У Ольги слезились глаза — она уже третий час просматривала записи с камер, которые (не без звонка из полиции) предоставила ей служба безопасности. В воскресенье школа была заперта, в субботу работали только факультативы, для которых открывали лишь один коридор, ведущий вправо от поста охраны. В пятничном столпотворении Ольга не сумела вычислить никого из взрослых, кто бы мог войти и нарисовать зловещий (а может быть, ничего не значащий) крестик на двери ее кабинета. Но вот началось раннее утро понедельника. В школьный холл принялись слетаться первые ласточки. А это кто? Явно не учащийся, но и не педагог. И не технический сотрудник. Довольно высокий, вроде бы черноволосый…
Точилова загодя распечатала фото Саши Бондарева — молодой человек выложил его в «Фейсбуке», предлагая какую-то сомнительную субаренду складских площадей. Спустившись в холл, показала сидевшему за столом охраннику. Тот долго изучал фото, но заявил, что такого человека в школе вроде бы не видел. Когда Ольга продемонстрировала ему фрагмент видеозаписи, тот попытался вспомнить, и сказал, что какой-то мужчина действительно отирался в холле, но он был совершенно не похож на парня с распечатки — это уж точно.
Решив, что Саша на маньяка-убийцу не тянет, Ольга покинула кабинет службы безопасности и отправилась домой. Возле своего подъезда увидела знакомую из соседнего — Симу Сафонову. Подумала — а чем черт не шутит? — и показала ей фото Саши. Женщина внимательно его изучила и, вернув распечатку, заявила с уверенностью:
— Толкался он возле вашего подъезда в воскресенье. Я видела, как он выходил. Не первый раз его тут вижу.
Ольга подумала, что от преследований Саши она еще не окончательно отделалась. Стало противно и даже немного страшно. А что она, в сущности, знает о серийных убийцах? В обычной жизни они ведь вполне могут быть добродушными, но также и нахальными, и при этом любить собак — почему бы нет? Послушать бы его мысли… Но как? Предложить ему встретиться? Что-то совсем не хочется. Попробовать выловить случайно? Где-нибудь на почте? Он ведь там ошивается, говорит, родственница работает… Тоже не вариант, может, он туда заходит раз в несколько дней.
Тем не менее Ольга решила зайти на почту, пока отделение связи не закрылось. У стойки — редкий случай! — не было ни одного клиента, знакомый «почтмейстер» скучал, склонившись над бумагами. Но когда Ольга подошла, он встрепенулся, узнав посетительницу. Точилова посмотрела ему в лицо и поразилась: она ни разу прежде не замечала, что у него такие неприятные глаза: узкие зрачки на фоне чуть розоватой радужной оболочки, прямо как гнойники — странное сравнение напросилось само собой. И эти глазки бегали, словно мужчина за стойкой был не в ладах с совестью.
«Наверняка потрошит чужие посылки, да и мои вскрывал тоже», — с уверенностью подумала Ольга. И обратилась к нему:
— Не подскажете, сегодня Бондарева работает?
— Бондарева? — переспросил «почтмейстер». Глаза у него перестали бегать. — Я не знаю такой сотрудницы.
— Ну как же… Она родственница этого человека… Александра Бондарева.
— Вообще без понятия. — Молодой мужчина широко улыбнулся, и от этой улыбки странные глаза стали выглядеть гораздо приятнее. Видимо, ответил он честно. — А кто это?
— Может, знаете? Он занимается перепродажей гаражей.
Глаза опять превратились в гнойники.
— Извините, я не знаю, о ком вы.
Реплика прозвучала более чем сухо, и Ольге ничего не оставалось делать, как ретироваться. Она извинилась за непреднамеренную ошибку и направилась к выходу, почти физически ощущая, как глаза «почтмейстера» буравят ее спину.
Выйдя на улицу, Точилова набрала номер Светы.
— Да, Оля, — послышался голос.
— Света, у меня есть одно подозрение. Даже не то что бы подозрение, просто небольшая идея, которую было бы неплохо проверить.
— Идея, говоришь? Это хорошо. А что именно нужно проверить?
— Видишь ли, я не знаю, как это сделать. Может быть, нам есть смысл встретиться?
— Конечно. Дело терпит до завтра? Я сегодня сильно занята.
