Писательская карьера Эдварда Брайента началась в 1968 году. К настоящему времени его творческий багаж насчитывает более дюжины книг, в том числе «Среди мертвецов», «Киноварь», «Феникс без пепла»; в соавторстве с Харланом Эллисоном – «Солнце Вайоминга», «Теория частиц», «Фетиш»; сборник новелл и «Баку: сказания ядерной эры».

Поначалу Брайент был известен как автор научно-фантастических произведений. Он и сейчас иногда обращается к этому жанру, причем небезуспешно. В 1978 и 1979 годах его рассказы удостаивались премии «Небьюла», а в 1994 году он опубликовал «Очищающий огонь» – прекрасную историю о любви и эволюции. Однако интересы писателя постепенно сместились в сторону жанра «хоррор», в котором Брайент работает и поныне. Им написана серия остросюжетных рассказов о современной ведьме Энджи Блэк, великолепная история о зомби «Последняя грустная любовь в закусочной для проклятых» и другие, не менее талантливые вещи.

Рассказ «Танцующие куры» намечался к публикации в тринадцатом томе антологии «Новое измерение» под редакцией Марты Рэндолл наряду с другими остросюжетными рассказами (в том числе и «Все мои дорогие доченьки», написанным Конни Уиллис). Однако на стадии гранок этот сборник был аннулирован издателем. Я склонялась к мысли передать рассказ для публикации в журнал «Омни», но вместо этого передала его Майклу Бишопу, собиравшему оригинальные произведения для разового сборника «Световые годы и тьма». Бишоп его отклонил, но впоследствии передумал и все же включил «Танцующих кур» в свою антологию.

Для меня этот великолепный рассказ наглядно демонстрирует перемещение Брайента из научной фантастики в хоррор, поскольку в его вещи есть и то и другое. Добавлю, что сюжет рассказа цепляет меня до сих пор.

Чего хотят эти пришельцы?

Их сверкающие черные корабли жужжащими призраками проносятся над нашими городами, и в этом жужжании – угрожающая сила. Как в сжатом кулаке. Поначалу мы пугались любой движущейся тени и задирали головы к небу. Потом привыкли, а привычное перестает интересовать. Не скажу, чтобы мы успокоились. Общая настороженность сохраняется и сейчас, пусть она и уменьшилась. Я считаю, многие из нас чувствуют себя примерно как в кресле зубного врача, ожидая встречи с бормашиной.

Может, пришельцы чего-то ждут?

Если кто из людей и знает об этом, то не говорит. Наши власти молчат, средства массовой информации строят предположения, но до правды и фактов не докопаешься. Разгадки инопланетных тайн, если они существуют, оберегаются умело и без лишнего пума. Тайны остаются тайнами. Многие из нас читали о правительственных посланиях, отправляемых пришельцам по лучу, но всем это явно по барабану.

И вообще, есть ли человечеству дело до всего этого? Я теперь и сам не знаю.

Корабли носятся над нами уже не первый месяц. Год, если не больше. Людям приелись и эти загадочные корабли, и их невидимые пилоты. Когда ждать становится невыносимо, большинство людей попросту перестают думать о кораблях и снова думают о том, о чем думали всегда: об ипотеке, стремительной инфляции, заварухе на Ближнем Востоке и о том, с кем бы трахнуться. Но подспудное напряжение остается.

В гражданском секторе кое у кого из нас любопытство еще сохранилось. Дэвид – он живет неподалеку – рассказывал, как рано утром сидел и азбукой Морзе посылал сигналы кораблям, когда их силуэты вынырнули из-за гор и понеслись на восток, в утренний сумрак. Если пришельцы и ответили, Дэвид не смог расшифровать их ответ.

– По-моему, они не прочь заглянуть к нам на выпивку, – сказал он.

Райли с помощью зеркальца в своей пудренице посылал пришельцам «гелиографические сигналы» (проще говоря, солнечные зайчики). Дрожащим от волнения голосом он утверждал, что получил ответные сообщения. А по нашему мнению, он просто видел отражения от черных подбрюший корпусов. Наши слова ничуть не уменьшили его экстаза. Райли верит, что его заметили. Я ему сочувствовал.

