— А ты уверен, что он... мёртв? — запинаясь, спросил Рус и сделал сложный манёвр, чтобы обойти изножье носилок, которые как раз пытался протолкнуть в двери морга санитар.

— Точно вам говорю, господин, — ответил санитар из хирургического отделения и толчком пятки ловко затворил за собой дверь. — Мне это сказал один человек, а он слышал от другого человека, который работает на кухне в доме легата. И объявят об этом сегодня утром, на параде.

— Что может знать какой-то поварёнок?

— Да просто к ним заскочил перекусить посыльный, пока легат читал известие, которое тот принёс.

Рус с трудом подавил улыбку.

— И причина смерти, надо полагать, тебе тоже известна?

— А вот тут не скажу, не уверен, господин. Известно одно: он возвращался после разборки с парфянами, тут-то его и прихватило, прямо по дороге.

Они опустили носилки на стол.

— Известно, кто берёт верх? — спросил Рус и выдернул из-под носилок одну из несущих жердей.

— Армия поддерживает Публия Элия Адриана, господин. — Санитар выдернул вторую жердь, потом взял обе и отнёс в угол. — Говорят, будто бы он очень щедрый человек, когда дело доходит до материального вознаграждения. Платит вдвое обычного, так я слышал.

— А хоть кому-то известно, сколько составляет обычная плата? — поинтересовался Рус. — Половины этой армии ещё и на свете не было, когда Траян пришёл к власти. И о деньгах тогда разговоров вообще не шло.

— Сложно сказать, господин, — согласился с ним санитар. — Но где-то к году девятнадцатому плата должна подрасти, как вам кажется? — Он склонился над столом. — Давайте перекатим её влево от вас. — Они переместили тело девушки сначала на одну сторону стола, затем — на другую, после чего выдернули из-под неё носилки. — Вот теперь вроде бы полный порядок, — заметил санитар.

А затем поспешил наполнить ведро водой, сетуя на то, что эту работу должен был проделать прошлым вечером кто-то другой.

— Нет на них Приска, вот что я вам скажу.

Рус терпеливо ждал. В отдалении слышались чьи-то голоса. Затем — топот ног по деревянным половицам коридоров. С кухни доносился звон посуды. Кто-то с треском распахивал ставни, чтобы впустить в госпиталь свет нового дня. Дня, которого безымянная девушка в морге уже никогда не увидит. Рус, не любивший слишком углубляться в вопросы религии, вдруг подумал: интересно, встретилась ли она с Траяном на пути в мир теней?..

Он смотрел на девушку, лежащую перед ним на столе. Отпустить её туда на покой — это было бы милосердно.

Укрытая измятой льняной простыней, от которой слабо попахивало лавандой, она казалась такой маленькой. И ещё — она выглядела гораздо моложе. Вс` же интересно, сколько ей на самом деле. У неё должны быть имя, свой род, своё племя, свой язык. Торговец кричал на неё по-латыни, но несколько слов, которые она невнятно пробормотала, когда маковая настойка уносила её в забвение, вроде были произнесены на британском.

Тогда он в первый и последний раз слышал, как она заговорила. Заглянул на рассвете в палату под номером двенадцать и сказал: «Доброе утро! Ну как, хорошо спала?» (Она жива! Надо пойти и сказать Валенсу...) И тут она взглянула на него этими своими глазами цвета... Цвета... Впрочем, не важно, какого они были цвета. И ему показалось, что вопроса рабыня не поняла.

И теперь глаза её тоже были открыты. Зрачки сузились до крохотных чёрных точек — от лекарств, которые он ей давал. Она лежала и смотрела, как плавают пылинки в столбе солнечного света, что проникал в высокое окно. И похоже, ей вовсе не было интересно, где она находится.

И назначения блестящих инструментов, что были разложены на салфетке, на столике рядом с пустым ведром, она тоже не знала. Нисколько не удивляли её скатанные в рулоны бинты, что лежали на полках, не интересовалась она и тем, зачем здесь собрано столько пустых сосудов и для чего они предназначаются.

Рус был доволен собой. Введение правильной дозы маковой настойки — дело нешуточное, тут и ошибиться недолго. Прошлой ночью он торопливо просмотрел несколько трудов на эту тему и сделал вывод, что в этом плане женщины устроены так же, как и мужчины, только они мельче. А стало быть, и доза должна быть меньше. Однако по опыту Рус знал: женщины гораздо непредсказуемее мужчин — тем и опасны. Так что одной из привлекательных сторон армейской жизни являлся для него тот факт, что жить с женщиной ему тут не грозило.