— Думаю, терпит.
— Тогда на нашем месте. Завтра во второй половине дня.
— Созвонимся, заранее, да?
— Обязательно… Оля?
— Да?
— Все в порядке?
— В порядке, Света. В полном. Все хорошо.
* * *
— Оль, а как ее зовут, если не секрет?
— Это имеет значение?
— Имя в целом — нет, но вот скажи: есть ли в нем звук «ль»?
— Нет… А что это может значить? Я помню, как-то ты уже упоминала о таком.
— Я забыла название… Когда изучают, как определенный набор звуков в имени влияет на характер человека и его отношения…
— Ты говоришь про фоносемантику имен?
— Да, ее самую… Ключевой звук в твоем имени — «ль». В моем, кстати, тоже… Это самый женственный, эротичный и сексуальный звук. Мягкое, влажное скольжение.
Ольга почувствовала, что краска заливает ей лицо. Лена продолжала:
— Если родители вольно или невольно дают девочке имя со звуком «ль», то тем самым добавляют вероятности, что она потом превратится в очень чувственную девушку, склонную к поиску наслаждений. Потому что когда ребенка окликают по имени, он каждый раз получает определенный сигнал, влияющий на формирование его характера.
— Лен, я изучала фоносемантику, но этих выкладок что-то не припомню. Возможно, это на уровне гипотез, вроде нумерологии, астрологии и прочей мистики?
— Может быть. Но нумерология и астрология так или иначе работают. Пусть не всегда со стопроцентным попаданием, но тем не менее… И с именами на уровне подсознательных вибраций примерно то же самое. Плюс совместимость некоторых имен — тоже многое значит…
— Кажется, я понимаю. Будь у той девушки другое имя, то у нас с ней могло что-то произойти? Ты это имеешь в виду? Извини, Леночка, но я так не думаю. Тут другое.
— Подожди. Тебе ведь не было неприятно?
— Неприятно не было. Но и приятного тоже не чувствовала. Пустое ощущение. С мужчинами так не бывает. Там либо сразу понятно — что он не твой, и тогда идет отторжение на всех уровнях. Либо наоборот.
— Оленька, ты просто еще не раскрылась. Тебя надо разбудить.
— А надо ли?
— Ты этого боишься?
— Нет…
— Ты этого не хочешь?
— Не знаю. Лена, я не знаю, честно!
— Может быть, тебе просто что-то мешает?
— Знаешь, мне иногда снится такое…
— Это приятные сны?
— …
— Ты молчишь?
— Думаю… Раньше мне было стыдно перед собой, когда просыпалась. Сейчас уже нет… Но…
— У меня все происходило точно так же. Только немного раньше, чем у тебя… Хочешь, расскажу про свой первый случай? Даже не первый, а так сказать, «нулевой»?
— Расскажи.
— Однажды, почти лет десять назад, я летела в Москву. Дело было ранней весной, возможно, поэтому в самолете больше половины мест пустовало. Не сезон, словом. Полет выдался долгим, мне стало скучно. Тогда таких гаджетов, как сейчас, не было, книжка оказалась неинтересной. Встала и начала бродить по салону. Подхожу к аварийной двери, читаю надписи, осторожно касаюсь ручек. Тут мне на руку мягко так ложится чья-то ладонь. Стюардесса. «Пожалуйста, не надо ничего трогать». Я оборачиваюсь, чтобы слегка надерзить, но — веришь-нет — язык прилип к небу. Сказать «красивая» — это ничего не сказать. Она меня просто ошеломила. Глаза темно-карие, почти черные, кожа матовая, губы… Неописуемы. Вероятно, полукровка, отец откуда-нибудь с Кавказа. Лет двадцать пять, или около того. Пилоточка набок сбита, волосы интересно собраны. Фигура… Почти как у тебя, наверное. Юбка немного колени открывает — ножки суперские. И видно, что отлично понимает, насколько хороша собой. Я стою как дура, глазками хлопаю. Она улыбается, спрашивает, чем меня эта дверь так привлекла. Я и ляпнула, что вот, закончу универ и попробую тоже в бортпроводники податься. Она развеселилась, начала интересоваться, что я знаю об этой работе. Слово за слово, мы разговорились, она мне немного про свою жизнь рассказала. Я — про свой универ, о том, как в Москве сложно учиться. И тут замечаю, что ей мои истории постольку-поскольку, зато видно, как она по