Если бы полицейские в тот день не были столь загружены проверкой заводских корпусов, Ольга вполне могла бы избежать унизительной и страшной беседы в гараже. Но сигнал поступил, и пусть он был анонимным, его пришлось принять во внимание. Естественно, все заброшенные площади на территории завода за один день проверить физически невозможно, полицейские ограничилась заранее определенным сектором, после чего покинули место оперативной работы и двинулись по направлению к гаражам. Если точнее — к боксу номер сто тридцать четыре.
Если бы ученики одиннадцатого «Б» в тот день не были заняты — кто с репетитором, кто на тренировках, кто на курсах иностранных языков, компанию удалось бы собрать чуть быстрее. Немногие старшеклассники тем вечером праздно шатались по городу, подобно Иванову и Савлуку. Поэтому пятерку парней и примкнувшую к ним Ларису Чалдонову удалось собрать только через час, а к гаражам они выдвинулись еще позже, после долгих криков и споров — а куда, собственно, надо идти и что именно искать.
Олег Поповский потребовал госномер машины, потому что имел на своем телефоне добытую какими-то путями базу ГИБДД, пусть даже сильно устаревшую. Иванов и Савлук долго вспоминали цифры и буквы, затем предложили несколько вариантов на выбор. Поповский сказал, что с похожим номером в регионе зарегистрирована одна «хонда ортия» на некую Серафиму Сафонову. Снежков и Гузеев в один голос заявили, что ловить тут нечего, поскольку в наши дни примерно треть автомобилистов ездит либо по доверенности, либо на машинах с чужим запретом на регистрацию. После этого школьники двинулись к гаражам, словно подчиняясь коллективной интуиции.
Сгущались сумерки.
* * *
— Ну-ну, продолжай, — начал подбадривать Таркевин.
— Я подтверждаю, — повторила Ольга. — ПОДТВЕРЖДАЮ, ЧТО ТЫ, МАРЕК — КОНЧЕНЫЙ УРОД, МАНЬЯК, БИОМУСОР, ИМПОТЕНТ, РОГОНОСЕЦ И ПРОСТО ГРЕБАНАЯ НЕЛЮДЬ!..
В боксе повисла тишина. И в этой тишине снаружи вдруг донеслись чьи-то звонкие голоса.
Ольга отреагировала правильно. Ее вопль, подстегнутый страхом, наверное, мог быть услышан метров за двести. Таркевин тоже соображал быстро. Не прошло и секунды, а он уже заматывал скотчем рот сидящей на стуле женщине, нервно приговаривая: «ишь, сука, орать еще вздумала…»
А голоса приближались, становились все отчетливее. «Вот она, эта машина!» — крикнул кто-то. «Иванов, — узнала Ольга. — Это же мои дети… Мои славные ребята… Они меня ищут!»
— Я точно слышал, что кто-то кричал!
«Женя…»
— В гараже кто-то есть, вон свет падает.
«Лора…»
Послышался грохот металла о металл, словно кто-то колотил в ворота молотком или куском арматуры.
— Эй ты! Открывай быстро! Мы знаем, что ты внутри, и знаем, что ты там творишь!
«Тим…»
Таркевин выглядел растерянным. Он сделал несколько шагов по гаражу, не понимая, видимо, как ему поступать в такой ситуации.
А ситуация выходила из-под контроля. На ворота бокса снова обрушился град ударов.
— Мы тебе щас тачку раскурочим, если не откроешь!
«Семен…»
— Считаю до трех… — послышался тот же голос. — Раз… Два…
Счет сопровождался грохочущими ударами.
— Два с половиной!..
И тут Таркевин что-то решил.
— Эй, кто там хулиганит? — заорал он, подойдя к двери.
Ольга пыталась кричать, но ее приглушенное мычание в скотч, конечно же, не доносилось до ребят.
— А-а-а! Так ты там прячешься! А ну, открывай! — радостно закричал Иванов.
— Погодите! Не так быстро! Я занят был!
— Знаем, чем ты занят! Где Ольга Викторовна, ты, волчара!? Что ты с ней сделал?
— Да ничего, ничего, подождите… Пять минут!
— Никаких минут! — воскликнул Савлук.
Послышался характерный треск и звон.
— Это левая фара! Через полминуты будет правая. Потом лобовик выхлещу!
«Семен разошелся, — подумала Ольга. — Ему это нравится. Всегда был таким хулиганистым…»
— Только попробуй! — завопил Марек. — Ты мне новую машину покупать будешь тогда!
— Где Ольга Викторовна?! — донесся звонкий голос Ларисы. — Мы знаем, что она была с тобой! — Говори, где она, гад!
— Черти… — проворчал Таркевин. Бросив ненавидящий взгляд на связанную Ольгу, он кинулся через задрапированный проем в смежный бокс. Но спустя секунду вылетел назад как ошпаренный. Ольга не верила своим глазам: следом за Мареком прошли трое полицейских: огромный Столетов, рыженькая Третьякова и еще один, в чине сержанта и с внешностью неандертальца. (То был Владимир Зотов, негласный спец по заплечным делам).