— Всё в порядке, господин? — Санитар вернулся и уже шёл к столу, расплёскивая воду из ведра.

Рус кивнул.

— Думаю, она почти готова.

Санитар начал привязывать ноги девушки к столу кожаными ремнями. Она слегка приподняла голову.

— Не бойся, ничего плохого тебе тут не сделают, — сказал санитар, который был заправским лжецом.

Девушка снова откинула голову. Закрыла глаза и, похоже, начала засыпать.

Отворилась дверь. В щель просунул голову Валенс. Впрочем, голова тут же исчезла.

— Извини. Не знал, что ты здесь.

Рус крикнул ему вдогонку:

— Как там насчёт десяти сестерциев?

Валенс возник снова, взглянул на девушку на операционном столе и усмехнулся:

— А я думал, ты шутишь!

— Твоя помощь не помешала бы.

— Но мне нужно делать обход. Что там у тебя?

Девушка продолжала дремать, и санитар ловко и быстро раздел её. Рус указал пальцем на забинтованную руку:

— Сложный перелом лучевой и локтевой костей. Возможно, трёх- или четырёхдневной давности. Вчера вечером сделал перевязку, но оперировать было нельзя. Слишком темно.

— Ну, разве что ради разнообразия, — сказал Валенс и затворил за собой дверь. — Слыхал последние новости? Траян умер.

— Знаю, — кивнул Рус, у которого были личные причины оплакивать уход императора. — Похоже, не обошлось без Адриана.

Рус начал снимать повязку, которую наложил вчера вечером.

Тело девушки задёргалось, впечатление было такое, будто она собирается приподняться. Санитар схватил её за плечи и прижал к столу.

Стоявший по другую сторону стола Валенс погладил её по здоровой руке, потом наклонился и ласково шепнул:

— Мы только посмотрим, что там у тебя с рукой. Мы быстро, ты не волнуйся.

Рус пожалел, что не сказал этих слов сам.

Они начали мочить водой и отдирать ветошь, которая закрывала рану.

— Встречался с ним однажды, — пробормотал Рус.

— С Адрианом?

— С Траяном. В Антиохии.

— Полагаю, скоро он станет Траяном Божественным.

— Несомненно, — откликнулся Рус. Не так глуп он был, чтобы демонстрировать на людях истинные чувства.

— Пусть покоится с миром среди богов, — добавил Валенс.

— Именно так, среди богов, господин, — подобострастно откликнулся санитар.

Рус же промолчал, что можно было принять за знак согласия или, напротив, возмущения, а потом коротко бросил:

— Воды!

Санитар наполнил кувшин.

— Думаешь, Адриан попытается отвоевать Север? — спросил Валенс.

— Почему бы нет? — ответил Рус. — Ему необходимо произвести впечатление. Британия достаточно велика, чтобы принимать её в расчёт. И в то же время достаточно удалена, чтобы махнуть на неё рукой.

— Придётся ему послать побольше легионов, если он настроен серьёзно. Нас здесь маловато.

— Может, до этого и не дойдёт. Он ведь человек Траяна и наверняка будет продолжать его политику. — Рус покосился на санитара. — А мы, несомненно, узнаем всё от работников кухни. Ну вот... — С этими словами он рывком сдёрнул повязку с раны и бросил в ведро.

Мужчины склонились и долго смотрели на распухшее кровавое месиво, которое некогда было девичьей рукой.

Валенс задумчиво подпёр ладонью локоть и вопросительно приподнял брови.

Рус покачал головой.

— Рана вроде бы чистая. И запястье не пострадало.

Валенс медленно обошёл стол, желая взглянуть на рану под другим углом.

— Не вижу ничего хорошего, — пробормотал он. — Любое хирургическое вмешательство только усугубит положение. Думаю, руку спасти нельзя. Ампутация.

— Да нет, всё у нас получится. Когда ты ломаешь руку...

— На твоём месте я бы не стал геройствовать.

— Думаю, мы должны попробовать.

Последовала долгая пауза.

— Она ведь моя пациентка, — добавил Рус.

Валенс пожал плечами.

— Кто спорит? Конечно, твоя. Всё же интересно, какие меры предпримет Адриан, чтобы переманить на свою сторону местные войска?

— Очевидно, удвоит вознаграждение.

— На сколько времени?

— Понятия не имею.

Они принялись промывать рану. Девушка тихо застонала, и маленькое личико исказила гримаса боли.

