Единственным человеком, который мог мне помочь в этом деле, был Луций Домит, бывший центурион, который ныне успешно муштровал новобранцев, готовя их убивать его соотечественников-римлян. Вначале я относился к нему с подозрением, но Акмон сообщил мне, что это отличный инструктор, хотя и весьма суровый. В этом я не сомневался, поскольку для меня все центурионы обладали, кажется, врожденной бесчувственностью и бессердечностью. Тем не менее именно такой человек и был мне нужен, так что я посетил его на учебном плацу. Там стояли десятки вертикальных столбов, у которых новобранцы, вооруженные плетеными щитами и деревянными мечами, отрабатывали приемы боя. Домит явно наслаждался своим новым положением, выдавая потоки непристойных ругательств в адрес порученных ему рекрутов. Я подошел ближе и стал смотреть, как он – с тростью в руке – расхаживает вдоль рядов залитых потом воинов, тыкающих и рубящих мечами столбы и прижимающих щиты поближе к телу, следя за тем, чтобы не слишком далеко вытягивать руку с оружием. А Домит то и дело колотил кого-нибудь тростью (вот вам и данное ему распоряжение не бить рекрутов!), а потом орал на него, разъясняя причину, по которой его наказал. У меня было ощущение, что он способен заниматься муштрой днем и ночью, такое она доставляла ему удовольствие. Он заметил меня и пошел навстречу.

– Желаешь поупражняться с мечом, мой господин?

– Э-э, нет, спасибо. Как у тебя идут дела?

– Хорошо, – ответил он и улыбнулся. – Скоро они будут готовы для настоящих боев.

– Тебе не противно учить их убивать римлян?

– С чего бы это? – он пожал плечами. – Я был осужден на смерть в шахте, а Спартак меня освободил. Думаю, я ему кое-чем обязан. А он умеет привлекать к себе, тебе не кажется?

– Да, это он умеет.

Он откупорил фляжку и отпил глоток, потом предложил мне, после чего заорал во весь голос на своих рекрутов, требуя прекратить бездельничать.

– Нетрудно догадаться, что ты явился сюда не просто так, время провести, а?

– Мне нужен твой совет, – ответил я.

Он был явно доволен и польщен этим, вытер рот тыльной стороной ладони и ответил:

– Конечно.

– Мне нужно пробраться в Фурии.

– Это нетрудно, – ответил он, – хотя для этого потребуется порядочно денег. Можно заплатить какому-нибудь контрабандисту, чтобы он провез тебя туда по морю. Платишь ему половину того, что он запросил, и он высаживает тебя в порту, а потом забирает тебя в назначенное время, после чего выплачиваешь ему вторую половину суммы, в конце обратного пути.

– Кажется, это довольно просто.

– Просто, но опасно, особенно для тебя. Есть риск, что любой знающий себе цену моряк возьмет у тебя деньги, а затем продаст тамошним властям, за что получит жирное вознаграждение.

– Понятно, – видимо, у меня был очень разочарованный вид, потому что он тут же выдал мне собственное предложение:

– Я могу организовать для тебя проезд в город. Выдам липовую историю, что мне нужно увидеться в городе с каким-нибудь родственником.

– А я как туда попаду?

– Ну, ты же можешь быть моим рабом. Никто и не почешется проверять.

– Рабом! – воскликнул я, пораженный.

– Это единственный способ, господин, – сказал он. – Я же римлянин, так что никто на тебя даже не взглянет, если все будут считать, что ты мой раб. Ты, так сказать, станешь невидимым.

– А что помешает тебе выдать меня властям?

Он явно обиделся.

– Абсолютно ничто, если не считать того факта, что за мою голову тоже назначена награда. Если они узнают, кто я такой, это будет означать для тебя смерть на цирковой арене, но я наверняка окажусь рядом с тобой. Как я уже говорил, я обязан Спартаку и знаю, что он высоко тебя ценит, так что я некоторым образом выплачу ему хотя бы часть долга.

Говоря по правде, я не видел в его словах особой логики, но он был честен, и это заставило меня почти поверить ему. Я мог бы забыть об этой задумке прямо там и тогда же, но жажду мести следовало как-то утолить. Я решил доверить свою жизнь бывшему центуриону и сказал, что принимаю его план. Два дня спустя я стоял позади Домита на берегу менее чем в трех милях к северу от Фурии.

Я, конечно, предварительно заручился разрешением Спартака на эту авантюру, и он поначалу отнесся к ней с большим сомнением.

– Что сделано, то сделано, Пакор.

Но я продолжал настаивать на своем:

– Нет, господин, не все.

– А если я лишусь своего командира конницы, что тогда?

– Тогда мое место займет Нергал. Он вполне годится для этого.

– Но не в такой мере, как ты. Нет, должен тебе сказать, мне не нравится эта идея. И все из-за ущемленной гордости!

– Не гордости, господин, здесь задета моя честь! Я не могу оставить этого слизняка ненаказанным!

Он покачал головой:

– Странный ты человек, Пакор. Неужели ты думаешь, что честь послужит тебе щитом против римских мечей и копий? Неужели честь поможет тебе выбраться из Италии?

– Нет, господин, но для меня это крайне важно. Одна мысль о том, что этот жирный купец сидит там, в городе, и смеется надо мной, терзает мне душу.

Он поднял руки, сдаваясь.

– Ну, ладно, иди. Но если тебя схватят, мы не сможем тебя выручить. Ты останешься совершенно один вместе со своей честью.

– Спасибо, господин.

– Надеюсь, дело стоит таких усилий.

На берегу было темно и тихо, только волны с мягким шелестом накатывались на песок. Домит был одет в бежевую тунику, сапоги, красный плащ, а на боку у него висел гладиус в ножнах. В правой руке он держал неизменную трость. Худой, с коротко остриженными волосами и мускулистыми руками, он выглядел истинным римским центурионом. Я же, с другой стороны, имел плачевный вид – в грубой коричневой тунике и вылинявшем плаще (он называется пенула) и с накинутым на голову капюшоном. Единственным моим оружием оставался кинжал, который я спрятал под туникой. Домит прицепил к поясу кожаную сумку, в которой имелся большой запас серебряных монет из числа тех, что мы награбили в походах. Это была, как он выразился, «кругленькая сумма». Меня беспокоило то, что мы находились слишком близко к лагерю галлов, они могли засечь любую лодку, приближающуюся к берегу, но Домит заверил меня, что между нашим войском и владельцами небольших лодок из города идет постоянная мелкая торговля, так что галлы в курсе всего, что здесь происходит.

– Что Крикс любит, помимо сражений и убийств? – спросил он, пока мы стояли и ждали лодку.

– Пить, – ответил я.

– Вот именно! И за золото и серебро, которое он предлагает, ему доставляют лучшие вина Италии и Греции. Товар его люди, видимо, принимают именно здесь, а в обмен на деньги получают еще и все сплетни и слухи о том, что происходит в Фурии или где-то еще.

– А Спартак знает об этом? – спросил я.

– Конечно. Но дело в том, что Крикс первым узнает все сплетни.

– И что? – я не понимал, какую пользу нам могут принести все эти мелкие слухи.

– А то, – ответил Домит, выказывая некоторое раздражение моей неспособностью видеть очевидное, – что если римляне начнут собирать флот боевых кораблей, чтобы высадить на этом участке побережья войско, то наш приятель Крикс узнает об этом заранее. Не слишком большая плата, всего несколько золотых монет, которые даже ему не принадлежат. Ага, вот и лодка!

Лодка оказалась маленькой, одномачтовое рыбачье суденышко, от которого разило тухлой рыбой и солью. Я перенес Домита на лодку на собственных плечах, поскольку он заявил, что мы должны все время изображать господина и раба. Ему помог взобраться на борт похожий на рептилию мужик, от которого несло еще хуже, чем от лодки; капитан, надо полагать. Подняв Домита на борт, я должен был самостоятельно забраться в вонючее суденышко, где мне велели сесть на носу, тогда как мой «хозяин» уселся вместе с капитаном на корме. Команда сидела попарно в середине лодки и гребла веслами, лодка двигалась от берега в море. В ночном мраке, должен сознаться, мне было здорово не по себе, я нервничал, оказавшись в маленькой лодочке посреди огромного моря, но капитан все время болтал с Домитом, который коротко и односложно ему отвечал, так что все опасения быстро развеялись. Я все время смотрел себе под ноги, а сам переход занял меньше времени, чем я ожидал, так что менее чем через час мы медленно вошли в гавань Фурии. Порт освещало множество факелов, установленных на двух изгибающихся волнорезах, которые защищали гавань, а также огонь высокого каменного маяка в конце одного из них. Причалы были забиты судами всех видов и размеров, пришвартованных борт к борту. Город, конечно, находился в осаде, но здешнее население явно не голодало. На берегу за причалами возвышались многочисленные здания складов и галерей, где размещались торговцы и их товары, готовые либо для продажи, либо для дальнейшей транспортировки, но поскольку сейчас стояла ночь, особой активности там заметно не было.

Наше убогое суденышко причалило к берегу, и Домит заплатил капитану оговоренную сумму. После чего показал ему остальную часть и сказал, чтобы тот ждал нас завтра в полдень в этом самом месте.

– Мы будем здесь, господин, – ответил моряк, рассчитывая получить и эти легкие денежки, хотя, следуя за Домитом мимо складов и далее в город, я подумал, а не помчится ли он в ближайшие казармы, чтобы донести на нас дежурному центуриону. Однако у него не было причин что-то подозревать. Домит являлся римским гражданином, а я, очевидно, его рабом. Мы нашли приют на ночь в грязной, завшивевшей таверне, битком набитой моряками, которые сидели за столами в обеденном зале, пальцами пихали себе в рот всякую еду, пили и спорили со всеми и обо всем. Домит заказал себе свинину, хлеб и вино, а я выбрался наружу и пристроился во дворе, возле конюшни. Там уже сидели несколько рабов, серые тени, лежащие у стены и по большей части спящие. Я занял место рядом с ними – еще одна куча тряпья с упрятанными в ней человеческими бедами и несчастьями. Чуть позже Домит вышел во двор с куском хлеба и кувшином воды. Я выпил воду, но от хлеба отказался – он был твердый, как камень.

– Уходим на рассвете, – прошептал я ему. – Надеюсь, ты хорошо и плотно поел и выпил.

Он, должно быть, заметил мой сарказм.

– Вполне прилично, спасибо, раб.

Я едва ли спал в ту ночь, а когда занялась заря, серая и холодная, я зашел в конюшню и умылся водой из корыта для лошадей, а затем стал ждать Домита. Он вышел из таверны, чисто выбритый и улыбающийся. Мои сотоварищи по ночлегу уже просыпались и потягивались, так что я накинул на голову капюшон, чтобы скрыть свои длинные волосы, и мы вышли со двора. Домит шел впереди, указывая дорогу. Мы выбрались на улицу и быстро зашагали по узкому тротуару.

