Колычев направил свет настольной лампы в лицо Анджея. Его спутница пока томилась в изоляторе под присмотром дежурного.

— Вижу, что в новом уголовном розыске с успехом применяют традиции прежнего. Уберите свет, пожалуйста. Глазам больно, — щурясь, попросил поляк.

— Потерпите, — усмехнулся Борис. — Судя по вашим словам, вам не привыкать.

Перед ним на столе лежали документы, изъятые у преступника: явно липовая справка из сельсовета на имя Анджея Ореховского и командировочный лист из загадочной конторы «Миросбыт».

Эксперт уже успел откатать пальчики арестованного и пошел сравнивать с имевшимися уликами. С минуты на минуты должны были привезти Мотылькову и гражданина Козлова, чтобы те смогли опознать преступника. Колычев решил начать допрос до их приезда. Время было дорого, на свободе оставался напарник Анджея, а уголовный розыск даже не понимал, какую скрипку тот играет в этом дуэте.

— Советую не запираться, — продолжил Колычев. — Улик у нас достаточно. На вас как минимум две истории с воровством денег в Губ-финотделе, включая подмену портфеля. И доказать вашу причастность для нас не составит большого труда. Против вас многое. Более того, думаю, мы подтянем вас и к преступлению в Тамбове. Там вы ухитрились оставить без получки наших коллег из тамбовской милиции.

Арестованный усмехнулся.

— Да, занятная история вышла в Тамбове. Хотя сам город мне, увы, не понравился. Впрочем, я был там проездом, и если бы задержался чуть подольше, наверное, смог бы оценить его по-другому.

— Значит, вы не собираетесь запираться?

— А зачем? — удивился арестованный. — Ну дадут мне срок… Сколько там по закону полагается: год, два? Может, даже три? Все равно потом по какой-нибудь амнистии на свободу задолго до окончания срока отпустят. Советская власть к нашему брату милостива. Не то, что в прежние времена. И выйду я, значит, снова на свободу с чистой незапятнанной совестью. Так что не пугает меня ваше наказание, гражданин начальник.

— Хорошо, — кивнул Колычев. — Тогда прошу сказать, кто был вашим сообщником.

— Каким сообщником?

— Бросьте. Мы знаем, что вы орудовали не один. Об этом и свидетели говорят.

— Гражданин начальник, я выдавать никого не собираюсь. В том, за что поймали, отпираться не стану. И все. Других сведений от меня вы не получите. Дайте, пожалуйста, чернила и бумагу, я все сам напишу.

— И даже свое настоящее имя?

— Даже его. Кстати, меня действительно зовут Анджеем, а Ореховский — моя родовая фамилия.

— Говорят, вы служили в гвардии.

— Я сам об этом рассказывал совершенно открыто. Позвольте представиться, Анджей Ореховский, корнет Гродненского лейб-гвардии гусарского полка. Участвовал в Восточно-Прусской операции, где был тяжело ранен и комиссован по состоянию здоровья.

— Гвардейский гусар, говорите…

— Да. Вы можете найти меня в списках части… Если они, конечно, еще сохранились. Война, революции, бардак в стране… У меня даже награды имеются. Впрочем, новой власти наплевать на мои прежние заслуги. Вас, наверное, еще интересует, как я докатился до жизни такой? — не дожидаясь ответа, Ореховский продолжил: — В какой-то момент я просто оказался на мели. А тут еще и революция, смена строя. К белым я не подался, поскольку сразу понял, что это не мое, вдобавок господа оказались абсолютно бездарны. Вместо того, чтобы действовать под единым руководством, каждый стал тянуть одеяло на себя. К красным, уж извините, меня тоже не тянуло. Никакой созидающей силы я за этим серым мужичьем не видел, хотя понял, что они победят. Мир вокруг меня поменялся, а я вдруг оказался выброшен на обочину. В какие-то дни я на полном серьезе подумывал о том, чтобы пустить себе пулю в лоб.

— И почему не пустили? — спросил Елисеев. — Испугались?

