Нам потребовалось семь дней, чтобы добраться до Хатры. Через два дня мы немного расслабились и ослабили охрану, когда стало понятно, что никто не следует за нами по пятам. У отца по мере приближения к дому начало улучшаться настроение, а еще больше он обрадовался, когда вернулись посланные вперед дозорные, которые сообщили, что все наше войско без проблем достигло Хатры, а в самом городе царит ликование по поводу победы. Хатра! Это слово всего меня наполняло гордостью. Зажатое между Тигром и Евфратом, княжество Хатра было щитом Парфии, прикрывавшим империю с запада. Город, помимо того что он был мощной крепостью, являлся также крупным и процветающим торговым центром, через который проходили караваны, идущие и на восток, и на запад. С востока эти караваны везли меха, керамические изделия, жад и нефрит, бронзу, лак и железо. А караваны, направляющиеся на восток, везли золото и другие драгоценные металлы, слоновую кость, драгоценные камни и изделия из стекла. Часть этих товаров обменивалась по пути на другие, так что многие предметы проходили через множество рук. И все же самым ценным товаром из всех оставался шелк, очень дорогая ткань, которая, как говорили, попала на землю в качестве дара Богини Шелка, Си Линь-чи, супруги Желтого Императора, который правил Востоком за три тысячи лет до наших дней.

Существует много караванных путей из Африки, Сирии и Римской империи, ведущих на Восток, но самые важные из них проходят через княжество Хатра. Правители Хатры богатели за счет караванов, проходивших через их территорию, и каждый платил пошлину за право безопасного проезда. Сперва это была плата за воинское сопровождение караванов, которое эскортировало купцов от одного конца княжества до другого, защищая их от разбойничьих шаек, наводнявших пустынные регионы. Но позднее было решено, что это пустая трата денег, поскольку через страну всегда проходило множество караванов, и их охрана требовала содержания огромного войска. И тогда цари, мои предки, организовали и провели массовые походы и рейды по всему княжеству с целью уничтожения разбойников. Сочетая подкуп, огонь и меч, они покончили с угрозой торговле, и с тех пор за разбой на дорогах и воровство действовали жесточайшие наказания. На разбойников и их семьи охотились, их выслеживали и безжалостно уничтожали, а тела выставляли в пустыне или насаживали на колья возле дороги в качестве назидания остальным. Так что теперь немногие разбойники осмеливались показываться в княжестве Хатра, а его примеру последовали многие другие правители царств и княжеств империи, поскольку без торговли Парфия могла быстро обеднеть и погибнуть.

Караванщики, получив возможность безопасного прохода, с радостью платили пошлины, а мы богатели. Некоторые цари, вроде царя Дария, тратили полученное богатство на праздную жизнь и развлечения, но другие, как мой отец, строили мощные крепости и укрепляли войско, чтобы защищать то, что имели. Римлянам на западе и азиатским народам на востоке мы казались лишь вечно голодными волками. Отец однажды пересказал мне, что говорил ему его отец: «Если хочешь мира, мой сын, готовься к войне». Так оно и было. По всему царству стояли каменные форты и крепости, они охраняли торговые пути и отражали нападения агрессоров. Форты представляли собой простые сооружения с гарнизонами по двадцать пять конных лучников, четверть сотни. Они имели входные ворота, по четыре сторожевые башни, по одной с каждого угла, и были очень скромно, даже аскетично оснащены. Но они выполняли свою функцию, делая невозможными атаки разбойников или враждебных войск.

– Я буду очень рад снова увидеться с твоей матерью, – задумчиво заметил отец, двигаясь на юг рядом со мной. Впервые со времени нашего отъезда из дома он упомянул о ней.

– Да, отец.

– Мужчина без доброй женщины подле него – это всего лишь пустая скорлупа. – Он глянул на меня. – Нам вскоре нужно будет подыскать тебе жену, мой сын.

– Да, отец, – ответил я без особого энтузиазма. Царские браки призваны укреплять союзы и альянсы и обеспечивать безопасность государств; желания тех, кого женят или выдают замуж, мало принимаются во внимание, если вообще принимаются.

– Может быть, это окажется вавилонская принцесса Акссена. Это будет хороший союз, хотя, если она такая же жирная, как ее отец, тебе понадобится хороший повар, чтоб она была довольна и счастлива.

У меня упало сердце.

– Да, отец.

Нашу беседу прервал подскакавший галопом Виштасп. Он остановил коня перед отцом и поклонился:

– Сообщение из города, государь.

И протянул отцу свиток. Тот развернул его, прочитал и, посмотрев на меня, улыбнулся.

– Отлично, – сказал он. – Прикажи остановиться. Разобьем здесь лагерь на ночь, а в город въедем завтра.

– Но мы уже рядом с городом, отец, – заметил я. – Разве не доберемся до него к вечеру?

– Нет, Пакор. У нас для тебя будет сюрприз.

Виштасп смотрел на меня, и его губы кривились в улыбке.

«Пожалуйста, Шамаш, – взмолился я про себя, – пусть только это не окажется принцесса Акссена!»

Вскоре после полудня мы разбили лагерь, а через два часа с юга показался большой верблюжий караван с конным эскортом, возглавляемый Бозаном. Он спрыгнул с коня, поклонился отцу и обнял меня.

– Как мы слышали, тебя чуть не убили какие-то разбойники! Это тот ублюдок Дарий их на вас наслал, без сомнения, он их купил! Видимо, посчитал, что кучке бандитов удастся проделать то, что не удалось римскому легиону!

– Мы этого точно не знаем, Бозан, – заметил отец.

– Знаем, твое величество, конечно, знаем! Ты просто слишком добр, чтобы это признать. Он ведь жадный жирный ублюдок! Вот и решил, что если убьет вас, то сможет призвать римлян обратно, а в знак дружбы преподнести ваши головы на блюде! – и он кивнул на меня и на отца.

– Призвать обратно? – переспросил я.

– Римские легионы обычно не бродят по пустыне просто так. Вот и этот шел прямо на Зевгму.

– Хватит, – сказал отец. – Подобные вопросы подлежат обсуждению на совете, они не для пустых сплетен.

Бозан кивнул и подмигнул мне.

– В любом случае самое главное теперь то, что завтра Пакора будет ожидать грандиозный триумф!

Я был поражен.

– Триумф?!

Отец улыбнулся.

– Ты принес нам победу над римлянами, мой сын. Справедливо, что город устраивает праздник в честь твоего подвига.

Из темноты, спотыкаясь, показался Гафарн, он тащил пластинчатый доспех. Свет от лагерных костров отражался от стальных пластинок.

– Он что, из свинца сделан? – спросил Гафарн. – Тяжеленный, я едва его поднял.

– Из стали и серебра, ты, жирный урод, – ответил Бозан.

– Это Доспех Победителя, – пояснил отец. – Его всего несколько раз надевали. Мой отец надел его после победы над войском Пальмиры. А теперь, завтра, его наденешь ты.

В ту ночь я едва смог уснуть. Я все время посматривал на доспех, который висел в моей палатке на деревянной подставке. Когда занялся рассвет, я пинком разбудил Гафарна и начал одеваться. Гафарн принес завтрак – хлеб и подогретое молоко, после чего ушел на конюшни убедиться, что Суру накормили и напоили. Через несколько минут он вернулся. Пока я доедал завтрак, сидя на табурете перед палаткой, в лагере началась суета. Командиры выкрикивали распоряжения своим воинам, конюхи готовили лошадей. Когда на востоке небосклона взошло солнце, предвещая новый замечательный летний день, я занялся сложным процессом одевания как тяжеловооруженный всадник. Первым делом натянул шелковую рубаху без рукавов, что носится прямо на голое тело. Мой отец озаботился одеть в такие рубахи всех своих всадников. Опытные конники с Востока говорили ему, что обитатели степей носят такую одежду, хорошо защищающую от стрел. По всей видимости, если в тебя попадает стрела, а на тебе такая шелковая рубаха, то наконечник стрелы запутается в ткани и застрянет в ней на пути к телу. Тогда стрелу потом легче извлечь, хотя я не был в этом до конца убежден. Тем не менее носить такую рубаху было приятно, и она хорошо впитывала пот. Потом я натянул хлопчатую тунику и штаны. Это были свободные предметы одежды, они хорошо пропускали воздух. Гафарну пришлось помочь мне надеть доспех. Он встал на табурет и поднял доспех у меня над головой, чтобы я смог его на себя натянуть. Доспех оказался превосходный, с широкими проймами и такими же рукавами. Каждая вторая пластина была сделана из серебра, так что при любом движении доспех сиял и сверкал. Гафарн натянул мне на ноги кожаные сапоги и подал перчатки, все покрытые тонкими серебряными пластинками. Шлем был стальной с декоративной золотой полосой по нижнему краю.

