— О-о-ох… О-ох!

Лежа на постели навзничь, Ольга извивалась всем телом. Ее руки были закинуты вверх и привязаны шелковыми шнурами к деревянной перекладине над передней спинкой. Лодыжки ей зафиксировали примерно таким же образом. Второй спинки кровать не имела, поэтому любовникам пришлось проявить изобретательность, чтобы задействовать задние ножки кровати, и при этом не создать Ольге ненужного дискомфорта сверх необходимого для игры… Она сейчас ничего не видела — черная повязка закрывала ее глаза. Больше ничего на женщине не было; любовник уложил ее на кровать, привязав так, что она, по сути, потеряла свободу полностью и очутилась в полной власти своего партнера… Который оказался не менее изощренным, чем она, даром, что оба делали свои первые шаги в «теме». Он — будучи сверху, она, как и прежде — снизу.

…Когда Сергей снял с нее повязку, то увидел глаза женщины, которая только что познала все тайны Вселенной. Удовлетворение, восторг, любовь, радость — все эти эмоции, ничем не другим не замутненные, показывало лицо Ольги.

— Все, Серж… Развязывай меня. Боже, это было такое… Я не знаю, есть ли в мире слова, чтобы описать все это…

— Оля, любимая, ты не представляешь, как я счастлив сейчас…

Кнехт наклонился, чтобы отвязать первый шнур от ножки кровати. Потом разогнулся. Точилова смотрела влюбленными глазами на мужчину, доставившего ей невероятное наслаждение.

— Тебе действительно нравится ощущение боли? — вдруг спросил он, отвязывая второй шнур.

— Знаешь, это не боль в чистом виде…

— А почему бы нет? — странным голосом произнес Сергей и вдруг замер.

— Эй, Серж, ты что?

— У нас с тобой неожиданно обнаружилось много общего, — сказал Сергей глухо. Он сидел в очень неудобной позе в изножье кровати, криво согнувшись и опустив голову вниз, так, что Ольга не видела его лица. — А почему бы нет?

— Сережа! Перестань меня пугать. Это не шутки. Развяжи скорее!

— А почему бы нет, — сказал Сергей, деревянным голосом, не меняя позы. — А почему бы нет…

И вдруг начал заваливаться на бок.

Ольга перепугалась.

— Эй, Серж! Сержик, что с тобой происходит? Что случилось?

Сергей сполз с кровати на пол.

— Сергей! Сережа!!! — кричала она, но Кнехт уже не откликался вообще никак. Ольга поняла, что с Сергеем произошло нечто ужасное. Чуть не плача, она согнула ноги в коленях (их, к счастью, Сергей успел отвязать), затем, ползя на спине, подтянула все тело вперед и вверх. С трудом дотянулась зубами до узла на шнуре, удерживающем ее правую руку, и принялась его распутывать. Несмотря на довольно тугой перехлест, дело постепенно шло на лад. Минуты через три (которые показались Ольге очень долгими), правая рука освободилась, и справиться с последним узлом получилось уже довольно легко. Освободившись полностью, Ольга соскочила с кровати, подобралась к Сергею.

Это был какой-то припадок — кататония или что-то подобное — Точилова разбиралась в таких вещах плохо. Кнехт лежал у кровати в неуклюжей позе, глаза его смотрели в одну точку, изо рта свешивалась нить густой слюны, но он дышал, и это радовало. Оставалось только схватить мобильник. Ольга не представляла, чем сама, без посторонней поддержки, может помочь Сергею.

Хорошо зная, что иной раз неотложку приходится ждать и более получаса, Ольга тем не менее не стала терять время. Она успела убрать весь «тематический» беспорядок до приезда врачей, которые, если и обратили внимание на рассыпанные кое-где по полу странные предметы, то не стали задавать никаких вопросов по этому поводу.

