Сегодня не первая охота Хааге́нти, и нет того страха, который он испытывал на первой вылазке; но все же каждая мышца предательски дрожит. Дрожит перед мыслями о предстоящей Ханагана. Испытание, которое изменит будущее каждого юного шиагарра, определив положение в племени до самой смерти. Хаагенти медленно вдыхает морозный воздух и задерживает дыхание, а затем также медленно выдыхает, стараясь избавиться от волнения. Нельзя, чтобы кто-то заметил это в его глазах.

Любая нерешительность — стыд. Любое колебание — признак слабости. Воля должна быть холодна, как кровь. Только тогда мысли станут подчиняться ей.

— Я не могу разглядеть наличие рога, — шепчет Гаахши́, выглядывая из-за ствола бледного дуба. — Тварь не двигается с места.

— Нужно сделать крюк, чтобы посмотреть ближе, — начинает Хааге́нти, но его тут же перебивает Рахаа́нга:

— Струсил?! Твоя кровь горяча также, как молоко кормящего рорхарна.

Хаагенти застывает, со злостью смотря в глаза Рахаанга:

— Я встречусь с ним лицом к лицу, а тебе достанется лишь сделать позорный удар в спину.

— На Ханагане я вырву твой язык и скормлю его рагриммам!

— Замолчали оба! — властный голос Гаахши заставляет умолкнуть ссорящихся шиагарр. — Позор вашим семьям, если упустите добычу! Оба будете выгрызать железо собственными зубами без испытания!

Они замолкают, но продолжают смотреть друг другу в глаза с ненавистью и нескрываемым желанием пролить кровь.

Вдали, под кронами бледных дубов раздается хруст. Огромная туша гарангарзворачивается в направлении к деревьям, за которыми прячутся юные шиагарры.

— На голове нет рога! Это самка! — шипит Гаахши сквозь острые зубы. — Она нас заметила!

Он вжимается спиной в холодный влажный ствол дерева, грудь вздымается от глубокого дыхания, но лицо гладкое, без единой морщины, которая бы говорила о волнении.

— Она учуяла твой страх, отпрыск Хаганро. Ты смердишь им так, что ощущаю даже я!

Хаагенти не реагирует на очередную тираду, но сердце готово вырваться и вцепиться в глотку наглому ублюдку. Он глушит мысли о жажде крови и лихорадочно перебирает варианты действий.

Гаранга делает короткие шаги, перебирая восьмью лапами, что больше походят на длинные копья, согнутые под прямым углом.

— Нам нужно открытое пространство. Здесь у нас мало шансов. — Глаза Хаагенти смотрят в сторону просторной прогалины, что прячется за стеной из толстых стволов. Охотясь в Бледном Лесу с самого детства, он знает в нем почти каждую тропинку, каждую лужайку.

— Ты просто трус! — усмехается Рахаанга. — Такой же, как твой отец!

— А ты глуп! Даже глупее своего отца! — ядовито произносит Гаахши. — Хаагенти прав. Нам нужно открытое место. Там?

Он указывает в сторону, куда смотрит Хаагенти, и последний кивает в ответ.

Рахаанга сдерживает злость, но не решается вступить в открытое противостояние с Гаахши, ведь последний не только крупнее своего сверстника, но и имеет более длинный и мощный хвост, способный переломить ствол молодого дерева.

Самку гаранга Хаагенти встречает лишь в третий раз в жизни. Впервые, еще в детстве, он с воинами Хаганши попросту обошли ее стороной. Тогда он не понял причины их осторожности; и за острое слово получил унизительный подзатыльник хвостом, от которого на несколько мгновений все залилось тьмой, а воздухе сверкнули брызнувшие слезы. Во второй раз Хаагенти понял причину осторожности Хаганши. Избежать боя в тот момент не было возможности, и двое взрослых шиагарр, казалось целую вечность, скользили вокруг самки гаранга, нанося удары такой силы, что замирало сердце. Но тварь оказалась настолько живучей, что без лап и головы, она все еще брыкалась; и спустя мгновение, ее чрево сжалось со звуком, что сопровождает ломающуюся кость и разродилось десятком голодных отпрысков, слепо кидающихся на все, что движется. Ранений тогда избежать не удалось. Но то были взрослые воины Хаганши. С настоящими шааха.

— Живо! — вскрикивает Гаахши, когда, гаранга, убедившись в месторасположении своих жертв, срывается с места так, что лапы поднимают в воздух комья промерзшей земли.