– Дома богатых находятся в северной части города, – рассказывал он по пути. – Марк Аристий живет на вилле, которая, кажется, называется «Купеческий дом». Но мы туда не пойдем.

– Почему? – спросил я.

– Потому что Абунданция уже раздвинула для тебя ноги.

– Ты что, пьян?

– Абунданция – это богиня удачи. Я вчера вечером поболтал с одним матросом, и он сказал, что из Африки только что привезли партию рабов и нынче их будут продавать на рынке с аукциона. А из того, что мне известно об этом Марке Аристии, следует, что он непременно будет там.

Он был прав, особенно если на аукцион собирались выставлять юных мальчиков, вот мы и отправились на невольничий рынок. Еще до того, как мы увидели десятки мужчин, женщин и детей, выставленных на продажу, в ноздри нам ударила вонь немытых тел и человеческих несчастий. Сотни горожан, от очень богатых до типичных простолюдинов, уже собрались здесь, рассматривая рабов и требуя, чтобы им разрешили пощупать живой товар. Некоторые рабы, по большей части женщины, стояли голыми на вращающихся платформах, чтобы потенциальные покупатели могли точно видеть, что именно приобретают. Другие просто стояли, опустив головы, на высокой платформе, с пустым и отрешенным выражением на лицах. У некоторых рабов одна нога была вымазана мелом, и это, как объяснил мне Домит, означало, что их привезли из чужих стран. У других на груди, свисая с шеи, висели таблички с указанием их национальности, происхождения, положительных и отрицательных черт характера и ремесел, какими они владеют. Торговля шла быстро, продавцы и покупатели ругались и спорили о цене отдельных рабов и целых партий. Я по-прежнему не снимал с головы капюшон и плотнее запахнул плащ, стараясь сохранить инкогнито. Следуя за Домитом по рынку, я все пытался высмотреть Аристия. И уже начал думать, что мы зря сюда пришли, когда наконец заметил его – женоподобную жирную тушу в дорогой тоге и с золотыми кольцами на вялых толстых пальцах. Насколько я видел, он был один, хотя, несомненно, где-то поблизости находились рабы, притащившие его сюда в носилках. Я тут же понял, почему он расположился именно в этом месте: напротив, на платформе были расставлены с дюжину черных мальчиков возрастом не более шестнадцати лет. У всех ноги были намазаны мелом, а из одежды на них были лишь набедренные повязки.

– Вон он, ублюдок, осматривает тех мальчиков. Подойдем поближе к этому жирному уроду, – прошептал я Домиту, который медленно шел впереди меня. Он неспешно приблизился к платформе и встал рядом с Аристием. Тот яростно спорил с продавцом, еще одним жирным лысеющим мужчиной, который говорил со странным акцентом, чье происхождение я никак не мог определить.

– Шесть тысяч денариев – это сущее вымогательство! – раздраженно вопил Аристий.

– Юные мальчики, только что из Северной Африки, они недешево достаются, вот и недешево продаются! – возражал продавец, не желая уступать.

Аристий явно распустил слюни при виде этих мальчиков и точно мог бы себе позволить такую покупку, но, очевидно, намеревался сбить цену. Вокруг него уже собралась небольшая толпа, а он все продолжал торговаться с продавцом. Я тихонько подошел совсем близко к нему.

– С ними наверняка не все в порядке! – вопил он, тыкая в мальчиков толстым, похожим на обрубок пальцем.

– Да они почти голые, – возражал продавец, – сам можешь видеть, что они в прекрасном состоянии!

– Мне надо, чтоб они совсем разделись! – потребовал Аристий.

Работорговец вздохнул и кивнул одному из своих помощников, который велел мальчикам снять их набедренные повязки. Они их сняли, и глаза Аристия чуть не выскочили из орбит при виде совсем голых ребят. Я повернулся к Домиту:

– Дай мне несколько монет.

Он протянул мне горсть серебра, и я переместился вперед и встал прямо за спиной Аристия. Толпа вокруг нас стала еще более плотной – все хотели видеть, что происходит.

– Как видишь, они в полном порядке, – заявил продавец.

– Их могли насиловать во время плавания. Знаю я этих морячков! Вели им повернуться спиной!

– Что?! – Работорговец начинал терять терпение.

– Если я смогу убедиться, что их не насиловали и они в полном порядке, тогда ты получишь столько, сколько запросил, – заявил Аристий.

Работорговец снова кивнул своему помощнику, и тот приставил трость к шее первого мальчика и заставил его нагнуться. Аристий наклонился вперед и уставился на задницу раба.

В этот момент я швырнул горсть серебра на землю перед ним. Тут же на этом месте началась жуткая свалка, все вокруг бросились поднимать и хватать деньги, включая и Аристия. При всем своем богатстве и огромном состоянии он, как только что продемонстрировал, был одержим ненасытной жадностью. Однако те, кто собрался вокруг нас, имели точно такие же намерения, так что его бесцеремонно отпихнули в сторону и свалили на землю лицом в грязь. Я встал над ним посреди этой свалки, нагнулся и перерезал ему кинжалом горло, потом распрямился и быстро пошел прочь, не оглядываясь. Домит последовал за мной. Прошла добрая минута, прежде чем я услыхал крики и визг позади – народ наконец заметил, что богатому жирному купцу перерезали глотку.

Многие полагают, что убийцы всегда совершают свои преступления во мраке ночи или в тени, но, сказать по правде, убить человека при свете дня среди сотен потенциальных свидетелей и при этом остаться никем не замеченным совсем нетрудно. Покидая рынок, я проверил, нет ли на моем плаще крови, и убедился, что кинжал надежно спрятан. До порта мы добрались без приключений. Обычная картина: хозяин со своим рабом спешит по заполненным народом улицам, где толпятся продавцы и покупатели. Когда мы пришли в порт, на причалах и в складах кипела деловая активность, небольшие лодки и более крупные корабли то и дело входили и выплывали из переполненной гавани. Городская жизнь протекала как обычно, а мы казались всего лишь двумя никому не нужными обывателями, спешащими по своим делам. Я подавлял желание то и дело оглядываться назад, так как не хотел привлекать к себе излишнего внимания, но меня все точило сомнение, не арестуют ли нас прямо сейчас. К моему огромному облегчению, мы благополучно добрались до рыбачьей лодки, которая привезла нас в Фурии и оставалась пришвартованной к причалу, дожидаясь нашего возвращения. При свете дня она выглядела еще более отвратительно, чем мне показалось вчера: палуба была усеяна рыбьими головами, засыпана рыбьей чешуей и залита чем-то очень похожим на кровь. Я спускался по ступеням к лодке, содрогаясь от мерзкого запаха.

Как только мы уселись в лодку, капитан потребовал остальные деньги, но в ответ услышал от Домита резкий отказ, причем в весьма определенных выражениях, а тот еще и добавил, что деньги он получит, только когда доставит нас на берег, откуда вчера нас забрал. Капитан поворчал и скорчил гримасу на своем отмеченном оспой лице, но, как и следовало ожидать, уступил, и через минуту его команда развернула грязный коричневый парус и начала грести к выходу из гавани, минуя боевые корабли и разнообразные грузовые суда, плывущие нам навстречу. Глядя на этот кипящий жизнью человеческий улей, я усомнился, что наша не слишком активная осада возымела хоть какое-то воздействие на горожан. Мы, конечно, захватили серебряные копи, но я сомневался, что они долго будут оставаться в наших руках, поскольку с наступлением весны наше войско снимется с лагеря и пойдет на север. День выдался теплый, с моря дул легкий и приятный бриз, а от мерного покачивания лодки, идущей по спокойному морю, глаза сами собой закрывались и слипались. Недосып нынче ночью и возбуждение от того, что я отправил-таки Марка Аристия в подземный мир, начали сказываться: я вдруг почувствовал, что жутко устал. Я уплывал в сон, но тут внезапно был грубо разбужен потоком морской воды. Я вздрогнул и проснулся и яростно уставился на капитана, который с гнусной ухмылкой на лице стоял надо мной, держа в руке пустое кожаное ведро.

– Тебе бы следовало от него избавиться, – сказал он Домиту. – От ленивого раба никакого проку. Если позволишь, я выброшу его за борт.

Домит встал, забрал у капитана ведро и швырнул его на палубу.

– Я сам накажу своего раба. Тогда, когда сочту это нужным я, а не кто-то другой.

Капитан хмыкнул и сплюнул за борт.

– Как хочешь. Но я-то вижу, что это упрямый малый. Тебе бы стоило чаще пускать в ход свою трость.

Я раздумывал, не распороть ли глотку и капитану, но потом решил, что это не слишком большая беда – выслушивать его издевательства и при этом молчать. В любом случае я не умею управлять лодкой, да и Домит, думаю, не имеет никакого опыта судовождения. Последняя часть перехода ознаменовалась еще и тем, что мне пришлось терпеть, когда двое членов команды стали кидаться в меня рыбьими головами – просто для развлечения, от нечего делать, поскольку ветер начал усиливаться и лодка шла теперь под одним парусом. Я не снимал с головы капюшон и держал лицо опущенным, а они все продолжали надо мной измываться. Домит криво улыбался, пока все это продолжалось, а когда я уже решил, что не в силах больше это терпеть и пора бы их всех убить, капитан велел им прекратить свои забавы и заняться парусом, поскольку мы уже подходили к берегу. Парус спустили, капитан сбросил небольшой ржавый якорь в сотне метров от береговой линии и заявил, что ближе подходить не станет.

– Там на берегу огромные толпы рабов, – сказал он. Но вчера вечером он этого не опасался. Я заподозрил, что настоящая причина его отказа состояла в том, что он желал еще раз увидеть мое унижение, когда спрыгнул в воду и вброд побрел к берегу с Домитом, уже заплатившим ему остальные деньги, сидящим у меня на плечах, как и полагается моему «хозяину». Я прямо-таки кипел от ярости, когда он наконец спрыгнул на песок и на прощанье помахал капитану гнусного суденышка.

– Извини за все это, господин, – сказал он мне. – Не стоило из-за нескольких слов раскрывать наше истинное лицо.

– Я всерьез подумывал всех их перебить.

Он улыбнулся:

– Ну, тебе, по крайней мере, совсем недолго пришлось это терпеть. А представь себе, как это гнусно – всю жизнь прожить рабом, до самой смерти.

– Я бы предпочел смерть.

– А у вас в Парфии есть рабы? – спросил он.

– Да.

– Ну, значит, между Римом и Парфией никакой разницы.

Мы пошли обратно в лагерь, до которого было несколько миль.

– Разница есть, да еще какая! – раздраженно возразил я, но, сказать по правде, никакой разницы и впрямь не было, во всяком случае, для рабов. Мне просто не нравилось, когда мне напоминали об этом или о том, что мой отец продал римских легионеров, взятых в плен при Зевгме несколько месяцев назад. Как они там теперь? Живы ли?

