В тот вечер мы сложили огромный погребальный костер на холме недалеко от входных ворот лагеря и кремировали на нем тела Спартака и Клавдии, положив их рядом друг с другом, чтобы они оставались вместе и в смерти, как были при жизни. Диана стояла рядом с Галлией, держа младенца, пока пламя поглощало тела его родителей, охваченых огромным огненным шаром, яростно трещавшим и шипевшим. Мы стояли в молчании, тысячи воинов, и смотрели, как наш господин и командир со своей женой уходят из этого мира, чтобы занять место на небесах. Я вознес молитву Шамашу в надежде, что он будет добрее к ним в следующей жизни, чем римляне в этой. Я оглянулся и посмотрел на людей, что стояли, освещенные красновато-желтым пламенем, на множество лиц разных рас и народов – фракийцев, испанцев, даков, галлов, германцев, евреев, иллирийцев, греков, парфян – всех их бывший гладиатор сковал воедино и создал из них войско. Он был никем и ничем, но заслужил уважение, любовь и преданность тысяч. Да и что такое высокие посты, титулы и владения? Я был принцем в силу своего рождения, меня именовали «высочеством» те, кто по капризу судьбы таковым не был и делал это не по собственному выбору, но потому что должен был. Я жил во дворцах и имел всегда все самое лучшее лишь потому, что был тем, кем я был. Я гордился тем, что я принц Хатры, но еще большую гордость испытывал оттого, что сражался бок о бок со Спартаком, и эта гордость сияла ярким светом, таким же ярким, как пламя, горевшее сейчас передо мной, когда я думал, что, кроме всего прочего, был его другом. Поэтому я исполню волю его и Клавдии и увезу их сына в Парфию. Но как же быть с остатками нашего войска, что теперь будут делать те, кто последние годы сражался вместе со Спартаком? Ответ на этот вопрос пришел в последующие дни.

Я стоял и смотрел, как угасает костер, пока на утренней заре он не превратился в огромную гору дымящегося черного пепла, а тела Спартака и Клавдии оказались выхвачены из пламени невидимыми фантомами, которые унесли их на небеса. Вернее, мне хотелось так думать. Лагерь был заполнен воинами, что так яростно сражались вчера, умирающими, израненными и теми, кто, как и я, весь день дрался в передних рядах, но не получил ни царапины, и теми, кто вообще никак не пострадал в бою телесно, но пережил и был свидетелем такого, от чего недолго сойти с ума. Все утро над лагерем разносились стоны и крики, пока врачи отпиливали раздробленные конечности и прощупывали раны, отыскивая фрагменты наконечников стрел и осколки железа и стали.

Я разослал конные патрули по всем окрестностям, чтобы заранее знать, если римляне соберутся на нас напасть, но разведчики вернулись и доложили, что противник заперся в двух своих лагерях и не выказывает никаких признаков и намерений оттуда выходить. Я не удивился. Тысячи римлян уже лежали и разлагались на поле битвы, и еще многие наверняка были ранены. Они, по всей вероятности, находились даже в худшем состоянии, чем мы.

– Так и есть, – заявил Афраний. – И теперь самое время ударить и покончить с ними!

Годарз засмеялся. Я собрал военный совет, чтобы определить, какие действия нам следует теперь предпринять, когда Спартака уже с нами нет. К моему удивлению, оказалось, что Ганник остался жив, но был слаб и бледен, и я опасался, что лишь вопрос времени, когда он скончается от своих ранений. У него были перевязаны весь живот и грудь, но на повязках все равно выступала кровь. На совет Ганника принесли двое его воинов, усадив в кресло и завернув в плащ, чтоб ему было тепло, поскольку утро выдалось прохладное. Нергал присутствовал, так же как и Гафарн.

– Мы идем домой, Пакор, – тяжело дыша, сказал Ганник.

– Ты говоришь за всех германцев? – спросил Афраний.

– Да, за всех тех, кто остался в живых. Мы пойдем на север, к Альпам. Мы хотим еще разок поглядеть на огромные леса Германии, прежде чем мы умрем.

– А ты, Афраний, что ты будешь делать? – спросил я.

Он с презрением посмотрел на меня.

– Я поговорил с людьми в этом лагере, с теми, кто не желает уходить, когда победа почти у нас в руках. Мы атакуем римлян и уничтожим их!

– Тебя что, какой-то римлянин молотком вчера по голове стукнул и вышиб из нее все остатки здравого смысла? – недоверчиво осведомился Годарз. – Они сидят по своим лагерям и дожидаются подхода еще тридцати тысяч, и как только дождутся, то пойдут вверх по долине и вырежут всех, у кого хватит глупости здесь оставаться.

– То, что говорит Годарз, – истинная правда, – сказал Нергал. – Я дрался с ними на Аппиевой дороге, я знаю, кто они такие. Вам против этих легионеров не устоять.

Но Афраний пребывал в мире собственных дурацких грез, и наши слова ни в чем его не убедили. Наоборот, он лишь еще презрительнее отнесся к нашим возражениям.

– Я сам поведу войско на римлян, – заявил он. – А когда мы их разгромим, я исполню мечту Спартака и пойду на Рим!

– Спартак мечтал о том, чтобы мы стали свободны, а не валялись мертвыми на поле боя, – заметил Ганник.

– Войско больше не в силах сражаться, боевой дух иссяк, – добавил Годарз.

– Хочешь стать императором, Афраний? – спросил я.

Он ничего мне не ответил, только презрительно фыркнул, потом встал и вышел из палатки. Больше я его никогда не видел.

В течение нескольких следующих дней в главном лагере и в лагере моей конницы за рекой кипела работа. Все наши отряды готовились к выступлению и дальнейшему походу.

Я провел последний парад своей конницы. От нее осталось всего семь сотен всадников, такие потери мы понесли в битвах при Брундизии и Регии, на Аппиевой дороге и здесь, на реке Силарус. Сотни сократились до тени своих бывших размеров, но воины по-прежнему гордо восседали в седлах, даже потрепанная банда разведчиков Бирда, а Варджан все так же гордо поднимал мое знамя, когда я обратился ко всем собравшимся воинам.

– Друзья, сегодня мы уходим из этой долины и расстаемся, потому что каждый пойдет своей дорогой. Кто-то из вас решил идти со мною в Парфию, другие решили идти на юг, в Бруттий, а есть и такие, кто пойдет на север, к Альпам и дальше.

Мы сражались во многих битвах и одержали великие победы над римлянами, и все это время мы были вместе и поэтому оставались непобедимы. Мы и сейчас не побеждены. – Тут бойцы издали могучий крик одобрения, который даже испугал некоторых лошадей.

– Я говорю вам всем, что куда бы вы теперь ни отправились, каждый из вас может гордиться своими успехами и достижениями и помнить, что однажды являлся частью великого войска, которым командовал один из величайших полководцев в истории – Спартак! Имя его будет жить еще долго после того, как мы с вами покинем этот мир. Ступайте гордо, друзья мои, и будем с надеждой ожидать того дня, когда мы распрощаемся с этим миром и снова соединимся уже в другом.

Я выхватил меч и поднял его ввысь.

– Да здравствует Спартак!

И они долго и громогласно повторяли за мной это имя. А на противоположном берегу реки те, кто решил последовать за Афранием, строились по центуриям и когортам. Стоял ясный весенний день, небо было синее и чистое. Зрелище было превосходное, я даже испытывал искушение присоединиться к ним. Годарз, который вместе со своей квартирмейстерской командой распределял оставшиеся запасы провизии и снаряжения, чтобы всем досталось поровну, видимо, прочитал мои мысли.

– Они идиоты, и ты сам это знаешь, – решительно заявил он.

– Потому что хотят остаться свободными?

– Нет! Потому что не желают смотреть в лицо реальности. А реальность проста: мы уже не в состоянии никого победить. Год, даже шесть месяцев назад, возможно, могли бы, но боги теперь повернулись к нам спиной, и мы ничего не можем поделать, чтобы это изменить.

Подъехал Бирд на своей облезлой лошадке. Я очень удивился, увидев его. Он кивнул Годарзу, тот кивнул в ответ.

– У нас есть более важные дела, которыми мы должны заняться, – заявил Годарз.

– Да неужели? – спросил я, крайне удивленный.

– Самое время строить планы на будущее, принц. И тут я должен пользоваться твоим полным доверием.

– Я и так доверяю тебе, Годарз.

– Вот и отлично, – он был явно сильно чем-то озабочен, только я никак не мог понять, чем именно.

Бирд спешился и подошел ближе. Годарз нахмурился, глядя на то, в каком состоянии пребывала его лошадь, да и он сам.

– Ты хорошо помнишь то место, Бирд?

– Конечно, помню. И легко его отыщу.

Годарз удовлетворенно улыбнулся:

– Хорошо.

– Может быть, кто-то из вас все же удосужится объяснить мне, о чем идет речь? – осведомился я.

– О надежном способе уйти из Италии, принц, – ответил Годарз. – Я полагаю, что могу обеспечить нам безопасный уход из этих проклятых земель и возвращение назад в Парфию, если ты согласишься с моим планом.

Говоря по правде, у самого меня не было вообще никакого плана действий даже на следующий день, не говоря уж о том, как выбраться из Италии.

– Что же, наша судьба в твоих руках, Годарз.

Большая часть дня у нас ушла на разные подготовительные работы – требовалось нагрузить мулов продовольствием для людей и фуражом для лошадей, навьючить на них запасное оружие и стрелы. Годарз настоял на том, чтобы мы взяли с собой в качестве укрытий только папилиос, восьмиместные палатки, захваченные у римлян. Один из людей Бирда, местный житель по имени Минусий, проведет нас в Апеннины и далее, за эти горы. Он всю жизнь прожил в этих местах, так что знал здесь каждую тропинку, каждый овраг и каждую долину. Он присоединился к Спартаку, когда его хозяин отказался купить ему новый плащ, чтобы он спокойно прожил зиму, и я про себя поблагодарил этого хозяина за скупость.

Так и начался в теплый весенний день в верхней части долины реки Силарус мой последний поход через Италию. Мы представляли собой сброд из разных народов и племен, связанных между собой преданностью Спартаку, Клавдии и их выжившему ребенку, которого мы поклялись оберегать и доставить в безопасное место. Странный поворот судьбы, что новорожденный ребенок, еще пребывающий в пеленках, мог повелевать жизнью тех, кто о нем заботился. Нас было немного, но я впервые вышел в поход со столь дорогими мне людьми. Вместе со мной шли Галлия, Гафарн, Диана, Бирд, его разведчик Минусий, Годарз, Нергал, Праксима, Домит, Алкей, пятьдесят парфян, двадцать амазонок, десятка два фракийцев, тридцать даков и пятеро греков. Все мои парфяне и амазонки Галлии ехали верхом, остальные шли пешком. Когда это воинство тронулось в путь, выстроившись в длинную колонну, и, подгоняя упрямых и здорово нагруженных мулов, я направил Рема туда, где строились германцы, готовясь выступить на северо-восток, в горы. Смертельно бледного Ганника разместили в волокуше, которую припрягли к лошади, единственной, которую они взяли с собой. Их было пять тысяч, все, что осталось от легионов Каста. Я старался пожать руку каждому, прежде чем они тронутся в путь. Да, они носили длинные неухоженные волосы, а их язык был груб и вульгарен, но они достойно встречали и побеждали лучших воинов, каких только мог послать против них Рим.

Я опустился на колени рядом с Ганником.

– Итак, мой друг, ты возвращаешься в огромные леса Германии.

