Пела? Я? Вот эта куча снега без глаз, рук и мозга считает, что я хорошо пела? Наверное, это сон, очередной зимний кошмар. Вообще, была бы я правильной невестой принца, должна была бы упасть в обморок, изысканно бледнея. Ну, раз уж это не так, и о моей неправильности мне в глаза и за глаза говорили во дворце неоднократно, я встала на ноги, перехватив поудобнее лыжную палку, и медленно обошла вокруг сугроба.

Ничего антропоморфного в нем не было, совсем. Даже если зажмуриться. Но это существо со мной говорило, значит, и я могу с ним говорить.

- Кто ты? - спросила я, глядя туда, где, как мне показалось, у него были глаза.

- Мне объяснили, что вы, люди, существуете как отдельные единицы, - прогудел он в моей голове. - Я часть единого сознания...

Произнесенное им далее сочетание звуков можно было сравнить с грохотом от падения камня с высокой скалы. Или с громом. Или с рычанием льва в пустой бочке. В общем, все равно я не смогла бы это воспроизвести.

- Единое сознание? То есть, со мной сейчас говорит сразу весь снег, вплоть до Северного полюса?

Мне показалось, что у меня в голове хмыкнули. Нет, вот в то, что у кучи снега есть чувство юмора, я не могу поверить, даже если эта куча высотой до небес.

- Не совсем, - прогудел мой собеседник. - Но снег является частью нас, и мы, конечно, состоим из снега.

- Слушай-ка, - я потерла рукавицей слегка запотевшую ледяную стену, за которой был Джон, - что-то ты очень хорошо говоришь на всеобщем. Может быть, это я брежу?

- Нас научили говорить на языке, который ты именуешь всеобщим. А то, чему нет названия среди известных нам слов, мы читаем в твоем сознании напрямую.

- Научили. Ага. И читаете в моем сознании.

Чем дальше, тем более абсурдным становился диалог. С другой стороны, сидеть на берегу ледяного Гроттафьорда, возле льдины с вмороженным в нее женихом, и разговаривать с сугробом - кажется, к вершине абсурда я уже поднялась, дальше только катиться вниз.

- Ты знаешь, люди существа ограниченные, - сказала я, и для убедительности покивала. - Мне трудно разговаривать с непонятным мне единым сознанием. Поэтому я хотела бы дать тебе имя. Можно?

- Имя? - сугроб был удивлен, если это можно сказать о куче снега.

- Да. Я бы хотела называть тебя Айвен.

- Ну, хорошо... но тогда и у тебя должно быть имя?

- Меня зовут Сандра.

- Сандрррааа, - снежное существо поперекатывало мое имя своим низким голосом и сказало, - Красиво. Вкусно. Почти как песня, только короткая. Ты споешь нам еще?

- Понимаешь, Айвен, - сказала я с максимально возможной убедительностью, - мы ведь совсем разные. Поэтому тебе придется объяснить мне, какие песни тебе нравятся.

Не знаю уж, сколько мы разговаривали, во всяком случае, я успела промерзнуть до печенки, пока более или менее разобралась, в чем тут дело. Ну да, это и в самом деле был один из ледяных великанов, хримтурсов. Как я поняла, великан был, собственно говоря, единственный, и он, по мере необходимости, делил подвластные ему горы снега, выращивая из них одну, пять или сто пять отдельных особей, по-прежнему обладающих единым сознанием. Ну, вроде как муравьи в муравейнике - только те не могут собраться в одного гигантского муравьищу.

Питались они эмоциями. Человеческими, понятное дело, из белых медведей радостей или горестей много не вытянешь. Не знаю, какой из богов так зло подшутил над хримтурсами, и где они в ледяной пустыне между Северным полярным кругом и полюсом находили себе пропитание. Людей здесь было, мягко говоря, немного.

- То есть, когда вы нападали на пограничную заставу, это делалось, чтобы вызвать у солдат страх, гнев или ярость?

- Ты называешь страх, мы называем... - и опять прозвучало что-то мягко перекатывающееся, как горный обвал. - Песни. Вкусно. Еда.

- Скажи мне, Айвен, а кто научил тебя всеобщему языку? - вопрос показался мне важным.

- Приходили люди, другие, не как ты, - равнодушно ответил мой сугроб. - Принесли еду... песни... невкусные, горькие, но много. Научили языку. Сказали, будут приносить еще, каждую луну.

- И что-то попросили взамен?

- Попросили поймать одного человека с заставы и отдать им. Объяснили, что у вас нет единого сознания, и каждый человек - отдельный, сам по себе. Показали, кто им нужен, мы поймали и принесли сюда.

