Зеркальное стекло растаяло, будто было ледяным.

Брашер качнулся вперед, потом, будто не веря собственным глазам, протянул руку и пощупал край рамы.

— Ну же, Теодор, скорее! — подбодрил его Кайонн. — Мы не знаем, сколько продержится этот, условно говоря, портал.

Это подействовало: тот метнулся к столу, схватил толстый том и пару тетрадей и выпрыгнул из золоченой рамы. Будто только этого кто-то и ожидал, в раме стало вновь появляться зеркальное стекло, сперва совсем тоненькое и полупрозрачное. Это было больше всего похоже на то, как схватывается льдом вода в проруби. Еще несколько мгновений, и перед нами вновь было зеркало, исправно отражающее обстановку зала.

Брашер бросил на пол свои тетради и схватил меня и Кайонна за руки.

— Все-таки получилось! — бормотал он, — боги всемилостивые, все-таки получилось! Друзья мои, скажите что-нибудь, я столько лет не слышал человеческого голоса! Самое ужасное, что там было — это абсолютная тишина. Вы спасли меня!

Он кинулся обнимать меня, потом Кайонна, потом снова меня…

— Знаете, давайте продолжим разговор у меня в кабинете, — предложил ректор. — Или, хотите — пойдем в сад?

— Сад? Ох… Я забыл, совсем забыл, что бывают сады, леса, деревья, реки… Море, я ведь могу отправиться к морю! — бормотал Брашер, не в силах выпустить мою руку.

Хорошо, что портал в кабинет ректора я уже открывала без лишних жестов, он был попросту привязан к ауре — так же, как переход откуда угодно в мой особняк или в приемную Службы безопасности. Мы втроем просто выпали из светящегося овала, и через минуту Жанна внесла поднос с чайником, чашками, пирожками в корзинке, прикрытой белой салфеткой, и большим термосом с травяным отваром для Кайонна.

Брашер бросился к окну, распахнул его и застыл, глядя во двор Академии. Там как раз завхоз распекал нерадивого орка-дворника, используя при этом выражения настолько непарламентские, что я заслушалась. Но Брашер впитывал эти звуки, словно сладчайшую музыку. А уж когда колокола прозвонили полдень — сперва на Башне Святых сердец, что на холме Мучеников, а потом и в других храмах центра Лютеции, — он вцепился в подоконник так, что пальцы побелели.

— Теодор, — я положила ладонь на его руку. Он вздрогнул. — Пойдемте, выпьем чаю и освободим господина ректора от нашего присутствия. Хотите, я с вами прогуляюсь по Лютеции, покажу, где что. Вы ведь давно здесь не были…

Сознаюсь, последняя фраза прозвучала по-идиотски, но я пока не знала, как и о чем с ним разговаривать. К счастью, мои моральные мучения Брашер прекратил сам, и наилучшим образом: он поцеловал мне руку, сел в кресло, спокойно налил себе чаю и взял пирожок.

— Итак, друзья мои, я был в заключении больше трехсот лет по вашему ходу времени. Для меня прошло около ста, и, честно говоря, если бы я знал заранее, какие будут эти годы, я бы покончил с собой сразу. Я… мне столько всего нужно сказать, сделать, узнать сразу, что я даже не понимаю, с чего же начинать, — чашка в руке Брашера опасно задрожала, и он поставил ее на стол.

— У меня есть предложение, — начала я одновременно с Кайонном. Мы рассмеялись, и он жестом предложил мне продолжать. — Сейчас мы с вами отправимся в мой дом, чтобы вы могли переодеться в современную одежду и слегка осмотреться. Потом погуляем по городу, пообедаем и я отвечу на те из ваших вопросов, на которые смогу. А завтра мы отправимся кое на кого посмотреть…

— На кого? — заинтересовался он.

— Вам понравится, обещаю! Еще момент: думаю, пока будут утрясаться всякие формальности с документами, работой, деньгами на жизнь и прочим, вы можете остановиться у меня. Особняк большой, я через неделю-другую отправлюсь в Степь и мешать вам не буду.