После команды трое юных шиагарр молниеносно устремляются к лужайке, оставляя за собой зигзагообразные следы на снегу, что едва скрывает землю.

— Быстрее! — слова Гаахши предназначены отстающему Рахаанга, который на ходу делает полный оборот, закрутив корпус руками, после чего подсекает хвостом передние лапы несущейся за ними твари. Та оступается лишь на несколько мгновений, но их оказывается достаточно, чтобы добраться до нужного места.

Не сговариваясь, Хаагенти и Гаахши расходятся в противоположенные стороны, а Рахаанга отталкивается хвостом от земли и взлетает в воздух; разворачивается, стараясь не терять из виду обозленную самку, которая судя по всему, выбрала именно его в качестве первой своей жертвы.

— Давай! — выкрикивает Рахаанга приземлившись. Его тело гипнотически плавно двигается из стороны в сторону.

И едва вырвавшись из леса на прогалину, гаранга с грохотом вбивается в землю — бронированные хвосты Хаагенти и Гаахши, очертив черные излучины в воздухе, подсекли тварь. Гневно рыча, она пытается встать, но в этот же момент Рахаанга делает вращение в прыжке и, используя тяжесть брони, обрушивает хвост ей на голову. Многочисленные шипы вонзаются и раздирают кожу, оставляя глубоки порезы.

Вой гаранга вырывается вместе с кровью; настолько громкий, что заглушает даже эхо тех инстинктов, что руководят мышцами шиагарр. Ярость и боль отчетливо слышны в крике раненой самки.

Рахаанга злобно ухмыляется проделанной работе, и явно не ожидая прыти от мохнатой твари, пропускает рассекающий удар одной из огромных лап. По воздуху разливается полоса, которая окропляет снег красным. Рахаанга хватается за лицо, между его пальцев сочится кровь. Он падает на спину, и смотря одним глазом на острые клещи перед собой, лихорадочно толкается хвостом в землю, стараясь отползти как можно дальше.

Гаранга делает выпад вперед, но клещи смыкаются у самого лица раненого юноши. Обозленная самка поворачивается: Хаагенти и Гаахши обвили хвостами ее задние лапы, и теперь едва сдерживают на месте.

— Уползай!

— Я не трус! — выплевывает слова Рахаанга вместе со слюной, но его голос дрожит. Он бьет хвостом снизу. Хлестко, как кнутом. И снова рев. Пользуясь моментом, Рахаанга все же выползает из-под огромной туши.

Хвост Гаахши, что петлей обивает лапу гаранга, начинает скользить в обратную сторону, разрывая под собой плоть с помощью коротких шипов на броне. Проходит мгновение, и оторванная конечность взлетает в воздух, оставляя за собой след из красной крови. Хаагенти рефлекторно повторяет увиденное движение, и новая волна рева вырывается вместе оторванной лапой.

Самка гаранга тяжело опускается на брюхо.

Не теряя времени, Хаагенти сворачивает хвост в спираль и выталкивает себя высоко в воздух, делает полный оборот через голову и с яростным криком обрушивается прямо на брюхо.

— Не пробьешь! — кричит Гаахши. Схватка вымотала его, заставляя тяжело дышать и медленнее двигаться.

В плане Хаагенти и не было цели пробить брюхо гаранга. В руках он сжимает отрезанную лапу, которая оканчивается хитиновым острием. Замах. Удар. Точно между головой и телом. Раз за разом, с хлюпающим звуком погружая импровизированное копье все глубже в мясо, пока гаранга не замолкает, а острие не вонзается в землю. Хаагенти отпрыгивает в сторону. Гаахши оттаскивает Рахаанга подальше от умирающей самки, которая предпринимает безуспешные попытки подняться; в каждом движении видно, что силы стремительно покидают ее.

Все внимание шиагарр приковано к жирному брюху гаранга. Хаагенти ощущает, как бешено стучит сердце, как мышцы начинают каменеть от усталости. Он встряхивает руки и нервно бьет хвостом по земле; переводит взгляд на раненого Рахаанга, на окровавленную ладонь, прижатую к лицу. Не без удовольствия рассматривает рассечение на его груди.

Хруст.

И Хаагенти невольно вздрагивает.

— Беременна, — на выдохе произносит Гаахши.

