Утром 27 марта мы попрощались с городом Хартумом.

Нас пришли провожать на берег Нила многочисленные друзья. Вручаем нашему лучшему другу Мухаммеду Ахмеду Омару благодарственное письмо для тех, кто не смог прийти на проводы. Он в восторге и уверяет нас, что в тот же день опубликует его в своей газете "Судан геральд". Вскакиваем в каяки и отчаливаем. Мы растроганы прощанием с городом, оказавшимся для нас маленьким раем, но сейчас не время для умиления.

И снова впереди неизвестность, почти как в то ноябрьское утро, когда мы простодушно пустились по быстрым и бурным волнам Кагеры. Правда, теперь мы знаем, что делаем, — у нас уже накопился опыт плавания на каяках. Но что нас ждет в пути, который лежит перед нами? Скоро будем в огромной и грозной Нубийской пустыне. Как она выглядит? Каков там Нил? Много ли в этом районе деревень? Там находятся знаменитые пороги, но каковы они? В Хартуме мнения на этот счет так разошлись, что мы не смогли извлечь из почерпнутых сведений ничего полезного.

На современных картах обозначена двадцать одна группа главных порогов, однако об их размерах и структуре сведений нет. Мы возбуждены и встревожены. Воспоминания о крушении на Кагере еще свежи в памяти. Посчастливится ли нам на этот раз?

В каньонах шестого порога

Как известно, в древности счет порогам велся с севера, и насчитывали их всего шесть. Следуя с юга, мы таким образом, первым встречаем шестой порог.

Начиная от Хартума течение сделалось быстрее, ветер не мешает. Мы набрались сил в столице Судана и исполнены задора: за сорок восемь часов проходим расстояние, отделявшее нас от этого первого препятствия.

Нам известно, что шестой порог неопасный, во всяком случае в это время года, при низкой воде. Удачно, что приходится начинать с решения более легкой задачи: так мы сможем постепенно набить себе руку. Все же держимся настороже и принимаем меры на случай, если порог не окажется таким уж легким.

В первую же ночь теряем Жана. На реке появляется большое количество островов, покрытых густой растительностью, среди которых очень легко заблудиться. Поэтому у каждого из нас в каяке есть почти все, что нужно, чтобы самостоятельно обойтись день-другой. Комары давно исчезли, и полог-палатка нам не требуется.

Находим своего товарища на следующее утро преспокойно гребущим вниз по реке, словно ничего не произошло. Жан объяснил, что, потеряв надежду обнаружить нас, он остановился в прибрежной деревеньке, где его очень радушно приняли. Ночь он провел на песке, рядом с каяком.

Теперь все трое приближаемся к рыжеватым нагромождениям скал, называющимся Гебель-Раувияна. Гряда перегораживает дорогу Нилу и заставляет его отклониться на восток. Это и есть шестой порог, который арабы на своем образном языке называют "Шаблука" (желоб).

Разбиваем лагерь неподалеку. Завтра начнем спуск через порог. Утром тщательно увязываем свой груз на дне лодок, укрываем все, что боится воды. Жан и Джон пристегивают полотняные крышки к краям отверстия, где сидит гребец. Эти крышки стягиваются вокруг талии, так что полость лодки оказывается непроницаемой для воды. Я потерял на порогах Кагеры эту ценную принадлежность и теперь полагаюсь на провидение.

Вход в ущелье очень живописен. Наши каяки вплывают в каньон из разноцветных скал. Господствуют красные, фиолетовые и оранжевые цвета. Но есть и глыбы блестящего черного цвета; вода придала им странные формы — кажется, будто они вышли из-под резца скульптора-футуриста.

Серые линии на прибрежных скалах показывают постепенное падение уровня воды. Несколько выше, над водой, расположены крохотные возделанные террасы, на которых Нил отложил тонкую пленку ила. Местные жители, очевидно, приходят издалека, чтобы обрабатывать их, ущелье кажется совершенно необитаемым. Шаблука, за исключением этих карликовых полей, — сплошное нагромождение скал и песка.

Шум порога до нас пока не доносится. Соблазненные красотой этих диких мест, останавливаемся на ночлег, когда солнце стоит еще высоко в небе. Располагаемся на прибрежной террасе у  подножия  скал.

На следующий день, рано утром, взбираемся по осыпям на самую вершину гряды. Гебель-Раувияна простирается до горизонта без единой складки. Земля вокруг усеяна каменными глыбами. Отсюда Нил кажется серебряной лентой, вьющейся по дну ущелья. Полотнища густых теней уже легли на скалы противоположного берега.

Плывем дальше. Ущелье порой суживается до нескольких десятков метров, и у нас по обеим сторонам оказываются вертикальные стены скал, затем снова расширяется. Иногда на его склонах видны потоки застывшей лавы. Они чередуются с базальтовыми "органными трубами", призматическими формациями всевозможного вида, выстроившимися тесным строем. Вот где раздолье для ученого, занимающегося минералогией.