— Похоже, с поличным? А, Света, Вова? — обратился к коллегам Клим.
— С им самым, — согласилась Светлана.
Сержант только кривил рот в зловещей усмешке и хрустел пальцами.
На ворота снаружи упала новая серия ударов.
— Открывай, падла! — завопил Савлук.
— Кажется, мы не одни пришли брать этого подонка? — усмехнулся Клим. — Света, освобождай скорее потерпевшую! Зотов, открывай дверь… Только осторожно, с той стороны серьезно настроены…
В бокс ввалились все шестеро возбужденных учеников. Частично распутанная Ольга закричала при их виде:
— Ребята! Боже мой, как я рада вас видеть…
Таркевин уже стоял лицом к стене, а Зотов опытными движениями застегивал на его запястьях «браслеты», стараясь затянуть их потуже.
— Что он с тобой сделал? — чуть не плача, спросила Света.
— Ничего, — ответила Ольга. — Но напугал, конечно, здорово. Грозился изувечить и медленно убить. Сознался в убийствах других девушек. И в убийстве своей жены в Омске.
Марек у стены дернулся, повернув голову назад:
— Она врет! Она просто позвонила мне, сказав, что ей нужно взять какую-то вещь в ее бывшем гараже. Не успели мы войти внутрь, как она набросилась на меня. Вы же знаете, у нее не все в порядке на половой почве! Нимфоманка…
Зотов коротко ударил Таркевина по почкам, заставив заткнуться.
— В том гараже, как он говорил, он и расправлялся со своими жертвами, — сказала Ольга.
— Вообще-то, в том гараже еще более пусто, чем в этом, — произнес Столетов.
— Вот! Я же говорил, что она чокнутая! Еще и обвиняет не пойми в чем…
— Заткнись… Как его зовут?
— Таркевин. Марек Таркевин, — сказала Ольга.
— Он на почте работает, — добавил кто-то из школьников.
Столетов оценил обстановку.
— Друзья, вы, как я понимаю, ученики Ольги Викторовны?.. Вы, конечно, молодцы, что проявили бдительность, но сейчас вам всем придется покинуть место оперативного мероприятия. Расходитесь по домам. Ольге Викторовне больше ничто не угрожает… Так, не вынуждайте меня повторять.
— Спасибо вам, — сказала Ольга. — Я всем глубоко признательна. Вы замечательные ребята. Завтра увидимся.
Медленно и с явной неохотой ученики стали покидать гараж. Таркевин вновь подал голос:
— А кто мне заплатит за разбитую фару?
Зотов двинул его так, что даже Ольга вздрогнула.
— Смотрите, что у нас получается, — произнес Столетов. — Налицо уже состав преступления как минимум по сто двадцать седьмой. Шесть человек свидетелей — этого более чем достаточно… Вы же, гражданка Точилова, заявляете, что указанный гражданин Таркевин признался в нескольких убийствах и угрожал убийством вам.
— Верно, — сказала Ольга.
— Врет, — спокойно произнес Таркевин.
— При этом в данном помещении, равно как и в смежном, нет ни прямых, ни косвенных подтверждений тому, что здесь производились вообще какие-либо противоправные действия… Там мы нашли только мобильный телефон.
— Это мой, — сказала Ольга. — Он целый? Можно его забрать?
— Все правильно, — произнес Марек спокойно. — Потому что ничего «противоправного» тут не производилось. За одним исключением — когда меня эта странная мадам чуть было не изнасиловала. Потому мне и пришлось привязать ее к стулу. А то бы от меня одни щепки остались…
Теперь Зотов даже не шелохнулся.
Ольга вдруг почувствовала, что Таркевин сможет вывернуться. Пусть даже он и будет непременно задержан за незаконное лишение свободы, но доказать, что он убивал женщин, кажется, становится довольно проблематично…
— Мне, кстати, действительно нужно было забрать одну вещь, — сказала она, подтаскивая лестницу.
— Эй, вы! — забеспокоился вдруг Таркевин. — Она уже туда второй раз лезет…
— И че? — спросил Столетов. — А когда она тогда успела на тебя напасть, как ты говоришь?
Ольга снова коснулась оголенных проводов, ощутив привычный удар. Слегка покачнулась на лестнице.
— Осторожно! — с беспокойством крикнула Света.
— Все в порядке, — произнесла Ольга, спускаясь вниз. Ментальные реплики были четкими и ясными. Пришлось приложить небольшие усилия, чтобы заглушить мысли полицейских и сосредоточиться только на волне Марека.
— Здесь мы действительно ничего не найдем, — сказала Ольга. — Он убивал девушек в другом месте.
— Ну, начинается… — проворчал Таркевин.
— Да, тут все вылизано… Он купил гараж и сломал общую стенку. Знаете, для чего? Чтобы прятать здесь девушек некоторое время. А в случае, если вдруг кто-то начнет ломиться в любой из гаражей, можно убежать через другой бокс… Второй гараж купила его мать… Но на себя не оформила. У нее другая фамилия… Сафонова. После развода ей не разрешили возвращать свою добрачную… У нее была какая-то судимость…
— Откуда эта сука все знает?! — с испугом заорал Таркевин.
