— Вождь оказал честь нашей семье, лично пригласив остаться в Нохано-Рааш, — с гордостью говорит Рааштор. — Он хочет и дальше наблюдать за твоими успехами, Цааха. Ты произвела сильное впечатление на вождя и на все племена шиагарр, приняв участие в Ханагана. Мы очень гордимся тобой!

Он смотрит на дочь, которая полирует свой заслуженный шааха. Более облегченный, но значительно превосходящий в размере, чем тот, что носят мужчины. Как-то Хария сказала, смеясь, мол, старинная пословица о руках женщины — одна пара — для хозяйства, а вторая — для своего мужчины, — теряет свое значение.

— Я старалась, — коротко отвечает Цааха, проверяя пальцем остроту краев. — Но я не рада, что мы покинули нашу родную коммуну.

— Под непосредственным вниманием вождя тебе будет легче делать первые шаги.

— Первые шаги уже давно сделаны!

Рааштору кажется, будто он слышит свою дочь впервые, настолько твердым и острым стал ее голос.

— Без вождя. Без его внимания и поддержки.

— Но в дальнейшем будет она необходима. Ведь ты теперь пример, которому могут последовать другие. И если в самом начале Шарахаар хотел посмотреть на твои способности из любопытства, то теперь он должен видеть, что ты развиваешься. Видеть, как ты становишься сильнее, как все воины Хаганши. От этого зависит твое будущее и будущее тех женщин, которые захотят так же, как и ты, стать воинами.

— Я никому не давала примера. Я лишь следую тому, что считаю значимым для себя. — Убедившись в остроте заточки, Цааха вешает шааха обратно на стену.

— Хочешь этого или нет, но пример ты уже подала! И если не можешь этого осознать, значит, еще не повзрослела настолько, чтобы знать цену последствиям своих поступков! — Рааштор возвышается над дочерью, думая, что сказанные слова были слишком резкими. Он шумно вздыхает и продолжает уже более мягко: — Я поддержал тебя в твоем стремлении, я научил тебя сражаться. Но это знание не делает из тебя воина Хаганши. Нужно уметь предвидеть последствия своих поступков и отвечать за них. Ты уже не ребенок, и поддерживать вечно я тебя не смогу. Хотя, буду стараться. Теперь ты на равных со всеми. А шрамированные знаки на твоем теле говорят не только о твоей принадлежности к воинам Хаганши, но и о твоей зрелости и самостоятельности. Ты не можешь делать все только ради себя. Ты часть племени, и все твои поступки отражаются на всех.

— Я знаю, — устало произносит Цааха. — Но те же тренировки даются легче, чем внимание окружающих. В Харгоно-Рааш на меня не смотрели с таким пристальным любопытством. Я волнуюсь только при одной мысли о первой Большой Охоте. Почему ты не можешь пойти с нами?

— Потому что так решил вождь. Он хочет убедиться в твоей самостоятельности, и ты должна показать себя таковой. Должна показать, что можешь взаимодействовать с другими. Это тяжело, но ты справишься. — Рааштор опускает руку на плечо дочери, но та в ответ сбрасывает ее, а затем крепко обнимает отца.

— Мама сделала то, о чем я ее просила? — Она отстраняется, и быстро оборачивается на шорох в проходе: — Ты была все это время была здесь?

— Почти… — уклончиво отвечает Хария. В руках она сжимает стальной обруч с мягкой подкладкой из кожи на внутренней стороне.

— Ты уверена, что это тебе, действительно, нужно? Эта штука будет стеснять движения головы. — Отец Цааха с подозрением смотрит на новую часть брони своей дочери.

— Нужно лишь немного изменить манеру ведения боя.

Хария подползает к дочери, и та поворачивается к ней спиной. Обруч смыкается на ее шее.

— Не слишком туго? — спрашивает Хария, затягивая ремни.

— Нет, — улыбается Цааха, ощупывая обруч под подбородком и оценивая его положение, вращает головой в разные стороны. — Но есть я в нем точно не смогу. Если он был бы на мне во время Ханагана, я не проиграла бой.

— Я могу сделать подкладку чуть мягче, тогда ты сможешь есть и пить, не снимая его.

— Ты довольно хорошо помяла своего соперника на испытании. Он был намного крупнее тебя. И крупнее всех своих предыдущих противников.

— Но, если бы на мне был обруч, его шааха не причинила бы мне вреда, прижав к земле, как какое-нибудь беззащитное животное! — Цааха постукивает кулаком по обручу на шее, с каждым разом увеличивая силу. — Спасибо, теперь меня уже будет не так просто достать.

