверя. Может, в один прекрасный момент он разорвёт в клочья моё тело, как делал это когда-то. Только вот я верила, что больше он не причинит мне намеренно физической боли, но лишь время покажет, права ли я.

А вот реакция собственных друзей на Джонсона для меня стала ударом. Желая, в очередной раз досадить мужчине, в глупой надежде, что на этом его терпение лопнет, я в один из вечеров пригласила всю компанию в квартиру. Адриан любил своё логово, и в тот вечер он как раз позвонил, чтобы сообщить, что задержится. Какие-то проблемы на работе.

Все, кого я позвала, пришли. Многие были в восторге от предложения пригласить своих друзей. Как итог: дом был полон народу, я не знала и половины. Люди сновали по дому и не обходилось без некого погрома, ведь алкоголь не способствует координации или сдержанности. Вернувшись, Джонсон сначала опешил, а потом поразил меня, присоединившись к гулянию. Потом он мне заявил нечто вроде «если пьянку нельзя прекратить, то нужно её возглавить».

Друзья и залётные гости были в восторге от Адриана. И последующая встреча лишь укрепила их во мнении, что Джонсон — отличный парень.

— Не понимаю, что тебя не устраивает в нём, Криста? — вопрошала Мони. — Мужик богатый, красивый, влюблён в тебя по уши. Что не так?

— Мони, ты не понимаешь… — с отчаянием в голосе сказала я, кусая губы и заламывая пальцы.

Ведь она действительно не понимала. Я просто не находила в себе сил открыть ей тайную дверцу своего прошлого. Жизнь научила меня не доверять даже тем, кого называешь друзьями. Окончательно верить нельзя никому, даже себе. Мне ли не знать этого. И тем не менее, как мне хотелось открыться ей! Она бы поняла. Уверена, поняла бы и перестала донимать вопросами на тему того, почему я недолюбливаю этого мужчину. Но я не могла. Каждый раз, как только я открывала рот, чтобы сказать хоть слово в этом направлении, горло сдавливало спазмом, и я не могла произнести и звука.

После пары дней расспросов и недоумений меня оставили в покое, перестав задавать уйму вопросов, на которые у меня не было ответов. Просто приняли как данность. Теперь люди, которые были моим островком спокойствия, способом хоть ненадолго забыть о гадкой реальности, с радостью приняли Адриана в свою компанию. У меня было ощущение, что меня предали, хотя и понимала, глупо это. Никто не обязан не любить Джонсона только потому, что я так сказала. Бывали мгновения, когда ненависть к нему была так сильна, что грозилась выплеснуться через край, вылиться в уродливую сцену. Он снова влез в мою жизнь и переманил моих друзей на свою сторону!

И вот случилось то, что в очередной раз убедило меня в отвратительности мужчины. Буквально пять минут назад я хотела пройти на кухню, чтобы найти что-нибудь вкусненькое в холодильнике, как услышала голоса. Женский и мужской.

В гостиной был Адриан, и в женщине я признала Оливию, его жену. Ни малейшего желания подслушивать у меня не было, но я почему-то замерла на месте. Буквально врастая в пол.

— Ты не можешь так поступить, Адриан! — взволнованно произнесла женщина.

— Я уже поступил. Оливия, прекрати преследовать меня и оставь в покое, — в голосе Джонсона сквозило раздражение. — Мало того, что ты уже не раз устраивала сцены у меня на работе, так теперь ты явилась ко мне домой. Пойми наконец: теперь, когда твоего папочки нет, ничто не заставит меня оставаться с тобой. Я разведусь, чего бы мне это не стоило.

— Я не позволю тебе этого сделать! — воскликнула Оливия.

— От тебя ничего не зависит…

Дальше слушать я была просто не в силах и крадучись стала пятиться назад. И вот я в своей комнате. Негодование бушует в душе подобно лесному пожару. Да, Оливия — не та женщина, которую можно назвать приятным человеком, но она не заслуживает такого свинского отношения! В голове так и пульсировали слова этого гада: «Теперь, когда твоего папочки нет, ничто не заставит меня оставаться с тобой». Разве не сволочь? Женился на богатенькой наследнице, чтобы поправить при помощи её богатого и властного отца свои дела и как только его не стало, девушка стало не нужна. Как же это мерзко! Повод лишний раз убедиться, что Джонсон — бездушная скотина, которая ни перед чем не остановится во имя достижения собственных целей. И ведь я это всегда знала, просто раньше я его любила и закрывала на это глаза. Как глупо…

И пусть внутри что-то безостановочно шептало: «Это не то, чем кажется», я отвергала саму возможность ошибочности своих выводов. Так было проще ненавидеть его. Проще беречь себя от колдовских чар мужчины, который принёс мне столько боли. Ведь с каждым днём мне становилось всё труднее сопротивляться ему. Так хотелось всё отпустить, поверить его ласковым взглядам и словам, окунуться в ощущение абсолютного счастья. И только горький опыт, осознание невозможности желаемого, продолжало сдерживать себя. День ото дня моя воля таяла под напором Джонсона. Я была близка к окончательной капитуляции и благодарна произошедшему за некое отрезвление.

Ни слова я не сказала Адриану об услышанном разговоре, продолжая нашу странную игру. Он напирал, околдовывал, очаровывал меня, а я сопротивлялась. Так летели дни, удивительно похожие. Вместе с тем я была уверена, что до конца жизни буду помнить каждый. Спустя полторы недели Джонсон, сославшись на бизнес, улетел куда-то. На короткое время я вздохнула с облегчением. Вернулся он через три дня. Бодрой походкой, с сияющей улыбкой, он прошёл в гостиную и плюхнулся на диван рядом со мной, отвлекая от чтения книги.

— Вот я и вернулся, — объявил мужчина.

— Я рада, — глухо буркнула в ответ я.

— Ну да, я вижу, — скептически кивнул Адриан, а потом его лицо осветила такая счастливая, мальчишеская улыбка, что сердце невольно замерло. — Поздравь меня.

С этими словами он протянул мне постановление суда о расторжении брака. Всё-таки добился своего. Я, помня разговор, невольным свидетелем которого стала, ощутила странную жалость к черноволосой бестии.

— Я теперь совершенно свободен! — с торжеством изрёк мужчина.

— Поздравляю, — ответила я сухо.

— Брось, Криста, неужели ты не понимаешь, теперь всё зависит только от нас! Весь мир принадлежит нам! — и самое печальное, он верил в это. И, наверное, был прав, всё в наших руках, пока ему это интересно.

— Это ничего не меняет, — осадила я восторженный пыл мужчины.

— Но… Криста, я думал… — в миг растерялся он.

— Ты ошибся.

Я поняла его без слов. Он думал, что только его брак мешает мне окончательно сдаться. И я сказала правду: он ошибся. Не желая продолжать разговор ни о чём, я ушла в свою комнату, оставляя Адриана поражённо смотреть мне в след.

Стало ли мне легче из-за его изменившегося статуса? Странно, но да. Только это не отменяло главного, я по-прежнему была готова до последнего бороться за свою независимость. Ведь только так я смогу сберечь остатки своей души. Я знаю, если я сдамся и снова доверюсь ему, а он опять предаст, выбросит наигравшись, я просто не выживу. И это не слова, брошенные на ветер от скуки. От осознания такой истины становилось по-настоящему страшно.