— Он решил подставить Сергея Кнехта! — воскликнула Ольга. — Набрал в шприц кровь Мелиссы Котовой и набрызгал в щели дверного проема его гаража. Постарался, чтобы капли попали внутрь.
— Это ваши догадки? — осторожно спросил Столетов.
— Шприц он выкинул между крайним боксом и опорой высоковольтной линии… Думаю, его можно найти там…
— Зотов, — коротко бросил Столетов.
Сержант умчался.
— Вот мы сейчас и проверим, насколько это достоверно, — пробормотал Клим. — А действительно, Ольга Викторовна, откуда вы все знаете?
— Он хвастался, — пожала плечами Точилова. — Он думал, что я никому ничего не смогу рассказать…
— Че ты врешь, корова! Не говорил я тебе этого!
Вернулся сержант Зотов. Молча показал всем пустой грязный шприц, уложенный в полиэтиленовый пакет.
— Ну вот, как бы там ни было, а вещдок есть. Верно, Света?
— Конечно, — с готовностью ответила Третьякова. — Ну что, Таркевин? Сами покажете, где вы расправлялись с девушками или заставите искать нас?
— Мне вам нечего показывать, — дрожащим от паники голосом сказал Марек. — А на этом шприце вы моих отпечатков все равно не найдете…
— «Нет, я косточку бросил за окошко», — процитировала Ольга. Клим и Светлана засмеялись.
— Куда идти? — спросил потом капитан.
— Попробую понять, когда мы выйдем отсюда, — сказала Ольга. — Надо вернуться на улицы города.
— Машину-то мы отпустили, — произнес Зотов.
— Поедем на машине этого деятеля. Все равно ее придется на арестуху ставить, — сказал Столетов.
На том и порешили. Клим запер и опечатал бокс. На заднее сиденье «хонды» посадили Марека, которого с одной стороны поджал Зотов, с другой — Столетов. За руль села Светлана, рядом с ней устроилась Ольга. Автомобиль двинулся прочь от гаражей.
Близ дороги стояла группа подростков, и они совсем не торопились домой. Ольга отметила, что их количество увеличилось. Наверное, решили убедиться окончательно, что все в порядке. Учительница помахала им рукой, когда машина проезжала мимо.
— Куда едем? — спросила Света.
— К почте. К нашему почтовому отделению, — сказала Точилова.
— Ты че сокращаешься? — прошипел сзади Зотов, обращаясь, без сомнения, к задержанному.
— Времени восьмой час, — сказал Столетов. — Слышь, Таркевин? Отделение связи в котором часу на охрану сдается?
— После семи вечера, как положено, — проворчал Марек, не видя резона делать секрета из этой информации.
— Нам не понадобится главный вход, — сказала Ольга. Можно зайти сбоку, через угольный подвал.
— Он тоже под охраной, — заявил Марек. Сейчас даже Ольга отчетливо слышала, как стучат его зубы.
— А вот и нет, — возразила она. — Старая кочегарка не находится в контуре… Приехали, можно остановиться.
— Выходим, — произнес Столетов. — Нет, Таркевин, не дергайся! Сиди здесь. Зотов, приглядывай за ним хорошенько.
— С удовольствием, капитан, — показал зубы Зотов.
Погруженное в темноту старое здание почты выглядело зловеще. Столетов, Третьякова и Точилова подошли к глухой стене с примыкающим к ней люком на каменном подиуме. В давно минувшие времена печного отопления сюда засыпали уголь…
— Он пользовался этим подвалом два раза, — сказала Ольга. — Подцеплял монтировкой люк и сбрасывал вниз связанных девушек. Они аккуратно скатывались в помещение. Потом спускался после смены в подвал… И делал, что хотел.
— Н-да, — пробормотал Столетов. — Вроде бы и не совсем уж глухомань, а ни одного окна в округе… Надо будет сказать, чтобы участковому на вид поставили… А как мы сейчас туда попадем?
Ольга задумалась.
— Через офис никак. Его закрывает начальник отделения связи и сдает на охрану.
— Так вот же спуск в подвал! — сказала Света, зайдя за дом. Там в тыльной стене имелось запертое сейчас окно с грозной надписью: «Внимание! При обмене почты не стой между стеной и выдвижной секцией транспортера!» А прямо под ним словно под землю уходила узенькая замусоренная лестница, оканчивающаяся маленькой металлической дверью, над которой тускло светил красный фонарь. Рядом с фонарем был установлен электрический звонок.
— Так это же сигнализация, — сказал Столетов.
— Имитация, — возразила Ольга. — Он сам прицепил эту штуку. — Правда, снаружи нам туда не попасть. Дверь открывается только изнутри. Ее даже не выломать просто так, она толстенная, как в бомбоубежище. А если кто-то из посторонних вдруг откроет люк и попытается туда забраться, то обратно вылезти без чужой помощи он уже не сможет. Там ниже ската есть створки, их надо будет сверху отжать той же монтировкой.
— Этот мерзавец все продумал, — прошептала Света.