Он посмотрел на меня взглядом, полным покорности судьбе.

– Чтоб охотиться на медведей и кабанов и оставлять свое семя в лоне молодых женщин.

– Твоя слава позволит тебе стать царем своего народа или, по крайней мере, царем среди молодых женщин.

– Мне кажется, мы оказались недостойны его памяти, Пакор.

Он имел в виду память Спартака. Я испытывал точно такие же чувства.

– Да, я знаю. Но он нас простит.

– Как ребенок?

– В безопасности.

– Обещай мне, Пакор, что расскажешь ему все про нас всех и про то, как мы тут сражались.

Я взял его за руку. Он ответил слабым пожатием.

– Обещаю, мой друг. Он все узнает об отце и матери, а также обо всех тех, кто был их другом и сражался с ними бок о бок. И особенно о яростных и бешеных германцах, которых вели в бой Каст и Ганник.

Он улыбнулся и выпустил мою руку. Рядом со мной возник огромный воин, настоящий гигант с косматой бородой и густыми черными волосами:

– Мы готовы выступить, господин.

Я еще раз взял Ганника за руку:

– Мы непременно встретимся снова, мой друг, но уже не в этой жизни.

Какое-то время я смотрел, как германцы уходили вверх по долине. Я стоял так, пока последние воины не исчезли за деревьями и не наступила тишина. Рем кусал удила и бил копытом. Я проехал по лагерю, который служил домом моему господину и командиру. Лагерь уже опустел. Вот шатер Спартака, вот палатки поменьше для его воинов, выстроившиеся четкими рядами, а вот захваченные римские штандарты, вкопанные в землю, чтобы все их видели, – молчаливое свидетельство блестящих талантов человека, за которым я следовал. Я остановил Рема перед его шатром и некоторое время просто сидел и молчал. Мне даже на миг почудилось, что я вижу Спартака и Клавдию, стоящих рука об руку перед входом в шатер, и ее голова покоилась на его мощном плече. Но тут налетел ветерок, и видение исчезло. Я поехал прочь, к своим товарищам. По щекам текли слезы.

Остаток дня мы шли пешком, ведя коней в поводу, все, кроме Дианы, которая ехала верхом, держа на руках младенца. Мы шли довольно быстро на тот случай, если нас догонят римские патрули. Я, правда, сомневался в этом. Во-первых, остатки нашего войска разбились на множество отдельных групп и рассеялись тем же утром во всех направлениях: одни пошли на юг, в горные районы Бруттия, другие направились на север в надежде найти убежище среди галлов, живущих по ту сторону Альп. А некоторые решили искать славной смерти под командой Афрания. По иронии судьбы большая часть уцелевших фракийцев решила присоединиться к нему, хотя я подозревал, что в действительности их желанием было скорее погибнуть в бою, нежели служить под командованием молодого испанца.

Вскоре мы уже шагали по узкой тропе через густые заросли хвойных деревьев, иногда выходя на заросшие травой поляны и поросшие редколесьем хребты, где встречались дикие груши и яблони. Через два часа мы добрались до горной седловины, вышли из леса и начали спускаться. Обошли холм, заросший душистым ракитником, и двинулись дальше вниз, под сень кипарисов. Это была красивая и мирная местность, я почти забыл про римлян, хотя все время держал в арьергарде по меньшей мере дюжину всадников на случай нежелательных визитеров. Густые леса скрывали наше продвижение, хотя Годарз на всякий случай в первые пять дней нашего похода запретил разводить на привалах костры, а жаль, потому что мы не раз встречали бурых медведей, кабанов и оленей, и мне очень хотелось подстрелить хоть какую-нибудь дичину, чтобы мы могли полакомиться горячим мясом. Но мы были полностью в руках Годарза, поэтому питались хлебом и черствыми сухарями. Через десять дней он немного смягчился, и мы с Гафарном покинули остальных, разбивших лагерь под защитой высокой скалы вблизи быстрого ручья, достали луки и отправились на охоту. Мы поехали сквозь заросли ракитника и можжевельника, затем через лес, пока не наткнулись на несколько старых дубов, мимо которых вилась хорошо утоптанная тропа, явно проторенная зверьем. Ветра не было, наши запахи по округе не разносились и не выдавали наше присутствие потенциальным нашим жертвам с тонким нюхом, так что мы привязали лошадей к дереву, засели в кустарнике и стали ждать. Через полчаса из леса перед нами вышли пять благородных оленей, два самца с уже заметными рогами и три самки. Самцы были крупные, по крайней мере, семи футов в холке и весом, полагаю, не менее четырехсот фунтов. Они не могли нас видеть, тем не менее остановились и уставились в нашу сторону, поводя носами. Мы были в двухстах футах от них.

– Бери себе самца, что справа, а я уложу того, что слева, – прошептал я Гафарну.

Секунду спустя два самца уже лежали мертвыми, а самки стремительно унеслись прочь. Мы с Гафарном подвели коней к добыче, взвалили ее на седла и привязали.

– Тебе придется присматривать за ребенком вместе с Дианой, – сказал я ему, когда мы возвращались с добычей в лагерь.

– А разве Спартак и Клавдия не тебя просили о нем позаботиться?

– Да, и я им поклялся, что увезу его в Хатру. Но когда мы туда прибудем, не думаю, что мой отец благосклонно отнесется к тому, что я воспитываю ребенка командира армии рабов.

– Да, надо полагать… Так ты считаешь, что его растить должны двое рабов?

Я остановил Рема и пристально посмотрел на него.

– Ты давно уже перестал быть рабом, Гафарн. А Диану я считаю своим другом. Вы с Дианой будете жить по-царски, когда мы вернемся домой, это я тебе обещаю. И еще одно… – я помолчал, заколебавшись. – Я бы хотел, чтобы и ты считал меня своим другом.

– Мне бы тоже этого хотелось, принц. Конечно, все зависит от того, сумеем ли мы вернуться в Хатру.

Гафарн всегда был жутким реалистом.

Еще через семь дней мы достигли Силайских гор, пока что избегнув встречи с римлянами. Годарз и Бирд повели меня в густой лес, который покрывал весь этот район, и привели на небольшую полянку, окруженную каштанами. День стоял безветренный и теплый, лес был полон сладких ароматов диких растений и цветов.

– То самое место? – спросил Бирда Годарз.

– То самое, да. Я зарубку на дереве оставил. – Он махнул рукой в сторону одного из каштанов, на коре которого виднелся глубокий косой рубец.

Они слезли с коней, направились к дереву и скрылись за ним.

– Тащи сюда лопаты, они у меня в седельной сумке, – крикнул мне Годарз. Я достал лопаты из кожаной сумки и понес их туда, где они остановились. Протянул одну из лопат Годарзу, но он отдал ее Бирду и указал на землю прямо перед собой:

– Вы двое можете начинать копать. А я слишком стар, да и спина у меня слабая для таких занятий. Это для молодых.

Я чувствовал себя в замешательстве:

– И что мы будем выкапывать?

– Чем скорее начнешь копать, тем скорее узнаешь.

В течение следующего часа мы Бирдом копали землю, выкопав в итоге яму в десять квадратных футов. Работа была тяжелая, и я вскоре разделся до пояса и весь вспотел, а Годарз стоял и наблюдал за нами.

– Вот уж не думал, что мы его так глубоко зарыли, – заметил он.

Тут лопата Бирда наткнулась на что-то твердое, он перестал копать и упал на колени, выгребая землю руками. Только тут я увидел, что мы отрыли какой-то ящик. Я помог ему окончательно очистить его от земли и разглядел, что это солидный деревянный сундук с железными оковками. Хотя его крышка была не более девяти квадратных футов, когда мы попытались его поднять, я решил, что он заполнен свинцом.

– Какой там свинец! – сказал Годарз, который отходил и теперь вернулся с лошадью. Он привязал веревку к седлу и бросил нам ее другой конец. Мы обвязали им сундук, а затем, помогая лошади, сумели вытащить его из ямы и поставить на землю рядом. Мы с Бирдом стояли, опустив руки, тяжело дыша и истекая потом. Мы смотрелись как парочка шахтеров, все покрытые грязью и с потеками пота на лицах. Годарз молотком сбил с сундука замок и откинул крышку. Я онемел. Сундук был полон серебряных денариев. Там, кажется, были тысячи монет.

– Здесь достаточно денег, чтобы целый год содержать две тысячи римских легионеров, – сказал Годарз. – Но что гораздо более важно, этого хватит, чтобы перевезти всех нас в Парфию.

Он перехватил мой удивленный взгляд.

– Все очень просто. Год назад у нас было полно денег – результат целой цепочки побед. И что с этими деньгами делал Спартак? Да ничего! Но я слишком долго жил среди римлян, чтобы дурить себе голову глупыми фантазиями и мечтаниями. Спартак, несмотря на все свои таланты полководца и настоящего вождя, а также невзирая на то, что он мне страшно нравился, был именно мечтателем. А все мечтатели в конечном итоге всегда просыпаются и оказываются перед лицом суровой реальности. Вот я и заручился поддержкой Бирда, и мы с ним обеспечили нам нечто, что можно назвать страховкой.

– Так ты, значит, уже тогда не верил в нашу победу? – спросил я.

Он несколько секунд раздумывал.

– Когда мы стояли на севере Италии, и перед нами была открыта дорога к Альпам, я еще верил в невозможное, но, когда мы повернули назад на юг, я понял, что все пропало. Это ведь Италия, Пакор, а не пустыня. Можно снова и снова побеждать римлян, но в собственной стране они все равно выиграют последнюю битву.

– И ты полагаешь, что мы сможем просто купить себе уход из Италии?

– Вообще-то, да!

И вот что было дальше.

Домит и Годарз поехали в Фурии и связались с Афинеем, тем критянином и морским капитаном, с которым я имел дело несколько месяцев назад. В один прекрасный весенний день на пустынном берегу к югу от Фурии мы погрузились на десять кораблей, которые должны были перевезти нас через Средиземное море. Корабли нанял Афиней, заключивший меня в свои медвежьи объятия при встрече.

– Это просто очень здорово, что у тебя есть такой человек, как Годарз, мой юный принц! – заявил он мне, когда мы с ним наблюдали за тем, как на корабли грузят наших коней, и их ноги болтаются в воздухе, свисая из полотнищ, подведенных им под брюхо. Кони испуганно ржали, пока их опускали в трюмы, где привязывали к переборкам. Там они будут находиться все следующие пятнадцать дней. Для них это отнюдь не идеальные стойла, хотя за ними, конечно, будут ухаживать, кормить их и поить, навоз будет убираться и выбрасываться за борт, а их помещение в течение всего морского перехода будет содержаться в чистоте.

Афиней хмурился.

– Ты действительно не хочешь оставить здесь своих коней? Я мог бы выручить за них хорошие деньги.

– Парфянин никогда не расстается со своим конем! – заявил я. – Скажи-ка лучше, твоим людям можно доверять? На них можно положиться? Они будут держать язык за зубами?

Он откинул голову назад и взорвался хохотом.

– Эти поганцы могут в любой момент перерезать тебе глотку! Но я уже заплатил им за ваш проезд кучу денег авансом, так что можешь не беспокоиться. Я сказал им, что вы – компания богатеньких паломников, которая направляется на Восток, чтобы поклониться какому-то странному богу. И еще я им сообщил, что они получат за эту небольшую прогулку больше денег, чем обычно зарабатывают за год. Так что они вполне довольны. В любом случае, мы уже очень давно поняли, что пока клиент платит, что у него за дела – это его личное дело.