А порогов все нет — мы чуть ли не разочарованы. Внезапно плато опускается, скалы исчезают, и Нил, стесненный на протяжении пятнадцати километров Шаблукой, здесь расширяет свое русло и растекается между сотнями зеленеющих островков и подводных камней. Его берега расступаются, течение ускоряется, река мчится через перекаты, но мы плывем без затруднений, потому что у скалистого порога, через который она несет свои воды, скат пологий и  нет ни одного значительного перепада. В половодье тут, очевидно, совершенно иная картина. Быстрота и сила течения, так же как и многочисленные подводные камни, загромождающие русло реки, делают ее чрезвычайно опасной.

  Начало шестого порога Нила к северу от Хартума

Берега покрыты большими растениями с колючками и пальмами. Островки и скалы населены дикими гусями и утками. Их можно настрелять сколько угодно, так как птицы, сидящие сотнями на самом крохотном островке, не обращают на нас ни малейшего внимания. Они лишь поднимают пронзительный крик, который эхо разносит по всей реке.

Миновав этот скалистый порог, вплываем в тихие воды озера, усеянного зелеными островками. Еще очень рано, и жара не наступила. Солнце яркое, и воздух необычайно легок: природа словно справляет праздник. Это она отдыхает перед большим наводнением. В вершинах деревьев воркуют горлинки. Черепахи, подняв заостренные головы кверху и крепко уцепившись лапами за скалу, греются на солнце. Время от времени в реку ныряют вараны и крокодилы. Последние значительно меньше своих собратьев на Верхнем Ниле и еще более осторожны, чем те. Лишь изредка нам удается заметить вдалеке крокодила, готового скрыться в глубине вод при малейшей опасности. Но следов этих животных на прибрежном песке очень много.

Водный оазис, через который мы плывем, — как бы прощание Нила с щедрой тропической природой перед вступлением в зону пустыни. Здесь Нил снова мирно течет вдоль однообразных песчаных дюн.

Шестой порог окончился. Мы не видели ни одного водопада, всего лишь несколько небольших стремнин. Скорость течения очень умеренная, не более шести, максимум семи километров в час. Как раз тип порога, подходящий для новичков.

Первые нубийские развалины

Вступаем на территорию джаалинов. Некогда они были сильным племенем, осевшим на правом берегу Нила. По имеющимся сведениям, у них было войско; воины носили шлемы и кольчуги. Джаалины были истреблены во время восстания махдистов. Центр джаалинов — Шенди, расположен в двухстах километрах севернее Хартума. Это небольшой и очень деятельный торговый городок, куда кочевники пригоняют на продажу верблюдов и откуда караваны уходят вглубь страны.

Первые заслуживающие внимания развалины верхней долины Нила находятся в окрестностях Шенди. До Нагаа и Мусаварата — километров шестьдесят, и мы, конечно, не можем добраться туда пешком.

В Шенди мы первым делом отправляемся на поиски транспортных средств. Нам удается устроиться на военный грузовик. Трогаемся. Дорога погребена под толстым слоем песка. Наша машина неоднократно застревает. Солдаты, вооружившись лопатами и досками, проворно соскакивают и быстро раскапывают колеса грузовика. Видно, что для них это привычное занятие.

Вокруг нас степь, покрытая низкорослыми колючками. Вдали, на юго-востоке, — цепь скалистых возвышенностей. Они видны сквозь знойное марево, дрожащее перед глазами. Горы словно жарятся под палящими лучами  солнца.

На шестьдесят километров пути уходит три часа. Кругом бесплодная ложбина с редкими акациями. Несколько верблюдов и коз пасутся поблизости (уж не знаю, что они едят!). И — удивительная вещь! — видим колодец, свидетельствующий о том, что в этом месте некогда жили люди.

Два ослика без устали тянут веревку, к которой привязана колодезная бадья. За ними наблюдают две молодые бедуинки с черной кожей и голой грудью: они выливают воду из ведра в глиняное корыто, из которого пьет скот.

Надо всем возвышаются развалины Нагаа  Разбитые колонны, остатки обвалившихся стен, скульптуры львов, сброшенные с пьедесталов, груды камня и кирпича говорят о том, что Нагаа представляла некогда внушительный архитектурный ансамбль, который время превратило в прах. Археологи, работавшие здесь, с неимоверными трудностями освобождали развалины от засыпавшего их песка, но теперь он снова понемногу их погребает. Песок — великий хранитель развалин на Востоке.

Далее высится превосходный египетский храм, напротив которого — "портик", по стилю напоминающий римский. Представляющее большую ценность здание обнесено колючей проволокой.

Эти памятники древнего искусства в пустыне, в двухстах километрах к северу от Хартума и в сотнях километров от нынешней египетской границы, невольно вызывают удивление.

