Газетный киоск находился в самом здании вокзала и являл собой обычный навес с деревянными стенками. На широком прилавке стопками лежали газеты, брошюры, журналы, старые, еще дореволюционные открытки с видами природы и всевозможных достопримечательностей: от дачи самого издателя Суворина в крымской Феодосии до швартовки парохода к причалу Железнорудского речного порта, запечатленного местным же фотографом. Самые свежие номера висели, как сохнущее белье, на протянутой у стен бечевке и так же прикреплялись к ней старенькими прищепками.

Киоск со всех сторон обступили любопытствующие граждане. Они брали в руки печатные издания, листали их, но ничего не покупали. Для большинства это было слишком дорогим удовольствием. За прилавком томилась полная женщина лет сорока в фиолетовом выцветшем платье. На ее голове была повязана белая косынка, в серых миндалевидных глазах застыла смертельная скука. Перед тем, как Елисеев подошел к киоску, она прогнала стайку беспризорников в живописных лохмотьях.

— А ну, брысь отсюда, шкеты! Ишь, повадились у меня воровать! Я сейчас милицию позову!

Беспризорники прыснули по сторонам, это позволило Петру встать у прилавка. Правда, пришлось немного потолкаться плечами.

Женщина встрепенулась, посмотрела на него, но тут же опустила взгляд. Ей стало ясно, что это не покупатель.

— Здравствуйте. Я из губрозыска, — представился Петр.

Услышав название учреждения, в котором работал Елисеев, граждане стали стремительно расходиться как можно дальше от киоска. Все разом вспомнили, что у них еще много дел.

— Здравствуйте, — равнодушно произнесла женщина. — Я что, чем-то провинилась перед милицией?

— Да нет.

— Это радует. Тогда по какому вопросу пожаловали?

Петр подал ей список.

— Скажите, пожалуйста, вы этими газетами торговали?

Каким-то чудом ей удалось расшифровать его каракули. Изучив список, она сказала:

— Да, почти все у меня были. Собственно, некоторые до сих пор не проданы. Хотите приобрести?

— Нет, спасибо, — улыбнулся Петр. — У меня уже есть. Простите, вы сказали, что в ваш киоск поступали не все газеты из этого списка?

— Да. Не поступил вот этот номер «Известий». — Она указала пальцем на нужную строку в списке.

— Интересно. А почему так произошло?

— Наш агент из «Центропечати» что-то напутал и нам его не привез, — вялым тоном пояснила женщина.

— А в другие киоски этот номер поступал?

— Это вы лучше у него спросите.

— У него — это кого? — строго спросил Елисеев.

— У него — это у Тимофея Ивановича Глухова. Он в столицу за газетами ездит в специальном вагоне.

— Так-так… А сейчас он в городе находится?

— Вчера из командировки вернулся. Думаю, никуда не уехал, на работе сейчас.

— Понятно. Говорите, в городе он… Как его найти?

— Где губернское отделение «Центропечати» находится, знаете?

— Нет. Адресок подскажите, пожалуйста.

— Странно… Из губрозыска, а таких простых вещей не знаете.

— Я недавно сюда перевелся, — зачем-то стал оправдываться Елисеев. — Многого еще не знаю.

Женщина понимающе кивнула.

— Тогда как бы вам объяснить… Где губи-сполком расположен, видели?

— Конечно.

— Тогда найдете, — обрадовалась она. — Рядышком, через два дома, будет двухэтажное здание из красного кирпича… Не ошибетесь, оно видное такое, с башенкой.

— Ага, видел такое.

— Ну вот, — усмехнулась женщина. — В нем прежде госпиталь был, а год назад передали для совучреждений. Губернская «Центропечать» в этом доме на первом этаже. Там на дверях висит табличка. На крайний случай спросите у кого-нибудь.

— Спасибо за объяснения.

— А! Пустяк. — Она поправила косынку, испытыующе взглянула на Елисеева. — Может, что-то у меня купите, товарищ сыщик?

— Я бы, наверное, купил, да денег с собой нет.

Женщина вздохнула.

— У всех нет.

— Что, стоит торговля? — догадался он.

— Стоит, — не стала запираться она. — За сегодня еще ничего не продала. Время такое.