У меня потемнело в глазах. То есть, Джон, вмороженный в ледяную глыбу - это они "поймали и принесли"? Им его заказали? Стоп, Александра, притормози. У ледяных великанов нет понятия морали. А о смерти они тоже не наслышаны?

- Айвен, этот человек, внутри льда - он жив? - я затаила дыхание, ожидая ответа.

- Да, нас просили сохранить ему сознание.

Хорошо, отлично. Теперь остались сущие пустяки - найти что-то, чем я смогу заплатить Айвену за освобождение моего принца, добраться с ним до заставы и вызвать помощь. Ах, да, еще объяснить этой помощи, что с хримтурсами мы теперь будем дружить. В общем, сущие пустяки.

Не возьмусь повторить тот диалог абсурда, который мы вели. Я не дипломат, не ученый, не ксенобиолог - я просто артефактор, пока даже еще не мастер. Но так получилось, что здесь и сейчас оказалась я, и теперь от меня зависит, будут ли жить или погибнут три с небольшим десятка разумных, несущих службу на пограничной заставе за полярным кругом. Три десятка - и еще мой принц.

Многих слов Айвен не знал, не говоря уже о каких-то присущих нашей цивилизации понятиях, которых не могло быть у... Тьма, я даже не знаю, как его обозначить! Существо? Сознание? Снежная равнина?

Но если ему нужны человеческие эмоции, значит, что-то общее у нас есть.

Это потом, когда сюда приедут ученые, специалисты по контактам и прочие дипломаты, они найдут определения, выведут константы и даже, может быть, подпишут протоколы о намерениях. Это потом.

Постепенно мне удалось понять, что же снежный великан назвал "невкусными горькими песнями". Пожалуй, я его понимаю, меня плохо сделалось от картинки, которую он транслировал мне в мозг. Изображение было искажено, в глазах этой сущности мы выглядим довольно странно, но, как бы ни были изломаны человекообразные фигурки на фоне снега, я очень хорошо разглядела, каким именно способом те самые "другие люди" добывали для хримтурсов эмоции.

На нескольких нартах привезли длинные тюки, перевязанные веревками. Еще с одной повозки со всеми предосторожностями выгрузили довольно большой плоский черный камень. Дальше... дальше я во всех подробностях разглядела настоящее жертвоприношение - длинный тюк развязывали, вытаскивали оттуда голого человека, укладывали на черный камень и начинали пытать. Признаюсь, я на первом же сломалась и попросила Айвена остановить показ. Всего же этих тюков я насчитала двенадцать.

То есть, некие неизвестные, чтобы договориться с хримтурсами, привезли и убили дюжину живых разумных; не знаю, были там люди, эльфы или гномы, и сейчас знать не хочу.

Плоский камень, который они притащили с собой, по всем признакам алтарь. Темный алтарь, ни один другой бог не требует в жертву крови и жизни сапиенсов. И все это было проделано для того, чтобы поклонники темного получили в свои руки принца Хольгерда-Иоанна-Кнуда Эресунна, сына короля Ингвара IV. Моего Джона.

Что это, а?

Поймав себя на том, что я тщательно, как хирург перед операцией, мою руки снегом, я велела себе успокоиться. Потом, когда все кончится хорошо, я буду нервничать, и даже постараюсь упасть в обморок. А сейчас мне некогда.

Ну да, конечно, очень простой способ получения эмоциональной бури - боль и страх всегда сильнее "фонят", чем любые положительные эмоции. Даже по ауре это всегда заметно.

Что же я могу предложить хримтурсам такого, чтобы выиграть?

Сидя на куче снега, я вывалила на колени кучку амулетов из своих карманов и бездумно перебирала их пальцами. Вдруг в руки мне попалась прямоугольная металлическая пластина с тремя округлыми камнями-кабошонами. Я тряхнула головой и пригляделась: серебро с золотой насечкой в виде концентрических кругов, в центре кругов лунный камень, в двух углах аметисты. Зачем я это сунула в карман, интересно?

Не задумываясь, я нажала на лунный камень и произнесла заклинание активации, и над снежной равниной загремел орган. Прелюдия и фуга ре минор.

Через три часа записи кончились, контрабасы и скрипки пели и рассыпали ноты в моей голове, как в родном доме. На последнем звуке Allegro Assai гигантский сугроб рядом со мной вдруг дрогнул и рассыпался простой снежной кучей. Боги, что это? Неужели мы на пару с Вольфгангом Амадеем ухитрились разрушить целую снежную цивилизацию?