* * *

Как ни старалась Ольга показать на работе, что с ней все в полном порядке, даже не самые наблюдательные ученики и коллеги смогли отметить запавшие и чуть покрасневшие глаза, необычную бледность и легкую скованность в движениях. И не только вчерашний стресс бы тому причиной. Часа в три ночи Ольге приснился кошмарный сон, который она не смогла запомнить. Но он был настолько страшным, что женщина проснулась часа в три от собственного крика, с бешено прыгающим сердцем и мокрым от испарины лицом. Немного помогли душ и бокальчик вина. Часов в пять Ольга сумела уснуть, и проспала до будильника. Встала совершенно разбитой и с шумом в голове, мешающем сосредоточиться. Но работа есть работа, и кому какое дело, что за сны видит учительница? Впрочем, к третьему уроку Точилова более-менее пришла в себя, выпив, конечно, пару подходящих случаю таблеток. На перемене после урока к ней подошла Валентина Музгалова.

— Как вы себя чувствуете? — с лицемерной учтивостью поинтересовалась завуч.

— Спасибо, очень хорошо, — с неменьшим ханжеством ответила Ольга.

— У меня к вам есть одно предложение.

— Какое?

— Я полагаю, вы в курсе, что приказом директора завтра намечен открытый урок государственного патриотизма?

— Я читала этот приказ. Его все знают.

— Урок должна была провести Арефьева… Но у нее уважительная причина, она завтра не сможет прийти.

Ольга, как и все в школе, знала, что Тамара Аркадьевна, учительница биологии, сейчас находится в процессе развода, и что процесс этот для нее стал делом весьма болезненным. По слухам, позавчера к ней даже вызывали «скорую».

— Понятно. И…

— И мы с Галиной Петровной поговорили и пришли к мнению, что проведение этого урока следует поручить вам.

— Мне?

— Да, вам. Вы у нас на хорошем счету, ваши показатели резко взлетели за последние несколько дней… Ученики от вас в восторге… Думаю, что вы прекрасно справитесь с этим поручением.

— Да, но… Арефьеву хотя бы предупреждали заранее. Я представляю, что это за урок, и знаю, что к нему за один вечер подготовиться невозможно. Потом — это не просто доклад, надо ведь и презентацию составить. С учетом, как сейчас говорят, текущей политической ситуации.

— Тамара Аркадьевна подготовила прекрасный материал. Весьма развернутый. Презентация тоже есть. Галина Петровна осталась им довольна. Вам не придется сидеть в интернете и готовить тезисы «с нуля». Вы просто ознакомитесь с ее работой и потом озвучите ее. Возьмите флешку у секретаря директора. Хорошо?.. Я так и думала, что мы договоримся.

И Музгалова грузно зашагала прочь.

Вот удружила так удружила! Открытый урок госпатриотизма… Все знают, что это просто показуха перед отделом образования, дежурная обязанность, спущенная из Москвы каким-то скучающим чиновником. Вот только этого Ольге сейчас не хватало! Но что делать? Делать нечего. Раз поступило предложение, от которого невозможно отказаться, его придется выполнять.

Точилова, сохраняя невозмутимость, широким шагом направилась в кабинет директора — выпрямленная, с развернутыми плечами, и гордо приподнятым подбородком — как есть царица. И — как приличествует царице — с плохо скрываемым гневом в глазах.

* * *

— Мне кажется, это была не самая лучшая идея, — произнесла Ольга, когда женщины встретились в своем «штабе» на втором этаже торгового центра. — Мы так можем бродить неделями, но я вряд ли смогу уловить что-то действительно важное…

Точилова была далека от мысли посвящать Свету во все тонкости своих экстрасенсорных возможностей. Она лишь осторожно призналась в том, что может при определенном стечении обстоятельств уловить образ мыслей преступника. Как это получается, Света не поняла, но уяснила, что ее новая подруга (да, подруга, будьте уверены!) действительно «чует» такое, что недоступно большинству других людей.

— То есть, совсем ничего? — спросила Третьякова расстроено.

— Не скажу, что уж совсем… Встречный вопрос: тебе известны такие клички, как Вакула и Ботаник?

— Господи, но ты-то где все это слышала?

— Ты же сама как-то сказала: птички напели.

— Ну, не хочешь говорить, не надо… — Света, похоже, обиделась чисто по-женски.