– Это очень по-римски.

– Надо полагать, да. Деньги есть деньги.

Годарз перед нашей отправкой заплатил ему половину оговоренной суммы. Остальное будет выплачено, когда мы прибудем в Антиохию, процветающий торговый город, в котором легко может затеряться любая компания путешественников. Антиохия не являлась частью Римской империи, но у римлян было множество агентов и в ней самой, и вокруг города, и мне не хотелось рисковать.

– Я уверен, что за мою голову назначена награда.

– Вероятно, назначена, – ответил он. – Но у римлян заняты руки, они гоняются за остатками войска Спартака. Они народ мстительный. Как я слышал, Красс приказал распять на крестах шесть тысяч рабов. Их выставили вдоль всей Аппиевой дороги, до самых ворот Рима. Чтоб дать всем должный урок, понимаешь?

Значит, Афраний все-таки дошел до Рима, правда, не совсем так, как намеревался.

– Дикие варвары! – сказал я.

Он криво усмехнулся.

– Я слышал, ты и сам укокошил многих римлян, пока путешествовал по Италии.

– То было на войне, а это совсем другое дело!

– Не совсем, особенно доля жителей Метапонта или Форума Аннии.

Наконец последнюю лошадь опустили в трюм широкобортного грузового корабля, и последние стражи, которых я выставил вдоль берега, уже шли вброд к судам.

– Этот Красс, должно быть, очень богат, – задумчиво произнес Афиней.

– Почему ты это говоришь?

– Ну, понимаешь, обычно, когда подавляют восстание рабов, они казнят только его предводителей и им подобных, а остальных пленных возвращают хозяевам. Но шесть тысяч – это слишком много, чтобы всех распять на крестах, так что он, по-видимому, заплатил кучу денег многим хозяевам рабов в виде компенсации. Иначе они бы годами преследовали его в судах.

Мы отплыли с вечерним отливом. Ветер наполнил паруса, когда солнце опускалось за западный горизонт, как огромный красный огненный шар. Я стоял на палубе с Галлией и любовался закатом. Мы – я сам, Годарз, Галлия, Диана, Гафарн, Бирд и сын Спартака – плыли на корабле Афинея, а остальные на девяти других судах. Я беспокоился по поводу сицилийских пиратов, но Афиней уверил меня, что эти воды свободны от них: морские разбойники перегнали все свои корабли на север, чтобы перевозить римские войска из Греции в Брундизий, те самые войска, часть которых я громил на берегу несколько недель назад. Я попросил у Афинея бумагу для письма и сел сочинять послание отцу с рассказом о том, что со мной происходило в эти последние три года.

– Ты и обо мне упомянешь в своем письме? – спросила Галлия.

– Конечно.

– И что ты там обо мне напишешь?

Я улыбнулся.

– Что я никогда не понимал, какой пустой была моя жизнь до того, как ты ее заполнила.

Она покачала головой:

– Правду говори!

Я притянул ее к себе и поцеловал.

– А это и есть правда. Я без тебя ничто, я не желаю жить в мире, в котором тебя нет.

– Ты все такой же мечтатель, Пакор. Тебе бы следовало стать поэтом, а не воином.

– Возможно, теперь и стану, когда все сражения закончились, – я шлепнул ее пониже спины. – И еще кучей детишек обзаведусь.

Она вдруг стала серьезной:

– Думаешь, римляне про тебя забудут?

– Думаю, что римляне не посмеют сунуться в Пафрию. Если всего лишь горстка парфян три года разгуливала и буйствовала в их собственной родной стране, то что может с ними сделать целая армия и огромная империя?

Она улыбнулась:

– Ну, может, и так…

Путешествие наше протекало спокойно и даже приятно. Безусловно, оно было бесконечно более приятным, чем то, когда меня везли в Италию. Нам сопутствовала отличная погода и попутные ветры, хотя нескольких парфян донимала морская болезнь, а у лошадей случился понос, на что жаловалась команда корабля. Но их быстро вылечили, когда Годарз обнаружил, что животным дают двойную порцию сена – их перекармливали матросы. С этим быстро было покончено, и все неприятные побочные эффекты исчезли. Ни римлян, ни сицилийцев видно не было. Когда мы добрались до Сирии, нам потребовался целый день, чтобы выгрузить лошадей и снова приучить их к ходьбе по земле. Многодневное пребывание в стоячем и неподвижном положении ослабило мышцы и суставы их ног, и как только их извлекли из трюмов, то сразу загнали в воду, и каждый всадник заставлял своего коня часами ходить вброд. В ту ночь мы расположились лагерем на берегу и спали на песке, а корабли стояли невдалеке на якоре.

На следующий день мы распрощались с капитаном и его моряками. Годарз заплатил все, что мы были ему должны, и Афиней обнял меня своей могучей рукой за плечи.

– Если хочешь получить от меня добрый совет, мой юный принц, то я вот что тебе скажу: с нынешнего момента никуда больше из Парфии не уезжай. Ты привез с собой истинную красавицу, это точно, так что займись тем, чтобы сделать ее счастливой. И тогда у тебя все будет в порядке, – он вдруг стал очень серьезным. – Помни, что римляне больше всего похожи на злобную кобру. Не стоит с ними ссориться и враждовать.

– Я запомню твои слова, капитан, – но, говоря по правде, все, о чем я сейчас думал, так это о Хатре и о родителях.

Потом мы смотрели, как корабли исчезают за горизонтом, и глубоко вдыхали морской воздух. Вкус и запах его напоминали мне о родном доме, и я даже мог поклясться, что ощущал в нем ароматы специй Востока. Я послал Гафарна и Годарза в Антиохию закупить верблюдов, палатки, провизию и фураж для коней. С ними отправились еще шестеро парфян в качестве охраны. В ожидании их возвращения мы разбили лагерь немного дальше от берега, под абрикосовыми деревьями. День был жаркий и сухой, но мы установили свои римские палатки в тени деревьев, и под легким восточным ветерком там было вполне удобно и приятно. Диана с младенцем и остальные амазонки устроились вместе, да и представители разных племен тоже старались держаться рядом друг с другом. Я выставил караулы в двухстах шагах от лагеря вглубь материка, но в тот день мы так никого и не увидели. Антиохия располагалась, по крайней мере, в десяти милях отсюда, а Афиней высадил нас на полоске земли, где поблизости не было никаких поселений. Тем не менее я беспокоился – корабли не могли не заметить с берега, а у меня сохранились скверные воспоминания о том, как меня однажды застали врасплох – и как раз на берегу.

Годарз и Гафарн вернулись ранним вечером, приведя с собой дюжину злобно плюющихся верблюдов; все они были нагружены разным снаряжением. Многие из нашей компании, включая Галлию, никогда раньше не видели верблюдов, и она очень радовалась, гладя и похлопывая их по шеям и мордам. Она нашла их забавными, но верблюды относятся к себе крайне серьезно и не любят, когда над ними посмеиваются, и один особенно злобный на вид плюнул ей прямо в лицо. Моя любовь жутко обиделась, а многие парфяне лишь улыбнулись. Мы-то уже давно научились обращаться с этими кораблями пустыни с должным уважением.

– Отвратительные создания! – пожаловалась она, вытирая лицо полотенцем.

– Добро пожаловать на Восток, моя милая!

Римские палатки нам были больше не нужны – в следующую ночь мы спали в других, совсем не похожих на римские. Эти были сшиты из широких полос материи, сотканной из овечьей или верблюжьей шерсти с добавкой растительных волокон. Материал был выкрашен в черный цвет. Палатки были достаточно большие, чтобы в них спать, принимать и развлекать гостей, готовить еду и ее есть. В тот вечер мы ели жареную баранину, свежий хлеб, сыр, фиги и пили местное вино, которое оказалось весьма приятным на вкус. Мы сидели вокруг огромного костра, а палатки стояли позади нас большим кругом. Когда все насытились, я обратился к ним с речью.

– Друзья мои, это наша первая ночь вдали от мрачных теней римской тирании, нынче мы в первый раз будем спать на земле, которая не принадлежит Римской империи. И пока мы живы, вместе с нами будет жива память о Спартаке и Клавдии. – Все застучали своими деревянными тарелками по земле, поддерживая мои слова. Я поднял руки, успокаивая их.

– Мы сейчас менее чем в сотне миль от моей родины, так что через неделю мы станем свободными жителями Парфянской империи, и каждый из вас сможет свободно решать, как ему или ей жить дальше. Вы никогда больше не будете собственностью какого-нибудь жирного римского бездельника-хозяина, скованные цепью и избиваемые плетью, как собаки. Вы проливали кровь, вы теряли друзей, чтобы завоевать эту свободу, и я знаю, что каждый из вас стоит десятка римлян. Всех вас готова принять моя страна, вы можете теперь спокойно жить в Хатре рядом со мной и моей женой, – я улыбнулся Галлии.

– Сын Спартака и Клавдии будет расти и воспитываться в царском дворце в Хатре под надзором Гафарна и Дианы, но мне хотелось бы думать, что мы все – каждый по-своему – станем родителями этому ребенку. Итак, давайте выпьем за нашего господина и военачальника, за Спартака и за его жену Клавдию и поклянемся, что будем хранить память о них и рассказывать всем правду о его жизни и борьбе за свободу. И еще поклянемся, что будем преданы и верны его сыну, который будет расти знающим и помнящим своих родителей, как человек, который всегда будет свободным.

Я опустился на колени и поднял свою чашу с вином, наклонившись к ребенку, спящему на руках у Дианы, и все остальные сделали то же самое. Тут младенец открыл глаза и заплакал.

На следующий день мы снялись с лагеря и двинулись на восток. Перед выступлением я вызвал двоих добровольцев, выбранных Нергалом, чтобы они отвезли мое письмо отцу в Хатру. Оба они были чуть старше двадцати, с оливковой кожей, тонкие в талии и с длинными черными волосами до плеч.

– Скачите быстро и без остановок, – сказал я им. – И с благословения Шамаша, мы скоро увидимся в Хатре.

И я сам, и все остальные всадники ехали в полном боевом снаряжении; те, у кого имелись кольчуги, надели их, я же был в своем кожаном доспехе. На голове у меня красовался римский шлем с белым султаном. Я велел всем надеть белые плащи, но свое знамя пока что держал свернутым – не хотел оскорбить власти Антиохи. Город ранее формально считался частью государства Селевкидов, но не так давно восстал против своего властителя, и теперь им управлял Тигран, именуемый Великим. Враг Парфии, он, к счастью для нас, был сейчас поглощен войной с Римом, которая потихоньку ослабляла его страну и власть. Но с нашими верблюдами, я надеялся, мы сможем сойти за очередной купеческий караван, нанявший себе конников для охраны в пути. Всем женщинам я приказал оставаться в шлемах, чтобы не привлекать излишнего внимания.

Впереди пешком двигался Домит во главе наспех собранной центурии – он был в шлеме центуриона, а в правой руке держал свою неизменную трость. Он вел за собой группу в семьдесят пять человек, состоявшую из даков, фракийцев и нескольких греков, и они четким строем шагали по пыльной дороге, ведущей на восток. Присутствие здесь изрядного отряда воинов в кольчужных рубахах и римских шлемах с дротиками и римскими щитами выглядело довольно смешной попыткой сойти за купеческий караван, но не мог же я лишить этих людей права шагать как боевое подразделение!

– Ты так никогда и не попробовал ездить верхом, Домит?

– Нет, господин, сказать по правде, не видел в этом никакого смысла.