Ощущение чьего-то присутствия рядом исчезло, и на берегу Гроттафьорда осталась только я, и еще прозрачный ледяной куб, на глазах оплывающий и теряющий форму.

Погодите-ка, оплывающий? Теряющий форму?

Я вскочила и бросилась к этой ледяной клетке. Ладно, вру: вскочить и броситься я бы никак не смогла. Даже если бы сам лично Темный явился сейчас в громах и молниях. Три часа сидения в сугробе дали свои плоды, и я даже ковыляла с трудом. Добралась я до Джона ровно в тот момент, когда он вздрогнул, и в его глазах появилась жизнь.

- Сандра? - прохрипел он. - Где мы? Что-то случилось...

- Погоди минутку, - я помогла ему сойти с ледяной ступеньки и поспешно скинула шубу. - На вот, надень, у меня свитер теплый, а я пока найду амулет обогрева.

Нашла, и даже два, так что замерзнуть в ближайшее время нам не грозило. Но вот как теперь добраться до поселка, лыжи-то у меня только на одного?

Тут Джон дернул меня за руку, и я мгновенно оказалась у него за спиной. Перед нами вырос высокий сугроб, и я вновь почувствовала знакомый уже взгляд несуществующих глаз.

- Замечательно, - затараторила я, выбираясь из-за спины моего принца. - Айвен, это Джон. Джон, это Айвен, мой новый друг, познакомься.

Принц ошарашено молчал, а низкий голос в моей голове одобрительно хмыкнул:

- Друг - это хорошо, нравится.

Интересно, мне кажется, что у его речи появилась эмоциональная окраска?

- Айвен, нам надо скорее добраться до поселка, - сказала я на всякий случай. - Ты можешь нам помочь? И еще вопрос: это ты усыпил всех в поселке?

- Усыпил не я, те люди. Они больше не придут. Твои песни лучше. Правильный цвет, правильный вкус.

Судя по тому, как ошарашенно дернулся Джон, у него в мозгах тоже прозвучал ледяной бас. Это хорошо, если все происходящее все-таки галлюцинация, то вдвоем гораздо интереснее ее переживать.

Я не успела заметить, как мы взлетели в воздух и оказались сидящими на вершине сугроба, каждый в персональной ямке, будто в кресле. Не поняла я, и того, как передвигался Айвен, и до сих пор не знаю, но делал он это с огромной скоростью, так что вся дорога не заняла и десяти минут. А пока мы плыли над бесконечным белым пространством под бесконечным черным небом, в голове у меня крутились строки:

Рост у меня

Не больше валенка.

Все глядят на меня

Вниз,

И органист я

Тоже маленький,

Но все-таки я

Органист.

Я шел к органу,

Скрипя половицей,

Свой маленький рост

Кляня,

Все пришли

Слушать певицу

И никто не хотел

Меня.

Я подумал: мы в пахаре

Чтим целину,

В вoине - страх врагам,

Дипломат свою

Преставляет страну,

Я представляю

Орган.

Я пришел и сел.

И без тени страха,

Как молния ясен

И быстр,

Я нацелился в зал

Токкатою Баха

И нажал

Басовый регистр.

О, только музыкой,

Не словами

Всколыхнулась

Земная твердь.

Звуки поплыли

Над головами,

Вкрадчивые,

Как смерть.

И будто древних богов

Ропот,

И будто дальний набат,

И будто все

Великаны Европы

Шевельнулись

В своих гробах.

И звуки начали

Души нежить,

И зов любви

Нарастал,

И небыль, и нечисть,

Ненависть, нежить

Бежали,

Как от креста.

Бах сочинил,

Я растревожил

Свинцовых труб

Ураган.

То, что я нажил,

Гений прожил,

Но нас уравнял

Орган.

Я видел:

Галерка бежала к сцене,

Где я в токкатном бреду,

И видел я,

Иностранный священник

Плакал

В первом ряду.

О, как боялся я

Свалиться,

Огромный свой рост

Кляня.

О, как хотелось мне

С ними слиться,

С теми, кто, вздев

Потрясенные лица,

Снизу вверх

Глядел на меня.

(стихи Михаила Анчарова)

Мы оказались стоящими у ворот заставы, а вокруг нее вновь простиралось ровное снежное поле, ни следа не было видно в лунном свете, ни кочки, ни кустика, только белая гладь и черные тени на ней, моя и Джона.

- Сандрррааа, ты принесешь нам еще песни? Через луну? - выдохнул гулкий голос в моей голове.