На четвёртый день пребывания в доме медикуса Тилла начала задаваться вопросом: согласилась бы она жить вот так по своей собственной воле? Полы в комнатах сверкали идеальной чистотой, удалось отчистить от пыли и грязи даже кладовую, мыши разбежались неведомо куда. Она нашла лучшую лавку в Деве, где торговали пирогами, не поленилась даже заскочить в заведение Мерулы, взять краткий урок по кулинарному мастерству у тамошней поварихи. Воспользовалась ещё и тем, что вышибалы сопровождают девушек в термы. Ассортимент её кухни был не слишком обширен, зато вполне съедобен. Омлет. Отварная сёмга. Жареные колбаски. Тушёная капуста. Каша. Печёные персики. Печёные яблоки с мёдом. Вчера, когда дождь наконец перестал, Тилла собрала всю грязную одежду в мешок и оттащила его в прачечную. Затем, чувствуя, что честно заслужила передышку, вместе с собакой допила всё оставшееся в кладовой пиво. Хранили его слишком долго, но, похоже, медикус даже не заметил пропажи. Он вообще ничем не интересовался, кроме работы, еды и сна.

А когда она спросила, как зовут собак, он посмотрел на неё с таким видом, точно никогда об этом не задумывался. Никак их не зовут, ответил он. Сука принадлежала человеку, который жил в этом доме прежде.

Тогда Тилла заметила:

— Щенки уже взрослые, пора бы их куда-нибудь пристроить. — На что он ответил всего одним словом — «хорошо», словно щенки должны были сами отправиться на поиски новых хозяев.

Когда он бывал дома — что случалось нечасто, — то ел, затем шёл к себе в комнату или же сидел, согбенный, на кушетке в гостиной, выцарапывая ряды каких-то знаков на табличке.

Потом вдруг останавливался, добавлял цифры и хмурился при этом так, что между бровей залегала глубокая складка. Прошлой ночью заснул прямо за кухонным столом. Подбородок его с каждым днём становился всё темнее от проросшей щетины. Но он и этого, похоже, не замечал.

Все признаки указывали Тилле на то, что у медикуса нет женщины, однако страхи, что она может заполнить эту пустоту, оказались напрасными. Он к ней не приставал. Даже не пробовал. Возможно, просто не любил женщин. Возможно, как и многие другие доктора, он был греком. А уж про греков-то все знают, что они за безобразники. Но изредка она ловила на себе его взгляд, ясно говоривший: никакой он не грек. Возможно, просто слишком занят. Какова бы ни была причина, следствие Тиллу вполне устраивало. Богиня продолжает хранить её.

Она закончила класть в печку мелкие поленья и распрямилась. Затем обрызгала водой затвердевшую перевязь на руке — вовсе не было желания заживо сгореть от какой-то шальной искры — и, произнеся про себя краткую молитву, высыпала на дрова и растопку мелкие кусочки сухой корпии и чиркнула осколком кремня о сталь. В первый раз, когда ей пришлось делать всё это левой рукой, искра отлетела — и повязка занялась. Хорошо, что быстро удалось потушить...

Тилла тихонько подула на занявшиеся огнём края корпии и снова помолилась, чтобы всё у неё получилось.

* * *

Много раз девушка задавалась вопросом, почему её спасли. Выяснить это удалось лишь сегодня утром, когда она зашла в заведение Мерулы. Что ж, через одиннадцать дней руку освободят от повязок и шин, так что десять дней придётся послужить медикусу. Десять дней: за это время она исполнит новое задание, данное ей самой богиней.

Тилла продолжала подкармливать робкий язычок пламени пучками сухой травы и наблюдала за тем, как к потолку поднимается тонкая струйка дыма.