Рус остановился в дверях приёмной и посмотрел на трёх молоденьких солдат, которые робко жались к стенке.

Перекрывая гул голосов, он спросил:

— Вы меня ждёте?

— Да, господин. — Они старались ответить в унисон, но получилось вразнобой.

— Ясно. — Он подумал, что мог бы и не спрашивать: в этом помещении можно было обратиться только к нему. — Стало быть, вы новые санитары, будете проходить здесь практику?

— Да, господин.

— Хорошо. Держите глаза открытыми, а рты на замке. Может, тогда хоть чему-то научитесь. Постараюсь выкроить время, чтобы ответить позже на ваши вопросы.

На трёх скамьях расположились пациенты, их было около двадцати человек. Ещё человек десять стояли в очереди у главного входа, в ожидании, когда ими займутся. Пройдя у стола санитара первичный осмотр, они рассаживались на трёх скамьях, причём номер скамьи определялся сложностью заболевания и срочностью оказания медицинской помощи. Несколько мужчин на ближайшей к нему скамье сидели, наклонившись вперёд и обхватив головы руками. Ещё двое прижимали к ранам окровавленное тряпьё. У одного был ранен глаз, у другого — нога. А ещё один дрожал всем телом и непрерывно кашлял.

— Сегодня не так много народу, — заметил Рус, поглядывая на свободные места.

— Просто ещё не все знают, господин, — объяснил один из поступивших на учёбу.

Рус обернулся, приподнял бровь. Двое других молоденьких солдат съёжились, словно старались слиться со стеной.

— Я хотел сказать, — слегка запинаясь от смущения, продолжил паренёк, — пришли только те, кто действительно очень болен.

И вот Рус вместе с новыми своими подопечными прошёл в хирургическую, и его провожали десятки пар глаз.

Обставлено его рабочее место было скупо: три полки, несколько разномастных табуретов и стульев, смотровой стол у окна и столик для инструментов. Свободного пространства практически не было. На одной из стен висели пергаменты с выцветшими заметками, а также несколько раскрашенных от руки картинок с изображением мышечной и костной систем человека. Ученики смотрели неуверенно и робко, явно не зная, как лучше поступить. То ли стать по стойке «смирно», то ли демонстрировать своё стремление к знаниям, разглядывая и запоминая диаграммы.

— Стойте, где стоите, — строго сказал им Рус. Положил сумку на стол, щёлкнул застёжками. — И не загораживайте мне свет. — Практиканты сбились в кучку у табуретов, он же открыл крышку и бережно извлёк медный зонд, который имел тенденцию выпадать. Потом поднял на солдат глаза. — Готовы?

Они дружно закивали, вновь демонстрируя усердие.

Первым вызвали мужчину с лихорадкой. Его быстро осмотрели, выписали рецепты и отправили в палату. Едва больного вывели из комнаты, как в дверь постучали. Но вместо следующего пациента вошёл сторож, опекун собаки-«невидимки».

— Нам бы перемолвиться словечком, господин.

— Неужели с этим нельзя подождать, Децим?

— Я быстренько.

— Ну ладно, что там у тебя?

— Я тут подумал, господин, вы должны это знать. Сегодня утром офицера Приска видели на улице Ткачей. Короче, он вернулся к себе домой.

Децим покосился на молодых солдат.

— Вот мы и подумали, может, вы хотите что-то тут передвинуть. Пока он ещё не пришёл в госпиталь.

Рус нахмурился.

— Но к чему мне что-то там двигать?

— Ну, мало ли. Мы тут маленько прибираемся, господин. И если будем выносить что из комнат, может, оно вам и пригодится. Вы только скажите, где поставить, господин.

Рус почесал за ухом.

— А что, если офицер Приск увидит что-нибудь, что вынесено из других комнат, у меня? Вы скажете ему, что я это поставил?

— Да, господин... — Сторож колебался.

— И что дальше?

— В общем, мы тут подумали, господин, что прежде всего офицер Приск спросит, кто вам помогал поставить это сюда. Если, конечно, будет что ставить. Ну и тогда люди, которые просто хотели помочь, могут иметь неприятности, господин.

Рус тоже взглянул на молодых солдат, убедился, что те, по крайней мере, усердно притворяются, что не слышат всего этого.