Брюхо едва живой твари начинает пульсировать; кожа на нем поднимается волной. Затем все прекращается. Но только на мгновение, а затем слышится щелкающее крещендо, которое становится все громче; и из брюха гаранга вырываются десятки клацающих клещей: недоношенные отпрыски чувствуют смерть матери и теперь стремятся наружу, чтобы утолить свой голод всем тем, что попадется на пути.

— Лежи и не двигайся! — говорит Гаахши раненому соплеменнику.

— Ты за кого меня принимаешь? — несмотря на полученные повреждения, голос Рахаанга не искажается болью. — Я буду драться!

Он старается приподняться на локтях, но сразу же падает, Хаагенти замечает, как от напряжения в мышцах, кровь его соплеменника начинает едва ли не брызгать из раны. Ругательства срывается с разбитых губ того в адрес всего рода гаранга.

Первую волну отпрысков Гаахши отбивает хвостом, опираясь на руку и очерчивая в воздухе широкую дугу. Но в последний момент одна из новорожденных тварей успевает вонзить клещи в его чешую. От острой боли Гаахши лихорадочно бьет его о землю, превращая детеныша гаранга в месиво из внутренностей.

Пользуясь слепой жаждой отпрысков добраться до двух шиагарр, один из которых истекает кровью, Хаагенти размазывает одного за другим тяжелыми ударами бронированного хвоста. Закончив с последним, он, не теряя времени, бьет по дереву хлестким ударом, от которого срывается кора. С ее внутренней части Хаагенти снимает кожицу, рвет на лоскуты, а затем связывает друг с другом.

Гаахши одобрительно кивает и помогает обмотать грудь Рахаанга, чтобы края пореза соединились вместе. Не слишком эффективно, но при движении рана не разойдется сильнее.

Они подхватывают под руки раненого соплеменника, который с трудом остается в сознании, и уползают в Нохано-Рааш. Огибая грязно-белые стволы дубов, игнорируя мелкие кустарники, подминая их под себя; и пространство размывается перед ними. Четкой остается только дорога перед глазами.

Спустя какое-то время напряжение в мышцах Рахаанга исчезает, он начинает выскальзывать, но получает пощечину от Хаагенти и тут же вздрагивает, обретая крупицу сознания; губы того искажает натянутая ухмылка:

— Будь ты на моем месте, я бы ударил сильнее.

Глаза Рахаанга начинают закатываться, но Гаахши кричит в самое ухо:

— Терпи! Умереть до испытания — позор для семьи!

Слова соплеменника действуют лучше, чем пощечина, и здоровый глаз Рахаанга обретает ясность. Раненый юноша стискивает зубы; в его мышцах снова ощущается сила. Кажется, будто ему уже не нужна помощь, несмотря на кровопотерю и полученные раны. Гаахши замечает, как дрожит голова Рахаанга, как сосуды в глазу лопаются, заливая белок кровью. Из уголка появляется красная капля и сразу стекает вдоль переносицы.

— Хотя оно для него уже пройдено, — добавляет Гаахши.

Их замечают, как только Бледный Лес остается позади.

Два воина Хаганши молча перехватывают раненного Рахаанга. Взгляд одного из них останавливается на ране Гаахши, но тот лишь отрицательно качает головой.

— Кто это сделал? — спрашивает один из воинов.

— Самка, — задыхаясь, отвечает Хаагенти. Коротко кивнув, Хаганши уносят раненного в поселение. — Она заметила нас.

— Тебе… тоже надо… — добавляет он, обращаясь к соплеменнику.

— Моя рана не такая серьезная, — говорит Гаахши ровным голосом. Хаагенти старается скрыть зависть от того, что дорога не вымотала товарища так, как его самого.

Они вместе вползают за стены Нохано-Рааш, и только сейчас Хаагенти ощущает, как начинают жечь царапины и ссадины на теле, как усталость заставляет опустить плечи.

— Ты смело сражался сегодня, — произносит Гаахши на прощание. — Желаю, чтобы Ханагана далась тебе легче, чем сегодняшний день.

В ответ Хаагенти лишь устало улыбается. Он разворачивается, чтобы направиться домой, но его тут же стискивают объятия матери.

— Живой, — шепчет она дрожащим голосом. — Живой.

Две пары ее рук плотно прижимают к себе сына; скользят по волосам, по закрученным спиралью рогам.

— Я видела Рахаанга. Едва живой… и весь в крови. Как же так получилось?

