____________________

Гнездо Аиста… Название этого маленького армянского населенного пункта на протяжении многих лет, переходя из уст в уста, превратилось из Арагили Бун в Алиглбун.

На краю села меня остановила какая-то старуха.

– Куда путь держишь, парень?

– В Хлат иду.

– В Хлат? В какое село?

– В Согорд, – ответил я.

– Остерегайся песков Шамирам и воронок с мелкими колючками, лао. Странник-голубь за кормом пойдет, в западню попадет, – предупредила старуха и рассказала старую историю, случившуюся в песках Шамирам.

Правителем горы Немрут был некий спесивый, надменный князь. Однажды этот князь велел нагрузить караван верблюдов песком из Ванского моря и пригнать их на вершину Немрута, чтобы вознестись на небо, одним ударом меча повергнуть бога и сесть на его Место. Отец небесный, рассерженный, обратил верблюдов в камни на том самом месте, где дорога сворачивает к селу Шамирам, а гору Немрут проклял и поразил громом – на ее месте образовалась гигантская воронка, из которой по сей день поднимается желтый пар. Бесстыжий князь был наказан, а господь, сжалившись, наполнил воронку холодной родниковой водой, чтобы землепашец мог возделывать свои поля.

– У бессовестного нет бога, у бесстыжего – совести, – заключила старуха и ушла.

Несмотря на то что алиглбунская старуха предупредила меня насчет «каменных верблюдов», я все же заблудился – чудом только меня не поглотили немрутские пески. Село Шамирам лежит в маленькой низине у подножья Немрута. Рядом возвышаются четыре больших холма, а чуть подальше находится еще один, пятый, остроконечный холм; вытянув шею, он смотрит на Немрут. Ни дать ни взять верблюд. А ну как сейчас эти пять окаменевших верблюдов поднимутся и пойдут на меня; у меня прямо мурашки по телу побежали, я ускорил шаги, чтобы быстрее попасть в Согорд. Но вместо этого очутился на поле, усеянном колючками и сухим кустарником.

Струящиеся из-под ног ручейки песка и бесконечные воронки так и затягивали. И впрямь, я был в этих краях как странник-голубь – на каждом шагу меня поджидала западня. Один из моих башмаков потерялся в песках. Я попытался найти его, но не смог и стал уже жалеть, что пустился в такое чреватое трудностями путешествие.

Насилу я одолел пески и верблюжьи колючки. Но тут передо мною встало новое препятствие. Жандармы султана поймали старика касурца и, связав его волосяной веревкой, куда-то вели. Они хотели выпытать у него, где прячутся фидаи. Из их разговора я понял, что начальника жандармов звать Галиб, а имя мученика – староста Хечо.

– Где ты видел Сероба и его людей? Когда? – орал жандарм.

– В прошлом месяце видел. Пристали они ко мне: отведи, мол, к горе Куртык. Ну я и отвел их к Куртыку.

– А от Куртыка куда они пошли?

– К Косура-горе.

– А от Косуры куда их повел?

– От Косуры к Хатавину пошли.

– По дороге они курили?

– Да вроде бы и курили.

– Окурки на землю бросали?

– Нет, эфенди. Размяли в руках и развеяли по ветру.

– Там, где они стояли, земля была или трава росла?

– Трава, эфенди, трава.

– Во что они были одеты?

– В чохах* все были. Кой у кого на голове папаха была.

____________________

* Чоха, чуха – верхняя одежда типа армяка.

____________________

– Куда дальше пошли?

– Откуда же мне знать? Одна гора Хатавин – десять дорог, поди разберись, по какой пошли.

– Ты меня знаешь, рес Хечо, – заорал жандармский начальник. – А я и тебя знаю, и деда твоего знал, и прадеда! Не шути со мной, староста!

– А чего мне бояться? Самое большее – голову отрубишь, горстка крови оросит землю… Что я, всем фидаи дед родной, что ли, чтобы места их знать?

– Ты как наш подданный обязан был поймать врагов султана и сдать их нам.

– Это же птицы, эфенди, как их поймаешь? Фидаи не ведают границ. Да они через сто аширетов, через тысячи гор перелетят и сядут на нужную им гору. А завтра, глядишь, еще куда-то полетели. Рука у султана длинная, пусть он и ловит их.

– Значит, ты не хочешь сказать нам, где отряд Сероба?

– Убьете – и то не скажу.

– А может, на Немруте?

– Ну да, так бы они и дали тебе и твоим красноголовым башибузукам мучить меня.

Хечо говорил смело, кричал на них, можно сказать, да еще и трубкой об землю в ярости постукивал.