— Займусь этим позже, — сказал он и обернулся к санитару. — Кто там у нас следующий? Заводи.

Следующим оказался пациент, прижимавший окровавленную тряпку к глазу. Рус покосился на практикантов и улыбнулся. Этот больной отвлечёт их от размышлений о том, что в госпитале явно творится что-то неладное. Вид пациента мог испугать кого угодно.

Надо сказать, пациент не обманул его ожиданий. И к тому времени, когда Рус отправил его на носилках в операционную — готовить к операции, — один из солдат успел хлопнуться в обморок, а двое других выглядели так, будто вот-вот присоединятся к нему, лежащему на полу. Рус проследил за тем, как они приводят в чувство своего товарища, а затем прочёл краткую лекцию на тему того, как важно не пугать пациентов.

Следующим вошёл бледный молодой солдат с жалобами на острую боль в нижней правой части живота. И вскоре вышел, сжимая в руке рецепт. Только бы не камни в почках, подумал Рус. Лечить их страшно трудно и хлопотно, а хирургической операции в подобных случаях он боялся не меньше, чем сами пациенты. Нет, всё, конечно, в руках богов, жизнь человека, болезнь и выздоровление, но сколько бы он ни старался, всю вину в случае неудачи всегда свалят на врача.

И вот на скамейке «срочников» остался всего один пациент, несчастный имел неосторожность наступить на гвоздь. Событие не из приятных, он, разумеется, страдал, испытывал боль. Но это был тот самый случай, когда студентам можно было доставить маленькое удовольствие и поручить обработку и перевязку раны.

— Вы тут заканчивайте, — сказал им Рус, — я вернусь через минуту. Но чтобы все подробно записали! — С этими словами он вышел из комнаты.

* * *

Неизбежное появление офицера Приска, похоже, возымело на штат то же действие, что производит на муравейник приближение лесного пожара. Рус с удивлением увидел, что работников в госпитале куда как больше, чем он предполагал. Откуда все они вдруг повылезали, так и осталось неясным. Повылезали — и так и носились вокруг с одеялами, бинтами, утками и мётлами.

В палате девушки было тихо. Она сидела, уткнувшись подбородком в колени, и, по всей видимости, прислушивалась к звукам бурной деятельности, что вдруг обуяла больницу. Рус выглянул в сад за окном. Какой-то мужчина подрезал траву, другой ползал на коленях вокруг клумбы и выдёргивал сорняки.

— Мне нужно перевести тебя отсюда, — сказал Рус и по привычке обглядел комнату, проверяя, собраны ли пожитки. Только потом он вспомнил, что никаких личных вещей у девушки при себе не было. Даже лохмотья, в которых её сюда доставили, уже успели сжечь.

У окна валялась расчёска. Он поднял её. Она что же, выбросить её хотела?.. Потом покосился на её волосы и понял, что в борьбе с ними расчёска потеряла несколько зубьев.

Он нагнулся, обхватил одной рукой девушку за плечи, другую завёл под колени. С какой-то особой остротой он вдруг ощутил, что под туникой из грубой шерсти на ней ничего нет. Придётся в ближайшее время заняться поисками одежды.

— Давай, поднимайся!

До чего же лёгкая, практически невесомая. Как и тогда, когда он вносил её сюда. Спутанные волосы щекотали ему щёку.

Остаётся надеяться, что насчёт вшей он ошибался. Носком сандалии он приотворил дверь, выглянул в коридор, затем вышел. И тут же свернул за угол, стараясь никому не попадаться на глаза.

Здание госпиталя образовывало большой квадрат вокруг внутреннего двора с садом, по одну сторону располагалась длинная приёмная и смотровые с операционными, остальные три стороны были заняты палатами и прочими помещениями. Чтобы сократить путь, придётся свернуть направо и пройти к приёмной. А уже там можно удрать через боковую дверцу рядом с термами, которая наверняка не заперта, поскольку в дневное время персонал так и шныряет туда-сюда.

Он прошёл по коридору примерно футов двадцать, как вдруг в отдалении послышался чей-то незнакомый голос. Властный, начальственный, он становился всё громче, по мере того как владелец его приближался.