– Я не хотел тебя обидеть, господин, – сказал Домит.

Я поднял руку, давая понять, что принимаю его извинения, но сам продолжал думать о рабах в царском дворце в Хатре. Их там десятки, и каждый из них – человек, личность со своими надеждами и страхами. Даже Гафарн был рабом. Ну, по крайней мере, теперь он свободен. Эта мысль немного меня подбодрила, пока мы с Домитом добирались до лагеря. Я пригласил его вечером поужинать со мной, и он, кажется, обрадовался приглашению. У себя в палатке я набросал короткую записку Спартаку и попросил Домита занести ее по пути. Я также предложил ему взять коня из конюшни, которую мы построили посреди лагеря, но он отказался.

– Не умею я верхом, господин. Никогда не стремился попасть в конницу. Предпочитаю драться, стоя на собственных ногах.

– А не мешало бы научиться. Поговори с Гафарном, он даст тебе несколько уроков. Это небесполезное умение.

Когда он ушел, я заседлал Рема и поехал в поле, где упражнялись лучники. Там я нашел Галлию и ее женщин, а также Гафарна – все они отрабатывали свое мастерство. Они перестали стрелять, когда меня увидели, и Галлия бросилась ко мне и обняла, но тут же отпрянула, когда потянулась меня поцеловать.

– Как гадко от тебя пахнет! Надо было вымыться!

– Может быть, тебе понравится мыться вместе со мной? – предложил я, но она скорчила гримасу и оттолкнула меня.

– Я рада, что ты вернулся невредимым, но твою одежду следует сжечь.

Подошел Гафарн и тоже отпрянул, учуяв запах.

– О боги, принц! В Фурии, видимо, совсем скверные условия жизни! Полагаю, твоя миссия закончилась успешно?

– Да. Марк Аристий заплатил за свое предательство. А теперь, видимо, мне нужно уехать, чтобы принять более приемлемый вид.

Я достал чистую тунику и штаны и отправился к быстрому ручью, полному талой воды, текущей с гор. Вода оказалась холодная, и когда я в нее запрыгнул, у меня перехватило дыхание. Но это было здорово – чувствовать, как поток смывает с тела всю грязь и мерзость Фурии. Я сбрил со щек щетину и причесал волосы, в которые набилось полно рыбьей чешуи. Потом сжег тунику, в которой посетил этот город, и поехал обратно в лагерь. В тот вечер мне было очень хорошо, я радовался, что снова оказался в компании верных товарищей. Рядом, обхватив рукой Праксиму, сидел Нергал. Он шутил и поддразнивал Буребисту, который доказывал всем, что даки более умелые конники, чем парфяне, поскольку в Дакии много больших лесов, и всадник должен уметь проехать «змейкой» между деревьями, тогда как в Парфии земли ровные и гладкие, деревьев нет, так что конникам совсем не требуется подобное умение. Гафарн и Диана весь вечер сидели рядом и держались за руки, думая, что никто ничего не замечает. Годарз сел рядом с Домитом, который предложил нам всем устроить «конный бой» – верхом друг на друге, но предупредил, что у меня есть перед остальными огромное преимущество, а затем рассказал им о нашей поездке в Фурии и возвращении оттуда. Галлия, моя галльская принцесса, выглядела как золотоволосая богиня, сошедшая с небес, она смеялась, подшучивала надо мной, и ее синие глаза при этом сияли. На ней было платье цвета ее глаз, золотые браслеты на запястьях и повязка из позолоченных листьев на волосах. Я произнес тост за ее красоту, и она вспыхнула, а я прошептал ей на ухо, что люблю ее, и она погладила меня по щеке и ответила, что тоже меня любит. Мне хотелось, чтобы эта ночь тянулась вечно, мы наслаждались отличным ужином, пили превосходное вино и радовались прекрасной компании. Но лишь боги могут остановить течение времени и жить в коконе непреходящего счастья, так что, конечно, наступил рассвет, а с ним вернулась холодная реальность и понимание того, что нам предстоит сделать. Утром ко мне явился посланец от Спартака, который приглашал меня на военный совет. Весна была уже в разгаре, и наступление нового сезона означало, что наше время здесь истекло. Мы провели зиму, превращая ничего не умеющих новобранцев в воинов и готовя оружие, которым они будут сражаться. Период подготовки закончился; настало время драться.

Итак, мы снова шли на войну.

Я взял с собой Нергала, Годарза и Буребисту, как и следовало в соответствии с их нынешним статусом старших командиров, хотя Годарз являлся также квартирмейстером всего войска и мог присутствовать на военном совете и без моего разрешения. К настоящему времени войско занимало огромную территорию между подножьем Силайских гор и Тарентским заливом. Эта равнина сейчас служила приютом для тысяч мужчин, женщин, лошадей и разного скота. Конные патрули каждый день высылались на север до реки Сирис и на юг до Патерна. Кроме того, я приказал разбить несколько небольших лагерей между этими двумя точками и основным лагерем, чтобы создать своего рода защитный заслон для войска, а также уберечь земли вокруг Фурии от излишнего ущерба, поскольку любое войско – это прожорливый зверь, который может дочиста опустошить любую территорию не хуже стаи саранчи. В этих лагерях рядом с палатками быстро поднялись временные конюшни и мастерские, а сами они уже были окружены земляными валами и частоколами. Спартак настоял на том, чтобы все главные лагеря были устроены по римскому образцу, палатки стояли кварталами и прикрывались земляным валом, рвом и частоколом. Вход и выход осуществлялись через четверо ворот, каждые из которых охранялись часовыми и были защищены двумя деревянными брусьями, утыканными множеством длинных железных шипов. Эти брусья можно было в любой момент установить поперек ворот, так что всякий, кто оказался бы настолько глупым, чтобы попытаться через них перебраться, тут же напоролся бы на них, словно на кол. Мы жили прямо как римские легионеры, наши воины были одеты и вооружены как римляне, упражнялись, тренировались и сражались как римляне. Но моя конница, по крайней мере, использовала парфянскую тактику.

Когда мы въезжали в лагерь фракийцев, навстречу нам уже выходили колонны воинов, ряд за рядом, шеренга за шеренгой; все они были со щитами и с дротиками, в кольчугах и шлемах. Они шли на учебное поле, им предстоял еще один день безостановочной муштры и тренировок. Тяжело в учении, легко в бою; учись тактическим приемам и командам, пока они не превратятся у тебя во вторую натуру, пока ты не начнешь их выполнять не задумываясь, помнить их даже во сне. Боевое искусство, таким образом, низводилось до самых основных и простых приемов: долгие часы скучных повторений, перемежающиеся более короткими периодами беспощадного организованного террора командиров.

Военный совет, как обычно, собрался в шатре Спартака, хотя, когда мы вошли, настроение здесь царило мрачное. Спартак сидел, опустив подбородок на правую руку, Акмон вертел в руках чашу, а Каст качал головой. Один Крикс выглядел вызывающе.

Спартак кивнул мне, потом посмотрел на Крикса:

– Крикс, может, тебе хочется сообщить Пакору свои новости? Уверен, его они заинтересуют.

– Зачем это? – буркнул галл. – Я уже сообщил их всем, кому нужно.

– Крикс со своими галлами уходит от нас, – сказал мне Спартак. У меня подпрыгнуло сердце, и я постарался подавить желание улыбнуться.

– Безумие! – сказал Акмон. – Чистой воды безумие!

– Я говорю от имени своих людей, – заявил Крикс. – А они желают уйти отсюда.

– И куда, Крикс? – спросил Спартак. – Мы идем на север, чтобы выбраться из Италии, но куда пойдешь ты? Неужели ты забыл о римлянах? Уж они-то точно не забыли про тебя!

– Мои люди и я не желаем возвращаться в Галлию, – злобно бросил Крикс. – Она под пятой Рима, так зачем нам сражаться, чтоб вернуться туда, где полно римских легионов?

– Есть и другие места, – сказал Спартак.

– Какие? Германия? – возразил Крикс. – Страна, состоящая из одних мрачных, унылых и мокрых лесов? Я бы предпочел жить на солнышке. Мы остаемся в Италии!

Все, кроме Крикса и Думнорикса, его заместителя с вечно взъерошенными волосами, были поражены.

– В Италии! Да ты и впрямь спятил! – воскликнул Спартак, в недоумении разводя руками.

Крикс подскочил на ноги.

– Кто ты такой, чтобы говорить нам, что мы должны делать и что не должны?!

Я уже начал подозревать, что мы сейчас дойдем до истинной причины этого решения галлов.

– Ты все время болтаешь о свободе, – продолжал Крикс. – О том, что любой человек имеет право поступать, как велит ему совесть. Но когда доходит до дела, мы всего лишь твои подчиненные, кому ты отдаешь приказы. Ты стал прямо как царь, Спартак, – тут он ткнул пальцем в меня. – Ты даже окружил себя принцами! Ладно, больше я ничего не скажу, да и мои люди тоже!

Он снова сел, и в шатре воцарилось напряженное молчание. В конце концов заговорил Спартак:

– Если ты останешься в Италии, то погибнешь, Крикс. Уж это-то совершенно точно.

Крикс рассмеялся:

– Все мы смертны, вот что совершенно точно. Это я говорил тебе еще в лудусе, и тогда мне удалось выжить. А сейчас мы можем уничтожить всех, кого римляне пошлют против нас.

Было ясно, что переубедить Крикса невозможно; Спартак сдался. Я же, конечно, не собирался даже пытаться его переубедить.

– Акмон, – сказал Спартак, – будь добр, доложи о состоянии всего войска.

Акмон развернул свиток, лежавший на столе, и стал читать вслух:

– У нас имеется полностью подготовленных двадцать тысяч фракийцев, десять тысяч германцев, четыре тысячи испанцев, три тысячи конницы и четырнадцать тысяч галлов, которые намерены от нас отколоться. Теперь относительно оружия и доспехов: четыре пятых всех воинов имеют оружие, щиты и доспехи. Остальные не имеют либо шлема, либо доспехов, но у всех имеется какое-нибудь оружие.

– А у тебя вся конница вооружена, Пакор? – спросил Спартак.

– Вся вооружена, господин, но у трети нет либо шлемов, либо кольчуг.

– Это относится и к женщинам? – насмешливо осведомился Крикс, а Думнорикс, сидевший рядом с ним, заржал.

– Смейся, сколько хочешь, – ответил я. – А я рад, что они будут сражаться рядом со мной.

– Хватит! – резко сказал Спартак. – Крикс, ты уходишь через два дня. Не вижу причин вам и дальше здесь оставаться, раз уж вы решили уйти.

Крикс поднялся с кресла и поклонился:

– Как будет угодно твоему величеству, – и вышел из шатра. Это был последний раз, когда я его видел. Думнорикс последовал за ним, и когда они ушли, я потянулся и глубоко вздохнул.

– Очень жаль, – сказал я.