Нам известно, что нубийские цари, подчинившие себе Египет в период его упадка, были впоследствии сами оттеснены на юг и укрылись как раз здесь.

Египетский храм Нагаа покрыт барельефами, позволяющими с уверенностью определить его эпоху: он относится к первым годам нашей эры. Хорошо сохранился его главный пилон с изображением нубийского царя Нетекамана и царицы Амантере, приносящей в жертву пленных по образцу древних египтян.

В эпоху Нетекамана и Амантере Рим уже прочно господствовал в Египте, и его влияние распространилось далеко на юг. Этим объясняется существование римского павильона в Нагаа.

У нас, к сожалению, не хватило времени на пoсещение развалин Мусаварат, точного местоположения которых наши проводники, кажется, даже не знали. Нам вовсе не улыбалось блуждать ночью по пустыне, и мы возвратились в Шенди.

На следующий день — Мероэ. Его развалины были открыты более ста лет назад французским ученым Кайо. Они находятся на берегу Нила, и на этот раз нам не  предстоит разрешать никаких  транспортных проблем. Развалины ограждены крепкой загородкой и охраняются старым суданцем. Он водит нас по ним  очень охотно, ведь мы первые клиенты за год!

В Мероэ сохранились только фундаменты храмов и дворцов. Кое-где встречаются высеченные в грунте ванны.

В нескольких километрах на восток от Мероэ, на крайнем юге древней Нубии, стоит ряд маленьких пирамид, также хорошо сохранившихся. Это надгробия нубийских царей. В Напате мы увидим некрополи с десятками таких нубийских пирамид, значительно отличающихся от египетских.

Мероэ был метрополией нубийских царей в римскую эпоху. Гордая царица Кандака успешно сопротивлялась римлянам в течение ряда лет, но была побеждена ими в 23 году до нашей эры, укрылась в Мероэ, где и умерла.

Атбара

Плывя несколько дней вдоль песчаных дюн, окаймляющих Нил, мы достигли Атбары, младшей сестры Голубого Нила. Как и он, Атбара стекает с эфиопских нагорий. Предстала она перед нами в виде узкого ручья, через который переброшен бетонный мост. Однако во время половодья Атбара превращается в могучий поток, несущий свои воды в Нил. Отсюда до дельты, на участке в две тысячи семьсот километров, Нил не получает ни капли воды.

На юге Судана выпадают дожди, иногда даже катастрофические ливни, но не в те месяцы, которые мы  тут проводим.

На севере Судана и в Египте почти не бывает дождей. В течение трех месяцев, которые нам еще осталось провести на Ниле, мы убедимся в этом на собственном опыте. Здесь вся страна, за исключением берегов Нила, несущего божественную влагу, представляет собой бесплодную пустыню.

Для нас, находящихся на реке, это не слишком опасно, но для путешественников, отправляющихся в глубь страны, отсутствие воды всегда может обернуться катастрофой.

В месте впадения реки Атбары в Нил стоит город Атбара, по виду ничем не напоминающий старые суданские города:  новые здания современной архитектуры, красивые улицы, обсаженные баньянами.

Железнодорожные мастерские "Судан рейлуэйз", обслуживающие все железные дороги страны, и цементные заводы — самые значительные предприятия Судана.

9 апреля прибываем в Бербер, древний полуразрушенный город.  Целые кварталы, особенно на  окраинах, представляют груды руин. Рядами стоят высохшие стволы  пальм, оставшихся  без  поливки. Нас

сопровождает стайка  маленьких  чернокожих суданцев, для  которых этот мертвый город, вероятно, отличная площадка для игр.

Менее ста лет назад Бербер был цветущим городом, здесь снаряжались караваны, ходившие в Египет и к Красному морю. Железная дорога, соединившая Атбару с Порт-Суданом и Вади-Хальфой, сыграла свою роковую роль: свела на нет вождение караванов по пустыне. Она сократила также каботажное плавание вдоль Нила, очевидно представлявшее большие трудности в этих пересеченных порогами местах. Можно сказать, что от Бербера вплоть до египетской границы все поселения одно за другим пришли в упадок.

Песчаная буря

10 апреля располагаемся вечером на ночевку на песчаном пляже у реки. Здесь тихо, никого нет, и это неплохо: время от времени хорошо побыть одним. Насповсюду постоянно приглашают в гости: то деревенский вождь, который счел бы за обиду отказ переночевать  под его  старым патриархальным   кровом, то

матросы-речники или крестьяне, встретившиеся нам на берегу реки, предлагают нам чай гостеприимства  и задают множество вопросов, на которые мы не знаем, как ответить.

Вечером мирно наслаждаемся разлитым вокруг покоем. Свои каяки мы наполовину вытащили из воды и поставили рядом походные кровати. Комаров вокруг нет, и можно обойтись без палатки.