– Ладно, теперь это уже не имеет значения. В Хатре нужны любые хорошие воины, такие как ты, даже если они не умеют сидеть в седле.

Я соскочил со спины Рема и пошел рядом с ним.

– Боюсь, тебе уже никогда не видать Италии, Домит.

Он пожал плечами:

– Рим не захотел со мной возиться и быстренько от меня избавился. Полагаю, и я смогу поступить точно так же, и очень легко.

– Когда вернемся в Парфию, то, вероятно, сумеем набрать целый легион, и ты будешь им командовать.

Он посмотрел на меня, потом мотнул головой в сторону тех, кем сейчас командовал:

– Эти парни – хорошие воины, потому что их научили сражаться по римскому образцу. Не уверен, что люди Востока способны стать хорошими легионерами. Только без обид, господин мой.

Я засмеялся.

– Да я и не обижаюсь. Но ведь любого человека можно научить определенным навыкам и приемам боя, если у него хороший инструктор.

Домит снова пожал плечами:

– Может быть, господин, только у римлян на выучку и должную подготовку легиона уходит пять лет. Это большой срок, а я всего лишь один человек.

– Но те, что идут за нами, вполне могут тебе в этом помочь, не так ли?

– Опять же, может быть, – он бросил на меня косой взгляд. – Я, правда, думал, что ты уже по горло сыт этими римлянами и вообще всем римским.

– Парфянские конники – лучшие в мире, Домит, но войско, в котором они действовали бы совместно с легионерами римской выучки и подготовки, будет воистину непобедимым!

– Как у Спартака, ты хочешь сказать.

– Именно! Я не намерен забывать все то, чему научился и узнал в Италии. И хотел бы, чтобы и ты над этим задумался.

Тут он вдруг заорал во всю глотку, да так, что Рем в панике замотал головой.

– Выше ногу, вы, черви ничтожные! Мы не на прогулку идем!

Он снова обернулся ко мне:

– Я, конечно, подумаю об этом, господин. Только мне казалось, что ты планируешь вести более тихую и спокойную жизнь и вовсе не готовишься к новым войнам.

Я вскочил на спину Рема.

– У меня есть предчувствие, что война вскоре сама придет в Парфию, и я хочу, чтобы Хатра была к ней готова. Боюсь, что войны закончились только для мертвых.

Мы пересекли реку Оронт и вступили на территорию богатого и плодородного района, составляющего западную границу Парфянской империи между этой рекой и Евфратом. Первые пять дней нашего похода прошли без происшествий, но на шестой группа высланных вперед патрульных галопом подскакала к колонне, подняв тревогу. Они остановили коней в нескольких шагах от меня и Нергала.

– Конница впереди, принц! – выкрикнул один.

– Сколько их? – спросил я.

– Неизвестно, принц, – ответил другой. – Мы их издали заметили. Они поднимают тучу пыли, там их, должно быть, очень много.

– Ага, я их тоже вижу, – сказал Нергал, указывая на восток, где в небо поднималось светло-бурое облако.

– Армяне? – задумчиво спросил я.

Мы двигались по грунтовой дороге и находились посредине широкого пространства, в центре засушливой пустынной территории, правда, по обе стороны от нас там и тут виднелись невысокие холмы, уходящие куда-то вдаль. Слева, примерно в четверти мили, равнина немного повышалась, и я решил, что это место ничем не хуже любого другого. Мы отошли к подножью холма и перестроились в боевой порядок, шестьдесят всадников, семьдесят пять пеших и две дюжины верблюдов, готовых встретить любое количество врагов. У меня в груди уже закипала злость. Мы почти добрались до границ Хатры, и приходится опять драться и, возможно, умирать на этом убогом клочке сирийской земли! Меня просто бесила эта мысль!

Годарз, видимо, прочитал мои мысли:

– Мы могли бы попытаться от них удрать, кто бы это ни был.

Я помотал головой:

– Они уже слишком близко и наверняка нас догонят, особенно пеших.

– Видимо, это римляне, – сказал Нергал.

Мне в голову пришла крайне неприятная мысль. Конечно, Луций Фурий не мог переплыть море и догнать меня, верно? К тому же эти всадники приближались к нам с востока, а не с запада.

– Возможно, мы их вообще не интересуем, – высказался Гафарн. – В конце концов, мы ведь просто обычный караван, следующий по своим делам.

Возможно, он был прав, но инстинкт подсказывал мне, что тут что-то не так.

– Нергал, – сказал я, – надо подняться на этот холм и занять круговую оборону. Лошадей и верблюдов – в середину! Домит!

Он подбежал и отдал честь:

– Да, господин!

– Боюсь, у нас слишком мало сил. Лучников я поставлю позади твоих людей. Надеюсь, мы успеем перестрелять их конников, прежде чем они подойдут слишком близко. Ступай!

Он отбежал к своим людям и начал их перестраивать в оборонительную линию.

– У лучников только по тридцать стрел, принц, – предупредил Годарз. – И они легко смогут прорвать нашу оборону.

Я поглядел на него и засмеялся. Как же все это было абсурдно! Он удивленно посмотрел на меня, видимо, решив, что я тронулся умом.

– Ты не волнуйся, Годарз. Боюсь, что, какую бы тактику боя мы ни избрали, нынешний день не принесет нам ничего хорошего.

Облако пыли между тем приближалось. Домит выстроил своих людей в боевой порядок вокруг нас, а мои конники спешились и заняли позицию позади его воинов. Я прищурился, но смог рассмотреть только маленькие черные силуэты в отдалении. Кем бы они ни были, они явно спешили перехватить нас.

– Гафарн! – позвал я.

Мой бывший раб и верный товарищ тут же оказался рядом.

– Гафарн, вы с Дианой скачите на юг, а потом резко сворачивайте к востоку и ищите, где можно переправиться через Евфрат. Там есть мосты, воспользуйтесь ими.

– Я бы предпочел остаться с тобой, принц.

– А я бы предпочел, чтобы ты, Диана и ребенок остались в живых. Это моя последняя к тебе просьба как к другу. Если вы трое останетесь живы, значит, вся эта затея хоть чего-то стоила.

Тут он в первый раз в жизни не нашел, что ответить.

– Как я понимаю, ты со мною согласен, – я крикнул по линии: – Годарз и Алкей, ко мне!

Они появились через полминуты.

– У меня к вам просьба – сопровождать Гафарна и Диану в Хатру.

Годарз начал было возражать:

– Я бы предпочел…

– Я знаю, что бы ты предпочел, но я обращаюсь к тебе с просьбой. Это не приказ, просто один человек просит своего друга об одолжении. Я бы хотел погибнуть, зная, что все мои усилия и труды не пропали даром. Так что прихватите с собой кое-какие припасы и отправляйтесь.

Вражеские всадники уже приближались, огромная масса конников на крупных конях заполнила все пространство перед нами. Кто бы они ни были, их умение владеть конем казалось безукоризненным, а строй был прямой, как полет стрелы. По всей видимости, их было несколько тысяч. Я всадил колени в бока Рема, выехал вперед и встал перед строем нашего убогого войска. И обернулся к воинам, которых сюда привел: парфянам, амазонкам Галлии, фракийцам, дакам, галлам и грекам, а также к одному испанцу.

Я поднял лук над головой.

– Вардан, пора развернуть знамя!

И почувствовал прилив гордости, когда ветер заполоскал огромное полотнище, и я увидел белую конскую голову, колышущуюся на алом фоне.

– Мы с вами из разных племен и народов, но мы единая сила. Нас объединяет одна идея, такая мощная, что даже сама смерть бессильна против нее! Мы – свободные люди и умрем свободными! Мы – сыны и дочери Спартака! Да здравствует свобода!

Все закричали, повторяя за мной это слово, и кричали так громко, что могли бы разбудить богов. Я надел шлем. Я погибну сегодня, это было совершенно ясно, но погибну, сражаясь рядом со своей женщиной, своей женой, и потом мы снова будем вместе на небесах, вместе навсегда, с ней и всеми остальными, кого я так люблю. Я толкнул Рема вперед и занял свое место в первом ряду, а затем спешился. До всадников оставалось около трех миль, они четко держали строй и соблюдали боевой порядок. Ко мне вдруг подскочил Нергал:

– Они все на белых конях!

– Что?!

– Они все на белых конях, принц!

Я пристально уставился вдаль. Основной корпус конников, которые, кажется, и впрямь все были на белых конях, сейчас обходили с флангов и обгоняли две группы всадников, заполняя все пространство перед нами.

– Я вижу белую конскую голову на их знамени! – крикнул Нергал, судорожно тыкая пальцем в огромный штандарт, который нес всадник в центре их строя. Позади меня раздался взрыв радостных воплей и выкриков, кто-то уже скандировал: «Хатра идет! Хатра!» До них было еще мили две, и теперь я видел, что перед нами не враг, а царские телохранители, гвардия моего отца, царя Вараза.

Я обернулся.

– Хатра идет! Хатра! – продолжали кричать все. Я подскочил в седле и послал Рема вперед. Многие бросились следом за мной, отчего верблюды тут же впали в панику и рванули в противоположную сторону. Я галопом скатился по склону холма и поскакал по равнине. Плащ развевался за плечами. Я уже видел отца, золотую корону поверх его сверкающего шлема, он был окружен телохранителями, и среди них, конечно, был Виштасп, я узнал его костлявое лицо. Я резко остановил Рема в пятистах шагах от приближающегося отца, соскочил на землю, опустился на одно колено и склонил голову перед своим царем. Конники отца замедлили ход и остановили коней. Я услышал шаги по выжженной земле, потом две руки ухватили меня за плечи и подняли на ноги. Мы с отцом крепко обнялись, а все вокруг закричали от радости и восторга. Я едва мог что-то разглядеть сквозь слезы, застилавшие мне глаза и стекавшие по щекам. День, о котором я грезил так долго, наконец наступил, и несколько минут я не мог произнести ни слова, так велика была моя радость. Я видел, как Виштасп обнял Годарза, и мне показалось, что я вижу слезы и в его темных глазах, когда он встретился с другом, рядом с которым не раз скакал в прежние дни, но, возможно, это были мои собственные слезы, потоком лившиеся из глаз.

– Ты здорово повзрослел, мой сын.

– А ты выглядишь все таким же, отец. Как мама?

– Когда пришло твое письмо, это было для нее как магическое явление, которое сразу вернуло ее ко мне, потому что все эти три года она пребывала в горестном уединении.

– А как мои сестры, Алия и Адела?

– Повзрослели и, наверное, поумнели. И, конечно, еще больше похорошели. И страстно желают снова увидеться со своим братом!

Остаток дня прошел в бурных эмоциях, но я хорошо запомнил момент, когда представил Галлию отцу. Она подъехала верхом на Эпоне, спешилась и подошла к нему. Галлия была в полном боевом снаряжении – сапоги, штаны, кольчуга, меч на бедре, на голове шлем с застегнутыми нащечниками. Телохранители отца по-прежнему сидели в седлах позади него, а он стоял и ждал. То, что произошло дальше, я запомню навсегда. Она расстегнула ремень нащечников, сняла шлем, и ее длинные светлые волосы рассыпались и упали ей на плечи. Воины гвардии отцы ахнули в восхищении от красоты, стоящей перед ними, а она поклонилась отцу. Я чувствовал себя так, словно стал десяти футов ростом, потому что они точно никогда прежде не видели такой женщины, стоящей гордо и прямо, но чьи прелести могли растопить любое, даже самое черствое, сердце. Отец взял ее за руки и поцеловал их, а она улыбнулась своей обезоруживающей улыбкой, и я понял, что она уже завоевала Хатру.