мне взглядом шарит. Так обычно парни смотрят, словно пытаются увидеть, какого цвета белье у тебя под одеждой. Тогда и я так же начала ее разглядывать. Она что-то прикинула, спросила, не хочу ли я узнать про чисто женские секреты профессии. Я говорю: «правда ли, что все стюардессы носят исключительно чулки с поясками?» Она сказала: «у нас действительно особый дресс-код. Иди на свое место, я подойду через десять минут, а то сейчас немного занята». Я пошла к себе, села у прохода. Там целый ряд пустых кресел. Сижу, жду. Сама не знаю, чего, но сердце замирает. Проходит десять минут, потом еще пять. Смотрю — идет. Нет, слово «идет» не годится. Скользит, мягко ступает, грациозно так, прямо пантера в джунглях. Подходит ко мне, наклоняется, говорит: «двигайся к окну». Я так и делаю. Она садится на среднее сиденье справа от меня, поднимает подлокотник между нами и высоко задирает юбку. А я вижу чулок. И вижу подвязку. И полоску чудесной матовой кожи. Она улыбается: «будешь летать — тоже станешь такие носить. Хочешь потрогать, какие гладкие?» И берет мою руку в свою правую. Я сижу такая сама не своя, а она кладет мою ладонь себе на бедро, слегка прижимает сверху своей. И тянет чуть вверх, на теплую кожу. Я не убираю ладонь, наоборот, пытаюсь расслабить руку. Вижу ее взгляд, ну, ты знаешь, тут все понятно без слов. Ее левая рука ложится на мое колено. А я как деревянная… Сердце, конечно, скачет, но желания близости нет. А мне так хотелось, чтобы оно было! Но и отталкивать ее не могу. Не знаю, что делать, только губу закусила. Она это увидела, и все сразу закончилось. «Ты просто не готова», — сказала она. Я что-то промямлила, уже не помню какую глупость. Мне было до ужаса неловко, причем именно от того, что не сумела откликнуться на ласку. Ведь мне не было неприятно!.. Вот и вся история, которая закончилась, так и не начавшись.
— Стюардесса просто встала и исчезла?
— Нет. Она показала мне свой бейджик, и сказала, что когда буду готова, смогу найти ее. В их компании только одна Лейла работает. Потом нежно сжала мои пальцы и ушла.
— Ты после этого искала Лейлу, да?
— Вот как ответить на этот вопрос?.. У меня потом еще дня три мозги были наизнанку. Тупила страшно. Все вокруг твердили примерно в таком духе, что вот, наконец-то, блондинка сама себе соответствовать стала. Потом я узнала и фамилию Лейлы. После этого уже можно было легче ее отыскать. Нашла в «Фейсбуке». Но так и не написала ничего. Много раз пыталась, но потом оставила эту затею. Прошло несколько месяцев, как-то на вечеринке после Нового года слегка накидалась и с удивительной легкостью соблазнила красивую девчонку, фактически увела у приятеля.
— Но это была, никакая не любовь, верно?
— Конечно. Моему парню кто-то накапал, но он даже ревновать не стал, сказал, что это всего лишь девичьи забавы, которые не заслуживают того, чтобы из-за них беспокоиться.
— Некоторые мужчины вообще полагают, что женские однополые связи даже полезны.
— Правильно полагают. В этом наше преимущество: для мужчины бисексуальность — это девиация, а для женщины — качество.
Почти все женщины бисексуальны. Думаю, процентов девяносто. Если женщина считает, что это не так, то она просто еще ни разу не думала об этом всерьез. Не познала полностью свое тело, свою сексуальность. Или находится под давлением традиций и устоев. Наконец, входит в десять процентов чистых гетеросексуалок.
— Лена, да почти любая скажет, что женское тело изящнее, пластичнее, грациознее, чем мужское. Эстетичнее наконец. Золотое сечение же! Но я слышала и такое: вполне гетеросексуальные женщины обожают лесбийские драмы и плачут над «Комнатой в Риме» и «Жизнью Адель». Представь себе мужчину, который будет переживать за персонажей «Горбатой горы»! Он просто смотреть этот фильм не станет, разве только под страхом серьезной угрозы или за деньги. Да и то глаза закроет от омерзения.