– Ты смотришься прямо как могучий воин, принц, – широко улыбнувшись, заявил Гафарн.

– А чувствую я себя нагруженным, как могучий верблюд. Но все равно, спасибо за помощь.

Я вышел из палатки, и меня приветствовали отцовские телохранители, уже оседлавшие лошадей. Белые значки на копьях развевались под легким ветерком, а кони грызли удила и нетерпеливо били копытами. Кони царских телохранителей были все белого цвета, и их тщательно расчесанные хвосты с шумом бились и мотались из стороны в сторону. У самих телохранителей на шлемах красовались белые плюмажи, а на плечах – белые плащи. Выглядели они просто великолепно, но отец смотрелся еще лучше. Поверх открытого шлема он надел золотую корону. А Виштасп по такому торжественному случаю, как и подобает командиру телохранителей отца, держал знамя – голова белого коня на алом полотнище. Я отдал честь отцу и вскочил в седло. На Суре был боевой доспех, правда, без наголовника – сегодня этого не требовалось.

Запели трубы, давая сигнал к выступлению, наша колонна покинула лагерь и двинулась на юг, к Хатре. Было еще утро, когда мы увидели город, массивную каменную цитадель посреди пустыни, именуемой Аль-Джазира. В город вели четыре дороги, с севера, юга, востока и запада. Мы двигались по северной дороге, вдоль которой стояли сегодня отряды отцовского войска. Ряды катафрактов и конных лучников выстроились по обеим сторонам проселочной дороги на целую милю, до самых въездных ворот. Должно быть, там находилось тысяч пять всадников, а на крепостных стенах города можно было разглядеть пеших копейщиков, стоящих по стойке смирно. Когда мы выбрались на последний участок дороги перед самым городом, нам навстречу выдвинулся Бозан со своим сыном, Ватой. Они ехали верхом, а навстречу им шагал пеший воин с римским орлом, которого я взял в бою. Бозан и Вата выхватили мечи, отдали честь отцу и заняли места в процессии, сразу позади отца и Виштаспа. Воин с орлом шагал впереди нашей колонны, прямо передо мною. Когда мы проезжали мимо отрядов конников, стоявших вдоль дороги, латники опускали свои копья, салютуя нам, а конные лучники проделывали то же самое своими обнаженными мечами.

В Хатре проживало сто тысяч жителей, так что город занимал огромную территорию. Весь город был окружен внешней каменной стеной высотой в пятнадцать футов, выстроенной из больших каменных блоков коричневого песчаника, с оборонительными башнями через каждые сто футов. Въехать в город можно было через четверо ворот, расположенных по четырем сторонам света. Стены города окружал глубокий и широкий ров, через который были перекинуты деревянные мосты для проезда. Перед воротами были устроены подъемные мосты, деревянные платформы на мощных петлях со стороны стены; при нужде их поднимали с помощью цепей. Кроме того, их поднимали и на ночь. В качестве дополнительной меры безопасности использовались опускающиеся решетки, по две в каждой караульной предмостовой башне, тяжелые сооружения, опускаемые сверху, с потолка башни. Их можно было быстро спустить вниз, если городу угрожало нападение. Решетки были изготовлены из толстых дубовых брусьев, а внизу утыканы железными шипами. Сверху они удерживались веревками и могли быть мгновенно опущены – для этого требовалось лишь перерубить веревки.

Внутри города, в его северной части имелась отдельная территория, огороженная второй каменной стеной, – дворцовый квартал, в котором также размещались казармы гвардии, городские храмы и дома знати. Этот внутренний город также имел четверо ворот, укрепления которых напоминали скорее форты, нежели просто надвратные башни.

Сотни лет назад район, где теперь располагалась Хатра, был просто оазисом, орошаемым родниками с чистой пресной водой, поступающей из глубин земли. Именно из таких источников теперь заполнялся мощный ров, окружающий город, из них же жители города получали воду, которая давала жизнь их садам и питала фонтаны. А вот территория вокруг города была намеренно лишена воды и оставалась пустыней. Отец говорил, что это сделано на тот случай, если враг вздумает осадить город – у него не окажется источников воды ни для войска, ни для животных.

Мы проехали по мосту надо рвом, который вел к северным воротам внешней стены города, потом под аркой ворот, по деревянному мосту, а затем к воротам второй, внутренней стены. По обе стороны моста стояли по стойке смирно копейщики, а трубачи трубили победный марш, под звуки которого мы и въехали в дворцовый квартал. Миновав ворота, мы оказались на большой площади. В обычные дни она пустовала, поскольку торговцам запрещалось ставить свои лотки и прилавки на этих священных камнях. Зажатая между княжеским дворцом и Большим храмом, площадь служила только для торжественных церемоний. Сегодня нам предстояла именно такая. Площадь являла собой большой четырехугольник, и с южной стороны к ней примыкали казармы гвардии и княжеских телохранителей, а также конюшни. Они состояли из множества помещений для воинов, стойл для коней и комнат для командиров. Позади казарм размещались дома знатных и зажиточных горожан Хатры. Роскошный и просторный дом в этом внутреннем городе мог купить любой, если у него имелись деньги. Сегодня лучшие жители города собрались на площади, чтобы отдать почести князю и его войску, а также и мне, как я думал.

На ступенях княжеского дворца стояла моя мать, царица Михри, окруженная придворными и жрецами. Любой сын считает свою мать красавицей, а я полагал, что моя мать самая красивая из всех, и ее вид сегодня лишь подкреплял мою уверенность. Она была на два года старше отца и почти такого же высокого роста. На ней была белоснежная мантия, подпоясанная изящным золотым поясом. Мантия закрывала ей руки и ноги, а на голове у нее была золотая корона с выгравированным изображением Шамаша. Ее длинные черные волосы от природы кудрявились, но сегодня их умастили маслами, зачесали назад и закрепили золотой застежкой. Стоявший рядом с ней раб держал над ее головой большой зонт для защиты от солнца, которое уже высоко стояло в ясном синем небе. По обе стороны от матери стояли мои юные сестры – Адела и Алия. Так же, как наши родители и я, они обе были высокие и с оливковой кожей. Младшей, круглолицей Аделе, было шестнадцать, и она всегда улыбалась. В отличие от сестры, она казалась совершенно беззаботным созданием, а вот Алия, более тоненькая, всегда была очень серьезной. Слишком серьезной, как я всегда полагал, для девушки всего восемнадцати лет от роду. Сразу за матерью и сестрами стоял Верховный жрец Храма Солнца, Ассур. Ему было уже за шестьдесят, и его длинные волосы и густая борода поседели. Тонкий, как копье, с длинным, костлявым, почти змеиным лицом, он стоял сейчас, уткнув в меня пристальный взгляд своих черных глаз, наблюдал, как я спешиваюсь у подножья дворцовой лестницы. Когда я был еще мальчиком, он всегда ужасно меня пугал; сказать по правде, я считал его самим Шамашем, сошедшим на землю. Надо признаться, он и сейчас действовал мне на нервы, хотя сегодня, я надеялся, он доволен тем, что я привез в его храм драгоценный подарок.

Отец тоже спрыгнул с коня и подошел к супруге. Она поклонилась ему, и он обнял ее под одобрительные хлопки благородных парфян и членов их семей, стоящих на площади. Отец обнял моих сестер, потом повернулся и кивнул Ассуру. Жрец вытянул руки и поднял лицо к небу.

– Помолимся богу Солнца! – провозгласил он.

И мы все, как один, опустились на колени и склонили головы. Голос Ассура звучал громко, когда он читал молитву:

– О великий Шамаш, о свет среди великих богов, солнце, освещающее землю, высокий судья, почитаемый в высоких небесах и на земле! Ты, что даешь свет всем уголкам земли! Ты, что неустанно даришь нам свои откровения, каждодневно определяя судьбы неба и земли! Твой восход – пылающее пламя, ты затмеваешь все звезды на небе! Ты, пресветлый и великий! Никто из богов не может сравняться с тобой, великий Шамаш! Благослови же собравшихся здесь во имя твое! Благослови царя Вараза и царицу Михри, которые по твоей бесконечной милости произвели на свет сына и твоего слугу, принца Пакора, который ныне целым и невредимым вернулся сюда, победив своих врагов, чтобы вознести тебе свои молитвы!