Шесть дней спустя мы въехали в город. День стоял хрустально-чистый и сияющий, небо было синее-синее. Весь гарнизон выстроился вдоль улицы, ведущей от западных ворот, и, кажется, все население высыпало из домов, чтобы приветствовать наше возвращение. Не знаю, сколько времени у нас ушло на то, чтобы проехать по городским улицам, но, надо думать, несколько часов. В конечном итоге я даже оставил попытки направлять Рема сквозь толпы народу, спешился и до самого дворца вел его в поводу. Мужчины пожимали мне руку, женщины целовали, а матери подносили своих детей, чтобы я их поцеловал, или, по крайней мере, я думал, что они хотят, чтобы я их поцеловал. В любом случае, я их целовал. Всех, кто пришел со мной из Италии, приветствовали как героев, и, как мне кажется, многие молодые воины остались в ту ночь в городе с теми молодыми женщинами, которые им понравились.

Галлия шла рядом со мной. На ней теперь была простая синяя туника, а не кольчуга, да и шлем она сняла, хотя при ней по-прежнему оставался ее меч. Многие жители Хатры с открытыми от изумления ртами смотрели на нее, когда она проходила мимо. Ее белая кожа, синие глаза и длинные светлые волосы резко отличались от их собственной темной кожи и черных волос. Некоторые уже верили, что это богиня, и падали перед ней на колени, когда мы проходили мимо них, и я даже слышал, как они говорили между собой, что лишь бессмертные боги могли вернуть домой их принца, освободив его от власти римлян. Другие пытались коснуться ее волос, а большинство кланялись прекрасной иностранке, оказавшейся среди них. В конце концов, мы добрались до царского дворца, куда толпу не пустили и оттеснили в сторону и где собралась вся городская знать, разодетая в лучшие одежды. Но я видел только мать, царицу Михри, и сестер, Алию и Аделу. Последние и впрямь превратились в юных женщин поразительной красоты. Я упал на колени перед мамой, и наше воссоединение было длительным и полным эмоций, а сестры обнимали нас обоих. А потом мама приветствовала Галлию, которая тоже склонилась перед нею в глубоком поклоне.

Мы прошли в Большой храм, на ступенях которого стоял верховный жрец Ассур с мрачным, как обычно, лицом, а также его подчиненные, все с длинными белыми бородами, с волосами, заплетенными в косички и заброшенными за плечи, и одетые в белоснежные одежды. Мы прошли внутрь храма, где Ассур начал длинную и утомительную церемонию, вознося благодарственные молитвы Шамашу за спасение и возвращение домой наследника трона Хатры и его сотоварищей. Церемония дошла до половины, когда сын Спартака начал плакать и завывал и причитал, пока церемония не закончилась.

Через несколько дней отец устроил пир в нашу честь. Пир был богатый и радостный, по большей части потому, что я сидел рядом с Галлией и с родителями за главным столом, тогда как все остальные, кто пришел со мной из Италии, были рассажены либо за длинным центральным столом, либо напротив нас. Гафарн, теперь приемный сын моего отца, объявленный принцем, рано покинул пиршество вместе с Дианой, чтобы позаботиться о сыне Спартака.

Их разместили во дворце, рядом со мной и Галлией, так же как и всех остальных. Нергал и Праксима справили свадьбу, как только мы вернулись в Хатру, и это могло бы стать двойной свадьбой, но отец настоял на том, чтобы мой союз с Галлией был заключен и отпразднован еще через несколько недель, дабы успеть разослать приглашения гостям во все отдаленные части империи. А потом и сам Синтарук прислал требование, чтобы мы явились к нему во дворец в Ктесифон. Отец пояснил, что это потому, что я вроде как воскрес из мертвых, и он желал лично меня с этим поздравить, хотя мама настаивала на том, что истинной причиной этого его желания являлось то, что он просто хотел увидеть Галлию. Тот факт, что пригласил он только меня, а не отца, можно было счесть оскорблением, но мои родители были настолько переполнены счастьем по поводу моего возвращения, что с радостью согласились с таким решением. Лишь Ассур ворчал, что это нарушение традиций.

Он сообщил мне это, когда я в молчании сидел в пустом храме, глядя на римского орла, которого захватил давным-давно. Он лежал на полу перед алтарем Шамаша – мой дар богу. Я услышал шаги у себя за спиной, обернулся и увидел тощую фигуру Ассура. Он стоял и сурово смотрел на меня сверху вниз.

– Я помешал тебе, принц? – его голос звучал низко и очень строго, он по-прежнему действовал мне на нервы, как и раньше, когда я был ребенком.

– Совсем нет, мой господин. Я просто думал о том, как странно судьба управляет человеком, как жизнь висит всего лишь на тонкой нити, которая в любой момент может быть оборвана.

Он опустил свое костлявое тело на скамейку рядом со мной.

– Ты совершил много подвигов и проделал длинное путешествие. Как все это могло стать возможным без помощи Шамаша, который все время за тобой присматривал?

– Но почему именно за мной, а не за десятками и сотнями других, что все это время гибли рядом со мной?

Он улыбнулся. Это был один из немногих случаев, когда я видел такое.

– Мы не можем и не должны сомневаться в воле богов, но я верю, что он предназначил тебя для какой-то очень высокой миссии. Именно поэтому он и вернул тебя сюда, к нам.

Я кивком указал на римского орла, лежащего у алтаря бога, которому я поклонялся.

– Человек, за которым я следовал в Италии, захватил множество таких знаков, но он погиб, был убит в бою, а я выжил. И в один прекрасный день мне нужно будет рассказать его сыну, что я видел, как погиб его отец, и не смог его спасти.

Ассур положил мне ладонь на плечо.

– Когда придет время, ты найдешь нужные слова. Я слышал, что ты выполнил обещание, которое дал человеку по имени Спартак, спас его сына и теперь заботишься о нем. Тебе не в чем себя упрекнуть.

Но я все равно был недоволен собой, потому что остался в живых, а Спартак погиб.

Мы пробыли в Хатре десять дней, когда я попросил у отца разрешения съездить в Нисибис, навестить друга Вату.

– С радостью это тебе разрешаю, Пакор. Возьми Галлию с собой, ему не помешает полюбоваться красотой, это хоть немного украсит его жизнь. Ведь, в конце концов, Вата одновременно потерял и отца, и лучшего друга. Когда мы получили известие, что отряд Бозана разбит, он стал очень мрачным и замкнутым.

– Не могу представить Вату замкнутым и мрачным.

Мы с отцом как раз пришли в царские конюшни, поскольку намеревались выехать на утреннюю прогулку. Это было в первый раз, когда я собрался это сделать, поскольку все предыдущие дни с самого нашего приезда были заполнены празднествами и благодарственными службами. Галлии отвели комнаты во дворце поблизости от моих, хотя строгий этикет, которого придерживались мои родители, требовал, чтобы ее двери были по ночам заперты на все запоры. В любом случае, моя будущая жена сообщила мне, что даже если бы мы не находились в царском дворце, мы не смогли бы делить одну постель, пока не станем мужем и женой.

– А как насчет того каменного откоса возле водопада? – ехидно осведомился я, заслужив шлепок по руке.

– Мы уже не в Италии.

– Да уж, – согласился я. – И очень жаль!

В последующие дни вся знать Хатры посетила с визитами царский дворец, дабы засвидетельствовать мне свое уважение и почтение, однако я подозревал, что истинной их целью было увидеть Галлию. Истории о том, как принц Пакор вернулся домой и привез с собой принцессу-воительницу, уже начали расходиться по всей стране и сделались еще более интригующими, когда стало известно, что этот приезд был предсказан придворной колдуньей самого царя царей Синтарука.

В царских конюшнях царила обычная суета – небольшая армия конюхов, кузнецов и ветеринаров занималась своими повседневными делами. Конюшни занимали большую территорию, и у каждой лошади был отлично устроенный отдельный денник, чистый и хорошо проветриваемый.

– Итак, – сказал отец, погладив Рема по шее, – это и есть тот конь, который носил тебя в Италии и привез тебя обратно домой. Великолепное животное!

Я набросил на Рема потник, потом седло.

– Его зовут Рем. Его назвали в честь одного из основателей Рима. Мне рассказывали, что у этого Рема был брат-близнец Ромул, а их обоих вскормила волчица.

– Очень странная история, Пакор, хотя ничуть не более странная, чем твоя собственная. – он положил руку мне на плечо. – У меня не хватает слов, чтобы выразить, какую радость твое возвращение принесло матери и мне. Воистину это был подарок богов!

– Спасибо, отец. Хорошо, что я вернулся домой!

Я заглянул в соседний денник, где обычно стояла Эпона, и увидел, что там пусто, а юный слуга чистит его и наводит порядок.

– А где Эпона?

– Принцесса Галлия забрала ее, принц, и уехала.

– Одна? – я несколько обеспокоился.

– Нет, принц. Принцесса и ее, э-э-э, женщины-воительницы отправились на учебное поле.

– Кто еще с ними поехал?

– Принц Гафарн их сопровождает.

– Так, – сказал отец. – Кажется, они нас опередили.

Я пристегнул к седлу колчан и сел в седло. Отцу подвели его лошадь, семилетнюю кобылу по кличке Азат, он тоже сел в седло, и мы выехали из конюшни. Утро становилось все теплее, небо было безоблачное. Мы выбрались из города через западные ворота. Как обычно, ведущая к ним дорога была забита транспортом – длинные караваны верблюдов везли в город пряности, шелк и прочие материи, вереницей шли ослы, нагруженные фруктами, шагали люди с тяжелыми мешками на спинах. Учебное поле располагалось в пяти милях к западу от города, это было широкое ровное пространство, разделенное на зоны – стрельбище для лучников и плац для муштровки. Мы покинули город утром. Встречные расступались в стороны, уступая дорогу царской свите – царю, мне и дюжине телохранителей. Через какое-то время к нам подъехал командир гвардии и отсалютовал отцу:

– Беда, государь. Неприятность.

– Что случилось? – спросил отец.

Гвардеец бросил на меня нервный взгляд:

– Принцесса Галлия, государь…

Но прежде чем он успел закончить фразу, я ужа дал Рему шенкеля и галопом рванул вперед. Через пару минут я наткнулся на большую толпу, собравшуюся вокруг богато одетого толстого человека, который стоял посреди дороги возле осла, лежащего в пыли. На животное была нагружена целая гора сырых кож, и оно явно рухнуло от перегрузки и истощения. Человек держал в руке палку, а рядом с ним в сверкающей кольчужной рубахе, облегающих штанах и в шлеме стояла Галлия, прижав острие кинжала к его горлу. Мужчина явно был зажиточным купцом, поскольку за ним следовал эскорт из двенадцати охранников – все в кольчугах, шлемах и с тяжелыми копьями. Эти телохранители должны были оберегать своего хозяина, но сейчас в них целились из луков двадцать женщин, что заставило их воздержаться от активных действий. Гафарн стоял рядом с Галлией и, несомненно, служил ей переводчиком. Стоявшая вокруг толпа отчасти волновалась, отчасти веселилась, поскольку все отлично видели, что эта разъяренная женщина и ее всадницы твердо намерены стоять на своем.

Я протолкался сквозь толпу и спрыгнул с коня:

– Что тут произошло, моя милая? – спросил я, останавливаясь рядом с Галлией.

– Неприятности, Пакор, – ответил за нее Гафарн.

