Егорыч накатил по новой. Водка призывно заклокотала в бутыльем горле, засверкала в свете тусклой настольной лампы, заискрилась у самых краёв вымытого в честь праздника стакана. Новый год удался. Егорыч счастливо вздохнул.
Героическим усилием воли он полтора месяца охранял от алчной актёрской братии своё сокровище. Чах над ним Бессмертным Кошем, оберегая от готовых «поправляться» каждое утро рабочих сцены. Да чего греха таить, главные бои во имя новогоднего торжества, ночной сторож заштатного провинциального театришки вёл с собственными демонами. Они искушали, ласково нашёптывая: «Новый год когда ещё! А выпить можно сейчас». Егорыч был так измотан внутренними и внешними борениями, что даже с лица спал. Однако помнил, чем может грозить одинокое новогоднее бдение – чувство выброшенности из вселенского праздника жизни и тоской. Насобирать на пару бутылок недорогой «беленькой» стоило титанических усилий. Наталка с азартом гончей два раза в месяц устраивала дотошный обыск «с пристрастием» дырявых карманов мужа. Любую, случайно закатившуюся за подклад, монету величала «нычкой», а Егорыча – упырём окаянным.
И вот торжественное открытие врат в следующий год можно считать состоявшимся. Егорыч важно чокнулся с президентом, вещающим через запылённый экран старенького телевизора.
– Тебе того же! Ну, будем! – Охнул, крякнул и залпом осушил четвёртый стакан.
Неожиданно из слоёв прокуренной атмосферы донёсся жалобный вой. Егорыч навострил пылающие от удавшегося празднества уши. «Попритчилось», – он помотал лохматой головой. Вой повторился. Неприятный холодок погладил сторожа по спине.
– Кто здесь?! – Егорыч крикнул в тишину, трусовато дав «петуха».
– Ыыы, – донеслось из тьмы.
– Нечисть какая-то, – буркнул старик, немного взбодрившись от звуков собственного голоса. – Сейчас мы тебя… – Градус, наконец, всерьёз добрался до сознания, убеждая, что любое море не сможет взметнуться выше пузырей на коленях смятых брюк бравого Егорыча. Дедок вооружился фонарём. Подумав, снял с пожарного щита лопату. Экипировавшись, он двинулся в загадочный мрак живущего ночной жизнью лицедейского храма.
– Ыыыууу! – Леденящий кровь вой усиливался по мере приближения Егорыча к сцене. – Ааа!!!
– Вот адова сила! – попытался снова встряхнуть свою отвагу дед. – Кто тут?!
Акустика старинного здания ехидно передразнила: «Тут, ут, ут!». Луч егорычева фонарика суетливо заметался по чёрному омуту зрительного зала и задника сцены.
– Выходь, говорю!
– Да я это! Лунная девочка! Маша, то есть!
– Что за Маша такая? Где ты?! – детский голосок почему-то совсем выбил из колеи.
– Тут я, на Луне! Спасите!
Вызов с естественного спутника Земли вконец расстроил Егорыча.
– Допился! – резюмировал он и поплёлся в свою каптёрку. – С Новым Годом, хрыч старый!
– Посмотрите наверх! Я же тут!!! – истерично голосило в спину. – Меня с Луны забыли снять! Заберите меня отсюда!
– Спасть, спать, спать… – ворчал испуганный Егорыч, ускоряя семенящий шаг по проходу между рядами кресел. – Семьдесят с гаком прожил, и на тебе, «белочка»! С другой стороны, кому-то вообще черти зелёные видятся, а мне девочка лунная. Знать, честно жисть прожил… Вот оно как.
В таких философских размышлениях Егорыч добрался до своего покосившегося топчана и юркнул под клетчатый плед.
– С нами сила Господня! – на всякий случай предупредил он визжащий где-то голосок и, перекрестившись для пущей острастки, захрапел.
Манюня обречённо осела на пластиковый пятачок, служащий ей полом. В носу свербело. «Никому я не нужна, – подвела она душераздирающую черту. – Все сейчас веселятся, ёлки в огоньках, шампанское с пузырьками… А про меня просто забыли!». Манюня заскулила.
– Хватит ныть-то! – раздалось совсем рядом.
Манюня испуганно вскочила на ноги. Прозрачный шар закачался, грозя сорваться вниз.
– Ай!
– Орёт тут… – буркнуло справа.
