— Почему мне нельзя с вами? — Цааха старается вложить в свой голос как можно больше решительности, больше жесткости, но он все же звучит так же пискляво, как и у любой девочки ее возраста.

Она сжимает пальцы двух пар рук в кулачки, ожидая ответа.

— Ты ведь девочка. — Ответ звучит так, словно от вопроса отмахиваются, как от мухи.

— Твое место с другими девчонками, — говорит другой с той же интонацией.

— Но я хочу с вами! — восклицает Цааха, и чтобы придать больше значимости сказанному, она ударяет хвостом о землю.

В ответ лишь равнодушное фырканье. Мальчишки уползают; а на слуху Цааха продолжают звучать сказанные ими слова. Она смотрит им в спину со злостью и завистью одновременно. Ведь игры мальчишек ей кажутся более интересными, более разнообразными, нежели бесконечные прогулки с девочками по Харгоно-Рааш и до полосы Бледного леса. Импровизированные поединки с легкими деревянными шааха, гипнотизирующие приемы, в которых хвост используется, как оружие, а не только для того, чтобы передвигаться. Цаха чувствует, что именно этим ей хочется заниматься, и слова матери ей кажутся чуждыми: слова о том, что женщина должна уметь лечить раны своего мужа, уметь обращаться с металлом, чтобы оружие своего мужчины всегда было острым, а броня прочной. Цааха только недовольно фыркает сказанному матерью.

Она возвращается за стены Харгоно-Рааш, где ее внимание сразу же привлекает юноша — чей хвост облачен в крепкую стальную броню, — и взрослый мужчина, который, судя по всему, приходится ему отцом. Шрамированные узоры на теле последнего говорят о принадлежности к воинам Хаганши.

Цааха завороженно наблюдает за тем, как отец учит сына двигаться из стороны в сторону, объясняя, что таким образом тот, сбивая с толку противника, не даст возможности прицельной атаки, а после уклона сможет произвести контратаку. Цааха следит за гипнотизирующими движениями мужчины, понимая, что ей тяжело отвести взгляд несмотря на то что сердце начинает биться чаще, словно сообщая об опасности.

Тренирующиеся не замечают присутствия маленькой девочки, полностью сосредоточившись на отрабатываемых движениях.

Спустя какое-то время, Хаганши начинает рассказывать о самом сильном ударе, на который способен шиагарр. И не с помощью шааха, а только бронированным хвостом. Цааха не замечает, как подается вперед в предвкушении того, что, по ее мнению, является важнейшим секретом. Сильнейший удар, на который способен шиагарр! Пальцы девочки сжимаются на деревянной изгороди, что отделяет миниатюрное ристалище от нее.

Хвост мужчины закручивается спиралью вокруг него, а затем он мгновенно взлетает в небо. Словно стрела, пущенная из лука Хаганро. Цааха, приоткрыв рот, смотрит, как мужчина в воздухе переворачивается через голову, и используя инерцию вращения и вес своего тела, обрушивает хвост землю с такой силой, что Цааха подпрыгивает на месте; а грохот заглушает собой все прочие звуки. Несколько мгновений она все еще стоит неподвижно, прокручивая в памяти уверенные движения Хаганши: вращение и удар.

Цааха уползает после того, как юноша начал пытаться повторить продемонстрированное отцом. Неуклюже, без той гипнотизирующей грации и силы, которая приковывала внимание девочки.

Позже Цааха возвращается домой, где застает отца, который заканчивает разделывать тушу рорхарна; и мать, что мастерски срезает густую жесткую шерсть лохматой твари, используя две пары рук одновременно.

— Почему мальчишки не хотят брать меня с собой? — сходу возмущается Цаха.

Отец улыбается. Он переводит взгляд на жену, но та лишь тяжело вздыхает, замечая, как требовательный взгляд дочери следует по той же траектории.

— Потому что у мальчиков совсем иная роль в племени. Они охотники и воины, они являются опорой своего племени. А девочки, в свою очередь, являются опорой для своих охотников и воинов.