– Это я вижу. Любовь моя, будь добра, опусти кинжал, – но Галлия продолжала держать оружие приставленным к шее мужчины.

Я оглянулся и увидел Праксиму, натянувшую лук и нацелившую стрелу на купца, тогда как остальные амазонки целились в его охранников.

– Может хоть кто-нибудь объяснить мне, что тут происходит?

– Спроси у этого жирного негодяя! – пробурчала Галлия.

– Позволь мне пролить свет на ситуацию, – предложил свои услуги Гафарн. – Мы возвращались со стрельбища и наткнулись на этого типа – он бил палкой своего несчастного ослика. И тут госпожа Галлия вмешалась и попыталась убедить упомянутого господина прекратить это.

– Я пригрозила распороть ему глотку, если он не остановится, – добавила Галлия.

Купец, перепуганный и весь в поту, явно видел во мне своего спасителя, он точно слышал, как Гафарн назвал меня по имени и, должно быть, знал, что я – наследник трона Хатры.

– Принц, твое высочество, это ужасное беззаконие! Эта женщина, эта демоница из подземного мира осмелилась угрожать мне за то, что я занимаюсь своими делами! Этот осел – моя собственность, и я могу делать с ним все, что хочу!

Несчастный осел по-прежнему лежал на земле, несомненно, радуясь возможности хоть немного передохнуть.

По выражению лица Галлии я сразу понял, что она не уступит. Купец тоже не собирался сдаваться. Я уже видел, как на дороге появляются мертвые тела, а земля пропитывается кровью, когда услышал позади крики: «Дорогу царю!»

Шум вокруг тут же утих, отец подъехал, спешился и подошел к нам.

– Ну, что тут происходит?

Гафарн шепотом объяснил ему, и отец обратился к Галлии:

– Если я куплю для тебя этого осла, может быть, ты окажешь мне любезность и уберешь кинжал, дочь моя?

Галлия посмотрела на отца и опустила кинжал.

– Как пожелает твое величество.

– Хвала богам! – вскричал купец. – Твое величество, я должен заявить протест…

– Молчать! – рявкнул отец, да так громко, что я даже подпрыгнул. – Я не для того выехал нынче из города, чтоб выслушивать бредни всяких мелких торгашей! Я мог бы казнить тебя за то, что ты посмел повысить голос на будущую жену моего сына, но, поскольку не желаю осквернять землю твоей кровью, я покупаю у тебя это несчастное животное, с которым ты столь мерзко обращаешься. Заплати ему, Пакор!

С этими словами отец развернулся и пошел к своей лошади. Я сунул руку в кошель, что висел у меня на поясе, и швырнул на землю несколько золотых монет, которые купец тут же радостно собрал. На такую сумму можно было бы купить дюжину ослов. Он низко поклонился, потом сделал знак своим охранникам, чтобы те продолжали путь дальше. Галлия махнула рукой амазонкам, и те опустили луки. Толпа между тем рассеялась. Купец велел одному из своих проводников собрать шкуры, которые теперь валялись на земле.

– Я заплатил тебе за осла вместе с грузом! – крикнул я, пресекая все попытки мне противоречить.

Проводник замер на месте и нервно глянул на хозяина, который сцепил пальцы, заулыбался и закивал:

– Конечно, конечно, принц! Как пожелаешь!

Через пару минут ослика подняли на ноги. Галлия передала его Гафарну, направилась к отцу и поклонилась ему:

– Это весьма благородно и щедро твоей стороны, твое величество. Я не собиралась затевать здесь эту свару. Просто я не могу спокойно смотреть на жестокость.

Отец улыбнулся ей.

– Ты действительно редкая красавица, Галлия. Вы направляетесь обратно в город?

– Да, государь. Мы упражнялись на стрельбище.

Отец посмотрел на ее амазонок, группой стоявших на краю дороги.

– Твои женщины хорошо стреляют, Галлия?

Она улыбнулась.

– Да, государь, так же как я. Они всегда попадают туда, куда целятся.

Отец подтолкнул Азат вперед.

– Не сомневаюсь. Желаю тебе доброго дня, Галлия.

Я обнял Галлию и поцеловал в щеку.

– Мы с отцом едем на учебное поле. Постарайся никого не убить, пока будешь ехать до города.

Она ткнула меня в ребра.

– Спасибо за подарок!

Случай с Галлией и жирным купцом добавил лишних сплетен к мифам, и без того окружавшим ее, равно как и ее «диких женщин».

Когда мы отправились на север, в Нисибис, повидаться с Ватой, она оставила своих амазонок в Хатре. Я все же взял с собой Нергала и полсотни парфян, что пришли со мной из Италии. Вата встретил меня в десяти милях от города с группой конников из гарнизона Нисибиса. Я тут же узнал его по круглому лицу и приземистой фигуре, когда он спрыгнул с коня и побежал ко мне. Мы обнялись. Ему теперь было почти тридцать лет, и его лицо приобрело немного исхудалый вид. Говоря по правде, годы уже начинали на нем сказываться.

– Как же я рад тебя видеть, мой друг! – воскликнул я.

Галлия тоже соскочила с седла и теперь стояла в нескольких шагах позади меня. Он заметил ее, выпустил меня из объятий и опустился перед нею на одно колено.

– Твой слуга, госпожа.

Она подняла его и поцеловал в щеку.

– Я очень рада с тобой познакомиться, Вата. Мне о тебе столько рассказывали!

– Но не все плохое, я надеюсь, – он подмигнул мне.

Пока мы ехали в Нисибис, Вата вкратце рассказал мне о том, что происходит в империи.

– Наш приятель царь Дарий все еще желает стать римлянином, но мы поставили войска на северной границе, чтобы пресечь любую попытку римского вторжения. Так что пока там все спокойно.

– А что царь Синтарук? – спросил я.

– Еще живой. Едва-едва.

– Кто такой царь Синтарук? – спросила Галлия.

– Царь царей, – ответил Вата. – Ему уже за восемьдесят, и когда он умрет, у нас начнется гражданская война.

– Да нет же! – воскликнул я. Меня это замечание здорово удивило.

– Империя стала гораздо более разобщенной и беспокойной за то время, пока тебя здесь не было, Пакор. Ходят слухи, что трон не достанется его сыну, Фраату. Его будут оспаривать другие цари империи.

– И что, если такое случится? – Галлия, кажется, очень заинтересовалась тем, как живет империя.

Вата улыбнулся:

– Тогда, госпожа, начнется война.

Нисибис был весьма унылым городом, что, надо сказать, вполне соответствовало настроению Ваты. В тот вечер он устроил в нашу честь роскошный пир, хотя я уже понял, что смерть отца оставила на нем неизбывный печальный отпечаток. Он являлся губернатором города, и сопутствующие этому посту обязанности тяжелым грузом легли на его плечи. Да, кроме того, еще и эта потеря. Он уже почти ничем не напоминал того беспечного молодого человека, каким я его помнил. Он здорово изменился; да и мы все тоже.

– Это очень хорошо, что ты вернулся, мой друг, – сказал он, когда мы отвалились от стола в его губернаторском дворце, огромном и довольно скромном, без особой роскоши здании из известняка, расположенном в северном районе города. – Твоему отцу скоро понадобятся все хорошие воины, каких он только может заполучить.

– Да неужели? Почему это?

– Потому что многие в нашей империи смотрят на Хатру несытыми глазами, завидуют ее богатствам. И теперь, когда ты вернулся, будут завидовать еще больше.

Я отпил еще вина.

– Не думаю, что кто-то обратил особое внимание на мое возвращение.

Он положил мне ладонь на руку:

– Ошибаешься, мой друг! Твоя история распространилась со скоростью степного пожара во все части империи, – он посмотрел мне за спину, где Галлия разговаривала с Нергалом. – То, что все говорят о ней, – истинная правда! Потрясающая красота! Мои поздравления!

– А что у тебя, мой друг? Сам-то ты обзавелся женщиной?

Он рассмеялся, и на секунду передо мной возник прежний Вата.

– Обзавелся многими. Но ни одну из них я не хотел бы представить своей матери.

– Мне очень жаль, что так случилось с твоим отцом.

Он поглядел на меня и пожал плечами.

– Такова судьба воина – погибнуть на поле боя. А мой отец был воином.

– Самым лучшим, – добавил я.

Он наклонился ближе ко мне:

– Скажи-ка, а это правда, то, что говорят про Галлию?

– А что именно говорят?

– Что она сражалась во всех битвах рядом с тобой.

Я прикончил вино.

– Да, это правда. Она сражалась во многих битвах. Более того, она спасла мне жизнь, когда один римлянин собирался проткнуть меня своим мечом.

– Трудно поверить, что столь прекрасная женщина умеет сражаться! Как я слышал, ее появление здесь было предсказано той старой ведьмой, что Синтарук держит у себя во дворце.

– И это тоже правда.

Он с силой хлопнул меня по плечу:

– В странные времена мы с тобой живем, мой друг!

Через несколько дней мы распрощались с Ватой и вернулись в Хатру, после чего мы с Галлией отправились в путешествие по стране и далее с визитом к царю царей Синтаруку. Мы неспешно продвигались по западному берегу Тигра. Моя свита состояла более чем из двухсот человек и включала в себя почти всех, кто пришел со мной из Италии, правда, Гафарн и Диана остались во дворце вместе с Алкеем, Бирдом и Годарзом. Последний был назначен личным советником принца Виштаспа, а когда я спросил его, что именно это должно означать, он ответил, что должность «по большей части заключается в бесконечных воспоминаниях о добрых старых временах, когда мы вместе ходили в бой. Я, понятное дело, уже слишком стар, чтобы сражаться, но мой господин добр ко мне, и мы с ним планируем совершить поездку в Аравию на поиски новых племенных лошадей для царских конюшен».

Годарз стал отличным дополнением ко двору моего отца, в немалой мере еще и потому, что в его присутствии Виштасп стал гораздо менее суров, чем в прежние времена. Нергал стал командиром моей личной гвардии, состоявшей по большей части из тех, с кем я вернулся из Италии. Многие телохранители отца хотели бы присоединиться к ним, равно как и те, кто явился в Хатру, узнав о моих приключениях. Но я отказал им всем. С теми, с кем я сражался в Италии, у меня установились самые тесные связи, и мне хотелось, чтобы меня защищали только их мечи и луки. Отец удивленно поднял бровь, когда сообщил ему, что амазонки Галлии тоже войдут в их состав, но в тот момент ни в чем не мог мне отказать, так что двадцать бешеных всадниц, ведомых дикой Праксимой, тоже ехали под моим алым знаменем.

Как здорово мы смотрелись в этом путешествии – все на конях, в белых туниках и белых плащах, в кольчугах и серебряных шлемах с белыми султанами из конских хвостов, в красных штанах и кожаных сапогах! Попоны на наших конях были красные с белой каймой, а поводья сделаны из черной кожи и отделаны серебряной нитью. Домит и его когорта тоже оделись в белые туники, а их щиты уже не были красными, их перекрасили в белый цвет, а умбоны на них начистили до блеска. С белым плюмажем на гребне шлема он все равно выглядел как настоящий римский центурион, к тому же волосы Домит по-прежнему стриг очень коротко.

– Длинные волосы – это для женщин. Без обид, мой господин.

Я шел рядом с ним, ведя Рема в поводу.

– Да я и не обижаюсь. Но большинство твоих людей носят длинные волосы.