Я был готов взорваться от гордости, когда эти слова разнеслись по площади. Ассур дал нам знак подняться с колен и приблизился к воину, державшему орла, забрал у него римский знак и направился через площадь к Большому храму. Поскольку Шамаш – бог Солнца, главный вход в его храм, большой портик, выступающий на площадь, был обращен к востоку. Шамаш видит все, что происходит на земле, он ведь еще и бог справедливости. У Шамаша и его супруги, Айи, двое детей: Китту, воплощение справедливости, и Мишару, воплощение закона. Каждое утро Врата Неба открываются на востоке, и из них появляется Шамаш. Он следует по небу и опускается затем в Подземный мир. Потом следует ночью через Подземный мир, чтобы на следующий день снова оказаться на востоке.

На спине белой жреческой мантии Ассура красовался золотой солнечный диск, как и у прочих жрецов, которые ему прислуживали и которые сейчас последовали за ним вверх по ступеням Большого храма. У входа в храм Ассур остановился и повернулся лицом к толпе, а прочие жрецы один за другим прошли мимо него внутрь.

– Этот дар Шамашу будет теперь храниться в его храме, чтобы он знал, что город Хатра любит и почитает его. Прославлен будь Шамаш, и да одарит он всеми благами тех, кто посвятил свою жизнь служению ему! Слава! – Толпа завопила «Слава!» и отправилась в храм на молитву. Большой храм – это земная обитель Шамаша. Оказавшись внутри, мы стали участниками довольно утомительной церемонии, выслушав скучную проповедь Ассура. Но как только она закончилась и мы вышли наружу, многие знатные парфяне и члены их семей подошли ко мне со своими поздравлениями. Эти знатные парфяне, их сыновья и внуки являлись становым хребтом гвардии моего отца, сливками общества Хатры – храбрые воины, люди чести, и я гордился, что служу вместе с ними. Любой из них в любой момент мог предложить свой меч, дабы служить моему отцу, но лишь те, кто родился и вырос в Хатре, могли попасть в число его гвардейцев-телохранителей.

В тот же вечер во дворце состоялся грандиозный пир, и я здорово напился. Я вовсе не собирался столько пить, но праздничная атмосфера, возвращение к матери и здравицы в мою честь как героя, провозглашенные самыми красивыми женщинами города, оказались сильнее меня. Да и почему бы не порадоваться жизни, решил я. В конце концов, это ведь я победитель, вернувшийся домой, разгромив римлян, посрамив мощь Рима, и мне при этом всего двадцать два года! Вот я и пил одну чашу вина за другой, пока не рухнул лицом на пол. Сказать по правде, я запомнил только начало пиршества; остальное прошло как в тумане. Но я хорошо помню каменные лица моих родителей и выражение ужаса на лице Ассура, когда я превратился в сущего идиота. Все дальнейшее кануло во мрак беспамятства.

Наутро я был грубо разбужен кем-то, кто в полной темноте плеснул мне в лицо ледяной водой. Я закашлялся, начал хватать ртом воздух, пытаясь наладить дыхание.

– Что это значит?! – слабо простонал я, пораженный, что у кого-то хватило смелости проделать со мной такое.

– Вставай. Тебе пора на утренние упражнения, – я узнал бесстрастный голос Виштаспа.

– Господин мой Виштасп, я…

– Вставай. Быстрее! Неужели ты думаешь, что наши враги станут ждать, пока некий избалованный мальчик справится с похмельем после того, как напился до полного отупения?! – Он ухватил меня за волосы, выдернул из постели и швырнул на пол. Сквозь ставни в комнату пробивались первые лучи солнца. Лицо Виштаспа в этом неясном свете являло собой каменную маску.

– Сотня уже в сборе, мой принц, – свирепым тоном бросил он с ноткой сарказма. – Одевайся. Через пять минут ждем тебя на площади. Полный боевой наряд, все доспехи. Щит, шлем, копье, – после чего он вышел из комнаты, оставив меня одного, мокрого и трясущегося.

– Гафарн, Гафарн! – позвал я. Во рту пересохло, меня подташнивало.

– Да, принц? – раздался откуда-то из-под окна слабый голос. Гафарн, по-видимому, спал всего в паре шагов от меня и едва успел проснуться, когда к нам вломился Виштасп.

– Ты что там делаешь?

– Выпил слишком много, мой принц, – ответил он.

– Тащи сюда доспехи и копье.

Ответа не последовало. Он явно снова заснул. Я подошел к нему и пнул в бок.

– Вставай и неси сюда мои доспехи и копье.

Он с трудом, пошатываясь, поднялся на ноги.

– Да-да, принц.

Выпив воды, я вышел из дворца и спустился на площадь. Заря уже занялась, но воздух все еще был прохладен. Я накинул плащ, взял в левую руку щит, а в правую – копье и надел на голову шлем. Времени, чтобы застегнуть его ремешок, у меня не нашлось, о чем мне очень скоро пришлось пожалеть. Когда я вышел на площадь, сотня царской гвардии уже стояла в строю, колонной в две шеренги по пятьдесят воинов в каждой. Виштасп возглавлял колонну. Он выглядел еще более суровым, чем обычно, а это кое о чем свидетельствовало.

– Благородный принц Пакор наконец-то соизволил появиться, господа. Но это вот что такое?! – Он подошел ко мне и ударом сбил шлем у меня с головы. – Разве так следует носить шлем?!

– Нет, конечно, – ответил я. Мой желудок вел себя просто отвратительно, и единственное, чего мне сейчас хотелось, это лечь и не шевелиться.

– Нет, мой господин! – рявкнул он. – Обращайся ко мне должным образом, мой мальчик!

– Нет, мой господин. Извини, я…

– Молчать! – снова рявкнул он. – Подними шлем и встань в строй. Вон там, во главе колонны. Давай!

Я надел шлем и рысью побежал в строй, где встал рядом с Ватой, который кивнул мне.

– Будь осторожен, Пакор, – шепнул он. – Он нынче в скверном настроении. И, кажется, намеревается сорвать свое раздражение на нас.

– Отчего это он разозлился? – спросил я.

– Должно быть, какая-то рабыня отвергла ночью его домогательства. Променяла его на его же коня.

Я засмеялся, и в данных обстоятельствах это оказалось неверно. Виштасп тут же оказался прямо передо мной.

– Вот как! Этот юнец нашел что-то смешное, да? Может быть, соизволишь поделиться со всеми нами?

– Ничего особенного, мой господин, – Вата стоял, как статуя, глядя прямо вперед.

– Принц Пакор, видимо, считает себя великим героем, не так ли, мой мальчик?

– Нет, мой господин.

– Ты никому еще не рассказывал, как некий римский пленник чуть не насадил тебя на копье, потому что ты не смотрел в его сторону? Или что если бы я не всадил стрелу ему в грудь, то вороны сейчас уже клевали бы твои кости? Ладно, мы и так потеряли много времени. Двигаемся в быстром темпе. Марш!

Мы вышли с площади и двинулись вперед ускоренным шагом, сотня воинов в полном вооружении, прошли через внутренний город, потом через ров и через северные ворота выбрались в пустыню. Виштасп заставил нас держать бодрый шаг, и через тридцать минут я уже выбился из сил. Во рту все пересохло, язык царапался, солнечные лучи раскалили мой шлем, отчего головная боль только усилилась. Все воины вокруг меня тяжело дышали, а мы все продвигались вперед по пустынной равнине.

– Ускорить шаг! – Виштасп перешел на легкую рысь, мы последовали его примеру. Ноги у меня болели все сильнее с каждой пройденной милей. Вчерашняя неумеренность быстро сказывалась на моем самочувствии. Я начал кашлять и задыхаться. Хватал ртом горячий воздух, и это оказалось сущей пыткой для легких. – Бегом, собаки!