— Ладно. Но как мы попадем туда сейчас? — повторил вопрос Клим.
— Только через люк. В багажнике лежит монтировка. Большая такая.
Столетов секунду думал.
— Хорошо, сказал он.
Затем подошел к машине, открыл дверь багажника и действительно нашел там длинную монтировку. Вернулся к люку, подцепил его, с трудом приподнял. С глухим лязгом чугунная крышка отползла в сторону. Клим посветил фонариком в люк.
— Да, — сказал он. — Вижу гладкий стальной скат. Этакая детская горка. Упирается в стенку… Или створки. Прыгаю… Света, если я не сумею на ходу удержать эти створки, попробуй их как-то открыть.
— Конечно, — сказала Третьякова.
Клим опустил ноги в люк, начал понемногу сползать вглубь.
— Так, кажется, нащупал створку… Она свободно открывается внутрь… А-а, блин!
С этим возгласом капитан Столетов потерял опору и проскользнул в подвал. Металлические створки пропустили его вниз и с грохотом захлопнулись.
— Я на месте! — услышали женщины приглушенный крик.
— Оля, держи меня за ремень, — сказала Света. — Я попробую раздвинуть створки.
Ольга выполнила просьбу. За ремень держать Свету было совсем несподручно, но обхватить ее за бедра оказалось гораздо удобнее. И приятнее.
Послышался лязг, скрежет, внизу мелькнул свет фонарика.
— Поймал! — крикнул Столетов. Сейчас зафиксирую… Створки на защелке, это действительно мышеловка… Вы знаете, я здесь такое увидел… Нашего клиента можно хоть сейчас к нескольким пожизненным срокам приговаривать. Вызываю подкрепление. Света, спасибо. Вылезай обратно, а то в такой позе у тебя кровь к голове приливает…
— Много ты понимаешь, — проворчала Света, пока Ольга помогала ей выбираться наверх. — Все, Оля. Вот мы и поймали эту нелюдь! Интересно, что там Клим нашел?
— Думаю, яму с известью, — сказала Ольга. — Куда он сбрасывал останки девушек.
— Все-таки жаль, что у нас смертную казнь отменили, — пробормотала Света.
— Ничего. Пусть он сидит в тюрьме до самой смерти, — сказала Ольга. — И каждое утро, просыпаясь, понимает, где находится и почему. Мне кажется, что пожизненное заключение — настоящий ад. И этот тип вполне заслуживает подобной участи.
* * *
В маленьких городах информация о нетривиальных событиях разносится мгновенно. Жители узнают о происшествиях раньше, чем до них донесут весть новостные каналы. В крупных населенных пунктах — с точностью до наоборот. Там даже обитатели одного микрорайона могут не быть в курсе, что именно стряслось на другой стороне улицы.
Но есть множество промежуточных вариантов. Школа на Сосновой с утра уже гудела, передавая из уст в уста: «Ольга Точилова поймала маньяка-убийцу!» Преподавательский состав был в курсе событий. Ученики — само собой разумеется. Именно они разбросали новость о происшедшем (естественно, с кучей домыслов) по соцсетям и форумам. Часам к десяти утра в интернете уже писали о том, что Точилова задержала преступника без чьей-либо помощи, собственноручно скрутив его и приведя в полицию. К этому времени Ольга перевела телефон в авиационный режим, чтобы не разряжать аккумулятор от беспрерывно поступающих звонков и сообщений. Она была занята — вела урок русского языка в восьмом «А» и не собиралась устраивать из своего вчерашнего приключения разбор полетов. Достаточно и того, что придется прийти днем в полицию для дачи показаний, но об этом ее предупредили еще вчера вечером.
Между тем продавец из маленького магазинчика хозяйственных товаров, что располагался буквально в пяти минутах ходьбы от школы, даже после полудня не знал ничего о том, что случилось в городе. Детей школьного возраста у него не было (вернее, имелся сын, но с ним ему разрешалось общаться только по воскресеньям два раза в месяц), соцсети его не интересовали, а по телевизору он смотрел разве что футбол и «камеди клаб». Про серийного убийцу он что-то слышал, но относился к нему примерно так же, как к президенту далекого и недружественного государства, резонно предполагая, что их пути вряд ли когда-нибудь пересекутся. Мужчина вообще был большим оптимистом и никогда не унывал, отлично зная, что уж на пиво у него денег всегда хватит. А остальное — приложится.
Поэтому когда около трех часов дня в пустой магазин вошла грузная немолодая женщина и принялась перебирать топоры в углу торгового зала, продавец не подумал ничего плохого. Напротив, он подошел к покупательнице и предложил свои услуги. Женщина некоторое время думала, а потом ткнула в сравнительно легкий инструмент с длинным — более полуметра — топорищем, так называемый «таежный». Вот тут продавец обратил внимание на взгляд женщины — неподвижный, словно остекленевший. Да и разговаривала покупательница подобно роботу из древнего фильма — деревянным голосом, лишенным окраски и интонаций. Рассчитаться она попыталась карточкой, но трижды набрала неверный пин-код, после чего ей пришлось доставать наличные. Женщина несколько раз ошиблась при подсчете купюр, продавец был вынужден самостоятельно выбрать необходимую сумму и выдать сдачу. Покупательница сунула бумажки в сумку, не считая, затем подхватила топор, словно винтовку и с довольной улыбкой прошествовала к выходу. Эта улыбка продавцу не понравилась. Она не понравилась ему до такой степени, что он даже собрался позвонить в полицию. Однако, сообразив, что полицейские будут долго и нудно разбираться в его личности и мотивации его поступка, прежде чем примут к сведению изложенную им информацию, решил отказаться от своего намерения. Через десять минут он продавал другим людям сверла и коврики для прихожей, и уже не вспоминал про странную женщину.