— Мне нужно промыть раны, — устало отвечает Хаагенти, не сопротивляясь объятиям матери.

И уже поздним вечером, когда племя шиагарр собирается у общего костра для того, чтобы разделить вечернюю трапезу, Гаахши отчитывается перед вождем, смотря тому прямо в глаза — не в обычаях хладнокровных склонять голову или отводить взгляд. И то, и другое является признаком слабости и неуважения.

По левую руку от соплеменника стоит Хаагенти, по правую — Рахаанга, рана на груди которого зашита нитью, сплетенной из шерсти рорхарна; а поврежденный глаз скрыт за повязкой. Видно, как тело раненного сотрясает крупная дрожь.

Вождь терпеливо выслушивает речь Гаахши, скрестив руки на груди, а затем заглядывает в глаза каждому юноше:

— Ваша несдержанность обернулась против вас самих. Ваша неосторожность могла стоить жизни всем троим. Отнять у матерей их единственных чад, а у отцов — наследников памяти своего рода — большое горе для семьи. Однако вы смогли убить самку гаранга без шааха, а это является нелегкой задачей даже опытных воинов Хаганши. Учитывая то, что она была беременной. Ваши отцы могут гордиться вашей силой и решимостью. — Вождь Шарахаар переводит взгляд на раненного Рахаанга: — Один же из вас сегодня сделал то, что не делал ни один шиагарр. Он смог пробудить в себе Раж еще до наступления испытания. Тем самым он спас себе жизнь, и сам того не сознавая, стал воином Хаганши.

Преодолевая боль, Рахаанга выпрямляется в спине и расправляет плечи.

— О вашем поступке услышит вся земля Роганрааш. И каждый юный шиагарр узнает, что Раж пробуждает не само испытание, а его внутренняя воля. Как только твои раны затянутся, — обращается вождь непосредственно к Рахаанга, — я нанесу символы воина Хаганши на твое тело.

После обращения вождя трое шиагарр расползаются к своим семьям.

— Горжусь твоим поступком.

Хаагенти наблюдет за тем, как родители Рахаанга помогают тому передвигаться, после чего переводит взгляд на отца, подбородок которого гордо поднят, но крошечные морщинки под глазами выдают его радость:

— Спас своего соплеменника, хотя вас никогда не связывали дружеские отношения. Пройдешь ли ты испытание или нет — ты уже стал настоящим мужчиной.

* * *

На следующее утро Хаагенти выползает из дома еще до восхода солнца, хотя небо начинает проясняться. Он омывает лицо ледяной водой, а затем направляется в центр Нохано-Рааш, замечая, как северный ветер тянет за собой тяжелые тучи прямо на коммуну. Волнение перед Ханагана растекается вместе с кровью по всему телу, кажется, оно разъедает мышцы, разъедает сердце, и то уже не бьется так уверенно, как прежде. Хаагенти сжимает пальцы, стискивает зубы, но дрожь не унимается.

Ветер приносит первые снежинки с туч, которые вскоре закроют собой все небо.

— Маленький змееныш ждет своего часа? — за спиной шелестит столь знакомый и столь же противный голос. — Ты веришь в то, что сможешь стать настоящим воином? Настоящим Хаганши не нужно испытание. Они рождаются ими.

Хаагенти скрещивает руки и поворачивает голову так, чтобы Рахаанга видел лишь половину его лица.

— Мне даже немного жаль, что меня уже возвели в воины Хаганши, и я не смогу заставить тебя умолять о пощаде в поединке Ханагана. Мне доставило бы удовольствие смотреть, как сын принимает судьбу своего отца. Судьбу, в которой Хаганро — место за спиной Хаганши.

Несколько мгновений тишины, и Рахаанга сплевывает:

— Даже не можешь достойно ответить. Такой же, как твой папаша.

Хаагенти отворачивается, как только силуэт соплеменника удаляется в противоположенную сторону. Ему кажется, будто произнесенные слова летают вокруг, подобно мухам, которых хочется прихлопнуть так, чтобы следы крови размазались по воздуху; так, чтобы крик от боли стал подобен грохоту грозы, заглушающая все звуки. Но он не позволяет ярости вырваться наружу. Слишком рано. Место ей только на Ханагана.

Остаток дня Хаагенти проводит в центре Нохано-Рааш возле общего огня, горение которого поддерживается круглосуточно. Он наблюдает за тем, как прибывают шиагарры со смежных коммун целыми семьями, чтобы родные разделили с сыновьями их успех или поражение.