Я был уверен, что Виштасп хочет меня убить. А мы все бежали по сверкающим пескам пустыни. Солнце уже поднялось высоко и испепеляло нас убийственным жаром. Во рту совсем пересохло, а легкие готовы были взорваться и разорвать мне грудь. Щит и копье казались тяжеленным грузом, усилия, чтобы их тащить, буквально раздирали мне руки режущей болью. Воины, что бежали позади меня, тоже выбились из сил, а вот Вата, казалось, отлично справлялся с этой нагрузкой. Мы уже два часа тащились вперед под палящим солнцем, и я понимал, что долго так не выдержу. Пот ручьями стекал по лбу, попадал в глаза, нащечники шлема больно натирали мне лицо.

– Стой! – вдруг скомандовал Виштасп, и мы с Ватой чуть не врезались друг в друга. – В две шеренги стройся! Быстро!

Воины позади меня бросились вправо и влево и выстроились двумя рядами по пятьдесят воинов в каждом, один ряд позади другого. Мы оказались сейчас в районе низких холмов, и из-за одного из них вдруг показался верблюжий караван. Мне показалось, что до него по крайней мере миля, может, чуть меньше.

– Копья к бою! – приказал Виштасп. – Цель – вон тот караван. Когда отдам приказ, начинаем атаку. Надо его захватить.

Я был поражен. Мы уже почти лишились сил, а он хочет атаковать на открытой местности, да еще и пробежать целую милю!

– Во имя Хатры! – провозгласил Виштасп и бросился вперед. Мы последовали за ним, выставив перед собой щиты и опустив копья. Издали хором наш боевой клич и помчались к назначенной цели. Я был изумлен выносливостью Виштаспа, ему ведь уже пятьдесят, а он обгоняет всех нас! Примерно через полмили наши шеренги поредели – многие падали, ноги отказывались повиноваться. Но остальные продолжали упрямо двигаться вперед, превозмогая себя. У меня в боку возникла острая колющая боль, я скривился. Пот затекал в глаза, я почти ничего перед собой не видел.

– Давай, Пакор, вперед! Не сдавайся! – я едва распознал придушенный, напряженный голос Ваты, бежавшего рядом, но его подбадривающий крик и впрямь заставил меня двигаться быстрее. Мы продолжали бежать замедленной рысью.

– Вперед, вперед, вы, обленившиеся ублюдки! – орал Виштасп, все больше отрываясь от нас вперед. И откуда только он черпает энергию?! Я уже едва бежал, а караван вдруг оказался прямо перед нами. Я слышал, как воины стонут и кряхтят рядом со мной, а еще металлический грохот, когда кто-то упал на землю, и его, несомненно, рывком поставили обратно на ноги товарищи, точно такие же вымотанные. У меня возникло такое ощущение, словно грудь мне зажали в тиски, которые все больше сжимались. Перед глазами почернело, ног я не чувствовал. Я лишь сумел разглядеть впереди нескольких верблюдов и фигуры людей, суетящихся вокруг них, а потом в глазах потемнело и все вокруг снова стало черным.

Очнулся я от того, что на лицо мне кто-то лил воду. Я открыл глаза и увидел Виштаспа. Он держал в руках кожаный мех с водой, из которого текла струйка. Рядом с ним стоял мой отец. Я попытался встать, но ноги отказывались повиноваться.

– Ты извини нас, Виштасп, – сказал отец.

– Конечно, государь.

Виштасп отошел, и отец опустился на колени рядом со мной.

– Дай своему телу время отдохнуть. Соберись с силами. А пока расслабляешься, припомни свое поведение вчера вечером. Ты расстроил мать и меня, но ты и себя поставил в дурацкое положение. Ты же должен служить примером, мой сын, а не предметом насмешек. Если тебе все же хочется выглядеть как павлин, отправляйся обратно в Зевгму и живи у Дария, среди его мальчиков. Ты же сын Хатры, и от тебя ждут соответствующего достойного поведения. Помни об этом. Это превыше всего!

Я впал в жуткое уныние. Через несколько минут неловкого молчания отец протянул мне фляжку. Я жадно напился и постепенно начал вновь ощущать свои ноги и руки. Шлем с меня уже сняли, но пластинчатый доспех по-прежнему оставался на моем теле. Вата помог мне встать, на его круглом лице сияла широкая улыбка.

– Как ты себя чувствуешь?

– Ужасно, – признался я. – Я долго пробыл без сознания?

– Недолго, да ты был не один такой, так что можешь особо не расстраиваться.

Я огляделся по сторонам. Сотня уже сидела на земле, поедая припасы, которые воины прихватили из города. Все выглядели грязными и измученными, резко отличаясь от безупречно одетых воинов отцовской гвардии, которые сидели за столами под огромными полотняными навесами, воздвигнутыми для защиты от солнца. Отец сидел во главе стола, Виштасп, одетый в чистое, рядом с ним. Слуги разносили приготовленную заранее легкую закуску – жареную ягнятину и рис, которые все запивали водой. Мы же ели сухари, но, по крайней мере, у нас тоже была вода. Через полчаса Виштасп приказал нам построиться в две колонны. Возвращение назад в город было трудным, снова под палящим солнцем, но мы, по крайней мере, успели поесть и напиться, пусть и немного. Никаких безумных атак больше не произошло, просто обычный спокойный марш обратно в город. В ту ночь я спал как убитый.

Следующие несколько недель мы занимались рутинными боевыми учениями, которые сопровождали меня с самого детства: подъем до зари, двухчасовой пеший марш в полном боевом снаряжении, потом завтрак; два часа тренировочных стрельб из лука; борьба и прочие виды самозащиты без оружия; двухчасовой перерыв на обед и отдых, пока не спадет дневная жара; потом, во второй половине дня, конные учения и маневры. Последние могли продолжаться по три или четыре часа в зависимости от того, где они проходили. Обычно мы выезжали из города в пустыню на севере, где равнина казалась более или менее гладкой, без холмов и оврагов. Поверхность земли здесь была твердая, пропеченная солнцем, по большей части глинистая и без песка, поэтому идеально подходила для тренировок конницы. Все знатные парфяне с детства учились ездить верхом. С течением лет мы осваивали все приемы конного боя, необходимые на войне: учились преодолевать препятствия, скакать галопом по неровной местности, четко выполнять повороты, маневры вправо и влево, внезапные остановки. Когда я достиг совершеннолетия, то уже владел искусством верховой езды, необходимым для катафракта, и обучился всем приемам боя тяжелой конницы. Эти приемы включали в себя рассыпной и тесный строй, атаку, преследование неприятеля, все повороты и развороты. Иногда мы выезжали в более холмистые районы и учились атаковать вверх и вниз по склону. Это была бесконечная цепь упражнений, за которыми следовали новые, еще более сложные тренировки. Закончив дневную программу, мы возвращались в конюшни, где каждый из нас обихаживал своего боевого коня и кормил его. Сами конюшни чистили и убирали молодые служители. Царские конюшни в дворцовом квартале являлись наиболее просторными и роскошными, как и следовало помещениям для самых дорогостоящих лошадей в стране, но, сказать по правде, все войсковые конюшни у нас были отлично оборудованы. Парфяне любят своих лошадей, поскольку именно их выучка и храбрость помогают нам выигрывать битвы; а в случае беды они уносят своих хозяев в безопасное место. Для конницы предпочтительно держать меринов и кобыл, однако жеребцы, хотя и более норовистые и быстрые, перестают подчиняться всаднику, если рядом оказывается кобыла в течке.

Именно такой была теперь моя жизнь. Шесть дней в неделю постоянных учений, тренировок и муштры, за ними день отдыха, хотя даже в такие дни я предпочитал отрабатывать приемы боя на мечах. Иногда мы фехтовали с отцом, который всякий раз неизбежно меня посрамлял. «Надо все время двигаться, Пакор, – поучал он. – Не останавливайся, не торчи на одном месте. Воин, застрявший на одном месте, уже труп!»

Через два месяца после того боя, когда я захватил римского орла, нам с отцом пришло приглашение от царя царей Синтарука посетить его во дворце в Ктесифоне, столице Парфянской империи. Ктесифон расположен на правом берегу Тигра, там, где в него впадает река Диала. Приглашение стало для нас сюрпризом, поскольку Синтаруку было почти восемьдесят лет и он вел жизнь затворника. Последний раз мой отец виделся с ним пять лет назад, да и тогда их свидание оказалось коротким. Через два дня после получения этого приглашения отец созвал царский совет.