Время и впрямь для торговли было не самое замечательное. Деньги дешевели прямо на глазах. На торжках и рынках процветал натуральный обмен. Елисеев знал, что когда-нибудь это изменится, но не брался загадывать — когда. Может, и впрямь все наладит Новая экономическая политика? Товарищ Ленин не должен ошибаться. Положение у него такое, что нужно постоянно смотреть вперед и заглядывать в будущее.

«Деньги дешевели прямо на глазах. На торжках и рынках процветал натуральный обмен».

Агент «Центропечати» товарищ Глухов оказался на месте. Вместе с тощим мальчонкой в коротких штанишках он сортировал пачки газет, постоянно сверяясь с засаленной бумажкой. Был товарищ Глухов немногим старше Елисеева, имел буйную шапку пшеничного цвета волос и тонкую полоску усиков над губами. Впавшие щеки поросли рыжеватой щетиной. На узких плечах висела черная железнодорожная шинель.

— Вы ко мне, товарищ? — вскинулся он.

— Тимофей Иванович?

— Да. А с кем, простите, имею дело?

— Петр Елисеев, губрозыск.

— Очень приятно. Слушаю вас.

— Нужна ваша помощь, Тимофей Иванович.

— Даже не представляю, чем могу вам помочь, — удивился Глухов.

— А вы сначала выслушайте. Там разберемся. Елисеев показал ему список газет, попросил подсказать, в какие места могли поступить все эти наименования.

— Задали вы мне задачку. Позвольте свериться с записями, — попросил агент «Центропечати».

— Конечно-конечно!

Глухов снял со шкафа толстую прошнурованную тетрадь и принялся нервно листать. Елисееву показалось странным, что агент «Центропечати» нервничает. С другой стороны, понять его можно: не каждый день к тебе приходят из уголовного розыска.

— Угу, — наконец, откликнулся Глухов. — Кажется, что-то есть.

Он снова всмотрелся в тетрадь, добавил с некоторым расстройством в голосе:

— Боюсь, вам не очень повезло.

— В каком смысле? Вы потеряли записи? — насторожился Петр.

— Нет, с записями все в порядке. Я — человек ответственный, у меня все фиксируется, — похвастался Глухов.

Елисеев бросил на него недоумевающий взгляд, под которым Глухов заерзал, а его лицо пошло красными пятнами.

— Просто эти газеты я отгружал в большое количество мест. Тяжело будет отыскать нужное, товарищ Елисеев, — скороговоркой пояснил агент «Центропечати».

— Ничего, трудности нас не пугают, — заверил Петр, который успел внутренне настроиться на прорву работы и, в общем-то, ожидал примерно такого ответа. — Можете для меня подготовить перечень, куда ушла эта печатная продукция? И, если можно, с фамилиями товарищей, которые отвечают за этот вопрос.

— С фамилиями, значит?

— Ну да. Это возможно? — повторил просьбу Елисеев.

— Кхм… Можно, конечно, если у вас найдется десять-пятнадцать минут… — без особой уверенности сказал Глухов.

— Я подожду, — покладисто произнес сыщик.

Агент «Центропечати» уложился в обещанное время.

— Вот, товарищ, берите.

— Ничего не пропустили?

— Обижаете, — расстроился Глухов.

— Ну, извините.

Елисеев взглянул в длиннющий список и задумчиво почесал голову.

— Ого!

— Что, не ожидали? — понимающе протянул Глухов.

— Да уж… Почти четыре дюжины учреждений.

— Такая у нас работа — доносить печатное слово широким массам. Везде хотят читать газеты, на каждом предприятии, в каждой партийной и комсомольской ячейке. А мы должны поспевать за нуждами трудящихся. — Глухов остановился, чтобы перевести дух.

Елисеев благодарно кивнул.

— Спасибо за работу, товарищ Глухов.

— Не за что. Обращайтесь.

— Непременно. До свидания, товарищ.

Сыщик с удовольствием пожал веснушчатую руку агента «Центропечати».

Не в силах сдерживать любопытство, Петр вышел из здания и присел на груду битых кирпичей, которые были сложены прямо на улочке. Развернул бумажку и принялся изучать. Ни один из киосков в списке не фигурировал. Выходит, не только на вокзале не дождались нужного номера «Известий». Вот только это никак не облегчало задачу губрозыску. Елисеев подумал, что, возможно, у эксперта есть какие-то результаты. Говоря по правде, он скорее надеялся на это, чем верил. Петр вернулся на работу и сразу заглянул к Иннокентию Сергеевичу.