— Обижаете, гражданин сыщик, — горестно усмехнулся Ореховский. — Жаль, не могу вызвать вас на дуэль! Я столько раз смотрел смерти в лицо, что меня теперь просто невозможно напугать. А ответ на ваш вопрос очень простой: я изменился вместе с порядками в моей стране. Знаете, хоть я и поляк, но в душе великоросс, потому, наверное, и не эмигрировал по примеру многих моих знакомых в Польшу. Решил доживать век в России. Но вот о гусарских привычках скоро пришлось позабыть. Я прозябал до того момента, пока не сообразил, что новое время принесло с собой новую мораль. Людям нужно хоть как-то зарабатывать на свое существование, а я открыл в себе новые таланты. Оказывается, у меня неплохо получается… как вы это обычно называете? А, «экспроприировать»! — вспомнил он. — Причем, прошу заметить, без всякого оружия и насилия. Надо лишь понимать психологию и человеческую натуру, и тогда все постепенно придет в твои руки. Кстати, хотелось бы узнать, как вы меня нашли? Мне казалось, что это невозможно. Тем более когда вопросами сыска занимаются те, кто никогда не имел к нему отношения. Прежних волкодавов, насколько мне известно, отправили на свалку истории. К власти пришли абсолютные дилетанты — надеюсь, вам понятно, что это значит, или я слишком высокого мнения о вашем образовании?

— Отчего ж, иностранные словечки нам отчасти знакомы. А что касается того, как мы вас нашли… — задумался Колычев. — Вам не повезло. Мы — хоть и новички в сыске, но умеем учиться. И пользоваться услугами старых специалистов тоже не гнушаемся. Например, наш эксперт раньше работал в Петрограде, много лет ловил таких, как вы. Теперь он с нами. И во многом благодаря его знаниям и опыту, мы вышли на ваш след.

— Понятно, — равнодушно протянул Оре-ховский. — Значит, к власти пришли не такие уж идиоты, какими мне они казались в первые дни. Тогда у России еще есть шанс.

— Знаете, не надо больше рассуждать о судьбе России, — попросил Елисеев. — У вас еще будет время задуматься на эту тему в камере. Лучше выдайте нам своего сообщника. И тогда мы сделаем все, чтобы скостить ваш срок.

— И рад бы, но не могу, — с притворной улыбкой произнес арестованный. — Даже у ставших на стезю порока и преступлений есть остатки того, что называется честью. Считайте, что это дань моему гусарскому прошлому. А гусары, как известно, друзей не предают. Можете пытать меня, все равно ничего не добьетесь.

— Пытки — это не наш метод, — сквозь зубы проскрипел Колычев.

— Неужели? — ехидно ухмыльнулся Оре-ховский. — Я бы охотно поверил вам, будь вы первыми милиционерами на моем преступном пути. Но, извините, у меня уже есть печальный опыт общения с некоторыми вашими товарищами. После этого я месяц провалялся на больничной койке. Кстати, как я и предупреждал, пытки не помогли. Тогда я ничего не сказал. Так что не будем зря терять время. Я напишу все, что посчитаю нужным.

— Хорошо — Колычев подвинул ему чернильницу и несколько листов бумаги. — Этого хватит?

— Вполне.

— Борь, выйдем, — попросил Елисеев.

Они вышли в коридор.

— Ты видел, что за птица? — возмущенно заговорил Колычев. — «Никого не выдам», «я гусар»! Распушил перья… петух!

— Думаю, он не врет. Язык себе откусит, а подельника не выдаст. Я эту породу знаю, — проговорил Елисеев.

— И что тогда? Как искать подельника?

— Давай подругу Ореховского повертим. Хоть что-то она должна знать! Может, выйдем через нее на второго.

— Надежда, скажу тебе, слабенькая.

— И все же лучше, чем ничего.

— Верно. Тогда я продолжу заниматься этим фруктом, а ты начни допрашивать барышню. Веди ее в кабинет к Бурко, он не будет против.

— Понял, Боря. Сделаем.

Петр велел вызвать задержанную. Перед тем, как приступить к допросу, он успел навести кое-какие справки о барышне, что значительно облегчало дело. Конвоир доставил женщину в кабинет Бурко. Сам владелец убежал по своим делам, потому никто не мог помешать допросу.

— Садитесь, — предложил Елисеев.

Та села на обшарпанный стул, закинув нога на ногу и горделиво расправив округлые плечи.