Звездная тропическая ночь всегда восхитительна. После знойного дня — в полдень на Ниле было +47 о по Цельсию — вечерняя прохлада чудесно успокаивает. Смолкло все: плеск реки, бесконечный скрип сакие, пронзительные крики птиц. Не смеем нарушить божественное молчание ночи.

Растянувшись в опальном мешке, чувствуя на лице ласковое прикосновение ветерка, любуюсь небом. Воскресают сонмы воспоминаний, непостижимо далеких, чуть ли не сказочных, так как они относятся к моей жизни в Париже, еще до отъезда в Африку. Думаю о своих родителях, которые с такой тревогой следили за моими приготовлениями и теперь полны беспокойства за благополучный исход нашей длинной поездки. Перед глазами всплывают родительский дом в Энгиене, улицы Парижа, концерты и театры, товарищи, женщины... Отмечаю, что мы вполне обходимся без них. В самом деле, мы завели себе очень требовательную любовницу — реку Нил. Понемногу приходит сон.

Около полуночи ветер, до того потихоньку веявший вокруг, резко усилился — на нас налетает песчаная буря. Это грозный "тибли" нубийской Сахары. Песок уже успел густым слоем покрыть наши спальные мешки. Бесчисленные песчинки проникают повсюду: мы дышим песком, едим его, он заставляет нас плакать, завтра мы, несомненно, будем им мочиться.

За несколько минут песок заполонил все. Буквально задыхаемся, съежившись в мешках. Трепещем при мысли, что нас может окончательно засыпать и похоронить под дюной. Но, к счастью, песок накапливается с одной стороны и сметается с другой. Часы идут..

Мы не спим. Ветер дует с неослабевающей силой. Наши легкие койки из дюралюминия дрожат при каждом порыве. Такое ощущение, словно ураган намеревается подхватить нас с кроватями, и всем снаряжением и унести в пространство. Наконец после наполненных тревогой бесконечных часов забрезжил рассвет. День робко пробивается сквозь окутавшие нас тучи песка. Чувствуем огромное облегчение. Ничто так не будоражит нервы, как ожидание опасности в темноте. Однако радость наша недолговременна. Решаем выглянуть. Небо наглухо затянуто густой серо-желтой пылью, которую ветер крутит в воздухе. Осматриваем лагерь. И о ужас! Два каяка исчезли. Третий лежит на песке, в нескольких метрах от нас. Это лодка Жана. Две другие, по-видимому, унесли волны Нила. Их наверняка опрокинуло, снаряжение пошло ко дну, затем каяки выбросило на берег, или они утонули и утеряны для  нас безвозвратно.

Мы ошеломлены — нам уже мерещится конец плавания по Нилу.

Наспех надеваем шорты и отправляемся на поиски. "Гибли" усиливается, и ничего не видно в десяти шагах из-за густой пелены песка, поднимаемого ветром. Мелкие камешки больно стегают по лицу. Песок накалился и проникает во все поры тела. Бредем наугад, нагнув головы, с полузакрытыми глазами, как животные, застигнутые пожаром в саванне. Нам удается вскарабкаться на дюны. Продвигаемся на четвереньках, вглядываясь в камыши, покрывающие образованные рекой островки.

Джон, зоркий как орел, вдруг испускает радостный крик: на островке, посредине реки, лежит каяк; кажется, он цел. Джон тут же бросается в воду, плывет и скоро возвращается с лодкой: он нашел мой каяк. Это уже победа! Остается отыскать лодку Джона со всем киносъемочным снаряжением.

Я и Джон продолжаем поиски вверх по реке, тогда, как Жану приходит в голову гениальная мысль отправиться вниз по течению.

Пока мы нервничаем, вглядываясь в окрестности до ломоты в глазах, Жан обнаруживает третий каяк,

приткнувшийся носом к песчаной отмели, где егозахлестывают волны. И эта лодка невредима.

До сих пор не могу понять, как обе лодки, движимые одной и той же силой, были унесены в разные стороны. Во всяком случае они с честью выдержали встречу один на один с бурей и лишний раз доказали свои навигационные качества.

Поиски длились более четырех часов. Трогаемся впуть в полдень. Буря еще не улеглась, и мы бесполезно растрачиваем силы, борясь с ветром. Лучше где-нибудь укрыться и переждать.

Вот как раз небольшая бухточка, в которой сооружен сакие. Причаливаем. Настроение у всех скверное. Жан упрекает нас в небрежности: накануне вечером мы недостаточно далеко оттащили наши лодки от воды, и это едва не привело к катастрофе. Мы с Джоном ссылаемся на песчаную бурю, последствий которой невозможно было предусмотреть. Бесплодные препирательства.