— Лежи спокойно, — предупредил санитар и ещё крепче ухватил её за плечи, одновременно проверяя, надёжно ли закреплены ремни.

— Мы быстро, — пытался успокоить пациентку Рус и позавидовал Валенсу: тот, как никто, умел утешать и успокаивать больных.

— Мой друг известен тем, что делает всё очень быстро, — добавил Валенс. — Кого угодно спроси, любая девушка подтвердит. — Он покосился на Руса. — Как её звать-то?

— Не знаю.

— Послушай, Рус, только ты можешь заниматься двумя женщинами сразу и не знать их имён.

— В следующий раз, — огрызнулся Рус, — непременно предупрежу, что мой друг любит, когда его представляют пациентке. — С этими словами он выдернул щипцами застрявшую в ране нить от повязки. Девушка застонала.

— А ну, тихо! — прикрикнул на неё санитар.

Рус от души надеялся, что незнакомка не окажется плаксой.

Плаксы — они ещё хуже, чем крикуньи. Громкие крики сердили его, заставляли работать быстрее. Но стоило Русу заслышать тихий плач, как всё начинало валиться у него из рук.

Впрочем, эта девушка не плакала. Лишь ещё крепче впилась зубами в кожаный ремешок, который дал ей санитар, и не издавала ни звука.

Тут вдруг в дверь постучали.

— Чего надо? — рявкнул Рус.

В дверях возник молоденький солдатик. Сглотнул слюну и заявил:

— Срочное послание для Гая Петрия Руса.

— Это я.

— Там у восточных ворот вас дожидается человек, господин. Говорит, вы обещали заплатить ему сто пять сестерциев. Сегодня, прямо с утра.

— Мы договорились о сотне, — не поднимая глаз, ответил Рус. — К тому же я сейчас занят.

Юнец не ответил. Словно заворожённый, не сводил глаз с операционного стола.

— Скажи ему, я позже приду.

Юнец снова сглотнул слюну.

— Он велел передать, что за каждый день будет набегать процент. И ещё обещал включить стоимость оформления документов, господин.

Рус кивком показал на окровавленную руку девушки.

— Если не уберёшься отсюда сию же секунду, сделаю с тобой то же самое.

Юноша испарился.

Рус прицелился, бросил щипцы в ведро, но промахнулся и заметил:

— Думаю, теперь всё чисто.

Валенс положил руку девушке на лоб.

— Нам так понравилась твоя ручка, красавица. Вот и собираемся починить её. Чтобы была как новенькая.

Санитар низко склонился над пациенткой, почти касался её теперь лицом.

— А теперь дыши глубже! — скомандовал он. — Готова? Вот так. Вдох, выдох... Вдох, выдох...

* * *

На всём пути к воротам Рус репетировал речь, которую произнесёт перед ненасытным торговцем. Однако, подойдя к ним, увидел, что лишь понапрасну тратил время. Вместо торговца шерстью охрана подтолкнула к нему пожилого беззубого раба. Тот объяснил: если вернётся к хозяину без нужной гуммы, тот устроит ему такое — жить не захочется.

Рус, у которого не было ни времени, ни желания спорить с ним о цене, заплатил. И ещё передал на словах, чтобы Клавдий Инносенс больше не смел показываться в Деве, в противном случае его тут же арестуют. Впрочем, он сомневался, что раб осмелится передать это хозяину.

Чиновник из благотворительного фонда Эскулапа дал ему расписку в обмен на пять сестерциев, которые он позаимствовал у Валенса. Тот, в свою очередь, занял эти деньги у кого-то ещё, а этот кто-то ещё, вполне возможно, взял пять сестерциев из фонда Эскулапа.

Затем Рус отправился поблагодарить божество лично и, стоя перед статуей, показал ему обе расписки, заткнутые за пояс.

В одной выражалась благодарность Гаю Петрию Русу за пожертвование в фонд Эскулапа пяти сестерциев. В другой подтверждалось, что теперь именно он, Гай Петрий Рус, является законным владельцем раненой больной девушки с глазами неописуемого цвета и именем, которое, казалось, сплошь состояло из ошибок в правописании.

Рус смотрел на статую бога, который внял его молитвам. И только тут впервые заметил, что маляр, производивший покраску, выполнил свою работу на совесть. Бог был перекрашен полностью. Рус подошёл поближе, уставился в залепленные белилами глаза Эскулапа — и ему померещилось, будто бог врачевания и исцеления ответил ему лукавым взглядом и усмехнулся.