Члены совета собирались обычно раз в месяц для обсуждения текущих дел, важных для города и для всей страны. Это заседание совета являлось необычным по двум причинам. Во-первых, оно было чрезвычайным; во-вторых, оно стало первым, в котором принимал участие я. Как сын царя, я должен был в один прекрасный день возглавить этот совет, но до сего времени мне запрещалось присутствовать на его заседаниях. Теперь же, поскольку я хорошо показал себя в бою, мне оказали честь стать официальным членом совета. Говоря по правде, в зале, где совет собирался на свои заседания, не обнаружилось ничего грандиозного и роскошного – небольшое, удобно обставленное помещение позади тронного зала. Там стояли большой деревянный стол, удобные стулья и висела огромная, выполненная на коже, карта Парфянской империи, занимающая целиком одну из стен. Присутствовали мой отец, Виштасп, Бозан, Ассур, Адду, царский казначей, и Коган, командир городского гарнизона. Гарнизон насчитывал две тысячи воинов, которые размещались в четырех казармах в самом городе. В его составе были воины, которые патрулировали город, поддерживая закон и порядок. Довольно трудная задача при наличии ста тысяч жителей плюс тысяч чужеземцев, которые каждый день прибывали в город с караванами. Мир и порядок означали добрую торговлю, а торговля означала поступление денег в казну. На Когане лежала ответственность поддерживать мир и спокойствие, что было относительно нетрудно, если давить в зародыше любые попытки их нарушить. Отец возложил на него все эти функции, отлично зная, что такой суровый, усердный и старательный тип, которому было столько же лет, сколько отцу, никогда не подведет своего царя. Подобно другим эффективным чиновникам, Коган был жесток, но, надо отдать ему должное, всегда держал эту черту своего характера под контролем. Ну, по большей части.

После того как Ассур вознес молитвы Шамашу, началось само заседание совета. Настроение у всех было спокойное и расслабленное. Бозан удобно развалился на стуле, Виштасп сидел совершенно прямо, а Коган сверлил присутствующих ястребиным взглядом. Адду возился со своими пергаментами.

– Я собрал вас всех по двум причинам, – начал отец. – Первая – вхождение моего сына в состав совета. Он хорошо показал себя в битве, и я решил, что настало время вплотную познакомить его с вопросами управления городом, ответственность за который в свое время ляжет на его плечи.

– Еще не так скоро, я надеюсь, – заметил суровый Ассур.

– С благословения Шамаша, – резко бросил в ответ отец. – Вторая причина заключается в том, что нам с сыном велено прибыть ко двору царя царей Синтарука в Ктесифон.

– Я считал, что он совсем отошел от дел, – заметил Бозан.

– Да, это так, – ответил отец.

– По всей видимости, наше небольшое столкновение с римлянами возбудило у него какой-то интерес, – продолжал Бозан. – Нет сомнений, он рассчитывает на свою долю трофеев.

– Как царь царей, он имеет на это право, – добавил Ассур.

– Он остается царем царей только благодаря нашим мечам, – язвительно заметил Бозан.

– Спасибо, Бозан, – сказал отец. – Хатра внесет свою долю в его казну, если он того потребует, хотя я не вижу причин быть щедрым.

– Возможно, римляне принесли ему официальную жалобу, – сказал Виштасп. – Возможно, он вызывает вас к себе для объяснений. Значит, ехать туда глупо.

Я был изумлен тем, как Виштасп обращается к отцу, но потом напомнил себе, что на подобных заседаниях все присутствующие свободно выражают свое мнение вне зависимости от ранга или занимаемого поста. Отец говорил мне, что такие заседания не будут иметь смысла, если присутствующим не позволят свободно выражать свои взгляды.

– Вам было приказано прибыть? – осведомился Ассур.

– Нам было предложено, – ответил отец.

– Тогда вы вполне можете отказаться, хотя я счел бы такой отказ неблагоразумным.

Виштасп пожал плечами и посмотрел в окно. Бозан поставил локти на стол и положил подбородок на сомкнутые ладони.

– Они хотят получить назад своего орла, – сказал он.

– Что?! – воскликнул я, немало удивленный. Я впервые заговорил на совете и тут же почувствовал, что краснею.

– Именно так, Пакор, – сказал Бозан и посмотрел прямо мне в глаза. – Ты захватил их орла, и они хотят получить его назад. Думаю, они отправили к Синтаруку послов, и те нынче пресмыкаются у ног царя и рассказывают ему сказки про то, как мы вторглись на их территорию и вырезали их воинство.

– Но это же ложь! – воскликнул я.

Бозан рассмеялся.

– Да, и в самом деле ложь. Но римляне известные лжецы, равно как и жадные ублюдки.

– Мы не можем отдать им орла, – заявил я. – Он – мой трофей!

Сидящие вокруг стола засмеялись; даже Коган улыбнулся.

– Ты захватил его, мой мальчик, – заметил Виштасп. – Вот только сможешь ли ты его удержать?

– Хватит! – сказал отец, явно раздраженный всеми этими мелочами. – Мы все же поедем в Ктесифон и выясним, что Синтарук хочет нам сказать. А между тем я намерен увеличить наше войско.

– Хорошая мысль, – заметил Бозан.

– Это будет дорого стоить, – впервые на совете заговорил Адду, тощий, сухопарый человек лет пятидесяти с редеющими каштановыми волосами. У него был высокий тонкий голос, отчего создавалось впечатление, что он очень огорчен.

– Но казна ведь полна, не так ли? – осведомился отец.

– Да, твое величество, – ответил Ассур. – Но военные расходы истощают ее, они подобны воде, вытекающей из разбитого сосуда.

– Захваченные у римлян сундуки с золотом следует использовать для оплаты новых отрядов тяжелой конницы, – заметил Виштасп.

– Или для увеличения гарнизона, – добавил Коган.

– А зачем нужно увеличивать гарнизон? – спросил отец.

– В городе полно римлян, твое величество, – ответил Коган. – Они могут замышлять мятеж.

Коган был прав, однако в Хатре находилось множество людей самых разных наций и народов. Здесь располагались конторы многих иностранных торговых компаний, и все они занимались организацией торговли между странами Востока и своими странами, включая Рим. Пока они платят налоги и не чинят бед и неприятностей, их никто не трогает, точно так, как никто не лезет в дела множества храмов, построенных в городе. В Хатре молятся многим богам и богиням, включая Митру, Аллат, Мару, Шиву, Мардука и прочих. И пока люди платят налоги и не чинят неприятностей, эти храмы будут терпеть. Ассур и его жрецы всегда громогласно возражали против того, что город разрешает исповедовать здесь любые религии, но их оппозиционные настроения частично смягчались щедрыми подношениями их храму от имени чужестранных богов и мест поклонения им. Результатом этой веротерпимости явилось то, что Хатру стали называть Бет-Алаха, то есть Дом Бога. А это, в свою очередь, привело к тому, что в город шел постоянный мощный поток паломников, которые также приносили доходы казне.

– Ты – наши глаза и уши в городе, Коган, – сказал отец. – Я полностью доверяю тебе и рассчитываю, что ты обеспечишь здесь полный порядок. Однако наше царство сможет защитить от внешних врагов только конное войско. Итак, мы с Пакором отправляемся в Ктесифон. Бозан, ты займешься формированием дополнительных пяти сотен тяжеловооруженных всадников и тысячи конных лучников. Мы выезжаем через три дня.

После заседания мы с Ватой воспользовались представившейся возможностью, чтобы выбраться в город. Хотя мы и жили в Хатре, наши обязанности редко позволяли нам побродить по ее оживленным улицам. Вид многочисленных представителей разных рас и народностей всегда вызывал у нас живейшее любопытство, равно как и храмы, сосредоточенные возле восточных и западных ворот, через которые круглый год шел нескончаемый поток людей. Внутри городских стен располагалось немало парков, где можно было покормить вьючных и верховых животных и даже поставить их на ночь, поскольку там имелись каналы с водой и для людей, и для животных. Они охранялись воинами гарнизона, хотя многие караваны имели свою охрану. Воздух вокруг рынков был наполнен незнакомыми ароматами экзотических специй, привозимых с Востока, другие торговцы расхваливали шелк и другие драгоценные ткани. Мы с Ватой как раз проходили мимо римской торговой конторы, чьи агенты активно действовали в Парфянской империи, закупая главным образом шелк, на который в Риме существовал постоянный, ненасытный спрос. Миновав большой портик, мы вошли в двухэтажный дом, выкрашенный известью. Внутри оказалось большое помещение, где за столами сидели торговцы, обсуждая сделки с приезжими и жителями города. Здесь все было строго функционально, хотя и несколько бедновато, по-спартански.