Деревенский омда

Пока шли эти споры, на тропинке, проложенной по прибрежной террасе, появился человек — плотный и круглый суданец лет пятидесяти, завернутый в просторную белую галабию, в тюрбане и туфлях без задников. Незнакомец с достоинством восседает на осле, подгоняя его легкими ударами прутика. Заметив нас, всадник останавливается, слезает с осла и направляется в нашу сторону. Занимаемое этим человеком положение, очевидно, заставляет его чувствовать себя обязанным оказать гостеприимство незнакомцам, остановившимся по соседству с его деревней.

Оставив каяки под "охраной" сакие, следуем за своим ментором через поля, перерезанные арыками, углубляемся в пальмовую рощу, полную прохлады, и, возбуждая всеобщее любопытство, вступаем в живописную суданскую деревню, изрядно засыпанную песком и словно разморенную обилием света и жары.

Вдоль извилистых улочек, тесно прижавшись один кдругому, стоят дома, издали напоминая маленькие глинобитные кубики. Когда-то они были выбелены известью, но сейчас все приобрели одинаковый желто-коричневый цвет.

Оказываемся перед большим домом, окруженным высокими стенами. Над входом прибиты три головы крокодилов, похожие на безобразные зевы водосточных труб. Это дом встретившего нас на берегу незнакомца: он — староста деревни (омда). Нас приглашают в зал, всю мебель которого составляют скамеечки, покрытые пылью. Помещение напоминает привокзальный зал ожидания или гостиную деревенского зубного врача. Стены голые. Потолок подпирают грубо обтесанные пальмовые стволы. Это помещение для приезжих гостей, которых, если судить по толстому слою пыли, очевидно, бывает немного в этой деревне. Жилые комнаты, как и везде в Судане, расположены в задней половине дома, подальше от посторонних взглядов.

Для нас тотчас устанавливают на террасе, где прохладно, три раскладные кровати. Их покрывают одеялами и кладут на них подушки. Тут же вносят ковер и вытряхивают его возле нас, но после песчаной бури нам это нипочем. Бесшумно ступая, появляется расторопный и молчаливый слуга с большим медным подносом. На нем  чай — предмет наших всегдашних мечтаний. Это единственный напиток, способный утолить постоянную жажду. Он обжигающе горяч, с наслаждением пьем его маленькими глотками.

Один за другим к омда приходят именитые лица деревни, церемонно кланяются и рассаживаются на скамейках. Их исполненные достоинства жесты и манеры—сама медлительность и серьезность.

Беседовать трудно. Хотя мы и сделали кое-какие успехи в арабском языке, на котором говорят в Судане, однако наши возможности объясняться все еще очень ограниченны. Наступают длинные паузы, которые мы изо всех сил стараемся укоротить. Разворачиваем карту Нила, показываем на ней их деревню — это,  впрочем,  не  слишком их  заинтересовывает,— достаем семейные фотографии, также не имеющие того успеха, на который мы рассчитывали. Они же не делают никаких усилий, чтобы поддержать разговор. Завернутые в белые одежды, не шелохнувшись, сидят на лавках, предоставляя нам возможность созерцать их немые фигуры. Очень трогательно, но под конец становится скучновато. Нам остается последовать их примеру и молчать. Это сильно упрощает положение!

Так мы и проводим остаток дня, подремывая на лежанках, — после ночных приключений чувствуем себя разбитыми. Один за другим старейшины удаляются. Но к вечеру они снова возвращаются, чтобы почтить своим присутствием вечернюю трапезу.

Впервые принимаем участие в настоящем суданском ужине. Усаживаемся вокруг низенького стола, на котором стоит поднос со всякой снедью. Слуга из медного кувшина льет нам воду на пальцы рук — это тем более уместно, что нам предстоит обходиться без ложек и вилок.   

На подносе груда аппетитного вида лепешек — "кессера"; это хлебцы не из дурры, грубые и неудобоваримые, которые в ходу у простых людей, а чудесные пшеничные. Рядом остро приправленное рагу из баранины, много яиц и жаренной в растительном масле рыбы, фиников и других местных фруктов, а также "мулукия". Это неотъемлемое блюдо суданского стола представляет собой зеленоватый бульон, густой и вязкий, сваренный из овощей, напоминающих шпинат. Откровенно говоря, вид у него малопривлекательный. Однако мы быстро к нему привыкаем, как,  впрочем, и ко всему остальному.

Прежде чем приняться за еду, приглядываемся к нашим хозяевам. Каждый берет по лепешке, отламывает от нее небольшую толику, свертывает ее, как блин, и начинает вылавливать из блюда то, что ему по вкусу. Разрешается даже вытаскивать приглянувшийся кусок пальцами. Омда, сидящий рядом со мной, пользуется ими усердно и гостеприимно протягивает мне лакомые куски.

