Тилла вышла из комнаты, унося грязные тарелки. Валенс сдвинул лампу, закинул ноги на стол и вернулся к главной теме сегодняшнего вечера.
— Ты уверен, что там кто-то был?
— Уверен, — ответил Рус. — Он на них кричал.
Валенс усмехнулся.
— Уж и не знаю, право, что больше меня удивляет. То, что Приск у нас, оказывается, ходит на сторону. Или то, что он крадёт больничные одеяла. О боги! Вот бы был позор, если б ты увидел, кто там у него скрывался! Мужчина или женщина, как думаешь?
— Не знаю, не могу сказать. Только и видел, как в дверях мелькнула чья-то тень.
Из кухни послышался грохот. Рус поморщился.
— Ты не дави на неё, старина, — сказал Валенс. — Не очень-то ловко мыть посуду одной рукой.
— Ну, правая рука у неё теперь почти здорова, — заметил Рус.
— Благодаря твоим стараниям, — кивнул Валенс. — Ладно. У неё впереди целый вечер, хватит времени перемыть все горшки. — Он откинулся на валик кушетки, широко зевнул и потянулся до хруста в суставах. Из-за спины у него выскочила собака. — Послушай, а осознаешь ли ты тот факт, — заметил Валенс, задумчиво глядя в потолок, — что впервые за всё время мы с тобой обедаем дома? И вообще, ты замечательный парень, Гай Петрий Рус, пусть даже и физиономия у тебя постоянно кислая.
Рус подлил себе вина, сохраняя всё то же кислое выражение.
— Идёшь по какому-то тёмному закоулку — и находишь нам кухарку, затем наносишь визит управляющему госпиталя и — о боги! Хотел бы я видеть в тот момент выражение его лица! Старый глупый пердун! — Валенс, которому этим вечером предстояло идти на дежурство, протянул руку и подлил себе в вино щедрую порцию воды. — Так он хотел представить всё дело так, будто бы ему принесли заказанную еду?
— Ну, еда там точно присутствовала.
— О боги! Но не настолько же он глуп, чтобы думать, что ты поверишь ему!
Рус поболтал вино в чаше.
— Даже думать не желаю, что в тот момент было на уме у Приска, — ответил он. — Возможно, сидит сейчас в уголке, как паук в паутине, и измышляет, как бы мне отомстить.
— Да... старина Приск — это, конечно, нечто!
— Знаешь, буду очень тебе признателен, если ты не станешь распускать язык. У него на меня и без того большой зуб.
— Я? Да я нем как рыба! Но вообще-то должен сказать, история просто замечательная! Приск! Кто бы мог подумать, что у этого типа такая бурная личная жизнь!
— А на стене у него висит этот волк.
— Он купил его у какого-то охотника, точно тебе говорю. Ладно. Может, и заблуждаюсь. Может, наш старый бюрократ и крючкотвор вовсе не таков, каким кажется на вид. — Валенс отпил большой глоток.
— Знаешь кровельщика по имени Секунд? — спросил его вдруг Рус. — Из галльской центурии?
Валенс нахмурился.
— Что-то не припоминаю. А почему спрашиваешь?
— Сегодня днём этот Секунд уронил мне на голову мастерок. С лесов. С большой высоты.
— Чего же ты сразу не сказал? Дай посмотрю, что у тебя там.
— Он промахнулся, — объяснил Рус. — Сказал, что обронил нечаянно. Но чем дольше я об этом думаю, тем больше сомневаюсь.
— Вот как? Ты ведь у нас парень вполне разумный и хладнокровный.
— Ну, после этой истории с пожаром...
— У тебя просто пошла полоса невезения, вот и всё. Иди пожертвуй голубя богине судьбы, если возникли сомнения.
— Думаешь, поможет?
Валенс усмехнулся.
— Конечно нет. А вот ты, возможно, почувствуешь себя куда лучше. Вообще последнее время ты мне что-то не нравишься. Слабительное пробовал?
— Нет.
— Диету соблюдаешь?
— Нет.
— Ну, хоть высыпаешься?
— Редко.
— Тогда всё понятно. Возьми, к примеру, меня. Я ведь не думаю, что кто-то специально хотел отравить меня этими устрицами. Это была случайность. Не стоит зацикливаться на пустяках, вот тебе мой совет.
На кухне снова что-то загрохотало. Похоже, на этот раз там всё-таки били посуду.
— Смотри аккуратнее там, Тилла! — крикнул Рус.
Ответом был звон черепков, которые сгребали с пола метлой.
— Не обращай внимания, — посоветовал Валенс и указал на кувшин. — А вино знатное, честное слово. Так что лучше выпей, тебе же сегодня не дежурить.