— У мужчин тараканов в этом плане больше.
— Да. И эти тараканы иногда разрастаются до чудовищных размеров. Ты знаешь, что среди женщин не бывает серийных убийц на сексуальной почве? Вообще и никогда.
— На сексуальной — согласна. Если только из-за мести и всего такого прочего… Вот и еще одно женское преимущество. Кстати, о тараканах. Знакомые в Германии рассказывали, что у них там есть такой тренд — некоторые девушки все чаще доверяют опытным подругам делать дефлорацию. Мужчины стали бояться девственниц! А многим сейчас просто наплевать на прежний опыт своих подруг. Некоторые не верят в девственность, если твой возраст двадцать плюс — скорее подумают, что ты потратилась на гименопластику. Да и про «технических девственниц» все знают.
— Ленчик, можно спросить?
— Все, что угодно!
— У тебя было много девушек?
— Не очень. Намного меньше, чем парней. Да я и не стремилась никогда к рекордам такого рода — зачем? Мне это ни к чему. Секс без влюбленности — штука разрушительная, приводит к хандре и создает проблемы, независимо от того, какого пола твой партнер. Я быстро прекратила эти опыты, как только убедилась в том, что соблазнить можно почти любую девушку. В первый раз она обычно слабо сопротивляется, говорит: «что ты делаешь? Я не лесбиянка». Что ей отвечает соблазняющая сторона? Правильно — «я тоже». Настоящих лесбиянок в реальной жизни очень мало. И их легко отличить от всех прочих — у них такая своеобразная женственность. «Стальная», как иногда говорят… Так что девушка легко поддается и оказывается с тобой в одной постели. Надолго или нет — это уже второй вопрос.
— Я думаю, что подобный сценарий среди мужчин невозможен.
— Конечно. Если один парень попытается соблазнить другого, то либо получит по морде, либо услышит в ответ: «ура, я тоже гей!» Так что, Оль, и в этом случае хороши двойные стандарты. Вот ты говорила про фоносемантику. Насколько гадко звучит слово «мужеложство», если подумать. Оно жужжит как полураздавленная муха. А произнеси «лесбийская любовь», что в этих словах? Романтика, экзотика, нежные отношения и опять же звук «ль».
— Согласна. В первом примере — явная дисфония. И отрицательная коннотация. Во втором — выраженное благозвучие. А слово «любовь» не может нести в себе негатив по определению.
— Это как называется — антонимы?
— Нет. Это семантико-стилистические синонимы. Я бы даже сказала, что они одинаковые по сигнификату, но с разной синтагматической структурой.
— Чего?.. Оленька, ты так много знаешь, что мне иногда становится не по себе.
— Ой, да ладно… Издержки высшего образования, не более того… Ты и сама умеешь поражать мое воображение. Опять же хорошо знаешь иностранные языки, сколько раз уже удивляла меня своими лингвистическими изысками?
— Хочешь, прочитаю пост для твоей темы на форуме? Собираюсь выложить.
— Конечно!
— Вот, слушай. В русском языке есть слово «желание» и близкое ему по смыслу «вожделение». При этом окраска обоих слов различна: в первом случае она вполне нейтральна, во втором — один шаг до похоти. Как бы ни был богат русский язык, промежуточного, среднего по смыслу значения между этими двумя, в нем нет. Есть в английском — «desire», есть в немецком — «Verlangen». Уже не нейтральное желание, но еще не совсем вожделение.
— Я могла бы немного поспорить, но не вижу смысла в мелких придирках. К тому же мне нравится это состояние.
— Мне тоже. Я часто нахожусь в нем.
— И насколько же часто?
— Всегда, когда разговариваю с тобой…
— Так… — Ольга даже растерялась.
— Но немного устаю от него.
— А… А почему?
— Потому что хочу большего.
У Ольги опять потеплели щеки. Да, она отдавала себе отчет в том, что девушка по ту сторону экрана стала для нее больше чем просто подругой, но до какой степени?
— Лен, а когда мы с тобой все-таки увидимся, то…
Ольга замялась, не зная, как лучше закончить фразу.
— Мы, наверное, догадываемся об этом.
— Но я ни в чем не уверена.