— Куда мы без женщин. — Отец убирает мясо в плетеную корзину, окунает руки в таз с водой, которая сразу же окрашивается красным. — Умрем от первой же царапины, в которую попадет какая-нибудь зараза.

Цааха недовольно скрещивает четыре руки и сжимает губы в тонкую линию:

— Я тоже хочу быть воином! Я тоже хочу охотиться! Уметь драться, как воины Хаганши! — Цааха чуть приподнимается на хвосте и старается повторить те плавные движения телом из стороны в сторону, за которыми наблюдала, войдя в коммуну.

Отец хочет что-то сказать, но его тут же перебивает мать:

— Делай то, что хочешь. Не думай пока о будущем, о том, что должна будешь сделать и кем должна стать. Просто будь тем ребенком, каким тебе хочется. — Хария мягко улыбается дочери.

После услышанных слов Цааха улыбается, а затем уползает к общему огню в центр Харгоно-Рааш, где скоро начнется общая вечерняя трапеза.

— Ты даешь ложные ей ложные надежды, Хария. Роль женщины в племени определена с рождения. Так же, как и роль мужчины. — Рааштор хмурится, смотря на жену, которая продолжает улыбаться, срезая шерсть.

— Она успеет еще столкнуться с теми трудностями, которая таит в себе взрослая жизнь.

— Это что еще за слова, женщина? — глаза Рааштор округляются. — Тебе со мной тяжело?

Хария смеется, но ничего не отвечает.

На следующее утро Цааха просыпается раньше родителей. Она сонно потягивается, в своей комнате, отеленной от родителей стеной из бревен бледных дубов. Тело жаждет расслабить мышцы, а сознание — вновь забыться сном; но вопреки этому Цааха упирается руками в землю и поднимается на хвост. Она нарочно дышит глубоко, чтобы прогнать усталость; после чего бесшумно выползает на улицу. В темноте ее продолговатые зрачки расширяются до предела. Цааха умывает лицо водой из ведра, а потом сразу направляется к выходу из Харгоно-Рааш.

По пути ей встречается лишь пожилая женщина, чье лицо направлено к светлеющему небу, а взгляд, как кажется Цааха, направлен внутрь самой себя: в собственные мысли, к воспоминаниям. На мгновение она воображает себя такой же: сидящей на скамье перед восходом солнца, копаясь в прошлом, выискивая те воспоминания, что заставят улыбнуться или хотя бы дадут понять, что она была живой, она была той, кем хотела.

Цааха отводит взгляд от женщины, ощущая внутри странное воодушевление. Важнее ведь вспоминать себя такой, какой я хотела бы быть, а не такой, какой меня хочет видеть племя, думает она. В старости, когда смерть близка, когда остается только вспоминать. Цааха облизывает холодные губы и уже с большей уверенностью покидает коммуну, скользя к опушке Бледного леса, где за холмом скрывается небольшое озеро. Там ее никто увидит.

Серые тучи быстро закрывают собой небо, и к тому времени, как Цааха доползает до нужно места, начинает идти снег. Она осматривается, убеждается, что поблизости нет посторонних глаз, а затем пытается повторить те движения, что показывал Хаганши своему сыну. Цааха приподнимается на хвосте и старается двигаться из стороны в сторону также плавно, как делал это воин, но мышцы, непривыкшие к подобным нагрузкам, быстро устают; а сами движения получаются слишком резкими и нелепыми. Раз за разом, после коротких передышек, Цааха вновь поднимается на хвосте и повторяет движения по памяти, смотря на свое отражение в озере.

Снова и снова.

Пока мышцы не отказываются слушаться настолько, что результаты последующих попыток становятся все хуже.