— Лавиния, спасибо! Я… приду в себя и пойму, как мне жить дальше. Знаете, пока я был… там… — Теодор голосом выделил это слово, — я думал только о том, как выбраться. Всегда, в любую минуту. И еще не привык к тому, что нужно теперь придумывать, как жить.

— Разберетесь, не маленький, — хмыкнул Кайонн. — И, Теодор, очень важный момент: вы уже поняли, что магия времени как направление у нас просто исчезла? Вам придется — ну, разумеется, когда вы наладите свою жизнь — взять на себя развитие этой области. Вы согласны?

— То есть, вы от лица Академии вот так, с ходу, предлагаете мне работу? — Брашер поднял левую бровь.

— Работу, достойную зарплату, учеников, лабораторию, квартиру в общежитии для преподавателей… Темный, да вы будете основателем новой ветви в современной магической науке! — Кайонн вскочил и заходил по кабинету. — Я не понимаю, как, каким образом, почему ни один из магических университетов не стал тогда продолжать эту вашу работу!

— Я этого тоже пока не понимаю, — кивнул Теодор. — Да, исследования были сосредоточены в Пражском университете, но ведь и в Медиолануме, и в Виттенберге тоже изучали эту тему! В Медиолануме, сколько я помню, даже кафедру собирались организовать. И потом, у нас в Праге, даже если я исчез, испарился — оставались мои ученики. Яначек… ох, попался бы мне этот мальчишка, шею бы свернул! Ладно, Темный с ним, с Яначеком. Но ведь был Шимон Врожецкий, была, в конце концов, Марта!

— Насколько нам известно, Шимон Врожецкий погиб при взрыве своей лаборатории в тысяча восемьсот восемьдесят седьмом году от Открытия дорог, — сказала я. — И занимался он в эту пору разработкой универсального путевого заклинания. Понимаете? Не временными порталами, даже не окнами в прошлое, а всего лишь универсальным порталом. А вся информация о Марте Яначек заканчивается сообщением о ее защите диссертации, под вашим руководством. Сами понимаете, это еще на сто пятьдесят лет раньше. И все, Теодор, и все!

— Вот, значит, как… — медленно проговорил Брашер. — Марта должна была стать моей женой, а за неделю до свадьбы я и… пропал.

Мы с Кайонном переглянулись.

Может ли быть, что неустановленный пока Герберт, племянник Яначека — это сын Брашера? И если так, то чью сторону примет в результате спасенный нами маг?

— Ну, хорошо! — я хлопнула ладонью по столу. — Теодор, я предлагаю освободить уважаемого ректора от нашего присутствия. Пойдемте, нас ждет Лютеция!

Я протянула Брашеру руку и он, помедлив, взялся за нее. Портал в мой домашний кабинет распахнулся, и мы сделали шаг вперед.

Стоило мне сесть в кресло и протянуть руку к колокольчику, как Бакстон уже стоял в дверях.

— Кто-нибудь спрашивал меня? — поинтересовалась я, копаясь в ящиках стола в поисках запасного коммуникатора.

— Нет, мадам. Прикажете приготовить комнату для гостей?

Я оторвалась от поисков и воззрилась на него с некоторым изумлением. Столько лет служит у меня этот потрясающий человек, а я все не перестаю удивляться тому, как он опережает мои распоряжения своими действиями!

— Да, Бакстон. Это господин Брашер, он останется у нас в доме на некоторое время. Приготовьте голубую комнату для гостей, допуск по всему дому и в сад. И, само собой, завтраки и прочее. И вот еще что: господину Брашеру нужно подобрать одежду… в более современном стиле, вы понимаете.

Мы с Бакстоном посмотрели на Брашера: ну, и в самом деле, черный камзол, шитый серебром, ботфорты, белая рубашка с кружевными манжетами и воротником были бы хороши для съемок исторического головидео, но вот выходить в этом в город я бы не стала.

— Я понимаю, мадам. Господин Брашер, пойдемте, я думаю, что смогу найти что-то подходящее.

Пока моего гостя переодевали, я извлекла из кармана куртки подозрительно затихший блокнот.

— Жиль?

