– Куда мы едем?

Убрав руку с руля, папа хлопает меня по коленке: – Все в свое время. – Это что-то неприятное? – Думаю, нет. – Мы встречаемся со знаменитостью?

В его взгляде мелькает беспокойство. – Так ты это имела в виду? – Не совсем

Мы едем по городу. Папа хранит молчание. Мы пересекаем микрорайоны, сворачиваем на кольцевую. Я пытаюсь угадать, куда мы едем. Мне нравится смешить папу. Он так редко смеется. – Высадка на Луну? – Нет. – Конкурс талантов? – С твоим-то голосом?

Я звоню Зои и спрашиваю, не хочет ли она угадать, но она по-прежнему не находит себе места из-за операции. – Мне нужно будет привести с собой взрослого. И кто бы это мог быть? – Я пойду с тобой. – Нужен настоящий взрослый. Типа мамы с папой. – Они не имею права заставлять тебя посвящать во все родителей. – Это кошмар, – жалуется Зои. – Я думала, они дадут мне какую-нибудь таблетку, и все выйдет само. Зачем мне операция? Он же крошечный.

Она заблуждается. Вчера вечером я достала «Справочник семейной медицины» «Ридерз дайджест» и прочитала про беременность. Мне было интересно, какого размера зародыш в шестнадцать недель. Оказалось, с одуванчик. Я не могла оторвать себя от книги. Выяснила все про пчелиные укусы и крапивницу. Милые, земные семейные болезни – экзема, ангина, круп. – Ты меня слушаешь? – спрашивает Зои. – Угу. – Ладно, я пошла. Кислота подступает к горлу, и во рту уже привкус.

Это несварение желудка. Нужно помассировать живот и попить молока. Все пройдет. Что бы она ни решила сделать с ребенком, все симптомы исчезнут. Но я ей этого не говорю. Я нажимаю на мобильном красную кнопку и смотрю на дорогу впереди. – Она просто идиотка, – замечает отец. – Чем дольше тянуть, тем хуже. Беременность прервать-не мусор вынести.

– Пап, она это знает. И вообще, тебя это не касается. Она же не твоя дочь. – Да, – соглашается папа. – Она не моя дочь.

Я набираю Адаму эсэмэску. «Куда ты провалился?»-пишу я. Потом стираю.

Шесть дней назад его мама рыдала на крыльце. Она говорила, что ее напугали фейерверки. Спрашивала, почему он бросил ее одну, когда кругом светопреставление. – Дай мне свой телефон, – попросил меня Адам. – Я тебе позвоню.

Мы обменялись телефонами. Это было сексуально. Я надеялась, что он позвонит. – Слава, – произносит папа. – А что для тебя слава?

Для меня слава-это Шекспир. В школе на всех книгах с его пьесами был бородатый силуэт с пером в руке. Шекспир придумал кучу новых слов, и спустя сотни лет все знают, кто он такой. Он жил до машин и самолетов, пистолетов, бомб и загрязнения окружающей среды. До шариковых ручек. В то время на престоле сидела королева Елизавета. Она тоже прославилась, и не только как дочь Генриха VIII, но благодаря картофелю, «Армаде», табаку и здравому смыслу.

Еще есть Мэрилин. Элвис. Будут помнить даже современных поп-звезд вроде Мадонны. «Тэйк Зэт» снова ездят на гастроли, и их альбомы в момент распродаются. В глазах музыкантов читается возраст, а Робби даже не поет, но люди все равно хотят их видеть. Вот какую славу я имела в виду. Я бы хотела, чтобы весь мир оставил свои дела и пришел попрощаться со мной, когда я умру. А как же иначе? – Пап, а что для тебя слава?

Задумавшись на минуту, он отвечает: – Неверно, оставить что-то после себя.

Я представляю себе ребенка Зои. Он растет. Растет. – Ну вот, – замечает папа. – Приехали.

Я не совсем понимаю, где это «вот». Дом похож на библиотеку – квадратное здание в стиле функционализма, со множеством окон и собственной парковкой, на которой зарезервированы места для руководства. Мы заезжаем на стоянку для инвалидов.

Женщина, ответившая нам по домофону, интересуется, к кому мы приехали. Папа старается говорить шепотом, но она его не слышит, так что ему приходится повторить еще раз, громче. – Ричард Грин, – произносит папа и косится на меня. – Ричард Грин?

Папа кивает, довольный собой. – С ним знаком один из моих бывших коллег-бухгалтеров. – И при чем тут?.. – Ричард хочет взять у тебя интервью.

Я замираю как вкопанная: – Интервью? На радио? Но меня все услышат! – А разве ты не этого хотела? – И о чем же он будет меня спрашивать?

