Светает. Непроглядный мрак отступает. Во рту пересохло. От выпитых на ночь таблеток в горле песок. – Доброе утро, – произносит Адам.

У него эрекция, и он смущенно улыбается, словно извиняясь за это, потом раздергивает занавески и смотрит в окно. Там клубятся мутно-розовые утренние облака. – Ты будешь жить без меня много лет, – говорю я. – , я приготовлю нам завтрак? – отвечает он.

Он приносит мне всякую всячину, будто дворецкий. Лимонное мороженое на палочке. Грелку. Нарезанные ломтики апельсина на блюдце. Еще одеяло. Кипятит в кастрюльке палочки корицы, потому что мне хочется, чтобы пахло Рождеством.

Почему это случилось так быстро? Неужели это правда?

Пожалуйста залезь в постель ляг на меня согрей своим теплом обними меня и пусть это кончится

– Мама ставит перголы, – рассказывает Адам.- Сначала ей хотелось выращивать травы, потом розы, теперь жимолость. Вернется твой папа и посидит с тобой, а мне надо будет пойти ей помочь. Ладно? – Конечно. – Ты не хочешь снова посидеть в саду? – Нет.

Нет сил пошевелиться. Солнце царапает мозг, и все болит.

Этот маньяк велит всем выстроиться в поле и говорит я выберу одного из вас одного-единственного из всех вас кто должен умереть и все оглядываются думают едва ли это я здесь нас тысячи так что с точки зрение статистики это маловероятно а маньяк расхаживает вдоль шеренги оглядывает нас и дойдя до меня замедляет шаг улыбается потом указывает на меня пальцем и говорит это ты какой ужас что это я так и знала что это буду я почему бы и нет я так и знала.

Кэл врывается в дом: – Можно я пойду погулять?

Папа вздыхает: – Куда? – Просто погулять. – А поточнее нельзя? – Когда дойду, скажу, где это. – Так не пойдет. – А вот других отпускают гулять без всяких. – Меня не интересуют другие.

Кэл злобно топает к двери. В волосах у него листья, под ногтями грязь. У него есть силы, чтобы распахнуть дверь и захлопнуть за собой. – Сволочи! – вопит он, сбегая по лестнице.

Памятка для Кэла

Не умирай молодым. Не заболей менингитом, СПИДом и прочим. Береги здоровье. Не сражайся на войне, не вступай в секту, не становись религиозным фанатиком, не влюбляйся в недостойных. Не думай, будто должен быть хорошим, потому что остался единственным ребенком в семье. Если хочешь, будь плохим.

Я беру папу за руку. Его пальцы поцарапаны, будто их ободрало теркой. – Что ты делал?

Папа пожимает плечами: – Не знаю. Я даже не заметил.

Еще одна памятка для папы: довольствуйся Кэлом.

Я люблю тебя. Я тебя люблю. Я мысленно посылаю эти слова из своих пальцев в его, вверх по руке,прямо в сердце. Услышь меня. Я тебя люблю. Прости, что я тебя покидаю.

Я просыпаюсь много часов спустя. Как это случилось?

Кэл снова здесь. Он сидит рядом со мной на кровати, откинувшись на подушки. – Извини, что я кричал. – Это тебя папа заставил извиниться?

Он кивает. Занавески раздернуты; за окнами почему-то темно. – Тебе страшно? – тихонько спрашивает Кэл, словно эта мысль не дает ему покоя, но он не собирался произносить ее вслух. – Я боюсь заснуть. – И не проснуться? – Да.

Его глаза блестят. – Но ты же знаешь, что это будет не сегодня, правда? Ну, в смысле, ты же поймешь когда? – Это будет не сегодня.

Кэл кладет голову мне на плечо. – Невыносимо. Это просто невыносимо, – произносит он.