Рус откинулся на спинку любимого своего кресла — передние ножки повисли в воздухе — и тоже положил ноги на стол.
— Должен заметить, — начал Валенс, — что твоя Тилла, может, и косоручка, но готовит очень даже неплохо. Особенно с учётом того, что никогда раньше этим не занималась.
— Почему же, занималась, — возразил Рус. — Просто готовила совсем другую еду.
— Правда? — Валенс недоумённо приподнял брови. — Странно, а вот мне она говорила...
Тут его прервал громкий стук в дверь.
— Чёрт! — пробормотал сквозь зубы Валенс, снял ноги со стола и вышел из комнаты.
Послышался разговор в коридоре. Он был неразборчив и краток. Затем дверь захлопнулась, и Валенс вернулся в комнату с плащом в руке.
— Мне пора, — объявил он. — У трибуна боли в животе. Передай прелестной Тилле, пусть согреет постельку к моему приходу. Если, конечно, есть такое желание.
— Это она тебе сказала?
— Что? А, ты об этом... — Валенс накинул плащ на плечи. — Ещё до того, как её дом разорило враждебное племя, она жила в семье, где была повариха. — Тут он умолк и скосил глаза на грудь — посмотреть, куда вкалывает булавку. — Так что к чему бы ей было учиться готовить? Я думал, ты знаешь.
И вот за Валенсом захлопнулась дверь, а Рус снова задумчиво откинулся на спинку кресла и уставился на лампу.
«Я думал, ты знаешь», — повторил он мысленно.
Что ж. Есть надежда, что армия расследует дело Клавдия Инносенса самым тщательным образом. И желательно, чтобы виновный понёс суровое наказание. Вот обманщик этот Клавдий, он уверял, что Тилла — прекрасная повариха.
И тут Гай вспомнил, что должен с ней поговорить.
* * *
Рус остановился в дверях. Тилла вытирала ложку куском тряпки, затем отшвырнула её с такой силой, что ложка запрыгала по столу.
— Куриное рагу получилось вкусное, Тилла.
— Спасибо, хозяин. — Она схватила другую ложку и стала яростно тереть.
— А у меня новости.
Вторая ложка со звоном приземлилась рядом с товаркой.
Рус откашлялся.
— Что такое, что случилось?
Она подняла на него глаза.
— Ничего, хозяин. Всё хорошо, я счастлива.
— Сразу видно.
Она повесила тряпку на крючок у печи.
— Мне здорово повезло, что я не Фрина.
— Об этом я и зашёл поговорить, — сказал Рус. — Когда мы встретились с тобой сегодня днём, я как раз возвращался из штаба, где изложил проблему. И меня заверили, что все меры будут приняты в самое ближайшее время.
— Прямо сегодня?
— Ну, не настолько быстро, конечно. — По убеждению Руса, не было на свете столь срочного дела, которое могло бы заставить второго центуриона пропустить обед.
— Значит, сегодня Фрина останется у Мерулы?
Рус не ждал благодарности от рабыни, но у него были все основания полагать, что эта новость обрадует её. Чего не наблюдалось.
— Там она в большей безопасности, чем если будет разгуливать по улицам, — заметил он.
— Как же! Со всеми этими мужчинами.
— Да, — сказал Рус. Он уже начал отчаиваться. — Вот именно, что с мужчинами. Которые вряд ли причинят ей вред, потому как, если её изнасилуют, в глазах Мерулы и её клиентов товар значительно упадёт в цене. И перестань наконец швырять ложки. — Тилла открыла было рот, но он не дал ей сказать. — И не смей выть, ругаться и жаловаться, потому что мне надо работать.
Он взял чашу с вином, подхватил другой рукой своё любимое кресло и уже направился было в спальню, как вдруг услышал:
— Я буду молчать. И слова лишнего не скажу.
— Вот и славно! — Тут ножка кресла врезалась в стену, вино в чаше едва не расплескалось. — Работай дальше. И смотри, постарайся ничего больше не разбить.
— Я знаю, что бывает с рабами, которые слишком много говорят.
— Да! — крикнул он в ответ уже из своей комнаты. — И я начинаю понимать почему!
* * *
Рус поставил на стол лампу, толчком ноги захлопнул дверь в спальню и сдул пыль со стопки табличек для письма. Потом открыл первую, что лежала сверху, и уселся. «Лечение глазных ранений». О боги, он на месяцы застрял над этим разделом! Сегодня должен непременно закончить.
Он передвинул лампу, чтобы свет падал под более удобным углом, и начал читать написанное. На середине таблички остановился и с удовлетворением отметил, что Тилла перестала греметь на кухне посудой. Нет сомнений, девушка сожалеет, что показала нрав. Что ж, с этой проблемой он справился вполне достойно и теперь весь остаток вечера может посвятить «Лечению глазных ранений».