Тут папа заливается румянцем. Наверно, до него дошло, что хуже он ничего придумать не мог, потому что болезнь- единственное, что отличает меня от остальных. Если бы не она, я сейчас была бы в школе или прогуливала уроки. Может, сидела бы у Зои дома, носила бы ей «Ренни» из ванной. Или лежала бы в объятиях Адама.

Секретарь в приемной делает вид, что все в порядке. Она просит нас представиться и выдает нам пропуска. Мы послушно прикрепляем их на одежду, и секретарь сообщает, что режиссер должен вот-вот подойти. – Присаживайтесь, – предлагает она, указывая на ряд кресел в дальнем конце фойе. – Ты не обязана ничего говорить, – успокаивает меня папа, когда мы усаживаемся. – Если хочешь, я пойду один, а ты посиди здесь. – О чем ты будешь с ними разговаривать?

Он поживает плечами: – О нехватке раковых отделений для подростков, недостаточным финансировании альтернативной медицины, о том, что служба здравоохранения не выделяет дотаций на твое питание. Я могу рассказывать часами. Я на этом собаку съел. – Поиск средств? Я не хочу прославиться сбором денег! Я хочу, чтобы меня все узнали потому, что я особенная. Мне нужна слава, которая заставляет забыть о фамилии. Слава поп-идола. Слышал о такой?

Папа поворачивается ко мне. У него блестят глаза. – И как же нам ее заполучить?

За нами булькает и журчит кулер с водой. Меня тошнит. Я думаю о Зои. О ее ребенке. У него уже сформировались ноготки – маленькие-прималенькие ноготки-одуванчики. – Давай я скажу секретарше, что мы уходим, – предлагает папа. – Я не хочу, чтобы ты говорила, будто я тебя заставил.

Папа шаркает ногами под стулом, словно провинившийся школьник, и мне становится его немного жаль. Как же нам будет друг друга не хватать. – Нет, пап, не надо ничего отменять. – Так ты пойдешь? – Пойду.

Он стискивает мою руку: – Молодчина, Тесс.

По лестнице в фойе поднимается женщина. Она подходит к нам и сердечно пожимает папе руку. – Мы с вами общались по телефону, – поясняет она. – Да. – А это, должно быть, Тесса. – Это я!

Она протягивает мне ладонь для пожатия, но я игнорирую ее, сделав вид, будто не могу поднять руки. Может она решит, что виновата болезнь. Женщина с жалостью оглядывает мое пальто, шарф, шапку. Наверно, знает, что сегодня не так уж и холодно. – Здесь нет лифта, – сообщает она. – Вы сможете подняться по лестнице? – Конечно, – заверяет папа.

Женщина успокаивается. – Ричард ждет вас с нетерпением.

По дороге в студию она заигрывает с папой. Мне приходит в голову, что его неловкая забота обо мне может привлекать женщин. Им сразу хочется его спасти. От меня. От всех этих мук. – Интервью пойдет в прямом эфире, – рассказывает она. Когда мы заходим в студию, женщина понижает голос: – Видите ту красную лампочку? Это значит, Ричард в эфире и нам нельзя входить. Через минуту он пустит рекламу, и лампочка загорится зеленым. – Она сообщает это с таким видом, будто ждет, что это произведет на нас впечатление. – О чем Ричард собирается говорить? – любопытствую я.- О несчастной умирающей девушке или у него какая-то своя задумка? – Простите? – Улыбка сползает с лица женщины; в поисках поддержки она бросает на папу взгляд, в котором сквозит беспокойство. Неужели она способна что-то учуять, только когда запахнет жареным? – В больницах недостаточно раковых отделений для подростков, – быстро произносит папа. – Будет здорово, если нам удастся привлечь внимание к этой проблеме.

Красный свет за порогом студии переключается на зеленый. – Вам пора! – говорит режиссер и открывает нам дверь. – Тесса Скотт и ее отец, – объявляет она.

Это звучит так, словно мы гости на званом ужине или на балу. Но Ричард Грин отнюдь не принц. Он привстает на стуле и по очереди протягивает нам пухлую руку. Ладонь у него влажная, как будто ее забыли выжать. Пыхтя, он усаживается обратно. От него воняет сигаретами. Он шуршит бумагами. – Присаживайтесь, – приглашает он нас. – Я вас представлю, и начнем.

Раньше я частенько смотрела местные новости с Ричардом Грином; они шли в обед. Он очень нравился одной из больничных медсестер. Теперь я понимаю, почему его перевели на радио. – Ну, поехали, – командует он. – Держитесь свободнее. Все должно быть непринужденно. – Он поворачивается к микрофону: – Итак, я с радостью представляю вам отважную юную особу, которая оказала мне честь и пришла на передачу. Тесса Скотт.