В машиной кудрявой головёнке забрезжила надежда на избавление. Сквозь лунную прозрачность декорации она увидела силуэт стройного мужчины, сидящего на балке.
– Меня снять забыли! – затараторила Манюня. – Вечернее представление закончилось, а меня… вот…
– Да знаю я! – тень махнула рукой. – Новогодние спектакли всегда не без ЧП. Сама знаешь. У всех мозги одним оливье забиты.
– Ага, – Манюня радостно кивнула. – Снимите меня, пожалуйста.
– Не могу, – тень покачнулась и заболтала ногами, свесив их вниз.
– Как это не можете?! Вы, вообще, что здесь ночью делаете?! – Манюня взъярилась. Сидит тут, ногами машет, а она Новый год на Луне встречай?!
– Ты сама-то что здесь делаешь? – сварливо парировала тень.
– Я тут по недоразумению!
– Считай, я тоже, – буркнул таинственный манюнин собеседник. – Угораздило же тебя…
– Снимите меня немедленно!!!
– Будешь орать, вообще уйду, – обиделась тень.
– Не уходите, пожалуйста! – взвизгнула Манюня, испугавшись пустоты даже больше, чем своего неоднозначного места дислокации.
– Ладно! – мужчина, судя по интонации, улыбнулся. – Ты не бузи. Всё равно Егорыч спит, пушками не разбудишь. Утром придёт, снимет.
– А вы почему не хотите?
– Не могу, я же сказал! – отрезал странный вис-а-ви.
– Не знаете, какие кнопки нажимать? – поддела Манюня, желая взять собеседника на «слабо».
– Больно надо! – фыркнул тот. – Мне эти кнопки знаешь где?
– Ну, позвоните хоть кому-нибудь. Новый год, а я тут, как дура.
– А ты, думаешь, умная?
– Ну, знаете! – Манюня надулась. – Во-первых, почему вы мне тыкаете?! То что я маленький человек не даёт вам права…
– Хватит тебе! – тень беспечно хохотнула. – Какая разница, лилипутка ты или ещё кто. Я теперь со всеми на ты.
– Лилипут это неполиткорректное слово! Мы маленькие люди, – Манюня гордо вскинула голову.
– Суть не меняется.
– А вот и меняется! Вам что, не важно, обижаете вы человека или нет?
– Человек сам волен решать, обидеться на такую ерунду или нет.
– Вы просто хам!
– А ты глупая. Мне безразлично, какая ты внешне. Нормальным людям до этого нет дела. А дуракам… Тебе есть дело до того, что о тебе думает дурак?
– Ты никогда не был маленьким человеком, – Манюня уселась по-турецки и печально опустила голову. – Тебе меня не понять.
– Тебе меня тоже. Ты же не знаешь, что было у меня в жизни. Люди вообще не хотят хотя бы на секунду встать на место другого. Так уж устроены.
– А что у тебя было в жизни? – Манюню задело. Мужчина явно упрекнул её в эгоизме.
– Не важно. Я просто так сказал.
– Ты с женой, наверно, поссорился? Или в разводе?
– Да нет. Она хорошая.
– А чего тогда в Новый год тут? Охранник?
– Вроде того.
– А я с мамой живу, – почему-то сказала Манюня. Помолчала. – Я никому не нужна такая, кроме мамы. Даже отец ушёл, когда я совсем маленькая была.
– С чего ты взяла, что он ушёл из-за тебя?
– Конечно, из-за меня! Я же урод! Кому приятно иметь такую дочь, – в детских глазах 36-летней Манюни вскипели слёзы.
– Дура и есть, – тень затряслась от смеха. – Уверена, что ты пуп земли и все причины сгрудились вокруг тебя. Это дело твоих родителей, а не твоё.
– Легко тебе говорить! Ты бы вот смог полюбить меня?!
– Не смог бы…
– Вот видишь!
– Дослушай, потом вопи! Выводы делаешь поперёд батьки и всё против себя. Я жену люблю, потому и не смог бы. А то что ты маленькая, к любви никакого отношения не имеет.
– Имеет, – Манюня насупилась. – Всем моделей подавай.
– Это другое. Тебе самой-то нужен мужчина, способный оценить только рост и бюст? Не переживай! Будет и тебе небо в алмазах.
– Меня найдёт олигарх-извращенец, латентный педофил?