…Точилова постаралась как можно быстрее покинуть школу после шестого урока — сегодня у нее не было никаких особых дел, кроме отработки «часов». И ей очень не хотелось встречаться с коллегами и отвечать на вопросы. И без того хватило: как она и предполагала, дача показаний в полиции — занятие весьма муторное. Правда, с формальной точки зрения дело выглядело довольно понятным, и беседа следователя с Точиловой не переросла в перекрестный допрос, хотя, конечно, многие вопросы показались, мягко говоря, неудобными.
И все же дома Ольга появилась сравнительно рано, а потому позволила себе принять ванну с ароматической солью, прежде чем садиться обедать. Фитнесом решила пренебречь — ибо времени оставалось не так много, а вечером планировался несколько иной «фитнес», подразумевающий еще одного участника. Скоро, часов в шесть, должен позвонить Кирилл… Уже выходя из ванной, Ольга вспомнила, что телефон у нее по-прежнему в «глухом» режиме. Ладно… Высушив тело полотенцем, она открыла сумочку и достала аппарат. Повезло, что этот кретин его не расколотил, а просто выключил…
Раздался звонок в дверь. Кто бы это мог быть? Ольга не ждала сейчас гостей, но сегодня к ней мог прийти кто угодно, принимая во внимание вчерашний инцидент.
Точилова набросила легкое домашнее платье, рассчитывая переодеться во что-нибудь потеплее чуть позже, и прошла в прихожую. Посмотрела в глазок — вроде какая-то женщина.
— Кто там?
— Это я, Оля, откройте, пожалуйста.
Голос знакомый, соседка… Точилова протянула руку к двери и щелкнула замком.
* * *
Сергей Кнехт был великолепен в новом костюме с галстуком, поверх которого небрежно наброшен черный с красным подкладом плащ а-ля Воланд. Мужчина шел неспешным и ровным шагом, держа в руке большой букет белых роз и думая о том, как странно порой складываются обстоятельства в жизни. С ним несколько раз занимались опытные врачи в частных медицинских центрах, где он оставил кучу денег и все надежды на излечение. И только похмельные эскулапы на полицейской службе сумели вправить ему мозги, притом совершенно бесплатно и особо не напрягаясь. Сергей теперь отлично помнил и понимал все, что связывало его с Ириной (мать его сына, который, к сожалению, всегда будет звать папой другого мужчину) и с Ольгой (неукротимая энергия в женском обличье). И он никогда теперь не забудет, что они обе сделали все возможное, чтобы вытащить его из этой кошмарной истории… Нехорошо он поступил с Ольгой — прагматично, но… подленько. А ведь она спасла его дважды — вовремя вызвав «скорую» и отыскав Ирину — кто бы мог подумать!.. Похожий на танк полицейский подполковник, выписывая ему пропуск и подсовывая подписку о невыезде, проворчал: «не бога благодари, Кнехт, а женщин, которые тебя любят». Может быть, все не так уж плохо?.. Врач, водя по распечатке томограммы желтым от никотина пальцем, заявил, что во время комы Сергей сумел обмануть смерть. Мало того, теперь вероятность рецидива приступов — порядка двух процентов. И, что самое главное (но врач этого не сказал, Кнехт это понял сам) — обе «половинки» его жизни наконец «состыковались», став единым целым. Нет больше этих ужасных моментов, когда приходится тщетно вспоминать, где же он, собственно, был две недели тому назад и чего творил? Во всяком случае, теперь он знал точно, чем занимался третьего числа, в тот самый вечер, когда погибла первая из девушек на пустыре. Конечно, же, халтурил на подработке, и притом не один, а в компании с двумя монтажниками, согласившимися прийти в полицию и подтвердить еще одно алиби Кнехта.
…Сергей глянул на окно первого этажа — то была комната Ольги, наверняка помнившая сумасшедшие постельные схватки. Ему показалось, будто занавеска слегка колыхнулась. Дома! Странно, что Оля не взяла трубку и не ответила на СМС. Но раз не пришел отрицательный ответ, то это значит, что можно войти, разве не так?