– А когда Сероб на Куртыке был, что он сказал крестьянам?

– Сероб сказал: «Вы в стране султана без хлеба можете прожить, без оружия же – вам нельзя».

– Еще что сказал?

– Еще сказал: «Я родом из благополучной семьи. Но надо, чтобы и счастливые иногда плакали – чтобы несчастные утешились. И поэтому я первым делом наш большой дом, наш очаг в хлатском Хче разрушил, чтобы матери моих врагов, когда захотят проклясть меня, не могли сказать: «Да разрушится дом того, кто наш дом разрушил».

– И ты не хочешь показать нам место этого бунтовщика?

– Я вам его слова поведал, а где он – не знаю.

– Быстро укажи его место, не то испечем тебя в этих песках.

– Не скажу.

По приказу Галиба жандармы снова начали пытать старосту, потом, привязав к шее большой камень, зарыли живьем в песках. Засыпали песком по горло. Голова только торчит, страшно смотреть. Потом принесли охапку верблюжьих колючек, рассыпали возле старосты, сунули ему в рот трубку, сказали: «Кури теперь». Подпалили колючки и удалились.

Когда они спустились в ущелье, я пополз к страждущему соотечественнику своему, землепашцу Хечо, ногами-руками раскидал огонь, снял камень с его груди…

Вскоре я увидел, как старик выбрался из песков и, сердито попыхивая трубкой, спустился в ущелье. А я с табакеркой Арабо за пазухой продолжил свое восхождение.

Наконец с большим трудом я одолел гору Немрут, оставив позади пески Шамирам и каменных верблюдов с колючками.

На Немруте Село Согорд располагалось на высоком склоне Немрута. Я нашел нужный мне дом и постучал в дверь.

– Кого ищешь? – спросили изнутри.

– Родника Сероба.

– Тебе в горы надо идти, – сказали. – И сам он, и Сосе в горах.

Потом они увидели, что разутый я, кинулись обувь мне искать, ничего подходящего не нашли. А я что имел при себе, оставил у них, чтобы налегке шагать. Я только хлеба у них немножко взял и пустился в путь.

Бедный мой отец, откуда ж ему было знать, что его сапожник-сын останется однажды без обуви.

Я прошел мимо кладбища, которое было отделено от села каменной стеной, и стал взбираться в гору. На мое счастье, гора была покрыта синими цветами первоцвета и ласкающей глаз свежей зеленью.

Родника Сероба я нашел в каменистой лощине Немрута сидящим на скале. Сероб был более крепкого сложения, чем Арабо, выше его и куда как лучше вооружен. У Арабо была всего-навсего простая берданка, а Сероб держал в руках мосинскую винтовку. На нем был кожаный патронташ, перекрещивающийся на груди. Лицо смуглое освещенное большими глазами. Голова обвязана серым платком, концы которого свободно болтаются.

– Что, пришел пташек посмотреть? – спросил Родник, смерив меня взглядом с головы до ног.

В те дни «пташками» именовали тех армянских селян, которые, взбунтовавшись, уходили в горы, – имея в виду их бродячий образ жизни.

– Нет, пришел сам пташкой стать, – смело ответил я и, вытащив из-за пазухи табакерку с табаком, протянул ему.

Сероб взял табакерку, понюхал и говорит:

– Красного Дерева табак. Куришь?

– Нет.

– А что же делает эта коробка у тебя?

– Табакерку мне Арабо дал, а табак я в Красном Дереве взял.

– Ты знал Арабо?

– Ровно год служил у него, – с гордостью подтвердил я.

– Как звали его коня?

– Тилибоз.

– Ну раз так, оставь табакерку себе, а табак мне дай. – С этими словами Родник Сероб вытряхнул табак в свой кисет, а табакерку вернул мне.

– Молод ты еще, чтоб браться за оружие. – Ясное дело, Родник Сероб хотел отправить меня обратно.

Дай, думаю, скажу, что оружием пользоваться я умею, но тут он вдруг поглядел на ствол своей винтовки и говорит:

– Ежа можешь поймать?

– Отчего же нет, – отвечаю, – чего проще.

– Ну так пойди принеси мне ежа. Я тут же поднялся на холм, поймал несколько ежей и вернулся к нему.

– Молодец. Мне один был нужен, а ты сколько приволок. Ну-ка почисти салом ежа ствол.

У Родника Сероба ствол был длинный, кольчатый. Я тут же при нем освежевал ежа, отделил сало и стал чистить ствол. С большим усердием я работал, понравилась ему моя готовность.

