Через некоторое время Томас с Минхо поднялись с пола и перешли в кают-компанию. Бренда ушла к Хорхе в кабину пилота.

Сидя на диванчике в кают-компании, Томас чувствовал себя так, будто на него свалился огромный камень и раздавил в лепёшку. С самого первого дня, с самой первой минуты, когда Томас вступил в Лабиринт, Ньют был рядом. Просто до нынешнего момента юноша в полной мере не осознавал, каким близким и верным другом он для него был. Сердце юноши заныло.

Он попытался напомнить себе, что Ньют всё ещё жив, однако ему казалось, что во многих аспектах случившееся с другом – хуже, чем смерть: во-первых – стремительное скатывание по наклонной в бездну сумасшествия; во-вторых – безумная компания кровожадных хрясков…

Мысль о том, что он, возможно, больше никогда не встретится с Ньютом, была для Томаса совершенно невыносима.

Наконец, Минхо подал голос – он звучал тускло и безжизненно:

– Зачем он это сделал? Почему не вернулся к нам? Ещё и пушку мне в морду наставил…

– Он бы никогда не спустил курок, – сказал Томас, хотя совсем не был в этом уверен.

Минхо покачал головой.

– Ты же видел его глаза. Это не глаза Ньюта. Это глаза бесповоротно помешанного. Нет, он бы точно меня поджарил, если бы я продолжил его уговаривать. Он сумасшедший, старик. Рехнулся полностью и окончательно.

– Может, это и к лучшему.

– Чего-о? – Минхо недоумённо поднял глаза на Томаса.

– Может, когда они сходят с ума, они утрачивают свою личность. Мне кажется, что тот Ньют, которого мы знали, ушёл, но он не отдаёт в этом себе отчёта. Ньют не понимает, что с ним происходит. Так что, по существу, он не страдает.

Минхо, похоже, это предположение покоробило:

– Плюк городишь, дубина. Спасибо за сочувствие, только что-то мне в твои сказки не верится. Я убеждён, что он – там, внутри этого полоумного, кричит, корчится, мучается – и так каждую секунду, до самого конца. Как будто его похоронили заживо.

Эта картина настолько ужаснула Томаса, что у него пропало всякое желание продолжать дальнейшую беседу. Юноша сидел, устремив неподвижный взгляд в пол и внутренне содрогаясь от мыслей о мрачной судьбе друга, до самого момента, когда «айсберг» приземлился на знакомом аэродроме у Денвера.

Томас потёр лицо обеими ладонями.

– Кажется, мы на месте.

– Думаю, я теперь понимаю ПОРОК немного лучше, – отсутствующе промолвил Минхо. – После того, как заглянул в эти глаза. Он же совсем невменяемый… Я видел смерть друзей, очень многих друзей, но это гораздо хуже. Когда что-то такое происходит с тем, кого ты знаешь так давно и так хорошо – это совсем не одно и то же. Вспышка, старик… Если бы нам удалось найти лекарство…

Он затих на полуслове, но Томас понял, о чём он думает. Юноша на секунду прикрыл глаза. Да, ничто не бывает чёрно-белым, и в этом случае тоже.

Снова воцарилось молчание, прерванное появленим Хорхе и Бренды.

– Извините, ребята, – пробормотала девушка.

Минхо буркнул что-то невнятное, Томас кивнул и посмотрел на неё долгим взглядом, полным невыразимой боли. Хорхе просто тихо стоял и смотрел в пол.

Бренда прочистила горло.

– Я понимаю, вам очень тяжело сейчас, но надо подумать и решить, что делать дальше.

Минхо словно подбросило. Он вскочил на ноги и уставил на девушку палец:

– Можешь думать о чём хочешь и решать любую хрень, какая только взбредёт в твою долбаную башку, мисс Бренда. Мы только что бросили своего друга среди банды психованных людоедов.

И с этими словами он вылетел из комнаты.

Бренда взглянула на Томаса.

– Мне так жаль…

Тот пожал плечами:

– Да нет, ничего. Он знал Ньюта дольше, чем я. Когда я появился в Лабиринте, они дружили уже два года. Так что какое-то время он будет сам не свой, ничего не поделаешь.

– Мы чертовски устали, muchachos, – проговорил Хорхе. – Может, стоит взять парочку выходных и как следует отдохнуть? Продумать дальнейшее. А?

– Неплохо бы… – пробормотал Томас.

Бренда склонилась к нему и пожала руку.

– Ничего, мы что-нибудь придумаем.

– Тут и думать нечего, – ответил Томас. – Надо идти к Гэлли.

– Наверно, ты прав. – Она снова сжала его пальцы, потом выпустила их и встала. – Пошли, Хорхе. Надо что-нибудь сообразить поесть.

Они ушли, оставив Томаса наедине с его горем.

***

После обеда, проведённого в почти полном молчании, лишь время от времени прерываемом парой-тройкой не слишком осмысленных слов, все разбрелись по разным углам. Томас бесцельно бродил по «айсбергу», не в силах отрешиться от мыслей о Ньюте. У него сердце замирало, когда он думал о том, какая жизнь ожидает их навсегда потерянного друга – к тому же этой жизни ему оставалось совсем немного…

Записка.

Томас на мгновение остолбенел, а затем бросился в ванную и закрылся на замок. Записка! Во всей этой сумятице, среди хаоса Дворца хрясков он совершенно о ней забыл. Ньют сказал, что Томас сам поймёт, когда настанет время прочесть её. Он должен был сделать это до того, как бросил друга в этом страшном месте! Если уж сейчас не самый подходящий момент, то когда же ещё?…

Он вытащил из кармана конверт, разорвал его и вынул листок бумаги. Мягкий свет, струящийся от зеркала, окутывал записку тёплым сиянием. На ней были написаны две короткие фразы:

Убей меня. Если ты считаешь себя моим другом – убей меня.

Томас читал и перечитывал эти слова, подспудно желая, чтобы они как-то изменились или вовсе исчезли. Его друг до такой степени страшился своей судьбы, что написал такую страшную записку! Мысль об этом потрясла Томаса до глубины души. Теперь он понимал, почему Ньют так взбесился и осыпал его оскорблениями там, в зале для боулинга. Он просто не хотел становиться хряском.