Рааштор, тяжело вздыхает, проверяя крепления кирасы, над которой Харии пришлось весьма постараться, чтобы учесть все особенности женственных изгибов фигуры Цааха.

— Я уже проверяла. Все нормально.

— Тогда не опаздывай на тренировку, — шепотом произносит Рааштор.

Морозный ветер врезается в лицо Цааха. Темная грубая земля под хвостом и венец из гор вокруг. А ведь когда-то предки жили на земле, где растет зеленая трава, где воздух намного теплее, чем здесь, вспоминает Цааха слова матери. Странно, что именно сейчас она думает об этом. Быть может, потому что эти рассказы Цааха слушала дома, будучи еще совсем маленькой; а сейчас, находясь в чужой коммуне и в чужом доме, ее подсознание тянется к тому уюту в беззаботном детстве, ценность которого переживается только сейчас.

Нохано-Рааш, центральная коммуна земли Роганрааш, понемногу начинает оживляться; и на улице Цааха видит шиагарр, готовящихся к охоте, или к тренировке, как она сама. Некоторые из пожилых остаются лишь наблюдать за тем, как их коммуна просыпается. Территория Нохано-Рааш оказывается более обширной, нежели родная земля Цааха, с бо́льшим количеством шиагарр, и это заставляет ощущать странную тяжесть. Больше лиц, больше взглядов; голосов и мыслей, невысказанных вслух.

После Ханагана чужие взгляды теперь касаются ее чаще. И это не те взгляды, которые оценивают незнакомого соплеменника, а те, что уже имеют определенное мнение о нем.

Проходящий мимо Хаганро делает легкий поклон Цааха, и та машинально кивает в ответ, не сразу понимая в чем дело. Я же теперь воин Хаганши, думает она про себя, касаясь шрамированного узора на руке. Отметки едва зажили, но теперь их видят все. Видят принадлежность к касте воинов. Новое чувство кажется странным, ведь теперь Цааха, часть воинов, которые заслужили честь сражаться с помощью шааха, которые обладают Ражем. Новое переживание заставляет улыбнуться и гордо расправить плечи.

Легкий ветер, что дует в спину, несет за собой едва ощутимый запах прошлой вечерней трапезы. Цааха ползет к выходу Нохано-Рааш, где за частоколом располагается четыре площадки, увенчанные тяжелыми канатами, сплетенных из стальной проволоки. Здесь тренируются только воины Хаганши.

Цааха останавливается у ограждения, за которым происходит спарринг, но взгляд ее направлен на смежную площадку, где Хаганро отрабатывают свои навыки в стрельбе из лука. Сражаться лицом к лицу честь, которая дана только для тех, кто обладает Ражем, говорил когда-то отец, ведь даже истекая кровью, ты сможешь быть непобедимой; если же Ражем ты не владеешь, то место твое за спинами воинов твоего племени. Цааха видит отличия лишь в нанесенных знаках, отличающих Хаганши от Хаганро, но и те и другие выглядят внушительно. Одна только мысль о сражении с ними заставляет ощутить себя маленькой и беззащитной. Но она же справилась на испытании, и соперник ее был ничуть не меньше, чем взрослый шиагарр!

— Сражаемся вполсилы? — дружелюбно улыбаясь спрашивает юноша, которого Цааха узнает сразу же. Именно с ним она сражалась на испытании Ханагана.

В полсилы, думает она, неужели он меня недооценивает?

— Как тебе угодно, — сухо отвечает Цааха, стараясь оставаться равнодушной.

— Тогда вполовину, не будем…

— В полную, — тут парирует Цааха, и надбровные дуги ее соперника удивленно поднимаются.

— Эй, Гаахши! Не прогнись снова под женщиной!

Раздается чей-то голос, но Цааха старается не обращать внимания. Некоторые смеются, другие же молча улыбаются. Она видит их довольные лица периферийным зрением.

— Это мое имя. Гаахши. Раз теперь мы живем в одной коммуне, можно узнать твое имя?

Кажется, выкрик его ничуть не задел. Голос и улыбка по-прежнему дружелюбны.

— Цааха.

Гаахши делает глубокий поклон. Цааха, немного поколебавшись, отвечает взаимностью.

Несмотря на все ожидания, спарринги не происходят той жестокостью, которая была свойственна Ханагана. Поединок останавливался, когда только соперник оказывается на спине или шааха задевает нарочито затупленным концом незащищенный участок тела. Цааха замечает, что некоторые предпочитают сражаться именно в половину силы, чтобы сосредоточиться на отработке определенных ударов или уклонов. Предложение Гаахши оказалось не снисхождением, а обычным вопросом.