— А? — блокнот встряхнул страницами и превратился в привычную уже толстую книгу. — Да, Лавиния, извини. Все-таки мне приходится часть функций отключать, когда я в таком… эээ… сокращенном виде, поэтому энергия быстрее иссякает. Ну что, вы о чем-то договорились с нашим спасенным?

— Ну да, решили, что пока он поживет здесь. Сейчас его переоденут, и я хочу вывести его в город, прогуляться. Все-таки человек столько лет сидел под замком. Ты как, погуляешь с нами, или останешься?

— Останусь, — Жиль задумчиво пожевал губами. — Странная какая-то история с магией времени. То все было и было, а потом вдруг хлоп! — и сама идея ее исчезла. И что, исключительно из-за того, что пропал один-единственный магистр? Мы, конечно, твердо верим в роль личности в истории, но всему должен быть предел, да. Покопаюсь. Подключи меня к Сети.

Едва я подключила USB-кабель к порту в корешке Книги и закрыла пространственный сейф, как в дверь кабинета постучали.

Ну что же, Бакстон, как и всегда, был на высоте: в джинсах, футболке и куртке тонкой лайки, модно подстриженный, Брашер выглядел не старше моих студентов. Вот, это я кстати вспомнила!

— Бакстон, если будет сообщение от Сирила Уорнбека, сразу же найдите меня.

— Вы предполагаете оставаться в городе, мадам?

— Да, а что?

— Тогда я взял на себя смелость заказать вам и господину Брашеру билеты на световое шоу на острове Сите. Начало в одиннадцать вечера, — он протянул мне билеты.

— Бакстон, это прекрасно! Как вы догадались? Я уже много лет не попадала на это шоу, спасибо!

Действительно, замечательная идея, чтобы закончить вечер. Длинный был день и для меня, и для Брашера. Для Брашера уж в особенности.

Когда мы спустились на набережную Сены, снова зазвонили колокола, уже к вечерней службе.

— Лавиния, скажите… — начал говорить Брашер, и надолго замолчал.

— Да-да? Ну, говорите уже, Теодор, не молчите так!

— Да, простите… я все удивляюсь, когда на мои слова вдруг кто-то отвечает…

Тьфу ты, боги и демоны! Я все время забываю, что нужно обращаться с моим спутником, как с тухлым яйцом. А уж когда его облачили в джинсы и кожу, так все время приходится держать себя за язык, чтобы не смущать беднягу слишком вольным обращением.

— Я слушаю вас, Теодор! Не обижайтесь, мы здесь… сейчас… привыкли торопиться.

— Да, я уже понял. И даже, может быть, скоро тоже стану спешить, как вы. Лавиния, скажите, а верите ли вы в Единого?

Вот это неожиданный вопрос…

— Ну, Теодор, я даже и не знаю, что сказать. Меня, например, воспитывали в вере в Пятерых.

— Вы из Бритвальда, так ведь?

— Вы правы. Более того, значительная часть моей семьи до сих пор живет в Люнденвике, — подтвердила я его догадку. — Так вот, с течением времени я как-то… отдалилась от этой веры. А вообще, здесь, в Лютеции, очень много храмов Единого, хотя, конечно, больше всего их в Лации и в Спанье. Еще в Союзе королевств популярна вера в Богиню-Мать, ну, и есть некий общий Пантеон, где каждый выбирает покровителя себе по плечу. Даже у воров и лжецов есть свой бог.

— Дайте, угадаю… неужели Локи?

— Да, именно он. Поклоняются ему немногие, но в некоторые дня года — ну, в Самайн, например, даже поклонники Единого приносят на алтарь Локи дары. А почему вы спросили?

— Видите ли… всю жизнь я верил в Единого. И там, в том жутком доме, поклялся себе: если удастся выйти, первое, что сделаю — пойду в храм и помолюсь. Поэтому и хочу попросить вас, проводите меня к ближайшему храму.

У меня и сомнений не возникло: дважды за последний месяц дорога приводила меня в собор святого Северина. А сейчас всего-то и нужно было: пересечь Сену по ближайшему мосту, Понт-сен-Мишель, и свернуть по набережной налево.