А вот Ястреб – это его имя и род занятий – не заморачивался предположениями. Он сказал:

– Они заранее скажут нам, чего хотят. Скажут, потом купят у нас, что им нужно, возьмут и используют. Они дадут нам знать.

Ястреб заботится обо мне. Он в буквальном смысле вытащил меня из канавы, что тянется вдоль бульвара. Я тогда опять был в бегах. Сунуться некуда, отчаяния – выше крыши. Это было еще до появления кораблей. Он привел меня к себе, помыл, накормил, обогрел. Он использовал меня, иногда – сильно. Иногда он лишь использовал меня.

Любил ли меня Ястреб – вопрос спорный.

Наблюдение за кораблями не давало мне ответа.

Я каждый день пытался вступать с ними в контакты. Это было чем-то похоже на зубных врачей и их советы детям. Сейчас объясню. Мне про это рассказывал мой социальный работник. В детстве у него был нарушен прикус, зубы выпирали, а брекетов тогда еще не изобрели. Вот ему зубные врачи и посоветовали: как только он подумает о зубах, осторожно надавливать на них пальцами. Что-то вроде забавы. Знаете: «Эй, Громила! Где тут Рой?» Несколько лет упорных надавливаний давали тот же результат, что сейчас дают брекеты.

Похожим образом я пытался вести себя с кораблями пришельцев. Когда надо мной проплывала тень корабля и все холодело внутри, я представлял себе гладкое, без морщин, лицо инопланетного пилота, собирал всю свою умственную энергию, концентрировался и посылал мысленный вопрос вслед удаляющемуся левиафану: «Корабль, прилети ко мне»… Хотелось, чтобы корабль забрал меня с собой, чтобы его пилот взял инициативу в свои руки и избавил меня от малейшей ответственности за все, что я делаю в жизни. Знал, что такого не будет, но все равно мечтал.

Однажды, только однажды, я подумал, что получил ответ. Совсем слабое ощущение. Что-то промелькнуло на границах сознания. Ощущение Не было приятным или отталкивающим. Оно напоминало прикосновение к поверхности: гладкой, влажной, прохладной. Целое окружало собой другое. Так рука заполняет собой перчатку. Одна рука – влажная, теплая. Запястье изгибается.

Я пробовал рассказывать о своих ощущениях прохожим на улице. Не знаю, кто из них сомневался в моих словах. Знаю только, что Ястреб мне поверил. Он поглядел на меня своими темными хищными глазами и взял за руку. Я осторожно попятился в сторону.

– А ты плотно входишь, Рикки, – сказал Ястреб. – Честное слово.

– Я не это имел в виду.

Этот разговор повторялся во многих вариантах в разных спальнях, и на других улицах тоже. Он до сих пор повторяется.

– С меня хватит. Больше никогда.

Ястреб кивает. По-моему, почти с грустью.

– Все еще подумываешь уйти?

– Буду снова танцевать. Я молод.

Из всего, что предлагали мне врачи, танцы были моим единственным любимым занятием.

– Верно, ты молод, – соглашается Ястреб. – Но ты потерял форму. Во всяком случае, для танцев, – добавляет он вновь грустным голосом.

– Я могу ее вернуть, – говорю я, беспомощно раскидывая руки. – Быстро.

Я стараюсь не зацепиться за очевидный факт: при своей молодости я ухлопал впустую лучшие годы.

– Я бы этого очень хотел. – Тон у Ястреба самый нежный, на какой он только способен. – Но здесь глухомань, чувак, – говорит он. – Ты – беглец с неважнецким здоровьем, да еще попавший в эту дыру.

Не люблю, когда мне напоминают. Ястреб заставляет меня думать обо всех приемных семьях, всех возможных приемных родителях, которые вышвыривали меня обратно в детский дом.

Ястреб кивком указывает в сторону лестницы.

– Идем.