Палец дошёл до конца первой таблички, когда он вдруг осознал, что не помнит ни слова из того, что только что прочёл. Нет, это никуда не годится. Если уж ему читать скучно, чего тогда ждать от читателя? Он взял стило, снял нагар с фитиля острым его концом и попытался уверить себя в том, что автор книги столь ценного содержания не должен обращать внимания на элегантность стиля. Людям, желающим узнать нечто полезное и важное, вовсе незачем ждать от автора изысканности и занимательности изложения. Задача пишущего врача — особенно практикующего — предоставить чёткую и понятную практическую помощь, а не развлекать читателя смешными байками. Он отпил глоток вина и начал перечитывать всё снова, с самого начала, уже в более ярком свете.
Возможно, следовало оставить дверь в спальню открытой, на тот случай, если она будет тихонько ворчать и браниться.
Возможно, нет.
Сегодня вечером у него есть более важное занятие, и не стоит тратить время на размышления о том, чем может заниматься его рабыня.
Проблема с женщинами заключается в следующем. Что бы ты ни делал, чем бы ни занимался, они вечно недовольны. Вместо того чтобы поблагодарить за старания и усилия им угодить — порой весьма значительные, — они цепляются к каким-то мелочам, о которых ты не позаботился. Жалуются и раздувают из этого целую историю.
Что ещё он мог сделать для девушки? Ворваться в заведение и потребовать от Мерулы, чтобы та немедленно отдала ему Фрину? Похоже, Тилла не понимает, что в отсутствие официальной жалобы человека, пожелавшего заняться этим делом — а Рус вовсе не хотел им заниматься, — никто и пальцем не пошевелит ради спасения Фрины. Просто не обязан. Ни сегодня, ни наследующей неделе, ни вообще когда бы то ни было.
Тем временем, пока врач, приписанный к Двадцатому легиону, сидит здесь в мигающем свете лампы, с желудком, набитым куриным рагу, попивает вино и размышляет о судьбах девушек из сомнительного заведения, возможно, где-то, на далёком посту, лежит в темноте испуганный легионер. Несчастный ранен, но не может позвать на помощь даже санитара и, видят боги, больше всего жалеет о том, что ни он, ни его товарищи ничего не знают об оказании первой помощи.
Рус выпрямился в кресле, откашлялся и начал писать, заполняя центральную колонку в табличке.
Он исписал восковую табличку до самого низа, перечитал и начал вносить поправки, как вдруг услышал, что дверь в дом отворилась. Пришёл Валенс. Друзья пожелали друг другу спокойной ночи, потом Рус услышал, как хлопнула дверь в соседней спальне.
Из кухни не доносилось ни звука.
Рус перевернул табличку и начал заполнять её с другой стороны.
И очень удивился, услышав, как протрубил рожок заступившей на дежурство новой смены. Это означало, что писал он без перерыва часа два, если не больше.
Лампа начала шипеть, свет фитилька померк, когда он закончил наконец последнее предложение. Подрезал фитиль, чтобы сэкономить масло, положил табличку поближе к лампе и стал перечитывать написанное. Что ж, очень даже неплохо. Он положил табличку поверх стопки. Завтра же с утра надо приказать Альбану сделать хорошую копию.
Мысли его вернулись к Тилле и Фрине. Всё же логика в рассуждениях рабыни есть. Ситуация складывалась для Фрины не лучшим образом и, несомненно, будет становиться только хуже с каждым следующим часом, проведённым в этом заведении. Правда, теперь у неё есть защита как у дочери свободного человека. Закон рано или поздно — пусть лучше как можно скорее — придёт ей на помощь, чего не случилось с Софией, Эйселиной и несчастной Дафной. Но ни закон, ни армия не могли помочь или хотя бы как-то обнадёжить рабынь, владельцы которых заставляли их работать проститутками. У них был один выбор: покориться печальной своей участи. Или же покончить с собой. Или бежать. Даже если побег окончится полным провалом, для них это был единственный шанс, и о последствиях задумывались немногие. Остаётся надеяться, что история с волосами побудит второго центуриона к более решительным действиям и что Фрине не придёт в голову сбежать этой ночью.
Рус приподнял чашу с вином. Потом задул гаснущую лампу и направился к двери.
* * *
Секунду-другую он стоял на пороге, вдыхая тёплый воздух обеденной комнаты. Когда глаза привыкли к темноте, различил на кушетке маленькую фигурку, очертания её вырисовывались в тусклом мерцании тлеющих в печи углей. Он затаил дыхание и понял, как тихо она спит. Слышалось лишь лёгкое потрескивание углей да биение собственного сердца. Рус шагнул к кушетке.