– Интересно, они нарочно все устроили здесь так же, как и в своих римских домах? – задался вопросом Вата.

Прежде чем я успел ему ответить, к нам подошел мужчина невысокого роста в простой бежевой тунике. Волосы у него были острижены коротко, на римский манер.

– Чем могу вам служить?

– Мы просто зашли посмотреть, – ответил я.

– Посмотреть на что? – резко осведомился он. – Вы купцы? Торговцы?

Наш внешний вид – белые туники с золотой каймой и штаны, кожаные сапоги, изукрашенные кожаные пояса, с которых свисали отделанные серебром ножны мечей, – говорили сами за себя, выдавая, что мы вовсе не торговцы.

– Я – принц Пакор, а это мой друг Вата.

Римлянин посмотрел мне в лицо.

– Значит, это ты тот самый, что захватил орла.

Я подметил в его тоне насмешливую нотку.

– Это было довольно легко, – ответил я. – Он просто валялся в грязи.

При этих словах он прямо-таки ощетинился:

– Рим никогда не забывает своих врагов!

– А Парфия всегда ищет новых врагов и новые победы, – мне нравилась эта словесная баталия.

Он придвинулся ко мне ближе, так что наши лица разделяло всего несколько дюймов. Его смелость, принимая во внимание тот факт, что он находится в моем городе, казалась просто поразительной, но я уже начинал привыкать к заносчивости римлян.

– У нас еще много легионов, парфянин, – резко бросил он.

Я взялся правой рукой за рукоять меча.

– Ну, тогда ступай и приведи их.

– Хватит, Пакор, – сказал Вата, положив мне руку на плечо. – Выбери себе кого-нибудь другого, более подходящего тебе по росту. Это нехорошо – затевать ссору с карликом.

Мы оба рассмеялись, а щеки римлянина стали красными от ярости, он даже сжал кулаки. Мы покинули эту контору и вышли обратно на улицу.

– Ишь как распетушился, урод! – заметил Вата.

– Думаю, мы очень скоро опять будем воевать с римлянами.

– Как ты думаешь, сколько у них легионов?

– Не имею понятия, – ответил я. – Да какая разница?

Вата пожал плечами:

– Ну, по крайней мере, они все меньше ростом, чем мы. Всегда легче убить того, кто короче тебя. А вот мне бы хотелось сразиться с гигантами!

Через три дня мы с отцом выехали в Ктесифон. Виштасп, конечно же, отправился с нами вместе с сотней гвардейцев-телохранителей отца, сотней конных лучников и обозом с палатками, продовольствием и запасным оружием, нагруженным на сорок верблюдов. От Хатры до Ктесифона было двести миль, и мы ехали неспешным шагом.

Эта поездка через все царство дала отцу возможность проинспектировать состояние его собственной страны. Он всегда говорил мне, что людям важно видеть своих правителей, поэтому нужно давать им возможность пообщаться с ними. Многие цари смотрят на своих подданных с презрением и подозрением, считая себя ниспосланными богами, чтобы править на земле.

– По мне, это очень опасный образ мыслей, – говорил он, когда мы проезжали мимо группы рабочих, ремонтировавших ирригационный канал. – Некоторые из них – а я не раз встречался с такими, верят, что они и сами полубожества. Это все очень хорошо, но только до того момента, когда какой-нибудь лучник из войска противника выпустит в него стрелу или разрубит мечом. Они отнюдь не кажутся похожими на богов, когда их кишки разбросаны по земле.

– Конечно, это верно, если ты родился в царской семье и, таким образом, с самого рождения являешься принцем, но царство, которое ты в свое время унаследуешь, станет богаче только в том случае, если ты обеспечишь рост благосостояния своих подданных.

– Всех? – спросил я.

– Мы ничего не можем сделать в случае чумы или голода. Эти бедствия насылает сам Шамаш. Но мы можем обеспечить безопасность государства. А прочное и сильное государство – это процветающее государство. Если эта земля, – тут он махнул рукой, – будет полна разбойников, через нее не пойдут торговые караваны, здесь не останется хорошо возделанных плодоносных полей и действующих ирригационных каналов, несущих полям воду. Люди побегут отсюда, и мы станем нищими. Наши мечи и копья помогают сохранять мир и позволяют людям богатеть и процветать. Всегда помни об этом, потому что если забудешь, твое царство обречено.

– Да, отец.

Он был прав. Земля, наша земля, была плодородной и обильной. Расстояние между Евфратом и Тигром – двести миль в самом широком месте, и в районах, простирающихся между их берегами, культивируют зерновые, овощи и финиковую пальму. Сложная система ирригационных каналов и дамб забирает воду из рек и поддерживает плодородие почвы. Быки используются для пахоты плугами, а коровы, овцы и козы дают молоко и мясо. Работают также преуспевающие текстильные мастерские, производящие шерсть для одежды и лен для изготовления полотна.

Самой землей владеют знатные парфяне, но работают на ней крестьяне, и каждый из них платит владельцу за аренду своего участка. Аристократы, проживающие в Хатре, обладают огромными имениями, но те, кто живет в их поместьях в провинции, владеют гораздо более мелкими участками земли. Каждый свободный крестьянин обязан иметь коня и лук и постоянно тренироваться в верховой езде и в стрельбе. Таким образом, Хатра имеет готовый резерв воинов, которых можно в любой момент призвать под знамена. Неизбежны случаи, когда кто-то пренебрегает своими военными обязанностями и занимается только трудами на земле, но в целом эта система работает хорошо. И когда объявляется призыв и общий сбор, крупные землевладельцы выдвигаются на войну первыми. Парфянские цари и знать всегда идут в бой впереди.

Летний зной уже начинал уменьшаться, дни еще стояли солнечные, но удушающей жары уже не осталось. Шел сбор урожая, и это означало, что каждая дорога была забита повозками с запряженными в них осликами. Когда наша колонна приближалась к ним, повозки и пешеходы сходили с дороги и отступали в сторону, давая нам проехать. Люди кланялись отцу, после чего продолжали свой путь.

– Видишь, Пакор, – заметил отец, – они не боятся воинов и знают, что им ничто не угрожает.

– Это потому, что они ленивы и глупы, – сказал Виштасп, который поравнялся с нами, оставив передовой дозор.

– Это потому, что они чувствуют себя в безопасности, – сказал отец.

– Они слишком привыкли к миру, – проворчал Виштасп.

– Но ведь наше войско самое лучшее в Парфии, не так ли? – встрял я.

– Войско да, – ответил Виштасп, – но если нам придется объявить общий призыв, будет беда.

– Не всякий может быть воином, – заметил отец.

– Большинство не может, а жаль, – отрезал командир его телохранителей. Потом Виштасп пробормотал что-то себе под нос и отъехал в арьергард колонны, несомненно, чтобы выместить раздражение на каком-нибудь несчастном рядовом.

Отец улыбнулся.

– Он хороший человек, этот Виштасп, только, боюсь, слишком нетерпимый. Но в бою я не хотел бы иметь рядом с собой кого-то другого.

Ктесифон меня здорово разочаровал. Несомненно, это был огромный город, раскинувшийся очень широко, но его приземистые дома оказались грязными, а их кирпичные стены были выкрашены в темно-желтый цвет. Ктесифон выглядел бедно, или, по крайней мере, бедными выглядели его обитатели. Люди здесь жили и перебивались за счет сельского хозяйства, а Шелковый путь через Ктесифон не проходил, так что город не мог пополнять казну за счет торговых и проездных пошлин. Но ему это и не требовалось, потому что все царства империи платили дань царю царей, так что сюда, в столицу, шел постоянный поток денег, хотя было очевидно, что тратились они не на оборону.

Перед дворцом нас встретил отряд конницы, которую возглавлял сын Синтарука, Фраат. Над ними развевалось знамя царя царей, все они были отлично вооружены и одеты, все в стальных шлемах, с остро наточенными копьями и полированными щитами. На них были кольчужные доспехи и красные плащи. Сам Фраат с обнаженной головой ехал впереди отряда и приветствовал отца как равного, поскольку тот являлся царем в своем праве.

– Приветствую тебя, царь Вараз, – он поклонился. Отец ответил тем же. Фраат взглянул на меня. – А это, должно быть, твой сын, принц Пакор, о котором мы столько слышали.

Я поклонился.