Я смотрю во тьму, начинающуюся за лестничной площадкой. Смотрю на граненые кольца на пальцах правой руки Ястреба. Смотрю в пол.

– Нет, – говорю я, чувствуя, что круг сужается.

– Рик…

Его голос сверкает темными гранями.

– Нет, – повторяю я, однако иду за Ястребом вверх по ступеням в мир холодных чужих теней.

Я планирую сбежать. Постоянно твержу себе об этом. И это все, что я делаю. Планирую. Если я убегу, нужно будет куда-то отправиться. На самом деле мне вообще не хочется никуда уходить.

«Корабли, прилетите…»

Одно время я подумывал автостопом добраться до Монтаны. Как-то ночью видел по телевизору фильм «Вот скачет всадник». Я допустил ошибку: повернулся к Ястребу и поделился своим замыслом. Он поднял голову от подушки и сказал:

– Рик, ты снова хочешь стать танцором и отправиться в Монтану? Может, ты собираешься танцевать в составе репертуарной балетной труппы города Грейт-Фоллс?

Я сделал вид, что не услышал насмешки. Когда-нибудь я обязательно сбегу. Сразу же, как только приму решение.

Я отказался от мысли отправиться в Монтану, но по-прежнему планирую свой побег. Прикопил несколько сот долларов – чаевые за работу официантом в кафетерии Ричардса. У меня есть зачитанный экземпляр «Экотопии» и дорожная карта штата Орегон, изданная компанией «Тексако». Я почему-то думаю, что Портленд крупнее и космополитичнее, чем Грейт-Фоллс. И наверняка культурнее. Орегон кажется мне знакомым В прошлом году я прочел «Пролетая над гнездом кукушки». Книжка тоже была зачитанная. Прошлое вспоминается кусками. Я, как мячик, прыгал из дома в дом и всегда ждал, что очередные кандидаты в приемные родители скажут моему социальному работнику: «Это не совсем то, что мы хотели».

Если бы я и вправду хотел уехать, то уехал бы. Ястреб отпускает шуточки по этому поводу, поскольку он вообще мне не верит. Он не знает меня. У него никогда не было доступа к моему разуму.

А сегодня я – на вечеринке в квартире Дэвида и Ли. Я часто мечтал об отношениях с кем-нибудь любящим, способным поддержать. У Дэвида с Ли как раз такие отношения.

Их квартира – на четырнадцатом в многоэтажке. Даже не верится, что этот дом поднялся в самом центре квартала отреставрированных старых зданий. Балкон выходит на восток. Оттуда виден весь город и то, что за ним, почти до равнин. На вечеринку собралось человек тридцать – они курят, разговаривают, выпивают. На кофейном столике стоит большое зеркало в форме сердца. Ли написал на стекле несколько фраз, пришедших ему в голову, но они почти сразу исчезли. Пока гости развлекаются, Дэвид сидит возле своего любительского передатчика и отстукивает послания пришельцам: точка-тире, точка-тире, точка-точка-тире.

Ко мне подбегает Райли в горностаевой накидке, сверкая жемчужными украшениями.

– Рикки, это надо видеть! – говорит он, хватая меня за локоть.

Я поворачиваюсь и смотрю мимо него. Гости сгрудились вокруг бара. Оттуда слышатся всплески смеха, которые становятся все громче.

– Рикки, идем же.

Райли берет меня за руку и уводит с балкона внутрь квартиры.

Я вытягиваю шею, стремясь увидеть происходящее. Райли совсем не по-дамски встает на стул. За барной стойкой под красное дерево – незнакомый мне человек, затянутый в блестящий кожаный костюм. Кажется, у него на руке белая перчатка. Через мгновение я понимаю, что это не перчатка.

Это курица из мясного отдела супермаркета. Человек засунул руку внутрь бледной ощипанной курицы, недавно вынутой из целлофанового пакета. Есть такие куклы, которые надеваются на руку. Только вместо куклы этот человек надел курицу. Я едва верю своим глазам.