– А я думал, это тебя порадует, – заметил Спартак.

– Мы только что лишились четверти нашего войска, – удрученно сказал Годарз.

– И хороших бойцов, – добавил Акмон.

– Кто-нибудь еще хочет последовать за Криксом? – Спартак оглядел всех нас по очереди. Все молчали.

– Очень хорошо. Мы выступаем через две недели. Все, что не сможем взять с собой, сожжем. Акмон, позаботься, чтобы шахту разрушили.

– А как насчет римлян, что в ней работают? – спросил тот.

Спартак пожал плечами:

– Сломайте каждому правую руку, а потом пусть идут, куда хотят.

– Ты не намерен их поубивать? – Каст казался удивленным.

– Ты не беспокойся, Каст, – ответил Спартак. – Скоро у тебя будет достаточно римлян, так что без дела не останешься. Когда начнем поход, то сначала отправимся на восток, а потом на север, вдоль восточного побережья Италии. Между нами и Римом, таким образом, окажутся Апеннинские горы, и это даст нам некоторую свободу маневра.

– Какие гарнизоны могут нам встретиться? – спросил Каст.

– Не знаю, – ответил Спартак. – Но гарнизоны городов не в состоянии нас остановить. Меня больше беспокоят легионы, которые против нас вышлют. Некоторые уже, наверное, идут на юг.

– Я высылал патрули до самого Метапонта, господин, – сказал я. – И они не видели никаких римлян.

– Они будут идти из Рима, по дороге вдоль западного побережья, – задумчиво сказал Спартак. – По той же дороге, по которой мы пришли сюда. Поэтому я намерен двигаться на восток. Но продолжай высылать своих разведчиков, Пакор, нам не нужны никакие неприятные сюрпризы.

– У нас уже имеется один неприятный сюрприз, – проворчал Акмон. – Мы теряем четверть войска.

Спартак встал с кресла.

– Нет смысла беспокоиться о том, что мы не в силах изменить. Если Крикс и его люди хотят погибнуть, пусть будет так, а пока римляне займутся погоней за ним, у нас, вероятно, появится шанс ускорить уход из этой страны.

– И ты будешь бесстрастно смотреть, как их уничтожат? – спросил Годарз.

– А почему бы и нет? Уйдя от нас, он тоже не станет вмешиваться, если уничтожат нас. Вот что я должен сказать всем вам: если нас разгромят хотя бы один раз, нам конец. Пока мы находимся в Италии, римляне будут посылать на нас легион за легионом, пока всех не истребят. Вот чего Крикс не понимает и именно поэтому будет разбит и уничтожен. Если мы уйдем из Италии, у нас появится шанс остаться в живых. Объясните это своим людям, всем объясните.

Совет закончился в несколько мрачном и унылом настроении. Что до меня, то должен признаться, я был рад избавиться от Крикса. Что изменится, если в войске не останется галлов? Это же совершенно недисциплинированная толпа, сброд, годный лишь на то, чтоб убивать беззащитных мирных людей. Неудивительно, что римляне их завоевали. Но тут я подумал о Галлии. Хотя, конечно, она совсем не такая, как Крикс. Разумеется, не все галлы грубые и тупые твари, но все равно я был рад, что больше никогда их не увижу. Годарз пребывал в мрачном расположении духа, а вот Нергал и Буребиста оставались все такими же полными энтузиазма вояками. Я еще продемонстрирую Спартаку и всему войску, на что способна должным образом подготовленная конница, и с лихвой восполню потери от ухода нескольких тысяч галлов. Настроение у меня поднялось, я даже начал тихонько напевать себе под нос, что вызвало удивленные взгляды моих сотоварищей.

В тот же день, перед вечером, по окончании упражнений в стрельбе из лука, я отправился с Галлией на прогулку вдоль ручья, который протекал через лесок, заросший высокими березами. Лошадей мы вели в поводу – Рема и гнедую кобылу Галлии, которую она назвала Эпона – в честь галльской богини – покровительницы лошадей.

– Ты рад, что Крикс уходит?

– Я счастлив.

– Ты ведь недолюбливаешь его, не так ли?

– Думаю, дело больше в том, что это он меня недолюбливает.

– Да, он может быть неприятным.

– Это еще мягко сказано.

– Думаю, он очень одинок, – задумчиво произнесла она.

– Одинок? – я был поражен. – Мы об одном и том же Криксе говорим или нет?

– Ему нужна хорошая женщина, вроде Клавдии.

– Или тебя, – зловредным тоном заметил я. Она шлепнула меня по руке.

– Не надо шутить. Если он боец, то все думают о нем как о жестоком и суровом воине, но он всегда был добр ко мне и первым бросился на помощь, когда меня побили.

В душе у меня поднялась волна ярости при мысли, что кто-то ее избил.

– Я думал, что это Спартак тебя тогда защитил.

– Спартак защищал свою жену, но это Крикс остановил тех, кто меня бил, – она вздохнула. – Теперь мне кажется, что это было в другой жизни.

– Теперь у нас иная жизнь, гораздо лучше, – сказал я, беря ее за руку.

Она обернулась ко мне и улыбнулась:

– Да. Но не следует слишком уж плохо думать о Криксе. Он родился нищим и всю жизнь должен был сражаться. Он же не родился принцем, как ты…

– Или принцессой, как ты, – ответил я колкостью на колкость.

– Не мы решаем, в каких условиях нам родиться, Пакор, важно то, как ты прожил свои жизнь.

Крикс и его галлы покинули наш лагерь через два дня, и мы еще через десять дней последовали их примеру. Все, что невозможно было прихватить с собой, мы сожгли. Навесы, конюшни, крытые загоны для скота и свиней, мастерские, печи – все. Частокол, устроенный на земляном валу, окружавшем Фурии, тоже был подожжен, равно как и все деревянные строения возле серебряных копей. Саму шахту мы затопили, хотя и не сомневались, что римляне снова приведут ее в рабочее состояние – рудные жилы там были слишком богатыми, чтобы их не разрабатывать. Рогатый скот и быки последуют за войском, быки будут тащить тяжелые повозки и телеги, скот давать молоко, а потом и мясо, а также кожу. Свиней закололи еще до выхода в путь, свинину засолили и приготовили к употреблению воинами на предстоящем долгом пути. Жалобный визг свиней заполнял окрестности в течение нескольких дней, пока их вели на бойню и закалывали. Спартак отдал приказ всем как следует запастись продовольствием из того изобилия, что сейчас было в нашем распоряжении. Фруктов и овощей мы много взять с собой не могли, они бы все равно в дороге испортились, а на марше провизия будет распределяться строго по норме. По пути мы будем запасаться продовольствием везде, где только можно его найти, но было лучше начать поход на сытый желудок, чтобы иметь в запасе пару-другую фунтов веса, если снабжение ухудшится. Годарз едва успевал поспать, поскольку это была именно его обязанность – подготовить провиант для всех частей войска. Работая с доброй дюжиной писцов, он обеспечивал каждую центурию всем необходимым – достаточным количеством зерна, оливкового масла, ветчины, сала, соли и сыра. Лагерь Акмона разобрали, столбы его частокола передали фракийцам, а палатки погрузили на телеги. Палаток нам вполне хватало, поскольку мы разгромили римское войско и разграбили два города и один небольшой городок.

План кампании был достаточно прост: переход берегом до Метапонта, потом бросок в Северную Италию вдоль восточного ее побережья, держась так, чтобы Апеннинские горы, тянущиеся по центральной части полуострова, все время оставались между нами и Римом и, будем надеяться, прикрывали нас от любого римского войска, которое пошлют на юг против нас. Достигнув севера страны, мы пересечем еще одну горную цепь, Альпы, а затем разделимся и направимся каждый к себе домой. Я спросил у Спартака, насколько высоки эти Альпы, и он сообщил мне, что это очень высокие горы, но Ганнибал сто лет назад сумел перейти их и оказался со своим войском в Италии. «Если он сумел это проделать, сумеем и мы», – заявил он. В теплый весенний день войско выступило в путь.

Потребовалось все утро, чтобы войско построилось в походную колонну, которой оно и дальше двинется через всю Италию. Передовым охранением, которое будет следовать далеко впереди основных сил, стали разведчики Бирда; они покинули свой лагерь задолго до утренней зари и выехали вперед, чтобы вновь послужить нам глазами и ушами. Разбившись на группы не более чем по шесть человек в каждой, они принялись обследовать все дороги, леса и холмы, чтобы заранее обнаружить следы присутствия врага и места возможных засад. За ними выступили сотни конных лучников: это были силы прикрытия, которые либо поддержат разведчиков, столкнувшихся с неприятелем, либо будут сдерживать противника достаточно долго, чтобы успеть предупредить остальных и дать им возможность перестроиться в боевой порядок. Еще две сотни конных лучников были отправлены прикрывать с флангов обоз, который состоял из сотен фургонов и повозок, в которые было погружено все необходимое войску: палатки, инструменты, запасное оружие, провизия и прочие нужные вещи. За обозом следовали Спартак, Клавдия, Акмон, курьеры и писцы Годарза. Сам Годарз находился рядом со Спартаком. Как мне кажется, ему нравилось положение главного квартирмейстера войска, поскольку эта должность была крайне важна, а после многолетнего пребывания в качестве раба новые впечатления от того, что все советовались с ним на равных, очень его воодушевляли и радовали. Следом за свитой командующего двигалась пехота, неспешно, колонной по шесть, а перед ней шли трубачи и знаменосцы со штандартами и флагами; за каждым национальным контингентом следовали его мулы, они тащили на себе личные вещи воинов и палатки. Потом шла конница, те части, что не несли патрульную службу и не охраняли фланги. Воины шли пешком, ведя коней в поводу, обычно по трое в ряд, а за ними ехали повозки, везя все необходимое для людей и лошадей. Обоз конницы включал в себя также две сотни мулов, нагруженных запасными стрелами; отец всегда внушал мне, что необходимо иметь большой запас стрел и прочих боевых припасов. Арьергард состоял из двух сотен конных лучников. Само войско растянулось на дороге почти на десять миль и проходило в день около двадцати миль.

Сначала я ехал в составе передового отряда, но дни шли за днями, а мы не встречали никакого сопротивления, и я попеременно следовал со Спартаком или со своей конницей. Галлии вместе с женским отрядом я приказал идти со Спартаком, чтобы они составили компанию Клавдии, а если на нас нападут, то здесь они будут защищены лучше всего. Каждый вечер фракийцы, германцы и испанцы воздвигали огромный лагерь по римскому образцу и запирались в нем на ночь, я же размещал свою конницу в дюжине отдельных лагерей вокруг главного лагеря. Я настоял, чтобы Галлия и ее отряд оставались на ночь в главном лагере со Спартаком и Клавдией, а я при удобном случае буду присоединяться к ним за ужином.