На следующее утро нас будит щебетание маленьких  птичек, гнездящихся  под старой  кровлей  дома, приютившего нас на одну ночь. Они приветствуют первые лучи солнца и словно уверяют, что жить хорошо. Хотелось бы верить им.

Ветер стих окончательно. Кошмар песчаной бури позади. Пора в дорогу. Омда с сыновьями, его друзья и слуги провожают нас до бухточки, где причалены наши лодки. Я словно сейчас вижу четырех сыновей омда, гордо выступающих рядом с ним, — Ахмеда, Мухаммеда, Абду и Фарука. Ахмеду страшно хочется сесть в каяк. Пока мы укладываем вещи, он внимательнейшим образом разглядывает лодку и просит разрешения попробовать в ней прокатиться. Было бы нелюбезно ему отказать. Он усаживается. Его широкие развевающиеся одежды свисают за борт, рукава а воде, но он, вооружившись веслом, устремляется на простор реки. Однако его неловкие движения вызывают смех и шутки у присутствующих. Бедный Ахмед теперь рад был бы поскорее причалить к берегу. Спешим ему на помощь и благополучно возвращаем на твердую землю.

11 апреля. Ровно шесть месяцев назад мы начали поездку по Кагере. С тех пор около четырех тысяч километров осталось у нас позади. Впереди еще почти две с половиной тысячи километров. Если проплывать в день по тридцати километров, то нам предстоит провести в дороге три месяца, прежде чем мы доберемся до Средиземного моря.  

Сухой климат, в котором мы живем уже больше месяца, благоприятно влияет на наше здоровье. Приступы малярии не повторяются, Жан больше не страдает от гайморита, у Джона восстановилось нормальное кровообращение. Под влиянием жары мы страшно похудели, но чувствуем себя превосходно. Сегодня форсируем пятый порог. Судя по карте, до него осталось около двенадцати километров.

Около одиннадцати часов течение стало стремительнее, и вода, скользящая по камням, забурлила. Быстро приближаемся к первым стремнинам. Русло Нила и на  этот раз становится шире, теряясь среди множества островков,— в этом лабиринте приходится все время быть начеку и лавировать. Малейшая оплошность — и, зацепившись за камень, порвешь прорезиненную обшивку каяка или попадешь в водоворот, а то и на коварный перепад, где неминуемо опрокинешься.

Перепады становятся все выше. Рев воды усиливается. Делаем остановку и приводим себя в боевую готовность. Упаковываем все, что лежит открыто, в мешки, тщательно увязываем их и крепко принайтовываем в углублениях, специально устроенных на носу и корме. В случае крушения эти мешки должны сыграть роль поплавков и не дать каяку потонуть. Решаем держаться как можно ближе друг к другу, чтобы в случае аварии оказывать помощь. Кроме того, троим легче, чем одному, правильно ориентироваться в пути.

Трогаемся, выстроившись гуськом. Каяки мчатся по воде, подпрыгивая на волнах. Иногда задевают каменистое дно или сильно вздрагивают на водоворотах. Однако серьезных препятствий пока нет.

День на исходе, а мы все еще на пороге. Не дав темноте застигнуть нас на воде, останавливаемся, предусмотрительно выбрав для этого большой скалистый остров. Вытащив каяки на берег, осматриваем их днища. Они сплошь в ссадинах от камней. Накладываем на них заплаты, как на обыкновенные автомобильные камеры.

На следующий день раню утром танец на волнах  возобновляется. Нам приходится непрерывно отталкиваться веслом, лавируя между подводными рифами. Серьезной опасности пока нет: нам благоприятствует низкий уровень воды в реке. Можно себе представить, какие бешеные потоки устремятся по этим скалам в половодье через несколько месяцев. Тогда, вероятно, тут и костей не соберешь!

Около полудня минуем, наконец, порог. Чтобы пройти его, мы затратили более суток. Общая протяженность порога, по-видимому, значительно больше двенадцати километров, как это указано на карте.

В конце порога мы заметили развалины  крепости, построенной, вероятно, во время восстания махдистов. Она венчает огромную базальтовую скалу, постепенно разрушающуюся и нагромоздившую свои обломки на берег Нила. Ветер понемногу засыпает обширный внутренний двор крепости песком и наметает пологие склоны у глинобитных стен. Спугиваем шакала: поджав хвост, он убегает от нас. Через пролом забираемся на крепостную стену и обходим ее кругом. Отсюда открывается замечательный вид. Внизу, среди зеленых островов и блестящих на солнце черных камней, течет Нил — отражающая голубое небо лента воды, окаймленная зеленью и скалами. А дальше раскинулась желто-серая пустыня.

Еще  сто десять  километров  порогов

15 апреля. Прибываем в Абу-Хамид. Полдня отдыхаем, перед тем как форсировать четвертый порог. Температура продолжает подниматься: в три часа пополудни она достигает +50°. Однако сухой климат позволяет сравнительно легко переносить этот тропический зной. В Сэддах температура никогда не превышала 35°, но влажность воздуха заставляла нас буквально обливаться потом.