Он держит курицу вблизи лица и беседует с ней, как чревовещатель с манекеном:

– Скажи, хороший мальчик, тебе нравится вечеринка? Хочешь развлечь милых гостей и немного потанцевать?

Я замечаю на обезглавленной курице ковбойский галстук «боло». Зажимом служит серебряная раковина величиной с десятицентовую монету. Сам галстук – черного цвета, подобран со вкусом. Куриные лапки обуты в кукольные башмачки. Пупырчатая куриная тушка кажется резиновой. На ней что-то блестит – жидкость, вытекающая из дыры в шее. Меня начинает мутить.

Рассчитано на забаву, но не смешно.

– А теперь, – человек обращается к собравшимся, – вы увидите представление, достойное награды. Танцующее двуногое, лишенное перьев.

Он кивает Дэвиду, который оторвался от передатчика, чтобы тоже посмотреть.

– Маэстро, попрошу музыку.

Из колонок дорогой стереосистемы раздается шипение, а затем дребезжащие звуки рояля. «Чай вдвоем». Человек прячется за стойкой, стараясь, чтобы рука, держащая курицу, была почти не видна. Кукольные башмачки касаются стойки. Курица начинает танцевать.

У нее явно сломаны суставы, поскольку лапы болтаются веревками. Башмачки клацают по пластику, имитирующему красное дерево. На нем тоже появляются блестящие пятна.

– Непотребное двуногое, лишенное перьев, – справедливо замечает кто-то.

Однако все мы продолжаем смотреть. Пупырчатая тушка почти целиком стала влажной и отражает свет. Один греческий философ дал людям определение: «двуногие, лишенные перьев». Сомневаюсь, чтобы он имел в виду ощипанную курицу.

Музыка становится быстрее. Теперь это другая старая мелодия – «Если бы вы знали Сюзи». Танцору не до танцев. Кажется, курица вот-вот соскользнет с руки манипулятора. Человек торопливо высовывает другую руку и прочно насаживает курицу на свой кулак. Раздаются хлюпающие звуки, словно кто-то надевает резиновую перчатку. Теперь я чувствую запах сырого мяса. Вдруг поворачиваюсь и спешу на балкон, на чистый воздух, который должен успокоить мой желудок.

Прохожу мимо Ястреба. Не отрываясь от зрелища, он слегка касается моей руки. Ему и не надо смотреть на меня.

На балконе наклоняюсь за перила, и меня выворачивает. Сейчас темно, и я совершенно не представляю, кто или что находится четырнадцатью этажами ниже. Я хватаюсь за дурацкую надежду: «пока моя блевотина долетит до земли, она испарится подобно туману, висящему над величественными и прекрасными южноамериканскими водопадами».

Мысли о путешествии. Хочется бежать.

В мозгу лихорадочно все скачет. Еще надо найти нового врача. Этим утром во время осмотра случилось то, чего я так боялся. Это происходит всегда, и очередной доктор недоуменно смотрит на меня и говорит:

– Сынок, у тебя не просто геморрой.

Я что-то мямлю в ответ и ухожу.

Ухожу.

Прощай, Ястреб.

Я ухожу. Прямо сейчас.

– Но чего они хотят? – спрашивает кто-то, пока я пробираюсь к входной двери.

Для меня Орегон в большей или меньшей степени начинается по другую сторону двери. Чего они хотят? Корабли пришельцев молча скользят между нами и звездами. Часть зрителей куриных танцев выходит на балкон, даже не подозревая, что я недавно совершил там очищение.

«Корабль, прилети ко мне…»

Внутри квартиры начинается спор, спровоцированный недавним зрелищем. Я с удивлением замечаю разногласия между Дэвидом и Ли. Кажется, они готовы подраться, и этого достаточно, чтобы я остановился.

– Гадость, – говорит Ли. – Безвкусица. Как ты мог позволить, чтобы он испоганил вечер? Ты ему еще и помогал.

– Между прочим, он – твой друг, – возражает Дэвид.

– Коллега. Он укладывает ящики в штабеля. Всего-навсего. – У Ли свирепеет лицо. – А вы оба хороши! Кем надо быть, чтобы считать развлечением выверты с мертвой курицей?