– Это совсем другое. При обычных условиях я бы настоял на том, чтоб они все укоротили свои гривы, но они три года сражались под командованием Спартака и прошли чуть ли не полмира и остались с тобой. Кроме того, они лучшие воины, каких я когда-либо видел в бою, вот я и делаю для них исключение. – Он бросил на меня косой взгляд. – Если ты серьезно настроен насчет того, чтобы набрать целый легион…

– Даже еще более серьезно, – ответил я.

– Тогда те, кто ступит в этот легион, должны будут выглядеть, одеваться и упражняться так, как я считаю нужным. Тут никаких споров быть просто не может.

– Да я и сам не стал бы решать иначе, Домит.

– Спасибо, мой господин. Кстати, я уже зачислил в ряды кое-кого из тех, кто пришел в твой город и предложил свою службу. Их боевая подготовка начнется, когда мы вернемся.

– Но я ведь сказал им, что они мне не нужны…

– Да, господин. Ты им сказал, что тебе они не нужны в качестве телохранителей. Но я поглядел на них и, думаю, они нам пригодятся. Вот и сказал, что они могут остаться, если готовы стать пехотинцами.

– Но зачем, Домит? Откровенно говоря, это по большей части просто любители приключений, авантюристы, фантазеры и тому подобные типы.

Он засмеялся.

– Да, они такие, но люди, которые сражаются за некие идеи, зачастую дерутся лучше, чем те, кто делает это просто за плату. Кроме того, как я полагаю, человека, который притащился из неизвестно какой дали, чтоб записаться в твое войско и служить тебе, нетрудно превратить в надежного и верного воина. Подобный энтузиазм не купить ни за какие деньги. А верность цены не имеет. Надеюсь, ты не станешь возражать.

Он явно мыслил на длительную перспективу.

– И не подумаю, Домит. Оставляю это дело полностью в твоих опытных руках.

На следующий день мы встали на заре и ехали все утро, потом отдыхали в палатках, спасаясь от иссушающей дневной жары. Коней и верблюдов привязали под большими полотняными навесами, которые их защищали от солнца.

Я сидел, расслабившись, у входа в палатку вместе с Галлией, наблюдал за крестьянами, работавшими в отдалении. Эта часть Хатры была плодородной, с ирригационными каналами, прокопанными от Тигра, которые подавали воду на расположенные в двух милях от реки поля.

– Ну, как тебе понравилось царство моего отца? – осведомился я.

Галлия посмотрела на меня проницательными синими глазами и улыбнулась:

– Оно мне нравится. И люди здешние тоже нравятся.

– И ты им понравилась. Полагаю, ты уже завоевала их сердца.

– А этот царь, к которому мы едем, этот Синтарук… Он ведь могущественнее твоего отца, да?

Я немного подумал.

– И да и нет. Он – царь царей, он властвует надо всеми другими царями во всей империи, но эти цари – сами по себе властители, каждый в своем праве. Это скорее похоже на собрание равноправных владык, которые вполне довольны тем, что избрали одного из своего числа, чтобы он управлял всей империей и отвечал за нее.

– А что будет, если один из этих царей решит, что ему самому следует стать царем царей вместо того, кого уже избрали?

– Такое случалось всего пару раз за всю нашу историю. Мы отдаем себе отчет в том, что сила в единстве, и пока мы едины, мы непобедимы.

Нам потребовалось пять дней, чтобы добраться до Ктесифона, и в последний день путешествия нас встретил отряд из пяти сотен катафрактов, высланных Синтаруком, чтобы эскортировать нас до его дворца. Ими командовал толстый и приземистый мужчина за сорок по имени Эний. И он, и его воины были одеты в чешуйчатые доспехи, которые закрывали торс, руки и ноги до ступней. На головах у них были открытые шлемы с синими султанами, а на плечах богатые желтые плащи. Коней они заковали в броню, закрывавшую тело, шею и голову животного. Все доспехи были набраны из железных и бронзовых пластин. Я заметил, что среди них виднелись и серебряные пластинки, отчего и люди, и кони блестели и сверкали на солнце. Эний держал в левой руке щит, но копья у него не было, а вот его люди вооружились длинными тяжелыми копьями, на которых под остро наточенными наконечниками развевались синие флажки. Все катафракты выглядели великолепно и весьма внушительно – что очень характерно для Синтарука, подумал я. Они в равной мере являли демонстрацию силы и мощи с одной стороны и впечатляющую группу для торжественной официальной встречи с другой. У Галлии загорелись глаза, когда она их увидела, – это был первый раз, когда ей встретились настоящие парфянские катафракты во всей их красе и величии. Эний, занявший место слева от меня, изо всех сил старался снискать расположение моей возлюбленной. Она, как и все мы, была без шлема, поскольку день становился все жарче, и распустила волосы, так что они ниспадали ей на плечи и грудь. Я заметил, что и Эний, и его воины старались как можно лучше рассмотреть женщину-воительницу с Запада – они уже не следовали позади нас, но ехали двумя мощными колоннами по бокам. Я улыбнулся, заметив, что в надежде хоть на секунду ее увидеть они все повернули головы набок, а некоторые даже тыкали в Галлию пальцами. А на их командира она точно произвела огромное впечатление.

Галлия вдруг улыбнулась ему:

– Твои люди и их кони смотрятся просто великолепно, господин мой Эний.

– Они бледнеют и тускнеют в сравнении с тобой, госпожа, – ответствовал тот.

– Никогда не видела коней в броне, – призналась она.

– У нас в Хатре тоже имеются катафракты, моя милая, – заметил я.

– Тогда почему я их там не видела?

– Потому что их используют только на поле боя или в честь высоких гостей, – сказал Эний.

– Или чтобы произвести впечатление на прекрасную женщину, – добавил я. Эний пропустил мою ехидную шуточку мимо ушей.

Синтарук, следует отдать ему должное, оказал нам весьма высокую честь, потому что когда мы въехали в Ктесифон, стены его дворца по всему периметру были уставлены воинами, да и вдоль улиц города стояла царская гвардия. Эний провел нас через проезд под надвратной башней к мраморной лестнице, ведущей в сам дворец, где нас приветствовал первый министр, и целая орда слуг занялась нашими лошадьми и верблюдами.

– Добро пожаловать, принц Пакор! – высоким голосом провозгласил первый министр, чье лицо было сильно нарумянено. Мягкие женственные руки он держал сложенными перед грудью, словно благочестивый молящийся, а все его пальцы были унизаны золотыми перстнями. Галлия посмотрела на него и начала смеяться, не успев взять себя в руки. Первый министр нахмурился и бросил на нее недовольный взгляд. Очевидно, он был приверженцем строгого придворного этикета.

– Прошу вас следовать за мной! – пригласил он нас, резко развернулся и проследовал вверх по ступеням.

– Он евнух, – прошептал я Галлии, прежде чем последовать за ним, отчего она снова засмеялась, еще громче. Я бросил на Эния извиняющийся взгляд, но он и сам сиял широченной улыбкой, шагая следом за нами.

Дворец царя царей был гораздо больше и роскошнее, чем палаты царя Хатры; стены его были сложены из желтых и синих кирпичей, а колонны украшены росписью на мифологические сюжеты. Он производил весьма сильно впечатление, такое же, как во время моего первого визита сюда, который, как мне теперь казалось, имел место в какой-то другой век. Нам сообщили, что после того, как мы примем ванну, переоденемся и поедим, Синтарук даст аудиенцию. Еще нам сообщили, что принца Фраата, его сына, на приеме не будет, поскольку он отбыл с дипломатической миссией в Армению. Галлию и меня отвели в разные покои, где рабы уже приготовили ванны с теплой водой с ароматическими эссенциями. После того как я смыл с себя пыль и грязь, собранные в путешествии, огромный мускулистый раб-нубиец сделал мне массаж спины и плеч. Потом две девушки, легкие, как туман, непрерывно хихикая, подстригли мне ногти на руках и ногах, помассировали голову и причесали волосы. Потом ко мне привели Галлию и накрыли стол, уставив его сладостями, фруктами, хлебом и оливками. Слуги разлили вино из серебряных кувшинов в золотые и серебряные кубки.

Галлия выглядела как истинная небожительница. Вместо кольчуги и узких штанов на ней было длинное белое шелковое платье, оставлявшее руки обнаженными. На руках и ногах сияли золотые браслеты. Платье было расшито золотыми узорами под грудью и вокруг воротника. На талии была застегнута золотая цепь, а на голове красовалась золотая диадема с красными и зелеными самоцветами. Волосы сияли и сверкали так, словно их несколько часов расчесывали, и локоны падали на шею и на плечи. Даже ее белые сандалии были украшены золотыми пряжками. Я в полном остолбенении стоял и смотрел на нее.

– Ты что, язык проглотил?

– Ты похожа на богиню! – это было все, что я сумел произнести.

Она улыбнулась, взяла меня за руку и подвела к столу, где для нас была приготовлена еда и вино. Потом за нами зашел первый министр и повел в тронный зал, но не в тот, где я в первый раз был представлен Синтаруку. Этот оказался средних размеров, квадратный, с высоким потолком и серым мраморным полом. Большое белокаменное возвышение располагалось в дальнем конце зала, куда мы вошли через огромные двустворчатые двери, выкрашенные в белый цвет и инкрустированные золотом. Вдоль стен тронного зала стояли мраморные колонны, увенчанные статуями мифических животных и птиц – Чамроша, Хадхайоша, Каркаданна, Заххака, Роха, Мантикоры, Симурга и Шахбаза. Перед каждой колонной стоял страж, одетый в желтую тунику, свободные белые штаны и державший в руках короткую пику с длинным и широким наконечником. Мы прошли через зал к возвышению, где на троне восседал Синтарук, одетый в простую желтую мантию, закрывающую все его тело. Слева от него стояло пустое кресло. Свет в зал проникал через квадратные окна, прорезанные высоко в стенах. По обеим сторонам возвышения находились курильницы с дымящимися благовониями, там же стояли четверо могучих и свирепых на вид скифов; они держали руки на рукоятях огромных и тщательно наточенных топоров с двумя лезвиями. Мы с Галлией остановились перед возвышением и поклонились Синтаруку. Он выглядел точно на свои восемьдесят лет – узкое костистое лицо, тонкий нос и жидкие седые волосы по обеим сторонам лысой головы. Но глаза у него оставались как у ястреба, и сейчас их взгляд был устремлен на Галлию.

– Итак, мой юный принц, это и есть та красавица, которая переполошила всю нашу империю, заполнив ее слухами, сплетнями и догадками. – Он говорил на латыни, чтобы Галлия его понимала, поскольку она пока что не успела овладеть нашим языком в полной мере.

– Да, государь, – ответил я. – Это принцесса Галлия.

Он побарабанил пальцами по подлокотнику своего золотого трона.

– Принцесса? Из какого ты племени, дитя мое?

Она гордо выпрямилась перед ним, и ее голос не дрогнул, когда она ему ответила:

– Я из страны, именуемой Галлия, твое величество, это далеко отсюда, и там полно гор и лесов.

Синтарук наклонился вперед, опустив свой острый подбородок на правую ладонь.

– Поднимись сюда и сядь рядом со мной, дитя мое, я хочу больше узнать о твоей стране.

Галлия заняла место рядом с ним, оставив меня стоять в одиночестве и чувствовать себя несколько обделенным вниманием.

– Ха! Наш юный лев сгорает от ревности, Синтарук! Я бы на твоем месте его опасалась! Меч его остер, и действует он быстро! Сомневаюсь, что даже твои скифы с топорами успеют тебя спасти, ежели он решит окропить землю твоей кровью!

