Дверь в спальню была открыта. Она вошла, тихонько напевая для храбрости. Глаза настороженно осматривали пол, на всякий случай она выставила перед собой метлу. Удовлетворённая тем, что пол чист, она, неуклюже ступая в огромных сандалиях медикуса, крутанулась вокруг своей оси и плюхнулась на кровать, высоко задрав ноги с соскальзывающими с них сандалиями. Потом, уложив сандалии и метлу на кровать, стала ползать по матрасу на коленях и, опустив голову, смотреть вниз. Она проверяла, не свисают ли на пол покрывала. И вот, убедившись, что всё в порядке, Тилла взглянула на застывшую в дверях собаку и спросила:

— Ну что, ты готова?

* * *

Медикус велел ей спать в этой комнате. То была спальня другого доктора, весёлого и дружелюбного, который куда-то уехал.

Спала она плохо. Поначалу лежала в кровати, вся напряжённая, прислушиваясь к каждому звуку. Ждала, не идёт ли доктор, а когда тот пришёл, опасалась, что он ляжет с ней, просто потому, что он мужчина. Или побьёт её, потому что никакая она не повариха. Или же — и то и другое.

Но вместо тяжёлых шагов медикуса она вдруг услышала мягкое постукивание чьих-то лапок по полу. Возможно, ей просто показалось, от страха. Однако стоило шевельнуться — и странные звуки тотчас стихали. А потом, когда она начинала засыпать, слышались снова. Затем вдруг раздался тонкий писк. Страх, возможно, и может топать по полу — но не пищать же! И вот девушка продолжала прислушиваться, ворочаясь в постели через короткие интервалы, перекатываясь с боку на бок, дрыгая ногами или тяжко вздыхая... А потом вдруг пропела труба ночной стражи. Этот звук она слышала ещё в госпитале бессонными ночами, когда невыносимо болела рука. И Тилла пыталась урезонить себя, успокоить мыслью, что в каждом доме живут мыши. От мышей ещё никто не умирал. Она выросла в доме, где мыши пробирались через щели в стенах и устраивали гнёзда под застрехой. Ночами она слышала, как они шуршат там, в соломе, грызут доски, расчищая себе путь, и, укрывшись одеялом с головой, засыпала, зная, что Брэн защитит её. Но Брэн мёртв, а собаки в этом доме не слишком расторопны. Даже римляне, со всей своей организованностью и цивилизацией, не смогли победить мышей.

Медикус пришёл домой среди ночи. Тилла увидела, как под дверью возникла и тут же исчезла полоска света — это он пронёс лампу на кухню. Однако пробыл он там совсем недолго. Услышав, как скрипнула дверь в его спальню, она досчитала до десяти, потрясла одеялом, чтобы распугать мышей по углам, и, встав, на цыпочках прокралась в гостиную, где собака заняла единственную кушетку. Толчками Тилле удалось немного сдвинуть её с места и прикорнуть рядом. Она прижалась к тёплому мохнатому боку, продолжая дивиться странностям римлян.

Когда её впервые внесли в этот дом, до того как поселить у Мерулы, она была слишком слаба, чтобы что-то замечать и делать какие-то выводы. Лишь заметила, что пахнет в этом доме скверно и кругом беспорядок. Тилла решила, что служанка слишком ленива, отсутствует, а может, просто больна. Позже она с удивлением узнала, что никакой служанки, кроме неё, здесь нет. Выяснилось, что, несмотря на всё богатство и могущество империи, римские доктора живут в бедности.

Лекари, пользовавшие её семью, жили куда лучше. Мама дарила им подарки. Посылала яйца или кур. Горшочек мёда. Шаль. Целого козла. Зеркальце с расчёской. Пиво. А однажды, когда жена старейшины благополучно разрешилась от бремени сыном, причём роды у неё были тяжёлые и длились три дня, повитухе прислали в подарок половину телёнка. Жили они очень хорошо. У них была повариха и пастух. Даже когда год выдавался неурожайный, семья могла рассчитывать на помощь родственников и соседей. С миру по нитке — и голодными они никогда не ходили. А этот медикус, несмотря на весь свой ум и мастерство, живёт в какой-то жалкой лачуге, битком набитой грызунами, и опустился до того, что торговался из-за больной рабыни прямо на улице. Неудивительно, что римляне не проявляют уважения к разным племенам. Сами себя уважать ещё не научились.

Должно быть, она так и уснула на кушетке. И разбудили её чьи-то шаги на кухне. Она проснулась, поднялась и увидела, что медикус ест хлеб, который она купила на завтрак.

— Этот суп... — пробормотал он, не поднимая головы.

— Суп... вкусный? — робко спросила она.

— Вы что там у себя, только такой и едите?

— Это британская кухня, хозяин, — осмелилась вымолвить Тилла.

— О боги! Даже странно, что при такой еде и погоде ваш народ ещё сохраняет волю к жизни. — Он протянул ей несколько монет и сказал: — У меня нет времени заниматься этим. Сходи и купи на ужин пару готовых пирогов. Но только не в британской лавке. Поняла? — И с этими словами он вышел из дома, сжимая в одной руке сумку, а в другой — яблоко.

