Рус поднял глаза от точильного камня и отложил скальпель в сторону.
— Входи, Альбан.
Дверь отворилась, на пороге возник писарь.
— Как вы догадались, что это я, господин?
— Колдовство, — ответил Рус, сразу узнавший характерный стук. — Ну что, можно поздравить с удачей?
Альбан прошёл в хирургическую.
— Фармацевт говорит, что ничего не знает об использовании всех этих ингредиентов, господин.
— А ты спрашивал, можно ли использовать каждый в отдельности?
— Да, господин. Или в какой-либо комбинации. И тогда он сказал: да, это пролеска многолетняя, и обычно её дают как слабительное. Но куда как безопаснее использовать черемицу, потому что приём пролески в больших количествах может вызвать гастрит и даже язву. Что касается лесного щавеля, он сказал, что не знает о его применении в медицине. Но если съесть слишком много, почти наверняка заболеешь. А чесночник лекарственный и крапиву можно смешать с яйцом, сваренным вкрутую, и есть, пока горячее. Очень вкусно.
— Ладно. Спасибо тебе.
Рус снова взял скальпель и начал затачивать другую сторону лезвия.
На стол рядом с точильным камнем легла восковая табличка и пучок увядшей травы.
— Я всё записал, господин.
Рус покосился на табличку. Все записи были сделаны мелким каллиграфическим почерком писца. Внизу красовалось: «Есть, пока горячее».
— Ты, как всегда, аккуратен. Спасибо тебе.
— И ещё, тут к вам посетитель, господин.
— Хорошо, — ответил Рус и сдвинул пучок зелени на край стола. — Скажи ему, пусть войдёт. Ты уже взял его записи?
— Это она, господин. — Тут Альбан выдержал небольшую паузу, затем добавил: — Думаю, записи уже у вас есть.
Альбан ушёл и оставил Руса наедине с его рабыней.
— Закрой дверь, Тилла.
Она щёлкнула задвижкой.
Рус продолжал водить лезвием по камню, понимая, что она ждёт, когда он заговорит первым. Он не поднимал головы и видел только её ноги. На сей раз — не босые. В синих башмаках.
Он просил зайти к нему, как только она закончит с покупками. На этот раз принятые им дисциплинарные меры казались вполне адекватными. Он размышлял над этим всё то время, что она ходила в город, но теперь, увидев, что она управилась так быстро, что он едва успел закончить утренний обход, усомнился в правильности своих выводов.
Рус вылил на точильный камень ещё несколько капель масла. Пока оно впитывалось в истёртую серую поверхность в ожидании, когда её снова коснётся лезвие, Рус признал, что на сей раз Тилла в точности выполнила все его инструкции.
Он-то думал, что она снова ускользнёт в лес на поиски корешков и трав, которые он конфисковал из корзины. Чесночник лекарственный и крапива. Вполне съедобные и безопасные растения, что и подтвердил фармацевт. Но как тогда быть с пролеской многолетней? Может вызвать гастрит и даже язву? Очевидно, что пролеска — растение в этих краях распространённое, и о его свойствах знает не только дочь повитухи. Так что вряд ли она могла спутать его с чем-то другим.
Он поднял голову и встретился взглядом с этими глазами. Она и не думала их отвести. Губы сжаты в плотную тонкую линию, так что лобовой подход тут, пожалуй, не пройдёт. И тогда он тихо и мягко спросил:
— Ну, как тебе новая обувка? Подошла?
Он заметил, что она удивилась. Даже приподняла край туники — взглянуть на ноги.
— Очень даже, хозяин, — ответила она, а потом добавила: — Спасибо.
Рус кивнул.
— Ну и отлично.
Она принялась приводить в порядок причёску. Тут он впервые заметил, что на ней бусы из разноцветных желудей: два зелёных чередовались с одним коричневым и были нанизаны на длинную нить, обвивающую тонкую шейку несколько раз. Как врач, он должен был радоваться тому, что его больная начала проявлять интерес к собственной внешности. Как владелец рабыни — должен был насторожиться. Он прижал лезвие скальпеля к точильному камню.
— Теперь давай сюда корзину. Посмотрим, чего ты там накупила.