Неподалеку от костра Хаганро возводят ристалища для поединков, вкапывая стальные столбы и натягивая между ними канаты, сплетенные из проволоки. Некоторые шиагарры уже надевают пластичную броню на хвосты. Среди юношей много тех, чьи отцы в свое время не смогли пройти Ханагана; и если до войны их высмеивала бы вся земля Роганрааш, то теперь их воспринимают, если не на равных, то по крайне мере не выражают явного пренебрежения. Особенно после того случая, когда война в прошлом унесла бо́льшую часть населения шиагарр, и во избежание вымирания, племена вынуждены были отказаться от табу, которое запрещало Хаганро иметь детей. Тогда же в первом испытании сын Хаганро стал воином Хаганши.

Хаагенти вспоминает рассказ отца о том, что еще до войны табу для Хаганро были настолько жестоки, что некоторые женщины, изнасилованные им, собственноручно убивала младенцов, набивая рот того землей и оставляя умирать глубоко в лесу. А сам же Хаганро лишался хвоста и медленно умирал от потери крови.

Стоило ли оказаться на грани вымирания, чтобы шиагарры осознали ошибки законов своего племени?

На возведенных ристалищах появляются юноши с нарочно затупленными шааха. Вождь вскидывает руку, и первое испытание Ханагана начинается.

Шиагарры плавно кружат вокруг центра, стараясь оценить скорость и силу друг друга, выбирая момент для атаки. Хвосты наблюдающих ритмично стучат по земле. И один из юношей бросается вперед, выставляя перед собой шааха; он вытягивается подобно стреле, но противник избегает атаки полуоборотом и сразу же контратакует в корпус. После удара на кирасе появляется вмятина в области ребер, тем самым нарушая ритм дыхания соперника.

— Волнуешься? — раздается за спиной голос отца, и Хаагенти вздрагивает. Он настолько глубоко погрузился в собственные мысли, наблюдая за поединком, что не заметил, как тот подполз к нему.

— Понимаю, — произносит отец после недолгого молчания. — Ты справишься.

Его рука опускается на плечо сына.

— А где мама?

— Скоро будет. Не волнуйся, мы рядом.

— Никогда не понимал, для чего это? Почему Раж должен пробудиться именно на испытании, а не на охоте или где-нибудь еще? — Хаагенти наблюдает за тем, как один из шиагарр повалил соперника и, сев на него сверху, вбивает локоть тому в лицо.

— Считается, что Раж пробуждается именно в том возрасте, когда юноша становится мужчиной. Когда рога перестают расти, также, как и его хвост. А поединки Ханагана вызывают больший стресс, где присутствует не только риск получить увечья, но и не оправдать надежды семьи. Некоторые до сих пор считают позором носить ярлык Хаганро. Именно этот стресс должен спровоцировать появление Ража.

Внезапная волна криков охватывает шиагарр, стоящих вокруг ристалища. Взгляд Хаагенти выхватывает фрагмент поединка, где глаза юноши, того, кто принимал удары, заливаются кровью. По щекам струятся кровавые слезы, и он, злобно скалясь, перестает замечать удары; перестает ощущать боль и усталость. Его соперник впадает в замешательство, и тут же получает короткий удар кулаком в подбородок, а затем хлесткий удар хвостом по затылку.

Вождь Шарахаар жестом останавливает бой. Два воина Хаганши с силой оттаскивают пробудившего Раж юношу, которого сразу же обнимает мать; а на лице отца выражение гордости за сына.

На ристалище выпускают следующего юношу, и тот продолжает поединок с раненым соплеменником. Пока у кого-то из них не пробудится Раж. Или же ранения окажутся настолько серьезными, что продолжать поединок станет невозможным.

По прошествии несколько боев, Хаагенти слышит имя Гаахши — огромный для своего возраста шиагарр, с мощными широкими плечами и длинным, черно-зеленым хвостом, облаченным в массивную броню. Хаагенти наблюдает за тем, как его соплеменник методично калечит двух соперников подряд, и те покидают ристалище без сознания.

Вождь выкрикивает имя следующего шиагарра.

После того как новый соперник Гаахши появляется на ристалище, вся толпа замолкает. Даже сам юноша замирает в нерешительности. Вождь Шарахаар же довольно улыбается.