— Исследовал я ваши улики, — сразу заговорил Харитонов.

— Что-нибудь нашли интересное?

— Отпечатки, где мог — снял, внес в мою картотеку. Если что, они могут нам пригодиться.

— И все? — разочаровано протянул Петр.

— Молодой человек, я ведь не кудесник! — всплеснул руками Харитонов. — Никто не обещал вам вот так, слету, каких-то чудес.

— Да я понимаю, Иннокентий Сергеевич! — повинился Петр. — Извините, как-то само собой вырвалось.

— Вы молоды, вам простительно, — добродушно сказал эксперт. — Не знаю, поможет ли это вам, но я заметил одну важную вещь: на газетах и в портфеле присутствуют следы муки. Причем мука хорошего помола, фабричная. Кустарщиной даже не пахнет.

— Фабричная, говорите, — задумался Елисеев.

В перечне Глухова имелась мукомольная артель «Красный октябрь», основной поставщик муки для городских хлебопекарен.

Петр решил посоветоваться с Колычевым. Тот одобрил ход мыслей напарника.

— Оно, конечно, не факт, что газеты оттуда к жуликам попали, но проверить надо. Кто там на «Красном октябре» за распространение печатной продукции отвечает? Ну-ка, взгляни.

— Некто Саруханов, — отыскал нужную фамилию в списке Елисеев. — Знаешь такого?

— Впервые слышу. Пойдем что ли, поговорим с этим Сарухановым.

Они вместе направились к мукомольной артели.

По дороге Колычев стал рассказывать, как на милицейских курсах у них выступал приглашенный из Петрограда лектор — профессор, при старом режиме служивший присяжным поверенным.

— Важный такой из себя, толстый. Морда — две моих. Бакенбарды как у адмирала, бородища по пояс. Одет в костюмчик с иголочки, рубашка накрахмаленная, галстук — все чин по чину. Штиблеты черненькие, узенькие — и начищены так, что в них свет люстры отражается. В одной руке трубка, в другой — тросточка, пузо — как парус надутое. Одним словом — профессор! Не знаю, каким чудом его в нашу Тмутаракань выманили, да ни в том вопрос! Начал он, понимаешь, свою лекцию с того, что, мол, улики — это неоправданная роскошь, доставшаяся нам от старого режима.

— Чего? — удивленно поднял бровь Елисеев.

— Ты не перебивай, ты дальше слушай. Короче, улики органам правопорядка не нужны. Преступника надо припирать к стенке другими способами. Даже особый метод предложил: «ошеломляющий моральный удар» называется. Берешь подозреваемого за грудки и грубо так заявляешь, что нам все уже давно известно, и смысла запираться… просто нет. Только хуже себе сделаешь. И заявлять это надо с особой убежденностью в голосе и свирепой мордой.

Преступник как услышит такое, сразу в штаны теплую струю пустит и лапки кверху.

— Что, прям так и говорил? — не поверил Елисеев.

— Ну, не совсем в таких выражениях, там все больше в словах иностранных было, но смысл приблизительно такой.

— По-моему, дурак он, этот профессор. Попробовал бы свой метод к Чесноку, к примеру, применить (ни дна ему, ни покрышки!). Тут хоть какую рожу скорчи — толка все равно не будет, — заявил Елисеев.

— Вот и мы между собой так же порешали, только профессору этому ничего в лицо говорить не стали. А то бы обиделся на наше бескультурье. Так и укатил к себе домой, считая, что мы его идеями дурацкими прониклись. Ну, и чуток погодя, я подумал, что он, наверное, издевался над нами. Пытался втюхать свой метод, как офеня — негодный товар. Только нам чуйки и здравого смысла хватило, чтобы понять это.

Колычев замолчал, скрутил на ходу козью ножку и стал курить, отравляя воздух дрянным самосадом.

— И что, вся учеба так впустую прошла? — недоуменно спросил Елисеев.

— Нет, конечно. Были и другие спецы, настоящие, матерые. Вроде нашего Хворостинина. Те дело говорили. Но именно этого профессора я почему-то на всю жизнь запомнил. Глаза, бывает, закрою, и так и вижу его рожу толстомясую.