От Абу-Хамида Нил поворачивает к югу и петляет по пустыне на протяжении почти тысячи километров вплоть до египетской границы. Здесь на обширной площади залегают глубокие базальтовые отложения. Покидаем Абу-Хамид в середине дня, запасшись необходимой провизией. Нам пришлось буквально охотиться за яйцами, овощами и фруктами по лавкам арабских торговцев, в которых почти ничего не было, если не считать сушеных фиников, — их можно было достать в любом количестве. Они — один из главных продуктов питания местного населения. С финиками мы не рискуем погибнуть от голода.

Существует бесчисленное количество сортов фиников. Самые хорошие — небольшие, круглые, красивого оранжевого цвета и очень сладкие. Можно подумать, что они засахарены, хотя подверглись всего-навсего вялению.  Этот сорт фиников встречается как раз в Абу-Хамиде, но спрос на них большой, и купить их не всегда удается. Самые дешевые финики — продолговатые, с большой косточкой, темно-красного, почти шоколадного цвета: они мучнистые, довольно безвкусные и вдобавок покрыты бугорками.

  Каяк Жана. Лапорта у залитого водами Нила храма Исида на острове Филе

Но, как бы то ни было, у каждого из нас под рукой на дне каяка кучка фиников того и другого сорта. Это — манна пустыни. Вымыв финики в речной воде, грызем их понемногу в ожидании обеденного часа, из-за превратностей плавания наступающего в самое разное время. Случается, что в полдень приходится довольствоваться одними финиками. Они очень питательны и избавляют от длительных остановок для приготовления обеда.

Наше пребывание в Абу-Хамиде не прошло незамеченным. Мы были очень хорошо приняты главой небольшого городка. Этот внимательный человек подарил нам на прощание два великолепных кочана цветной капусты, выращенной на его огороде, поливаемом при помощи электрических насосов. Нужно знать чрезвычайную засушливость края и редкость овощей в здешних местах, чтобы по достоинству оценить этот подарок.

И вот мы снова в пути, движемся к западу.

Несколько второстепенных порогов, называемых на  карте Мограт и Шеллал. Пока ни одного значительного водопада. Но вскоре усилившийся шум предупреждает о приближении более трудных мест.

Теперь река течет в юго-западном направлении. Оставляем каяки в углублении между скалами и отправляемся на разведку. Карабкаемся по огромным глыбам базальта. Джон пошел босиком, и ему приходится прыгать, как обезьяне: камни нагрелись так, что жгут подошвы.

Взобравшись на вершину скалы, господствующей над Нилом, видим, что река настолько загромождена скалами, что невозможно проследить за ее течением. В нескольких сотнях метров ниже Нил резко поворачивает к югу. Остается лишь предположить, что мы — перед большим порогом: об этом можно судить по грохоту воды ниже по течению. Ну что ж, придется положиться на волю божью и... остерегаться крушений!

Течение медленно подхватывает наши каяки. Следуем цепочкой друг за другом. Усаживаюсь плотнее на сиденье. Ногами, упертыми в днище, ощущаю, как скользит снаружи по прорезиненной обшивке вода. Кажется, что теперь я и каяк — единое целое. К сожалению, этого недостаточно, чтобы чувствовать себя совершенно спокойным. Думаю, что моих товарищей терзают те же сомнения, особенно Джона, не забывшего, как он едва не утонул на Катере.

На этот раз предстоит нешуточный спуск. Грохот воды, устремляющейся между скалами, становится все сильнее. Видно множество торчащих из потока камней.

Нам никак не удается определить путь, по которому можно рискнуть двигаться дальше.

Сидя в каяке трудно ориентироваться — находишься почти на уровне воды. Можно подняться на колени и даже встать во весь рост (Жан мастерски выполняет такое подчас опасное упражнение), но и это не очень помогает.

Выигрывая время, тормозим изо всех сил.

Первый порог расположен в месте поворота реки, которая течет здесь между двумя скалами. Каяк ныряет носом в кипящий поток. Инстинктивно всем туловищем откидываюсь назад. Чувствую, как суденышко гнется. Деревянный каркас трещит. Однако удачно миную опасное место. Теперь каяк бросает в водовороты, которые вот-вот его поглотят. Короткими ударами весла о воду стараюсь держать лодку перпендикулярно сильным волнам. Малейшее неправильное движение может оказаться роковым. Однако теперь мы научились управлять своими лодками, а месяцы, проведенные на воде, выработали в нас так называемое чувство воды.

Благополучно минуем порог и оказываемся все трое на небольшом песчаном пляже. Да, попали мы в жаркую переделку!

За день проходим несколько порогов, более или менее значительных. Ночь проводим на берегу. Грохот воды не мешает спать: мы совершенно измотаны.

