Лампа высвечивала белоснежную повязку на фоне серого армейского одеяла. Под ним, на кровати, позаимствованной Русом, спала девушка. Он наблюдал за тем, как медленно и слабо поднимается от дыхания рука на перевязи, лежащая на груди. Четыре дня тому назад это зрелище стало бы поводом отпраздновать успех. Сегодня же это было поводом к беспокойству. За прошедшие дни девушка должна была бы умереть или полностью вернуться к жизни. Но, если не считать всплеска сопротивления, которое она оказала попытке Руса остричь волосы, да улыбки, которую якобы вызвали у неё дешёвые заигрывания Валенса, никакого интереса к жизни она не выказывала. И вроде бы даже не стремилась выздороветь.
С лёгким оттенком удовлетворения Гай отметил, что Валенс заблуждался насчёт расчёски («Все женщины просто помешаны на своих волосах, Рус!»). Но и его собственная тактика оказалась не более успешной. Расспросы о местной кухне убедили его, что она должна любить овсянку. Однако, несмотря на тщательно продуманную и прописанную им диету для выздоравливающих, девушка не набиралась ни сил, ни бодрости духа. И вес не набирала. Рус нахмурился. Завтра придётся повторить лечение пиявками. Сегодня же ему есть чем заняться и о чём подумать.
Он откинулся на спинку кресла, услышал знакомый скрип, когда две передние ножки оторвались от пола, и испытал мимолётное чувство вины. Впрочем, Клавдия не узнает, что последние два года он сидит в кресле так, как ему нравится, и ничуть не портит при этом мебель. Кресло целёхонько.
Он взглянул на коробку, которую забрал сегодня со стола дежурного администратора. Интересно, что там? Надо попробовать угадать. Оливки? Фиги? Что не персики, это точно. Они, хоть уже созрели, транспортировки не переносят. Если б были деньги... О, он бы с удовольствием выложил крупную сумму за незамысловатое удовольствие: блюдо, полное спелых персиков. Чувствовать, как тонкая кожица лопается при прикосновении зубов... сладкую ароматную мякоть на языке... ощущать, как стекает по подбородку липкий сок...
Он откашлялся и напомнил себе: родись он здесь, на севере, никогда не попробовал бы персика. Просто не знал бы, что это такое. Персик — ещё одна ненужная вещь, без которой вполне можно обойтись. Что ещё он там найдёт? Ну конечно, письмо. Письмо определённо будет приложено. И ещё — перчатки. Свояченица обещала прислать к суровой британской зиме перчатки, а племянники — картинку, чтобы он мог повесить её на стене. Поскольку племянникам всего четыре и пять лет от роду, картинка наверняка получится любопытная.
От мачехи он ничего не ждал. Интересы этой женщины были целиком сосредоточены на уходе за собой любимой да на всяких домашних усовершенствованиях и украшениях, в которых она знала толк, вот только расплачивалась за всё это чужими деньгами. «Публий позаботится об этом, дорогой». Не ждал он и приветов от сводных сестёр, поскольку сам не мог им послать никакого стоящего подарка.
* * *
Рус узнал о смерти отца поздно и на похороны никак не успевал. Путь из Африки не близкий, плыть надо почти месяц — через Афины, Сиракузы, Остию... Нет, при других обстоятельствах это было бы интересное и познавательное путешествие. На деле же вышло, что ко времени, когда Рус достиг Галлии, Юлий уже начал распутывать дела их отца. Или, если точнее, сам совершенно в них запутался.
Согласно утверждениям мачехи, у Публия были «вложения». Семья всегда считала, что эти вложения легли в основу фонда создания весьма величественного — и достроенного лишь наполовину — храма богини Дианы, который Публий намеревался возвести в самом центре города. На деле же вложения оказались заимствованиями. Изучая документы из сундука, единственный ключ от которого хранился у Публия Петрия, его сыновья вскоре выяснили, что все дела отца были основаны на сложной системе кредитования.