– Размечталась! – тень захохотала, запрокинув голову. Манюня ясно увидела это сквозь дымку материала, из которого декораторы пошили сверкающую Луну. – На всех олигархов не хватит. Да не всем они и нужны. Тебе вот, точно, не нужен.
– Откуда ты можешь знать, кто мне нужен! – маленькая женщина рассердилась не на шутку. Жить тут учит, ржёт, вместо того, чтобы помочь. – Да знаешь ли ты, что такое быть одной?!
Тень перестала вибрировать.
– Ты разве одна? А мама, а друзья, а…
– Это не то! Я тоже любви хочу… хоть и маленькая.
– Опять за своё! – Тень раздосадовано хлопнула себя по ляжкам. – Почему ты не ценишь любовь близких? Не в счёт? Любовь, она не разная, как принято считать. Любовь это любовь, кто бы тебя ни любил. Почему любовь мамы или подруги ты считаешь ниже качеством?
– Не ниже, а… Это другое.
– Вовсе не другое. Ты не была по-настоящему одинока.
– А ты был?
– Не был. Никто не может быть одиноким в нашем мире. Мы сами себя в этом убеждаем. Не видим, не ценим. А отбери…
– Банально, Хоботов!
– Банальность – уставшая Истина. Только я не Хоботов.
– Ты «Покровские ворота» не смотрел?
– Видел на фото. При чём тут какой-то Хоботов?
Манюня удивлённо рассмеялась и принялась пересказывать собеседнику сюжет фильма, обильно приправляя повествование цитатами.
– За тобой идут, – тень поднялась.
– Я ничего не слышу.
– Егорыч проспался. Сейчас снимет.
– Егорыч это кто?
– А, ты ж гастрольная! Сторож здешний. Хороший дед, только выпивоха.
– Подожди, а ты-то сам кто?
– Серёгой звали. Гвоздиковым. Актёр бывший.
– А теперь кто?
– Не суть! – Серёгина тень, балансируя, стала осторожно удаляться вдоль балки. Остановилась. Обернулась. – Я бы смог тебя полюбить, если бы не моя Ритка. Ты добрая. И смешная. Всё у тебя будет. Олигарха, конечно, не жди, но… Зуб-то ноет? – Почему-то Манюне показалось, что Серёга подмигнул. – Только не повторяй постоянно, что ты какая-то не такая. И обижайся поменьше.
С этими словами силуэт исчез.
Манюня услышала спотыкающиеся шаги. Это Егорыч вспомнил своё ночное приключение и возобновил поиски «нечисти».
– А Сергей Гвоздиков у вас работает? – поинтересовалась Манюня, прихлёбывая горячий чай из егорычевой чашки.
– Работал, – Егорыч погруснел. – Хороший парень был. Весёлый. С кабелем там что-то… Убило. Рукой-то схватился и… Бах! Скорая приехала, он и не дышал уж. Хороший был. Весёлый… М-да… – Егорыч перекрестился и вздохнул. – Царствие небесное! Помянуть бы надо.
Манюня стояла в театральном вестибюле. На стенах чёрно-белые фотографии служивших здесь актёров. Огромная ваза как попало набита увядающими и уже увядшими цветами. Такая традиция в этом провинциальном театришке – два цветка из преподнесённого зрителями букета отдать тем, кто ушёл. Они имеют на это право. Но сейчас ведь праздники. Не до ритуалов. Манюня вспомнила, что вчера она стояла у этой вазы, разглядывала фотографии, и ей было грустно. Казалось, что в предновогодней суете их забыли. А потом вот и её… Надо же! Особенно почему-то отпечаталось в памяти лицо нестарого ещё человека. Он улыбался так, точно вот-вот подмигнёт. Манюне от лучиков из его глаз даже полегчало. Такой ещё молодой… Под портретом было написано большими, врезающимися в сознание, буквами «Сергей Гвоздиков».
«А жаль, что всё так просто объяснилось…» – подумала Манюня и поплелась смывать осточертевший за ночь грим лунной девочки.
Зуб дёргало нещадно. Манюня долго пыталась увильнуть от похода к стоматологу, ужаса детства, но сдалась.
– Здравствуйте, – испуганно пискнула она, входя в кабинет.
– Добрый день, – ответил густой бас, странный для такого низкорослого доктора. Он обернулся и неожиданно улыбнулся. От этой улыбки у Манюни внутри что-то сладко сжалось. Страх пропал.