— Я тоже. Но почему-то хочу верить, что ничего невозможного нет.
— Сделать шаг навстречу — дело нетрудное. Надо, чтобы этот шаг произошел без усилий, словно бы сам собой…
— Оленька, у нас еще есть время.
— Я буду о тебе думать. Обещаю.
— А я уже давно думаю о тебе.
В эфире воцарилось молчание. Молодые женщины просто смотрели друг другу в лицо и ничего не говорили. Слова в эту минуту были лишними. В минуту, которая вместила в себя целую жизнь и тут же сжалась до мига, достаточного для быстрого движения глазами.
— Завтра… — сказала Ольга, ощутив, как у нее перехватило дыхание.
Лена только кивнула головой и, протянув руку к экрану, разорвала соединение. Видимо, она тоже поняла необходимость оставить себя и подругу наедине со мыслями и чувствами, чтобы ни одно лишнее слово не разрушило этот волшебный контакт, который установился сейчас между ними.
* * *
Шестым уроком по вторникам стоял классный час, и Ольга (по крайней мере раньше) всегда готовилась к нему тщательно, начиная продумывать проведение еще с понедельника, а то и с пятницы — особенно если случалось что-то необычное, либо неприятное. Но, несмотря на то, что в последние дни произошло много всего разного, и не только доброго, Точилова поймала себя на том, что не знает, о чем будет говорить на классном часе в этот раз. Об успеваемости? Пока вроде все хорошо, если не считать трех-четырех моментов, каждый из которых займет по минуте. О дисциплине? Да, о ней можно говорить много и долго, особенно с участниками группы «Свободный полет» (кстати, надо посмотреть, может быть, ей что-то написали?), но надо ли знать всему классу о некоторых отклонениях в учебном процессе? Необходимо, конечно, в очередной раз напомнить девушкам об опасности, которая все еще нависает над ними (и выслушать тихое нытье, означающее «ну сколько можно об одном и том же?»), а заодно напомнить всем про ЕГЭ (который и без того снится любому старшекласснику каждую вторую ночь, конечно же, чередуясь с эротикой).
Сообщений от учеников не было. Ни в закрытой группе, ни «ВКонтакте». Ольга даже встревожилась. Но если подумать, это могло ничего не значить. «Свободный полет» выполнил свою задачу — единственную, для которой был создан, а соцсети могут подождать. До следующих выходных, например. День у нормального ученика одиннадцатого класса расписан очень плотно — уроки в школе, занятия дома, тренировки, подготовительные курсы, лицеи, репетиторы… Да и с друзьями потусоваться надо время найти.
— … Садитесь, — произнесла Ольга.
Класс с необычно легким шумом устроился на своих местах. Точилова прошла к рабочему месту и тоже села, открывая классный журнал. В среднем ряду вдруг взметнулась рука.
— Да, Савлук, что ты хотел?
— Ольга Викторовна, — произнес ученик, поднявшись. — Это правда, что вы хотите от нас уйти?
Подобного Точилова не ожидала. Этот вопрос ударил ее не многим слабее, чем та молния у околицы. Она опустила взгляд, но, понимая, что надо сохранять невозмутимый вид, неспешно закрыла журнал и вновь подняла глаза на класс и на ученика, задавшего вопрос.
— Не буду спрашивать, откуда у тебя эта информация, — произнесла Ольга. — Все равно правды не узнаю. Но сама врать не стану. Да, я действительно собираюсь уйти из школы.
Тихий вздох прокатился по классу, словно порыв холодного осеннего ветра. Савлук покрутил головой в стороны, будто стоял у доски в ожидании подсказки, но не дождался и сел. В кабинете повисла тишина.
— Почему, Ольга Викторовна? — с недоумением и даже тревогой спросила Косинская.
— Мы чем-то вас обидели? — послышался голос Евсеева. «Классный шут» был сейчас серьезен как никогда.
— Если дело в нас, скажите! Мы не хотим, чтобы вы уходили, — произнес Поповский.
Участники «Свободного полета» молчали, но в глазах юношей и девушек, которые знали намного больше других, Ольга видела те же самые вопросы.
Вопросы, требующие ответа. И ответа честного.