Первоначально братья решили держать своё ужасное открытие в тайне, потихоньку пристраивая долговые расписки. Но вскоре оказались в положении детей, которых, прибыв в Британию, Рус увидел играющими на пляже. Ребятишки строили дамбы на пути прилива. Стоило им отвоевать один клочок земли, как рядом начинался сущий хаос.
И тут вдруг пришло письмо от Валенса, где говорилось, что в Двадцатом легионе в Деве есть вакантное место, и сообщение это показалось даром богов. Договориться и организовать перевод удалось на удивление быстро. Выдался удобный предлог, и чуть позже Рус послал распоряжение распродать всё своё движимое имущество. Тут же нашёлся покупатель и на экономку, и на слугу. По завершении этой сделки Рус снял со своего счёта максимально разрешаемую в армии сумму (всё же удалось настоять на том, что какие-то деньги надо оставить на всякий случай, хотя бы на похороны) и расплатился с несколькими кредиторами отца, которые отчаянно нуждались в деньгах.
Пока он занимался всем этим, брат Юлий раздавал мелкие, но от этого не менее важные долги. Затем братья навестили по очереди каждого из крупных кредиторов и в разговорах особенно напирали на то, что возвращение долга частями всё же лучше, чем невозвращение, что ферма даёт пусть небольшой, но стабильный доход и что Рус будет получать очень хорошее жалованье. Хотят вернуть свои денежки — пусть держат язык за зубами, верят в них и продолжают поддерживать фонд строительства храма Дианы, который братья поклялись закончить. Потому что это последняя воля отца.
Этот аргумент был ложью. Горькая правда состояла в том, что шестеро самых крупных вкладчиков фонда только делали вид, будто собирают деньги на строительство храма, а все деньги тратили на себя и улучшение своих жилищ. Неудивительно, что сердце Публия Петрия не выдержало такого обмана. Уже через несколько дней после возвращения домой Рус втайне радовался, что опоздал на похороны, потому что горе вытеснил праведный гнев.
* * *
Он осторожно опустил кресло на все четыре ножки, сломал сургучную печать на коробке и с помощью ножа приподнял крышку.
Девушка на постели заворочалась, вздохнула. Затем снова погрузилась в сон.
Рус приподнял слой соломы. Пальцы тут же нащупали глиняную ёмкость. Он вытащил горшок, на боку которого мелом почерком Юлия было выведено: «НАШИ ОЛИВКИ».
Рядом он нашёл свёрнутый в трубочку кусок белой ткани, на которой углём был изображён рисунок. Неровный овал, утыканный с внешней стороны палочками, — то ли лесистая гора, то ли шторм на море. В центре овала — несколько шариков, а в уголке — очертания маленьких рук. Рус вертел картинку и так и эдак, но понять, что там изображено, так и не получилось.
Затем он извлёк из коробки пару толстых коричневых перчаток из овечьей шкуры. Стряхнул с них солому, надел правую перчатку: рука так и утонула в мягком мехе. С размером Кассия угадала.
И вот наконец на самом дне он обнаружил письмо. Табличка была аккуратно завёрнута и тоже опечатана, как и коробка.
«Приветствуем тебя, брат, — гласила первая строка. Буквы были такие мелкие, что Русу пришлось поднести табличку к лампе. — Надеюсь, это письмо застанет тебя в добром здравии. Кассия и дети шлют тебе привет и наилучшие пожелания, а мачеха... — Тут Рус торопливо пробежал пальцем по строкам, где шли приветствия. Палец замедлил бег лишь на строке: — Теперь относительно темы, являющейся предметом беспокойства для всех нас. С радостью сообщаем, что никаких неблагоприятных действий пока не отмечается. — Это означало, что никаких новых долгов не обнаружено. — Девочки нарисовали твой портрет, уверен, тебе понравится...»
«Так, стало быть, это я? О небеса! Не мешало бы мне подстричься».