В течение почти месяца непрерывного марша мы прошли Луканию, Апулию, Самний и вступили в провинцию Пицен. Весна уже буйствовала вовсю, становилось все теплее. Ноги почти сорока тысяч воинов и такого же количества животных поднимали над войском столбы тончайшей пыли, и она покрывала нас с головы до ног и застревала у всех в глотках. Пицен – довольно дикая область с множеством тихих долин, скалистых гор и плоских прибрежных равнин, омываемых синими водами Адриатического моря. Здесь нам встречалось много стад овец, и, следовательно, мы набрали множество новых рекрутов, суровых пастухов, которые привели с собой свои стада, а также своих женщин, так что вскоре в войске уже имелся значительный женский контингент. Клавдия и Галлия были рады этому, а вот Акмон только и делал, что ворчал.

– Это принесет нам одни беды, – заявил он мне однажды, когда мы с ним шли позади обозных повозок. День стоял теплый, небо было безоблачное. – От женщин всегда одни беды.

– От всех женщин? – спросила Клавдия.

Акмон немного смутился:

– Не от тебя, госпожа, но много женщин в войске предвещают беду, они вечно спорят и портят другим кровь. И после этого вдруг обнаруживается, что мужчины сражаются друг с другом, вместо того чтобы биться с врагом.

– Вероятно, мне следовало бы их прогнать, – задумчиво произнес Спартак и улыбнулся Клавдии. – Или перебить их.

– Ничего такого ты не сделаешь! – резко отреагировала Клавдия. – Мужчины сражаются лучше, когда защищают своих любимых! Не так ли, Пакор?

– Надо полагать, так, госпожа, – ответил я.

– Конечно, так! – вмешался Гафарн. – Принц Пакор тут же превратится в дикого грифона, если ему покажется, что его госпоже Галлии угрожает опасность.

– А что такое грифон? – спросил Акмон, явно недовольный тем, что его здравое с военной точки зрения суждение игнорируется.

– Это крылатое чудовище с головой орла и телом льва, – ответил Гафарн. – В Парфии полно подобных.

– Не думаю, что кто-то хочет знать твое мнение, Гафарн, – заметил я.

– Ты их еще увидишь, госпожа, – пообещал Гафарн Галлии. – Когда принц увезет тебя в Хатру.

– Таково твое намерение, Пакор? – осведомилась Клавдия. – Увезти мою подругу в далекую Парфию?

Все глаза обратились ко мне. Я почувствовал, что краснею, но ничего с этим не мог поделать. Галлия смотрела на меня невинным взглядом, Акмон нахмурился, Спартак засмеялся, а Гафарн принял самодовольный вид. Праксима и Диана, идущие позади нас, захихикали. Я уже был готов ответить, когда рядом с нами вдруг появился Бирд, весь покрытый грязью и на покрытом пеной коне. Он спрыгнул с коня и подбежал к Спартаку, отсалютовал ему, потом мне.

– Римляне разгромили галлов!

Мы встали на месте и окружили Бирда. Спартак уже не смеялся. Его лицо было пепельно-бледным, когда он слушал, что удалось узнать Бирду. Галлы устроили базовый лагерь на большом полуострове под названием Гарган, это место в Апулии, заросшее сосновыми лесами и с трех сторон окруженное морем. Там их атаковало римское войско и разгромило. Разведчики Бирда не видели саму битву, но обнаружили ее результат – горный склон, усеянный тысячами мертвых галлов, и целый лес крестов на вершине горы, где римляне распяли пленных. Я видел, как Спартак схватился за рукоять меча и косточки его пальцев побелели, а Бирд добавил, что они встретили нескольких уцелевших, кто сумел бежать и направлялся на север, чтобы догнать нас.

– Но их мало, господин. И Крикса среди них нет.

– Может, ему удалось бежать, – предположила Клавдия.

Спартак покачал головой:

– Нет, он погиб. Он бы никогда не оставил своих людей.

– Но его нет среди распятых, – добавил Бирд.

– Хотя бы этого он избежал, – пробормотал Акмон.

– Римляне далеко? – спросил Спартак.

– В сорока милях, господин, – ответил Бирд.

– И окажутся здесь через два-три дня, – добавил я.

– Останавливай войско, – приказал Спартак Акмону. – Военный совет через час.

Поскольку Нергал шел впереди войска вместе с сотней конных лучников, на военный совет меня сопровождал только Буребиста. Мы собрались у подножья невысокого холма, поросшего соснами. Вдали виднелись острые пики Апеннин. Рядом с нами войска принялись за скучный и нелегкий труд – размечали и начинали возводить укрепленный лагерь. Спартак был в подавленном настроении, и я понимал, что хотя он с Криксом расходился во мнениях, они все же происходили из одной гладиаторской школы, и их связывали общие дела и старинные узы. Нет, не дружба, скорее взаимное уважение и даже восхищение друг другом. Крикс был в числе тех немногих мужчин и женщин, кому удалось бежать из лудуса в Капуе. Большинство из них уже стало центурионами во фракийском контингенте, некоторые, например Эномай, уже погибли, прочие, вроде Каста, поднялись до высоких постов, но все они были связаны узами товарищества, к которому я не имел никакого отношения. Потеря одного из таких товарищей была тяжелым ударом, и я заметил, что Клавдия и Галлия тоже расстроились.

Мы уселись на деревянные табуреты – Спартак, Акмон, Каст, Ганник, Годарз, я и Буребиста – и все смотрели на Спартака. Он выглядел очень усталым и вымотанным, возможно (и неудивительно) из-за гибели Крикса. Это ведь было первое поражение нашего войска, пусть и отделившейся от него части. Вероятно, оно произошло из-за того, что мы слишком долго пробыли в заблуждении, будто Рим не предпримет против нас никаких активных действий. Но вот теперь Рим выслал войско, чтобы настичь нас, и это войско разгромило отряд Крикса и перебило галлов. Хотя никто еще не произнес ни слова, все мы, должно быть, подумали, не ждет ли и нас такая же участь.

– Мы могли бы продолжать двигаться на север, – сказал Каст.

– Я выслал дополнительные патрули, господин, – сообщил я. – Они будут более внимательно следить за передвижениями римлян.

Спартак кивнул.

– Мы не можем рисковать, оставляя их у себя на хвосте. Мы не знаем, что ждет нас впереди, но хорошо знаем римлян: они постараются нагнать нас как можно скорее.

– А нам известно, сколько их там? – спросил Акмон.

– Три легиона, по меньшей мере, – ответил я. – Хотя Бирд также сообщил о наличии у них и легковооруженных отрядов. И трех сотен конницы.

– У нас нет выбора, – сказал Спартак. – Мы должны с ними встретиться, прежде чем они получат подкрепление. Ждать дальше значит еще больше осложнить нашу задачу. Сегодня ночуем здесь. А завтра идем обратно на юг. И сразимся с ними в месте, которое сами выберем.

Я не стал заговаривать со Спартаком о Криксе после того, как совет завершился. Уверен, он по-своему горевал об этой потере. Но позднее, после ужина с Галлией, ко мне явился от него курьер с приказом прибыть немедленно. Солнце уже отбрасывало косые тени на равнину, где расположилось на ночлег войско. Я оседлал Рема и поехал к Спартаку. Как и следовало ожидать, лагерь был разбит обычным манером, и когда я ехал по центральному проезду, мне даже показалось, что я вернулся в наш лагерь на Везувии – здесь тоже были высокие пики гор позади и цветущая растительность вокруг. Войдя в шатер Спартака, я увидел, что он расхаживает взад-вперед, заложив руки за спину. Клавдия, очень бледная, увидев меня, выдавила слабую улыбку. За столом сидел мрачный Акмон. Потом я заметил Нергала, всего покрытого пылью и с чашей в руке. Он поклонился, приветствуя меня.

– Сообщи ему, – бросил Спартак.

– Римское войско, принц, идет на нас с севера. Может, в двух днях пути отсюда.

– Еще одно войско? – Я был поражен. – И сколько их?

Нергал отпил еще глоток. Судя по его виду, он долго пробыл в пути.

– Я видел трех орлов, небольшой отряд конницы и еще легкую пехоту – лучники, пращники.

– Значит, еще тысяч двадцать, – заключил Акмон. – Кажется, мы угодили в ловушку.

Я взял чашу с вином, поданную Клавдией, и сел к столу. Настроение у меня испортилось. Все ждали приход Каста. Когда он пришел и узнал новости, то сел в подавленном состоянии рядом со мной и подпер щеку ладонью. Некоторое время царило молчание, потом Спартак стукнул по столу кулаком, и мы все подскочили.

– Будем драться спина к спине, как на арене! Ты помнишь, Каст?

Каст поднял взгляд на Спартака:

– Ты прикрываешь мне спину, я прикрываю спину тебе.

– Именно, – глаза Спартака вспыхнули в приливе энтузиазма. – Вот и способ выбраться из этой каши!

Я в замешательстве уставился на Нергала, который недоуменно пожал плечами.

– Это очень просто, – заявил Спартак. – Мы одновременно наносим удар по обоим римским войскам, вместо того чтобы вступать в схватку с одним, рискуя быть атакованными вторым войском с тыла.

– Ты хочешь раздробить наши силы, господин? – осведомился я.

– У нас нет иного выбора, Пакор. Надо ударить по обоим, и ударить сильно. Они этого не ожидают.

– Но если они разгромят часть наших сил, – размышлял вслух Акмон, – то мы окажемся там же, откуда начали, но только с половиной войска.

– Давайте-ка не считаться с возможностью, что нас разгромят, – возразил Спартак. – Акмон, мы с тобой встретим римлян, что идут с севера. Возьмем с собой еще и испанцев. Пакор и Каст со своими людьми идут на тех римлян, что разбили Крикса.

– Но тогда у тебя не будет конницы, господин, – заметил я. – А у римлян, наступающих с севера, конница есть.

Спартак сел в кресло, налил себе в чашу вина и осушил ее.

– Ты прав, но поскольку конницей у нас командуешь ты, я не вижу смысла отбирать у тебя часть всадников. Никто не будет знать, что нам с ними делать.

– Я могу оставить у тебя Нергала, – предложил я.

– Нет, – ответил он. – Это тебя еще больше ослабит. Мы не знаем, сколько римлян идет с юга, но, по моей оценке, их с самого начала будет больше, чем войска у тебя и Каста. Я не вижу смысла в том, чтобы еще больше вас ослаблять и увеличивать риск. И возьми с собой Галлию и ее женщин. Ты должен заниматься только своим делом, своей битвой, и не думать ни о чем другом. Еще вопросы есть?

Вопросов больше не было.

– Хорошо. Вы оба выступаете с первыми лучами солнца. Пакор, ты командуешь.