После очередной передышки, Цааха сворачивает хвост в спираль вокруг себя, а затем выталкивает себя в воздух. Мягко приземляется обратно на хвост. Еще несколько повторений, и в крайней попытке — она старается закрутить тело, чтобы перебросить хвост через себя, но инерции вращения не хватает, и Цааха падает на голову, рефлекторно выставив руки. Тяжелый хвост обрушивается следом и больно врезается в лицо. Цааха ощущает, как холодная кровь вытекает из носа. Крепко стискивая зубы и сдерживая рыдание внутри, Цааха подползает к озеру. Смывает кровь с лица, убирает прилипшие пряди черных волос. Сейчас ей хочется все бросить, вернуться домой и прижаться к матери. Но одна мысль не позволяет даже взглянуть Цааха в направлении к Харгоно-Рааш — она будет жалеть, если не доведет начатого до конца или же до того момента, когда станет ясным, что Цааха не может стать воином.

В следующий раз она подползает к тому месту, возле озера, где дно резко уходить вглубь, после чего прыгает без страха упасть и разбить себе нос в очередной раз. Вода смягчает падение.

К вечеру Цааха возвращается в коммуну к общему костру, где все племя занято приготовлением пойманной добычи. Каждый берет себе столько, сколько хочет.

Обычай, что сохранился с самого рождения расы шиагарр: добывать пищу и делить ее со всеми своими соплеменниками.

Жадно вгрызаясь в мясо острыми зубами, Цааха глотает его почти не жуя.

— Устала? — спрашивает мать. — С утра тебя не видела.

— Устала, — коротко отвечает Цааха с набитым ртом; а затем старается уйти с темы: — А где папа?

— Был где-то здесь, — произносит Хария, оглядываясь по сторонам. — Наверное, снова говорит со старейшиной о том, чтобы собрать как можно больше шиагарр для следующей Большой Охоты, чтобы поохотиться на Хаарра Хан.

— Но ведь это опасно!

— Такова природа наших мужчин.

Цааха видит, как мать улыбается.

— Наверное, это правильно, — продолжает Хария, — иначе они перебьют друг друга. Охота объединяет их, создает цель. Охота заставляет чувствовать свою силу и демонстрировать ее племени. Для мужчин это очень важно. Ведь тогда они становятся спокойными и более рассудительными.

Цааха задумывается над словами матери, смотря на пламя. Его движения напоминают гипнотические движения Хаганши. Может, именно это нужно Цааха? Доказать себе и окружающим, что она имеет такую же силу, как мальчишки, имеет такой же шанс пройти Ханагана? Имеет шанс хотя бы попробовать.

На следующее утро Цааха снова уползает до восхода солнца. И снова она видит пожилую женщину, разглядывающую свои мысли на фоне темного неба. Но в этот раз та не игнорирует девочку. Голова шиагарра медленно поворачивается в сторону Цааха, и мышцы последней напрягаются под пристальным взглядом этой женщины. Цааха делает легкий поклон, а женщина в ответ почтительно склоняет голову.

Впоследствии молчаливое приветствие начинает превращаться в своего рода ритуал прежде, чем отправиться к озеру.

Однажды, направляясь на очередную тренировку, Цааха слышит хрипловатый, но мягкий голос:

— Выглядишь усталой.

Она поворачивается, молчит, но смотрит прямо в глаза.

— Иногда стоит дать себе отдохнуть, каким не были твои цели, — добавляет женщина, — иначе под конец у тебя не хватит сил, чтобы завершить начатое. Следы на твоем хвосте и усталость в глазах говорят о том, что ты приближаешься к своему пределу.

Цааха оглядывается на свой хвост, чешуя которого расцарапана от прыжков и ударов по земле. Ей не хочется, чтобы кто-либо знал о том, чем она занимается у озера.

— Ты чем-то напоминаешь мне мою внучку. Еще во время войны с игн арра, мы с ней оказывали помощь раненым. И в какой-то из дней на земле, у наших хвостов оказалось тело моего сына и ее отца. Она жаждала мести, рвалась задушить всех летающих существ собственными руками. Но ее не пускали. Не пускали потому, что она была женщиной. И в какую-то ночь она сбежала, прихватив с собой броню одного из воинов. Много позже я развеяла ее прах вместе с прахом своего сына.

— Зачем вы мне это рассказываете? — неуверенно спрашивает Цааха.