Когда он произнес мое имя, у меня заколотилось сердце. Интересно, слышит ли нас Адам? А Зои? Наверно, валяется на кровати и слушает радио. Ее тошнит. Она дремлет. – Последние четыре годы Тесса борется с лейкозом. И сегодня они с отцом пришли к нам, чтобы об этом рассказать.

Папа подается вперед, и Ричард, очевидно заметив его готовность, задает ему первый вопрос: – Скажите, что вы испытали, когда узнали о болезни Тесы?

Папа обожает разглагольствовать на эту тему. Он рассказывает о гриппе, который не проходил неделями. О том, что наш семейный врач не сразу распознал болезнь, потому что лейкоз встречается очень редко. – Мы заметили синяки, – сообщает папа. – Маленькие кровоподтеки на спину, вызванные снижением тромбоцитов.

– Папа-настоящий герой. Он признается, что ему пришлось уйти с работы (он был финансовым консультантом). Рассказывает, что вся наша жизнь – сплошные больница и лечение. – Рак – заболевание не какого-то отдельного органа, а всего организма, – поясняет папа. – Когда Тесса отказалась от интенсивной терапии, мы решили продолжать общеукрепляющее лечение дома. Она на особой диете. Это недешево, но я твердо уверен, что залог здоровья – не просто питание, а правильное питание.

Я ошеломлена. Он что, хочет, чтобы люди звонили и предлагали деньги на натуральные овощи?

Ричард с серьезным видом поворачивается ко мне: – Тесса, так вы решили отказаться от лечения? Непростое решение для шестнадцатилетней девушки.

У меня пересохло в горле: – Не скажите.

Он кивает, словно ждет, что я продолжу. Я бросаю взгляд на папу; он подмигивает мне. – Химиотерапия продлевает жизнь, – начинаю я, – но тяжело переносится организмом. Курс лечения был очень тяжелым, и я поняла, что без него смогу сделать больше. – Ваш отец утверждает, что вы хотите прославиться, – произносит Ричард. – Вы ведь поэтому пришли к нам в студию? Чтобы получить свои пятнадцать минут славы?

Это звучит так, словно я одна из тех жалких малолеток, которые дают объявления в местную газету, мечтая оказаться подружкой невесты на чьей-нибудь свадьбе, но не имея знакомых, желающих выйти замуж. Он выставил меня полной идиоткой.

Я набираю в грудь воздух: – Я составила список вещей, которые хочу сделать, пока я жива. И слава-одна из них.

У Ричарда загораются глаза. Он журналист и чует, когда пахнет жареным. – Ваш папа не упомянул о списке. – Потому что большинство моих желаний противозаконны.

Разговаривая с папой, Ричард еле сдерживал зевоту, а сейчас чуть не подпрыгивает на стуле. – Правда? Например, какие? – Например, я взяла папину машину и уехала на целый день. Прав у меня нет, и экзамен по вождению я не сдавала. – Ого! – кудахчет Ричард. – Вот зачем вы платите страховку, мистер Скотт! – Он толкает папу локтем, давая понять, что не имел в виду ничего плохого, но папа смущается. Меня охватывает чувство вины, и я отвожу глаза. – А в другой раз я соглашалась на все, о чем меня просили. – И что было? – В конце концов я прыгнула в реку. – По телевизору крутят такую рекламу, – замечает Ричард. – Это она навела вас на мысль? – Нет. – Она каталась на мотоцикле и едва не сломала себе шею, – перебивает папа, стараясь перевести разговор в безопасное русло. Но это была его идея, и так просто ему не отделаться. – Меня едва не арестовали за кражу в магазине. Мне хотелось нарушить за день как можно больше законов.

Ричард тревожится. – Еще секс. – А-а-а… – И наркотики… – И рок-н-ролл! – бойко произносит Ричард в микрофон. – Говорят, когда человеку сообщают, что он смертельно болен, он старается навести порядок в доме, завершить все дела. Думаю, вы согласитесь, дамы и господа, что эта барышня решила взять быка за рога.

Нас поспешно выпроваживают. Я думала, что папа задаст мне взбучку, но он молчит. Мы медленно поднимаемся по ступенькам. У меня совершенно нет сил. – Может, кто-то пожертвует денег, – предполагает папа. – Такое уже бывало. Люди захотят тебе помочь.

Моя любимая пьеса Шекспира – «Макбет». Когда он убивает короля, во всем царстве приключаются странные события. Кричат совы. Трещат сверчки. В океанах не хватает воды, чтобы смыть кровь. – Если мы соберем достаточно денег, то сможем отправить тебя в исследовательский институт в Штатах. – Пап, деньги тут не помогут. – Помогут! Без чужой помощи нам не справиться, а там успешно проводят курс укрепления иммунитета.

Я вцепляюсь в пластиковые перила. Они гладкие и сияют. – Папа, прекрати. – Что прекратить? – Прекрати делать вид, будто я выздоровею.