Когда ствол заблестел, Сероб спросил:

– Значит, ты хочешь остаться у меня?

– После Арабо единственное мое желание быть с вами, – сказал я.

И я остался в горах Немрута у Родника Сероба.

О землеробе этом давно уже шла слава защитника простолюдинов. Он и его жена Сосе с шестнадцатью солдатами особенно отличились в знаменитой битве при Бабшене, с той поры в народе о них слагали песни.

Сероба и всю его семью преследовали люди султана. «Как бы сделать, лесенки такой нет – подняться да богу пожаловаться. Хотим не хотим, а в горы должны податься, чтобы честь свою и жизнь защитить», – сказала как-то Сосе и ушла в горы в отряд мужа.

Сосе я увидел на следующий день на заре. Мы с Серобом пришли к какой-то горной речушке, а на противоположном берегу в это время показались вооруженные мужчины – человек семь-восемь. Они закатали штанины, перекинули постолы-трехи через плечо и вошли в воду. Один из них держал за руку идущего следом молодого солдата – другой рукой он удерживал над головой оружие, – пытался противостоять волнам. Холодная вода захлестывала выше колен. Молодой солдат, дойдя до середины реки, остановился и еще немного закатал штаны. Два-три солдата при этом отвернулись, а тот, кто держал его за руку, прикрыл лицо рукавом.

Молодым солдатом оказалась Сосе, одетая в мужское платье. Все вышли из воды мокрые. Сосе отделилась, спустила брючины – а лодыжки синие-синие – и стала обуваться. Я заметил, как один из гайдуков, проходя рядом с Родником Серобом, покачал головой:

– Не дело это, паша, не дело.

Светловолосой, красивой женщиной была Сосе, стремительного роста, на румяном лице горделивая улыбка. Но еще краше и горделивей была она в своем наряде гайдука, с перекинутыми на грудь косами, с плотно охватывающим талию патронташем.

Родник Сероб присоединился к своим «пташкам», и отряд двинулся.

Не только Сосе, но и два брата Сероба, тоже землепашцы-ранчпары, и старший сын, убежав от султанского ига, обитали в горах. Воины Сероба были крестьяне из горных селений и долины. Имена некоторых из них в первый день даже навели на меня трепет: Лев Аваг, Усатый Карапет, Беспощадный Ованес, Молния Андреас, Лоло Аджи, Град Тадэ.

Оставшись на Немруте, я уже не расставался с «пташками» Родника Сероба, я и сам стал одним из них. Я вылавливал ежей в горах, чистил ружья товарищей, приносил для отряда хлеб и молоко – у пастухов брал.

Эти семь-восемь воинов всегда вместе держались, и Сосе тоже всегда с ними была. Иногда они группой исчезали. Я никогда не знал, куда они ушли, для чего.

Армяне-селяне частенько заявлялись в горы: «Сероб, хаснанские курды наше стадо увели, помоги нам», «Сероб, Арабо нету, ты наш защитник», «Учителя из Икны снова в тюрьму засадили, что делать, Сероб…» И Сероб, землепашец Сероб, фидаи Сероб, всюду поспевал. Всем сердечную жажду утолял. Потому и прозвище было дано ему Родник.

Однажды в февральский снежный день, когда мы находились в Согорде, воины султана вдруг окружили село. Искали предводителя повстанцев – Родника Сероба то есть. Сероб взял винтовку и покинул село, чтобы не стать причиной погрома. У него был белый балахон поверх одежды, и он спокойно пробирался по снегам. Султанские воины не поспевали за ним, потому что лошади по брюхо проваливались в снег. Время от времени Сероб оборачивался и стрелял. Три всадника султана были убиты. Сероб поднялся на Немрут и глазами искал меня, а я с мешком хлеба за спиной уже сидел на вершине горы и спокойно поджидал его. Жандармы, решив, что Сероб погиб в окрестностях Немрута, убрались восвояси.

Мы с Серобом достигли кратера горы. Широкая горловина была в клубах рыжего пара: из кратера били горячие источники.

Когда уже все – и армяне, и турки, и курды – считали Сероба погибшим, герой Согорда вновь объявился в хлатских селениях живой-невредимый, и народ начал слагать о нем легенды и прозвал его Немрутским Львом. Имя это частенько встречалось и в курдских песнях и даже дошло до слуха султана.

В сентябре этого же года снова надолго исчезла Сосе. Когда армяне Багреванда восстали против султана, Сосе поднялась в багревандские горы и руководила крестьянским восстанием.