— Да не то что бы «не хочу». Не могу — так будет точнее. Я, Свет, сама не понимаю, откуда ко мне это все приходит…

— Ботаник — наш старый клиент. По малолетке еще попадался. Мелкие кражи, хулиганка, в общем, нормальный такой путь продвинутого гопника с реальной перспективой однажды сесть надолго. Что там?

— Боюсь, изнасилование. И с угрозами. Угрозы в стиле нашего потрошителя. Но я почти уверена, что это не он.

— Даже так? — Света сощурилась. — А почему бы не предположить, что он немного знает или слышал хотя бы краем уха?

— Вот и я о том же, — сказала Ольга.

— Может быть, ты и про потерпевшую что-то знаешь?

— Про нее — нет… — Почему-то Ольге не хотелось высказывать свои догадки насчет Мелиссы Котовой. А если это и не она совсем? Точилова представила себе состояние девушки, которая ни сном ни духом, что называется, как вдруг появляется в поле зрения полицейских, убеждающих ее в том, что она была изнасилована, и притом одновременно двумя гражданами мужского пола… Ольгу даже слегка передернуло.

— Хорошо, как мы теперь поступим?

— Я думаю, продолжать надо. Но как именно?

— Есть ли смысл устроить провокацию?

— Светочка, я тебя умоляю… Что может быть провокационнее моего вчерашнего дефиле по улицам?.. Где, кроме всего прочего, меня могут увидеть и узнать мои ученики, или — того хуже — их родители, а то и мои коллеги?

— Значит, придется действовать иначе. Простое хождение по улицам, наверное, не скоро даст результаты. А времени у нас мало. Надо понять, где живет или работает потрошитель, и спровоцировать его на вылазку именно вблизи своего обиталища… А ты же сможешь выяснить — он это или он, верно?

— Если успею, — мрачно сказала Ольга.

— Успеешь. Я буду рядом и в обиду тебя не дам, — довольно жестко произнесла Света.

— Хорошо. Осталось самое главное: понять, где находится «логово зверя»? Так ведь?

— А может, этот Ботаник действительно что-то знает.

— Будете его брать?

— Конечно.

— Ясно. Но тогда с походами по улицам в провокационном виде надо заканчивать. Света, мне это не понравилось. Честно тебе говорю.

— Эх, Оль, видела бы ты себя со стороны… Ты выглядишь фантастически. Такое ощущение, что ты сама освещаешь улицу.

— Я отлично знаю, как выгляжу, — улыбнулась Точилова. — Ладно, отдать тебе твою кожанку? И очки, кстати, тоже забери. Хорошо, хоть там символические диоптрии — еще не хватало мне зрение посадить.

— Очки заберу… А курточку можешь поносить. Она тебе идет больше, чем мне. Такое ощущение, что вы просто созданы друг для друга. По твоей фигуре как влитая. Прямо обтекает.

— Куда я в ней пойду? Не на работу же.

Света засмеялась.

— А почему бы нет? — спросила она.

— А почему бы нет? — повторила Ольга предательски дрогнувшим голосом.

Света перестала смеяться.

— С тобой что-то случилось? — спросила она.

— Нет, ничего… — пробормотала Ольга, придерживая рукой вдруг задрожавший подбородок.

— Не-а… Я же вижу, что с тобой неладное. Это же не из-за вчерашнего вечера?

— Ты о чем?

— Ну… О прогулке.

— Конечно, нет. Никакого отношения…

— Кто-то обидел?.. Оля, ты меня прости, пожалуйста, что лезу в душу, но у тебя же на лице все написано…

— Света… Не надо ничего говорить. — Ольга собралась с силами, заставила себя проглотить комок в горле и удержать слезы под замком. — Это мое личное дело и я с ним буду сама справляться. Поверь, это нетрудно.

— Тогда обязательно возьми куртку. И ходи в ней сколько хочешь… Слышишь? Я хочу, чтобы ты ее себе оставила… Нет, я ее не заберу, даже не упрашивай! Когда-нибудь позже, может быть, но не сейчас. Носи ее и думай о том приятном, чего тебе Света Третьякова желает… Вот так, я вижу, тебе уже лучше!