Мужчина с букетом роз вынул ключи от Ольгиной квартиры, которые с определенной долей случайности оказались среди его вещей, временно изъятых в полиции, прислонил «таблетку» к пульту домофона. Дверь в подъезд открылась, впуская Кнехта на площадку. Сергей остановился возле знакомой двери и протянул руку к звонку, испытывая явное дежа-вю, поскольку он однажды уже находился в такой ситуации… И — очень важно — он про нее помнил! Он помнил даже о том, что цветы в прошлый раз были алыми…
Что такое?! До Сергея из недр квартиры донесся женский крик — настолько громкий, что его не смогла заглушить даже плотная дверь. Кричала Ольга — Кнехт понял сразу. И то был не крик наслаждения, так хорошо ему знакомый — сейчас в голосе женщины слышались только боль, ужас и зов о помощи.
Не раздумывая, Сергей вставил ключ в замочную скважину и, распахнув дверь, влетел внутрь.
* * *
Еще даже не узнав в ворвавшейся в квартиру женщине Симу Сафонову, Ольга с досадой подумала, что в следующий раз надо более досконально выспрашивать через дверь, кто вознамерился прийти к ней с визитом. Она забыла напрочь, что у Марека Таркевина есть мама, которая очень хорошо знакома с Ольгой… и уж совсем не была готова предположить, что Сафонова придет устраивать «разборки». Соседка толкнула ногой входную дверь, которая с треском захлопнулась.
— Ну что, сучка, довольна? — прошипела Сима.
Вот как ответить на этот вопрос?
— Сима… — начала Ольга твердым голосом, несмотря на то, что ее до дрожи пугал необычный, «стеклянный» взгляд соседки. — Я не собираюсь оправдываться. Твой сын хотел меня убить. И он бы убил меня, не вмешайся полиция…
Похоже, Сима не слышала этих слов. Она лишь видела перед собой женщину, приложившую силы к тому, чтобы ее сын угодил под следствие, из-под которого на свободу уже никогда не выйдет. А этот факт не мог перевесить ни один аргумент. Марек мог убить сто человек, тысячу — да что там! — хоть девяносто девять процентов населения Земли, но он был ее сыном, и ему никто не имел права причинить вред. Даже ради спасения собственной жизни.
Только врожденная ловкость и наработанная в тренажерном зале гибкость позволили Ольге уклониться от первого удара и отскочить назад. Сима выхватила из-за спины зловеще сверкнувший инструмент и, сделав выпад, с воплем взмахнула топором. Точилова взвизгнула, кинулась влево, в комнату. Захлопнула за собой дверь — обычную дверь из реек и оргалита, какие изначально ставились в квартирах типа «хрущ». Но не успела подтащить стол, свалив при этом на пол монитор компьютера, как двумя вертикальными ударами Сима пробила в двери дыру, а затем, что-то сообразив, вышибла обухом защелку, вырвав крепление «с мясом». Что-то рыча, взмахнула топором снова, нападая. Ольга вскочила на кровать, от ужаса не соображая, что делает. Страшное лезвие со свистом пролетело в нескольких сантиметрах от лица. Плохо, ой, плохо… Ольга перепрыгнула с кровати на стол, соскочила с него на пол и, быстро нагнувшись, схватила его за ножки и перевернула, с тем расчетом, чтобы тот, падая, ударил Сафонову в колени. Ей это почти удалось. Правда, Сима успела отступить на полшага, и столешница на излете стукнула ее по плюснам. Будь нападающая босиком, ей пришлось бы испытать серьезную боль, а то и получить травму. Но Сима была в ботинках и потому стол лишь слегка ушиб ее в падении. Впрочем, она вряд ли что-либо почувствовала.
Не будь Ольга в такой панике, она бы швырнула чем-нибудь тяжелым в оконное стекло — это могло привлечь внимание со стороны. Но путь к бегству через окно был все равно невозможен из-за внешних решеток. Попытавшись обойти Сафонову вдоль стены и выскочить в прихожую, Точилова совершила непоправимую ошибку. Расстояние между женщинами сократилось до критического, Сима в очередной раз произвела замах, и Ольга поняла, что острый инструмент, ставший опасным оружием, сейчас ударит ее в грудь. Инстинктивно она подняла руки, пытаясь защититься. Падающий сверху и немного сбоку топор коротко хрястнул, зацепившись за Ольгу в своем неумолимом движении. Сразу после этого послышался звук падения на пол какого-то плотного предмета. Ольга не верила своим глазам — рядом с перевернутым столом шлепнулось нечто телесного цвета, с пятью тонкими отростками и брызжущее в разные стороны ярко-алой кровью.
«Это же моя рука! Это моя правая рука! Как такое могло случиться?!!» — загнанной птицей забилась мысль. Кровь из поврежденных сосудов хлынула потоком. Казалось, вид раненой Ольги подстегнул Сафонову. Сима издала торжествующий вопль, размахнулась снова и ударила опять. Этот удар тоже достиг цели. Точилова упала на пол, скользкий от пролитой крови. Упала навзничь, видя, как страшный топор вновь поднимается над ней. И тогда она закричала. Так громко, как только могла. Как пока еще могла.