Она купила хлеб, яблоки, пять яиц, сыр, бекон и зелёную фасоль. Затем он заглянул в потёртый кожаный кошелёк, где держал кремний и огниво и который она не имела права выносить из дома. Отложил его в сторону без всяких комментариев и спросил:
— Скажи-ка мне вот что, Тилла. Из какого ты племени?
Она положила свёрнутый в несколько раз плащ поверх корзины, поставила её на табурет.
— Оно называется бриганты, хозяин.
Те самые, что доставляют столько хлопот римским властям. Что ж, неудивительно.
— Они вроде бы обитают в горах, к северу и востоку отсюда?
— Да, хозяин.
— И ещё отличаются религиозностью?
Она покачала головой.
— Не все, хозяин.
— Но ведь ты предана своим богам.
— Меня защищает моя богиня.
— Ну а когда ты готовишь снадобья, это тоже имеет какое-то отношение к твоей богине?
Ответа не последовало.
— Просто меня заинтересовало твоё лекарство. О некоторых растениях я ничего не слышал. Подумал, что узнаю что-то новое и полезное для медицины.
Снова нет ответа.
Он приподнял со стола увядший листик.
— Скажи, для чего используется лесной щавель?
Она по-прежнему молчала и нервно теребила пальцами здоровой руки край рукава. Он отложил щавель и взял второе растение.
— Мне сказали, что это пролеска многолетняя. Для чего она у вас используется?
Нет ответа.
— Ты была на кухне, когда Клавдий Инносенс вдруг заболел. Наложила на него проклятие?
— Да, господин.
— И ещё приготовила для него лекарство?
— Нет!
— Так что, если я пойду и спрошу у людей Мерулы, находилась ли ты там, они подтвердят, что ни к Клавдию Инносенсу, ни к его еде ты не приближалась?
Тилла сложила губы колечком, точно собиралась сплюнуть, затем покосилась начисто вымытые половицы и, видимо, передумала.
— Нет никакой охоты приближаться к этому Клавдию Инносенсу.
— Разумеется, — кивнул Рус. — Это вполне понятно. — Он провёл пальцем по щетинистому подбородку: так и не удалось выкроить время побриться. А может, и вовсе не стоит и надо подождать, когда бороды войдут в моду. Это непременно случится, как только знаменитый заросший подбородок Адриана начнёт появляться на монетах. — Для кого ты вчера готовила лекарство?
И снова нет ответа. А пальцы продолжают теребить ткань. Рус вздохнул.
— Вот что, Тилла. Все эти проклятия и благословения, приготовление каких-то непонятных снадобий... Все эти заклинания и припевы, хождения по лесу... они до добра не доведут. С этим надо кончать. Иначе люди подумают, что я приютил у себя жрицу друидов.
Ответом ему было молчание.
— Ну, разве ты не согласна?
— Все друиды исчезли.
— Я прав или нет, Тилла?
— Ваши солдаты их всех поубивали.
Рус хорошо знал официальную версию. Друиды, или кельтские жрецы, изгнанные из Галлии несколько веков назад, бежали в Британию и основали свой последний форпост у северо-западного побережья, на острове Мона; эту территорию как раз и контролировал сейчас Двадцатый легион. Ходили слухи, что нескольким из них всё же удалось ускользнуть, но римляне могли утешаться тем, что верования друидов и их обряды были не только тайными, сложными и смертельно опасными, но и сочетались с нежеланием верховных жрецов вести какие-либо записи. Поговаривали, будто бы на воспитание друида уходило двадцать лет, не меньше. Так что, вместо того чтобы охотиться за спрятанными неизвестно где письменами друидов, армия предпочитала совершать на места их обитания регулярные набеги. И вскоре с ними должны были покончить раз и навсегда, вырвать этот сорняк из почвы, пока он не успел оставить в ней семена.
— Эти твои песни... — медленно начал Рус. — О чём они?
— Они рассказывают всякие истории.
— О друидах?
— О моём народе. Мы поём о наших предках. Если не будем петь, потеряем своё прошлое.
Какое-то время Рус размышлял над её ответом. Что ж, её можно понять. Он и сам держал в комнате фигурки своих предков. Людям без традиций приходится сохранять воспоминания другим образом.