…Эту куртку Ольга надела перед следующим выходом из дома. Почему-то она восприняла этот «временный подарок» как своего рода доспехи, могущие защитить ее от тяжелого душевного расстройства, в которое продолжала сползать. Ольга долго крутилась перед зеркалом, убеждаясь, насколько Света права — уж очень кожанка здорово сидела на ней. Следовало, конечно, подобрать другую юбку — ведь шла Точилова не на «задание» и устраивать маскировку не собиралась. Но чтобы наряд выглядел гармонично, требовалась мини, а Ольге сейчас на них даже смотреть не хотелось. Другие юбки, достаточно длинные, дабы соблюсти приличия, сочетались с этой курткой неважно. Поверх платья даже средней длины куртка выглядела просто нелепо. С джинсами, которые Ольга с момента покупки не надевала практически ни разу, тоже было как-то «не очень». Плюнув на все, Ольга надела одну из длинных юбок и покинула квартиру. Но, прежде чем идти куда намеревалась, снова зашла в торговый центр, где совсем недавно беседовала со Светой. Пройдя по нескольким точкам, торгующим одеждой и перемерив с полдесятка предметов, Ольга наконец рассталась с довольно приличной для учительницы суммой (в последнее время деньги стали разлетаться гораздо быстрее обычного), зато вышла довольной. А что — если она учительница, то разве не имеет права вне работы одеваться как ей вздумается? Тем более что ничего «неприличного» в ее одежде нет.

Так ли это, но в холле городской клинической больнице мало оказалось тех, кто не обратил внимания на вошедшую через стеклянную дверь высокую, статную женщину, длину и красоту ног которой подчеркивали узкие черные брюки из тончайшей экокожи. Обтягивающая короткая куртка была, что называется, «в тему» и прекрасно завершала картину. Или, наоборот, открывала — это зависело от того, откуда на Ольгу начинали смотреть — сверху или снизу. Точилова, держащая в руках небольшой продолговатый сверток, прошагала к столу, за которым сидел пожилой лысоватый охранник с обвисшими сивыми усами, изящным жестом раскрыла перед ним паспорт.

— Э-э-э, — начал было охранник.

— Приемные часы с двенадцати до шестнадцати, — пропела Ольга. — Я вовремя.

— А-а-а… А халат?

— Кончились халаты. Вы записали меня? — Точилова не стала дожидаться ответа. Покачивая бедрами, она неспешно прошествовала дальше по коридору, примерно представляя, куда ей надо идти… Так, второй этаж, с лестницы направо, палата номер двести шестнадцать…

Сергей, облаченный в больничную пижаму, сидел в палате на одной из коек и играл в шашки с соседом — тощим молодым парнишкой, у которого ритмично дергалась щека.

— Вот это да, — выдохнул он, увидев Ольгу. — Привет.

Та улыбнулась. Невесело так.

— Держи, — протянула она ему сверток. — Это тебе.

Кнехт, с удивлением взглянув на женщину, развернул бумагу и пленку. Три темно-красные розы. Почти черные.

— Зачем? — спросил он внезапно хриплым голосом.

— Не знаю, — ответила она. — Правда, не знаю. Просто шла сейчас между въездом на территорию и главным корпусом, увидела, и… Рука сама полезла в сумку. В последнее время я слишком много всего делаю по наитию. Наверное, кто-то за меня решил, что так надо. Я пришла к тебе, Сережа…

Сергей покосился на соседа, которого все происходящее очень интересовало.

— Пошли в коридор, погуляем, — предложил он.

— Конечно.

Мужчина и женщина покинули палату и молча прошли в конец коридора, где было не слишком людно.

— Ты невероятно красива, — сказал он. — Я ждал, что ты придешь.

Ольга промолчала.

— Что с тобой происходит? — спросил Кнехт.