При ярком свете было ясно, что девица гораздо старше, чем казалось. По морщинам на шее Петр понял, что ей уже далеко за тридцать.

— Фамилия, имя, отчество? — обмакнув перо в чернильницу, он выжидающе посмотрел на арестованную.

— Мухина Ольга Павловна.

— Год рождения?

— Фи, как это пошло: интересоваться у дамы о ее возрасте! Какой же вы после этого джентльмен?!

— Гражданка Мухина! — повысил голос Петр.

— А что?

— Да ничего! Забыли, где находитесь?

— Да помню я! Пишите, — вздохнула она и продиктовала дату рождения.

Ей было тридцать восемь.

— Адрес.

— Милютина, вернее, теперь Профсоюзов, — поправилась она. — Дом пять.

— Чем занимаетесь?

— Именно сейчас? Как видите, перед вами сижу.

Она зачем-то расправила невидимые складки на змеящемся платье.

— На жизнь чем зарабатываете, гражданка Мухина?!

— Так бы и сказали, гражданин следователь.

— Я не следователь. Я агент уголовного розыска — Петр Елисеев.

— Поняла, гражданин агент уголовного розыска. Что касается того, чем я зарабатываю на жизнь, то здесь все просто. Я швея-модистка, работаю на дому. Обычно обшиваю жен ответственных совслужащих и нэпачей.

— И как заработки? Хватает?

— Вы же знаете нынешнюю дороговизну! Не успеешь заработать копеечку, а она тут же превращается в пшик… Если вам это уж очень интересно, то как-то свожу концы с концами, но не больше. А я ведь женщина, мне нужно поддерживать красоту! — Мухина театрально всплеснула руками.

— Я слышал, что шитье не единственный ваш способ заработка. К вам часто ходят мужчины.

— И что с того? — вскинулась она. — Я совершенно свободна. Не замужем и вправе устраивать личную жизнь.

— Но вы берете с них деньги.

— Господи! Ну, если кому-то из моих приятелей вдруг захочется сделать мне приятный подарок — неужели я стану обижать их и отказываться?!

— Так, гражданка Мухина! — чуть не взорвался Елисеев. — Не нарывайтесь на неприятности! Мы оба прекрасно знаем, чем вы занимаетесь на самом деле. И не надо ломать комедию.

— Вы хотели, чтобы я призналась в том, что занимаюсь проституцией? — спокойно сказала она. — Хорошо, я — проститутка. И что теперь? Штраф, исправительные работы? Какому наказанию вы меня подвергнете?

Елисеев вспомнил об уволенном до его прихода в уголовный розыск сотруднике по фамилии Коркин. Тот имел целую агентурную сеть из торговок своим телом.

— Ты Коркина знаешь? — в лоб спросил Петр.

— Из бывших ваших? — осторожно спросила она.

Елисеев кивнул.

— Знаю, конечно. Что, тоже хотите надо мной опеку взять? Я-то не против, вы — мужчина сильный, красивый. Сумеете позаботиться о слабой женщине.

— Нет, в сутенеры я вам не набиваюсь. Могу предложить другой вариант. Вы будете время от времени уведомлять меня обо всем, что может вызвать интерес у уголовного розыска. А я за это сделаю так, чтобы милиция прикрывала глаз на некоторые ваши поступки.

— А, может, еще и платить мне станешь? Коркин, кстати, платил, — вмиг перешла на «ты» Мухина.

— Знаешь, я не верю в деньги. Это как в любви. Тот, кому платишь, в любой миг продаст тебя.

— Ты думаешь, что я буду стучать из чистого искусства? Наивный юноша! — закатила глазки проститутка.

— Ошибаешься, Мухина. Ты все равно будешь моим осведомителем, только по другой причине.

— И какой же, позвольте осведомиться? — с сарказмом вопросила она, кусая тонкие накрашенные губы.

— В любой момент тебе может понадобиться помощь, Мухина. И я буду тем единственным человеком, который сможет тебе помочь.

— Мягко стелете, гражданин агент уголовного розыска.

— Да, спать будет жестко. Но ты будешь уверена, что заснешь и проснешься в своей постели. Что скажешь, Ольга Павловна? Будет у нас деловой разговор или как?

— Будет! — кивнула Мухина.