Бирда с дюжиной его разведчиков я выслал вперед, едва на следующий день желтоватое солнце появилось на оранжевом небосклоне. И три тысячи конников выступили из лагеря и двинулись на юг. Несмотря на протесты Спартака, я настоял на том, чтобы три сотни всадников остались с ним и Акмоном, чтобы их отряд имел хоть небольшую конную часть. Все они были конные лучники, и я сказал, что в самом крайнем случае он всегда может их спешить и использовать в качестве пеших лучников, если возникнет такая нужда. Сам же я рассчитывал, что он использует их в коротких атаках, наскоках на римские порядки, испытывая их на прочность. Командиром над ними я поставил Годарза, к советам которого Спартак всегда прислушивался. К тому же он был парфянин, так что, по крайней мере, знал, как использовать этих людей в бою. Резус тоже остался с ним. Галлию и ее сотню я взял с собой, велев Гафарну не сводить с них глаз и держать в резерве. Позади конницы по проселочной дороге шли германцы – по шесть в ряд, поднимая огромное облако пыли. Тысячи германцев, одетые в кольчужные рубахи, огромные мужики с длинными волосами и длинными бородами, с римскими щитами и дротиками. У них были римские мечи и римские шлемы на головах, но длинные темные кудри и мощные заросли волос на лицах отличали их от противника, давая всем понять, что это враги Рима. Я оставил Буребисту командовать основными силами конницы, а сам вместе с Нергалом поехал вперед на разведку.

Мы передвигались между зелеными холмами, по лугам, заросшим дикими цветами, мимо множества виноградников. Через два часа мы встретили Бирда и его разведчиков, они скакали нам навстречу. Он доложил, что авангард вражеского войска всего в пяти милях к югу от нас. Была уже середина утра, становилось все теплее. Мы шли по холмистой местности, которую рассекала извивающаяся змеей река. Сама река была довольно широкая и с крутыми берегами, хотя уровень воды в ней оказался низким, поскольку воды, текущие с тающих снегов, что покрывали склоны гор во многих милях к западу, уже сошли. Я велел Бирду скакать на север и сказать Касту, чтобы его германцы поскорее прибыли на это место, потому что именно здесь, возле реки, которая, как слышал кто-то из людей Бирда, называется Писаур, я намеревался встретить римлян.

Германцам потребовалось два часа, чтобы добраться сюда, а я за это время уже разработал план предстоящей битвы. Место, которое я выбрал, являлось ровным участком земли между внешней стороной излучины реки слева и большим пологим холмом справа. Расстояние между берегом реки и основанием холма было с милю, может, чуть больше. Пока воины отдыхали и утоляли жажду, поили коней в неглубокой реке и поглощали скудный рацион из сухарей, сам я, Нергал, Буребиста, Каст и Ганник собрались под одним из немногих деревьев, что росли на равнине, – это был старый каштан с изуродованными узловатыми ветвями. Я помнил, что командую сейчас я, но был осторожен и не позволял себе диктаторского тона.

– Как я полагаю, эта местность дает нам наилучшие возможности разгромить римлян, – сказал я.

– Я гладиатор, а не командующий, – сказал Каст, – так что действуют именно твои распоряжения, Пакор.

– Да, но именно ты, мой друг, – тут я ему улыбнулся, – и твои германцы – ключ к нашей победе. Только, боюсь, нам придется за нее заплатить немалую цену кровью.

– Мы не боимся кровопролития, – заявил Ганник.

– Именно так! – добавил Каст. – Так что рассказывай, какой у тебя план.

Я махнул рукой.

– Между излучиной реки, вон там, слева, и холмом справа, я намерен дать им бой. Наш левый фланг упрется в реку, а основной боевой порядок выстроим между ней и подножьем холма.

– Очень тонкая будет линия обороны, – заметил Каст. И был прав. Нормальное построение легиона в боевом порядке – это десять когорт, выстроенных в три эшелона; четыре когорты в первой линии и по три во второй и в третьей. Но для того, чтобы закрыть все пространство от реки до холма, его двум легионам придется выстроиться в две шеренги.

– На нашем правом фланге я поставлю пять сотен конников, – продолжал я. – И еще две сотни на том берегу реки – для защиты от возможного обхода слева.

– А где будут остальные две тысячи конников, принц? – спросил Нергал.

– Они будут скрываться в засаде позади холма. Я полагаюсь на то, что римляне пойдут в атаку на строй, что встанет прямо перед ними, когда выстроятся перед твоими людьми, Каст. Они ведь всегда атакуют.

– А что, если не пойдут? – спросил Буребиста.

– Гордость и самоуверенность не позволят им вести оборонительное сражение. И помните, что это те же легионеры, которые разгромили Крикса. Теперь они желают уничтожить еще одну банду рабов. И это сыграет нам на руку, – я взмолился Шамашу, чтобы это действительно произошло именно так.

Два часа спустя показались первые римские когорты – маленькие красные фигурки воинов, мелькающие на равнине в отдалении. Мои две тысячи всадников уже спрятались за холмом, но я приказал Буребисте взять пять сотен, выдвинуть их вперед и построить в линию по ту сторону холма, чтоб отбросить любых не в меру любопытных римских разведчиков. Воины Буребисты были в основном вооружены копьями, поскольку я хотел держать конных лучников спрятанными в засаде, пока приготовленная врагам ловушка не захлопнется. Буребиста хотел напасть на римлян, пока они перестраиваются в боевой порядок, поскольку прошло совсем немного времени, и дальний конец равнины уже весь заполнили легионеры, они шли вперед медленно, но неуклонно, а на флангах мелькали группы конных. Но я ответил ему, чтобы оставался на месте и сосредоточился на том, чтобы не допустить никаких римских разведчиков на холм и не подвергаться опасности погибнуть раньше времени от какого-нибудь римского лучника или пращника. Впереди у нас будет достаточно времени, чтобы вволю подраться.

Наступил полдень, а римляне все еще перестраивались, хотя Каст уже подтянул свои легионы и уперся левым флангом в берег реки. Река, конечно, была мелководная, но на этой излучине берега были высокие и крутые, стремительные потоки талых весенних вод за многие годы промыли в грунте глубокий канал. Я подъехал туда, откуда он осматривал переднюю шеренгу своих войск. Воины отдыхали, положив щиты и шлемы на землю, и беззаботно болтали друг с другом. На их лицах я не заметил никаких следов тревоги или опасений. Да и с чего бы им появиться? В конце концов, многие из них уже встречались с римлянами в прошлом году, на плато, и победили их. Но, с другой стороны, люди Крикса тоже ведь там были. Я постарался выбросить эту мысль из головы.

– Не атаковать, пусть они атакуют первыми! – сказал я Касту, останавливаясь рядом с ним. А он продолжал изучать римское войско, которое уже строилось в боевой порядок под командой командиров на конях и пеших центурионов. Когорты строились тесными рядами, трубили боевые трубы, передавая приказы. Римская конница уже сосредоточилась напротив нашего правого фланга, а на левом их пехота уперлась в берег реки. Пока что все шло хорошо.

– Будь осторожнее, Пакор, – предупредил меня Каст и улыбнулся. Мы обнялись, и он похлопал меня по спине.

– Ты тоже береги себя, мой друг, – ответил я. – И помни, ты должен их тут удержать.

Он сплюнул на землю и взял в левую руку щит.

– Мы их удержим!

Я прыгнул в седло Рема и поскакал туда, где Буребиста неспешно отводил своих конников, заполняя брешь между германцами и подножьем холма. Его пять сотен выстраивались в неглубокий боевой порядок – в две шеренги.

– Их конница скоро пойдет в атаку, господин, и когда навалится на нас, то прорвется к нам в тыл. Нас слишком мало.

– Они не станут тобой заниматься, как только отбросят вас назад, – сказал я. – Что они попытаются сделать, так это зайти нам в тыл, за правый фланг германцев. А ты просто отходи назад и жди там, пока я не введу в дело остальную конницу.

Мы пожали друг другу руки, и я поехал туда, где стоял Нергал с двумя тысячами всадников, построенных двумя большими группами по десять сотен, уже стоящих плотными рядами. Каждая сотня была выстроена по трое в ряд и насчитывала сотню всадников. Наконечники копий блестели на солнце, колчаны были полны стрел. Гафарн тоже обнаружился здесь, его лошадь била в землю передним копытом. Галлию и ее сотню вместе с еще одной сотней конников я послал за реку, сказав ей, что они должны прикрывать наш фланг с той стороны и не давать неприятелю бежать, если те попытаются смыться через реку. В действительности же я просто хотел, насколько позволяли обстоятельства, уберечь ее от беды.

– Ты отвечаешь за них, Гафарн, – сказал я ему. – Проследи, чтобы они не бросились в безумную атаку или еще какую-нибудь идиотскую штучку не выкинули!

– Госпожа Галлия очень не любит, когда ей говорят, что она должна делать.

– А ты убеди ее. Или попроси вежливо.

– Ладно, принц, – ответил он с большим сомнением в голосе. – Береги себя!

– Ты тоже, Гафарн.

И он отъехал, галопом умчался за ряды германцев и далее, через реку. Для меня стало огромным облегчением, что он будет присматривать за Галлией. Какой все-таки странный поворот судьбы, что я теперь оказываю столь огромное доверие человеку, который еще недавно был рабом!

Над полем воцарилась странная тишина. Обе стороны уже подровняли свои ряды и приготовились к схватке. Потом раздался взрыв шума и грохота, когда из рядов римлян донеслись звуки боевых труб, дающих сигнал к атаке. Я провел Рема шагом вперед и вверх на склон холма. Через несколько минут я уже оказался на его вершине и смотрел вниз, любуясь весьма впечатляющим зрелищем: четыре римских легиона в безукоризненном порядке надвигались на германцев Каста. Бирд, должно быть, не высмотрел еще одного орла – он доложил нам, что легионов три. Первый эшелон составляли шестнадцать когорт, во втором следовали еще двенадцать, двигаясь сразу за первым эшелоном. А дальше, через промежуток раза в два шире, шел третий эшелон, еще двенадцать когорт. Легионеры шли твердым шагом, казалось, это неостановимый поток железа, стали и красных щитов, нацелившихся на нашу пехоту, которая неподвижно стояла на месте. Держа тот же темп наступления, что и передовой эшелон римлян, на левом фланге, выстроенная в две шеренги, двигалась конница. Было трудно разглядеть, сколько их там, но, кажется, они немного превосходили числом конников Буребисты, которые по-прежнему стояли впереди германцев, прикрывая подступы к холму. Кажется, у римлян было шесть сотен конных. Когда римляне подошли совсем близко, Буребиста и его люди внезапно развернулись и рысью отошли шагов на двести, после чего снова повернулись лицом к противнику. Пока они дразнят римскую конницу, представая перед ними в качестве легкой добычи, те и не подумают про холм и, что еще важнее, про то, что может скрываться позади него. Два отряда конницы разделяли теперь не более сотни шагов, и римляне в последний раз остановились, когда Буребиста снова оттянул своих конников назад и поставил их вровень с правым флангом германцев.