— Я сама не знаю, что со мной. Просто очень болит сердце. Дышать трудно. Меня аж затрясло, когда я увидела эти цветы… И поняла, что не могу не взять их для тебя… Но лучше ты скажи, что происходит с тобой? Только честно. Мы оба были на грани больших неприятностей, надеюсь, ты понимаешь?

— Мне противопоказаны сильные эмоции, — вздохнул Кнехт. — Да, это последствия той самой проклятой травмы. Синдром… как они его называют… Каталепсия или катаплексия, не совсем понял. Приступы начинаются неожиданно. Но, — Сергей вздохнул еще раз, — вполне себе предсказуемо.

— Скорую необходимо было вызвать?

— Да, Оля. Спасибо, что ты не растерялась. Могло быть хуже.

— То есть, спровоцировать приступ может испуг или большая радость, к примеру?

— К сожалению.

— И что говорят врачи? До какой степени это может быть чревато?

— Вплоть до… — Кнехт поиграл скулами. — Пугают инсультом. Неизвестно, что хуже…

— Так тебе получается — даже сексом опасно заниматься?

— Просто сексом — нет… Но то, что было у нас — это ведь больше, чем секс. Гораздо больше.

Ольга кивнула, с трудом проглотив комок в горле.

— Сейчас могут принудительно на ВТЭК направить, — пробормотал Сергей. — Права точно отберут, это и к бабке не ходи.

— Ну так ты сам подумай: на дороге же неизвестно что случится может… Перед тобой чужая авария, или какой идиот через улицу понесется. Тебе тормоз давить, а ты сознание теряешь…

— Да понимаю я все, Оля… Просто давно такого не было, уже года два как… Ну, голова, конечно, побаливала, но несерьезно. Думал, дело на лад пошло, отпустило. А тут прихватило так сильно, как никогда раньше… Ладно. Мне кажется, хорошо, что мы с тобой не успели друг к другу привыкнуть…

— Ты действительно так думаешь?

— А ты полагаешь иначе? Мы, по сути, знакомы считанные дни. А еще — я это хорошо запомнил — ты говорила, что не можешь все время находиться в подчиненной роли. Тебе хочется доминировать, пусть даже не постоянно. И не только в постели, если я что-то понимаю в жизни. Мне это принять будет трудно. Если вообще возможно.

Ольга молча закусила губу, отвела глаза в сторону.

— Это тупик, Оля, прости за пафос. Нам замечательно вдвоем, но теперь я прошу: оставь меня. Уходи прямо сейчас. С тобой я не смогу быть спокойным… Ты отдаешь себя всю без остатка, но и требуешь от других того же. По-иному с тобой невозможно. Чем это рано или поздно для меня закончится — понятно. Мы взрослые люди, можем говорить друг с другом откровенно, вот и я говорю сейчас так. Я люблю тебя, Оля. И потому не хочу, чтобы твое будущее прошло в ненужных заботах об овоще, которого когда-то звали Сергеем.

* * *

— Оль, а где твое изображение?

— Не знаю, что-то со связью… Или вебка глючит.

— Ох ты, как непривычно и неправильно! Я настроилась тебя видеть, а сейчас что делать?

— Давай просто так поговорим…

Ольге не хотелось включать камеру. Услышав звук вызова, она посмотрелась в зеркало и решила, что выглядит, мягко говоря, не лучшим образом. Из больницы она вернулась домой словно на «автопилоте», с трудом воспринимая окружающее и изо всех сил стараясь выглядеть невозмутимой — спасибо приобретенным брюкам и (в особенности!) Светиной курточке… Войдя в квартиру и проверив, заперта ли входная дверь, прошла в комнату. Хотела снять туфли, но одна уцепилась ремешками за ногу. Сбросить не получилось, а разбираться, как отцепить, Ольга уже не могла — ее душило и корежило. Так в одежде и одной туфле женщина упала на кровать лицом вниз и начала плакать — горько и зло. Ольга громко всхлипывала, била ладонями по одеялу, кусала подушку и содрогалась всем телом…

Если вы проплакали без перерыва час или около, вам после этого лучше не показывать лицо никому. В том числе и близкой подруге.