Тогда Рус нырнул в другой боковой коридор, вдоль него тянулись двери в палаты. А голос меж тем стал ещё громче:

— И убрать здесь всё и вычистить немедленно!

— Слушаюсь, господин.

— А за эти палаты, — объявил всё тот же начальственный голос — Русу показалось, что прозвучал он у него над самым ухом, — ты у нас отвечаешь, Фест Юний!

Секунду спустя Рус вышел из одной из палат и притворил за собой дверь. Тиллы при нём уже не было. При виде его высокий худой офицер с неожиданно старческим, контрастирующим с чёрными густыми волосами лицом резко остановился в дверях комнаты напротив.

Рус ещё раз проверил, плотно ли закрыл за собой дверь, потом сказал:

— Офицер Приск, я правильно понимаю?

— Правильно, — ответил худой господин и слегка склонил голову. Санитар, стоявший рядом с ним, так и окаменел.

— Новый хирург, — представился Рус.

— А, доброе утро, доктор. Добро пожаловать к нам в госпиталь. Я ваш начальник. Вот, проводим ежедневный обход всех палат и помещений, так что если вам что-нибудь нужно...

Рус указал пальцем на дверь у себя за спиной.

— Не могли бы вы оставить эту палату на потом? Там у меня один ветеран, только что уснул, не хотелось бы беспокоить.

На лице Приска промелькнуло нечто, напоминающее выражение лёгкого неудовольствия. Но он тут же взял себя в руки, снова наклонился к Русу, почти задевая прядью волос его лицо, и пробормотал:

— Конечно.

* * *

Вернувшись в палату, Рус поднял девушку с краешка кровати, на который посадил. Старый центурион проснулся. Глаза его были расширены, грудь вздымалась в усилиях набрать побольше воздуха и заговорить.

— Ошибся палатой, — сказал Рус. — Прошу простить за беспокойство.

Ветеран открыл рот.

— Вам нельзя говорить, не рекомендую, — торопливо произнёс Рус. — Хотите, чтобы я позвонил в колокольчик?

Ветеран отрицательно помотал головой.

— Позже к вам загляну.

Старику явно стало значительно хуже. Рус оставил дверь его палаты открытой, чтобы санитары могли услышать звонок, и, уже выходя, вдруг услышал за спиной сиплый голос:

— Можете... оставить её... если хотите.

Уходя, Приск свернул направо. Рус вышел в пустой коридор и свернул налево, быстро прошёл мимо прежней палаты девушки, едва не свалил огромную корзину с грязным бельём, которую какой-то дурак оставил за углом, и обещал очередному пациенту, звавшему доктора, непременно заглянуть позже.

Похоже, девушка задремала, пока он таскал её по коридорам. Рус быстро перебежал сад. Мужчина, который стоял у клумбы с лавандой и оттирал стену под бывшей палатой Тиллы, поднял на них глаза, увидел. Но — промолчал. И вот наконец Гай добрался до госпитальной кухни. Игнорируя изумлённые взгляды поваров и посудомоек, он торжественно промаршировал в этой наполненной паром и запахами атмосфере к задней дверце, толкнул её и вышел на улицу.

* * *

Валенс ушёл, но, к счастью, забыл запереть дверь. Приветствуемый шустрыми любопытными щенками, Рус перешагнул через порог (кстати, для этого понадобилось куда как меньше усилий, чем когда он нёс на руках Клавдию) и опустил девушку на свою кровать. В доме пахло собаками и плесенью. Он распахнул ставни в спальне, удивляясь про себя, как это он прежде не замечал, в каких ужасных условиях приходится жить.

На кухне налил в чашку воды, отрезал кусок сыра — с той стороны, где не было отметин от мелких зубов. Оставил девушке еду у кровати, затем нацарапал на табличке записку для Валенса: «Рабыня у меня в комнате, это временно».

До госпиталя он бежал буквально бегом, вошёл с центрального входа, кивнул Эскулапу и, стараясь выровнять дыхание, прошёл через приёмную к смотровой, где его ждали практиканты. Остановился у двери, обернулся — и увидел две скамьи, полные пациентов, которые взирали на него с надеждой.

— Итак, — сказал Рус, — кто у нас следующий?