На следующий день продолжается та же скачка с препятствиями.

Посреди этих диких порогов Нила, где нет ни одного живого существа — ни животных, ни людей, — встречаем вторую крепость, построенную во время махдистского восстания.

Но вот грохот водопадов сменяет тишина глубоких ущелий. Теперь Нил окружают высокие скалистые стены. Из воды торчат подводные камни, черные, отполированные и блестящие, как эмаль. Течение придало им  самые причудливые очертания.

Вечером Эль-Каб. В сумерки возникает романтическое видение: скалу над Нилом венчают стены укрепленного замка. Мелкие феодалы, взимавшие дань с проходивших мимо караванов, господствовали там в эпоху анархии в Судане, около ста лет назад.

На другой день новая цепочка порогов, однако на этот раз не таких опасных. Уверенные в себе, без оглядки мчимся по каменистому руслу реки. Если случается застрять на небольшом пороге, соскакиваем в воду, сталкиваем каяк с камней и отправляемся дальше. В таких местах недостаток воды предпочтительнее  ее избытка. И снова наклеиваем заплаты на днища наших лодок. Около полудня посещаем маленькую деревушку, прилепившуюся на самой вершине скалы над рекой, среди каменных глыб, округленных и отполированных песчаными бурями.

Несколько женщин сбивают масло в примитивных маслобойках, сделанных из козьей шкуры. Едва увидев нас, они поспешно прячутся в гурби. Успеваем только заметить их длинные черные, ниспадающие на спину покрывала да намазанные маслом и заплетенные в косы волосы.

Старик на деревянном костыле приглашает нас, красноречиво заявляя о своем дружелюбии, разделить с ним лепешку у порога его лачуги. Проводим с ним порядочно времени. Медлим в надежде, что женщины решатся выйти из убежищ и возобновят дела по хозяйству, что дало бы нам случай заснять, еще один интересный кадр. Но это напрасная потеря времени. Пока мы здесь, женщины не выйдут. Старик, которому мы стараемся объяснить, что нам нужно, делает вид, что нас не понимает. Мы не сдаемся. Тогда он уходит к себе и возвращается с... подростком, которого засаживает за работу. Мы одурачены.

У нас почти совсем нет кадров, на которых были бы засняты женщины. И не только потому, что мусульманская религия, которую они исповедуют, запрещает им показываться мужчинам, но и потому, что они опасаются дурного глаза для себя и главным образом для своих младенцев, которых всюду таскают с собой. Они убеждены, что взгляд чужого человека; может принести тысячу бед их потомству. Нам случалось заставать их на берегу реки за стиркой или наполняющими кувшины водой, но едва мы подготовляли аппараты, как они бросали все и так быстро убегали, как будто за ними гнался сам сатана.

Продолжаем быстро плыть в юго-западном направлении. Течение, значительно замедлившееся вчера после полудня, сегодня ускорилось. Впереди стал  опять слышен могучий и неумолкающий грохот порога. В 11 часов миновали без затруднений порог средней величины, в 12 — другой, на этот раз, пожалуй, самый опасный из всех, пройденных до сих пор, Каяк Джона зачерпнул изрядное количество воды; ему пришлось остановиться, чтобы вылить ее из лодки.

Песчаное русло Нила загромождено крупными черными камнями. Пенистые потоки бешено бегут по ним. Волны швыряют нас, крутят на водоворотах, и нам приходится прилагать невероятные усилия, чтобы не наткнуться на подводные камни.

Вдруг слышим крики где-то впереди. Они доносятся с реки. Недоумеваем, что бы это могло означать: крики звучат, словно голоса из загробного мира. Джон первый указывает нам на две точки, плывущие у берега по течению, — из воды торчат две головы. Кто они? Утопающие? Потерпевшие кораблекрушение? Быстро нагоняем их. Оказывается, это приречные жители проплывают небольшой участок по Нилу, отдавшись на волю течения. Одной рукой они удерживают под животом надутый бурдюк, другой правят, лавируя между камней. Деревушки, которые состоят всего-навсего из нескольких пурби, возвещают конец могучего и прекрасного четвертого порога. Скорость течения уменьшилась, рев воды стих, скал становится все меньше. Берега расступаются, их вновь покрывают поля, орошаемые при помощи сакие.

Со времени отплытия из Абу-Хамеда — за пять дней — мы прошли сто десять километров почти непрерывных порогов. Позже мы убедились, что четвертый порог не самый опасный из всех, но во всяком случае самый длинный.

Хотя течение и благоприятствовало нам, мы проплывали в день значительно меньшее расстояние, чем раньше. Нам приходилось по двадцать раз останавливаться и взбираться на прибрежные скалы, чтобы осмотреться и выбрать правильный путь.

Теперь мы в сердце древней легендарной Нубии.