Фраат показался мне человеком, увлекающимся науками. Волосы у него были подстрижены довольно коротко, не доходили до плеч, короткая борода ухожена, и в ней проглядывала седина. У него было широкое лицо и нос, смахивающий на крупную луковицу. Как мне показалось, ему было около шестидесяти.

Пока мы добирались до дворца, Фраат ехал рядом с отцом, а мы с Виштаспом следовали сразу за ними.

– Тебя можно поздравить, принц Пакор, – сказал Фраат. – Твое имя у всех на устах, по всей империи.

– Твои слова большая для меня честь, принц, – ответил я.

– Ты достойный сын Хатры, а это родина лучших воинов империи.

Его похвалы казались искренними, и я не мог не улыбнуться в ответ. Мы миновали ворота и остановились перед лестницей, ведущей во дворец. Это было огромное здание с резным каменным фасадом. На ступенях лестницы стояли воины, копейщики, с большими щитами, сплетенными из прутьев, и в красных войлочных шапках. Слуги забрали у нас лошадей, и Фраат повел нас вверх по лестнице, потом через зал приемов и тронный зал. Это оказалось большое, похожее на пещеру помещение высотой этажа в три, с полом, вымощенным белыми и черными мраморными плитами, и каменными колоннами по обе стороны от золотого трона, расположенного на возвышении, над которым стоял грифон. Придворные группами окружали трон, а возле каждой колонны находился вооруженный воин. Когда нас ввели в зал, приглушенные разговоры сразу смолкли. Все глаза смотрели на нас, пока мы приближались к возвышению. Мы остановились в нескольких шагах от сидящего на троне человека, старика с седыми волосами и редкой бородой, заплетенной в косичку и напоминающей высунутый змеиный язык. На голове у него была золотая корона, изукрашенная драгоценными камнями, а черная туника была расшита золотыми звездами. Лицо его оказалось узким и костлявым, щеки ввалились. Но темные глаза смотрели настороженно и проницательно, и он неотрывно наблюдал за нами, едва мы успели войти в зал.

Фраат кивнул высокому мужчине с посохом, который стоял рядом с троном. Видимо, он был кем-то вроде первого министра, как я понял.

– Твое величество, имею честь представить тебе царя Вараза и его сына, принца Пакора.

Мы опустились на колени и поклонились царю царей.

– Встаньте, встаньте, – сказал царь под вежливые аплодисменты придворных. Голос у царя был низкий и мощный, что стало для меня сюрпризом, принимая во внимание его хрупкое, высохшее тело. – Добро пожаловать в нашу столицу, царь Вараз. Мы поздравляем тебя и твоего сына, – тут он кивнул мне, – с победой над римскими захватчиками.

– Благодарю, государь, – ответил отец.

Синтарук протянул руку, и министр вложил в нее свернутый свиток. Пока он его разворачивал, в зале царило молчание.

– Этот документ и стал причиной, по которой я вызвал тебя сюда, царь Вараз. Это послание Сената Рима. Они требуют, чтобы я вернул им легионного орла, который, как они заявляют, был у них украден, и, более того, требуют, чтобы я выплатил им возмещение за разгром упомянутого легиона.

В зале раздались возмущенные реплики, которые Синтарук оборвал, подняв руку.

– Как мне представляется, – продолжал он, – римляне считают Парфянскую империю вассальным государством, которое обязано им подчиняться и оказывать всяческое уважение. С этими иллюзиями следует покончить. Я ответил, что это они должны выплатить нам компенсацию за злостное нарушение наших границ, а если в будущем они вновь к нам вторгнутся, то будут встречены огромными силами.

И снова в зале раздались аплодисменты.

– Очень мудрый ответ, отец, – сказал Фраат.

Пока Синтарук говорил, я смотрел только в пол, как и полагалось по моему рангу, а вот отец смотрел прямо на царя царей. Когда было покончено со всеми предварительными любезностями, Синтарук что-то шепнул на ухо своему министру, который провозгласил, что все должны теперь покинуть зал, за исключением меня, отца и Фраата. Как только придворные вышли, за ними захлопнулись две высокие деревянные створки дверей. Стражи по-прежнему стояли по всему залу, и у меня не было никаких сомнений, что они станут внимательно слушать то, о чем здесь будет вестись беседа, а когда сменятся с дежурства, тут же разнесут соответствующие слухи и сплетни среди своих товарищей.

Стражи принесли стулья и расставили их перед возвышением. Мы расселись, после чего появились рабы, которые внесли подносы с серебряными кубками. Я взял один, отпил немного и удивился – это оказалась просто холодная вода, а не вино. Синтарук вздохнул и снова заговорил:

– Царь Вараз, твое княжество – это щит, прикрывающий наши западные границы, и я опасаюсь, что в ближайшие месяцы в этот щит начнут бить римские копья. Рим пока не угрожает нам войной, но в Сирии расположены большие римские гарнизоны, и я уверен, что их командующий скоро получит приказ проверить состояние твоей обороны. И он его будет выполнять. Но не сомневаюсь, что Харта достаточно сильна, чтобы с честью защитить себя.

– Харта сильна, государь, – ответил отец, – но будет еще сильнее, получив подкрепления.

– Ах! – вздохнул Синтарук. – Так я и думал, что мы придем к этому. Должен сообщить тебе, что империи угрожают и с севера – аланы, и с востока – саки. Я не могу просить войск у царей, которым угрожает эта опасность, потому что, если так сделать, наши границы станут уязвимы.

– Рим – гораздо более сильная угроза, нежели племена кочевников, твое величество, – заметил отец.

– Ты прав, царь Вараз, но войско Хатры – самое сильное в империи. Нам известно о твоих проблемах, поэтому мы готовы предоставить тебе помощь.

– Войска? – спросил отец.

– Увы, нет, но мы направляем тебе десять повозок золота, чтобы поддержать твои военные приготовления.

Я бросил взгляд на отца и увидел, как у него загорелись глаза. Казна Хатры уже была полна, но такое количество золота даст нам возможность сильно укрепить войско.

– Весьма щедрое предложение, твое величество.

Синтарук хлопнул в ладоши.

– Ну, вот и отлично. Вы оба приглашены на пир нынче вечером. Наша встреча дала весьма удовлетворительные результаты.

Нас провели в приготовленные заранее роскошные помещения во дворце. Нам прислуживала целая орда рабов. Я выкупался, потом получил сеанс массажа в руках юной девушки-армянки, чьи пальчики уничтожили все остатки боли у меня в шее и плечах и вообще погрузили меня в полусонное и мечтательное состояние. Жизнь великолепна, если ты член царской семьи, следовало это признать.

Вечернее пиршество оказалось совершенно потрясающим. Парфяне считают, что употребление в пищу сырого мяса и сала вызывает дурные мысли, да и в любом случае это пища варваров. Поэтому подносы были заполнены горами фруктов, овощей, жареной рыбы, дичи и ягнятины. Потом появились деликатесы – апельсины, фисташки, шафран, сладкие и кислые соусы, кебабы и миндальные пирожные, и все это запивалось лучшими винами. Отец сидел слева от Синтарука, а Фраат справа от него. Я сидел сразу за отцом, а позади нас стояли стражи, гвардейцы царя царей. Его первый министр и какие-то еще чиновники сидели за другим столом, одним из двадцати, расставленных по всему пиршественному залу. В центре группа жонглеров развлекала гостей своими фокусами, а небольшая армия слуг сновала с подносами с кухни на кухню. Синтарук, как я заметил, ел мало и почти не пил, время от времени обмениваясь репликами с моим отцом, который улыбался и кивал в ответ.

И еще я заметил, что в зале вдруг появилась какая-то старуха и, шаркая, направилась прямо к столу царя царей. Я был несколько удивлен, в немалой степени потому, что, как мне показалось, никто не обратил на нее никакого внимания. Она была одета в лохмотья, сильно горбилась и постоянно озиралась по сторонам, бормоча себе под нос какие-то проклятья в адрес всех и каждого в отдельности. Ее сгорбленная фигура, бесформенный нос и покрытое язвами лицо резко контрастировали с великолепно одетыми и красивыми на вид гостями, заполнявшими зал. Она продолжала шлепать по направлению к нам, и меня вдруг охватил ужас, когда я понял, что она идет прямо ко мне. Не веря собственным глазам, я уставился на нее, когда она остановилась напротив меня и самым гнусным образом оскалилась, обнажив ряд почерневших зубов. Изо рта у нее, даже на расстоянии, жутко воняло. Она ткнула в меня пальцем.