Она вернулась в спальню и твёрдо решила, что следующую ночь проведёт спокойно. Взяла метлу, выгребла палкой из-под кровати гору грязной одежды. Обнаружила среди тряпок покрытую застывшим жиром тарелку с остатками пищи, на которых виднелись вмятины от крохотных зубов, а также две чашки, в которых проросла пушистая зеленоватая плесень. Затем она нагнулась и начала тыкать ручкой метлы в нечто напоминающее старый льняной чепрак, застрявший в дальнем углу под буфетом. Ничего не получалось. Тогда она протолкнула метлу ещё дальше, подцепила чепрак и начала протаскивать его между ножками буфета. Подошла собака, стала принюхиваться. Двое щенков тоже прибежали посмотреть, что происходит. Некогда красный, а теперь полинявший, оранжевый на сгибах старый чепрак отказывался вылезать из-под буфета, вместо него она вытащила целый ком серого пуха, пыли и чёрного мышиного помёта.

Как можно жить в такой грязи? Вычистив этот угол, она ещё раз прошлась по полу, затем заткнула все щели в тех местах, где разошлись половицы или виднелись дырки, прогрызенные неутомимым мышиным племенем.

После этого она занялась сложенным в несколько раз выцветшим куском ткани, который торчал из-под буфета. Пыталась метлой разогнуть его края, но они не поддавались. Тогда она взобралась на кровать, нагнулась и начала толкать его метлой уже под другим углом, вкладывая в толчки всю свою силу и вес. Сегодня, если удастся заманить в спальню собаку и забить щель под дверью, чтобы не мешал свет, есть шанс наконец-то выспаться хорошенько.

Всё произошло так быстро, что толком разглядеть не получилось. Собака молнией метнулась под буфет, палка от метлы дрогнула в руке, скатанный кусок ткани развернулся. Из этого гнезда выскочили крохотные серые комочки — и так и прыснули в разные стороны. Метла с грохотом упала на пол. Щенки заверещали. Тилла закрыла рот ладошкой, чтобы приглушить отчаянные крики.

* * *

Узкий проход между домами был безлюден. Тилла повернула ключ в замке, подёргала дверь, проверяя, надёжно ли та заперта. Надёжно. Теперь она в безопасности. Прочь из этого ужасного дома! Сердце перестало биться как бешеное, дыхание немного выровнялось. Здесь, на улице, за стенами форта сияло солнце, а свежий бриз приносил с собой запах моря. Над головой парила, накреняясь, белая чайка, издавая пронзительные крики. Откуда-то издалека доносился стук железа по железу — это кузнец был занят своей работой. Она привязала ключ к поясу, как и подобает хорошей хозяйке, подняла с земли пустую корзину для покупок, повесила её на перебинтованную руку. Затем надела петлю собачьего поводка на здоровую руку, немного сдвинула её к локтю. И вот, крепко сжимая поводок в руке, она набрала полную грудь свежего воздуха и огляделась по сторонам.

Дом стоял немного на отшибе, в конце продолговатого поросшего сорняками участка, отделяющего госпиталь от ближайших казарм. Места, где виднелись развалины старых снесённых домов, буйно поросли крапивой. Крапива — хорошая штука, полезная, пусть даже и лету конец. На чёрном обгорелом клочке земли — очевидно, месте старого пожара — выросла целая клумба из чертополоха, крестовника и колокольчиков, виднелись там и пучки какой-то травы с широкими тёмно-зелёными листьями. Посреди посыпанной гравием аллеи, что проходила мимо двери в дом, виднелось ещё одно тёмное пятно.

Остатки костра или недавнего пожара? Наверное, подумала Тилла, всё это как-то связано со следами гари на стенах и противным устойчивым запахом дыма, что царит в доме медикуса.

Поводок натянулся. Собака стремилась вырваться на открытое пространство, затем вдруг присела и внесла свой вклад в коллекцию помёта, что был разбросан вокруг. Тилла брезгливо поморщилась и решила, что собирать крапиву здесь не стоит.

Справа, в конце прохода, виднелась широкая улица с булыжной мостовой, она проходила параллельно высокой внешней стене форта. С верхней части стены внезапно сорвалась и взлетела с карканьем встревоженная чем-то ворона. Появились двое часовых, они шли по узкой каменной дорожке, проложенной в верхней части стены. Прошли и, похоже, вовсе не заметили её.

Тут вдруг Тилла подумала, что она — единственная в семье, кому довелось побывать внутри римского форта. Затем при мысли о пропуске, что висел в кожаном кошельке на поясе, вдруг почувствовала неуверенность и тревогу. Вошла в доверие к легионерам — это не делает ей чести. И за более безобидные проступки людям перерезали горло. Тем не менее медикус значительно облегчил ей задачу — сбежать отсюда ничего не стоит! Должно быть, это богиня постаралась, услышала её молитвы. Она оказалась куда сильнее и мудрее всех этих римских богов, хотя и отворачивалась на протяжении столь долгого времени от её рода. Богиня помогала ей бежать. Тилла помнила слова Хлои. Она, единственная из всех, поведала ей то немногое, что знали девушки о смерти Софии. Тилла не станет повторять ошибку несчастной. Что же касается истории с Эйселиной... тут всё покрыто мраком. Но богиня знает, должна знать. Богиня её защитит.

Тилла плотно сжала губы и даже разрешила себе немного пожалеть медикуса, совершенно бессильного перед волей той, которая отвечает на её молитвы. Медикус обращался с Тиллой хорошо. И она служила ему с тем усердием, на которое только была способна. За несколько дней, что она находилась у него, Тилла сделала всё, что в её силах, чтобы как-то оживить и привести в порядок это ужасное жалкое жилище. Правда, готовить она так и не научилась.