В какой-то момент опытные воины взвывают Гаахши на один поединок. И Цааха не удивляется такому предложению, ведь несмотря на свой возраст, силен он как взрослый шиагарр. Об этом говорят размеры хвоста, и рогов на голове. С некоторой долей зависти Цааха наблюдает, как Гаахши сражается с опытным воином Хаганши на равных. С бо́льшим мастерством, нежели он сражался с ней. И это заставляет чувствовать некую ущербность.

— Хороший способ защитить шею.

Слышит Цааха за спиной шелестящий голос. Сухой, напоминающий ветер, застрявший в листве бледных дубов. Она поворачивается, и в этот же момент обладатель голоса приветственно склоняет голову.

Рука Цааха машинально качается обруча на шее.

— Хаагенти. Завтра мы вместе отправляемся на Большую Охоту. На нашу первую Большую Охоту. Я посчитал нужным познакомиться, ведь нам предстоит охотиться вместе.

Его речь звучит немного натужно, словно он ее заучил и теперь пересказывают. Но тем не менее юноша прав, ведь большее волнения Цааха испытывает именно от мыслей, что она будет находиться среди чужих шиагарр. Вдали от семьи.

Она представляет в ответ.

— Обычная группа состоит из шести шиагарр. Трех Хаганши и трех Хаганро. Наверное, ты об этом знаешь от отца.

Отец Цааха упоминал такое лишь однажды, но она знает, что такая охота проводится после каждой полной луны.

— Однако в нашей группе будет четыре Хаганши. Так распорядился вождь.

Наверное, то раздражение, которое возникает у Цааха отражается в ее глазах и на лице. Хаагенти сжимает губы. Кажется, он знал, как подействуют слова, но постарался преподнести информацию в более мягкой форме. Он не сказал, что именно Цааха будет четвертой. Словно лишней. Понятно, что вождь приставил ее к мужчинам, как ребенка. Как маленькую девочку.

Одними губами Хаагенти произносит слова, которых Цааха уже не слышат и не понимает.

Она ощущает, как кровь внутри превращается в безумный красный шторм. И сейчас она жаждет излить его на любого, у кого в глазах пронесется только мысль о ее слабости, как женщины.

Поединки подходят к концу, и Цааха, поняв, что ее спарринги на сегодня закончены, сразу же удаляется, стараясь сохранять внешнее хладнокровие.

— Почему?! — вскрикивает она, когда оказывается дома; ее кулак с силой обрушивается на деревянную стену. — Почему меня до сих пор считают слабой? Разве я не доказала свою силу на испытании? Разве я не сражалась с мужчинами на равных? Разве я не прошла самого испытания? — Она замахивается шааха, чтобы нанести очередной удар по беззащитной стене, но ее руки останавливает отец.

— Успокойся и не веди себя, как обиженный ребенок! — Он одергивает ее за руку. — твои испытания еще только начинаются. И ты должна это понимать. Ты первая женщина-воин, и внимание к тебе будет больше, чем к мужчине. Вождь проявляет осторожность. Он не запрещает тебе отправиться на Большую Охоту, но также не хочет рисковать твоей жизнью, осознавая ценность жизни ребенка для их родителей.

— Я кажусь посмешищем! Меня словно за ручку, поведут…

— Именно! — грозно перебивает Рааштор свою дочь. — Ты давно должна была понять, что никто не поверит в тебя сразу же после того, как твои глаза нальются кровью!

В какой-то момент Рааштору кажется, что он разговаривает не с дочерью, а с сыном, которого у него никогда не было и, возможно, уже не будет; ведь именно на такие темы отцы говорят со своими сыновьями: о сражениях, о силе, об охоте.

— Цааха, — начинает он уже мягче, — быть может, ты будешь доказывать свою силу остальным всю жизнь, а, может, одно сражение покажет тебя так, что больше ни один шиагарр не посмеет сомневаться в том, что женщина может быть воином наравне с мужчиной. Ты выбрала нелегкий путь, зная, что будет тяжело, но не зная насколько. Нельзя надеяться на то, что каждая новая победа будет абсолютной. Каждая победа — лишь маленький шаг.

Ответом на речь Рааштора, служит лишь тяжелый вздох дочери.

— Мне тяжело держать это в себе, — начинает Цааха, но отец снова перебивает.

— Для этого и существует Большая Охота. Чтобы воин был воином. Чтобы у него была борьба, были победы. Если отнять все это, он начнет переносить свой гнев на свою семью и свой народ. Как сейчас делаешь ты, Цааха. Имей терпение, твои победы никто не отбирает, как не отбирает возможности к их достижению.

Цааха пристыженно склоняет голову, принимая правду отца, а затем поднимает взгляд к его глазам и произносит слова прощения. В лицо. Ровным голосом, как подобает настоящему воину Хаганши.