– Но ведь все смотрели, – оправдывается Дэвид.

– И это самое отвратительное! – удивление и гнев Ли ощущаются почти физически. – Боже! Мы принадлежим самой технологически развитой цивилизации на Земле, а вытворяем такие гнусности.

К нам подходит Райли. Он невозмутим.

– Все общества состоят из индивидуумов, – резонно замечает Райли. – Тебе стоит допустить существование широкого разброса индивидуальных вкусов, – с приятной улыбкой добавляет он.

– Нечего кормить меня банальностями! – сердито огрызается Ли, поворачивается и уходит на кухню.

– Дутик, дутик, – пожимая плечами, говорит Райли.

С балкона хором слышатся удивленные восклицания гостей. Мы втроем поворачиваем головы в ту сторону.

– Я никогда не видел их так близко, – с нескрываемым удивлением признается кто-то.

У меня в мозгу возникает сравнение. Мы сейчас похожи на рыбаков, которые сидят в шлюпке и беспомощно таращат глаза на проплывающего мимо кита. Кажется, что блестящая металлическая шкура корабля пришельцев совсем близко – в нескольких ярдах от балкона. Корабль настолько огромен, что мне трудно оценить расстояние. В окна с шумом устремляется поток воздуха. Нас обволакивает холодный воздушный кокон.

Этот холод словно расколдовывает меня.

– Я ухожу, – говорю тем, кто вокруг.

Райли и Ли застыли на месте, словно корабль приклеил их к полу. Они меня не слышат. Сомневаюсь, чтобы они вообще когда-либо вслушивались в мои слова.

– Прощайте, – говорю я. – Я ухожу.

Никто не слышит.

Итак, наконец-то я осуществляю свои планы, свою угрозу, обещание себе самому.

Я ухожу. Мои ощущения лучше, чем я ожидал.

Кто-то все-таки замечает это и увязывается за мной к лифту.

Я стараюсь игнорировать Ястреба. Он пытается загородить собою двери лифта. Потом заходит вместе со мной в кабину. Я кулаком ударяю по кнопке первого этажа.

– Останься, – говорит мне Ястреб.

Его глаза буравят меня.

– Зачем?

Он слегка улыбается.

– Я еще не кончил тебя использовать.

– Хотя бы честно.

– Мне незачем врать, – говорит он. – Я тебя хорошо знаю и могу это сказать.

Уверенность в его голосе и ощущаемое мной согласие соединяются внутри меня, и я вновь испытываю тошноту, как тогда, наверху, когда смотрел на танцующую курицу. Но сейчас мне уже нечего вытряхивать из себя.

Лифт останавливается. Я чувствую это всеми своими внутренностями. Так бывает, когда глотнешь ледяной воды и тебя обожжет холодом. Двери с шипением открываются. Ястреб выходит за мной в вестибюль.

– Не удерживай меня, – говорю я, не поворачиваясь к нему.

Его слова настигают меня, когда берусь за ручку двери.

– Знаешь, Рикки, пусть и по-своему, но я действительно люблю тебя.

Понимает ли он жестокость своих слов? Я ошеломленно гляжу на него. Он первый, кто сказал мне о любви. По моим щекам катятся слезы, которых не было с детства. Отворачиваюсь.

– Не уходи, чувак, – слышится у меня за спиной. – Ну, пожалуйста.

– Нет.

На этот раз я намерен сделать то, что задумал Оцепенелой рукой распахиваю дверь и проскакиваю мимо двух престарелых гомиков в женских платьях. Оказавшись на тротуаре, я пускаюсь бежать. Слезы мешают смотреть, и я едва замечаю, как меня накрывает тень чего-то еще более темного, чем чернота этого вечера. Тру глаза мокрыми костяшками пальцев, затем поднимаю голову и вижу корабль пришельцев, быстро удаляющийся на восток. В небе полно кораблей. Кажется, что они танцуют и снуют, как гигантские мотыльки. Наверное, так оно и есть, поскольку все прохожие стоят, задрав головы вверх, и смотрят на небо. А может, мы стали жертвами коллективной галлюцинации.