Мое внимание привлекло какое-то движение в небе. Это оказался орел, он летел на юг. Я решил, что это добрый знак, поскольку эмблемой римских легионов был орел, и я вознес молитву Шамашу, прося его, чтобы он хранил Галлию и чтобы мужество не покинуло меня в такой день. Снова зазвучали трубы, давая римлянам сигнал к атаке. Их фронт двинулся вперед, а расстояние между ними и германцами было не более полусотни шагов. Легионеры выкрикивали свой боевой клич, бежали вперед и метали свои пилумы в наши ряды. Воздух наполнился летящей сталью, и первые ряды римлян столкнулись с германцами, но до этого момента те из них, что двигались в задних рядах, тоже метнули свои пилумы. Однако германцы, выстроившись стеной и прикрывшись отнятыми у римлян щитами, ответили тем же, задние ряды первой линии тоже начали бросать пилумы в наступающих римлян. Потом оба фронта сошлись, и звук был такой, как будто железом ударили и начали скрести по камню. А над звоном железа, заглушая его, вознесся непрерывный гортанный рев тысяч воинов, схватившихся в смертельной кровавой сече и работающих мечами и щитами. Позади легионеров шли римские лучники, выпускавшие стрелы залп за залпом над головами своих товарищей и целясь в ряды германцев. Но когда я бросил последний взгляд на разыгравшийся бой, перед тем как спуститься с холма к своим конникам, то увидел, что воины Каста твердо стоят на месте, щедро платя собственными жизнями за позицию, которую удерживают.

Я занял место впереди своих всадников и дал сигнал к наступлению. Затрубили боевые рога, и я толкнул Рема вперед, а слева от меня Нергал выхватил меч и повел своих людей в атаку. Две тысячи конных воинов пошли вперед рысью, огибая холм. Впереди я увидел римскую конницу, она заставила отряд Буребисты отступить за фронт германцев, и хотя его сотни отнюдь не были разбиты и продолжали драться мечами и копьями, сдерживая противника, часть римлян уже покинули свой боевой порядок, перестав сражаться, и теперь разворачивались вправо, намереваясь атаковать правый фланг германцев. Я перешел на кентер, мы уже выбрались из-за холма и направились в разрыв между германцами и подножьем холма. Левый фланг отряда Нергала уже вошел в соприкосновение с римлянами, смешавшимися и продолжавшими сражаться с людьми Буребисты; скоро им придется драться, спасая собственные жизни, их уже окружила и поглотила масса моих всадников. Я проскакал через разрыв, затем повернул влево, ведя своих людей в тыл римлянам.

Вскоре я во главе сотен конников уже атаковал римское войско с тыла. Поначалу неприятель не принял никаких мер защиты, по сути дела, они едва ли поняли, что происходит, и не сразу заметили наше присутствие. Видимо, решили, что мы – их собственная конница. Но вскоре они расстались с этой иллюзией, когда их начали поражать наши стрелы. Первыми погибли римские лучники, которые так увлеклись стрельбой по германцам, что только когда наши стрелы начали поражать их в спину, смогли понять, что враг теперь и позади них. Кто-то попытался развернуться и стрелять по нам, но стрелы в них летели такими тучами, что через несколько минут они все оказались перебиты. Теперь стрелы летели в тыл третьего эшелона римлян, а мы все натягивали луки, выпускали стрелу и тут же выхватывали из колчана следующую. Я заметил римских командиров, группу конных, одетых в алые плащи, в шлемах с красными султанами. Они были окружены всадниками, держащими красные штандарты. Командиры стояли сразу позади третьего эшелона и внезапно превратились в мишень для наших лучников. Они сразу же развернулись, некоторые стали отчаянно отдавать какие-то распоряжения, но их алые плащи и стальные нагрудники не могли служить защитой от наших стрел, так что очень скоро почти все они упали на землю мертвыми или ранеными. Нескольких раздавили их собственные кони, тоже пораженные стрелами и упавшие на землю, прямо на своих бывших всадников.

А я уже достиг берега реки, проскакав вдоль тыла всего римского войска. Мои парни продолжали стрелять в римлян, которые теперь развернулись и отчаянно пытались организовать оборону с тыла. Я видел, что земля уже завалена телами убитых легионеров, убитых нашими стрелами в спину, пока они стояли лицом к фронту. Это был их третий эшелон, который вместо того, чтобы усилить первые два, оказался вынужденным сам обороняться, драться за собственную жизнь. Подскакал Нергал, он со своими командирами перестраивал сотни в новый боевой порядок, готовясь атаковать римлян.

– Мы рассеяли их конницу, принц!

– Потери?

– Незначительные, принц.

– А как Буребиста?

– Жив, – Нергал улыбнулся. – Он сейчас вгрызается во фланг римлян.

– Отлично. Нужно как следует по ним ударить, клином. Выстави впереди тех, кто с копьями и щитами. Ударим в центр, попытаемся расколоть их построение. Лучники следуют сразу за ними. Давай!

Он отдал честь и поскакал прочь. Я промчался обратно, прочь от реки, снова вдоль линии обороны третьего эшелона римлян и остановил коня примерно перед центром их линии. Выслал вперед небольшое прикрытие из конных лучников, приказав их командиру вести непрерывную стрельбу по всей линии. И затем встал впереди своих конников, которых Нергал уже построил клином – три шеренги всадников с копьями, которые нанесут римлянам удар подобно гигантскому тарану. Сразу за ними пойдут выстроенные в три шеренги конные лучники, выпуская стрелы над головами атакующих впереди. А чтобы ослабить фронт римлян там, куда был нацелен наш клин, я велел остальным сотням построиться в колонны по двое в ряд и наступать на римский фронт, стреляя на скаку, а затем разворачиваться – один ряд вправо, другой влево, – продолжая посылать стрелы в римские щиты. Они были сделаны из дерева и обтянуты кожей, наши стрелы пронзали их насквозь, а железные и бронзовые наконечники впивались в руки и кольчуги легионеров. Этого было недостаточно, чтобы их убить, но вполне хватало, чтобы ранить и сбить боевой дух у тех, кто сейчас мог лишь стоять, превратившись в мишень.

Минут через десять Нергал дал знать, что отряд готов к атаке. Я уже стоял во главе клина, и он присоединился ко мне.

– Сам поведешь их в атаку, принц?

– Конечно. Не могу же я рассчитывать, что люди станут мне повиноваться, если буду прятаться за их спины! Храни тебя Шамаш, Нергал!

Я выхватил меч и ткнул Рема коленями в бока. Мой лук оставался в саадаке, так что я взял поводья левой рукой и двинулся вперед кентером. Нергал следовал за мной. Воздух по-прежнему заполняли стрелы, со свистом летевшие в римлян. Я прокричал сигнал к атаке, и Рем сорвался в галоп. Римская линия быстро приближалась, и я уже видел, что она здорово поредела. За мной шло, наверное, шесть сотен всадников, построенных тремя шеренгами, за ними еще шесть сотен конных лучников, а на флангах у нас находились лучники, непрерывно стрелявшие в то место в линии противника, куда мы направляли свой удар. Оборона римлян уже распадалась, одни легионеры падали, сраженные стрелами, другие, израненные, уползали в тыл, а некоторые побросали щиты и попытались бежать. Мужество покинуло их. Я направил Рема в небольшую брешь, появившуюся рядом с мертвым легионером, лежащим на земле. Рем галопом ворвался в эту брешь, и я рубанул по голове легионера справа, а затем начал рубить и справа, и слева, потому что меня окружило море римских шлемов. Но я был там не один, и вскоре эти шлемы уже падали направо и налево, когда копья начали пронзать щиты и кольчуги. Других сокрушали копытами наши кони, когда они пытались развернуться и бежать, других протыкали копья или рубили мечи. Все остатки боевого порядка римлян рассыпались, когда масса из сотен конников пробила огромную брешь в их рядах, а затем повернула вправо и влево, заходя им в тыл. И то, что еще оставалось от третьего эшелона римлян, превратилось в хаос. Несколько центурионов, профессионалы до самого конца, сумели перестроить свои центурии для круговой обороны, но мои лучники просто остановились напротив них, вне досягаемости для их пилумов, и продолжали расстреливать выставленные перед ними стены из щитов. Легионеры сомкнули щиты, подняли над головами и выставили перед собой с фронта, с боков и с тыла, но между щитами, поставленными вертикально и горизонтально, оставались узкие щели, и эти щели были желанной целью для умелого лучника. Стрелы разили римлян в глаза и в шеи, так что вскоре эти построения превратились в кучи мертвых тел и корчащихся раненых; за центурионами охотились особо, так что их тела нередко оказывались утыканными множеством стрел. Некоторые римляне бросали щиты и поднимали руки, сдаваясь, но их убивали на месте. Сегодня у моих людей не было желания кого-то щадить.

Когда последние остатки третьего эшелона были рассеяны или перебиты, ко мне подъехал Нергал, несколько потрепанный. Его шлем был здорово помят, кольчуга порвана. Я приказал ему снова строить конницу в боевой порядок.

– Надо помочь Касту и его германцам, так что собирай всех, кого можешь, строй их и атакуй с тыла римское построение впереди нас.

Он поднял меч к лицу, отсалютовал и отъехал. Его конь, как и мой Рем, был утомлен, так что он шагом подвел его к группе командиров, которые тут же начали понемногу строить людей в боевой порядок и готовить к новой атаке. А впереди продолжался бой, и шум и рев людей, убивающих друг друга, по-прежнему висели в воздухе. Интересно, как там Каст, еще держится? Казалось, прошла целая вечность, но в конце концов мои всадники построились в новый боевой порядок и направили своих коней к последней, тыловой шеренге того, что являлось вторым эшелоном римского войска. Мы снова остановились и начали обстреливать врага с тыла. До них было около двух сотен футов, а у римлян больше не осталось метательного оружия, им нечем было нам отвечать. Но они почему-то даже не стали разворачиваться и прикрываться стеной щитов. Потом я понял почему: германцы давили на них с противоположной стороны, заставляя отступать, и каждому легионеру приходилось занимать свое место в цепи. Но эта цепь уже распадалась, разваливалась, чему в немалой степени способствовали наши стрелы, поражавшие неприятеля по всей линии. А потом германцы прорвали фронт римлян в нескольких местах – всего по одной-две центурии, что пробились сквозь ряды противника, но затем туда вклинились уже целые когорты, и внезапно перед нами остались лишь разрозненные, бегущие легионеры, бросающие оружие и щиты в попытке избежать ударов германских мечей. В слепой панике они бежали прямо на нас, и вскоре земля оказалась заваленной мертвыми и умирающими римлянами. Мы же продолжали пускать в оставшихся стрелу за стрелой, пока наши колчаны не опустели. Это выглядело словно некое чудовищное состязание: кто успеет перестрелять больше вражеских воинов за самое короткое время. Я действовал на одних инстинктах: доставал из колчана очередную стрелу, натягивал тетиву и стрелял не думая, и всякий раз попадал в очередного врага, а тот, вертясь, падал на землю. Это была уже бойня, массовое убийство, а не бой. Потом мой колчан опустел, и я выхватил меч и начал рубить тех, кто пробегал мимо. Некоторые римляне устремились к берегу реки, но им предстояло проскочить мимо отряда лучников, чтобы добраться до относительно безопасного берега, который находился в нескольких сотнях шагов от них, так что многие из них полегли, прежде чем добрались до воды.