Впрочем, воинам Сероба не нравилось то, что в их отряде находилась женщина. Сосе была храбрая. Но храбрейшему из храбрых не пристало водить с собой жену, пусть даже переодетую в мужское платье, пусть даже храбрую. Из-за Сосе несколько повстанцев уже покинули отряд Сероба, в том числе один из преданных его солдат Андраник.

Трое недовольных были самые любимые солдаты Сероба, его близкие друзья, один из них – Молния Андреас из села Шамирам, того самого, среди песков. Молния андреас всегда шел во главе отряда и отвечал за дорогу. Лицо его внушало всем ужас, он носил на голове громадную овечью папаху, а усы его доходили до ушей.

Другой был Лоло Аджи, еще его звали Аджи Гево, он участвовал в боях при Ханасаре и Бабшене. Лоло Аджи был верным телохранителем Сероба. И третий – Град Тадэ из сасунского села Фетара. Этот чуть ли не младенцем взял в руки оружие – вместе с отцом своим он участвовал в знаменитых битвах под предводительством князей Грко и Пето.

Беспокойным воином был Тадэ, страсть как нетерпеливым. Всегда он первым стрелял, не выдерживал. Битва еще не началась, а он палит.

Однажды он метнулся к скале, спрятался за нею и давай с невероятной быстротой открывать и закрывать затвор.

– Ты что там делаешь, Тадэ? – спросил Родник Сероб, приближаясь.

– Разбираю пули, паша, полую от полной хочу отделить, – ответил Тадэ и, покусывая усы, дернул изо всех сил курок.

Сероб рассердился, отобрал у него винтовку и пригрозил, что выгонит из отряда, если Тадэ будет нарушать порядок и стрелять без приказа.

– Не дело это, паша, не дело… – всякий раз говорили Молния Андреас, Лоло Аджи и Град Тадэ, когда, переходя горные речки, вынуждены бывали по очереди переводить Сосе за руку.

И вот однажды они сказали Серобу:

– Отправь Сосе в Сасун, а сам оставайся на Немруте с нами.

– Воду когда переходим, какое она имеет право оголяться при нас? Стыдно нам на ее босые ноги смотреть.

– Не миновать нам беды из-за Сосе, увидишь, – сказали.

Душа Сероба была в Бабшене, а сердце в Сасуне. В сасунском селе Гели был у него старый друг по имени Тер-Кадж. Увидел Сероб, что правы его солдаты, взял Сосе и ушел в Гели.

И меня с собой взял.

Село Гели (или иначе Гелигюзан) находилось в ущелье. Речка делила село на две части. А вообще село состояло из множества кварталов, и каждый квартал имел свое название. Все дома построены были на покатом склоне горы Андок, каждый дом – на отдельной скале. Главные кварталы были – Тахврник, Харснгомер, Гарипшан, Мхитар, Тех и Гюх, что означает село.

Дом Тер-Каджа находился в Гюхе.

Постучался Сероб в дверь Тер-Каджа и сказал:

«Оставляю Сосе у тебя, а я ночь только заночую, на рассвете соберешь меня в дорогу».

Тер-Кадж сказал: «А давай-ка и ты оставайся в Сасуне. Столько времени в Хлате был, поживи-ка теперь у нас несколько лет».

И все крестьяне хутские повалились ему в ноги, говорят:

– Арабо нет, будь хозяином в стране Арабо.

И ночь Сероба сделалась неделей, а неделя – месяцем.

Видя, что Немрутский Лев запаздывает, воины его собрались и тоже пришли в Сасун.

У Сероба сын был, в Хлате жил, звали Акоп, и два брата – Мхо и Захар.

Все трое гайдуки были.

Они тоже пришли в Сасун.

Выстрел в селе Гели После смерти Арабо своими смелыми действиями прославился в Сасуне один молодой парень по имени Геворг.

Геворг был родом из сасунского села Мктинк, что в провинции Бсанк, воевал в отряде Арабо и Сероба.

Отец его был знаменитый охотник. Сына своего он отдал в монастырь Аракелоц, хотел из него монаха сделать. И вот однажды сын уходит из монастыря, идет домой. Приходит – видит: дома на стене ружье кремневое висит, а под ним на тахте богатырь спит, лицом к стене, одет в черную абу.

– Отец мой, не иначе, – говорит Геворг, не сводя глаз с оружия. Будит великана и говорит: – Я четыре года проучился в монастыре. Дай мне теперь ружье, пойду разыщу отряд Арабо, с ним и останусь.

– Прочь с глаз, щенок, куда тебе до Арабо! – сердится отец и велит сыну вернуться в монастырь и читать свои шараканы*.

____________________