— Кто-то должен их записать, — неожиданно для самого себя предложил он.
Она посмотрела на него, как смотрят на людей недалёких и крайне наивных.
— Но, хозяин, мои люди всё равно не смогут этого прочесть.
— Их можно научить читать.
— Но к чему это им, если можно просто петь?
— Отказ учиться чтению и письму, — нравоучительным тоном начал Рус, — это отсталый и совершенно варварский подход.
— София умела читать и писать.
— Ну и хорошо, — осторожно заметил Рус. — Каждая женщина должна этому научиться.
— Но София умерла.
Он почесал за ухом. Отсутствие нормальной логики — вот почему так трудно общаться с женщинами. Все готовы перевернуть с ног на голову.
— Но Софию убили вовсе не потому, что она умела читать и писать.
— Вам виднее, хозяин.
— Она погибла, потому что встретилась с плохим человеком.
— Она была глупая. А я — нет. Я не глупая, как София.
— Думаешь, что расхаживать в одиночку по лесу — это умно? Особенно в такое время. Кто-нибудь ещё мог знать, что ты туда пойдёшь?
— Нет, хозяин.
— Ты сама нашла это место? Никто не говорил тебе, что там протекает славный такой ручеёк?
— Никто, хозяин.
— Пусть даже так. Раз я мог выследить тебя, значит, кто угодно другой мог бы. А теперь расскажи мне о лекарственных травах.
Снова молчание в ответ.
— Я должен знать, Тилла. Я просто не могу оставлять в доме служанку, которой не доверяю.
Девушка перестала теребить рукав. Конец повязки на руке развязался, и она начала заправлять указательным пальцем хвостики под ткань.
— Говори, что за лекарства, Тилла.
После паузы она нехотя выдавила:
— Это для одного человека.
— Кто он?
Кончик тонкого указательного пальца порозовел.
Рус вздохнул.
— Мне совсем не хочется наказывать тебя, Тилла. — Как-то не к лицу врачу бить свою пациентку. Кроме того, он вовсе не был уверен, что может поднять на неё руку. Куда её ударить? По спине? Или по ногам? А может, по здоровой руке? — Насколько я понимаю, — начал он, стараясь выиграть время, — ты украла дрова из нашей кухни.
— Нет, хозяин. Набрала из поленницы, возле госпиталя.
— Час от часу не легче! Ты украла дрова, принадлежащие больнице. — Вполне возможно, что Приск пересчитал поленья и собирается обвинить в краже его. Может и из жалованья вычесть. — Ладно. Говори, что за лекарство.
Кончик пальца размотал ещё несколько нитей, достиг узла на повязке и замер.
— Это богиня! — воскликнула она вдруг. — Богиня приказала мне сделать это!
— И кому велела дать это снадобье твоя богиня?
— Не могу сказать.
Рус медленно отодвинул стул и поднялся. Положил руки на пряжку ремня.
— Я не хочу этого делать, Тилла. Лучше говори.
Она покачала головой.
— Не могу.
Он снова вздохнул и расстегнул ремень. Он сказал ей чистую правду: ему совсем не хотелось наказывать её. Но дисциплина схожа с хирургией: является неприятной необходимостью. Он обернул конец с тяжёлой пряжкой вокруг ладони, чтобы не причинить ей сильную боль. Но не мог он и допустить, чтобы служанка травила людей своим снадобьем, изготовленным якобы по наущению какой-то безумной местной богини.
Рус выразительно похлопал свободным концом ремня по левой ладони. Ремень был старый, потрескавшийся. Он носил его долгие годы, и каждая трещинка и царапинка на тёмно-коричневой коже была знакома ему, каждая вмятина на серебряном ободке пряжки. Никогда прежде он не использовал этот ремень, чтобы причинить кому-то боль. И тем не менее он вышел из-за стола, крепко сжимая его в руке.
— Говори, — сказал он и увидел, как вся кровь отхлынула у неё от лица. — Сейчас же.
Она опустила голову. В дверь постучали.
— Не сейчас, Альбан! — крикнул Рус.
— Вам послание от Приска, господин!
— Через минуту!
— Срочное, господин. Вы уж простите.