Зашелестела ткань, фигурка зашевелилась.
— Хозяин?..
Он взял кочергу, затолкал несколько отлетевших угольков в печь.
— Эта история, что произошла утром, Тилла. Он едва не проломил мне голову.
— Это не случайность, хозяин.
— Как бы там ни было, а действовала ты правильно. Вот и всё. Ладно, спи.
— Спокойной ночи, хозяин.
Конец кочерги занялся желтоватым пламенем. Он понёс его к свече на столе.
— Хозяин?..
— Да?
— Я знаю, что вы хотите помочь Фрине.
Он уже направлялся к кухне со свечой в руке и резко остановился.
— Прости. Знаю, ты рассчитывала... надеялась на большее.
— Я ни на что не надеюсь, хозяин.
На кухне Рус налил себе воды, выпил. «Я ни на что не надеюсь, хозяин». Что ж, не удивительно, особенно с учётом того, что он знал о судьбах рабов ещё до прибытия в Деву.
На обратном пути в спальню Рус снова остановился возле кушетки, поставил свечу и кувшин с водой на стол.
— Пока не спишь, Тилла, — начал он, — хочу спросить тебя кое о чём. Нет... — он вскинул руку, — не надо, не вставай.
Она села на постели, подобрав под себя ноги и укутав плечи одеялом, с трудом подавила зевок. Собака, должно быть, спит с Валенсом, рядом с Тиллой на кушетке было свободное место. Но Рус предпочёл присесть на край стола. Случайно задел что-то ногой. Наклонился и увидел пару маленьких башмаков, аккуратно составленных рядом.
— Мне говорили, и не однажды, — сказал он, — что София умела читать и писать.
— Да, хозяин.
— Но мне сказали о ней далеко не всё.
Она нахмурилась.
— Я говорю своему хозяину всё, о чём он спрашивает.
— Хотелось бы знать, о чём умалчивают люди. Это имеет какое-то отношение к тому, что с ней случилось?
Где-то за стенами дома послышался хруст шагов по гравию, вскоре эти звуки замерли вдали. Наверное, солдат, возвращающийся после ночной смены, решил срезать дорогу, вот и прошёл мимо их дома.
— Ну а та, другая девушка? Что ты о ней знаешь?
— Эйселина? Так она убежала.
— Она с кем-нибудь встречалась?
— Её парень говорит, что это не он. И никто не знает, был ли у неё кто другой.
— Ну а что девушки думают по этому поводу?
— Никто ничего не знает, хозяин.
— А София? О ней и том, что с ней случилось, хоть кто-нибудь знает?
Тилла не ответила.
— Мерула тебе ничего не сделает, Тилла. Она далеко не дура. Никогда не посмеет тронуть чужую рабыню.
Светлые волосы спадали ей на плечи. Она принялась накручивать прядь на указательный палец.
— Ты рассказала мне о Фрине, и я постарался принять меры. Если б кто-нибудь сказал мне всю правду о Софии, я бы и тут смог помочь.
— Ей уже ничем не поможешь.
— Но возможно, я бы мог спасти другую девушку от той же участи.
Из печи послышался треск: это мелкие угольки подскакивали и взрывались оранжевыми снопами искр. Тонкий палец замер, перестал накручивать светлую прядь.
— Той правды, что я знаю, господин, недостаточно, — тихо произнесла Тилла. — Вы будете задавать всё новые вопросы, люди узнают об этих вопросах и поймут, что я рассказала всё вам. И тогда человек, который рассказал мне, он очень пожалеет об этом.
— Человек, который рассказал тебе... Это была Хлоя?
— Вам виднее, хозяин.
— Знаешь, ты жутко упрямая!
— Да, хозяин. Как скажете, хозяин.
Он пожал плечами.
— Спорить с тобой не собираюсь, уже поздно. Утром расскажешь мне всё. Я так хочу.
Он уже открывал дверь, когда позади послышался голос, тихий, но настойчивый:
— Никто не знает, хозяин, кому писала София письмо. Никто не знает, что там написано. Но задавать вопросы — это всё равно что рыться в осином гнезде: опасно, да и ничего съедобного там не найдёшь. София ушла в другой мир. Так лучше оставить её в покое.
Рус натянул одеяло до подбородка и уже задул свечу, как вдруг до него дошло: это просто благословение судьбы, что жизнь подарила ему такого разумного друга, как Валенс. И с таким непобедимым чувством логики. Иначе бы сам он думал, что пожар стал результатом не случайности или небрежности, но был устроен нарочно. Человеком, которому не понравилось, что он задаёт вопросы. Кем-то, кто открыл неплотно прилегающие ставни и сумел забросить ему на постель некий горящий предмет.