Мишелл Росснер родилась в Сан-Франциско и росла на Восточном побережье, на Западном побережье и в Юго-Восточной Азии. Она получила художественное образование, достигнув степени бакалавра изящных искусств по керамике и магистра изящных искусств по живописи; Мишелл поддерживает себя в форме, изготовляя маски для многожанровых представлений. Ее первый роман «Прогуливающаяся женщина», сильная и трогательная история о похожей на сны жизни аборигенов, получила премию Уильяма Кроуфорда за первый роман в жанре фэнтези. Она также лауреат премии Джона У. Кэмпбелла, присуждаемой лучшему новому писателю, за 1987/88 год. Действие ее последнего романа происходит в Сан-Хосе, штат Калифорния. «Слои картины», единственное стихотворение в этом сборнике, описывает через посредство воображения и воспоминания взаиморазрушительную связь между человеком и чужаком.

Дверь — словно рама вокруг картины: Посреди комнаты, слегка наклонившись, Стоит она. Он лижет ее языком вдоль хребта, Мокрой лаской окутывая каждый из позвонков. Продвигаясь все выше, он достигает зачатков крыльев, Лижет их с силой. Она стенает от наслаждения. После этого, стиснув ее покрепче в объятьях, Он откусывает зачатки И она начинает рычать от боли. Он поглаживает ее спереди, вдоль двух длинных рядов сосков, Стремится утешить, Сам себе говоря, что теперь она не сможет его покинуть. Солнце ярко светит в окно, Согревает ей спину, По которой стекают две струйки крови Сверху, от ее плеч, Вниз, к его паху. Он влезает на нее сзади. Дверь снова открыта. Композиция изменилась. Она уже трижды рожала Ярко раскрашенные геометрические фигуры. Теперь они кучей лежат в углу И пылятся. Он сидит в кресле — Больше мебели в комнате нет — И смотрит, как стоит она у окна. Протягивая скрещенные руки к солнцу, Она напевает. Он призывает ее к себе. Она подходит и встает перед ним. Он проводит рукой вдоль ее бедра, Заставляя раздвинуть ноги. Он готов И без дальнейших приготовлений Втаскивает ее на себя. Оказавшись внутри, Он начинает заискивать, Тычется мордой в лицо ей и в уши, Покуда, смягчившись, Она снова не начинает петь, Как будто он тоже солнце, Жидкое и горячее, у нее внутри. Она поглаживает его волосы, Он же тем временем движется под нею и извивается, Но стоит ей прийти в возбужденье, И он не отваживается уже подпускать Ее рот слишком близко к своему горлу. Закрывается дверь нескоро. Она выпрашивает у него одежду, Надеясь спрятать остроконечные почки, Набухшие на запястьях и на лодыжках. Она досталась ему еще молодой И теперь растет. Она уже выросла вровень с ним. Ему надо бы бросить ее, Но он не в силах. Наконец однажды, Когда он поглаживает и щиплет ее за признак пола, Она быстро сгибает ноги И пытается распороть ему брюхо. В следующий раз он к ней приходит с ножом. Прижав ее к полу, Он отрезает ее недавно проросшие шпоры. Она делается бесстрастной И теперь он может усаживать ее на себя без страха. Наконец-то, Обвившись вокруг нее, Он трется о ее светлую гладкую кожу, Изливает в нее содержимое своих бедер, Медленно или быстро, Как пожелает. Комната залита солнечным светом, Лишь в разбитом окне Видно между краями осколков вечную ночь, Что на самом деле царит снаружи. Изломанное, под окном лежит ее тело, Покрытие пола ее уже поглощает. И вынужден он признаться себе, Что знал всегда — Она отыщет какой-нибудь способ бежать.

От автора

Этот гнусный стишок зародился довольно невинным путем — из мысленного образа, напоминающего картины Вермеера: вид сквозь дверной проем на комнату, залитую масляно-золотистым, кремовым светом. Никто сильнее, чем я сама, не был удивлен тем, во что это вылилось.