Не знаю, сколько времени прошло, но когда я остановился и огляделся, то увидел, что солнце уже высоко поднялось. Видимо, перевалило за полдень. Римского войска больше не существовало. Оно превратилось в бегущую толпу отдельных перепуганных людей, которых медленно и методично вырубали мои конники и германцы Каста. Мои командиры поддерживали строгий порядок, держали свое воинство, так сказать, на коротком поводке, перемещаясь по полю боя сотнями в боевом порядке и ликвидируя последние группы еще сопротивляющихся римлян, которых, говоря по правде, оставалось совсем немного. А впереди, напротив меня, вымотанные германские центурионы перестраивали своих воинов в новый боевой порядок. Но этого уже не требовалось: на поле больше не осталось римских когорт, готовых продолжать бой. Я повел Рема шагом к германском шеренгам и увидел Каста. Он шел ко мне. Я спешился, и мы обнялись. Каст был весь залит кровью. Он заметил мой озабоченный взгляд.

– Это не моя кровь. А ты не ранен?

Я оглядел свою пропыленную тунику:

– Ни царапины.

– Ты победил, Пакор!

– Мы победили! – ответил я.

И тут я вдруг понял, что над полем больше не разносятся крики и проклятья, что на место бойни наконец опустилась тишина. Люди в изнеможении падали на землю, их запасы энергии и ярости иссякли. А меня внезапно поразил приступ чудовищной жажды, я отцепил от седла флягу и от души напился. Потом передал ее Касту, и тот принял ее с благодарностью, а затем влил остальное в рот Рему. У него обнаружился небольшой порез на правом заднем бедре, но в целом он был невредим.

Мы с Кастом стояли между мертвыми и умирающими, и тут я заметил справа всадника, сгорбившегося и едва держащегося в седле своего серого коня – он направлялся в сторону реки. Это явно был римский командир, судя по его плащу и доспехам, и он точно был ранен. Он был без шлема, и мне показались знакомыми его светлые волосы, но, возможно, мое отравленное боем сознание сыграло со мной шутку. Но потом я понял, кто это такой. Он находился всего в паре сотен шагов от нас, в него нетрудно было попасть стрелой. Я подбежал к Рему и выхватил из саадака лук. Луций Фурий должен был в конце концов погибнуть от моей руки. Я сунул руку в колчан – пусто! Я обернулся и закричал в надежде, что меня кто-нибудь услышит:

– Остановите этого всадника! – и стал тыкать пальцем в серого коня Фурия, а тот замедлил шаг и остановился. Я побежал к нему, размахивая руками, приказывая бежать всем к уже остановившемуся коню. Увидел, что Нергал скачет ко мне, за ним еще несколько человек, а позади меня задыхающийся Каст старался не отстать. Луций Фурий свалился с седла и упал на землю. Я опустился рядом с ним на колено и пощупал шею в поисках пульса. Да, он был еще жив. Каст, тяжело дыша, остановился рядом.

– Мертв?

– Нет, – ответил я, увидев, что он ранен в живот. – Еще живой.

Тут подъехал Нергал со своими людьми.

– Под охрану его! Вызовите кого-нибудь, пусть осмотрит его раны и зашьет, если нужно. И смотрите, чтобы с ним ничего не случилось! Убить его имею право только я!

– Да, господин.

Каст был крайне изумлен:

– Ты его знаешь?

Я улыбнулся:

– Еще бы! Старый мой приятель!

Я пошел обратно к Рему, сел в седло и поехал к реке. И остановился на берегу, отвесив от удивления челюсть при виде открывшейся картины. Десятки мертвых легионеров кучами валялись на прибрежном песке, а многие свалились в медленно текущую воду. На противоположном берегу стояли Галлия и ее женщины плюс та сотня, которую я послал их прикрывать. Позади лучников собралось множество лошадей, их охраняли другие воины. Галлию я узнал по ее светлым волосам, выбивающимся из-под шлема. Она стояла, гордо выпрямившись, и держала в руках лук. Я помахал ей рукой, а потом поехал вниз по течению реки, проехал несколько сотен шагов до места, где берег был не такой высокий, и переправился на другую сторону. По обоим берегам разъезжали конные патрули, высматривая легионеров, что могли убежать. Конники одного такого патруля отдали мне честь, когда я поравнялся с ними на противоположном берегу – полдюжины воинов, вооруженные копьями и щитами.

– Нашли кого-нибудь?

– Пару легионеров, господин. Закололи их копьями, так что они нас больше не обеспокоят. Но некоторым удалось смыться, и они рванули обратно к себе в лагерь. Хочешь, мы поедем с тобой, господин, – на всякий случай, вдруг кто-то из этих ублюдков еще тут прячется?

– Нет, продолжайте поиски. – Они отдали честь и поскакали дальше. Я продолжил продвигаться вверх по течению, пока не встретил Гафарна. Мы пожали друг другу руки.

– Как я вижу, мой приказ снова нарушен, – заметил я, улыбаясь.

– Да, принц. Госпожа Галлия решила, что это трусость – стоять без дела, пока вы там сражаетесь не на жизнь, а на смерть.

– Понятно. А ты, конечно, и не подумал приказать ей не соваться в бой?

Он на секунду задумался.

– С сотней хорошо вооруженных женщин не очень-то поспоришь, принц.

– А как же еще одна сотня мужчин, что были с тобой?

– Они думали точно так же, принц.

– Я рад видеть тебя целым и невредимым, Гафарн.

– И я тебя, мой принц.

Подбежала Галлия, и я обнял ее и долго держал, прижимая к себе, под радостные крики окружающих.

– Ты одержал великую победу, – прошептала она мне на ухо, отчего у меня волосы на затылке встали дыбом. Мне хотелось услышать еще такие же восхваления моих героических деяний. – А Рем ранен! – Она высвободилась из моих объятий, подбежала к коню и стала гладить его по шее, шепча, какой он «прекрасный мальчик». Ему, а не мне!

Потом выяснилось, что рана Рема – не более чем царапина, и когда Галлия и Диана сами в этом убедились, мы сели на коней и поехали обратно вниз по течению, оставив позицию, откуда они стреляли по бегущим римлянам, а затем перебрались через реку. Я ехал рядом с Галлией.

– Отличная стрельба, – заметил я.

– Да мы чуть не бросились бежать отсюда, когда все эти римляне толпами рванули к берегу и стали спускаться к воде, но тут Гафарн заметил, что они по большей части безоружны, побросали свои щиты и оружие. Только тогда мы поняли, что они бегут, и в этот момент все долгие часы упражнений и тренировок нам очень пригодились.

– Да, это видно.

– А потом Праксима хотела сама прыгнуть в воду и резать глотки всем уцелевшим.

Я обернулся к женщине Нергала, которая ехала позади нас. Волосы у нее были в диком беспорядке, а лицо пылало от возбуждения. У меня по спине пробежала волна дрожи.

– Ага, могу себе представить…

Наступил ранний вечер, но было еще светло и тепло, и я перевел свои войска на пару миль к западу, подальше от поля битвы, заваленного трупами и залитого кровью, выше по течению реки, где можно было выкупать коней и вымыться самим. Утром предстояло устроить огненное погребение павшим товарищам. Мы ехали в молчании. Людям, выжившим в смертельном бою, было о чем подумать – как сами они остались в живых, а другие погибли. Они размышляли, придет ли за ними смерть в следующей битве и встретят ли они ее с честью или же, как мы видели сегодня, в ужасе, от которого человек невольно теряет контроль даже над собственным мочевым пузырем. Потом я послал Бирда с парой его конников на север, сообщить Спартаку о том, что мы разгромили римлян. И вознес молитву Шамашу, моля его, чтобы Бирд нашел Спартака живым, а не наткнулся на заваленное мертвыми поле вроде того, которое мы только что покинули, с нашим мертвым предводителем или Клавдией, или Годарзом, уставившимися в небо остекленевшими, невидящими глазами. Мне с трудом удалось выкинуть из головы подобные мысли.

Мы разбили лагерь и поужинали. Костров почти не разводили, настроение у людей было подавленное. Ветеринар обследовал Рема, потом я его вычистил и накормил. Нергалу я приказал выставить охрану и сменять караулы каждый час, хотя и сомневался, что на десять миль в округе остались хоть какие-то римляне. Приехала на Эпоне Галлия, и мы сели на землю, закутавшись в мой плащ. Уже стемнело, но небо было безоблачным, и над головами сверкали мириады звезд. В нашем лагере было, наверное, почти тринадцать тысяч воинов и их коней, но не слышалось почти никаких звуков. Нам вдруг показалось, что мы остались одни во всем мире.

– Знаешь, они ведь будут продолжать возвращаться, – вдруг сказала она.

– Кто? – спросил я.

– Римляне. Они пошлют новое войско, потом еще одно и еще, пока нас не уничтожат.

– Я знаю, – я посмотрел на нее, на прелестный носик, на высокие скулы, освещенные лунным светом. – Ты ведь знаешь, чего я хочу, – чтобы мы были вместе. Так что мы отправимся с тобой в Хатру и там сможем жить в мире и спокойствии.

Она повернулась лицом ко мне:

– А как же Диана и Праксима? И все остальные? Я не могу их покинуть!

– Всех их с радостью примут в царстве моего отца, если они захотят там поселиться.

Она вздохнула.

– Как ты думаешь, твои родители примут меня?

Я засмеялся.

– Они сочтут тебя восхитительной и будут любить, как люблю тебя я.

Она опустила голову мне на плечо.

– Ох, Пакор, ты такой мечтатель, хотя и настоящий воин!

– Все будет хорошо, обещаю. Мы покинем эту проклятую землю и отправимся на восток, в Парфию. Там мы окажемся в безопасности.

– Да можно ли ее где-то найти, эту безопасность?!

Да, нынче у нее было явно тяжело на сердце, ее мучила совесть из-за той бойни, свидетелем которой она стала.

– Конечно! Парфянская империя – это тебе не просто сборище варваров, живущих в каменных лачугах. Ее протяженность – более тысячи миль! Это неприступная крепость, она стоит как скала перед лицом всех врагов! Не думай больше об этом, думай лучше о том, что я тебя люблю.

Я тесно прижал ее к себе, и она уплыла в сон, а я продолжал смотреть в небо и молиться, чтобы мои родители оставались живы и здоровы и я смог снова с ними увидеться. И еще я молился, прося Шамаша дать мне возможность снова увидеть моего друга и господина Спартака.