— Ладно, Оля, я уже чувствую, с тобой что-то не так. Расскажешь? Но если не хочешь, не говори…

— Хочу, Ленчик. Вот прямо сейчас сяду поудобнее и выговорюсь…

И Ольга рассказала подруге все. Начиная с подготовки к «тематическому» эксперименту, и заканчивая сегодняшним визитом в клинику.

— …Ты плачешь? — удивилась Точилова, заслышав с той стороны экрана характерные звуки.

— Оль… Я даже не знаю, как ты это пережила, — всхлипнула Лена. — Мне сейчас так больно, словно все случилось со мной.

— Да ладно, Лен. Не такое переживали… Женская шкура толще, чем это со стороны кажется.

— Верно говоришь… Главное, не держать это в себе.

— Ни в коем случае. Иначе голова лопнет.

— Не лопнет. У женщин, видимо, даже голова может растягиваться.

Как ни было Ольге сейчас тошно, она почувствовала, что ее губы дрогнули в легкой улыбке.

— Да уж, в последнее время только и делаю, что проверяю ее на эластичность, — сказала она.

— Так и не одну лишь голову, наверное? — послышался вопрос.

И опять Ольга чуть улыбнулась.

— Такое ощущение, Лен, что моя жизнь понеслась вскачь. За короткое время случилось невероятное множество событий, на меня свалилась масса новых впечатлений… И не сказать, что только приятных.

— Но каких больше?

— Не знаю даже.

— И как ты себя теперь ощущаешь? Снова свободный полет?

— Что-то мне уже горько от этой «свободы», Лен.

— Ты бы предпочла связать себя бессрочными узами с человеком, который почти такой же безбашенный, как и ты, но может в любой момент стать инвалидом или покойником?

— Знаешь, я не настолько сильна, чтобы решиться на это. Сережа мне сказал «уходи» и я ушла. Казалось бы, должна испытать облегчение, но его нет. Наоборот, только пустота и тяжесть. Причем одновременно.

— Это обратная сторона свободы, Оля.

— Нет, Ленчик. Когда ты одна, это не свобода. Ни с какой стороны. Свобода — это когда у тебя кто-то есть, и ты не ощущаешь давления с его стороны.

— Так это уже любовь. Нормальная, хорошая любовь.

— Любовь есть свобода?

— Ну а почему любовь и свобода должны друг другу противопоставляться?

— Лен, а как же верность, про которую мы с тобой и не только, кстати, уже так много копий сломали? Еще на форуме начинали.

— Так ты сама, вроде, всегда выступала за свободные отношения, или я ошибаюсь?

— Проверяешь мою голову на эластичность? Я не так давно с одним парнем спорила на этот счет. Приводила простой пример: вот образовался союз из двух любящих сердец, говоря высокопарно. Мужчину трогать не будем, спросим женщину: «Ты будешь ему всегда верна? Ни с кем и никогда не изменишь?» Что она ответит? Конечно, буду верна, изменять не буду. И ответит ис-крен-не! Она сейчас в это верит безоговорочно. Она плюнет в лицо тому, кто посмеет усомниться в ее словах. Она настолько любит своего мужчину сейчас, что умрет за него, если понадобится. Но знает ли она, что случится через три года? Пять лет, пятнадцать? Когда окажется в объятиях другого мужчины, с удивлением вспоминая свои клятвы… Если вообще вспомнит о них.

— Сейчас ты считаешь иначе?

— Лена, сейчас у меня в голове такой беспорядок, что я и сама не знаю, что думать. Пока Сережа мне не сказал одну вещь, я почти готова была связать себя с ним, несмотря на его проблемы.

— Что он тебе сказал?

— Что я слишком люблю доминировать. Причем не только в постели. А он никогда не сможет быть ведомым. Он — мужчина до мозга костей. СамЭц.

— Из тех, что в губы не целуют?

— Именно. Такие если и делают это, пусть даже из любви, но без всякого удовольствия. А я это чувствую. И мне не нужно, чтобы мужчина делал мне приятное из одолжения либо переступая через себя.

— Вот видишь… Так может, и плакать было незачем?