– Дай мне руку, ягненочек! – резким тоном приказала она.

Да кто она такая, эта гнусная старая ведьма, и как она смеет так со мной разговаривать?! Я почувствовал, как в груди закипает гнев, и уже был готов вскочить и приказать ей убраться прочь, когда вмешался Синтарук:

– Лучше делай так, как она приказывает, принц Пакор.

Я был поражен.

– Почему, твое величество?

– Это Доббаи, она из племени скифов, что живут в горах возле реки Инд. Она мудрая старуха, ведунья и чародейка. У нее есть дар – она умеет видеть будущее. Поэтому мы ее и терпим.

– Поэтому ты меня и боишься, Синтарук, – и она ткнула своим костлявым пальцем прямо в царя царей. – Дай мне поговорить с этим ягненочком, иначе я превращу тебя в свинью!

Сказать такое самому царю царей означало напрашиваться на немедленную казнь! Но Синтарук лишь улыбнулся и знаком указал мне протянуть ей руку.

Должен сознаться, мне совсем не хотелось это делать. Старуха не только отвратительно выглядела, но ее впалые щеки и усохшее тело заставляли предполагать, что она несколько дней ничего не ела. А вдруг она захочет откусить мне руку?! Признаться, схватка с целой армией римлян казалась мне в этот момент гораздо менее пугающей перспективой. Тем не менее, ощущая на себе взгляды всех, сидящих за царским столом, равно как и прочих гостей за соседними столами, я протянул ей правую руку.

Старуха сцапала ее правой рукой и на удивление сильно сжала. Ее рука была костлявой и холодной. Она взглянула на мою раскрытую ладонь и плюнула туда. Я почувствовал приступ тошноты. Грязная старая ведьма, да как она смеет так со мной поступать!..

Потом она провела указательным пальцем левой руки по моей ладони, пробормотала себе под нос что-то непонятное, после чего посмотрела мне прямо в глаза. От этого мне стало еще больше не по себе. Я даже почувствовал, что краснею. Несколько секунд – мне-то они показались целой вечностью! – она стояла неподвижно.

– Страшные предзнаменования! – провозгласила она. – Роковая судьба! Ты, как змея, вползешь и провалишься во чрево своих врагов и там будешь жрать их внутренности!

Да старуха явно безумна! Но она по-прежнему крепко держала мою руку. Потом еще раз взглянула на мою ладонь, кругами поводив указательным пальцем по своему плевку.

– Орел завопит от боли, но он будет взывать о мести! Орлы начнут преследовать тебя, но под солнцем пустыни ты станешь клевать их кости! Белокурая богиня с горящими огнем глазами станет твоей подругой и спутницей, сын Хатры!

После чего она выпустила мою руку, наклонилась вперед, ухватила несколько жареных свиных ребрышек с моей тарелки и, шаркая ногами, двинулась прочь. Проходя мимо Синтарука, она повернулась к нему:

– Мерв горит, пока ты тут набиваешь себе брюхо, старик!

Синтарук явно обеспокоился, а старуха между тем удалилась, откусывая на ходу мясо со свиного ребрышка. Царь знаком подозвал к себе первого министра, и тот быстро подскочил к нему. Синтарук что-то взволнованно приказал, и министр быстро, почти бегом, выскочил из зала.

– Мерв – это город на нашей восточной границе, – шепотом пояснил мне отец.

– Стоит ли слушать болтовню безумной вонючей ведьмы? – спросил я, вытирая руку салфеткой.

– Не знаю, Пакор, – ответил он. – А ты как считаешь?

Я едва сумел скрыть свое раздражение.

– Нет, не следует!

Я подозвал слугу, чтоб тот снова наполнил мой кубок. Старуха уже исчезла, и вместе с ней у меня исчез весь аппетит. Я решительно выбросил из головы все мысли по поводу ее предсказаний. Орлы? Змеи? Я помотал головой. Краем глаза я заметил, что Виштасп смотрит на меня, но не обычным насмешливым взглядом. Вместо этого он кивнул и поднял свой бокал, как бы салютуя мне. Это еще больше сбило меня с толку.

На следующий день мы покинули Ктесифон и направились обратно в Хатру, прихватив с собой повозки с золотом. Наша аудиенция у Синтарука с Фраатом в то утро была короткой. Старый царь царей казался очень озабоченным и встревоженным. Фраат предложил нам дополнительную охрану на обратном пути, но отец отказался. Воинов Виштаспа хватало, хотя в целях обеспечения полной безопасности он послал вперед дозорных с приказом в Хатру направить нам навстречу еще конников, чтобы те встретили нас на полпути.

– Полученное золото даст нам возможность набрать дополнительные отряды, как ты и хотел, – сказал отцу Виштасп. Они ехали рядом во главе колонны.

Отец задумчиво кивнул.

– Очень неожиданный подарок, это уж точно. А я-то беспокоился, что Синтарук возжелает забрать себе часть римского золота, которое мы захватили. А теперь, имея и то золото, и его подарок, мы получим достаточно копий, чтобы обеспечить безопасность наших границ.

– Ты думаешь, римляне снова на нас нападут? – спросил я отца.

– Несомненно, – ответил он.

– Это наверняка окажутся только налеты, незначительные рейды, – сказал Виштасп. – Сожгут пару деревень, может, какой-нибудь городок. Если, конечно, мы не будем настороже.

– Необходимо как следует следить за северной границей, – сказал отец. – Я сильно сомневаюсь, что наш старый приятель Дарий окажет хоть какую-то помощь.

Виштасп кивнул:

– Он может нанять еще каких-нибудь кочевников, чтоб те снова создавали нам новые проблемы.

– Да-да, для таких игр потребно двое игроков, – согласился с ним отец.

Но все мысли о возможном набеге римлян скоро испарились. Мы продолжали ехать по пыльной дороге, по пропеченной солнцем земле, под синим небом. Двигались мы неспешно, а нередко просто шли пешком рядом с конями и отдыхали под натянутыми полотняными навесами по два часа до полудня и еще по два после, когда жара становилась особенно сильной. В четырех днях пути до Хатры после полудня нас встретил отряд конницы под командованием Ваты. Вата остановил коня перед отцом, поклонился, достал из седельной сумки свиток и протянул отцу. Тот прочитал послание, нахмурился и передал свиток Виштаспу.

Виштасп, как обычно, прочитал его, не меняя выражения лица.

– Значит, началось, – сказал он.

– Скорее, чем я думал.

– Что случилось, отец? – спросил я.

– Сообщение от Бозана. Неделю назад римская конница напала на Сирхи и разграбила его. Видимо, они прошли через Аравийскую пустыню, двигаясь из Сирии. Они взяли много пленных и, несомненно, продадут их в рабство.

Сирхи – это город на берегу Евфрата, на севере нашего царства.

– Мне нужно быстрее попасть в Хатру. Вата, ты останешься охранять обоз, доставишь золото в город. А я, Виштасп и Пакор нынче же вечером поскачем в город.

Немного перекусив, мы ранним вечером тронулись в путь, погоняя коней. За день мы проехали пятьдесят миль и прибыли во дворец поздно ночью. Посетив мать, мы с отцом перешли в покои, где Бозан обсуждал положение с Виштаспом.

– Ну? – спросил отец. – Насколько все плохо?

– Не так плохо, как мы вначале опасались, – ответил Бозан. – Город остался цел, хотя пригородные селения по большей части превращены в пепел, а их обитателей увели в рабство. Командир тамошнего гарнизона впал в панику, он здорово преувеличил силы римлян и нанесенный ими ущерб.

– Но это отнюдь не значит, что в этом районе нет других римских отрядов, – заметил Виштасп.

– Есть легион в Дамаске, но отправлять его через пустыню в обычный рейд – слишком большой риск, – задумчиво сказал отец.

Бозан пребывал в скверном настроении:

– Надо ударить по ним, мой господин! Нельзя позволить им исчезнуть после такого налета!

– Очень мудрое предложение, я с ним согласен, – добавил Виштасп. – Вопрос лишь в том, куда именно нанести удар.

Пока отец раздумывал, слуги внесли вино, хлеб и фрукты. Мы устали, были все покрыты пылью, глаза покраснели от недостатка сна.

– Пока ничего не могу решить, – сказал он наконец. – Соберемся завтра утром.