— Ребята, — произнесла Ольга. — Причина есть. И поверьте, она не в вас. Вы — замечательный класс, вы все очень хорошие, и мне будет жаль с вами расставаться. Я родом не из этого города и даже не из региона. Моя мама, которой сейчас со мной рядом нет — тоже. Мы оказались здесь случайно, и слишком поздно узнали, что причина, по которой мама так рано ушла, кроется именно в этом городе. В его предприятиях и в том, что тут добывают. Вы знаете про здешнюю экологическую ситуацию и знаете статистику по онкологии. Эту информацию в последнее время пытаются закрыть от свободного доступа, но, думаю, блокировки вы все умеете обходить. Я весной была у врачей… Не буду вдаваться в подробности, но мне недвусмысленно сказали, что если я не хочу повторить судьбу своей мамы, мне следует как можно скорее уехать отсюда.
В классе стояла звенящая тишина.
— Мы не знали этого, — произнесла Закирова.
— Вы и не могли этого знать, — чуть улыбнулась Ольга.
— Мы все понимаем, но… Вы могли бы сказать нам это сами, не дожидаясь, пока мы это узнаем от посторонних. — В голосе Ерохиной слышалась легкая горечь.
«От посторонних»… Наверное, это очень хорошо, когда учитель и ученики составляют единое целое… А все остальные являются для этого социума «посторонними», — подумала Точилова.
— Если так, то мы, конечно, не будем вас удерживать, — сказал Семаков. — Это было бы с нашей стороны… Ну, не знаю… Цинично, наверное.
— А ты знаешь, что такое цинизм? — неожиданно для себя самой спросила Ольга.
— Цинизм — это беспринципность и равнодушие по отношению к другим, — с уверенностью ответил Семаков.
— Не путай с эгоизмом, — пробасил Шапошников.
— Ничего он не путает, — заявила Лямина. — Цинизм — это когда у человека нету чувства сострадания или хотя бы сочувствия.
— Не всегда, — возразил Снежков. — Цинизм — это просто защитная реакция на несправедливость. Присущая как правило людям слабым.
Классный час начал мало-помалу переходить в неконтролируемую дискуссию. С одной стороны это немного отвлекло учеников от факта неизбежного (и сравнительно скорого) расставания с классным руководителем, но с другой — галдеж означал отсутствие дисциплины.
Точилова потребовала тишины, и класс пусть не сразу, но внял.
— Цинизм, ребята, — это едва ли не самое разрушительное чувство у человека, — сказала Ольга. — И оно действительно очень многогранно, вы все так или иначе были правы. Цинизм, циничность — это презрительное действие, с возведенными в абсолют наглостью и бесстыдством. Да, некоторые часто оправдывают циников, говоря, что человек имеет право включать защиту. На деле же цинизм — это не защита. Это оружие для контрнаступления, но оружие подлое. Пользуясь им, циник создает все новых и новых циников вокруг себя. Происходит своего рода цепная реакция.
— Но цинизм — это может быть простая маскировка, — подала голос Дубовицкая.
— Есть два вида маскировки, — сказала Ольга. — Возьмите сарказм. Сарказм означает в переводе с греческого «рвать мясо». В первую очередь — это распространенный художественный прием в литературе… Надеюсь, все помнят, что это такое?.. В психологической парадигме сарказм близок к цинизму, но не является таковым. Это та самая маскировка, нечто показное, когда человеческая психика кричит о том, что хочет защититься от кошмаров и страхов настоящего момента времени. Зато сам цинизм имеет множество масок, чаще всего маскируется под мудрость. Но в действительности очень далек от нее. Напротив, цинизм — это добровольная слепота, уход в себя. Циник боится открыться миру, он знает, что мир опасен и наполнен разочарованиями. Циник труслив по определению.
— «Ибо ночь темна и полна ужасов», — процитировал Иванов.
Ольга оставила эту реплику без внимания, к тому же руку подняла Воробьева.
— Я слышала, что чаще всего циниками становятся мужчины по причине психологических травм, нанесенных женщинами, — сказала она.
«Все-таки она не может мне до конца простить Тима», — решила Ольга и ответила той же монетой:
— Верно. Но точно так же циничными становятся женщины, с которыми некорректно поступили мужчины.