* * *
Квартира опустела примерно через час. Сначала медики в совершенно необходимой спешке вынесли на одеяле Точилову, потерявшую сознание от страшных травм и обильной кровопотери. Отрубленную кисть руки, естественно, не забыли. В ожидании «скорой» Кнехт наложил Точиловой на культю жгут, но большую часть крови женщина потеряла через другие раны. Взвывший яростной сиреной реанимобиль рванул прочь со двора, а на его место, вплотную к подъезду, подкатил полицейский «патриот». В него угрюмые стражи порядка усадили Сафонову, кое-как пришедшую в себя после «обработки» Сергея — тот избил ее зверски, но существенного вреда не причинил. Тем не менее, как обратили внимание столпившиеся у подъезда зеваки, выводили Симу в наручниках. Нападавшая была совершенно невменяема и все порывалась найти топор. Но орудие преступления вынесли из квартиры еще раньше и приобщили к вещдокам. После Сафоновой вышел наружу и Сергей, трясущимися руками прикуривая сигарету. Последним жилище Ольги покинул капитан Столетов. Он захлопнул дверь, опечатал ее, а комплект изъятых у Кнехта ключей также приобщил к вещдокам. Порядок в квартире наводить, естественно, никто даже и не подумал. Пол и стены комнаты остались в том виде, какой бы сделал честь иному фильму Квентина Тарантино. Посреди забрызганного кровью помещения по-прежнему валялся перевернутый стол, а рядом с ним — разбросанные по полу розы. Которым уже ни за что не стать белыми.
* * *
Когда молоденькая медсестра убедилась в том, что компания юных людей порывается сдать кровь в третий раз, она крикнула дежурного врача. Появился ночной специалист из приемного покоя, умеющий утихомиривать буйных пьяниц и успокаивать бандитов, что привозят на ремонт своих кентов с огнестрельными ранениями.
— Полгорода пришло к вашей учительнице, — пророкотал он. — Какой смысл выкачивать вас полностью?
— А вдруг именно моя капля крови окажется самой необходимой? — воскликнула девушка, прибывшая словно с шабаша вампиров: с густо подведенными глазами, крашенными в темно-коричневый цвет губами, и с головы до ног одетая в черное. Но дело примерно так и обстояло: Инну Воробьеву страшная весть застала именно на готической вечеринке в клубе «Инкубус».
Ученики одиннадцатого «Б» собрались возле корпуса почти в полном составе. За исключением только Андрея Каширина (он лежал в другом здании той же больницы с подозрением на пневмонию) и Дилары Закировой. Впрочем, девушка уже сдала кровь для учительницы: ее привез в клинику брат. Он дождался окончания процедуры, затем усадил Дилю в машину и увез восвояси. Конечно, врач утрировал, говоря, что «пришло полгорода», но в тот вечер сдали кровь без малого триста человек. Что, в общем-то, говорит о разном. О том, что Точилова обладала четвертой группой крови и называлась на жаргоне медиков «универсальным реципиентом». О том, что «Свободный полет» разросся чуть не до сотни участников, и почти каждый их которых пришел сам и привел знакомого. О том, что Точилову знали и любили в городе больше людей, чем она могла себе представить.
К двум часам ночи было объявлено, что кровь больше не понадобится. Основная часть пришедших в больницу горожан давно уже разошлась, остались только ученики Точиловой. Их сначала вежливо попросили очистить территорию клиники, но учащиеся проигнорировали просьбу. Тогда пришли несколько человек охраны. Школьники рассредоточились и принялись бродить по близрасположенным газонам и среди зарослей живой изгороди поодиночке и парами-тройками. После этого на них перестали обращать внимание. Им никто не стал делать замечание, даже когда часа в четыре утра несколько человек из их компании полезли на фонарные столбы рядом с больничным корпусом и натянули длинные полотнища на уровне второго этажа, где уже больше десяти часов кряду реаниматоры боролись за жизнь молодой женщины… Вернее — помогали бороться ей.
…В неверном свете начинающегося дня уставившийся в окно врач прочел надпись на баннере, отпечатанном, по всей видимости, этой же ночью:
ОЛЬГА ВИКТОРОВНА! МЫ ВАС ЛЮБИМ! ВОЗВРАЩАЙТЕСЬ СКОРЕЕ!
— Что им сказать? — спросил подошедший коллега, зубами стаскивая с руки латексную перчатку.
— Откуда я знаю? — тихо сказал первый врач. — Говори, не говори… Что толку? Но одиннадцать часов! Одиннадцать, КАРЛ! При таких повреждениях… При такой кровопотере… Больше половины ребер. Обе ключицы. Левое легкое — в клочья. Печень уже не собрать. У этой женщины жизней оказалось больше, чем у кошки… Я никогда не встречал такого поистине яростного желания жить.
— Я тоже, — сказал второй. — Он наконец содрал обе перчатки и швырнул их на пол. — Чертова ночь! Но мы сделали все, что могли, старик.
— Конечно. И даже больше того. Я верил до последнего, что мы ее не потеряем. Но мы не умеем творить чудеса… Попрошу у шефа день за свой счет. Если я сегодня не напьюсь, то за себя не отвечаю.
* * *
В школе погасли почти все окна. В гулком сумраке коридоров еле слышно шумели трубы отопления. Все помещения уже пустовали и были заперты, кроме кабинета директора. Там сидели Маркина и Музгалова — обе выглядели уставшими и мрачными.