– Рик! – волной прорывается голос Ястреба.

Я опускаю голову и мчусь вперед.

– Рикки, осторожно!

Мой мозг отмечает то, что глаза, должно быть, видели все это время. Автобус. Водитель, задравший голову вверх. И блестящие хромированные бамперы, стремительно надвигающиеся на меня.

Поначалу я не чувствую боли. Только чудовищный удар, резкое столкновение и стремительное падение на тротуар. Я сломался. Мой организм перестал быть одним целым. Это я чувствую. Когда я пытаюсь шевелиться, какие-то части остаются неподвижными, а те, что двигаются, делают это не так, как надо..

Лежу на спине. Кажется, одра нога подогнулась под тело.

«Корабль, прилети ко мне…»

Один из танцующих и снующих кораблей вдруг зависает над кварталом, над улицей, надо мной. Он заслоняет собой городские огни и несколько звезд, чей свет до этого пробивался сквозь электрическое зарево. Мир видится под непривычным углом. В поле зрения попадает лицо Ястреба. Я ожидал увидеть его перепуганным или хотя бы расстроенным. Но на его лице – ступор. Ястреб сейчас похож на мальчишку, у которого сломалась кукла. Появляются другие лица. Все они смотрят на меня с замешательством. Некоторые – с заметным интересом. Такие же лица и с тем же выражением я видел на вечеринке.

Я смотрю не на Ястреба – дальше, на застывший корабль пришельцев, и понимаю, что умираю. Здесь, прямо на улице. «А ведь я наконец собрался отправиться в Орегон»… Почему этот корабль висит надо мной? Ястреб говорил, что однажды они вступят в контакт. Где-то. С кем-то.

А потом я ощущаю лед. Я хотя бы могу что-то чувствовать. Нечто странное, запутанное извне входит в меня. Холодное вторжение в мою сущность.

Корабль снижается еще немного. Рядом с ним все становится маленьким. Он целиком завладевает моим зрением. Ястреб говорил, что они дадут нам знать. Я очень этого хотел. А сейчас мне очень тесно, и уже ничего не хочется.

Где-то глубоко внутри меня разрастается, расширяется, изгибается и разрывает мне внутренности лед. Он пронзает все тело. Обжигающе холодный лед. Я пытаюсь сжаться и не могу. И тут что-то начинает двигаться. Моя нога Она дергается: один раз, затем второй. Следом дергается лодыжка. Колено трескается, оттуда выдавливается хрящ. Потом все собирается воедино, но не так, как должно быть. Я дрожу всем телом, мои суставы бунтуют и крошатся.

И я начинаю двигаться. Медленно, жутким образом, без всяких мысленных приказов. Это приводит меня в ярость. «Остановись!» – велю я телу, но остановить его не могу.

«Интересно, а пришельцы тоже считают нас двуногими, лишенными перьев?»

Тело силится встать на колени, и на лицах тех, кто окружает меня, вижу болезненные гримасы. Никто уже не смотрит на зависший корабль. Все пристально следят за моими движениями.

Я призван… По крайней мере я нужен пришельцам.

Но почему я не умираю? Я двигаюсь и не могу прекратить это движение. Суставы выворачиваются в разные стороны, изгибаются под немыслимыми углами. Я ощущаю внутри себя чью-то руку. Она осторожно поворачивается. Мне хочется распластаться и застыть, но такой конец – непозволительная роскошь. Смерть меня не спасает. Я слишком долго выжидал и провалил свой побег. По крайней мере я все-таки попытался уйти. Это нечестно, но со мной никогда не поступали по-честному.

Кулак внутри меня сгибается, снова проверяя податливость тела.

Мои глаза начинают моргать. В поле зрения опять появляется Ястреб. Он смотрит бесстрастными глазами, отливающими блестящим черным металлом.

Чего хотят эти пришельцы?

Кур… танцующих.