— Моя дочь решилась на свой поступок из-за мести за своего отца. А ради чего ты делаешь то, что делаешь? Я знаю, какие занятия оставляют подобные следы на чешуе хвоста. Ты хочешь быть не такой, как твои сверстницы? Стать непохожей? Выделиться? Ты женщина, которая должна думать не только о своих принципах, но и о своих близких. Разве ты не думала, как твое поведение скажется на них?

Услышанная речь вызывает у Цааха злость. Пальцы рефлекторно сжимаются в кулаки. Выделиться? Стать только непохожей?! Цааха хочется нагрубить старухе, которая позволила себе озвучивать подобные предположения. Но вопреки своим желаниям она разворачивается и уползает не ответив.

Цааха обрушивает хвост после вращения с той силой, которую только может вложить в удар, представляя надменное лицо старухи. Достаточно было ответить «нет», и та услышала бы правду в словах Цааха. Но лишь само предположение о том, что все ее усилия направлены лишь для того, чтобы выделиться, вызывает очередной приступ гнева.

* * *

— Рааштор, не твоя ли это дочь? — рука шиагарра, увенчанная тяжелым наручем, указывает в сторону группы детей за воротами Харгоно-Рааш. — Снова хочет поиграть в воинов?

— Судя по сжатым кулакам, она настроена серьезно, — произносит второй шиагарр, в отполированной кирасе которого видно искаженное отражение коммуны. — Она может нарваться, может, стоит?..

— Нет, — твердым голосом говорит Рааштор. — Ее мать подарила ей слишком много тех надежд, которые сбыться не смогут никогда. Рано или поздно, но Цааха должна сама понять, каково ее место в племени, как женщины.

Зрачки Рааштор сжимаются в тонкую линию, когда из-за облака появляется солнце и начинает светить прямо в лицо. Он спокойно наблюдает за дочерью, чье тело напряжено, а во взгляде отражается недовольство. Ему не слышно, о чем говорят дети, но видно, как мальчишки смеются. Рааштор замечает, как напряжение в телодвижениях его дочери исчезает; и в следующий миг она толкается хвостом и таранит головой одного из смеющихся. Тот падает, но успевает схватить Цааха за шею.

Один из товарищей Рааштора удивленно восклицает, а остальные проявляют больший интерес к драке.

— Стоит разнять их.

— Нет. Пусть осознает сейчас. В будущем это осознание дастся ей тяжелее.

Мальчишка с легкостью перекидывает Цааха через себя, и та падает на спину, но сразу поднимается на хвост. Она начинает двигаться из стороны в сторону, плавно, почти также, как увиденный ею воин Хаганши. Цааха пропускает хлесткий удар хвостом по лицу. В воздухе мелькает кровь.

— Ты ее пытался учить?

— Нет, — сдержанно отвечает Рааштор. — Но теперь я догадываюсь, за какими занятиями она пропадала целыми днями.

С яростным криком Цааха прыгает вперед и приземляется на две пары рук; мальчишка рефлекторно нагибается, но тут же получает хвостом сверху точно по затылку и падает. Цааха сразу же выталкивает себя высоко в воздух, делает оборот через голову и вбивает мальчишку в землю тяжелым ударом хвоста.

— Ого!

Рааштор слышит за спиной удивленные голоса. Несмотря на свою позицию, он чувствует гордость; ту что, обычно, испытывает отец за достижения сына.

Развить успех Цааха не успевает. Разъяренный соперник делает размашистый удар рукой и попадает точно ей в челюсть. Рааштор тут же срывается с места, направляясь к дочери. Приближаясь, он замечает, как движения атакующего мальчишки становятся все менее уверенными, а во взгляде видна растерянность. В то же мгновение одна пара рук Цааха хватает запястья соперника, а пальцы второй пары рук впиваются в его лицо. Точно в глаза.

— Цааха, стой! — кричит Рааштор дочери, но та не слышит, и с яростным шипением склоняется над тем, кто только что избивал ее.

Оказавшись рядом, он хватает дочь и отстраняет от мальчишки.

— Цааха, Успокойся! Хватит!.. — голос Рааштора приобретает гневные ноты, но тут же обрывается.

Ведь Цааха смотрит на отца глазами, залитыми кровью.