— Я предлагаю связаться с ее родственниками из деревни, — произнесла завуч. — Пусть заберут тело к себе. У меня такое впечатление, что ученики собрались устроить целую манифестацию из похорон… И без того уже какой-то флеш-моб во дворе.
— Да нет там никакого флеш-моба, о чем вы? — вздохнула директриса. — Кому дети помешали? Да там и не только дети. Там и родители. По-моему, из полиции пришли ее друзья… Похорон не будет, Валентина Васильевна. Мне прислали из нотариальной конторы копию завещания. И копию распоряжения относительно всего остального.
— Точилова сделала завещание? — удивилась Музгалова. — Когда? Зачем?
— Еще весной. Она обследовалась у онкологов, ее там здорово напугали… Знаете, как врачи это умеют делать… Но, справедливости ради, причины, погубившие ее мать, вполне могут крыться в здешней жуткой экологии. Поэтому Ольга и стремились уехать отсюда.
— Про это я знаю… А почему без похорон? Как так можно?
— В распоряжении сказано однозначно и недвусмысленно: «Тело кремировать…» И еще: «Я категорически запрещаю проводить церемонию с участием представителей любых религиозных организаций…»
— Как-то не по-людски это, — проворчала Музгалова. — А на кого будет возложен контроль за исполнением?
— Представьте себе, на нас… Денежный депозит, кстати, на эти цели тоже хранился у нотариуса. Родственники у нее — люди небогатые.
— Какая она предусмотрительная оказалась… — произнесла завуч, но ни теплоты, ни даже одобрения в ее голосе Маркина не услышала. — А завещание каким образом к нам попало?
— Для нотариуса была сделана пометка: «ознакомить директора школы».
— И что? Квартиру она кому-то ведь отписала?
— Отписала.
— Кому?
— Не нам, естественно. — Маркина сложила бумаги в папку и заперла их в сейф. — Пойдемте, Валентина Васильевна, по домам. Еще ведь завтрашний день как-то пережить придется.
— Если вы не против, я пойду первая. Через запасной выход, где дежурит Арсен. Не хочу, чтобы меня видели у главного… Еще станут что-нибудь спрашивать. А у меня сил уже нет.
— Я понимаю. Идите, конечно.
— До свидания, Галина Петровна.
— До завтра.
Когда шаги завуча стихли в гулком коридоре, начала собираться и директриса. В отличие от Музгаловой, она спускается в холл и покидает школу через главный вход.
…Там, прямо у широкого крыльца, находится не менее сотни людей, образуя несколько неправильных полукругов, вытянувшихся между фасадом здания и ограждением школьной территории. Почти все собравшиеся держат в руках свечи, отчего вечерний полумрак не кажется очень плотным. Самый узкий полукруг, конечно, состоит из учеников одиннадцатого «Б». Чуть дальше — учащиеся из других классов, родители, выпускники прошлого и позапрошлого годов. Еще кто-то… Особняком стоят несколько стражей порядка. Молодая женщина в полицейской форме плачет навзрыд, уткнувшись лицом в грудь коллеге огромного роста. Рядом с полицейскими чуть покачивается мужчина в надвинутой на глаза шляпе. Директрисе этот человек хорошо знаком — его частенько вызывали в школу для мелкого ремонта по электрической части. Именно он попытался обезвредить убийцу Ольги и вызвал «скорую»… Вот брюнет лет двадцати — он пришел сюда с девушкой. Стоят тихонько, держат друг друга за руки. Маркина несколько раз видела этого парня на ближайших улицах, когда он выгуливал своего спаниеля… У самых ворот ограждения прислонился к столбу незнакомый бородач — даже в полумраке видно, что на его лице написано недоумение, похожее на детскую обиду. Сразу же за воротами припаркован зеленый мотоцикл с люлькой. В ней сидит, скорчившись, светловолосый молодой человек, совсем еще юноша. Видно, как трясутся его плечи. Слышно, как он тихо и отчаянно ругается…
Маркина двинулась к центру, находящемуся на ступеньках крыльца, вокруг которого сконцентрировались люди. Галину Петровну узнавали, давали ей дорогу. Через несколько секунд директриса встретила глазами взгляд Ольги, чей портрет с черной ленточкой в правом нижнем углу будет завтра установлен в холле. Но сейчас он стоял здесь, в окружении горящих свечей, их пламя подрагивало на тихом холодном ветру… Директриса вынула из сумки свечу, сделала шаг к портрету, перенесла огонь с одной из свечей на свою. Отступила на полшага, глядя Ольге в лицо. Кто сделал такое чудесное фото? Кто поймал эту легкую улыбку? Кто уловил блеск прекрасных синих глаз? Кто сумел запечатлеть на этом портрете все то, во что безоглядно и истово верила эта молодая женщина — Жизнь и Любовь?..
Падал октябрьский снег — редкий и тихий. Белые снежинки ложились на стекло, закрывающее фото, и сразу же становились блестящей влагой. Между последней грозой и первым снегом этой осени прошел всего лишь один месяц.