Скифы подняли свое оружие и пристально уставились на меня, когда голос, который я сразу же узнал, произнес эти слова. Из тени в углу зала позади возвышения, шаркая ногами, появилась старая ведьма Доббаи. Выглядела она такой же растрепанной и немытой, какой я ее помнил по прошлому разу; волосы сальные, черная грязная рубаха до пят. Она прошлепала по мраморному полу и забралась на возвышение, не обращая внимания на Синтарука. Затем встала перед Галлией, взяла ее за руку, и та тут же лишилась дара речи. А Доббаи обернулась ко мне:

– Ну, значит, ты исполнил предсказание, мой юный принц! Собираешься на ней жениться?

– Собираюсь.

– Ты слышал, Синтарук? А у тебя ведь была мысль взять ее к себе в гарем! Если ты запрешь ее там, этот сын Хатры разнесет твою империю вдребезги! – она хрипло захихикала, глядя на Галлию. – Не бойся, детка. Единственная часть тела нашего царя, которая еще действует, – это его язык.

Доббаи ткнула пальцем в Синтарука:

– Фантазии усталых стариков так трогательны, что стоит полюбоваться! Неужели ты решил, что эту женщину, эту красоту, ради обладания которой принц Пакор пересекал моря и громил войска врагов, можно выменять на какую-нибудь побрякушку?! Ты, конечно, можешь приказать зарубить этого молодца прямо здесь и сейчас, но это призовет на твою голову такой ураган, какого свет не видывал! Известно ли тебе, царь царей Синтарук, что, пока ты восседаешь тут на своем троне, люди толпами стекаются в Хатру, чтобы служить под знаменем принца Пакора? Они прослышали, что он вернулся, они знают, каким образом он вернулся, и вот самые храбрые со всех земель, все фанатики и все благочестивые идут в Хатру, чтобы служить ему. Некоторые утверждают, что он бог, а другие говорят, что эта юная женщина – богиня, которую ниспослали нам с небес, чтоб она его защищала и оберегала. И если кто тронет хоть волос на его голове, то могучее войско царя Вараза уничтожит тебя и обратит твой дворец в пыль. В пыль, Синтарук! И все это непременно случится, если ты вздумаешь завладеть ею, поскольку многие уверены, что он и она возлюблены богами!

Синтарук, явно забеспокоившись, покачал головой и начал уверять, что ни о чем подобном даже не помышлял.

– Да я вовсе не собирался ее никуда запирать! – запротестовал он. – Я просто хотел ее увидеть!

– Ну, вот! – резко бросила Доббаи. – Ты ее увидел!

Она взяла Галлию за руку, свела с возвышения и вложила ее руку в мою. Синтарук откинулся назад и замер неподвижно, уныло глядя перед собой.

А Доббаи снова уставилась на него.

– И если ты думаешь, как бы отобрать у Пакора то, что ты сам решил ему подарить, что должно было стать платой, какую твой дьявольский ум придумал в качестве компенсации за нее, то лучше подумай еще раз! – она ткнула в царя своим костлявым пальцем. – Боги следят за нами прямо сейчас, следят за каждым нашим движением. И на месте того, чье время на этой земле подходит к концу и кто очень скоро предстанет перед ними, я бы более тщательно выбирала слова!

Царь посмотрел на Доббаи, потом на меня, потом на Галлию. Потом вздохнул, опустил глаза и посмотрел на собственные ноги. Сейчас он казался человеком, упустившим знатную добычу.

– Конечно, конечно, мы очень рады вас видеть. Вас обоих. Это просто чудо, что вам удалось вернуться в Парфию целыми и невредимыми. А теперь – мой свадебный подарок тебе, Пакор!

Он хлопнул в ладоши, и евнух, его первый министр, вышел вперед и встал рядом с возвышением. Он раскатал свиток пергамента и начал читать писклявым голосом:

– Я, Синтарук, царь царей, владыка Парфии от берегов…

– Ближе к делу! – рявкнул царь.

Евнух нахмурился. День для него явно складывался не слишком удачно.

– Пакор, принц Хатры, настоящим объявляется царем города Дура-Европос, каковой титул навечно закрепляется за ним и за его потомками. Так сказал царь царей Синтарук, и да станет это законом!

Я был поражен. Дура-Европос это город на левом берегу Евфрата, расположенный на скалах высоко над рекой. Он обращен на запад к сирийским равнинам, в сторону города Пальмира. Это большой, цветущий город, защищенный мощной оборонительной стеной со многими башнями. И находится он рядом с царством моего отца – прямо через реку. Кроме того, Дура-Европос всегда входил в состав личных владений царя царей империи.

Я потерял дар речи, потому что это и в самом деле был великолепный дар.

– Я не знаю, как тебя благодарить, государь, – наконец сумел я пробормотать.

– Тогда не говори ничего, – ответил царь. Он был явно не в том настроении, чтобы проявлять снисходительность. – Иной раз лучше и промолчать.

Доббаи уселась в кресло рядом с Синтаруком и еще раз оглядела нас с Галлией.

– Прекрасная будет парочка! И еще он станет в Парфии великим полководцем. Так что лучше заполучить друга, чем злобного врага, так мне кажется. Ты принял мудрое решение. И боги этим решением будут довольны!

Синтаруку, видимо, уже надоело наше общество, и он махнул рукой, отпуская нас. Мы поклонились и пошли из зала.

– Итак, я – царь, а ты – моя царица, – прошептал я Галлии и сжал ее ладонь.

Она вдруг остановилась, повернулась и пошла назад к возвышению. Взошла на него, наклонилась и поцеловала Синтарука в щеку. А потом попросила у одного из скифов его кинжал. Тот сразу заподозрил что-то неладное, но Синтарук, приведенный поцелуем в полный экстаз, махнул рукой, велев ему подчиниться. Галлия взяла клинок и отрезала локон от своей гривы волос. Затем вложила его в похожую на рептилию руку царя. Доббаи пришла в восторг и захлопала в ладоши. А Галлия спустилась обратно ко мне.

– Держи свой меч острым, юный принц, потому что орлы еще прилетят сюда искать тебя! – крикнула Доббаи вслед нам.

– Что это должно означать? – спросила Галлия.

– Не имею понятия, любовь моя, но слова этой старой грязнули имеют гнусное обыкновение сбываться.

Но, говоря по правде, мне не было никакого дела до высказываний старой ведьмы, поскольку рядом со мной была моя возлюбленная, а еще у меня отныне имелось собственное царство, отданное мне во владение и управление. Кроме того, скоро у меня появится собственное войско, и я сделаю это войско самым мощным во всей Парфянской империи.

Следующий день мы посвятили подготовке к отъезду из Ктесифона: я решил, что мы слишком засиделись в гостях. У меня не было желания еще раз увидеться с Синтаруком, который заманил нас сюда лживыми посулами. Ко мне зашел Эний, он спросил, нужен ли нам эскорт для выезда из города, но я резко отказался от такой чести. Я как раз седлал Рема перед конюшней, а Галлия и все остальные точно таким же образом готовились к отъезду назад в Хатру. Она посмотрела ему вслед, когда он удалялся.

– Это было грубо с твоей стороны.

Рем был в капризном настроении и не давал мне застегнуть пряжку подпруги.

– Стой смирно! – приказал я ему.

Галлия нахмурилась:

– Не нужно срывать свое зло на лошади!

– Какое еще зло?

– Ты злишься, только я не пойму почему.

– Не понимаешь?

– Нет. Это ведь меня хотели тут заточить в гарем и сделать очередной царской женой, а не тебя!

Я оставил попытки застегнуть последнюю пряжку и подошел к ней.

– Я бы никогда этого не допустил. Отвратный старик! Ему ведь уже восемьдесят!

Галлия обняла меня и поцеловала в щеку.

– Ты мой галантный воин! Даже если бы он запер меня в своих покоях, я бы сбежала обратно к тебе! И никакие стены не стали бы мне помехой! Но я не пленница, так что нет нужды злиться на бедного Рема из-за похотливого старика.

Она стала гладить коня по шее, и через пару минут я застегнул эту пряжку.

– Прекрасный конь, мой принц!

Я почувствовал, как по спине пробежала ледяная дрожь, когда услышал эти слова Доббаи. Обернувшись, я увидел, что она направляется к нам со стороны конюшни. Старуха улыбнулась Галлии и снова взяла ее за руку.

– Ты собираешься проститься с Синтаруком перед отъездом?

– Нет! – резко ответил я.

– Он очень стар и, вероятно, не проживет столько, чтобы увидеться с тобой еще раз.

– Ну, – сказала Галлия, – я не думаю, что это будет для нас слишком трудно.

– Нет! – я оставался непреклонен. – Я теперь и сам царь, а не мальчик на побегушках. А ты – моя будущая жена, принцесса в своем праве и моя будущая царица.

Доббаи откинула назад голову и разразилась каркающим смехом. Потом взглянула на Галлию:

– Вот видишь, дитя мое, как быстро их меняют титулы и высокие посты! Это сущее проклятье для мужчин! Ну, ладно, ни слова больше о Синтаруке, он всего лишь ничтожный старикашка.

– Но он еще и царь царей, – заметила Галлия.

Доббаи погладила ее по щеке.

– Да, принцесса, он царь царей, и он желал сделать тебя своей царицей цариц, чтобы ты правила империей в этом качестве, когда он покинет этот мир. Ты слышишь, сын Хатры? Если бы так произошло, ты бы очень скоро преклонял перед ней колена! Однако, сын мой, тебя ждет совсем иная судьба. И раз уж мы дошли до этого, у меня имеется сообщение для вас обоих.

Но я меня было уже достаточно.

– Если оно от Синтарука, то можешь ему передать…

Доббаи выпустила руку Галлии, обернулась и уставилась на меня. Ее глаза вдруг наполнились жуткой злобой, а лицо исказилось выражением холодной ярости.

– Не смей со мной спорить, мальчик! Я сюда пришла вовсе не для того, чтоб выслушивать от тебя поучения! У меня для вас имеется сообщение. Так что молчи и слушай!

Я замер на месте, несколько обеспокоенный тем, как эта старуха внезапно превратилась в злобного демона. Потом выражение ее глаз немного смягчилось.

– Встаньте передо мной, оба!

Галлия придвинулась ко мне, и я взял ее за руку. Мне вдруг почудилось, что мы с ней единственные люди, оставшиеся на всей земле. Все наше внимание было сейчас приковано к старухе Доббаи, которая заговорила спокойным и властным голосом.

– Она явилась ко мне прошлой ночью, во сне. И сообщила, что довольна вами обоими, особенно тобой, Пакор. Она сказала, что счастлива теперь, и вам не следует о ней беспокоиться. И что вы должны сообщить об этом всем своим друзьям. Она следила за вами все время, пока вы добирались до Парфии, и теперь, когда вы оба в безопасности, она может следовать дальше и со спокойной душой воссоединиться со своим мужем.

Я почувствовал, как Галлия сжала мою ладонь.

– Со своим мужем? – переспросил я.

Доббаи улыбнулась.

– Да, сын Хатры, с ее мужем; с твоим командиром и другом. Потому что Клавдия теперь знает, что ты выполнил свою клятву и привез ее сына в свою страну.

Я увидел, что по лицу Галлии текут слезы.

– И она теперь спокойна и счастлива, госпожа?

– Да, сын мой, – ответила Доббаи. – Потому что теперь ей уже не нужно больше ждать, она может воссоединиться со своим мужем. Ты ведь знаешь его имя, не так ли, сын Хатры?

Я кивнул и почувствовал, как мои губы сами по себе произносят имя моего господина, моего командира, моего друга:

– Спартак!