«Урожай был хороший, вполне оправдал наши ожидания, — продолжал писать брат. — Уверен, что тебя, как и меня, очень обрадует ещё одна новость: весной Кассия подарит мне ещё одного ребёнка».
«Обрадует... Как и меня». Да уж... Странно звучит из уст человека, который после рождения второй дочки советовался с ним, как надо предохраняться.
«Молюсь, чтобы ты оставался в добром здравии в этом ужасном британском климате, — писал далее Юлий. — Надеюсь, в самом скором времени получить от тебя ответ, брат!»
Далее шли сплошные сантименты, а поскольку места на табличке почти не осталось, строчки делали причудливый поворот и буквы выстраивались узеньким столбиком на полях.
«Не забывай о нашей договорённости, — с трудом разобрал Рус. Новые буквы сливались с теми, которыми кончались предыдущие строки, казалось, что хвостики более длинных добавляют драматичности заключительной фразе: — Мы все зависим от тебя. Прощай».
Рус оглядел погруженные в полумрак стены своего хоть и маленького, но частного убежища и понял, как ему повезло. «Не забывай о нашей договорённости». На Юлии висела забота о детях, жене, ферме, мачехе и двух сводных сёстрах, мозгов у которых было не больше, чем у гусынь; мало того, весной родится ещё один ребёнок. А он, Рус, должен всего лишь выполнять свою работу и высылать домой почти все деньги, чтобы поддерживать дом и семью брата.
На улице запела труба — смена стражи. Уже поздно. Рус встал и отодвинул коробку в сторону. Потом подошёл к постели, поднял спящую девушку и отнёс на руках на кухню. Там он уложил её на коврик, поближе к печке, где ещё тлели угли. Она не просыпалась, лишь слегка пошевелилась, когда он подкладывал ей подушку под голову. Потом он укрыл её своим плащом — вместо одеяла.
Затем он привалился спиной к стене, скрестил на груди руки и долго смотрел на неё. Операция — это самое простое. Вот очнётся она, оживёт — и её надо будет кормить, ей надо предоставить крышу над головой... И сколько может продлиться вся эта реабилитация, возможно даже безуспешная, никто не знает.
Нетрудно понять, почему многие люди просто выбрасывают на улицу ставших ненужными рабов. Интересно, подумал Гай, может, именно так поступила Мерула с Софией, которая, по её словам, просто не годилась для этой работы. Хотя, пожалуй, предположение это неверно. Ведь Мерула не утверждала, что девушка физически не способна ни на какую работу, просто она относилась к делу спустя рукава. Впрочем, существует немало работ, с которыми здоровая рабыня должна справляться вне зависимости от того, нравится ей это или нет. Девушку вполне можно было бы продать кому-то другому, а сопротивление Софии и последующая смерть обернулись для Мерулы потерей денег. И хозяйка заведения восприняла известие о смерти так спокойно не потому, что ей было безразлично. Нет, она предполагала худшее, была готова к нему.
Мерула предприняла всего лишь одну попытку получить хоть какую-то компенсацию, пожаловавшись на потерянные рабыней волосы. Но попытка не удалась, и она, похоже, смирилась. То было мудрое решение, поскольку большинство её клиентов составляли именно легионеры. Единственным существом, проявившим хоть какой-то интерес к убийству Софии, была та девушка с цепочкой на лодыжке, кажется, её звали Хлоя. Жаль, что он не пообещал: армия непременно разыщет убийцу и накажет его. Но если Мерула не станет хлопотать и дальше, вряд ли кто будет стараться сузить список подозреваемых, состоящий из нескольких тысяч человек, временно расквартированных в Деве. Кроме того — эта мысль посетила его впервые за всё время, — убийцей может оказаться и женщина.
Девушка заворочалась, что-то пробормотала во сне.
«Рус коллекционирует женщин».
Всё же хорошо, что ему не придётся объяснять всё брату Юлию.