Снова в соборе звучал орган, но на сей раз музыкант не разыгрывался, не проверял себя на длинных пассажах. Токката звенела под сводами, летела к небесам и сводила сущее с вечным.

Брашер застыл перед входом, потом решительно прошел вперед и преклонил колена перед образом. Я села в стороне на скамью и приготовилась ждать.

— Здравствуйте, Лавиния! — прозвучал голос у меня за спиной.

— Добрый день, отец Гийом!

— Я вижу, вы решили какую-то большую проблему. Для себя или для всех?

— Ох, отец Гийом, для себя решила, а вот для всех, скорее, я ее принесла. Скажите мне, что говорит ваш бог о пропавших знаниях?

— Наш бог… Лавиния, любой бог говорит устами его служителей. Если вы спросите меня, я скажу, что знания не всегда идут во благо. Вот только кто может решить, что есть благо?

— Вот именно, — тихо сказала я. — И еще: то, что видится благом сегодня, завтра покажется ерундой, а послезавтра может взорвать мир.

— Да, вот именно. Поэтому любой, живущий в этом мире, может действовать только одним способом: спрашивая свою совесть. Нет другого судьи для смертного.

— Каждый может ошибиться в таком случае, разве нет?

— Каждый может ошибиться, это правда. Но через сто лет твоя ошибка будет казаться не страшнее майского жука, а через триста — о ней никто не вспомнит.

Отец Гийом коротко поклонился мне и отошел, а я еще раз окинула мысленным взором возможные последствия своей ошибки: разрушенные столицы, снесенные храмы, горящие дома… Нет, отец Гийом, эта ошибка вот уже триста лет портит таблицу умножения!

Брашер появился минут через сорок; успокоенный, с просветленным взглядом. Признаться, я даже позавидовала ему: хотела бы я найти алтарь, на который могу скинуть ответственность…

— Лавиния, стыдно сказать, но я хочу есть! — радостно сказал он.

— Ну, зря, что ли, вы заново родились в мировой столице гурмэ? — хмыкнула я. — Чего вам хочется? Мяса, рыбы, устриц, трюфелей? Простого или сложного?

— Знаете, наверное, чего попроще. Кусок мяса, стакан красного вина…

— Отлично. Тогда не будем обременять метрдотелей роскошных ресторанов поисками столика для нас, а пойдем-ка мы в один небольшой рыбацкий кабачок…

В таверне "Старый гоблин" сегодня было малолюдно. Официантка посадила нас за удобный стол в дальнем углу, и потянулась, было, за меню, но я ее остановила.

— Пожалуйста, принесите нам кувшин домашнего красного вина, по антрекоту и хлеба. И еще, скажите, мадам Шарро сегодня здесь?

— Хозяйка всегда здесь. Прикажете позвать?

— Здравствуйте, госпожа Редфилд! — за моим правым плечом прозвучал знакомый голос. — Иди, Софи, принеси вина из моей личной бочки.

— Добрый вечер, Мари! Выпьете с нами по стаканчику?

Мари не отказалась выпить, и поболтала с нами немного о городских новостях. А главное — она увидела и запомнила моего спутника. Теперь Брашеру ничто не грозит в Лютеции, даже если он решит ночью наведаться на Центральный рынок.

Вино было превосходным, мясо таяло во рту, городские новости поражали умеренностью, и я расслабилась. В конце концов, имею я право забыть о возрасте, звании архимага, должности и прочем, и побыть просто женщиной?

После ужина и вина, фейерверка и светового шоу мы возвращались в мой дом и остановились на набережной. Брашер тронул меня за руку:

— Лавиния… спасибо вам! Кажется, я начинаю привыкать к новой жизни.

— Надеюсь, — усмехнулась я. — Вы ведь сейчас вроде студента, сдавшего первую сессию: все дороги открыты, и все ведут в рай.

— Может быть, хоть часть пути в рай мы пройдем вместе? — неожиданно его руки властно притянули меня, губы оказались возле моих. Кончики пальцев очертили мои брови, скулы, контур губ… — Лавиния… Позволь мне…