— А ты себя тоже всегда спрашиваешь перед тем, как плакать — надо или нет?

Лена рассмеялась. И воскликнула:

— Оля! Перестань рефлексировать! Включай камеру, неужели ты меня еще можешь стесняться?

Ольга щелкнула мышкой. На экране появилось улыбающееся лицо Лены, а внизу, в уголке, Ольга, как всегда, увидела себя. И то, право, чего страшного? Немножко глаза припухли, с кем не бывает…

— Он собственник, наверное, да, Оль?

— Скорее всего.

— Ваш возможный союз, даже если бы не было таких проблем, долго бы не продержался. Вы очень скоро начали бы серьезно цапаться между собой, и рано или поздно ты нашла бы себе парнишку на стороне. Который дал бы тебе то, чего не мог дать Сергей.

— Вероятно, ты права, — неохотно согласилась Ольга.

— Да ты и сама понимаешь, что я права. При этом ты бы продолжала любить его.

— А совесть…

— Совесть, Оль, у нас, женщин, тоже штука такая… Эластичная.

Теперь засмеялась и Точилова.

— Так может, действительно, надо чуть шире толковать понятие свободы. Чтобы не растягивать совесть?

— Вот, а ты еще Коэльо не читаешь! У него там чуть не в каждой книге, если супружеская пара, то оба изменщики, но живут при этом дружно. Правда, иногда случаются эксцессы, но такие, что в реальной жизни маловероятны.

— Лен, жизнь отличается от романов… Я согласна, что близкие люди могут давать друг другу определенную степень свободы. Если установки заранее обговорены, то и «левак» в открытую, наверное, возможен. Но опять же, не надо забывать, что Коэльо писал все больше о Европе. А там, как ни крути, жизнь другая. И отношение к супружеской верности-неверности у парижского сценариста и нашего водителя маршрутки не может быть одинаковым.

— Ты среди нашей богемы не вращалась. Московская, судя по всему, мало чем отличается от парижской. Думаю, у нас нравы даже посвободнее будут. Ты была в Европе?.. Вот. А я была. Несколько раз. Но процент богемы действительно слишком мал от всего количества людей. И Францию, и Россию в основном населяют не сценаристы, а водители маршруток. Которым свобода в отношениях противопоказана в принципе. Да и зачем она им? Не в коня корм. Представь себе: вот идет пивное брюхо, волосатые ноги, опухшая рожа. Супруга примерно такая же. Такой мужик, вырвавшись «на свободу», первым делом что сделает? Конечно, найдет старых друзей — разведенных или неженатых — и надерется с ними. Утром проснется в полицейском участке, и хорошо, если не избитый или сам кого не избил. А если не надерется, то снимет «телку». Причем в лучшем случае мотивация будет такая — «смена впечатлений». Надоел хлеб, хочу пироженку. Чуйства, лябоффь? Не смешите мои сандалии… с грязными носками под ними. И спасибо, если потом не придется лечиться от какой-нибудь гадости. И жену лечить. А самый прикол будет, если «телка» через месяц этаким бонусом заявит, что залетела, а денег у нее нет… Другая крайность — богатые бездельники. Вот уж у кого свободы выше крыши, а что с ней делать — многие просто не понимают.

— Это как у Мураками в его «Меланхолии», где перейдены все мыслимые и немыслимые линии. В первую очередь по причине безделья и нищеты духа.

— Оля. Я прочитала ВСЕГО Мураками, ты ничего не путаешь? Нет у него такого романа!

— Так ты говоришь, видимо, о том, который Харуки? А я о том, который Рю. Однофамилец.

— Ты же не читаешь современную литературу?

— Очень мало. Но кое-что листаю. От скандальной или модной прозы иногда не могу удержаться.

— Это в очередной раз доказывает, что ты, Оля, где-то в глубине души довольно богемная девушка.

— Может быть, и так, Лен…

Пауза.

— Ну, как ты? — спросила блондинка.

— А знаешь… Вроде ничего.

— Завтра будет еще легче.

— Точно?

— Точно. Уж поверь моему опыту.