Рус на секунду закрыл глаза и постарался успокоиться. Потом услышал шорох ткани. Открыл глаза и увидел, что она встаёт на колени с опущенной головой, словно молит его о прощении.
Он уже начал отчаиваться. Он мирился со многим, с чем ни за что не стали бы мириться другие владельцы рабов. Видно, он слишком хорошо обращался с этой испорченной девчонкой — вот она и вообразила, что ей всё сойдёт с рук. И ещё Рус подумал, что роль хозяина рабыни глубоко отвратительна ему, как и необходимость примерно наказать её.
Он глубоко вздохнул.
— Ты собирала ядовитые растения, — начал он. — Несли есть этому приемлемое объяснение, ты должна мне сказать. В противном случае мне придётся донести на тебя. Я ведь уже рассказывал о здешних дознавателях. Будешь вымаливать у них прощение, а они и ухом не поведут.
Настала пауза, и Рус про себя взмолился, чтобы она не сказала ему ничего такого, о чём действительно придётся донести армейским властям. Проклятие не сработает, если перестанет быть тайной. А стоит Тилле попасть в лапы дознавателей — несчастной останется молиться только о быстром конце.
На полу перед ней расплылось тёмное пятнышко: она заплакала. Через секунду появилось второе. Рус сжал кулаки. Это нечестно! Она делает это нарочно, чтобы избежать ответа на вопрос. Все они рано или поздно прибегают к этой уловке. О боги, до чего ж он ненавидит иметь дело с женщинами! А те словно чувствуют, что разжалобить его ничего не стоит.
Тилла шмыгнула носом и поднесла руки к лицу, вытереть слёзы.
— Будет этому конец или нет? — вскричал Рус и отшвырнул ремень на стол. Ремень сшиб точильный камень и скальпель, они с грохотом покатились по полу. — Встать! — рявкнул он. — Сядь и прекрати теребить повязку!
Тилла снова шмыгнула носом и уселась на табурет.
Рус поднял с пола скальпель, приподнял её руку и одним махом отсёк мотающийся конец повязки вместе с нитью, обмотавшейся вокруг её указательного пальца. Белая отметина на пальце стала потихоньку розоветь.
— Я не могу, — тихо пробормотала Тилла.
Он и сам испытывал то же чувство разочарования и потому спросил не сразу.
— Не можешь что?
— Если я скажу, — ответила она, не поднимая глаз, — меня накажут. Если не скажу, всё равно накажут.
Рус уселся на стол и скрестил руки на груди. Он был почти уверен, что об Инносенсе она сказала правду. Ничего ядовитее колокольчиков собрать возле заведения Мерулы она не могла, да и потом, девушке было бы трудно пробраться мимо охранников незамеченной. Так в чём ей, скажите на милость, сознаваться? И тогда он мягко спросил:
— Раз так, ты можешь сказать мне прямо сейчас.
— Если скажу, мне отрежут язык.
Рус нахмурился.
— Что, опять какая-то чушь, связанная с друидами? Но с друидами покончено, Тилла. Мы контролируем ситуацию.
— Да никакие это не друиды! — в отчаянии воскликнула она. — Это всё Мерула!
— Мерула? — изумился Рус.
— Вы же видели Дафну!
Он не сводил с неё удивлённых глаз.
— Беременную? Так ты хочешь сказать, что Мерула отрезала ей язык?
— Дафна попросила одного клиента помочь ей бежать. Он обещал помочь, а потом разболтал всё Меруле. Сами видели, что делают с рабынями, которые много болтают!
Он соскользнул со стола, присел перед ней на корточки, схватил за плечи.
— Скажи мне, — настойчиво произнёс он. — Скажи, что там происходит, и я положу этому конец, клянусь! — Тут в дверь снова постучали. — Я же сказал, не сейчас, Альбан! Что у вас там, вопрос жизни и смерти?
— Да, господин. Нет, господин!
— Так что именно?
— Не сейчас, это я понял. И нет, это не вопрос жизни и смерти, господин. — Пауза, затем писец неуверенно произнёс: — Может, зайду к вам через минуту, господин?
— Не трудись, — ответил Рус. — Я сам тебя найду.
И он снова обратился к своей рабыне:
— Давай быстренько выкладывай.