— А кое-кто из великих считает, что ничего страшного в этом нет, — произнес Андреев, глядя в смартфон. — Вот цитата: «Цинизм — это юмор в плохом настроении». Герберт Уэллс.
Ольга улыбнулась:
— Мне не нужно открывать интернет, чтобы привести совсем другие мнения. Цитирую на память, так что, может быть, не вполне дословно. «Цинизм опасен прежде всего потому, что он возводит злобу в добродетель». Это Андре Моруа. «Плохая сторона цинизма в том, что человек перестает видеть истинную красоту мира». Могу ошибиться, но, возможно, это сказал Максим Горький. И еще: «циник — это человек, знающий цену всему, но не ценящий ничего». Оскар Уайльд.
— Браво, — прошептал с первой парты Гузеев.
— Насчет цены, опять же… — (Ольга уже не сидела за столом, она стояла у доски, полностью захваченная собственными эмоциями). — Самое страшное, когда циником становится богатый человек. Вы знаете, о чем я говорю. О высшей и самой ужасной степени цинизма, которую можно сформулировать так: «все в этом мире продается и покупается». Любовь, талант, красота, убеждения — все. Деньги превращают циника в страшного человека. Богач и без того как правило жесток и беспринципен, особенно если он пришел к своему успеху по чужим головам, но богатый циник жесток и беспринципен вдвойне. Он считает, что деньги дают свободу, открывая все двери и предоставляя неисчислимые возможности для реализации любых желаний вплоть до самых чудовищных.
— «Быть богатым — это здорово. Это позволяет людям быть настоящими говнюками, как им предназначено природой», — процитировал Иванов еще какой-то фильм. А Иванов-то — сам парень довольно циничный, подумала Точилова.
— Грубо, конечно, но со своей колокольни суть ты уловил, — сказала ему учительница.
— Ольга Викторовна, а как быть с профессиональным цинизмом? — спросила Чалдонова. — Я имею в виду врачей и учителей.
— Вопрос непростой, — проговорила Ольга. — Я бы назвала это несколько иначе. Хороший, настоящий врач может поставить психологическую защиту — про маски я уже говорила. Циничный же врач — это плохой врач. Слышали, наверное, про так называемое «моральное выгорание»?.. Слышали, знаете. «Выгоревший» врач — это человек циничный. Ему, по сути, наплевать на пациентов.
— А как все-таки насчет учителей? — вновь подал голос Иванов.
— Насчет корпоративной этики знаешь что-нибудь? — спросила Ольга. — Знаешь, конечно. Поэтому без подробностей. «Моральное выгорание» возможно в любой профессии. Одно скажу: если вдруг «выгорю» я, то просто уйду с этой работы. Не стану никому мозг выносить.
…Классный час давно перестал быть таковым, перейдя даже установленные рамки времени. И только вмешательство Валентины Музгаловой прервало буйно разгоревшуюся дискуссию.
— Ольга Викторовна, — сказала завуч, входя в класс. — Я только что слышала звонок к седьмому уроку. Прошу вас отпустить учащихся. Если вы что-то не успели, отложите до следующего классного часа.
— Конечно, Валентина Васильевна, — согласилась Ольга. — Мы заканчиваем.
— Хорошо, — сказала Музгалова, покидая кабинет. Она никак не могла понять, что сегодня не так с Точиловой. Вроде все как обычно, но… при этом в ней словно появилось что-то новое. Странное и вызывающее.
— Все, ребята, действительно пора расходиться, — провозгласила Ольга.
Одиннадцатиклассники собирались медленно и неохотно — едва ли не впервые по окончанию классного часа, когда все пытались вырваться в коридор, не дожидаясь звонка с шестого урока. Ольга смотрела на своих учеников, которые сегодня стали для нее еще ближе, и вдруг что-то словно толкнуло ее, а глаза зажгло от надвигающихся слез.
— Ребята, — сказала она прерывающимся от волнения голосом. — Постойте. Одну минуту. Знаете, что… Я останусь. До конца учебного года. И выпущу вас. Мы окончим школу вместе.
…Завуч с неудовольствием слушала вопли, доносившиеся до нее со стороны кабинета русского языка. И только когда они наконец стихли (не сказать, что очень скоро), поняла, что ей показалось «не так» с Точиловой: она сегодня впервые увидела Ольгу Викторовну с распущенными волосами.